И вот наконец-то нечто, хотя бы отдалённо похожее на дом, после долгой и тяжёлой ходьбы. Альфред не верил своим глазам. Буквально, ибо практически ничего не видел и ориентировался только на уверенный шаг Ивана рядом. Держась за него, Альфред поражался, тайком немного восхищаясь, насколько твёрдой была его походка, когда сугробы так и норовили тебя остановить, и как стойко он выдерживал эти лютые, пробирающие до костей холода.

— Всё, уже пришли, — негромко пробормотал Иван. В его голосе была слышна некоторая лёгкость и почти добрые, мягкие нотки. На секунду могло показаться, что он говорил это ласково.

Размытое пятно приобрело некоторые, всё ещё нечёткие детали. Это действительно оказался дом. После столь увлекательного «приключения» даже как-то не верилось, что он вот-вот согреется и отдохнет.

Иван «запустил» Альфреда внутрь, потому что тот еле шевелился, и усадил на небольшую скамеечку в прихожей. Тепло сразу же укутало обоих своими мягкими объятиями. Замёрзший ещё мелко дрожал, снег кусками сыпался с него прямо на пол. Его губы заметно посинели, а в прядях волос запуталось множество снежинок. Но холод по-настоящему начал отступать. Его постепенно согревающаяся кожа приятно горела, а когда он поднял заиндевевшие ресницы, то заметил, что мутные пятна вокруг из мрачных и темных превратились в светлые и спокойных тонов.

Большое бежевое пятно подошло к нему, тщательно стряхнув с его куртки снег.

— Тебе так сложно было найти что-то потеплее? Федя, после такого похождения ты точно простудишься. — сказало размытое нечто с голосом Брагинского. — Ты же хорошо знаешь о моих морозах.

Альфред был не в силах «героично» ответить или даже возразить на счёт этого загадочного слова «Fedya», его голос куда-то пропал вместе с остатками энергии, потраченными на путь сюда. Его не покидала мысль, что «Fedya» является каким-то страшным русским оскорблением, однако слабость в теле не давала и выдавить звука.

Он просто хотел… уже ничего не хотел. С холодом пришла апатия. Ему было безразлично, какие гадкие вещи думает про него Иван, главное то, что его не оставили умирать там, в этой ледяной глуши. И теперь он здесь, в тепле и спокойствии, и ему становится намного лучше. Он сильный и скоро совсем окрепнет от обморожения, нужно только не уходить отсюда. Не мёрзнуть больше. Остаться здесь на какое-то время.

Иван заметил, как он покраснел ещё сильнее: уши, нос, щёчки, пальцы стали румяными, горячими. Глаза американца то смотрели куда-то в пустоту, словно сквозь него, то были прикрыты болезненно жмурящимися веками. Ему совсем нездоровилось. С ним нужно было что-то делать.

Америка почувствовал, что говорящее пятно стащило с него ушанку и мокрую куртку, а затем куда-то быстро зашагало. Но в одиночестве долго посидеть не удалось, и считанные секунды спустя пятно с характерным негромким топаньем сапог вернулось. Иван накинул на него клетчатый плед. Он был очень большим, мягким и толстым, его тяжесть приятно ощущалась на плечах. Альфред хотел закутаться в него полностью, как в кокон. Такой точно должен был его согреть.

— Ладно, не думаю, что в твоём положении будет уместным решать что-то серьёзное. — Иван потупил взгляд, подавая гостю тапки, — Хочешь чаю?

Альфред чуть кивнул, ещё не совсем придя в себя. Точно, русская привычка снимать обувь дома. Иван очень гостеприимен, а значит, нужно подчиниться. Все ещё неловкой рукой, нехотя высунутой из-под пледа, он снял сапожки и наконец опустил ноги в поданные тапочки.

— Замечательно! — радостно заулыбался Иван, хлопнув в ладоши, опять-таки, в детской манере, — Правда, я изначально хотел провести всё на кухне, но в гостиной тебе будет намного теплее. Мы пойдём туда.

Россия взял Америку за руку и повёл через коридор. На приятных светло-жёлтых стенах мелькали какие-то картины, расположенные между длинными окнами. Изображали они то ли пейзажи, то ли натюрморты. Кое-где были черно-белые портреты, лица на которых Америка не мог разглядеть, а спрашивать Россию об этих личностях почему-то не хотелось, не в его положении сейчас пытаться выведать секреты этого загадочного русского. Ещё гость заметил очень странную деталь: куда-то пропали Эстония, Латвия и Литва. Альфред иногда видел их рядом с ним, слышал какие-то жалобы на Россию, до его ушей доходили даже сомнительные слухи о том, как Брагинский вымещает на них свой гнев и частенько избивает забавы ради. Но сейчас казалось, что ни в какой зависимости от Ивана они не находятся. Не было ощущения, что они вообще здесь живут, нигде не было ни одного признака их присутствия. То есть, как логично предположил Альфред, либо все эти слухи были ложью и выдумками, либо же прибалты живут где-то в сыром подвале в нечеловеческих условиях, а следы угнетения тщательно скрываются. О втором совсем не хотелось бы думать.

Они пришли в просторную комнату, большую чем остальные. Альфред сразу заметил рыжее пятно — огонь в камине, а вот и другие силуэты рядом с ним — два кресла и столик между ними. Иван отвёл его к правому креслу и снова куда-то ушёл.

Иван не соврал, в гостиной было действительно очень тепло и уютно. Тем более, сидя так близко к камину, больше похожему на встроенную в стену печку. Альфред поежился и наконец закутался в плед, который был достаточно длинным, чтобы укрыть его почти полностью. От этого тепло он будто бы ожил, больше не бежали мурашки по спине, не дрожали руки. Единственной проблемой было то, что он всё ещё ничего не видел, но это не беспокоило. Сейчас его накрывало ощущение сладостной домашней дрёмы, которую он давно уже позабыл. Странно, меньше всего Альфред думал, что именно в доме России почувствует себя так умиротворённо хорошо, словно он в родном месте. Совсем не страшно, несмотря на то, что образ Брагинского с трубой всё ещё внушал некоторую тревогу.

— Ты не простудился? — Иван по-детски наклонил голову вбок, смотря на укутанного и сонного Альфреда.

Альфред в ответ только слабо покачал поникшей головой. Его, к счастью, не мучали никакие симптомы того, что тот заболевает. Он был просто подавлен непривычным жутким морозом, потерей очков и неловкостью положения. Встреча, которую он сам и назначил, превратилась в непонятно что. Он заблудился и замёрз, выставив себя неприспособленным дураком, но Иван, кажется, не думал на него сердиться.

— Тогда я несу чай, подожди немного — Ваня дружелюбно улыбнулся и прикрыл глаза, покачнувшись на месте, как неваляшка, — Надеюсь, что тебе он понравится!

Слова звучали весело и наивно, как-то по-детски наигранно, подумалось Америке. В какой-то момент нешуточно показалось, что Иван, привычно улыбаясь, выбьет ему зубы в два удара, а потом насмерть добьёт его, старого противника, трубой. Но этого не происходило, и неожиданные гостеприимство и великодушие не сменялись нездоровой стороной.

Время потекло медленнее. Альфред чувствовал, как к нему приближается сон. Нет, он ещё не засыпал, но под свист пурги, ощущая измотанность,. Он уже ощущал, как расслабляется все его тело, и сама голова вот-вот склонится в дрёме.

Вдруг что-то тронуло его руку. Что-то холодное едва касалось ладони и щекотало её. Америка заметил серое пятно и понял — это же Ванин кот! Ткнулся в него своим носом. Пушистый и любопытный котик, такой же неожиданно дружелюбный, как и его хозяин, узнал американца и был, судя по всему, очень озадачен и удивлен его появлением. Альфред стал с интересом наблюдать за серым хвостатым пятном, поскольку делать было всё равно нечего. Он ожидал скорого ухода кота прочь, кошки ведь не слишком любезны к людям и редко, когда станут ластиться сами или придут под бок помурлыкать. Таков их нрав, который не поменять: им прежде всего важна свобода и неприкосновенность. Взамен они будут уважать это и у других.

Но стоило Альфреду перевести взгляд на красное пятно камина, отвлечь внимание от милого существа, как вдруг он почувствовал тяжесть на коленях. Ванин кот весьма нагло запрыгнул на него, выгнул спинку, потягиваясь, потоптался и свернулся мохнатым клубочком. Он был большим и очень тёплым. Альфред, в приятном удивлении, почувствовал еле слышное кошачье мурчание. Он чуть-чуть склонился к коту, чтобы получше разглядеть это добродушное создание. Вблизи, пусть и без спасающих линз, он видел лучше и смог разглядеть блеск шерсти, большой носик, широкие ушки, белый «воротник» на шее. Приглядевшись к лапкам, Альфред заметил, что даже на внутренней стороне видны клочки меха — настолько кот был пушистый.

— Я решил приготовить ромашковый, добавил туда немного чабреца, если не возражаешь. — Иван вернулся с двумя кружками.

Иван сразу же увидел своего кота, встречающего гостя с радостным мурчанием. Он также увидел, что румяное лицо Альфреда, сосредоточенное на мурлыке, сияло широкой улыбкой. Иван усмехнулся, аккуратно поставил кружку с ароматным чаем рядом с гостем и сел в кресло напротив. Альфред не сразу заметил его присутствие и стоящий рядом согревающий напиток. Подслеповатыми глазами он посмотрел на кружку и попытался осторожно ее взять, не спугнув хорошо устроившегося кота.

Травяной аромат напомнил ему о коллекции чая у Артура. Однако здесь не было похоже, что Иван держал у себя бренды производителей. Здесь был какой-то чабрец, как сказал Иван, придававший чаю особые нотки. Альфред сделал осторожный глоток и едва не обжёг язык, зажмурился. Чай, хоть и чересчур горячий, действительно оказался вкусным. Ивана это повеселило: про себя он отметил, что Альфред выглядел глуповато. Однако, он явно оживился за короткое время.

— Твой чай прекрасен, — выдохнул Альфред, пока его голос постепенно приобретал былую звонкость и громкость, а затем спросил, скорее, из желания поддержать нить разговора, чем из реального любопытства, —Ты сам его сделал?

Альфред старался убирать из речи слова его родного языка. Так было бы удобнее для них обоих.

— Да, сам, — ответил Иван, будучи слегка польщённым, и предпочёл отшутиться от странного вопроса, — Как-то совсем никого не вижу, кто бы мог сделать чай вместо меня.

— Э-э, — Альфред смутился, и задумался на несколько секунд, оглядев гостиную вокруг подслеповатыми глазами, — А как же те самые, те трое?

— «Те трое»? — Иван переспросил и приподнял бровь, искренне недоумевая, — Ты имеешь в виду-…

— Это Эстония, Латвия и Литва! Вспомнил! — горячо выпалил Альфред, перебив его.

В ответ его встретило ещё большее молчаливое недоумение. Кажется, что пошло не так всё — начиная от самой встречи, обещавшей иметь формальный оттенок, заканчивая этим диалогом. Меньше всего оба планировали быть поставленными вплотную к теме

— Прибалты? Но они ушли от меня от меня много лет назад, — задумчиво ответил Иван, чуть нахмурившись от воспоминаний, — Понятия не имею, живы ли они вообще.

— В каком это смысле? — Альфред пораженно уставился в размытое без очков лицо Ивана и заметно напрягся, до этого будучи совершенно расслабленным, — Ты убил их всех?! — он повысил голос, чуть не испугав кота.

— Убил?! — Не шутя испугался уже Иван, подскочив с кресла, — Они были убиты? Кто мог такое совершить?!

Теперь испугался уже Альфред, на этот раз, внезапно, за взволнованного Ивана, которого безосновательно и несправедливо он чуть не обвинил в преступлении.

— Нет-нет-нет! Всё окей, они живы! Я просто думал… — Остановил его Альфред, а затем сделал паузу, виновато понизив тон голоса, — Просто ничего не думал.

— Думал, что я держал их тут насильно? — До жути внезапно закончил Иван мысль за него.

Он правильно догадался. Тот совершенно серьёзный тон, которым это было сказано, тронул и отчасти испугал Альфреда своей безупречной проницательностью. Ему пришлось нервно глотнуть чай, растягивая время, чтобы собраться с мыслями.

Альфред услышал в этом голосе разочарование. Наверное, знаменитое «и ты, Брут» произносилось точно с такой же интонацией. Альфред, хоть и без спасительной пары линз, мог бы поспорить, что лицо напротив выглядит огорчённым. И, хотя блестящей проницательностью Ивана он не обладал, оказался прав. Ивана снова начало терзать прошлое и всевозможные злые слухи, которые он слышал. Сердце неприятно перевернулось в груди, но, к счастью, не собиралось вновь выпадать. Было бы, как минимум, неприлично, если бы оно прямо сейчас вывалилось перед, как он считал, ничего не знающим гостем.

Теперь спокойствие, навеянное уютом зимнего вечера, сохранял только один из них — мурчащий кот.

— Я понимаю, отчего ты так думал, — резко отрезал Иван, подавляя обиду и стараясь наладить разговор. Нужно было затоптать искру напряжения, — Всё нормально.

— Н-не пойми меня неправильно! — Альфред не любил оправдываться перед кем-либо, но сейчас это казалось хорошей идеей. Все же, за собственные промахи надо отвечать, — Если быть честным, я ничего не знал.

Иван слабо улыбнулся, услышав то, как наивно это звучало. Он уверен, что в этих словах не было и намёка на манипуляцию. Невозможно врать, путаясь в словах и находясь в таком нелепом положении.

— Но, как обычно бывает, ты у нас знаешь всё и лучше всех, — Беззлобно пожурил Иван, прикасаясь губами к своей кружке.

Эти слова Альфреда не задели. Даже наоборот, разрядили обстановку.

— А вот, что я хотел бы узнать: зачем тебе это всё? — Иван, прервав паузу, продолжил. — К чему эта встреча? Вроде как, ты хотел показать мне какое-то соглашение, да?

Альфред был ловко загнан в угол этим вопросом. Он ощутил себя взятым под прицел, на мушку — не сдвинуться ни влево, ни вправо. Говорить прямо сначала показалось плохой идеей — по сути, вся его задумка спонтанна и туманна даже для него самого. А если уж врать, то стоит ли оно того? На ум не приходило ничего, что бы звучало достойной причиной, а фальшь Иван, кажется, слишком хорошо чувствует. Вряд ли можно сказать, что были какие-то экономические и геополитические причины для этого, ибо их объективно не было. Не может он просто так начать говорить о торговых соглашениях без его и Ваниной подготовки. Возможно, Иван уже ощущает его замешательство прямо сейчас. Альфред бы не удивился, если бы узнал, что ему подвластно читать чужие мысли. Однако, нужно что-то говорить. В итоге этих размышлений, Альфред сделал выбор в пользу честной прямоты, и, внутренне чего-то опасаясь, посмотрел в сторону собеседника.

— Что с твоим сердцем, Иван? — Произнёс он, нервно потянувшись к кружке, даже не перепутав, как всегда, его имя с искажённым вариантом «Айван».

Теперь они поменялись местами. Невольно под строгий и жестокий прицел был поставлен чуть побледневший Иван. Он действительно испугался, хотя виду не подавал ничем, кроме как недолгим и красноречивым молчанием.

— Т-тебе известно об этом? Откуда?.. — Голос, едва прорезавшийся из-за волнения, дрожал, а затем крайне медленно, точно умирая, страшно затухающе почернел, — Впрочем, это уже не важно.

На пару секунд повисла тишина.

— Это из-за меня? Из-за меня оно… Вот так? — вновь протараторил Альфред, опустив туманный взгляд. Он занервничал, начал теребить собственные пальцы, не зная, куда деть руки, и пытаясь отвлечься от этого состояния.

— Что? — Теперь Иван был удивлён и прежнего обречённого тона почти не было слышно.

— Я виноват в том, что оно делает… то, что делает? Выпадает? — Альфред словно боялся произнести последнее слово и до последнего лишь осторожно указывал намеками на этот глагол.

Иван не знал, что и сказать. Однако, он не мог не признать, что был тронут такими неожиданными, пусть и ненужными, раскаяниями.

— Нет, Федь, это не из-за тебя, — он поспешил успокоить Альфреда, опять упоминая загадочное для него «Федя». — Если тебе так интересно, это происходит столько, сколько я себя помню. Ещё до того, как ты начал вовсе существовать.

— Тогда почему это происходит?

— А, чёрт знает! Просто так порой бывает. Тоска находит, одиночество порой мучает, и тогда в груди становится пусто. Буквально пусто. Оно правда выпадает из груди вон. Откуда бы ты это не узнал, это правда, — Иван, вернув свою мягкую улыбку, проговорил это с неким легкомыслием. Таким же беззаботным тоном можно рассказывать рецепт яичницы. Но он не мог не заметить, что у слушателя были совершенно противоположные этой лёгкости чувства, и сменил настрой, — Я думаю, это не страшно. Знаешь, самое главное, что сердце можно вернуть на место — и тогда всё это проходит.

Альфред слушал внимательно. И он верил этим словам, но тон, которым они произносились, вызывал сомнения. Иван рассказывал, словно отмахиваясь то ли от него, то ли от своей проблемы, словно это что-то не стоящее и крупицы внимания. И «Феде» показалось слегка жутковатым то, что он говорил об этом так.

Ивану явно неловко разбрасываться подобными откровениями. Иван не испытывает никакого шока или удивления от этой боли, от, пусть и временной, потери собственного органа. Альфред подумал, что раз Иваново больное сердце всё-таки тёплое, то его голова всегда в строгом холоде. Создавалось ощущение, что в его мыслях не было ничего хаотичного и безрассудного, ни одна из них не была подобной сжатой пружине. Он задумался, ему было даже неловко отвечать, хотя кто, как не он, обычно был инициатором диалога и мог поддержать любую беседу.

— И тебе, говоришь, действительно пришло в голову тащиться сюда, просто ради того, чтобы услышать всё это? — Иван внезапно рассмеялся, но в его смехе вновь не было злобы или издёвки.

— Ну, если честно, да, — нехотя признал Альфред, ожидая укора.

Иван резко перестал смеяться. Он сделался серьёзнее, и тон его голоса стал глубже, ниже, но тише, никак не грубее, что слегка насторожило:

— Спасибо тебе.

Такой ответ удивил Альфреда ещё больше, чем всё произошедшее за целый день.

— Рано или поздно мне нужно было кому-нибудь это сказать. Я терплю это несколько веков, и я не жалуюсь, но, чувствовал, что хочу высказаться.

— Что ж, не за что? — пробормотал Альфред, окончательно сбитый с толку. Но внутренне он действительно сочувствовал, понимая, как бывает тяжело скрывать свою боль и грусть.

Отчасти Ваня приврал. Да, одиночество переносить тяжело, особенно вынужденное, но главной причиной его внезапной благодарности была не совсем простая возможность высказаться. Его приятно зацепил тот факт, что Альфред вдруг заинтересовался им и его состоянием, несмотря на то, что это не несло ему никакой личной выгоды. Ранее образ Альфреда стойко ассоциировался у Ивана с обычным эгоистом с неизмеримым самолюбием, который жаждет всеобщего признания и своего чествования и добивается этого всеми мыслимыми и немыслимыми путями. Выходит, что они оба сильно ошибались друг в друге: пока Альфред считал Ивана жестоким тираном и психопатом, Иван Альфреда тщеславным и бессовестным глупцом. Но теперь Иван понял: он может сопереживать и видеть дальше своего носа. Даже тому, кому раньше был готов причинить боль. Даже тому, кого некогда ненавидел. Сейчас он совсем не желает Ивану зла и искренне волнуется за его здоровье. Иван понял, что мог бы доверять Альфреду.

— Слушай, а приезжай ко мне почаще, — Голос Ивана снова стал привычным, мягким, — Только постарайся найти вещи потеплее для моей зимы. И очки тоже не теряй в следующий раз.

— Как-нибудь приеду! И обещаю, что в тёплых вещах. — Кивнул Альфред, тоже вернув себе привычный жизнерадостный тон и высокий голос.

— Жаль, что ты не останешься со мной подольше, — всё ещё сохраняя лёгкую улыбку, говорил Иван. — Знаешь, я даже… жалею, что это чаепитие закончится.

— Зато оно прошло гораздо лучше, чем то, что было пару веков назад у меня, в Бостоне. — Глаза Альфреда засияли озорством, как и всякий раз, когда он собирался отколоть шутку.

Иван негромко прыснул в ответ, отводя взгляд, который, по случайности, обогнув светлую комнату, упал на тёмные заснеженные окна и завораживающий бесконечный снегопад. На тёмном фоне глубокого неба были хорошо различимы хлопья, падающие вниз, под углом, гонимые ветром. Всё ещё мело, всё больше снега появлялось. Сугробы, должно быть, только увеличивались.

Иван подумал, что, кажется, где-то там лежат и очки Альфреда, погребённые под этим белым одеялом. Слепого гостя всё же придётся провожать хотя бы до ближайшего аэропорта, который, к счастью, не так далеко…

Ванин кот, кажется, устал лежать и надремался вдоволь. Он потянулся, выгибая толстую и длинную спину, демонстрируя себя во весь большой, для кошки, рост, лениво зевнул, поведя длинными усами и чуть обнажая хищные зубки, потянулся мохнатыми лапками, немного показав белые коготки, вытянул хвост и спрыгнул с колен Альфреда. Одарив всех подобием мяуканья, кот неспешной трусцой направился вон из гостиной. Кажется, он топал на кухню. Должно быть, проголодался немножко, пока согревал гостя и мурчал ему. Создавать уют и утешать — тоже тяжёлый труд. Иван проводил кота взглядом и, как только пушистый длинный хвост скрылся за приоткрытой дверью, невольно задумался.

Его осенило.

— Ох, да как же я мог забыть, — Иван стукнул себя по лбу. — У меня были готовы блины к твоему приходу. Думаю, что ты точно не откажешься от парочки!

Альфред сразу оживился, когда речь зашла о еде.

Что их с Иваном всегда объединяло, так это любовь вкусно покушать, и они оба отлично понимали в этом друг друга.

— Конечно, не откажусь! — Радостно вскрикнул тот.