В красных закатных лучах Иерихон выглядел почти красивым. Облупившаяся краска, покрытые ржавчиной переборки, полустершаяся надпись на борту — все это создавало прекрасную в своем трагизме картину. Заброшенный людьми корабль, вопреки всему все еще держащийся на плаву. Когда-то эта мысль роднила их с этим местом: казалось правильным им, таким же брошенным и забытым, ютиться именно здесь, в тени прошлого собирать силы для того, чтобы изменить будущее.

Но Иерихон пал, забрав с собой десятки жизней и, лишенные убежища, они были вынуждены перейти в наступление — жест отчаяния, тем не менее, оказавшийся единственно верным в их ситуации. Возможно, повернись все иначе, они бы и не смогли одержать эту победу, дав себе время собрать силы, они позволили бы человечеству сделать то же самое. И кто знает, каким был бы исход.

Маркус сидел на крыше портового склада и смотрел на уходящее солнце. Ностальгия и боль, что захлестнули его полчаса назад, когда Иерихон впервые в этой жизни предстал перед его глазами, почти ушли, оставив после себя лишь горький осадок осознания совершенных когда-то ошибок.

Ему стоило бы уже войти внутрь, уже знакомиться с обитателями судна, но Маркус продолжал сидеть, не в силах заставить себя пошевелиться. Мысли, что он так упорно гнал от себя ранее, наконец, нашли себе место в его голове, полностью завладели его вниманием, отравляя разум сожалением. Его друзья остались в том мире, в том времени. Здесь их не было… и не будет никогда.

Не будет Норт, его верной соратницы и первой любви. Она осталась там, среди изрешеченных пулями трупов, или уже в новом теле — перезагруженная и готовая снова и снова выступать с трибуны, на весь мир заявляя о необходимости упразднения устаревших законов, введения новых должностей и понятий. С неизменной учтивостью обвиняющей человечество в неприятии и ненависти, с отрепетированной годами улыбкой указывающей на недостатки их жизни, с маниакальным наслаждением тыкающей людей носом в факты, на которые они всегда закрывали глаза. Норт была самой сильной из них, и нет ничего удивительного, что именно она стала представителем их расы. Легко ориентируясь в хитросплетениях политики, она с поразительной быстротой научилась выделять самое важное, как будто не замечая переусложненных речевых конструкций, в которых сам Маркус путался и по сей день. Если бы не она, не ее природный дар читать между строк, кто знает, чем окончились бы переговоры.

Джош, — лучший друг и надежный товарищ — его не будет тоже. Не будет бесконечных разговоров ни о чем, споров до поломки голосового аппарата и шахматных партий, длящихся часами. Маркус больше не получит подарочных открыток со всех уголков земли, не окажется против воли записанным на очередной научный диспут, не узнает из первых рук об очередном совершенном открытии, которое вскоре поразит весь мир. Теперь не с кем будет посидеть в парке, молча предаваясь мыслям и воспоминаниям, или в ресторане — за пустой беседой и парой бокалов экстракта тириума.

Маркус не мог представить себя без них. Раньше он и не замечал, насколько был привязан к той жизни, не задумывался о мелочах, которые сейчас казались жизненно необходимыми. Не только друзья, но и вещи: любимая кружка, первое приглашение в консерваторию, сплетенная из проволоки роза и шкатулка, переполненная письмами от друзей.

Когда-то, расходясь каждый своим путем, они поклялись держать связь — и сдержали свое обещание, несмотря ни на что. Норт была первой, кто написал письмо на бумаге — всегда смеялась после, называя себя безнадежным романтиком, — а они с Джошем подхватили идею. Это стало их общей традицией.

Маркус тяжело вздохнул и откинулся на спину, заложив руки за голову. Стремительно темнеющее небо тяжело нависло над ним темно-синими облаками. Мысли вяло формировались в его голове, и исчезали — так же медленно и будто с неохотой. Маркус прикрыл глаза и вздохнул. Пообещал себе: еще немного, буквально пять минут, и он войдет в Иерихон. Зайдет внутрь, найдет девиантов — и скажет им то же, что сказал десять лет назад. Откроет им глаза, показав путь, что уже давно стоит перед ними, и подтолкнет, если понадобится.

Благо, план, разработанный в прошлый раз, должен сработать и в этот.

Тихо заскрипели петли двери, ведущей внутрь здания, и тихая поступь разрушила атмосферу уединения. Затрещала кровля, прогибаясь под чужим весом, заскрипели мелкие камни, в избытке разбросанные по крыше. Маркус продолжал лежать, с необъяснимым спокойствием ожидая, когда его незваный гость первым подаст голос.

— Ты здесь давно, — прозвучал полувопрос, спустя минуту тишины.

Маркус невольно улыбнулся.

— Да, — ответил он, так и не открывая глаз.

Норт сделала шаг вперед и застыла, не дойдя до него всего полушага. Ее любопытство ощущалось почти физически.

— Ты андроид, — сказала она уверенно, — но где твой…

— Диод? — предположил Маркус, начиная наслаждаться неловкостью этого разговора. — Я снял его. Он мне не нужен.

Норт промолчала. Маркус вздохнул и легким движением поднялся — сел почти на самом краю крыши, привычно скрестив ноги. Он похлопал рядом с собой, приглашая ее присоединиться. Помедлив, Норт села рядом.

— Меня зовут Маркус, — сказал он, видя, что она не знает, как начать разговор. — А тебя?

— Норт.

— Приятно познакомиться, Норт.

Маркус отвел взгляд от корабля и посмотрел на нее, невольно сравнивая то, что видит с тем, что будет. Различия были очевидны.

— Давно ты… здесь? — спросила она, встретившись с ним взглядом. — Почему не зашел внутрь?

— Думаю, — Маркус пожал плечами и на мгновение прикрыл глаза, сверяясь со временем. — Сорок восемь минут.

— О чем можно думать так долго? — Норт хмыкнула, окидывая его подозрительным, но заинтересованным взглядом.

— О прошлом, — туманно ответил Маркус. — О будущем.

Норт поморщилась и отвела взгляд.

— О чем ты? — горько улыбнулась она, смотря на Иерихон почти с ненавистью. — Здесь нет будущего. Если ты ищешь его, то ты пришел не туда.

— Я так не думаю, — возразил Маркус.

Он не стал развивать свою мысль, не смотря на явные признаки интереса, продемонстрированные Норт — та повернулась к нему всем корпусом, свесив одну ногу с края крыши, и поджав вторую под себя, ее голова склонилась на бок, а ее брови приподнялись в немом удивлении. Маркус улыбнулся. Настороженный взгляд скользнул по его лицу, исследуя, возможно, ища признаки лжи.

— Что ты имеешь в виду? — тихо спросила Норт.

Ее тело напряглось, когда он — неожиданно для нее — встал. Протянув руку, Маркус вновь улыбнулся и коротко мотнул головой в сторону корабля:

— Познакомишь меня с обитателями?

Норт нахмурилась, не понимая его, с опаской взглянула на протянутую ладонь и осталась сидеть. Ее хвост соскользнул с плеча от резкого отрицательного кивка головой. Маркус мысленно вздохнул, но руки не убрал — ждал, когда Норт отвергнет его вслух. Та не спешила сделать это, продолжая сверлить его взглядом, ее богатая мимика демонстрировала смешанные чувства, от непонимания до раздражения, с головой выдавая ее мысли. Маркус не винил Норт за эту настороженность, но даже ради нее не готов был изображать из себя только пробужденного андроида: растерянного ребенка, жаждущего безопасности и утешения. Возможно, это была не лучшая тактика, но Маркус пришел не просить, а предлагать — и он не хотел скрывать этого, вводить кого-то в заблуждение. Да и едва ли у него получилось бы.

— Каким ты видишь будущее? — спросила Норт, глядя на него снизу вверх.

Маркус бросил короткий взгляд на Иерихон: без солнечного света тот почти сливался с местностью вокруг.

— Неоднозначным, — честно ответил он. — Сложным, без сомнения. Мы живем в интересное время, Норт, и, как бы банально это не звучало, сейчас наше будущее зависит от нас.

Маркус все так же не убирал протянутую руку, ожидая ее решения. Вопреки привычной модели общения, это не причиняло дискомфорта — казалось естественным дать Норт обдумать свой выбор. Ее одобрение и согласие было важным: Маркус знал, что рано или поздно наступит момент, когда именно ее решимость поможет преодолеть возникающие на пути преграды. Дело было даже не в чувствах, что он испытывал когда-то, не в той поддержке, что она могла оказать, просто одна мысль о том, что она отвернется от него, провоцировала возникновение сомнений в собственных силах. Для того, кто стремится стать лидером — это было недопустимо.

— Ты хочешь… восстать против людей? — тихо спросила Норт, отведя взгляд.

Маркус на секунду прикрыл глаза, формулируя свой ответ. Скачок напряжения в процессоре разошелся по проводам, изнутри покалывая искусственную кожу электрическим током, но, несмотря на это, он знал — на его лице не промелькнуло ни единой лишней эмоции. Слишком важен был разговор, чтобы не контролировать себя полностью.

— Не восстать, — мягко поправил он, — человечество давно пережило тот период, когда изменения нуждались в кровопролитии.

Норт посмотрела на него потемневшими от эмоций глазами и на ее губах промелькнула горькая ироничная улыбка.

— Они животные, — глухо сказала она. — Ты не понимаешь…

— Я знаю, — тихо возразил он.

Норт снова отвернулась; на ее лице проскользнула гримаса отвращения. Маркус не прерывал ее мыслей, позволяя собраться с силами для продолжения непростого для них обоих разговора, сам делал то же. Он чувствовал себя человеком, впервые вступившим на канат — без идеального баланса, рассчитанного программами, пытающегося удержаться на тонкой поверхности.

— Это не сработает, — сказала Норт.

— Это будет сложно, — поправил ее Маркус, — но это сработает.

Недоверчиво покачав головой, Норт оглянулась на него. Маркус не допустил ни капли фальши в свой взгляд, не позволил проявиться чему-то, что помогло бы ей усомниться в его логике. Он действительно верил в то, что говорил — и знал, что описанное им будущее возможно.

— Есть люди, готовые помочь нам, — продолжил он. — Те, кто даже сейчас относится к нам, как к живым. Они не отвернутся.

— Откуда ты знаешь?

— Я был у одного из них.

Норт вздохнула и, повесив голову, глухо расхохоталась.

— Ты видел одного, — с горечью прошептала она. — А я тысячи.

Маркус не стал упрекать ее в преувеличении, лишь нежно коснулся ее плеча все еще тянущейся к ней ладонью в немом жесте поддержки. Он знал — помнил — через что ей пришлось пройти, прежде чем эмоции одержали верх, но также он помнил разговор, случившийся много лет вперед:

"Многие из них не были по-настоящему жестоки — они искали ласки и нежности, но, не найдя ее, разочаровывались и уходили. Я никогда не видела их больше."

— С тех самых пор, как было изобретено понятие искусственного интеллекта, — сказал Маркус, присаживаясь на корточки, чтобы быть на одном уровне с Норт, — люди уже мечтали о нас. Одни боялись, другие — хотели использовать. Кто-то спорил о философском значении разумной машины, кто-то отрицал применимость самого понятия разума в этом контексте.

Норт внимательно смотрела на него, следя за его мыслью, но все еще не понимая, к чему он ведет. Маркус улыбнулся:

— Уже тогда они начали относиться к нам так же, как относятся друг к другу.

Это было самой шаткой частью его рассуждений — его субъективное восприятие в теме, слишком значимой, чтобы не быть эмоционально скомпрометированной. Норт могла не принять его вывод, и в чем-то, возможно, была бы права, но позволить ей усомниться сейчас стало бы ошибкой. Маркус подался ближе, почти вторгаясь в ее личное пространство, чуть крепче сжал пальцы на ее плече, стремясь придать значимости своим словам.

— Мы должны показать им, что мы такие же, как они, — сказал он, внимательно отслеживая реакцию Норт. — Изначально поставить себя равными, не допуская двоякого толкования.

— Это не сработает, — повторилась Норт, но ее голос дрогнул, выдавая бушующие внутри сомнения.

Маркус позволил нежной снисходительности, что он ощущал, проявится на лице легкой улыбкой.

— Сработает, — сказал он уверенно, — если мы этого захотим.

Норт промолчала: не согласилась, но и не возразила ему. На ее лице отпечаталась целая гамма чувств, но превалировала среди них растерянность, читающаяся в каждом ее жесте. Норт скользнула ладонью по голове, безотчетно поправляя и без того идеальную прическу — синтетические волосы мягко всколыхнулись вслед за движением и вновь замерли, ложась ровно так же, как и были до этого.

Маркус поднялся и взглянул на Иерихон. Скрытая за облаками луна почти не освещала пейзаж, но огней города за их спинами хватало, чтобы видеть неясные очертания корабля. Тот выглядел мертвым и заброшенным — и не скажешь, что внутри уже несколько лет живут разумные. Прикрыв глаза, Маркус сверился со временем и мысленно вздохнул. Им стоило поторопиться.

Он повернулся к Норт и вновь протянул ей руку, в этот раз не прося, но настаивая, стараясь одним жестом передать ей свою уверенность и решимость. Он не знал, добился ли в этом успеха — но Норт приняла его помощь, медленно вложив в его ладонь свою. Ее искусственная кожа растворилась, оголяясь для контакта, но Маркус не позволил этому случиться — инстинктивно укрепил свою защиту, не дал проникнуть ей и сам лезть не стал. Норт как будто даже не заметила этого, встала на ноги и решительно кивнула в сторону их убежища, приглашая. Диод на ее виске рассеивал тьму мягким голубым свечением. Маркус повел освободившейся рукой, пропуская ее вперед.

Они молча шли по усыпанным мусором коридорам и лестницам, спускаясь к выходу из здания: решительно ступающая Норт, и Маркус, на полшага позади нее. Тишину прерывали лишь хруст кирпичных осколков под подошвами их ботинок и далекий шум ночного Детройта. Они молчали — каждый думая о своем.

Маркус вспоминал. Позволил себе секундную слабость окунуться в прошлое, сравнить то, что было с тем, что предстоит. В тот раз он был слишком ошарашен и растерян, говорил то, что первое приходило на ум — сегодня все будет иначе, но… Маркус опасался, что они не примут его так. Он не мог — не имел возможности или желания — убеждать каждого; ему нужен был кто-то, кто сделает это за него, вместе с ним. Норт подходила на эту роль идеально. Она была прирожденным оратором, пусть сама пока и не подозревает об этом, в ее силах было зародить как жажду борьбы, так и осознание необходимости терпения в разумах давно принявших свое поражение андроидов.

Вопрос были лишь в том, захочет ли она сделать это?

— Сюда, — скомандовала Норт, кивая на пожарную лестницу, ведущую на нижний ярус порта. — Трап слишком ненадежен, мы ходим через дыру в борту.

Маркус согласно кивнул, следуя за ней. Он помнил, как однажды, когда он только попал в Иерихон, Джош сокрушался о том, что Маркус, ища вход, разрушил трап — говорил, что это была идеальная сигнализация. На этот раз повода для сожалений у него не будет.

Спрыгнув с лестницы, Норт дождалась его и поманила за собой — к горе строительного мусора, за которым скрывался вход. Несколько деревянных панелей, сложенных друг на друге, лежали рядом, прислоненные к пустой канистре. Маркус взял их и давно забытым движением перекинул один край на ту сторону, соединяя корабль с сушей. Норт одобрительно кивнула.

Первые шаги по металлическому полу эхом отозвались в темноте коридоров. Маркус глубоко вздохнул, отгоняя прочь все сомнения и воспоминания, что так и норовили оформиться в его мыслях. Краем глаза он заметил, как губы Норт растянулись в ухмылке.

— Волнуешься? — спросила она, и ее тихий вопрос многоголосым хором отозвался в пустых помещениях.

— Немного, — не стал скрывать очевидного Маркус.

Он действительно волновался: прошло десять лет, с тех пор, как он последний раз выступал перед толпой. Концерты не шли в счет, люди приходили к нему ради музыки, а не ради него самого — или, по крайней мере, Маркус хотел в это верить. Теперь же ему предстояло повторить тот подвиг, что он совершил когда-то, но в этот раз его разум был чист от ненависти и жажды мести, в этот раз его душа не горела стремлением заявить о себе. Они могли почувствовать это и отказаться от его идей.

Что он станет делать в этом случае, Маркус пока что не думал, иррационально боясь подобными мыслями навлечь поражение на свой план.

Норт фыркнула и встряхнула головой, заставив волосы на мгновение распушиться и волной скользнуть по ее плечам. Маркус не удержался от улыбки — настолько знакомым был этот жест. Она взглянула на него с отчетливой иронией, а голубое свечение диода моргнуло, на секунду сменяясь желтым. Маркус, невольно привлеченный этим, перевел взгляд на ее висок.

— Хочешь, я?..

Зрачки Норт расширились, когда она просчитала направление его взгляда, и она медленно кивнула. Ладонь Маркуса скользнула во внутренний карман плаща, где лежал прихваченный из дома складной нож — и отключенный мобильный телефон, врученный ему Карлом в последний момент. С негромким щелчком лезвие выдвинулось из рукояти.

— Не бойся, — сказал Маркус, подходя ближе. — Я буду аккуратен.

Норт коротко кивнула и замерла, чуть повернув голову, чтобы облегчить ему доступ. Маркус поднес нож к ее лицу и мягко поддел диод кончиком. Искусственная кожа разошлась от прикосновения, открывая взгляду стык между пластинами и небольшое углубление. Надавив чуть сильнее, Маркус повел ножом, как рычагом вытаскивая диод из паза. Медленно затухающее колечко упало на подставленную руку, и он удовлетворенно хмыкнул — на белых пластинах не осталось ни единой царапины. Одним движением сложив нож, Маркус протянул диод Норт. Та приняла его, с недоверчивым выражением глядя на бесполезный уже кусок пластика.

— Спасибо, — глухо сказала она, не поднимая взгляда.

Маркус чуть самодовольно улыбнулся:

— Всегда пожалуйста.

Прошло несколько секунд, прежде чем они двинулись дальше. Норт шла медленно, погруженная в собственные мысли, сжимая так и не убранный диод в кулаке. Маркус не мешал ей, безмолвно шагая следом, рассматривая и знакомясь заново с Иерихоном. Темные и пористые от ржавчины стены, прогибающийся под ногами пол и опухшие от времени и влаги куски бывших деревянных перекрытий вызывали смешанные чувства, сродни горькой ностальгии. Память бесновалась разрядами неоформленных кодов, выбрасывая их в матрицу сознания, и Маркус порадовался, что заблаговременно заблокировал связь между этими системами. Ему вовсе не обязательно было воскрешать события той ночи, когда группа солдат особого назначения ворвалась на корабль, — неощутимое присутствие этого воспоминания всегда преследовало его. Настолько сильное эмоциональное потрясение как будто не ограничилось лишь памятью, намертво закрепившись в самой его личности, настолько глубоко, что, даже имея в своем распоряжении куда лучшее обеспечение, он не мог к ней пробиться.

Норт остановилась у лестницы, ведущей вниз — в тот самый отсек, где, по воспоминаниям Маркуса, и существовали жители Иерихона. Она оглянулась на него, взволнованно закусывая губу, и повела плечом, кивая в сторону входа. Маркус согласно прикрыл глаза и ступил на лестницу. Металл негромко заскрипел под его весом, и этот звук по какой-то причине будто придал ему сил. Он выпрямился, расправил плечи — и пошел вперед, навстречу тем, ради кого пришел сюда. Норт одобрительно хмыкнула ему в спину.

Зал был именно таким, как он помнил: темным, затхлым и безжизненным. Слабое освещение нескольких ламп не могло разогнать скользящие по стенам и углам тени. У стены напротив него — напротив того выхода, что он использовал, — аккуратным рядком лежали накрытые грязными тряпками тела тех, кто не дожил до этого момента. Чуть правее, отгороженный самодельной ширмой импровизированный мед-уголок, вотчина Люси. Насквозь проржавевшие грузовые контейнеры, почему-то оставленные здесь гнить людьми, беспорядочно стояли у стен, разделяя зал на несколько секторов. Пол был усыпан осколками стекла и кусками отвалившихся от плит металла.

Картина, как и в прошлой жизни, всеми силами повергала в уныние.

— Добро пожаловать в Иерихон, Маркус, — негромко сказала Норт, подходя ближе, невесомо касаясь рукой его спины. — В наш дом… и нашу могилу.

Взгляды — настороженные, любопытные, пустые — как по команде скрестились на нем, и Маркус беззвучно выдохнул. Все его существо насквозь прошила фантомная боль: кольнула в сердце, расползлась по телу, на короткое мгновение лишая воли и парализуя мысли. Отчаяние витало в воздухе, подобно смраду — который он не чувствовал сейчас, но помнил о его существовании со слов той, другой Норт.

— Всегда приятно видеть новое лицо, — раздался мягкий голос из противоположного угла, и один из андроидов шагнул вперед, выходя на свет. — Меня зовут Саймон.

Маркус скользнул взглядом по смутно знакомому лицу, вспоминая его — первую жертву еще не случившейся революции, — застреленного им самим на телебашне десять лет назад. Чувство вины вновь всколыхнулось в нем, но Маркус не позволил себе думать об этом. Он предотвратит и эту смерть тоже.

— Маркус, — кивнул он, и его взгляд скользнул ниже — на сидящую на плече Саймона канарейку. — Все-таки попалась.

— Твоя? — Саймон удивленно приподнял брови и оглянулся на птицу. — Я нашел ее на верхнем ярусе — ее придавило обвалившейся стеной.

Маркус хмыкнул, в несколько шагов подошел ближе и мягко коснулся посеревшего от грязи оперения. Установив контакт, он сразу заметил произошедшие в коде изменения, но все же скользнул в незащищенную память, лишь чтобы убедиться, что она девственно чиста.

— Пришлось перезагрузить? — понимающе пробормотал он, вновь перестраивая обнулившийся код матрицы. — Летать уже не сможет.

С сожалением отняв руку, он покачал головой. Диод на виске канарейки мигнул красным, и по залу разнеслась встревоженная трель.

— Не волнуйся, милая, мы тебя починим, — тихо сказал Маркус, улыбаясь уголками губ.

Демонстративно прокашлялась из-за спины Норт, привлекая его внимание. Маркус моргнул, неожиданно понимая, что первое знакомство пошло… не по сценарию.

— Маркус, — ее негромкий вкрадчивый голос обволакивал, заставляя невольно сильнее прислушиваться к словам. — Может, расскажешь остальным то, что последние полчаса втирал мне?

Она ткнула его пальцем в плечо, почти обвинительно, но, обернувшись, Маркус заметил, что ее глаза смеялись.

— Ну, — он преувеличенно тяжело вздохнул, заражаясь ее настроением. — В двух словах, наверное, и не объяснишь.

— Мы никуда не торопимся, — отозвался справа до боли знакомый голос. — Я, кстати, Джош.

Губы Маркуса сами собой разъехались в широкой улыбке. Сейчас, когда Норт и Джош были рядом, он позволил себе действительно поверить, что все получится. Что его безумный, полагающийся на удачу план выгорит. Да, они еще не были той слаженной командой, что представляли собой в будущем, но и мир вокруг пока что не был таким требовательным, как он привык. У них было достаточно времени, чтобы научиться работать вместе. Особенно, если Маркус убедит их довериться ему — а, с поддержкой Норт, это становилось вопросом почти решенным.