Старый вездеход подпрыгивает на каждом ухабе и сердито скрежещет, норовя развалиться, но, то ли благодаря молитвам находящихся внутри, то ли умелым рукам механика, продолжает ехать. За дребезжащими стёклами безоблачное небо и белая снежная пустота, тянущаяся до горизонта. Середина весны. Арктика ещё не тает, но уже не так морозит, как раньше, поэтому самое время для всяких экспедиций.

В груди морозно. Я глотаю горячий чай из термоса и посматриваю на раздражающую девчонку, которая здесь, кажется, в первый раз. Второкурсница какого-то там не то археологического, не то исторического факультета, поехала на практику. На фоне более опытных и уставших коллег, она будто яркая вспышка. Арктика любит таких сжирать целиком.

- Я вам говорю! – щебечет она восторженно, почёсывая одну из наших собак за ухом. – У нас есть все шансы найти экспедицию Франклина! Я все книжки прочитала, какие в библиотеке были! – коллеги посмеиваются. Задача перед ними стоит другая, да даже если и говорить о поиске той злополучной экспедиции, то искать нужно совсем не на Кинг-Уильяме. Часть могла вернуться на корабль, другая сгинула в недрах заповедников, третья наверняка растворилась среди коренного населения и теперь лежит в могилах, которые никто не даст вскрыть.

- У нас такой задачи не стоит, - обрываю её я. – Поэтому побереги силы. Мы просто осмотрим покинутую стоянку инуитов конца девятнадцатого века и всё.

- Но… - она пытается мне возразить. Я знаю эти отговорки: «если останется время», «а, может, быстренько» и так далее, и тому подобное. Они забивают себе голову, думая, что совершат великие открытия, как будто никто до них не думал того же. Те люди сталкивались с ледяной и бессердечной реальностью. Столкнётся и она.

- Разве все эти пропавшие люди не заслуживают вернуться домой? – говорит она, наконец. – Разве они не заслуживают упокоиться в родной земле, а не посреди льда и камня?

- У нас стоит совершенно другая задача, и мы её выполним, - отвечаю я холодно и твёрдо. – И попрошу обойтись без манипуляций. Я не собираюсь тратить ресурсы и людей ради поиска тех, кто прекрасно покоился на чужой земле столько лет.

Вездеход останавливается.

- Приехали, - водитель поворачивается к нам. - Я заеду через два дня, привезу продукты и медикаменты, если потребуется. Рация, если что, работает. GPS?

- Работает, - я пожимаю ему руку. – Увидимся.

Я выбираюсь из машины последней и выпрыгиваю на жёсткую поверхность из гальки. Вдыхаю морозный воздух. Здесь пахнет не так как в Йоа-Хейвен. Там настоящий запах льда разбавлен человеком: едой из окна, духами, потом, самим людским присутствием. Невозможно представить, не побывав здесь, в абсолютной чистоте, насколько много в нас запахов.

- Отправляемся, - командую я, и мы выдвигаемся в путь.

Обычно таким исследовательским отрядам выделяют проводника из местных, поскольку он знает все маршруты, чтобы не провалиться в проталину или не оказаться у берлоги белого медведя. В этом году вместо проводника я, поскольку провела на Йоа-Хейвен целый год, не считая пары коротких вылетов на материк. Я слежу, чтобы никто из отряда не отставал, потому что сумки с едой и оборудованием тяжёлые. Собаки носятся рядом и, кажется, выглядят совершенно спокойно. Опасности нет.

Солнце сегодня особенно высоко: весна скоро будет готова передать бразды правления полярному лету. И хотя ещё холодно, некоторые начинают расстёгивать куртки. Я поправляю солнечные очки и оглядываюсь на плетущуюся в хвосте девчонку-студентку. Она, сцепив зубы, тащит свой рюкзак, ступая по неровным, скользким, готовым подвести в любой момент поверхностям. Я сверяюсь с картой.

- К семи часам уже будем на месте, - говорю я громко.

Наши ноги по щиколотки тонут во влажном снегу. Арктика хватает нас своими когтистыми руками, не желает отпускать. Мы все намертво повязаны с ней, и однажды, когда ей наскучит играть с нами, мы не вернёмся домой.

С громким вскриком второкурсница падает в снег. Мне приходится вернуться за ней, чтобы подхватить её за ручку рюкзака, как расшалившегося котёнка за шкирку. Капелька крови падает на снег, другая, третья. Падая, девчонка разбила нос.

- Да что ты будешь делать… - шиплю я и командую остановиться. – У нас раненая! Привал!

У девчонки на глазах злые слёзы, и она торопливо моргает, задирая лицо. Обида. Никому не нравится чувствовать себя балластом. Я быстро обрабатываю ей нос и черпаю ладонью чистый снег.

- Приложи.

Одна из археологов наливает нам чай. Я выпиваю обжигающую жидкость почти залпом, не морщась. Девчонка пьёт потихоньку и отрицательно мотает головой, когда у неё спрашивают, не кружится ли голова. Не кружится. Всё в порядке. Ей явно стыдно, что с ней сюсюкают, как с ребёнком.

Через полчаса мы снова выдвигаемся в путь. Я забираю у второкурсницы рюкзак и взваливаю себе на плечи, пока она, мрачная и недовольная, идёт налегке. Мы переходим несколько ручьёв по ещё крепкому льду, но чаще мы ступаем по снежной пустыне, и только наши следы сопровождают нас в дороге.

К стоянке мы добираемся к восьми по местному времени и тут же начинаем ставить палатки неподалёку. Пока достаточно света и сил, нужно сделать всё необходимое. Шокированный организм будет думать, что ещё разгар дня, вплоть до захода солнца, и только тогда усталость возьмёт своё.

Девчонка рвётся помогать ставить палатки. Она уже помогает ребятам носить дуги, когда я окликаю её. Нехотя второкурсница подбегает ко мне. Наверняка она думает, что я её ненавижу.

- Поможешь мне приготовить ужин, - говорю я.

Она уставшая, злая и измученная. Ушибленный нос болит. Нижний слой одежды пропитался потом, и ей наверняка не терпится поскорее нырнуть в свой спальный мешок и отключиться до завтрашнего вечера. Она пытается помогать, сделать хоть что-то, но в итоге только делает хуже и получает от главной (меня) если не нагоняй, то неодобрение, читаемое в глазах. А теперь я заставляю её заниматься самой унылой, по её мнению, работой, а не ставить палатки.

Конечно, она злится.

- Да почему вы меня так ненавидите?! – кричит она. – Что я делаю не так?!

- В данный момент ты устраиваешь истерику, - отвечаю я холодно. – Я понимаю, что ты устала…

- Это потому что я студентка? – спрашивает девчонка со злыми слезами, застилающими глаза. – Поэтому мне надо готовить еду, а не работать со всеми? Потому что вы думаете, что я глупая и наивная, как и мои мечты?

- Потому что когда все поставят палатки, то придут голодными и будут очень недовольны, что ужина нет, - я даже не повышаю голос, но моё ледяное спокойствие кажется ещё более пугающим, чем если бы я орала. – А если ты продолжишь в том же духе, то я отправлю тебя домой первой, и плакала твоя стажировка. Тебе ясно?

Подбородок второкурсницы начинает дрожать, а щёки багровеют от стыда. Она отворачивается и быстрым шагом уходит в сторону палаток. Я возвращаюсь к еде. Времени на то, чтобы успокаивать её, нет, нужно накормить всех. Она поплачет где-нибудь и вернётся.

Но за ужином её нет, как нет и вечером, когда солнце начинает клониться к горизонту.

- А где студентка? – спрашиваю я у всех. Мои коллеги жмут плечами, и лишь одна припоминает, как видела её уходящей в сторону озера в паре километров отсюда. Тогда я беру сигнальную ракету, фонарик, ружьё и собаку, и мы отправляемся в путь.

Следы девчонки отыскать несложно: их отчётливо видно на свежем снегу. Больше людей в этой местности нет. Бледно-голубое небо уже начинает розоветь, и я думаю, что мне стоит поспешить, пока не стемнело окончательно. Полная тьма наступит не скоро, но мало ли, что может случиться…

Я нахожу девчонку на берегу озера. Она жива, даже слишком жива для этого места. Судя по следам, она сначала долго ходила по берегу, а потом – судя по пробитому льду – бросалась камешками. Но сейчас она сидит у кромки воды, обхватив руками колени.

- Вот ты где, - говорю я. Собака бросается к ней, восторженно юлит и пытается ставить лапы ей на плечи, вылизывая лицо. Девчонка хихикает, но тут же видит меня и мрачнеет на глазах.

- Опять вы, - говорит она и, подобрав гальку, отправляет её в воду. Я хватаю её за воротник, заставляю встать.

- Если с тобой что-то случится, то отвечать буду я, - рычу ей в лицо. - Думаешь, мне хочется попасть за решётку из-за какой-то малолетней дуры? Так бы я тебя бросила и ухом не повела. Может, ты научилась бы уму-разуму.

- Ну так и бросили бы, - огрызается второкурсница в ответ. – Вам без меня было бы лучше! – я тяну её за воротник по направлению к лагерю, но она упирается. – И мне без вас – тоже! Потому что вам плевать!

Когда она натягивает воротник, я разжимаю хватку, заставляя её упасть на спину. Она почти сразу поднимается на колени, но затем зависает и начинает рыдать. Слёзы катятся по её щекам и падают на снег. Я достаю из кармана пачку сигарет и, вытащив одну, закуриваю. В моей груди всё так же холодно и пусто, и даже дым, выпускаемый мною из лёгких, ощущается как пар.

- Мне плевать, - говорю я. – Потому что я заплатила свою цену, чтобы чего-то добиться здесь. И если ты захочешь того же, ты тоже её заплатишь. Отдашь своё сердце Арктике, как отдала его я.

Девчонка перестаёт плакать и отнимает от лица ладони.

- Ч-что за бред?

- Думай, что хочешь, - отвечаю. – Но это место именно такое. Ты платишь жизнью, платишь кровью за то, чтобы сделать хоть что-то, а потом молишься, чтобы твоей жертвы было достаточно. Но чаще этого не хватает, потому что Арктика ненасытна. Ты будешь возвращаться сюда раз за разом, будешь работать, как проклятая. И больше в жизни у тебя не будет счастья. Потому что только здесь ты сможешь почувствовать себя живой.

Девчонка вытирает слёзы и поднимается на ноги. Долго отряхивается. Из-за её длинных рыжих волос я не вижу её лица. Я продолжаю смолить сигарету. Небо достигает оттенка розового и начинает краснеть, когда солнце склоняется к горизонту.

- Я вернусь в лагерь, - хрипло говорит второкурсница. – Завтра нам предстоит много работы.

- Иди, - отвечаю я. – И собаку возьми. А я докурю и догоню вас.

Но едва девчонка отходит с собакой на достаточное расстояние, я тушу сигарету о зачерпнутый снег и иду в другую сторону, попутно растирая снежок между пальцев. Кажется, оно было недалеко от этого места, буквально вот…

…здесь.

Мне приходится немного пройтись вдоль берега озера, чтобы найти место без проталин и по нему добраться до середины. Я останавливаюсь и опускаюсь на корточки. Торопливо раскапываю снег и нахожу своё сердце.

- В Арктике всё остаётся таким, каким ты его оставила, верно? – усмехаюсь я. Смахиваю со своего сердца снег, расстёгиваю куртку и вкладываю в грудь. Вдох, выдох, вдох, выдох… я ощущаю первый стук. Моё сердце бьётся внутри, а мир вокруг вспыхивает яркими красками.

Я закрываю глаза и с наслаждением выдыхаю.

- Живая.

.

.

.

Я встречу эту девчонку спустя несколько лет уже серьёзным археологом. Я предложу ей чай из своего термоса, и мы вместе выпьем обжигающую жидкость почти залпом.