Мило.
Палец, зажив, отказывался сгибаться так же хорошо, как раньше, и Фэн Синь, подумав немного, решил просто не обращать на это внимание. Или чувствительность со временем вернется, или он к этому так привыкнет, что перестанет замечать. Тяжелее было не обращать внимание на то, как Му Цин на него свысока смотрит, не разрешая на кухне даже близко подходить к луку, а то и вовсе не позволяя ничего резать, отправляя прескучно перемешивать ингредиенты. Сами приготовили, сами съели и сами между собой повздорили из-за того, что лучник сделал что-то не так, не последовав указаниям с достаточным усердием, и так каждый раз.
Как бы сильно Фэн Синь ни старался его откормить, чтобы привести в божеский вид, Му Цин всё равно оставался приторно изящным и казался вечно полуголодным, словно бы постился всё то время, пока его силком не заставляли что-нибудь съесть. Как он собирался размахивать мечом с таким хиленьким тельцем, как он рассчитывал держаться с Его Высочеством на равных? Фэн Синь решительно не понимал. На недовольные замечания слуги, что он вообще-то вырос, причем очень сильно, лучник просто пожимал плечами — за прошедшие месяцы он и сам вытянулся еще больше и так и остался самым высоким в их троице, обгоняя остальных по крайней мере почти на голову, оттого и чувствовал, что мальчишка слишком мелкий и хлипкий.
Сюаньчжэнь, конечно, всегда больше походил на бога литературы, незнамо зачем таскавшего с собой саблю, пусть и заставлял любого, засомневавшегося в его силе, пожалеть об этом, но внешность Му Цина просто ни в какие ворота не лезла. Фэн Синь и без напоминаний знал, что тот скоро, даже быстрее, чем хотелось бы, вырастет в одного из сильнейших богов войны, но пока что будущий покровитель юго-западных земель был больше похож на маленького котенка.
Как только это сравнение в тот раз появилось в его голове, выгнать его стало невозможно. К тому же коты Наньяна не любили почти так же сильно, как Сюаньчжэнь, злостно расцарапывая протянутые в добром жесте руки, из-за чего оно казалось только еще более подходящим.
Всё так, Му Цин — котенок. Он так же выпускал пока что не убийственные коготки, когда думал, что ему грозит опасность, так же грациозно потягивался. Фэн Синь, должно быть, просто притягивал за уши, но даже тот жест, когда Му Цин задумчиво убирал с лица мешающуюся прядь волос, начал казаться ему крайне кошачьим. Очень отдаленно, но всё равно словно когда кот усердно нализывал свою лапу, чтобы потом тереть ей за ухом, умываясь.
Мило.
Коты, они такие. Снаружи пушистые, а в мыслях высмеивают тебя и всё, что ты говоришь, считая полнейшим идиотом. Личный слуга наследного принца, может, пока не осмелел настолько, чтобы в открытую закатывать при нем глаза и давать понять, насколько невысокого о нем мнения, но наверняка уже скоро наберется решимости.
Прядь волос, уже давно порывавшаяся упасть, скользнула вниз, на лицо сосредоточившегося на письме Му Цина, который уже сейчас в каллиграфии преуспел больше чем Фэн Синь, и тот, приглядывавший за учившимся рядом же Се Лянем, без задней мысли протянул руку и аккуратно убрал ее ему за ухо, не касаясь пальцами холеного лица.
Хотелось бы ими зарыться в чужие волосы, распустить извечный высокий хвост, взглянуть, насколько они отросли…
Мягкие.
Так и есть, коты снаружи мягкие, пушистые, а на самом деле…
Не было смысла гадать, о чем на самом деле глубоко внутри думал Му Цин, потому как от этого фамильярного жеста тот уставился на Фэн Синя самым что ни на есть оторопевшим взглядом, ясно говорившим, как он относится к подобной наглости по отношению к себе.
Оторопевшим и крайне растерянным, так что Наньян и сам застыл с глупо всё еще протянутой рукой, уставившись ему в глаза и мысленно взвыв от непрошенно явившейся мысли о том, что Му Цина можно было бы поцеловать.
От таких же незваных мыслей, начавшихся зимой и преследовавших его месяц за месяцем по сей день, хотелось избавиться раз и навсегда, а не ловить себя то и дело на том, что позорно засматривается, не замечая ничего вокруг.
Хорошо было, когда это случалось лишь краем глаза, а не в открытую.
— У тебя в волосах был жук, — бессовестно соврал Фэн Синь, поспешно убрав руку и отведя взгляд, но не сумев не заметить, как тот, втянув голову в плечи, зарылся пальцами в волосы, наверняка проверяя, так, что было не видно лица, и замер.
С каких это пор Сюаньчжэнь так остро реагирует на жуков?
Странный.
Но не страннее его самого.
Он чувствовал, что смертное тело подводило его восьмисотлетнюю душу. Быть богом просто — не нужно беспокоиться ни о голоде, ни о жажде, бесконечные сражения закаляют так, что боли почти больше не чувствуешь, а божественное сияние защищает. Быть человеком сложно — одни потребности, никакой выносливости, людям нужен отдых, а Фэн Синь по ночам смотрит в потолок, снова и снова думая о том, как Се Лянь и Цзянь Лань предпочли скитаться по миру, претерпевая лишения и трудности, а не заглянуть в его ближайший храм, чтобы вознести молитву о помощи.
Это человеческое тело, а не его душа, жаждало порой уткнуться кому-нибудь со спины носом в шею и невнятно подавленно спросить, в самом ли деле люди думают, что он так высокомерен, что не протянет руку помощи, или же они просто уверены, что он настолько ненадежен и бесполезен, что эта помощь ничего не изменит.
Как-то раз, когда алкоголь достаточно развязал ему язык, а рядом вновь шатался Му Цин, упрямо утверждавший, что за Фэн Синем в такие моменты нужно следить, он, не думая ни о чем, задал ему этот вопрос, уставившись в темноту за деревьями. Мальчишка после короткой паузы отчего-то упавшим голосом ответил, что это вовсе не так, и лучник, молча взглянув на него, недоверчиво фыркнул, зная, что этот маленький кот такой же — предпочтет скорее вернуться весь израненный с поля боя, лишь бы не принимать от него помощь.
Раз вне зависимости от того, насколько сильно он волновался, другим попросту не было до этого дела, то следовало всего лишь перестать волноваться.
Раньше, когда Наньян, упавший духом после исполнения молитв и главным образом из-за очередной неудачи в поисках Его Высочества, возвращался в столицу бессмертных, Сюаньчжэнь, словно чувствуя, что он в крайне подавленном настроении, приходил поглумиться и надавить на больное, выводя из себя до такой степени, что на самотерзания времени не оставалось.
В первые годы после вознесения тот вел себя совершенно иначе…
Теперь же Фэн Синь в один день бросал все свои силы на то, чтобы убедить себя утром подняться с кровати, а в другой рассеянно засматривался на просто-напросто красивые ухоженные руки Му Цина, умевшие намного больше, чем сам лучник, на его спину, скрытую за копной волос, и то, как пояс перетягивал узкую талию, на его точеный профиль, порой выводящий из себя, черные глаза, слишком внимательно глядевшие в ответ в самые неподходящие моменты, и на подрагивающие ресницы, отказываясь признавать, что взгляд невольно опускался ниже, на губы.
Это человеческое тело, а не его душа, подводило владельца, подкидывая совершенно неуместные мысли, напоминая о том, как яростно Му Цин заалел, когда Фэн Синь негромко спросил, в самом ли деле тот готов пойти на все лишения, которые требовал его путь самосовершенствования.
Можно было бы даже представить, что раскраснелся тот не из-за злости, а из-за смущения, если бы слуга не ответил темным голосом, что, отказываясь от вина и женщин, не теряет ничего, а лишь приобретает, заставляя вспомнить про его полного пороков отца, закончившего свой путь казнью, и задуматься, не из-за него ли Му Цин то и дело нервно приглядывал за подвыпившим телохранителем.
Хотелось бы думать, что нет, но уже не получалось.
Му Цин учился стрельбе намного усерднее, чем Фэн Синь от него ожидал, и уже давно избавился от неловкости и неопытности в обращении с луком, который для него выбрал из своих телохранитель, после некоторых размышлений вслух припомнивший, что пользовался им лет в двенадцать, и вызвавший этим редкостное возмущение.
Но во время тренировок тот даже спустя столько месяцев выглядел так, словно с тетивы сорваться должен был он, а вовсе не стрела, и Фэн Синь день за днем ломал голову над тем, как бы подтолкнуть его к чуть более непринужденному отношению к увлечению стрельбой, и в эти моменты времени на непрошенные мысли не хватало.
Он всего несколько минут назад сделал ему замечание о том, что его стойка слишком неестественная, и вот Му Цин снова словно окаменел.
Подойдя со спины, вздохнув, Фэн Синь положил ему руки на донельзя напряженные плечи и тихо и обреченно, не зная, как еще сказать, что тому нужно хотя бы немного расслабиться, выдохнул его имя, надавливая большими пальцами, проводя ими сверху вниз, пытаясь заставить отпустить себя и дать себе волю.
Му Цин от прикосновения неожиданно вздрогнул всем телом, ахнув, подался вперед, уходя от него, каменея еще больше, разрушая свою идеальную стойку, и, невольно выпустив стрелу, которая пролетела совсем немного перед тем, как удрученно воткнуться в землю, неловко застыл, не оборачиваясь.
— Ты чего? — удивленно спросил Фэн Синь, недоумевая. Неужели тот был сосредоточен настолько, что не заметил, что он подходит? Или от напряжения в плечах то, как он надавил, было особенно болезненно?
— Не трогай меня, — пробормотал Му Цин, двинувшийся подобрать стрелу. — И так ведь слишком жарко.
С этим лучник не мог не согласиться. Он сам едва справлялся с убийственным летом в Сяньлэ, порывался стащить с себя лишнюю одежду и остаться в одних только штанах, и останавливали его только вечные резкие замечания слуги, что он в таком виде будет мешать ему с Его Высочеством медитировать.
Тем не менее Фэн Синь задумчиво уставился на его спину, чувствуя, что что-то здесь не так, но не понимая, что именно.
— Ты ведь сейчас глаза закатил, верно? — спросил он наугад.
— Да, закатил, — спокойно подтвердил тот, и лучник, до этого всегда получавший заверения, что это вовсе не так, удивленно вскинул брови.
Взглянув на его ошеломленное неожиданным ответом лицо, Му Цин закатил глаза еще раз, чтобы не было никаких сомнений.
— Ты!.. — тут же вспылил Фэн Синь, не ожидавший, что осмелеет тот настолько скоро, думая, что так когда-нибудь и умрет от беспокойства. — Ты хоть понимаешь, что с тобой станет, если сделаешь так же в том же императорском дворце, например?..
— Понимаю, — остановил его гневный поток предупреждений слуга, возвращаясь на прежнее место, взглянув на небо, с которого прогремел долгожданный гром. — Но мы ведь сейчас не в императорском дворце? Так что не беспокойся, я умею себя вести.
Му Цин с нарочитой медлительностью, отдающей показушностью, но с неподдельной прилежностью, вызывающей обычно добродушный смешок, прицелился, прикрыв один глаз, и выстрелив, попал в самую далекую мишень, тут же заметно воспряв из-за этого духом.
Фэн Синь скользнул взглядом по его чуть изогнутым в победной ухмылке губам, одернул себя, уставившись в противоположную сторону, и, окончив их занятие, отправился за беседующим с Наставником Его Высочеством, надеясь, что надвигающийся ливень собьет накопившуюся жару и в столице, и в нем самом.