— Это странно, — говорит Сяо после того, как Чжунли впервые целует его на залитом закатным солнцем балконе, пока ветер вьется вокруг них, приносит с собой запахи жаркого, грибов и переспевших ягод с кухни этажом ниже.

— Странно?

— Шумно. И мокро. И… странно.

У людей обычаев и привычек за столетия накопилось много. Чжунли на них с интересом смотрит, едва ли в книгу не записывает: надо же, придумали себе, значение какое-то придали, следуют вот теперь, ещё и на других порой прикрикивают, чтоб забывать не смели. Сяо лишь косится на них изредка: чудны́е они, как и сами люди, усложняют всё порой до смешного, шум из ничего создают постоянно, да такой, что слышен потом ещё несколько лет.

Зачем?

Почему?

Сами порой объяснить не могут.

— Вот как.

У Чжунли ладони солнцем пригретые, мягкие, почти как человеческие, даже спутать легко, если прежде касания архонта не знать. Он лишь едва пальцами щеки Сяо касается, стереть будто усталость чужую и боль хочет, точно это пятнышко простое.

И вдруг, опомнившись, руку отнимает — Сяо лицо обжигает холодом.

Не думая, он ладонь Чжунли тут же ловит, сжимает крепко. От собственной наглости едва ли дышит — но к лицу своему возвращает, озябшие пальцы с тёплыми переплетает.

Греется.

— Я подумал, — Чжунли лишь выдыхает с улыбкой, второй рукой волосы ласково за ухо заправляет, — раз люди придают этому такое значение… в этом должно что-то быть.

И даже в его мягких, человеческих руках — тяжесть камня.

— Сколь необычными вещами наслаждаются люди, — тянет он, склоняясь чуть ближе, засмеяться даже хочет: до чего занятные создания, не правда ли? — но Сяо, расслабившись было, замирает, точно под ноги ему ковёр из иголок постелили.

— Ты, стало быть, тоже? — спрашивает.

Голос — что пружина натянутая.

— Нет.

Веселость ветром сдувает. Чжунли глаза закрыть хочет, прежде чем объясниться: привычка человеческая, прилипчивая, с трудом ей не поддаётся.

— Даже если бы и нашёл я вдруг в этом что-то, — говорит, — не посмел бы заставлять тебя.

Раньше от тона его раскололись бы горы.

Сяо же краем губ улыбается. 

— Всего, что в этом есть, могло бы и меньше быть, — отвечает он.

Иглы все ещё пятки колют, но разве впервые ему?

— Например…

Чжунли наклоняется совсем близко, лица их, как минутами раньше — в одном только вдохе друг от друга; но вместо шумного, мокрого, странного поцелуя лишь касается призрачно губами лба.

— ...вот так?