Он просидел на полу, глотая молчаливые и жалкие слезы до тех пор, пока на плечи не обрушились теплые нежные любящие руки, и какие-то причитания, которые он даже не мог разобрать, сквозь гул собственного горя.

–Марк? – Он опять помнит только его имя, способен произносить только его. А настырный мальчишка поднимает его на ноги, несет на руках на койку, вытирает мокрые щеки и что-то заботливо, но спешно, мурлычет.

–Марк? – Саша безжизненно смотрит сквозь прозрачную, но размазывающую пелену, как Волчонок мучается, отстегивая протез, как бегает по палате, трещат молнии замков, он что-то говорит-говорит-говорит, буквально тараторит, до тех пор, пока его не останавливают длинные худые руки. И тут вдруг из пелены забытья Сашу вырывают крепкие объятия и такое обнадеживающее «я не позволю ему разлучить нас».

Журавлев непонимающе смотрит на Маркуса, сморгнув слезы, что стояли в глазах, а потом таким же взглядом смотрит на их собранные вещи.

–Что?..

Марик будто не слышит, он уже на телефоне. Чертов английский, в такой спешке и обстановке Журавлев едва ли может что-то разобрать. Может, ему и не стоит ничего знать? Все выглядит так, как будто у его мужа все под контролем. Под рваным, истеричным, до жути пугающим, но контролем.

Маркус не позволяет Саше даже взять костыли, просто подхватывает на руки, беря еще и сумки, и едва ли не бегом спускается по лестнице, рискуя свернуть шеи им обоим, и забрасывает и Саню, и вещи в такси. Он что-то говорит таксисту, сует деньги, и тот нажимает на педаль газа сильнее, ускоряясь.

–Детка, что происходит? – Наконец-то Журавлев находит в себе силы чтобы спросить об этом, но Марк опять хватается за телефон, звоня и говоря что-то на английском. Что-то ужасное умное и сложное, судя по его сведенным бровкам.

Первая остановка спокойствия происходит в аэропорту. Маркус падает на кресло рядом с Сашей, который опять чувствовал себя не в своей тарелке, оказавшись без ноги, и даже без ее жалкой копии. Марик роняет голову на его плечо и тяжело выдыхает, то и дело посматривая на часы.

–Марк, ты скажешь уже хоть что-нибудь? – Неуверенно спрашивает Журавлев, опуская ладонь на слипшиеся от пота каштановые волосы юноши, который вновь тяжело вздыхает.

–Ты же слышал, отец хотел меня увезти в Москву... Я ему не позволю. – Юноша хмурится, и Саша не может удержаться от того, чтобы не чокнуть его в носик, чем вызывает легкую улыбку, и от нее, наконец-то, становится хоть немного легче. 

–Что мы делаем, малыш? 

–Мы улетаем в Канаду. 

Маркус говорит это так уверенно и твердо, что Сашу прошибает от макушки до пятки, словно ломом. 

–Что? В смысле?

–Нам предоставили убежище. Пойдем, покурим? – Маркус хоть и спрашивает, но уже поднимается, чтобы отойти за инвалидным креслом и усадить в него Сашу.

А Журавлев, следя за ним взглядом, не может понять, что он только что услышал. В Канаду? Зачем? Что они там будут делать?

И только в курилке, с первой живительной, для него, затяжкой, он осознает, что происходит. Марик бежит с ним. Этот мальчишка, такой дурак, готов сбежать с ним от своей благополучной семьи, денег, успеха, карьеры ветеринара чтобы... Что? Жить с ним? В Канаде?

–Марк! – Выпаливает Журавлев, пугая окружающих, но те быстро теряют интерес к незнакомой речи. – Одумайся, Марик! О господи-боже, Маркус! Я не тот человек! Нет-нет, милый!

Саша поднимается и кое-как балансирует на одной ноге, но крепкие руки мужа его быстро осаживают обратно, видимо, чтобы не упал и не расшиб голову, раньше времени.

–Маркус, господи, нет! Я же... да я же... – Он так боялся об этом думать, а уж произносить тем более, но, когда, как не сейчас? – Я не сделаю тебя счастливым, Марик! Ты не должен бросать все свои возможности ради меня, пожалуйста, я же никогда себе этого не прощу! Ты загибаешься со мной, Марк...

Он говорил-говорил-говорил, но постепенно терял слова, которые хотел сказать, ведь смотрел в ясные, смелые и неумолимые любимые им глаза, в которых кроме решительности и решительной любви, не было ничего. И в этот момент этот чертов Волчонок делает именно то, что разбивает вдребезги любую неуверенность Журавлева — целует его, жарко и жадно, так, как целуют только тех самых, которых некоторые ищут всю свою жизнь, и так и не находят. И Саша сдается. Он думает о том, что всегда, когда он поступал так, как велел ему Марк, все было хорошо, пусть он и упрямился как осел, но в итоге-то, его мальчик всегда был прав.

Худые длинные руки перехватывают Маркуса под пояс и тянут к себе, утягивая в поцелуй глубже, несмотря на то что вокруг люди начали раздраженно фыркать. Пусть катятся к хуям, он наконец-то позволил себе быть счастливым, и он ни за что не откажется от этого. Ни за что не откажется от Маркуса добровольно.

Лететь им приходится с пересадкой в Санкт-Петербурге, и там их в аэропорту их ждал Роберт с внушительным кейсом и каким-то набором вещей Марика. Не смотря на их прошлые обиды, Саша даже позволяет ему себя обнять, ведь где-то на задворках сознания понимал, что младший брат его мужа помог все это устроить, и делал это, видимо, от чистого сердца, которое у него, как оказалось есть.

Очередной самолет. Кажется, с таким количеством перелетов не останется никакой боязни летать на корню, ведь, уставшие, пусть и счастливые, они поели только в самолете, выпили по бокалу вина и отключились до самой посадки, услужливо разбуженные бортпроводником. 

Во время очередной пересадки, Саша хватает колеса кресла, которое катил сзади Марк, и останавливает их прямо посреди перехода в другое крыло аэропорта.

–Марик! А как же Мурзик???

–Точно, Мурзик... – Юноша и сам вздрагивает, вспоминая об их питомце и тяжело вздыхает, обходя кресло и садясь перед Сашей на корточки. – Милый... Я не могу тебе обещать, но я попытаюсь как-нибудь его доставить к нам...

Журавлев никогда бы не подумал, что так привязался к самовольному, наглому, прожорливому пушистому товарищу, который терпел его молчаливые истерики, пока Маркуса не было дома, и был тихим спутником его приступов депрессии, и, признаться, иногда его мокрый нос, ткнутый под руку, спасал Журавлева от того, чтобы буквально выйти в окно.

–Хорошо... Спасибо, детка, – Саша кивает, понимая, что Маркус не всесильный, и отпускает колеса кресла, чтобы они могли ехать дальше, на следующую пересадку.

Последний их полет был всего пару часов, правда им обоим казалось что от перепадов давления у них уши навсегда останутся заложеными.

–Садженей? Никогда не слышал, – Саша недоумевающе рассматривает карту, пока Маркус возится с такси.

–Сагеней, – поправляет его юноша, совсем растеряв из речи русский акцент. 

–Что мы будем здесь делать, милый?.. Ты не имеешь образования, а я инвалид. – Журавлев смотрит на своего любимого с вопросом в глазах, но тот отмахивается, так, будто бы это совершенно не важно.

Саша уже так устал от поездок. У него устали руки от казенных костылей, устала голова, думать о том, что Марик надорвется, таская его по лестницам, устал от этой беготни. В такси, задремав, он подумал, что, возможно, лучше бы чтобы Волк старший просто прилетел к ним в больницу, Израиль, дал ему по лицу и забрал Маркуса из его жизни навсегда. Казалось, что раньше было проще, до его появления. Не надо было переживать за кого-то, не пытаться измениться, чтобы сохранить отношения, в любой момент можно было закончить свои мучения на этом свете, ведь от него никто не зависел. А теперь?..

Слипшиеся от усталости глаза приоткрываются, и Саша смотрит на единственного дорогого ему человека. Маркус... Какое же идиотское у него имя. И какое же оно красивое, как и он сам. Парень обрывает, кажется, все телефоны на свете, так бегло разговаривая на английском, что становится стыдно. И стыдно, что этот, совсем еще молодой мальчишка так с ним возится, так вдохновлен и решителен, а Саша просто не видит смысла во всем, что происходит. И что дальше? Вот, убежали они от семьи Марика, на другой край света, ну, поселятся где-нибудь, и что? Будут счастливы? Да черта с два, им обоим нужна работа, нужно образование. Хотя сейчас, глядя на своего возлюбленного, которого Саша любит больше всего на свете, настолько сильно, что в груди начинает щемить, он думает, о том, что ведь у кого-то из них должны быть яйца, да? И если сначала он смеялся над Марком и его детской непосредственностью, неуверенностью, максимализмом, то теперь он видит в нем мужчину. И пугает то, что он видит в нем того, кто обещал его раскидать по МКАДу. Волчонок стал настоящим волком, и сведенные к переносице брови, острый и решительный взгляд, жесткие движения и ультимативный тон говорят о том, что это только начало его трансформации, что Маркус вырос и станет совсем другим. 

Машина плавно останавливается на обочине, и предмет его размышлений, занимающих его последние полтора часа, выходит из автомобиля, а потом помогает выйти и ему. Чертова нога, какое унижение. Саша ворчит, бурчит, кряхтит, едва ли не пердит, пока пытается устоять, ведь последняя нога ватная, после стольких часов сидения. И лишь потом поднимает глаза. Дом.

–Марк? Куда мы приехали? – Растерянно спрашивает он, а юноша, весело смеясь подхватывает его на руки, в куче с их сумками и несет мужа, не обращая внимания на влюбленную ругань.

–В новый дом принято невесту заносить на руках, верно? – Мурлычет он на ухо, а Саня не может поверить. Перед ними был, пусть и не большой, но собственный дом? В лучших традициях идиотских американских фильмов. Два этажа, небольшой участок. Для полноты картины не хватает только золотистого ретривера, что встречал бы их радостным лаем у порога.

–Это наш новый дом, Саш. – Наконец Марк это озвучивает, ставя своего мужа на пол, и закрывая за ними дверь.

Дом пустой. Безжизненный. Им предстоит сделать тут все самим и... Журавлев стискивает зубы, пытаясь не разрыдаться. Это все для него. Все это Марик сделал для него, для них, чтобы они наконец-то могли спокойно жить вместе и не бояться нависающих над головой отца, свадьбы, гомофобии...

–Свой домик в какой-то глуши. Как же это по-пидорски, Марик, – Саша усмехается, обнимая мальчишку, что с готовностью льнет к нему.

–Ох, Саш. Иди нахуй со своими комментариями, – юноша закатывает глаза и тихо смеется. Он рад, что его любимый остался все тем же, он боялся, видя его отсутствующий взгляд, что он не оценит его стараний.

Сегодня ночью они спали на полу, на своих же чертовых вещах. И Журавлев все никак не мог улечься так, чтобы нога не ныла, и не мерзла.

–Саш, может выпьешь успокоительное? Или обезболивающее? – Сонно бормочет измотанный Марик, когда его муж в очередной раз решил повозиться.

–Ты забыл? Я уже выпил. После того как ты в сотый раз меня попросил. – Раздраженно ворчит Саша, едва сдерживая себя от гневной тирады.

–Да?.. Дерьмово... – Маркус садится на вещах, сбрасывая с себя кофту, которой укрывался, и сонно улыбнулся любимому. – Я знаю, что тебе поможет.

Мальчишка практически нападает на него, задирая одежду на его теле вверх, припадая к коже губами, вырывая из Саши изумленный вздох.

–Эй, ты устал, может завтра? – Журавлев неловко пытается его остановить, но Волчонок ему не позволяет, перехватывая руки.

–Сейчас посмотрим, кто из нас устал, – Марик улыбается так, что у Саши мурашки бегут по коже от одного его взгляда.

Парень времени не теряет, и, поймав губами уже вставший член Журавлева, опускается на него ртом, продолжая удерживать руки мужа. Марк двигается медленно, размеренно, его язык юрко ласкает уздечку, и Саша едва ли не задыхается от ощущений. И когда он уже был готов кончить, Маркус обескураживает его, поднимаясь и практически сразу садясь на его член, потратив лишь пару секунд на то, чтобы снять штаны.

Марик шипит от дискомфорта, а Журавлев не может ни остановить его, ни слова сказать, так хорошо ему стало. Горячий, тугой, обволакивал его со всех сторон, а сев до конца, сразу начинает двигаться. 

Саше кажется, что он под какой-то дурью, или что он остался в том вагоне метро, лежит, пускает слюни и истекает кровью, а мозг рисует ему предсмертные, самые прекрасные картины, которые он мог бы себе представить. 

Маркус укатывал его на протяжении сорока минут, пока они не кончили, как в лучших романтических фильмах, одновременно. И тогда, его милый мальчик падает без сил, вымотанный, в его объятия и, получив свою дозу нежности и обнимашек, засыпает, утягивая и Сашу в мир Морфея.