Как бы Луна не пыталась, свет с её холодного бока не ослеплял как желание, которое огнём пылало под сердцем, подстегивая его биться быстрее. Тем более в ночь, когда чёрная вода сливается с потяжелевшим и казалось даже упавшим от этого неба. Разумный капитан не выведет корабль ни в небо, ни в воду – молния найдёт везде, и радостно хохоча, расколет мачту как жалкий сухой прутик, и дайте боги, ничего не загорится.
Дайте боги, Хонджуну заживо сгореть в искрах коротких поцелуев на лице, углями нетерпения, стреляющими по нервам, разгораясь в беснующийся костёр. Голод исступляет сознание, вытягивает душу, вырывает из лёгких выдохи, бабочками, разлетающимися по чужой коже, а в пепел истирающимися от её жара.
Жадность рук, пытающихся собрать с кожи каждую драгоценную каплю пота, заставляет Хонджуна извиваться василиском, пусть обнажённые бедра и плотно прижаты к столу крепкой хваткой. Его пальцы сжимают волосы Сонхва и тянут с силой к беспечно открытой шее, ровно к сонной артерии. Он готов, к тому, что ему перегрызут глотку. Он разрешает сделать это Сонхва.
Губы прижимаются, давая пересчитать пульс. Оба знают – тот становится запредельным только по одной причине, которая гордо носит звание старпома. Запах Хонджуна оседает в носоглотке, бьёт по разуму, подчиняет. Тонкая кожа чувствительна, не готова к жару рта Сонхва, втягивающего её, запечатывая укусом.
В воздухе каюты туман, дым благовоний и тягучий стон.
Хонджун хочет облизать Сонхва, чтобы его вкус не сходил с языка, чтобы терпкость и соль всегда, хоть залейся водой. Желания не принято прятать. Хонджун снова тянет за волосы, заставляя Сонхва отдалиться и откинуть голову, а тот только рад подставиться и в нетерпении облизывается. Горячий язык Хонджуна скользит по напряженной из-за перехватившего дыхания шее – от ключиц к уху. Хонджун прикусывает мочку и тянет, чувствуя, как тяжёлый выдох отдаёт хрипом подходящего скулежа и не может сдержать грудного смеха удовольствия.
– Не хочешь сегодня вести? – у Сонхва взгляд с поволокой, который даже из-под полуприкрытых ресниц способен возбуждение довести до раскаленного металла по венам. Разрывать зрительный контакт – верх грубости, так что Хонджун смотрит, любуется расширенным зрачками, зная, что из наркотиков у Сонхва только его капитан. Он тянется, опускаясь спиной на столешницу, и вслепую, шарит в поисках ручки выдвижного ящика, но не может сконцентрироваться – ладонь соскальзывает раз за разом – потому что его тело пристально изучает человек, которому это, казалось бы, давно не надо: знает каждый сантиметр, воссоздаст каждый шрам по памяти. Особенно тот, что на груди. Между ними внезапно осознание пустого пространства, от которого холод по голой влажной коже.
– Могу показать, что хочу, – гладит бедро, поднимаясь все выше, все легче ведет пальцами и ждёт ответ. Кивок головы. Как и ожидалось.
Нависает сверху и ведёт носом от адамова яблока до пупка и кажется все на одном жадном вдохе. Потому что, да, Хонджун пахнет чистым удовольствием, пряным безумством, горьким опытом и дурманящим возбуждением. Дразнит, опускаясь ниже к паху, но, уже не касаясь кожи, только горячо выдыхает ртом, заставляя Хонджуна промычать от дразнящего удовольствия, которое дымкой жара разошлось от члена. Сонхва хочет утопить Хонджуна в удовольствии. Тот уже захлебывается.
Гром задушено сипит где-то высоко в небе, но ниже чем обычно парит их корабль. Быть выше грома, быть ближе к небесным божествам. Быть с ними в одном ряду. Хонджун себя за божество не считает. Только за их любимчика. Это правда, судя по тому, что он получил в награду.
Вскрик. Сонхва кусает внутреннюю сторону бедра и сразу же извиняется за поспешность, вылизывая. Хонджун блаженной ухмыляется и рукой тянется к груди: не хватает ласки. Они вдвоём ведь работают как идеальный механизм, поэтому из виду это у Сонхва не уходит, и он поднимается, чтобы накрыть сосок Хонджуна пылкими губами. Хонджун хитрее и быстрее – выворачивает руку, которой гладил себя, чтобы протолкнуть пальцы в рот Сонхва, надавить на язык и любоваться, как тот послушно их обсасывает, чувствовать, как язык проталкивается меж них, оставляя вязкость слюны и что-то намного более эфемерное, личное.
Руку схватывает судорогой.
– Какой-то подонок смог пролезть на корабль, – все внимание на Сонхва, который нехотя выпускает пальцы изо рта, дразня подушечки кончиком языка, и они молча прислушиваться к звукам за их тяжёлым дыханием. – Я отрежу ему руки, но сначала узнаю, как он это сделал.
– Там сильный ливень, – Хонджун благодарно смотрит на протянутую Сонхва шубу и позволяет помочь надеть её, в последний момент, воруя поцелуй, оборачиваясь через плечо.
Хонджун отряхивается и скалясь выскакивает в окно каюты, схватывая по дороге мачете. Он легко делает замах ногами, цепляясь за ограждение верхней палубы, и тут же поднимая корпус и руки, подтягивая себя.
– И как же ты сюда забрёл, малыш, – парень, возящийся с замком в верхние каюты, в испуге поскальзывается и шлепается от проникновенного шепота на мокрые доски. Фигура точно дьявольская надвигается чёрной массой, пока вспышка молнии не высвечивается утонченное лицо. И оно пугает. В глазах паника, он ногами пытается оттолкнуться подальше, да за спиной только пространство палубы, с которой сбежать сложнее, чем на неё попасть. Хонджун не торопиться, ступает размеренно, каждым шагом показывая величие на собственном судне. Паренёк же сам загоняет себя в ловушку, отказываясь под временным навесом, возведенным для грузовых ящиков. Мышонок в мышеловке, но не из-за сыра. Забавно.
Хонджун кожей ощущает его страх, преступник, кажется, даже закричать хочет, вот только смысла от этого не будет. Это скучно: он не пытается хитрить, обманывать своей беспомощностью, только бегает взглядом по фигуре капитана корабля и глотает плотный грозовой воздух.
– Ты кто такой? Хотя, скажу честно, намного интереснее, как ты сюда пробрался и зачем. Если в ответ тоже будешь честным, обещаю оставить вторую руку на месте, – подходит совсем близко, пугая силой, что прячет за насмешливым взглядом и плавными движениями острия мачете по собственным пальцам – проверяет заточку и щурится, смотря на выступившую кровь. Лезвие на своей шее парнишка не замечает, завороженный видом перед собой.
– Минги. Меня зовут Минги.
– Я уже сказал, что мне интереснее другое, – Минги трясёт противоречием. Этот человек явно, если и старше него, то на какой-то жалкий год, но гипнотизирует всем собой как шаман, что прожил уже не одно столетие. Шуба на его плечах блестит в свете молний то ли от лоска, то ли успев пропитаться дождём, но взгляд внезапно цепляется не за неё, не за украшения, звенящих в волосах, не за хищный оскал, от которого понимаешь – жертва здесь ты. Минги понимает, что под распахнутой шубой ничего.
– Вас за-заказали…
– Давай быстрее, ты оторвал меня от очень важного дела, – молния вновь сияет над кораблём, высвечивается глаза, позволяя увидеть расширенные зрачки. Хонджун небрежно отводит взгляд – ему становится скучно. Важное дело. Минги не выдерживает даже так, когда на него самого не смотрят в ответ. Он скользит взглядом вниз и чувствует, как лицо, словно в кипяток обмакнули. Мужчина перед ним возбужден. Очень возбужден. – Я не люблю ждать, Минги-я.
– "Белые маски", – Минги судорожно давится всхлипом, теперь уже явственно чувствуя, как кожа на шее легко поддается лезвию оружия. – Они отправляли к вам на переговоры кого-то. Я не знаю кого. Я просто должен был взять. Мне просто нужны деньги. Долг за ле-лечение. А она мертва уже.
Захлебывается словами и жмурится. Малыш, похоже, святой. Очень скучно.
– Предлагаю сделку. Ты рассказываешь, какие нашёл недостатки в нашей защите, а я делаю тебя частью команды и даю деньги. И долг платить не надо.
В его движениях убаюкивающая детскость. И в том, как Хонджун опускается на корточки, и в том, как с любопытством изучает Минги, положив подбородок на обух мачете. Выглядит так, словно у него в руках и не оружие вовсе, а так, деревянная плошка. Слишком гладко стелит. Минги даже на секунду злиться, что испугался такого самодура. Под пальцами, спрятавшимися в рукаве, явно чувствуется холод. Припрятанное лезвие.
– И никакого подвоха? – Потянуть время, чтобы схватиться удобнее и хотя бы брови рассечь. Пока корчится от боли, можно убежать, сказав, что ничего не нашел. Так будет хотя бы половина суммы.
– Вот поэтому вы постоянно ко мне и лезете, – взмахивает руками и фыркает, закатываю глаза и дуя губы. Странный. – Мне нужно узнать, как обезопасить наш корабль, а ты знаешь, где ещё можно подлатать. В чем ищем подвох?
Увлечение его захватывает так, что Минги ускользает из поля внимания. Ещё и дождь стих, только слегка шуршит мелкими редкими каплями. Идеальное время, чтобы замахнуться…
– Не советую так поступать, – голос спокойный, мягкий, а не задиристый. Испуг ударяет по щекам, заставляя чуть ли не в слезах повернуть голову к внезапно вышедшему из-за спины – "Он же капитан? Только капитан зовёт в команду" – капитана молодого человека. На улице холод собачий, а у него на плечах тонкий халат, в котором он выглядит возвышенней местной знати, которая каждый раз красуется перед обычным вором как перед королем. Минги различает дорогой шёлк даже в этом мраке: ткань блестит лоском. – И лучше соглашайся.
Решать под дулом пистолета не впервой.
Слова в пересохшем горле сипят, Минги ждёт насмешки, но на него даже не смотрят. В воздухе электричество, природы явно не небесной. Он думает сбежать сейчас, даже готовится выскочить, но мужчина в халате взводит курок, не отрывая взгляда от своего капитана. Этот щелчок, тонущий в протяжном ветре, наотмашь бьёт по нервам, словно когти по струнам. Они рвутся.
– Я согласен, – Минги теряется от тёплой улыбки. Это неправильно. Она неправильная. Что на этом корабле вообще правильное?
– Разбуди Ёсана и Юнхо, пусть придут в нашу каюту, – "нашу?"
– Ёсан ожидает, а Юнхо… – внезапный гром заглушает слова, но Хонджун понимает. Потому что наперед знает. Он даже не оборачивается на Минги, не зовёт следом, когда встаёт и потягиваясь движется к Сонхва. Со спины видно лишь то, что полы шубы распахиваются и радует, что к нему стоят спиной, но Минги все равно утыкается в плечо, пряча покрасневшее лицо.
– Вы снова? – сквозь марево запутавшегося сознания слышно голос, ласкающий слух, правда, предназначено это явно не Минги. Он останавливается внезапно, как молнией пораженной, что было бы неудивительно, и смотрит в наваждении.
Сонхва мягко берет запястье и поднимает ладонь к себе, рассматривая следы крови. Хонджун рубанул себя слишком сильно. Минги передергивает от мысли о том, что капитан корабля даже не вскрикнул, хотя, что говорить о человеке, который сам порезал себе пальцы. Кровь почти бурая в такой-то темноте, словно проклятая.
Прокляты все, кто здесь есть.
Иначе, почему Сонхва языком ведёт по ладони, слизывая кровь, целуя порезы. Почему у Хонджуна от этого так трепещут ресницы, пока он прикрывает глаза, неотрывно смотря на эту картину. Минги, наконец, понимает – вот оно – важное дело. Взгляд лишнего для этой сцены мечется, ища место, куда приткнуться безопаснее и устремляется к марсу и ему даже кажется, что там сидит очередной демон, но проморгавшись, видит только небрежно брошенный кусок парусины.
– Сонхва, нас ждут, – Минги клянется, что сквозь слова слышен глухой стон. Возможно, это его. Судя по хищности блеска глаз Сонхва – нет. И он не должен был его слышать.
Первые секунды кажется, что в каюте душно: запахи тяжелые и незнакомые для Минги, но удивительно приятные. Он привык к поту, грязи и прогнившим овощам. В его районе пахнет так. На встречах с заказчиками пахнет желчью и старыми затхлыми духами. Только в его комнате всегда чистый воздух. Голова кружится с непривычки, и, пожалуй, ему даже не перед кем храбриться и делать вид, что он сильнее, чем выглядит. Неожиданно он падает на скамью.
– Знакомься, это Ёсан. Он додумался сделать систему из амулетов Юнхо, благодаря чему мы получили защиту, которую обошёл, – Хонджун ладонями выбивает по столу торжественно мелодию, и резко останавливается, наклоняясь почти вплотную к лицу Минги – только ты, сладкий.
На плечи внезапно давят сильные руки Хонджуна, абсолютно не помогая сконцентрироваться. А этот Ёсан спокоен, даже не удивляется внешнему виду своего капитана, только сонно кивает, приветствуя. Минги повторяет как кукла, но что-то большее делать не спешит: руки все еще на плечах. На затылке тяжелый взгляд Сонхва.
– На самом деле мне особо нечего сказать. Я сам использую амулеты, поэтому немного удивился, узнав, что у вас их на целый корабль. И я подумал, что… ну вряд ли они все одинаковые. Я… это больше про сами амулеты, чем про систему, – к пристальному вниманию Минги не привык, поэтому его немного знобит от того, с какими интересам на него смотрит капитан. – Вы знаете, как работают амулеты?
– Не имею ни малейшего понятия, но думаю, ты объяснишь, – в какой-то момент к этой улыбке можно привыкнуть. Минги надеется.
– Ну, они создают поле, концентрируют энергию в нужном месте. Она всегда вокруг, но беспорядочна и может в любой момент стать чуть дальше или ближе, а с амулетов держится… держится. И понимаете, даже если амулеты выполняют одну функцию, ту же защиту, то они все равно по-разному удерживают энергию. И если вдруг, вы расположить их поля внахлест, то вместо защиты создаться...
– Брешь, – Минги чуть ли не валится со скамьи, от страха. Высокий, вымокший до нитки, с губами, посиневшими настолько, что несложно спутать с утопленником, парень, влез в окно и плотно задвинул створку, ограждая каюту от вновь усиливающегося ливня. – Простите, капитан, сегодня небо… особенное.
– Знаю, Юнхо, знаю – забота. В голосе слышна забота, про существование которой Минги забыл. Обычная, приемлемая во всем мире. Кто бы мог подумать, что сердце затянет от тоски. – Продолжай, Минги-я. Ты нашёл место, где есть такая брешь?
– Да, и могу сказать, что оно неожиданное. Это буквально на трапе. Меня неслабо избило током, пока я прощупывал периметр, но там… Это очень странно, но видимо это действительно неудачное совмещение амулетов, потому что… Мы не можем избавиться от энергии, слабый след будет все равно, а там была пустота. Те амулеты создали полную полярность, даже не так… создали провал в поле. Это бред!
– Почему ты так считаешь? – С Юнхо встретиться взглядом все равно, что на секунду прекратить дышать. Минги буквально не чувствует воздуха.
– Потому что это нелогично, очевидно.
– Примитивные амулеты сохраняют преданность мастеру и никогда не работают против него. Это тоже нелогично.
Минги остаётся только глупо хлопать глазами. Он никогда не задумывался об этом, для него амулеты это инструмент, оружие, удобный помощник, но не что-то, хранящее преданность. Нож не хранит преданность повару, когда тот попадает им по руке, пуля не хранит верность стрелку, случайно рикошетя в голову, амулет не откажется работать против мастера. Минги все еще задыхается от пристального взгляда Юнхо, тот с любопытством дикого зверя тянется, но не решается подойти. Как и от дикого зверя, что ждать от него – непонятно.
– Думаю, вам есть, что обсудить и о чем поспорить. Давайте мы пересмотрит систему амулетов завтра. Я достану все чертежи, – бубнеж Ёсана вытаскивает Минги на поверхность. Юнхо, наконец, отвернулся.
– Отлично! – капитан, действительно хлопнул в ладоши? – Тогда Ёсан, иди к себе, а ты Юнхо забирай в свою каюту Минги и следи, чтобы он не пытался сделать что-то очень глупое.
Если Ёсан выплывает из каюты сам, то Минги и Юнхо Хонджун с силой выталкивает, хлопая дверью чуть ли не по затылку. И Минги растерян, потому что один на один с этим Юнхо страшно, но назад после почти утробного "Мы не закончили" по ту сторону двери точно нельзя. Удар по ней с той стороны позволяет укрепиться в своем мнении.
– Сегодня ведёт Сонхва, – вопросительного взгляда достаточно, чтобы Юнхо мог дать ответ. Он все еще смотрит, изучая, но от этого нет липкого отвращения или ощущения собственной ничтожности.
– Почему ты так смотришь на меня? – Минги сжимает лезвие в руках сильнее, на периферии сознания играет желание все же сбежать, которое крошится от любопытства.
– Ты напоминаешь моего старого друга. Я не видел его очень, очень давно. Я скучаю, – не даёт Минги даже шанса отреагировать как-то больше, чем секундной заминкой. – И лучше отдай. Капитан с тобой честен, будь честен в ответ.
Лезвие опускается на протянутую Юнхо ладонь.