Если бы это был кто-то другой, Фэн Синь решил бы, что его соблазняют, так бесстыже обнажая кожу, но ведь это был Сюаньчжэнь, немыслимо, чтобы он делал это нарочно.

Из грустного виноватого кота Му Цин очень быстро вновь превратился в нагловатого засранца, позволяя Фэн Синю вздохнуть спокойно и перестать обеспокоенно на него коситься.

На следующий день он уже вновь будил заспанного телохранителя, на послеследующий мучительно краснел из-за его добродушного смеха, перетаскивая во дворец свои немногочисленные пожитки, не на малую часть состоявшие из полученных от Фэн Синя луков, а через неделю осмелел настолько, что вновь принялся закатывать глаза, когда тот, уча стрельбе, забывался и начинал, почти что говоря сам с собой, обсуждать самые незначительные детали.

Жизнь спокойно побежала дальше, нагружая каждый день до предела, оставив только один неприятный скандал, когда наследный принц наотрез отказался возвращаться в императорский дворец на свое семнадцатилетие, сославшись на занятость из-за подготовки к роли, а на самом деле лишь не желая лишний раз сталкиваться с отцом.

Извинений от Ци Жуна Фэн Синь так и не дождался, хотя никогда на них и не рассчитывал. Зато ругани от него получил с лихвой.

Всякий раз, когда Му Цин убегал от них по своим многочисленным делам, пытаясь одновременно и держать в чистоте и порядке все личные вещи Его Высочества, и усердно не отставать от него в обучении, и выкладываться на полную, готовясь к роли демона, и выкраивать несколько часов, чтобы навестить свою мать, лучник провожал его неодобрительным взглядом, не раз попытавшись заставить того поговорить с Се Лянем, чтобы тот на время взял к себе еще одного личного слугу и разделил обязанности между ними, но лишь вновь и вновь получая почти угрожающие просьбы даже не намекать наследному принцу об этом.

Фэн Синь его совершенно не понимал — неужели тощая зараза до сих пор боялась, что Его Высочество просто возьмет и выбросит его за шкирку?

Глупый недоверчивый кот.

После первой полной репетиции перед праздником до предела были вымотаны они оба, что Се Лянь, что Му Цин, и даже молча наблюдавшему за ними со стороны Фэн Синю было не по себе от сотен мелочей их театрального сражения, бесконечно важных и неотъемлемых, каждую из которых те, к счастью, выполняли безукоризненно. И если слуга с тяжело вздымающимися при каждом вздохе плечами, опустившись на землю спиной к телохранителю, смирно сидел, пытаясь перевести дыхание и прийти в себя, то наследный принц и вовсе распластался на ней, раскинув руки, не заботясь о своем запачканном одеянии и очарованно уставившись в небо.

Нужно будет прикрикнуть на него, чтобы не забывал о приличиях, о том, кому именно придется отстирывать всю эту въевшуюся грязь, но чуть позже, когда Се Ляню немного полегчает.

Но Фэн Синю было всё-таки немного… интересно. Му Цин сейчас доволен собой или недоволен, устал ли настолько, что уже не может сохранять хладнокровное выражение лица или же, надеясь на невозможное, попытается заставить его дать ему урок по стрельбе из лука — со спины, да еще и за пугающей маской демона не видно ничего. Он, нарочито не скрывая звук своих шагов, подошел к слуге, и юноша, оказавшись в его тени, резко вскинул голову, совершенно не ожидая, что тот, нагнувшись, бережно подденет маску пальцами, осмотрительно не касаясь ее обладателя, и осторожно стянет ее с его лица.

Выносливость Му Цина, может, никогда не была на особой высоте, но Фэн Синь впервые видел его настолько раскрасневшимся и взъерошенным да еще и с таким блеском в черных глазах, что даже дураку было понятно, насколько он счастлив получить роль демона. От этого было снова немного не по себе.

И его ключицы. Взгляд Фэн Синя застыл на них и отказывался смирно оторваться.

Му Цин никогда не переступал свои рамки приличия, он неодобрительно поджимал губы, когда наследный принц со своим телохранителем с измученным от духоты вздохом немного избавлялись от своих одежд, даже если они трое были наедине и никто чужой не мог их увидеть.

Чтобы этот дотошный слуга да так сильно распахнул ворот своих черных одежд демона — ему наверняка было невыносимо жарко.

Фэн Синю резко стало так же.

Одно дело было лежать и думать ночью, обреченно посмеиваясь над своей глупостью, о том, что Му Цин бы неимоверно злился, если бы он оставил ему любовный след на бледной шее, на всеобщее обозрение, так, что не спрятать и не отвертеться, и раздраженно обругал, но негодования на метки на всех других местах ему бы попросту не хватило — оставалось бы лишь одно хорошо знакомое лучнику смущение, когда тот цеплялся бы взглядом за отметины, впервые замечая их на себе в зеркале.

Никак не получалось избавиться от мысли о том, как Му Цин медленно коснулся бы тонкими пальцами ярко бросающегося в глаза следа на нежной коже под ключицей, опуская взгляд ниже, не в силах его отвести — на одной метке Фэн Синь не смог бы остановиться.

Лучник, поняв, что молча пялится на того чересчур долго, резко отвернулся в сторону, не поддаваясь подавляющему желанию перевести взгляд обратно и больше не отводить, надеясь, что можно поверить, что его щеки горят от летней жары.

Если бы это был кто-то другой, Фэн Синь решил бы, что его соблазняют, так бесстыже обнажая кожу, но ведь это был Сюаньчжэнь, немыслимо, чтобы он делал это нарочно.

Но почему же тот был настолько бледным. Невыносимо было даже просто думать о том, как сильно контрастировала бы его собственная загорелая кожа с этой белизной.

 — Прикройся, — пробормотал он, упорно смотря куда угодно, только не на Му Цина. — Обгоришь ведь на солнце.

Лишь услышав шорох одежды, лучник решился посмотреть на него, приводившего одежду в порядок с недовольным выражением человека, которому было тяжело признавать, что прав не он, а кто-то другой. Затем слуга вскинул голову, вновь встречаясь с ним взглядом, и Фэн Синь нервно осознал, что не может сейчас просто молча уйти, если надеется избежать насмешек в свою сторону из-за странного поведения.

 — Очень хорошо, — не думая, что говорит, сказал он, лишь спустя несколько секунд оторвавшись от этих глаз, и, нагнувшись еще чуть ниже, впихнул Му Цину его маску в руки, чуть не роняя ее. — Вы оба выглядите как настоящие небожители.

Тот, всё еще красный явно от невыносимой жары в Сяньлэ, удивленно заморгал, оглаживая, не глядя, выступающие края своей маски.

 — Ты тоже, — с заминкой выдохнул слуга, когда Фэн Синь, неестественно выпрямившись, как палка, чувствуя себя еще более неловко, чем обычно, уже собрался отойти на несколько шагов и проверить Его Высочество, и на недоумевающее «Что я тоже?» добавил, опуская голову. — Выглядишь как небожитель.

Лучник замер на несколько мгновений, осмысливая сказанное, а затем беззлобно рассмеялся, ничего не сказав на это в ответ, не понимая, как такая мысль вообще могла прийти тому в голову, заставляя слугу чуть закатить глаза, отводя взгляд, но даже не с раздраженным возмущением, а в каких-то противоречивых чувствах.

Му Цин просто пока не знал, что значит быть небожителем, лишь с восхищением глядел на них с земли. Фэн Синь был готов молиться всем на Небесах, чтобы это беззаботное время продлилось хоть немного дольше.