Прожить снова ту же самую жизнь?

Черта с два.

— Что всё нет да нет, может, будешь немного посговорчивее?

Наконец-то проснувшаяся интуиция оглушительно завизжала, и Фэн Синь, в отличие от нее толком не очнувшийся, почти что упал с кровати, уворачиваясь от следующего удара, пока из-за предыдущего, совершенно непрофессионально пропущенного, мерзко звенела голова.

Как долго он спал? Насколько же крепко он спал, раз не услышал, как Ци Жун проснулся, заскучал и пришел его доставать?

Такой глубокий и спокойный сон, после которого он и не сразу сумел прийти в себя, ошалело глядя на князя и не понимая, где он, кто он и что он здесь делает, был чем-то, о чем Фэн Синь за последние пару лет умудрился забыть, и так было даже лучше, раз тот, кого он должен был защищать, любил нападать на него спящего. Вечная усталость от короткого поверхностного сна стала чем-то совершенно нормальным, чем-то, от чего он уже и не мечтал оправиться, почти что неотъемлемой его частью.

И вроде как он сегодня проспал долго, но от этого его с непривычки мутило, хотя он по логике должен был проснуться более здоровым и бодрым, чем был вчера днем, ведь после ухода Му Цина на его столе каким-то образом всё же осталась склянка с лекарством, которой Фэн Синь после долгих раздумий не преминул воспользоваться.

Пусть он не мог избавиться от синяков на лице, которые попросту не могли пропасть за одну ночь, не вызывая этим подозрения у оставившего их, но везде, где их не видно, можно было и подлечить.

Очень странно, но чувствовать себя лучше он не стал.

Почему он вообще терпел такое обращение к себе? Поначалу было тяжело, было возмутительно, была какая-то надежда, что Ци Жун образумится и начнет прислушиваться к нему, телохранителю, которого оставил ему его царственный брат, как попросил Се Ляня сказать тому Фэн Синь в их последнюю встречу, но вместо разумности в князе только какая-то неудержимая ненависть к нему из-за дюжины причин, и лучник не то, что не мог положительно на него повлиять, казалось даже, что Ци Жун утягивает его в безумство за собой.

Иначе Фэн Синь не мог объяснить те мысли, что порой заставляли его застыть на месте, не зная больше, почему он никак не сдается.

По крайней мере, Му Цин выглядел хорошо. Лучше, чем на его памяти, когда был потрепанным слугой в монастыре.

Отчего-то совершенно не верилось, что тот нагрянул к нему буквально вчера, словно чудо какое-то. Спустя три года без единой весточки от тех, с кем провел так много времени вместе, не разлучаясь каждый день с утра и до самого вечера, Фэн Синь уже решил, что они совершенно позабыли о его существовании. Он их даже и не винил, сам бы с радостью забыл, что существует и что ему придется пережить.

Оказалось, он всё же кому-то небезразличен. От этого лучника лишь сильнее грызло чувство вины за то, что не мог вести себя нормально и не вызывать у других беспокойство своим беспричинным подавленным состоянием. Если бы не мысли о том, что ему нужно спасти этих двоих дорогих ему людей, Фэн Синь не смог бы заставить себя даже подняться, и на спасение самого себя у него уже не оставалось сил.

 — Очнулся наконец? — презрительно фыркнул Ци Жун, и у его телохранителя было такое ощущение, что если бы Ци Жун не пришел поиздеваться над ним, то он бы так никогда и не проснулся. — Пошли. Я хочу взглянуть на то, как ты преклоняешь колени в храме моего царственного брата и молишь его о прощении.

Фэн Синь с усталым недоумением изогнул брови, не понимая, что в этом развлечении было такого, что заставляло этого несносного мальчишку прибегать к нему снова и снова, но медленно поднялся, видя, что тот готов его от нетерпения пнуть.

Всего лишь слабый смертный, который больше пары синяков на нем и оставить не мог, но неприятно. Было когда-то, а теперь уже как-то всё равно.

Всё равно, что Ци Жун, заскучав на пути к главному храму, снова принялся пытаться вывести его из себя, заставляя безразлично удивляться тому, что у мальчишки никак не кончится запал.

Всё равно, что он был вынужден стать на колени вслед за новым подопечным перед статуей бывшего господина, ведь по крайней мере это была не статуя Цзюнь У, от ненависти к которому у него кровь кипела в жилах.

Всё равно, что какой-то невежда ринулся вылавливать монеты из пруда при храме Се Ляня… Нет, стало не всё равно в тот момент, когда он назвался именем Лан Ин.

Тот, кто возглавил армию беженцев, — это Лан Ин, тот, кто положил начало распространению поветрия ликов, — это Лан Ин, тот, кто способствовал тому, чтобы их жизни покатились псу под хвост, — это Лан Ин.

Не вынеся нахлынувшей волны терпкой ненависти, Фэн Синь, стоявший подле Ци Жуна, сделал тяжелый шаг вперед и схватился за меч, сжимая рукоять до побелевших костяшек, не видя перед собой никого, кроме заклятого врага, но не посмел обнажить оружие в храме Его Высочества и застыл на месте, медленно дыша через нос и едва сдерживая себя.

Все люди в здании, кроме Лан Ина, которому уже было толком наплевать на то, жив он или мертв, застыли от его подавляющей жажды убийства, чувствуя мерзко пробежавшие по спине мурашки, и князь, первый пришедший в себя, улыбнулся от этой ненависти словно безумец.

 — А почему бы и нет? — радостно вскричал Ци Жун. — Этот человек оскорбил моего царственного брата прямо в его храме! Давай, Фэн Синь, сделай это!

Телохранитель, не желавший слепо подчиняться этому сумасшедшему в таком вопросе, как убийство, ни разу не лишивший жизни по его приказу, выдохнул, приводя мысли в порядок и остужая свой пыл, и медленно убрал руку с меча, пряча свою жажду крови, лишь возраставшую с каждой секундой, решив прирезать Лан Ина чуть позже, когда все разойдутся.

Князь раздраженно цокнул языком и вместо этого натравил на мужчину свору своих подлиз, горевших желанием наказать проходимца.

За спиной раздался странный шум, а мгновение спустя — паникующие крики, и напряженный до предела лучник, безразлично наблюдавший за тем, как Лан Ина избивают, обернувшись, изумленно распахнул глаза, увидев, как покачнулась золотая статуя Его Высочества.

Как-то разом в голове пронеслись воспоминания о том, как он был вынужден каждый день на протяжении нескольких месяцев навещать вместе с взбалмошным князем, желавшим самолично убеждаться, что всё идет идеально, как этого и был достоин его царственный брат, мастера, работавшего над этой статуей и вкладывавшего в него всю душу, всё мастерство, всё рвение. О том, как усердно молились прихожане, как уже начали складываться хвалебные легенды о подвигах наследного принца, как дети с восхищением перешептывались, наперебой утверждая, что станут такими же, как он, когда вырастут.

Точно, теперь Фэн Синь вспомнил — в своей прошлой жизни он в этот момент был, будучи небожителем, в этом храме подле принца, который столкнул с пьедестала свою собственную статую, сказав, что это просто кусок золота.

Просто кусок золота…

Если она расколется, то государя, закрашивающего седины и прогибающегося под заботами о государстве, удар хватит. И не только его.

Он опомнился, вздрогнув, лишь когда услышал невыносимую брань Ци Жуна, отчаянно пытавшегося в одиночку удержать статую от падения, и, больше не думая ни о чем, рванул ему на помощь.

Одна секунда, другая — и он совершенствующийся, сильнее обычных смертных, вернуть кусок золота на положенное ему место для него вовсе не проблема, но внезапно статуя словно потяжелела в стократ, вновь опасно склонившись набок, и не сдвинулась обратно, хоть Фэн Синь и прилагал все усилия до вздувшихся вен.

Это ведь был Му Цин, так? Стоял по приказу Се Ляня с другой стороны, давил одним пальцем, может, всей ладонью в качестве знака уважения, если оно еще осталось, конечно, и холодно, просчитывая ситуацию, смотрел на смертного, не способного видеть небожителей, если те того не пожелают.

Лучник ослабил сопротивление, и застывшая в воздухе статуя даже не шелохнулась — значит, и тот умерил свою силу, вовсе не желая, чтобы золото всё же рухнуло на землю. Фэн Синь, хмурясь до головной боли, отвернулся, обшарил быстрым взглядом весь зал храма — но Лан Ина уже и след простыл.

Упустить его просто так?

Продолжить сидеть сложа руки с надеждой, что всё изменится как-нибудь само?

Прожить снова ту же самую жизнь?

Черта с два.

После мгновения колебаний Фэн Синь решился и, доверившись Му Цину в том, что тот не позволит статуе упасть, рванул прочь из храма, не оборачиваясь ни на чьи окрики.

Лан Ин уже ушел куда-то далеко, и взглядом его было не найти, поэтому лучник, бесполезно и отчаянно мотнув пару раз головой вправо-влево, бросился в случайную сторону, постоянно осматриваясь, почти спотыкаясь на ровном месте, беспрестанно ругаясь себе под нос, пытаясь воскресить в памяти все тропинки вокруг главного храма и просчитать, куда мог пойти чужак, но с треском проваливаясь в этом, в итоге бездумно заметавшись по территории, пока не оказался рядом с густым лесом.

Один взгляд в его сторону, и Фэн Синь сглотнул ком в горле, образовавшийся от всплывшего воспоминания о том, как во время войны они обнаружили там кошмарный труп, положивший начало поветрию ликов, — и как он мог, пусть и в спешке и волнении, забыть об этом?

У него такое чувство, будто все эти годы в новой жизни он занимался совершенствованием для этого момента, чтобы обостренные чувства помогли найти ему этого человека по звуку шагов.

У него такое чувство, будто все эти годы в новой жизни он тренировал непослушное человеческое тело в стрельбе для этого момента, чтобы натянуть тетиву и, задержав дыхание от волнения, ничего не слыша от яростно бьющегося сердца, прицелиться в ничего не подозревающего Лан Ина, уходившего прочь, — и расстояние как раз такое, как до самой дальней мишени.

У него такое чувство, будто что-то может измениться…

Кто-то невидимый выбил у него, бывшего самим воплощением сосредоточенности, из рук лук со стрелой, заставляя пошатнуться и ошарашенно застыть на месте.

 — Ты что творишь?! — выкрикнул ему прямо в ухо незнамо откуда взявшийся рядом Му Цин, оглушая. — Ты… ты в самом деле стал шавкой Ци Жуна?

 — Это ты что творишь?! — взревел Фэн Синь, видя, как его цель преспокойно уходит, и потянулся онемевшей от удара рукой за своим луком, который мальчишка отобрал у него. — Верни немедленно!

 — Зачем вернуть? — потребовал тот объяснений так, словно у лучника было на них время. — Ты в самом деле собрался убить кого-то только из-за того, что тот ублюдок тебе это приказал? Ты свихнулся?

 — Ты ничего не понимаешь! — рявкнул Фэн Синь, скользнул взглядом по своему луку в чужих руках и, прекрасно понимая, что отнять его у небожителя при их нынешней разнице сил попросту невозможно, без лишних слов рванул в сторону Лан Ина, полагаясь на свой меч, на свои кулаки, на что угодно, если придется.

Он успел пробежать разве что секунду перед тем, как оказаться придавленным к земле, носом в грязи, с непосильным весом на спине, выбившим из его легких весь воздух до звезд перед глазами.

С нынешней разницей сил он стал тем, кому не вырваться из захвата.

 — Помолчи! — сдавленно прошипел прижимавший его за шею к земле Му Цин, для пущей надежности закрывая ему рот ладонью. — Просто помолчи! Се Лянь рядом, ему нельзя… нельзя видеть тебя таким…

Будь Фэн Синь хоть немного злобным, он бы мстительно укусил его за так удобно подставленную ладонь, вымещая свою ярость за то, что ему не дают их спасти, но вместо этого он, упрямо поборовшись какое-то время, в итоге обмяк, больше не сопротивляясь, понимая, что Му Цин с него глаз не спустит, пока Лан Ина будет уже не найти, и уговорить его никак не получится, лучник не красноречивый, не убедительный, у него сейчас ни одного слова-то в голове не было…

Фэн Синь рвано выдохнул в чужую ладонь, ненавидя себя за то, что даже с такой мелочью, как убийство обычного смертного, справиться не сумел, снова подведя всех, и, потеряв свою причину бороться, потонул в измотанной обреченности, не справляясь с тем, чтобы не думать о худшем. Потянулся, прекрасно чувствуя, как Му Цин предупреждающе чуть сильнее сжал его шею, рукой и вцепился ей себе в волосы, готовый хоть вырвать их себе, чтобы стало заслуженно больно и перестало беспомощно печь глаза.

 — Фэн Синь… — вмиг растеряв всю свою настороженность, неуверенно выдохнул тот, чувствуя, что что-то совсем не так, и обеспокоенно убрал руки, не зная, что делать, и лишь с огромным трудом подбирая слова. — Просто… просто иди домой, ладно? Хватит возиться с этим Ци Жуном, полно ведь более достойной тебя работы…

 — Ты иди домой, — без сил ответил тот и уперся рукой в землю, собираясь хотя бы сесть, зная, что не может так проваляться в грязи целую вечность, даже если хочется, и Му Цин поспешно соскочил с него.

 — Нет, ты ведь… — возразил небожитель, но замер, а затем поднес два пальца к виску, сам не зная, что дает лучнику понять, что обменивается с Се Лянем сообщениями.

 — Иди. Его Высочество ведь ждет тебя? — безразлично сказал Фэн Синь, садясь, глухо морщась от того, как болит всё тело, глядя куда угодно, только не на Му Цина. — Мы всё равно скоро встретимся вновь. Уходи.

Тот замешкался, зная, должно быть, что нужно идти, но еще зная, что нельзя оставить его в таком состоянии, взглянув, может быть, вслед давно ушедшему Лан Ину, которого в этом лесу во второй раз не найти, и, слишком долго мешкав, ничего не сказав напоследок, наконец ушел.

Было даже жаль его немного.

Фэн Синь медленно взглянул в сторону, туда, где валялось на земле его оружие, и вздохнул, глядя на свои черные от грязи ладони.

Нужно было пойти, подобрать лук, отряхнуть его, повесить за спину, избавиться от закопанного трупа, сжечь его дотла и возвращаться.

Но чтобы подняться, не было сил.