От Гостей остался только запах соленоватого пота. Их уже растолкали по каютам, убрали за ними коридор и душевые. Даже прибрались в столовой, до скрипа вымыли сцену, но ржавые капли крови не удалось убрать даже сильным рукам братьев-поваров, как ни старайся оттереть.

      Тощий сидит на краю сцены, вяло осматривает ресторанчик. Действительно: сюда бы как нельзя кстати подошла бы парочка телевизоров. Он бы с удовольствием поглазел на то, как эти жирные твари разрываются между поеданием требухов товарищей и его телепередачами. Свиньям надо предоставлять развлечения, чтобы мясо было вкуснее и не так заплывало салом.

      Мячики Гости своими рыльцами попинать не в состоянии.

      Леди расжигает благовония. В каждом углу по ароматной палочке — и через несколько минут кислый запах тел и жратвы перебивает приятный оттенок сандала. Тощий вяло наблюдает за тем, как тлеет яркий уголек неподалеку от него, но уже через минуту переводит взгляд на хозяйку. Она садится рядом с ним, ставит на сцену поднос с пышными моти и данго. На этот раз готовила всё точно Леди.

      Тощий берет мягкую булочку, разламывает, макает в сладкий соус. Немного выдавливает наверх начинку, лениво смотрит, как она переливается в свете бумажных фонарей. Ловит себя на мысли, что давно не ел сладкого.

      Осторожно кусает.

      Леди разливает чай. Чайничек маленький, почти кукольный, красиво звенит, чуть задевая бортики пиалок. Протягивает чашку ему — без особых церемоний. Аккуратно снимает пальчиками один шарик данго, уже привычно приподнимает маску. Кусает осторожно, словно пытаясь не развалить.

      Десерты у неё выходят очень хорошо.

      Мягкий вкус риса сливается с вкусом пасты, гармонично дополняют друг-друга. Тощий жует не торопясь, довольно прикрывает глаза, вытирает пальцами краешек губ. Макает моти снова в соус, запивает из пиалы — чая хватает на один глоток. Леди отвлекается от данго, снова разливает напиток. Даже слишком аккуратно.

      Было бы очень хорошо, если бы она всё-таки согласилась открыть филиал Чрева в Бледном Городе. Так, небольшую забегаловку для элиты с кучей телевизоров, сквозь которые он бы смог наблюдать за всем этим. А потом, когда Чрево опять будет дрейфовать у берегов, он снова погонит в его глубины целую кучу откормленных туш. Так, чисто из вежливости, ведь за гостеприимство нужно благодарить.

      Именно оно не позволило ему снова ухватиться за краешек человечности, чтобы начать дурацкий цикл снова.

      Но Леди отпирается, презрительно фыркает всякий раз, стоит ему дать намек на… расширение бизнеса. Не хочет пригвоздить даже краешек своей силы на берегу, словно это её погубит.

      Не хочет оставлять даже слабый след на его территории.

      Он же наследил предостаточно. Да так, что Сторож перетащил телевизор из покоев своей хозяйки в самый укромный закоулок Чрева — всё-таки он сумел его задеть. Пусть и не самым изящным способом.

      Запах сандала погружает в дрему, но Тощий старается превозмочь себя, держит спину ровно. Внимательно наблюдает за Леди — вдруг, она решила в их прекрасной дружбе выровнять чаши весов? Или так — показать, кто тут на самом деле ведет игру.

      Хозяйка сидит так же ровно, греет руки о пиалу. Смотрит словно сквозь — но черные тени колышутся по углам, словно ощупывая каждую досточку стен и пола. Тощий улыбается — едва заметно, чувствуя, как начинает вибрировать воздух. Закусывает губы в предвкушении. Чувствует, как каждая клеточка тела отвечает этому всплеску.

      Леди медленно поднимается, прячет руки в рукава кимоно. Идет за сцену. Тощий снова опускает моти в густой соус, облизывает испачканные пальцы. Откусывает почти впопыхах, запивает чаем, заметив краешком глаза, как свет в бумажных фонарях на миг погас.

      Вздрагивает, когда щеки касается красная веревка.

      В прорезях маски словно пробегает электрический разряд. Черная дымка сочится из-под рукавов — вся сущность Леди напряжена до предела. Но Тощий снова улыбается — поблажливо, даже мягко. Достает из нагрудного кармашка носовой платок, вытирает сначала губы, потом протирает пальцы с какой-то долей скрупулезности. Накрывает им чайничек.

      Сжимает веревку.

      Её энергия слишком близко, впивается в каждую помеху его тела, почти разрывает изнутри. Будоражит что-то первобытное, глубоко спрятанное внутри, гораздо глубже подсозания. Вытаскивает щипцами наружу. Тощий слабо стонет, когда Леди снимает с него пиджак, кладет в сторону вместе с шляпой. Осторожно садится позади него, гладит по груди, слабо сжимает рубашку. Касается сосков.

       Тощий откидывает голову, позволяет завести руки за спину, чутко прислушивается к скольжению веревки по запястьям. Дышит всё чаще, тяжелее, стараясь унять нарастающую боль в паху. На миг напрягается, когда затягивается первый узел.

      Разум туманится, голова становится будто ватной, запах сандала, кажется, проникает всё глубже и глубже. Непозволительно-глубоко. Но Тощий почему-то не противится, наоборот — с головой окунается в ощущения, ловит себя на мысли, что сейчас из-за кулис выйдут повара. Нацепят его на крюк как огромный кусок ветчины и начнут кромсать. Или вручат тесак Леди, предоставив ей такую честь.

      Слабо дергается, когда концы веревки, сплетясь в корсет на груди, скользнули между ног, очерчивая член — налитый кровью, пульсирующий.

      Тощий крупно вдрагивает, когда тонкая ладонь хозяйки лезет ему под рубашку, поглаживает по животу. Кусает губы, представляя, как тесак в её руках распарывает его брюхо, вывалив наружу кишки. Стонет — плоть неприятно дергается, пульсирует ещё сильнее. Становится невыносимой тяжестью.

      Но Леди не спешит. Слабо натягивает веревки, но даже и этого хватает, чтобы узелки впились в тело сквозь одежду, задели десяток нужных точек. Заставляет почти что заскулить, но тут же оттягивает момент наслаждения, ослабевая хватку. Снова скользит пальцами по его телу, очерчивает кончиками набухшие соски. Сжимает — не сильно, но ощутимо.

      Какую бы часть она отрезала от него в первую очередь?

      Эта мысль не дает покоя. Заставляет задыхаться от жара внизу живота, но Тощий тут же подвывает, когда острые ноготки проходятся по члену сквозь ткань брюк — та уже намокла от преэякулянта. Уши тут же улавливают звук расстегивающейся молнии, и бедра сами собой толкаются навстречу её руке.

      Леди всё так же не торопится. Поглаживает член сквозь ткань белья, словно заново изучает каждый изгиб, заставляет гостя дрожать и выгибаться к ней. Сжимает мошонку, слабо оттягивает вниз. Снова натягивает веревки — гораздо сильнее.

      Из губ срывается короткий вскрик.

      Мечты становятся почти реальностью: Леди режет аккуратно, ведет линию прямо к паху. Трогает выпавшие требухи, закидывает ему на шею. Перерезает горло — одним движением, словно это она отвественна за мясо на корабле, а не братья-повара. Даже не пачкается кровью. Тощий вздрагивает всё сильнее и сильнее, лихорадочно бъет ногами по полу, когда хозяйка всё-же расстегивает ремень, осторожно обнажает его член, немного приспустив брюки. Охотно вскидывает бёдрами навстречу её руке, чувствуя, как в висках шумит кровь.

      Он — особенный Гость.

      Его подадут на ужин именно ей. Красиво разрезанного, запеченного вместе с тимьяном и розмарином, на большой тарелке. Он будет огромной, парующей кучей мяса. Он станет ничем. Специально для того, чтобы удовлетворить её Голод. Она будет брать каждый кусочек палочками, охватывать сначала губами, потом жевать. Разрывать волокна белыми зубками, словно сделанными из фарфора. Наслаждаться жирным, пряным вкусом его мяса так, словно ничего не пробовала до этого.

      Воздух сгущается всё сильнее и сильнее. Фонари гаснут вместе с благовониями водночасье, словно по помещению пронесся ветер, и Тощий кричит, чувствуя нахлынувшее облегчение.

      Постепенно приходит в себя, чувствуя, как по шее бежит пот.

      Леди вытирает руку о ткань брюк, поднимается. Развязывает так, словно бы всё хитросплетение удерживал на месте один-единственный узел. Тощему едва хватает сил, чтобы усидеть на месте. Поправляет одежду — как-то механически, словно не до конца вернул контроль над собственным телом. Тянется к пиале с остывшим чаем, делает тяжелый глоток.

      Тайна Чрева, наконец, покорилась ему. И он охотно пойдёт ей настречу.