Сверхточные часы на запястье Атласа вели обратный отсчет — меньше двух минут. Рядом с ним возвышался ка-хон в специальном гнезде — «приманка» для Мариам. Ожидалось, что с открытием юни-разлома сознание Асхетона окажется на время отделено от физического носителя, и это позволит ей почувствовать его рядом.

Атлас проверил оружие в кобуре и графеновые слоты на ладонях, ощущая неприятное дежавю. Он снова на Скийе, и снова собирается совершить этически двусмысленный поступок. В его задачу входило убрать «клин» из двери любым доступным способом — даже если это означало уничтожить Мариам.

Одна минута. Конечно, они не знали, сработает ли оружие вообще, не говоря уж о том, каковы шансы, что оно будут эффективно против чего-то нефизического. Никто не представлял себе, как юни-разлом выглядит изнутри. Обрывки воспоминаний Фидаира, однако, давали надежду, что Атлас увидит что-то вразумительное и постижимое, а потому ему следовало быть готовым к бою.

Десять секунд. Каждая мышца в теле Атласа была напряжена до предела, а каждый контур готов к обработке информации. «Скорей бы уже, — думал он. — Ожидание всегда самое страшное».

Пять. Словно услышав его мысли, время назло замедлилось. Атлас в неверии уставился на часы — нет, ему определенно не показалось! Секунды растягивались все сильней, вызывая ощущение, словно пытаешься сломать ветку дерева, которая только гнется в ответ. По телу распространилось покалывание — вначале едва заметное и даже приятное, но вскоре превратившееся в пытку, как будто сотни игл одновременно вонзались в его кожу. Атлас стиснул зубы и попытался убавить чувствительность сенсоров, но безрезультатно. Эти ощущения были не в его органах чувств, а где-то еще.

Две секунды. Реальность вокруг пошла волнами, каждая из которых отдавалась неприятной вибрацией в центральном процессоре. Вокруг все зыбко бугрилось, плавилось и текло. Атлас прикладывал все силы, чтобы не зажмуриться от страха и головокружения — он боялся упустить что-нибудь важное и тем самым подвести всех. Уши заполнил монотонный звон, в котором различался неотчетливый женский голос, почти полностью перекрываемый назойливым стрекотанием.

Одна секунда. Глухой хлопок, эпицентром которого была его собственная грудная клетка, лишил Атласа зрения и слуха, сводя на нет все его усилия оставаться в полной готовности. Дышать стало невозможно, словно его придавило многотонным прессом. Пространство вокруг расходилось кругами, как вода после брошенного в нее камня, и Атласу казалось, что его собственное тело тончает, разлетается на частицы и удаляется от него в небытие с каждой новой волной. Зависший в этом состоянии, он не мог даже думать, не то что двигаться или сопротивляться.

Удар, пришедшийся, казалось, на каждую его клетку заставил Атласа упасть на колени и сжаться. Ему казалось, что он находится везде и нигде одновременно. Он видел гасханские корабли и корабли Союза, он мог чувствовать дыхание каждого солдата и перечислить население всех планет с обеих сторон реальности по именам. Это было похоже на фантастический сон, и Атлас испугался, что действительно уснул или же поддался галлюцинации и сходит с ума. «Нет, нет! Я должен оставаться в сознании!» — он попытался сфокусировать взгляд хоть на чем-то, едва не крича от напряжения и невозможности управлять своим телом.

Все неприятные ощущения ушли мгновенно, не оставив ни малейшего следа. Первым, что увидел Атлас, стали остановившиеся часы. Он несколько раз с усилием моргнул и потряс головой — циферблат все так же показывал ноль-ноль, хотя должен был уйти в минусовые значения. Ему пришла шальная мысль о том, что что-то пошло не так, и юни-разлом просто не открылся, но в следующее мгновение он поднял голову и увидел почерневшее от вспышек небо, давшее ему ясное понимание случившегося.

Его часы не остановились, но замедлились настолько, что с его точки зрения время практически не шло. Местность вокруг казалась затейливой картиной художника, решившего смешать абстракционизм, кубизм и имп-арт в один котел. Объекты накладывались друг на друга и торчали под причудливыми углами, а перспектива плясала, как ей вздумается. В сочетании со стрекотанием в ушах это создавало гипнотизирующее впечатление. Атлас едва смог оторвать взгляд — его спасло то, что пейзаж был довольно темным и не позволял рассматривать детали.

Атлас прикрыл глаза, сосредотачиваясь на своей миссии. Ему требовалось усилие, чтобы не вылетать в состояние «везде и нигде одновременно», поддаваясь желанию сосчитать винтики на каждом шлюзе каждого корабля, требовалось активно заставлять себя быть здесь и сейчас. Для союзной армии битва в самом разгаре, а Скийю сотрясает ураган невероятной силы — ему нельзя было терять ни секунды. «Ну или ни миллисекунды, а то и наносекунды, наверное...». Он перевел взгляд на ка-хон — звездчатый кристалл в центре призрачно светился. Атлас дрожащими руками добрался до разъема и подключился к аппаратной части поддерживающего гнезда.

Одним из наиболее вероятных вариантов развития событий после открытия юни-разлома было то, что кристалл ка-хона окажется слишком стабильным, и сознанию Асхетона потребуется дополнительная стимуляция, чтобы оказаться на свободе. Для этого случая был разработан целый алгоритм, который Атлас и приводил в действие. Рассчитывать на программные средства не приходилось — любая кодировка в подобных обстоятельствах моментально слетела бы и превратилась в поток бессмыслицы. Только эвристический андроид, обладая дополнительной защитой от разрушительного потока частиц юни-разлома, мог произвести необходимые операции.

Несмотря на то что гнездо ка-хона было разработано из особо стойкого к помехам материала, инициировать алгоритм оказалось непростым делом. Атласу пришлось лезть «под капот», чтобы физически переподключить требовавшие перезагрузки контуры. Сноп искр от замыкания отбросил его назад и ослепил, так что он приземлился на пятую точку, болезненно зажмурился и закрыл лицо руками. То ли он ненадолго отключился, то ли все просто произошло мгновенно, но следующим, что он запомнил, стало то, как он поднял взгляд и увидел их.

Силуэты были такими четкими, словно они находились здесь всегда. Мариам выглядела именно так, как Атлас видел ее в воспоминаниях Асхетона — улыбчивая, энергичная, ростом чуть выше среднего, с растрепанной стрижкой боб и в форме космофлота старого образца. К ее поясу были пристегнуты приборы для взятия проб и анализа среды, какими уже как минимум сотню лет никто не пользовался. Сохранился даже легкий макияж на ее лице — наверное, такой она помнила сама себя, подобно духам умерших откуда-нибудь из популярной литературы. «Сэлгран говорил, что для нее прошло не так уж много времени», — вдруг осенило Атласа.

Асхетон в свою очередь был таким же, как и в момент ранения на Зилоне — в полном боевом облачении, за вычетом разве что шлема. Оба они не обращали на Атласа ни малейшего внимания. Впрочем, он сомневался, что они бы увидели его, даже находясь в физической реальности, не то что на тонкой поверхности между двумя временными потоками, где размывались границы между вещественным и чувственным.

Они смотрели только друг на друга, и Атлас бы не смог описать словами то, что было написано на их лицах. На ум по какой-то причине приходили только цветы яблони — их цвет, запах и тактильные ощущения от прикосновений к нежным лепесткам. Мариам нарушила молчание первой. Она улыбнулась, привычным движением головы откинула с лица волосы и до ужаса буднично сказала:

— Ты что-то долго.

Губы Асхетона приоткрылись в беззвучном вскрике. Он протянул руки, и в этом жесте смешалось сразу все все: смятение, радость, боль, робость, горечь, неверие, ликование, отчаяние, страх, восторг, тоска, трепет. Мариам подошла ближе и обняла Асхетона под лопатки. Тот ответил объятиями настолько несмелыми, словно боялся, что она растает прямо в его руках.

Атлас не мог отвести от них взгляда. Асхетон шептал что-то неразличимое, то всматриваясь в глаза Мариам, то вновь обнимая ее — с каждым разом все крепче. Он рассыпал поцелуи по ее лицу, шее и ладоням, словно пытался убедиться, что она не распадется на молекулы от его прикосновений. Мариам только довольно жмурилась и иногда что-то говорила в ответ. В какой-то момент она засмеялась, положила свои руки сверху держащих ее лицо длиннопалых ладоней Асхетона и потянулась за поцелуем в губы — в его глазах словно бы блеснули слезы.

В ушах Атласа все еще фоном звучал назойливый стрекот — возможно, поэтому он не мог слышать их речь. Он, тем не менее, был этому скорее рад. Он не был уверен в своем праве даже просто наблюдать за этой сценой, не говоря уже о том, чтобы вслушиваться в их слова, которые предназначались только друг другу. Однако если Атлас пытался не смотреть на них, он тут же снова оказывался на грани затягивающего его, как болото, фантастического сна, грозившего растворить и поглотить его сознание.

Пейзаж вокруг содрогнулся и едва уловимо изменился, напоминая, что время все же идет, пусть и медленно. Атлас почти физически ощутил жжение бластера в кобуре на бедре. «Пожалуйста, не работай, пожалуйста, не работай...» — думал он, с щелчком высвобождая его. Тщетно — бластер, как и прогнозировали специалисты, выглядел вполне исправным. «Умное» оружие было запрещено на всей территории Cоюза из-за высокой вероятности огня по своим даже в обычных сражениях, не говоря уж о его крайней ненадежности в битвах с гасханами. А потому бластеры делали максимально простыми, чтобы в них элементарно нечему было глючить. Атлас оценивающе посмотрел на графеновые слоты — они полезны при защите, однако едва ли его цели будут сопротивляться.

Асхетон и Мариам не могли оторваться друг от друга. Они выглядели такими счастливыми, что будто освещали все вокруг, делая вид чуть менее жутким. И Атласу предстояло разрушить их единение — во имя всеобщего блага, разумеется. Асхетону ничего не угрожало — его сознание все еще привязано к физическому носителю. Сознание Мариам же исчезнет насовсем, позволив двум временным потокам наконец-то разделиться. «Интересно, запомнит ли Старший то, что видел здесь?» — подумал Атлас. Он поднялся на ноги и, как ему казалось, ужасающе медленно вскинул руку, приготовившись стрелять.

В этот момент Асхетон обернулся к нему, посмотрев в глаза тем самым взглядом, который тот запомнил еще во время учебы. Это был взгляд измученного и уставшего человека, который очень хотел обрести покой. Атлас не знал, увидел ли его Старший только сейчас или был осведомлен о его присутствии с самого начала, однако ему показалось, что тот пытается что-то ему сказать. Мариам погладила мужа по скуле и обратила его взгляд на себя. Атлас услышал тихое:

— Не смотри...

Правая рука Атласа, держащая бластер, дрогнула. Он вцепился левой в нижнюю часть своего лица, сминая собственные губы и пытаясь сдержать бессильный крик. Казалось, прошла целая бесконечность — Атлас замер, не в силах пошевелиться. Он лишь переводил взгляд с заряженного бластера на Мариам и Асхетона и обратно. А потом решение вдруг пришло к нему — четко и ясно.

Атлас выставил бластер на полную мощность, повернулся и выстрелил в кристалл ка-хона. Одного заряда оказалось мало — звездчатые оконечности чуть оплавились, но сердцевина не пострадала. Чувствуя прилив небывалой ярости, он стрелял снова и снова, не осознавая, что кричит. Он остановился только когда высадил весь запас, уничтожив не только кристалл, но и верхнюю часть гнезда. Тяжело дыша, Атлас смотрел на свою руку в таком ужасе, словно она обладала собственной волей и действовала по своему усмотрению. «А что если это не сработает? Что я тогда буду делать?». Он перевел взгляд на Асхетона, ожидая увидеть ужасные последствия своих действий.

Образ Старшего подернулся белесой дымкой и пошел рябью, но не успел Атлас полноценно осознать это, как все неприятные ощущения при открытии юни-разлома вернулись. Глухой взрыв в груди, колющая боль, накатывающие приливами волны, оглушительный стрекот в ушах — он вдруг понял, что все вокруг неумолимо меркнет. Последним, что он запомнил — а возможно, он просто хотел в это верить — стало то, что он прочел по движениям губ Асхетона слово «спасибо».

На миг боль стала невыносимой, а потом вдруг исчезла. Атласу показалось, что он вывалился в физическую реальность с громким хлопком. Ноги не держали его — он упал навзничь и сильно ударился головой обо что-то твердое, вероятнее всего, гнездо ка-зона. У андроидов не бывает сотрясения мозга, но подобная встряска для головных контуров не полезна даже им. Она наложилась на разрушительное действие юни-разлома — все вокруг закружилось. Атлас то проваливался в небытие, то снова возвращался в реальность.

«Небо светлое... значит, получилось. Гасханы исчезли... два потока разделены... у нас получилось... надеюсь, жертв не очень много... надеюсь, я успел...» — мысли текли медленно и несвязно. В какой-то момент Атлас вдруг понял, что успел подняться и довольно крепко стоит на ногах. Следующим осознанием стало то, что он видит перед собой знакомую фигуру. Высокий рост, белые волосы, резкие черты лица, висящий обожженными обрывками красный плащ, длинные продольные царапины на кирасе, свидетельствовавшие о напряженной битве... Сэлгран!

— Ты сдержал обещание, — Атласу вдруг захотелось экстатически смеяться. — Я увидел тебя первым делом!

Тот, однако, не шевельнулся. Он не попытался подойти ближе или спросить, как Атлас себя чувствует, и лишь напряженно всматривался в его лицо. Атласа это, однако, совершенно не расстроило. Он чувствовал себя настолько счастливым, что хотел танцевать.

— Асхетон и Мариам... встретились! Они вместе, они ушли! На ту сторону или может куда-то еще! Я отпустил его! Он с ней — теперь навсегда! Сэл! Сэл, послушай меня! Мы победили!

Собственные слова ощущались странно — Атлас словно бы пытался сказать одно, но на выходе получалось совсем другое. Более того, он не был уверен, что понимает язык, на котором сам же и говорит. Речевые контуры не слушались, а назойливое стрекотание в ушах заглушало собственный голос, так что он даже толком не мог услышать себя. 

Сэлгран сказал что-то с решительным видом — Атлас не смог ни разобрать на слух, ни прочесть по губам. В следующее мгновение Бывший Хранитель Скийи молниеносно приблизился, нанес заставший Атласа врасплох удар, схватил его за шею и приподнял над землей.

— Сэл?.. — оторопело прохрипел тот, беспомощно дергая руками и ногами. — Что ты... делаешь? Сэлгран!

Свободной рукой он потянулся к виску Атласа. Уже знакомые скрежет металла и хруст кремния в голове наконец-то заглушили невыносимый звон и стрекот в ушах. Белая вспышка критического состояния и ощущение абсолютной пустоты ознаменовали неустранимую ошибку памяти.