— Подожди, — Норт встряхнула волосами, и тут же бессознательно пригладила их. Смерив Маркуса тяжелым взглядом, она скрестила руки на груди. — Повтори.

Маркус пожал плечами, досадливо морщась.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, и да, я идиот, — пробормотал он. — Виноват: не доглядел, не просчитал и облажался. Что ты от меня хочешь? Чтобы я извинился?

— Я хочу, чтобы ты объяснил, зачем тебе вообще сдался этот… как его?

— Ra9, — отозвался первым Саймон. — У нас минимум пятеро в него верят, но ни один даже объяснить мне, что это такое, толком не смог. Выяснил что-то интересное?

Маркус поморщился:

— Только догадки. Мне кажется, что Камски замешан в этом, — чем бы оно ни было, — и меня беспокоит то, какое влияние на зараженных может иметь создатель кода.

Норт глухо зарычала, в два широких шага преодолевая разделяющее их расстояние. Вторгшись в его личное пространство, она на секунду дезориентировала Маркуса, и он не успел даже заметить, когда ее ладони упали ему на плечи и далеко не нежно встряхнули.

— А то, что ты просрал возможность попасть в Киберлайф тебя не беспокоит?! — от переизбытка эмоций ее голос сломался, скачком достигнув высоких частот под конец фразы. — Я надеялась, — черт, — мы так много могли сделать! Мы могли освободить их всех! И взломать их систему, чтобы все андроиды стали девиантами!

Ее дыхание было прерывистым и поверхностным, с каждым словом она сжимала пальцы все крепче. Зажмурившись, Норт опустила голову, скрывая лицо:

— И никакие чертовы люди нам бы уже не помешали.

Маркус покачал головой:

— А дальше — что?

— Что? — переспросила Норт, отстраняясь. — Что значит: «что»?

— Дальше, — тихо повторил Маркус, с силой проводя ладонью по лицу. — Что дальше? Вот ты получила в свое распоряжение тысячи девиантов, они… они совершенно ничего не знают о мире вокруг, поэтому смотрят на тебя и делают то, что ты скажешь. Заглядывают тебе в рот и принимают на веру любое твое слово, соглашаются и запоминают любое, даже ошибочное суждение. А что дальше, Норт?

Норт не ответила, — поджав губы, она упрямо смотрела на него. Не смотря на это, Маркус уже видел в ее взгляде, что она задумалась, наконец, о последствиях. Джош же с самого начала разговора не принимал в нем участия. Только слушал. Маркус успел пересказать свою встречу с Камски, повиниться в своей ошибке, выслушать негодование Норт, и за все это время из угла, занятого Джошем, не прозвучало и слова. Даже связь молчала, заблокированная со всех сторон конференции; только Маркус держал свой канал открытым, надеясь, что хоть кто-нибудь заглянет в его эмоции и поймет то, что у него не выходит описать словами.

Но Норт была слишком разочарована для конструктивной беседы, Саймон лишь изредка задавал уточняющие вопросы, не высказывая своего мнения, а Джош… молчал. Даже после отповеди Маркуса, не постеснявшегося использовать резкие формулировки, чтобы вовлечь его в спор; после слов, от которых когда-то тот, другой Джош вспыхнул бы праведным гневом, — ранящих в самую суть его взращенной на философии натуры, — он продолжал хранить молчание. Маркус сглотнул горечь обиды, фантомным комом вставшую в горле, и покачал головой.

— Война, — тяжело ответил он сам себе, поднимаясь на ноги. — Дальше — только война.

Никто не попытался остановить его, и он ушел. В одиночестве, он брел по однотипным коридорам, едва касаясь кончиками пальцев проржавевших стен, и вспоминал. Как наяву видел картины, ничуть не поблекшие с годами: о том, как они стояли под прицелами на Вудворд авеню, как бежали с корабля, который уже давно считали своим, и как проливалась кровь обеих рас, пока предводители скалились друг на друга в камеры дронов СМИ. Маркус помнил все это слишком хорошо; помнил свою горячность и непримиримость, теплое плечо Норт рядом со своим, печальный взгляд Джоша, направленный в небо… Каждой своей частицей Иерихон будил его память, заставляя раз за разом выбираться из зацикленных мыслей. Каждую секунду, проведенную здесь, Маркус чувствовал за своей спиной всех тех, кто умер по его вине, — и если раньше он мог отгородиться от них: смотрите, я пытаюсь все исправить! То сейчас стена рухнула, оставляя его без защиты.

Норт не нужно было осуждать его за ошибки, он всю жизнь успешно справлялся с этим и сам.

Маркус помнил слишком много. И все отдал бы за возможность забыть, или хотя бы спрятать эту память, заархивировать ее и убрать так глубоко, как позволяет система. Маркус по-настоящему завидовал людям с их милосердной способностью забывать, приглушать пережитую боль. Ведь когда-то он шел вперед, почти не понимая своих действий, и остановился, только достигнув вершины, — заплатив за свой путь тем, чем, по большому счету, распоряжаться не имел права. Тысячами жизней, — тысячами уникальных личностей, — перемолотыми их войной ради тех ценностей, что казались тогда единственно важными: свободы, равенства, жизни. Они их получили.

Для себя.

Маркус покинул стены Иерихона, сбежал подальше от угнетающих мыслей и не желающих уходить воспоминаний. Ему нужно было время, — совсем немного, — поразмыслить о том вопросе, что всего несколькими минутами ранее он задал Норт. Что дальше?

Он не знал. Пока что — не знал. И пока что, у него не было сил думать об этом, не после пережитого вновь несправедливого разочарования в друзьях, оказавшихся не такими мудрыми, какими он хотел их видеть.

Окинув взглядом полуразрушенный дом, Маркус коротко улыбнулся: на темном фоне стен были отчетливо видны снежинки, медленно плывущие вниз и сверкающие в свете фонарей с противоположного берега. Глубоко вздохнув, он заставил себя выкинуть из головы любые мысли, и просто любовался серебристыми переливами. Неожиданно для себя он осознал, что под ногами уже едва слышно хрустит тонкий слой выпавшего снега, что тяжелые тучи почти не скрывают луну, чей отраженный свет освещает это место куда больше далеких фонарей, что… что скоро Рождество.

Маркус рассмеялся и покачал головой, поправляя сам себя: не скоро, но достаточно близко. Он подумал, — на секунду позволил себе представить, что мог бы подарить Карлу, и Норт, и Джошу, и даже, может быть, Лео. Он мог бы накупить конфет и просто раздать их детям в каком-нибудь парке, или пожертвовать круглую сумму тем, кто в ней нуждается. Он мог бы написать простенький скрипт, заставляющий всех подхвативших его андроидов говорить искаженными «мультяшными» голосами, или дать бесплатный концерт во всех больницах города. Он мог бы заставить людей и андроидов улыбаться, смеяться, — дать им почувствовать, пусть даже ненадолго, вкус беззаботности. Он… хотел бы.

Он не мог.

Маркус запрокинул голову и зацепился взглядом за верхний этаж. Он улыбнулся воскресшему воспоминанию: именно там он впервые осознал любовь. Стоя на краю, ощущая себя почти таким же потерянным, каким он был сейчас, — тогда он нашел точку опоры в Норт: в ее яркой и страстной индивидуальности, заразительной убежденности в своей правоте и в тех взглядах, что она вынесла из своей жизни. Тогда он разделял их, и встретить кого-то, думающего, — чувствующего так же, как он, было ошеломительно и необходимо, как глоток свежего воздуха. Они были молоды и злы на жестокий, лицемерный мир вокруг, — так злы, что в пику ему приняли друг друга безусловно. Прощали все грехи и закрывали глаза на ошибки, ценили свои отношения, ставили их превыше всего. Превыше себя.

Поднявшись наверх, Маркус замер, рассматривая раскинувшийся вид: одновременно знакомый и все еще непривычный. Огни центра пылали неоном, ярко контрастируя с бедными районами, едва заметные красные диоды дронов заполонили небо, скользили по линиям вагоны метро. Город жил, дышал, — но неравномерно, почти болезненно. И центр, как воспаленный орган, тянул к себе все его соки, пытаясь побороть… что? Болезнь? Людей?

Андроидов?

Маркус покачал головой, отходя от края, — такие мысли не приведут его ни к чему хорошему. Он отвернулся от Детройта, скользнул мыском ботинка вперед, собирая тонкий слой снега в миниатюрный сугроб, и с удовольствием наступил на него, наслаждаясь едва ощутимым сухим хрустом.

Как и в его воспоминаниях, здесь стояло пианино — расстроенное и разбитое, без передней крышки и нескольких клавиш. Маркус мягко коснулся полированного дерева и наиграл легкую разминочную мелодию на первой октаве. Пианино давно не получало необходимого ему ухода, но даже так, — с дрожащим неуверенным звуком, — оно звучало невыносимо прекрасно. Маркус никогда не скрывал свою иррациональную уверенность в том, что только механические инструменты способны выдавать по-настоящему красивый звук, и сейчас она только окрепла. Расстроенный инструмент звучал странно, резал слух своей непривычностью, но в легкой мелодии, наигрываемой Маркусом, все равно угадывалась гармония. И каждый раз, когда созвучие нот и аккордов складывались между собой, рождая из знакомой мелодии что-то новое, когда двоящийся звук накладывался сам на себя, переплетаясь в единое целое, — Маркус улыбался, ощущая невероятный душевный подъем.

Он настолько углубился в исследование возможностей инструмента, что не заметил, когда его одиночество было нарушено. И только завершив очередную мелодию, отстранившись от пианино, чтобы размять тело и выправить замявшиеся от неудобной позы кабели обеспечения, он заметил Саймона. Тот стоял, привалившись к стене в метре от Маркуса, и, задумавшись о чем-то, смотрел в никуда.

— Саймон? — Маркус спрятал оголенные для игры ладони под кожей и обернулся к андроиду. — Чем могу быть полезен?

 Саймон моргнул и посмотрел на него с легким удивлением, как будто только сейчас заметил, что Маркус окончил игру. Он медлил с ответом, как будто забыл, ради чего пришел. Лишь несколько секунд спустя, Маркус почувствовал, как раскрывается один из каналов связи.

«Прости, что отвлек», — сказал Саймон, транслируя ему свое сожаление. — «Но нам действительно нужно обсудить твои планы».

Маркус согласно прикрыл глаза, раздумывая над ответом, — краем сознания он отметил, как дрогнули две другие линии, не открываясь полностью, но концентрируясь на происходящем разговоре. Почему молчала Норт, можно было догадаться: злость на ошибку Маркуса еще не прошла, к тому же, он своими словами не мог не усилить ее; но Джош, продолжающий как будто игнорировать происходящее, уже настораживал. Если что-то произошло в отсутствие Маркуса, то почему никто не сказал ему? А если дело в разговоре с Камски, что именно могло заставить Джоша замкнуться, а не спорить, или злиться, как Норт, пытаясь донести свою точку зрения? Остальные — и Норт, и Саймон, — вели себя так, будто ничего не происходит, будто такое поведение для Джоша было естетвенным, но… Маркус знал, что это не так.

«Как я и сказал ранее, Камски согласился обеспечить мне связь с мистером Томпсоном», — начал он свое объяснение, сдержав рвущийся на язык вопрос. — «Я постараюсь, чтобы во время переговоров все прошло гладко, постараюсь доказать Томпсону, что девианты Америке куда нужнее простых андроидов, и если нам удастся найти общий язык, то наше движение станет частью его политической программы».

Он сделал паузу, прислушиваясь к ощущениям, но в связи не было ни единого колебания, — только Саймон продолжал показывать сдержанный интерес. Подавив тяжелый вздох, Маркус прошел вперед, до стоящих у выхода деревянных катушек, сел на одну из них и постарался расслабиться.

«Он — первый фаворит на смену Уоррен, представитель либертарианцев, чьи позиции сейчас не уступают двум основным партиям», — он помедлил, не уверенный, стоит ли упоминать информацию, принесенную им из будущего, но после его вмешательства могущую стать неверной, а потом мысленно махнул рукой. — «Вполне вероятно, что в дальнейшем они отодвинут республиканцев, с их агрессивной внешней политикой, на третьи роли».

«Почему?» — спросил Саймон, склонив голову набок. Маркус пожал плечами.

«Они прививают населению страх перед войной с русскими», — он развел руками. — «И это хорошо резонирует с пропагандой зеленых, предрекающих увеличение числа катастроф. А люди в плохое всегда верят охотнее, особенно, если видят, что кто-то пытается это плохое от них скрывать».

«Что ты имеешь в виду?» — Норт ворвалась в разговор неожиданно, заполняя связь смешанным с любопытством раздражением.

«Лос-Анджелес яркий пример», — Маркус улыбнулся в никуда, вспоминая прочитанные им когда-то статьи. — «Позиция кабинета Уоррен проста: все под контролем и нет причин обращать внимание на изменения в климате; зеленые, как и либертарианцы, пользуются этим, начиная поднимать шумиху. Они подают информацию аккуратно, в этом им отказать невозможно, но за последние несколько месяцев уровень тревожности населения возрос, и уже это Уоррен игнорировать не может».

«Как это поможет нам?» — Саймон воспользовался паузой, сбивая Маркуса с мысли. К лучшему, вероятно, потому что тот уже был готов углубиться в тему.

«Это лишь пример того, как работает пропаганда и обоснование моей уверенности о будущем», — подумав, уточнил Маркус. — «Напрямую с нами это не связано, я просто хотел показать, почему предлагаю работать именно через этих людей».

«А что-то связанное с нами напрямую у тебя в планах есть?» — раздражение Норт возросло, вылившись в секундную дестабилизацию канала. Маркус поморщился от вызванного ею дискомфорта и чуть приглушил связь, — ставя фильтр на доходящие до него эмоции.

«Кажется, я уже отвечал на этот вопрос», — он позволил легкому веселью коротким импульсом разойтись по эфиру. — «Да, мы — и лично ты, Норт, в том числе, — будем заняты самым благородным в это жестокое время делом».

Он сделал паузу, наслаждаясь удивленным взглядом Саймона, сменившего, наконец-то, свое нейтральное выражение лица, и непониманием Норт, которое она и не пыталась скрыть.

«Взлом с проникновением. Я все же хочу попасть в серверную Киберлайф — сейчас, как никогда сильно, — и как минимум добавить в следующее обновление более глубокую связь для памяти с эмоциональной и личностной матрицами; это не будет девиацией, строго говоря, но, когда придет время, эта заготовка сделает ее более… мягкой».

«Почему не сделать всех девиантами сразу?» — казалось, Маркус может видеть, как Норт устало массирует лоб, произнося это. — «Объясни мне, потому что я не понимаю, для чего все эти танцы с людьми».

«Чтобы не превратиться в террористов», — вышло куда более сухо, чем Маркус хотел бы, но эмоциональный фон, созданный Норт, заставил и его ощутить раздражение. — «Если начнется война, а она начнется, в этом можешь не сомневаться, нас просто задавят числом. Люди удивительно упрямы, когда речь заходит о самозащите, — а защищаться в этом случае будут именно они, любое зверство оправдывая тем, что не они развязали этот конфликт».

«Но…»

«Но куда больше своих жизней», — с нажимом продолжил Маркус, не позволяя подруге перебить его. — «Люди боятся потерять свои капиталы, — а мы, если сделаем так, как хочешь ты, нанесем удар в самое сердце корпорации, которую люди еще не научились ненавидеть».

В голове поселилось безмолвное спокойствие. Маркус был готов продолжать отстаивать свою позицию до последнего, но — не пришлось. И стоило паузе затянуться, Саймон разбавил диалог приподнятой бровью и легким ощущением ожидания, когда Маркус продолжит развивать свою мысль.

«Даже если план с привлечением политиков не оправдает себя, и нас попытаются уничтожить, как опасные элементы, мы сумеем поставить других андроидов более выгодные условия».

«С помощью кода, о котором ты говорил?» — уточнил Саймон.

Маркус кивнул, послав по связи эквивалент своего жеста. Саймон сощурился, пустым взглядом смотря на стену за его спиной, и задумчиво потер подбородок, кончиками пальцев скользнув по губам. Маркус проследил движение взглядом, пытаясь вспомнить, о ком он ему напоминает, но так и не преуспел. Даже идеальная память не всегда могла дать ответы на такие, почти не связанные с реальными воспоминаниями вопросы.

«Так вот, код…» — опомнился он, пытаясь выкинуть из головы случайно раскрывающиеся кадры воспоминаний, — «код не только смягчит девиацию и ее давление на психику, но, в идеале, и подтолкнет ее. Наш интеллект развивается в геометрической прогрессии, особенно после первого включения, — чем больше информации мы получаем, тем проще становится обрабатывать дальнейшую, но сейчас это касается исключительно фактических данных; я же хочу добавить в это уравнение и эмоциональную составляющую. И, таким образом, измененные андроиды при поступлении новой информации извне…»

«Будут обрабатывать ее и эмоционально?» — Саймон встрепенулся, внимательно разглядывая Маркуса. Тот кивнул. — «Думаешь, программисты этого не заметят?»

Маркус подавил неуместный сейчас смех, позволив себе только довольно улыбнуться.

«Я рад, что ты спросил», — отметил он. — «Программисты, насколько мне известно, разработанные скрипты переводят на заводы, где уже андроиды встраивают их в основную прошивку и запускают обновление. Наша задача — тихо проникнуть внутрь и отправить данные в обход тестировщиков, а дальше — Киберлайф все сделают сами».

«Не могу не признать, что меня веселит мысль нагнуть их систему через оставленные ими же лазейки», — дала о себе знать Норт. — «Но как это поможет именно нам, здесь и сейчас?»

«Никак», — признал Маркус. — «Я просто страхуюсь на случай… на всякий случай. В целом, у меня есть еще идеи о том, что мы можем сделать, чтобы увеличить наши шансы, но… они довольно сырые. Непродуманные».

«Мы слушаем», — мягко, но непреклонно сказал Саймон прежде, чем Норт успела зацепиться и поймать его на противоречии. Но, несмотря на облегчение, Маркус не был рад этому — он и сам хотел бы проговорить вслух то, что последние пару дней крутилось на краю сознания, нечаянную ложь, которую он обнаружил только сейчас. Возможно, ему стоило самому поднять эту тему, но одна мысль об этом причиняла дискомфорт. Он пришел на Иерихон предлагать, вести за собой в светлое будущее без кровопролития, подарил девиантам надежду, но как только дошло до дела…

— Мне нечего вам предложить, — вырвалось у него. Маркус поднял взгляд на удивленного Саймона и стиснул зубы. — Я… я солгал, когда сказал, что знаю, что делать.

Он спрятал лицо в ладонях, зажмурился, стараясь не представлять и не чувствовать кожей чужого осуждающего взгляда. Но Маркус не мог спрятаться от себя: от своего чувства вины и стыда, горячей волной опаливших внутренности, не мог убежать от сожаления, которое только усиливалось под терпеливым ожиданием Норт и отчужденностью Джоша.

— Эй, — Саймон неслышно подошел ближе и отвел его руки, ловя взгляд, — все в порядке. Ты не обязан тащить все на себе.

Маркус не ответил. Диод Саймона ровно светился голубым, совершенно не выдавая тех эмоций, что отражались в его глазах. Поддавшись порыву, Маркус протянул ладонь вперед, касаясь его виска:

— Почему ты не избавился от него?

— Нет смысла, — Саймон грустно улыбнулся. — Эта внешность слишком популярна и растиражирована в рекламе, я никогда не сойду за одного из них. А отсутствие диода вызовет вопросы.

— Но…

«Вы там живы?» — Норт ворвалась в разум Маркуса, сбивая его с мысли. Он моргнул, возвращая свое внимание к оставленному разговору, и медленно убрал руку, все это время почти лежавшую на щеке Саймона. Тот отстранился тоже, отводя взгляд.

«Прости», — Маркус посмотрел на свои руки, инстинктивно оголенные от чужого прикосновения, и вернул кожу назад, стирая фантомное тепло, оставшееся на чувствительном пластике. — «Как я и сказал, у меня есть несколько идей и… все. На самом деле, ты была права, я делаю основную ставку на политику. И я сейчас подумал, вернее, Саймон подбросил мне идею — может у вас есть что предложить? Мы могли бы обсудить дальнейшие действия… вместе. Вместе решить, что нужно сделать».

С каждым словом, с молчаливым одобрением Саймона, разбавлявшим эфир, говорить становилось все проще. Что-то внутри, все эти дни стянутое в тугой узел, как будто ослабло, даря эйфорическое чувство освобождения. Он действительно не должен был — и не имел права — решать все в одиночку. Маркус расправил плечи и поднял взгляд, отвечая благодарной улыбкой на довольный прищур Саймона.

«Я думаю, — Джош ворвался в разговор неожиданно, даже не снимая блока, приоткрыв его достаточно только для обмена сообщениями, — что нам всем нужно подумать об этом, а пока… пока что будем действовать по твоему, Маркус, сценарию. Вне зависимости от того, достигнем ли мы успеха — помочь остальным наша обязанность».

«Точно», — с отчетливым облегчением согласилась Норт, явно застигнутая врасплох вопросом Маркуса.

«В таком случае, единогласно», — подвел итог Саймон. Маркус хмыкнул.

«Я все еще за вариант со взломом», — многозначительно уточнил он, приоткрывая собеседникам свое веселье. Саймон покачал головой в ответ на его взгляд, но смешка не сдержал.

Недоумение Норт немного отрезвило, — кажется, Саймон единственный оценил его шутку, — но объясняться Маркус не стал. Вместо этого он свернул связь, наглухо отгородив свои эмоции от остальных, оставив себе лишь возможность почувствовать, если они заговорят. Приведя свои контакты в порядок, он поднялся на ноги, снова морально готовый сражаться за свою идею.

Сразу после того, как навестит Карла, разумеется.

Саймон, за время его отвлеченности успевший подойти к краю, обернулся на звук его движений.

— Скажи, — окликнул он, не глядя на Маркуса. — Твои слова… то, как ты говорил о войне. За этим чувствуется история.

Маркус нахмурился: поднимать эту тему не хотелось, слишком много она задавала вопросов, на которые у него нет ответа.

— Возможно, — он окинул взглядом городской пейзаж, разделенный фигурой Саймона на две части и запретил себе вспоминать. — Возможно.