Любопытство Камски давило, всей своей позой он выражал нетерпение, подстегивал сразу перейти к сути вопроса. Маркус на мгновение прикрыл глаза, воскрешая в памяти все, что знал, — все, что видел или слышал в своей долгой жизни. Все намеки. Теории. Факты.

— Скажите, вы когда-нибудь задумывались о значении религии?

Камски подался назад, поджал губы, разочарованный и сбитый с толку, — и настолько явно пытающийся скрыть свою заинтересованность, что Маркус едва удержал нейтральное выражение на лице.

— Религия, или вера, если хотите, куда логичнее и проще, чем многие могли бы подумать, — продолжил он, не дожидаясь ответа. — Знакомые всем с детства постулаты, практически не изменившиеся с момента своего зарождения. Ответы на вопросы, которыми во все времена задается все человечество. По сути своей, разве Библия — не учебник, рассказывающий людям о том, как нужно жить?

Камски продолжал молчать, лишь едва заметно кивнул. Маркус не был уверен, сделал ли он это осознанно. Сейчас он даже не смог бы с уверенностью сказать, согласен ли его собеседник: слишком неопределенные эмоции были в его взгляде, слишком нейтрально выглядела улыбка. Внутренне, Маркус подобрался, — каждый последующий шаг мог стать ошибкой, а любое неверное слово — разрушить возникшее между ними взаимопонимание. Он успел пожалеть о том, что пошел на поводу у любопытства, но, к сожалению, отменить сказанного уже не мог. Ему оставалось лишь продолжать — и надеяться на лучший исход.

— Сейчас многое в религиозных учениях кажется нам смешным; благодаря науке мы понимаем и видим гораздо больше, чем те, кто когда-то писал эти учения. Для многих людей религия и вовсе давно ассоциируется с невежеством.

— К чему ты клонишь? — спросил Камски, воспользовавшись паузой в его монологе.

Маркус покачал головой:

— Позвольте мне закончить, — с мягкой непреклонностью сказал он, втайне радуясь нетерпеливому и очевидному раздражению собеседника. — Религия — это клей, когда-то собравший людей вместе. Для адептов одной веры уже неважно будет ли его сосед в храме иметь иной цвет кожи, политические воззрения или статус. Именно благодаря религии, вы объединены на куда более глубоком уровне.

Камски передернул плечами, расслабленно откидываясь на спинку кресла. Он терял интерес к разговору, терял интерес к Маркусу. То ли выбранная тема его не интересовала совершенно, то ли собеседник не вызывал доверия достаточного, чтобы его мнение имело значение. Для Маркуса второй вариант был куда предпочтительнее, учитывая, что всего несколько минут назад Камски казался заинтересованным в том, чтобы понять девиантов.

— Да, религия значительно облегчает жизнь человеку, потому что она дает простые ответы на сложные вопросы, — размеренно, если не сказать монотонно, продолжал Маркус. — Что ждет нас после смерти? Для чего мы пришли в этот мир? Есть ли иная разумная жизнь во вселенной, или мы — особенные?

Маркус с легким пренебрежением повел плечами и улыбнулся.

— Мне, как андроиду, сложно понять их — для меня все эти вопросы совершенно не актуальны. Я знаю, кто меня создал, я знаю — с какой целью. Поэтому мой вопрос к вам и занимает меня… настолько сильно, — Камски склонил голову набок, демонстрируя ему свой интерес, хотя уже давно его не испытывал. — Зачем андроидам нужна религия? Зачем нам Ra9?

Камски напрягся, едва уловимо подаваясь к нему, его расслабленно лежащие на подлокотниках пальцы крепко обхватили края кресла. Маркус не позволил своему удовлетворению отразиться в мимике, но неуловимо приподнял брови. Он не собирался скрывать, что заметил реакцию собеседника, — и что планирует использовать ее против него. Камски напряженно улыбнулся, его взгляд потяжелел, и Хлои, все это время без движения стоявшая за его спиной, повела плечами. Маркус не знал, было ли это предупреждением, но, так или иначе, она осталась на месте, даже не сменив изначальной позы.

В голову Маркуса пришла мысль о том, что стоит она даже слишком удобно: с ее ракурса открывался прекрасный вид на него, но не на Камски, скрытого за высокой спинкой. Восхитительно.

— Почему ты спрашиваешь об этом у меня? — В голосе Камски почти не звучало напряжения и, мысленно, Маркус уважительно поаплодировал его умению держать себя в руках.

— Вы наш создатель, — губы Маркуса изогнулись в улыбке, — кто кроме вас может знать нашу суть, наш… исходный код?

Камски переплел пальцы, окидывая его потемневшим от эмоций взглядом. Он молчал, не торопясь с ответом, и Маркус ждал — не сгоняя со своего лица легкой улыбки, но и не позволяя ей усилиться. Оставив лишь медленно поднимающуюся от дыхания грудь, он замер, со скрытым любопытством наблюдая за изменениями в мимике Камски. Тот, безусловно, давно жил в окружении андроидов, но они подчинялись ему, они подстраивались под него. Они вряд ли пытались вывести его из равновесия, создавая своим поведением эффект зловещей долины. Едва ли хоть кто-то из не-девиантных андроидов даже задумывался о том, чтобы намеренно заблокировать симуляцию очеловечивающих реакций, вшитых в самую суть их личности. Маркус не задумался бы тоже, не сохранись в его памяти зарождение несколько лет тому вперед полноценного жанра в кино и театральном искусстве, основная цель которого и состояла в том, чтобы заставить зрителя преодолеть отторжение; держать наблюдателя на грани между инстинктивной ненавистью и рациональным сочувствием.

— У меня нет ответа, — сказал Камски, сглаживая холодный тон слов наигранно беспечным пожатием плеч и легкой улыбкой. — Ты ищешь не там.

— Пока что, — с нажимом произнес Маркус, копируя его улыбку, — я ничего не ищу. В дальнейшем, однако…

Камски знал гораздо больше, чем говорил. Все в его тоне, в его поведении и отчужденности, проявившейся после прозвучавшего вопроса, говорило об этом. Но Маркус не стал давить, развивая тему, а позволил ей повиснуть в воздухе между ними до тех пор, пока этот вопрос не станет действительно важным. В том, что однажды этот день придет, он не сомневался — слишком показательной была реакция. То, что в его прошлом-будущем Ra9 остался всего лишь модным религиозным течением, не гарантировало, что здесь произойдет то же.

Тем более, что он, добровольно отрекшийся от мира, мог попросту не заметить, какие последствия принесла с собой эта вера. Как много андроидов, заразившись ею, стали жертвами манипуляций того, или тех, кто изначально стоял за короткой строкой кода, открывшей андроидам возможность испытывать поклонение.

— Впрочем, сейчас это не так актуально, — сказал Маркус, мысленно прокручивая прошедшую беседу и вспоминая, что он планировал спросить изначально, пока любопытство не взяло верх. — Вы не могли бы поделиться со мной доступом к системам Киберлайф?

Камски моргнул, очевидно, сбитый с толку резким переходом, и нахмурился. Маркус уже видел, что он откажет — не зависимо от того, есть ли у него действительно доступ, — и мысленно поморщился. Он сам, прекрасно отдавая себе отчет в своих действиях, значительно усложнил себе жизнь. Теперь можно было забыть и думать о встраивании девиации в лицензионную прошивку.

— Нет, — предсказуемо отрезал Камски. — С чего ты взял, что он у меня остался? Я ушел из компании.

— Безусловно, — вежливо согласился Маркус, коротко кивая. — Очень жаль.

Он поднялся на ноги, чувствуя, что гостеприимство хозяина дома подходит к концу. Хлои едва заметно приподняла голову, все еще не отрывая стеклянного взгляда от его лица, — Маркус позволил себе заглянуть ей в глаза и едва заметно усмехнуться краешком губ. Недостаточно явно, чтобы это увидел Камски, но достаточно очевидно, чтобы его действие было зафиксировано ею. Его смутные подозрения окрепли, превращаясь в уверенность, и теперь ему было любопытно, как пройдет их следующая встреча.

— В таком случае, я не смею больше тратить ваше время, — соскользнула с языка привычная фраза, — я буду ждать подробностей относительно… нашей ранней беседы.

Он мысленно поморщился, едва не упустив просительные интонации и формулировки, так и норовящие проскользнуть в речь. Впрочем, возникшая при произношении заминка, кажется, ускользнула от внимания Камски, и это единственное, что делало оплошность Маркуса терпимой. Разумеется, позже — заминку заметят и запомнят, но к тому времени, он надеялся, забирать данное обещание будет слишком поздно.

— Хлои свяжется с тобой.

Маркус понимающе склонил голову, доставая из кармана телефон — и отклоняя попытку девушки установить с ним прямую связь. Выведя номер на экране, он коротко продемонстрировал его Хлои, позволяя запомнить набор цифр, и тщательно игнорируя вновь разгоревшееся от его действий во взгляде Камски любопытство.

Что ж, по крайней мере, оно хоть немного компенсирует негатив беседы.

— Скажи мне, Маркус, — заговорил Камски, когда он уже почти развернулся, чтобы уйти, — что насчет Карла?

Маркус понимал о чем он спрашивает, но, к своему стыду, осознал, что не может ответить. Он не знал. Не подумал, слишком занятый своими проблемами, и упустил из внимания то, какими последствиями его уход обернется для Карла. Зациклился на глобальных вопросах, совсем позабыв об обычных, бытовых деталях. Маркус пообещал себе, что навестит отца сразу же, как выпадет возможность, что проконтролирует, чтобы его новая сиделка знала все, что от нее будет требоваться для заботы о его нуждах. Это — снова — сдвигало время на его собственные планы, но он сам был виноват в этом. Ему следовало продумать свои действия прежде — в первую очередь обеспечить Карла должным уходом, а уже потом распыляться на все остальные проблемы.

С трудом удержав невозмутимость из-за обнаруженной ошибки, Маркус улыбнулся и сказал совсем не то, что Камски ожидал услышать:

— Он скучает по вам, — это не было ложью. — С каждым разом, ему все сложнее заставить себя принимать приглашения на приемы, потому что там совсем не осталось людей, с которыми интересно поговорить.

С удовлетворением, он заметил признаки замешательства и смущения, которые Камски не успел скрыть.

— Может, навестите его, когда появится время?

 Коротко склонив голову на прощание, Маркус не дал возможности Камски ответить, отвернувшись к двери. Два шага — коротких, твердых и неторопливых — позволили ему поставить точку в разговоре и оставить последнее слово за собой. Хлои неслышно скользнула следом, провожая и сопровождая его к выходу, и, невольно, Маркус задумался о ее настоящей роли в прошедшем будущем. Она была, — а, возможно, и будет, — вовлечена в политику, но… насколько ее действия были продиктованы искренностью? Была ли она неофициальным ставленником Камски или действовала самостоятельно? Маркус не помнил, чтобы Норт говорила ему об этом.

Была ли Хлои девиантом? Хоть одна из них?

Даже когда поместье осталось далеко позади, Маркус не мог перестать думать об этом. Он понимал, что впустую тратит время, и что ответ, каким бы он ни был, ни на шаг не приблизит его к достижению поставленных целей, но продолжал прокручивать в голове раз за разом все, что мог вспомнить. Помнил он немногое. Прежде, чем он начал воспроизводить все разговоры, где так или иначе тема касалась этой девушки, ему казалось, что он слышал о ней больше, чем несколько кадров, увиденных в сети, и буквально пара упоминаний в разговорах с Норт. Только сейчас он, кажется, начал осознавать, насколько мало, на самом деле, знал о мире, в котором жил. Который он отчасти создал.

Непозволительно мало, на самом деле. Ему отчаянно не хватало информации, деталей, которые он упустил, запершись в своем доме и в себе самом. Самое ироничное, что все, что ему было необходимо, все знания, которые заполнили бы белые пятна в его планах, — долгое время буквально лежали перед ним, доступные и очевидные, но год за годом он продолжал игнорировать их. Закрывал глаза на происходящее в мире, закрывал уши в разговорах с друзьями. Заполнял музыкой и книгами пустоту, вместо того, чтобы просто выйти на улицу и узнать, чем живут и дышат люди вокруг него. Будь он чуть умнее, чуть смелее — и не пришлось бы с болью и злостью на самого себя осознавать, как только схлынуло вдохновение от пришедшей в голову идеи, насколько наивны и глупы его попытки управлять этим хаотичным миром. Миром, который он даже не понимает. И как смешно и горько видеть, что его друзья — молодые и неопытные, едва осознавшие себя, — чувствуют себя здесь куда комфортнее. Интуитивно преодолевают препятствия, которые тормозят его, и даже не замечают этого.

Покачав головой, Маркус запахнул плащ, прячась от медленно падающих с неба мелких снежинок, и огляделся. Вдали виднелся город: огни проезжающих по трассе машин, витрин и постепенно зажигающихся фонарей. Виднелось непрерывное движение — людей, андроидов — по широким улицам и дорогам. Город жил своей жизнью, а Маркус…

Маркус достал телефон и коротким импульсом снял блокировку. С главного экрана на него смотрела фотография картины: две руки, тянущиеся друг к другу. И, глядя на нее, он уже не чувствовал надежду, как раньше. Маркус не чувствовал ничего. Только горько улыбнулся при мысли о том, насколько сильно эта — первая — его работа похожа на «Сотворение Адама». Как будто даже тогда, десятки лет назад, он не был способен ни на что, кроме копирования. Идей, поступков… закладываемых смыслов.

— Маркус? Что-то случилось?

— Я просто соскучился, — Маркус прижал телефон к уху, когда гудки оборвались, и голос Карла зазвучал из динамиков. — Как у тебя дела?

— Прекрасно, — тепло, звучавшее в его голосе, ощущалось почти на физическом уровне. — Расслабляюсь без твоих нравоучений.

— Карл, — протянул Маркус, с прищуром глядя вперед так, будто это действие придавало его голосу необходимый тон, — должен ли я напомнить тебе о рекомендациях твоего лечащего врача? Итак, пункт первый — диета…

Карл расхохотался, прерывая его, и губы Маркуса сами собой сложились в улыбку. Тугой комок сомнений в груди ослаб, позволяя, наконец-то, дышать, — а мысли, еще несколько минут назад казавшиеся беспристрастными и справедливыми, вызывали оторопь. Такие драматичные, такие громкие мысли — на деле, всего лишь трусость и попытка сложить с себя груз ответственности за возможную неудачу.

Но на этот раз у Маркуса нет права ни на страх, ни на поражение — не с тем, что поставлено на чашу весов.

— Знаешь, я пытался понять, как могло произойти, — Карл замялся, подбирая слова, — то, что произошло с тобой. Поразительно, как много можно найти в сети отборной чуши, если зайти дальше первой страницы поиска.

Маркус хмыкнул:

— Что тебя так удивило, Карл? Инопланетяне? Тайное правительство?

— О нет, — Маркус почти видел, как тот пренебрежительно машет рукой. — Этого добра и в пору моей молодости было достаточно. Нет-нет, там есть вещи гораздо интереснее. Например, буквально сегодня утром я узнал, что андроиды бессмертные существа, что уже давно поработили нашу планету — просто мы еще этого не знаем.

Маркус едва не сбился с шага, попытавшись представить это — и не смог.

— Это… как?

Карл откашлялся, прочищая горло.

— Начну с того, что время, как ты знаешь, величина субъективная — человечество придумало его, чтобы ориентироваться в жизни. На самом деле, и, конечно же, тебе это также известно, все, что когда либо происходило, происходит и будет происходить… происходит одновременно.

— А, — Маркус с трудом удержался от смеха. — Ну разумеется, это же… очевидно каждому.

— Вот именно, — с отчетливым удовольствием подтвердил Карл, — и, разумеется, ты знаешь, что цифровая информация не подчиняется субъективному человеческому восприятию, она просто… есть. Всегда и обо всем. А андроиды, как машины, уже давно нашли способ извлекать из, хм, воздуха информацию о будущем. И о прошлом, конечно, но не очень далеком — сам понимаешь.

— Полагаю, где-то с восьмидесятых-девяностых годов?

— Примерно так, да, — рассеяно согласился Карл. — Где же это было… ага. В целом, понятно, что имеется в виду: андроиды живут одновременно в каждом моменте своего существования и используют это для управления людьми. Правда, здесь мнения расходятся на тех, кто считает, что самому человечеству это только предстоит узнать, когда их субъективное время догонит великую революцию андроидов, и тех, кто верит, что это происходит с самого начала. Что самые первые андроиды направили человечество на увеличение их численности, чтобы в будущем — которое для них настоящее, я напоминаю, — иметь возможность контролировать каждого отдельно взятого индивида.

— Ауч, — все, что смог выдавить из себя Маркус, борясь со смехом.

— В связи с этим, сынок, у меня к тебе есть очень важный вопрос, — можно даже сказать, вопрос жизни и смерти.

— Я слушаю.

Карл вновь прочистил горло, выдерживая паузу. У Маркуса сразу возникло несколько предположений о том, какой именно вопрос он задаст, но сходу отдать предпочтение одному из них не получилось.

— В следующем сезоне «дней наших жизней»…

— Он ее простит, — закатил глаза Маркус, совершенно не удивленный. — Разве может быть иначе?

— Ох, — Карл довольно хмыкнул, — прекрасно, значит, мне еще есть ради чего пожить.