Рано утром – только светать начало – Цзинъи выгнал из постели холод. Он поёжился, вспомнил, что его сосед по комнате получил задание старейшин. Цзинъи пожалел о том, что не позаботился натопить печь на ночь, а теперь буквально дрожал. По ночам ещё стоял мороз, хоть и не такой суровый, как ещё половина месяца назад, а днём обычно всё таяло. Лужи были везде: на каждой дорожке, в каждом, казалось бы, надёжном сугробе. Даже толстые корки льда, оставшиеся после зимнего потопа, трескались под тяжестью человеческого тела и просто плыли, открывая лужи.
Цзинъи подрагивал от холода. Он быстро умылся, наполовину голый. Он вытерся полотенцем и посмотрел на собственную руку, покрытую зябкими пупырышками. Он не остановился на достигнутом, скинул всю одежду и взялся за чистую. Когда он накидывал на плечи ханьфу, скользнул взглядом по оставленной в изголовье кровати белой накидке главы Не. Памятная накидка, значащая настолько много, что каждый раз заставляла сердце ускорять ритм. На этот раз Цзинъи зубы сцепил и рассердился. Не стоило посвящать человеку с каменным сердцем свою любовь. Не стоило!
А Цзинъи отдавал её, пока думал, что значит для Не Минцзюэ несколько больше, чем все его предыдущие любовницы. Не Минцзюэ просто играл. Едва Цзинъи сделал что-то, что ему не понравилось, он показал свои намерения. Он не достоин любви. Вот пусть и женится на ком угодно. Цзинъи от этого ни жарко, ни холодно не будет. Не Минцзюэ просто исчезнет из его жизни, будет делать наследников одного за другим и думать забудет о восхищённых глазах какого-то адепта.
Цзинъи рассердился.
- Ну и пусть! – заявил он в пустоту перед собой. – Как будто нужна мне его любовь. Чуть что не по нраву – он сразу…
Он замолчал на полуслове. Было стыдно перед самим собой. Поддался, как мальчишка. Хотя, по сути, он и был мальчишкой – старшие его величали именно так, когда не звали по имени или адептом. Не Минцзюэ красноречиво показал, что он думает о такой сомнительной связи. Он без раздумий растоптал все благие намерения и отверг единственный подарок, на который Цзинъи решился. Это было до того несправедливо, что хотелось либо рыдать, либо отлупить кого-нибудь. И лучше бы этот кто-то являлся лютым мертвецом. Уж Цзинъи бы его точно не пожалел. Перед тем, как убить, он бы его так отработал, что тварь в гнилое месиво превратилась бы.
Он в сердцах схватил меховую накидку тирана, скомкал её и засунул в сундук, стоящий под кроватью, а потом ногой его обратно задвинул. Всё, нет больше напоминаний о любви. Это не та любовь, ради которой стоило совершать подвиги. И чем дольше он думал о накидке под кроватью, тем сильнее злился.
Злился он ровно до тех пор, пока не осознал причины такого всплеска нелогичных эмоций. Он остановился посреди комнаты и плюхнулся на колени там, где и стоял, лицо ладонями обхватил, желая отгородиться от этого несправедливого мира. Он, несмотря на все свои убеждения и скоропалительные решения, продолжал любить этого тирана. И он отлично знал, что чувство быстро не проходит.
Стук в дверь разбудил его во второй раз. Цзинъи взвился на ноги и вспомнил, что мир вокруг него не вертится. Он открыл быстро, увидел младшего адепта, который тут же отвесил уважительный поклон и затараторил:
- Старейшина Цижень зовёт адепта Лань Цзинъи! Немедленно!
Цзинъи мог бы воспользоваться своими привилегиями – всё же младшие адепты на то и младшие, чтобы стоять на ступень ниже тех, кто уже сражался с тварями – но он ничего не сказал, просто мимо прошёл, перед носом младшего товарища хлопнув дверью. Вестник вздрогнул, отпрянул в сторону. И тогда Цзинъи не выдержал:
- Чего под ногами крутишься?
Он злился безосновательно. Следовало бы умерить свой пыл и попросить прощения, а он сам поступал как тиран. Он ускорил шаг, чтобы меньше мокнуть в этих мерзких лужах. Он был так взвинчен, что его начинал раздражать даже ветер. Он обязательно получил бы нагоняй от наставника, если бы тот был здесь. Но все они умчались в Ущелье Смерти ещё вчера и вряд ли вернутся в ближайшие пару дней. Им другие вопросы надо решать, не только по уничтожению тёмных творений. Для Не Минцзюэ даже Вэнь Сюй был важнее, чем Лань Цзинъи. Только и разговоров среди адептов о них двоих ходило. Цзинъи слушал и сердился, мысленно желая двум главам, которые терпеть друг друга не могут, встретиться и перебить друг друга. И ему было совершенно всё равно в такие мгновенья, как их потеря отразится на ситуации. Но это лишь навеянное моментом. Потом Цзинъи долго думал уже рассудительно и опасался, что они действительно могли сразиться не на жизнь, а на смерть. Конечно, Не Минцзюэ не мог проиграть, но что если… на такие моменты у Цзинъи была белая накидка, подаренная обожаемым тираном, в которую он заворачивался и сидел, надувшись.
Лань Цижень восседал на своём привычном месте. Даже в отсутствие главы и его высокопоставленного брата он не претендовал на его кресло. Лань Цижень уже был в возрасте и в последние годы чувствовал себя неважно. Но он был заклинателем, а заклинатели – народ выносливый и быстро исцеляющийся.
Цижень даже не посмотрел в его сторону, разглядывал свиток. Плетёный шнурок от него валялся возле его правой ноги. Цзинъи не помнил, чтобы кто-то из старших хотя бы раз допускал подобную небрежность. Он стоял напротив Циженя и смотрел то на свиток в его руках, то на лежащий на полу шнурок, и не выдержал, подошёл, наклонился, подобрал его и с поклоном протянул старейшине.
Только тогда Цижень отложил свиток и поинтересовался:
- Адепт Цзинъи, сколько раз ты вылетал с наставником в деревню Ва?
Деревня Ва – та самая деревня, стоящая практически на границе подконтрольных клану Лань земель. Беда деревни Ва была в том, что в ней часто волновалась сама земля. Её легко успокоить, сгладив буйство усмиряющей мелодией. Лань Чжань давно начал учить Цзинъи справляться с этой напастью, объяснил, почему не получается изгнать тёмную силу. Трудно изгнать разрозненную энергию. Оставалось не дать ей собраться в сгусток. Она отступала под давлением заклинателей, но раз за разом возвращалась вновь. Орден не дожидался, пока крестьяне обратятся с просьбой, и когда подходил срок, Лань Чжань лично наведывался туда на одну ночь, в течение которой играл свою наполненную чистой Ци мелодию.
- Последние три года, старейшина, - ответил Цзинъи, подозревая, что на этот раз что-то пошло не так и силы нагрянули несколько раньше. Цзинъи помнил, что во время весеннего исполнения мелодии обычно вылезали первоцветы, трава зеленела, разнося над землёй аромат первых цветов. Второй раз Лань Чжань наведывался в деревню Ва осенью, когда начинали облетать пожелтевшие деревья. В холод и в дождь он всё равно стоял всю ночь, пока не убеждался, что тьма отступила на сотню ли. Вместе с ним стоял и Цзинъи, подыгрывая ту же мелодию и с каждым разом всё больше насыщая её жизнетворной силой.
- И каких успехов ты достиг? – задал очередной вопрос Цижень.
Цзинъи очень хотелось спросить, правда ли разбушевалась тьма вокруг деревни Ва, но он смиренно ответил на бессмысленный вопрос:
- Полагаю, достаточно высоких. В последний раз наставник Лань Ванцзи остановил свою мелодию и ждал, пока доиграю я.
Лань Чжань действительно долго ждал. Он остановился на середине и просто смотрел перед собой, молчал, ощущал, как воздух становится чище.
- Лань Ванцзи говорил, что ты готов исполнять мелодию один?
- Нет, старейшина Лань, но, смею предположить…
- Предполагать буду я, - Цижень нахмурил брови. – Мне необходимо точно знать, способен ли ты ответить на просьбу старосты деревни Ва, или придётся подобрать других заклинателей?
Всё-таки тьма начала буянить раньше срока. Цзинъи мысленно прикинул и понял, что не настолько уж рано. Разница меньше месяца. Обычно снег сходил к сему сроку, оставались белые островки тут да там, а в этом году зима оказалась лютой, надолго задержалась в Поднебесной, творя свои бесчинства. Если так пойдёт, то Цзинъи по снегу и в Цинхэ отправится.
Едва он о Цинхэ вспомнил, внутри снова всё скрутило. Он не должен туда ехать, а он молчал, сцепив зубы. Наставник обязательно откликнулся бы на его просьбу и сообщил в Цинхэ, что адепт лань Цзинъи на обучение не поедет. Но Цзинъи продолжал молчать, а наставник – делать вид, будто не замечает метаний ученика.
- Я готов, старейшина Цижень. – Мой наставник неоднократно говорил, что доволен моими успехами и скоро я смогу обходиться вовсе без наставника. Мне кажется, такое простое задание, как исполнение усмиряющей мелодии, по плечу даже не самому опытному адепту.
Всё-таки высказал своё мнение, хоть его об этом не просили. Цижень не стал заострять внимания на этом, но недовольство всё-таки выразил хмурыми бровями и нетерпеливым взмахом руки в сторону выхода:
- Ступай готовься, - и сам встал, свернул-таки свиток и шагнул навстречу. – Это свиток с заданием. Сегодня утром крестьянин из деревни Ва принёс его. Похоже, необычно долгая зима повлияла не только на людей и животных.
Цзинъи подставил руки. Свиток очутился у него в ладонях, чуть раскрутившись, потому что шнурок остался на подлокотнике. Цзинъи получал задание, которое прежде никогда не выполнял в одиночку.
- Твоя задача – провести все необходимые ритуалы, а в случае любой неожиданности немедленно сообщить в орден.
Неожиданность – это неудача. Цижень всё ещё хмурился. Интересно, он доверил задание адепту только потому, что доверял его наставнику?
- Благодарю за доверие! – с энтузиазмом выпалил Цзинъи, вытягивая руки со свитком перед собой в поклоне.
- Дело не в доверии. Орден прежде всего обращал внимание на опыт. Сейчас ты – единственный, кто может исполнить мелодию усмирения не хуже наставника.
Кажется, Циженю было достаточно того, что Лань Чжань половину последней мелодии просто стоял и слушал. Правда, Лань Чжань и потом ничего не сказал, хотя Цзинъи ждал похвалы. Его наставник вообще был скуп на неё. Однако Цзинъи чувствовал его одобрение.
- Наставник не указал ни на один недочёт, - заверил Цзинъи. – Обычно он очень щепетилен в делах обучения, но он одобрил моё исполнение.
Возможно, он даже послал бы Цзинъи одного в деревню Ва этой осенью, ибо весной не получилось бы из-за обучения в Цинхэ. Цзинъи ждал этого момента, когда один сможет выполнить это задание и с гордостью доложить об успехе.
- Хорошо, - Цижень оставался хмурым, что начинало немного раздражать. Цзинъи не выдержал и поинтересовался:
- Осмелюсь спросить, старейшина Лань, всё ли в порядке с главой и моим наставником?
Не из-за них ли Цижень так хмур? Сидел в одиночестве в большом зале и рассматривал наверняка выученный наизусть свиток.
- Что может быть не в порядке при таком-то неравенстве сил?! – рассердился Цижень.
Цзинъи вздрогнул. Разумеется, Цижень имел в виду, что враг слабее заклинателей. Это было понятно с самого начала, иначе никто не решился бы толкнуть всех глав одновременно на верную гибель.
- Ступай, не мельтеши, - подстегнул Цижень. – Если возникнут сомнения – немедленно доложи. Я запрещаю тебе вылетать, если ты не уверен в своих силах!
- Я уверен! – выпалил Цзинъи, рискуя потерять расположение старейшины и само задание. – Я пойду, старейшина Лань, благодарю за уделённое мне время.
Он быстро ушёл, даже сбежал. А в комнате, когда потянулся за сундуком под кроватью, снова остановился в нерешительности. У него вошло в привычку использовать накидку Не Минцзюэ. Ту самую накидку тирана, который плюнул ему в душу. Лань Цзинъи решительно вернул ящик на место и достал свою старую накидку, неосознанно поёжившись, едва вспомнил, как ненадёжно она защищает от холода и встречного ветра.
Лань Цзинъи продрог, пока добирался до деревни Ва. Он кутался в свою старенькую, видавшую виды накидку, остро воспринимая разницу. Он слишком привык к хорошему, но удел обычного адепта – всё то, чем он владел сам, а не подношения расщедрившихся господ. Не Минцзюэ с таким же успехом мог швырнуть свою накидку любому другому посланнику, как собаке. Цзинъи сердился: он сам стал такой собакой, радующейся голой кости. Пока собака нравится хозяину, он щедро её одаривает, а едва она показала зубы, её вышвыривают во двор.
Цзинъи только в пути посмотрел на свиток, что всё время держал в руке. Безответственный шаг – отправиться на задание раньше, чем узнать о нём всё самое важное. Его даже не очень волновало, что он таким образом нарушил очередное правило. Он развернул свиток, краешки которого тут же захлопали на ветру. Промозглый ветер бил в лицо, не оставлял ни одного участка тела без внимания. Пальцы почти не гнулись, а Цзинъи продолжал читать, пока не наткнулся на упоминание о фигурных тенях, начавших появляться после заката. Цзинъи не помнил, чтобы тьма играла с образами, наставник тоже об этом не упоминал. А вдруг происходит что-то более серьёзное, чем обычное сгущение энергии?
Едва догадка пронзила его, как особо сильный порыв ветра чуть не сбил его с меча. Цзинъи прикрыл лицо, наклонился вперёд, перенося чуть больше своего веса навстречу ветру. А когда он опомнился, свитка в руках уже не было. Цзинъи отлично знал, что ругаться и за пределами Облачных Глубин нельзя, но он не удержался и выругался, одновременно разворачивая меч. Он спланировал вниз и полетел над самой землёй, покрытой лужами и размокшим снегом. Вокруг торчали кусты и верхушки отмёрзших сухих трав, слева – болотце. Мир внизу оставался настолько рябым, что Цзинъи отчаялся отыскать пропажу. Он продолжал и продолжал кружить, постепенно расширяя круги, но он даже не помнил, где именно обронил свиток. Его могло унести ветром вообще далеко вбок. Он мог проскочить это место, а обыскать круг в несколько десятков ли не было никакой возможности. Он закусил губу. Он подрагивал от холода, но продолжал искать. Ему в голову лезли гадкие мысли, он по привычке думал, как бы объяснялся из-за потери с Не Минцзюэ…
И мгновенно остановился. Не Минцзюэ тут вообще ни при чём. Если перед кем-то и придётся отчитываться о потере свитка, то только перед Лань Циженем, вручившим его Цзинъи. Обычно адепты возвращали свитки с заданием вместе с отчётом. Цзинъи никогда прежде не задумывался, следует ли наказание за потерю свитка.
Он оставил бесполезные попытки и снова поднялся. Его трясло от холода. Он съёжился, чтобы сохранить хоть остатки тепла. Можно было остановиться и продолжить путь по дороге, однако землю внизу так развезло от воды, что только от одного взгляда на неё становилось ещё холоднее.
До деревни Ва он добрался уже после обеда. В животе завывали точно такие же ветры, как и в небе. Он спустился на главной улице, изо всех сил стараясь подавить дрожь. Тело его не слушалось. Цзинъи сердился, не хотел представать перед крестьянами в таком жалком виде. Наверное, у него губы посинели, потому что один из местных жителей, едва добежал до него, резво закланялся и жестами поманил за собой:
- Господин заклинатель, прошу вас, следуйте сюда.
Цзинъи последовал, но счёл необходимым подчеркнуть свою готовность приступить к исполнению немедленно:
- Что у вас тут происходит?
Он хмурился. Для этого даже притворяться не пришлось. Настроение болталось где-то внизу, под ногами, а он его ещё и топтал, окончательно вмуровывая в полурастаявшую снеговую кашу. Он ни на миг не забыл об образах, показанных тьмой. Его это настораживало и вызывало любопытство одновременно. Он разрывался между стремлением поскорее увидеть творящееся в деревне своими глазами и наконец хоть немного обогреться. В подтверждение его жалкому состоянию желудок противно заурчал. Крестьянин только сильнее кланялся и настаивал:
- Прошу вас, господин заклинатель. Староста вас ждёт. Он-то лучше знает.
Цзинъи подавил усмешку. Вряд ли староста знает что-то лучше. В его роду не было ни одного заклинателя, а заклинатели из ордена не считали нужным объяснять, как происходят проявления тьмы. Цзинъи и сам толком не знал, что думать. Он никогда не слышал о тёмных образах в деревне Ва.
- Я обязан выразить уважение старосте, - снисходительно бросил Цзинъи и насупился, чувствовал себя обиженным. Не Минцзюэ никак не желал выходить из его головы. Это из-за него Цзинъи топчется по этой сырости и холоду. Только из-за Не Минцзюэ Цзинъи отказался сопровождать своего наставника к Ущелью Смерти. Лань Чжань и не настаивал, просто спросил, ничего ли не случилось. Разумеется, Цзинъи ответил, что нет. Да что вообще могло случиться? У него в жизни не происходило абсолютно ничего, а Не Минцзюэ со своим отношением лишь подчёркивал это «ничего». Только от его пренебрежительного отношения становилось хуже и хуже. Цзинъи поначалу чуть ли не скулил от досады и сожаления. Если бы Минцзюэ хоть человека вслед направил, а он ничего не сделал, развернулся и пошёл домой. Цзинъи был уверен, что ещё и намеренно потоптался по сломанному вееру, дважды на него плюнул и велел выбросить.
Такие люди не заслуживают, чтобы по ним страдали другие. Цзинъи не будет страдать. Он не должен страдать. Но почему-то всё равно страдалось.
- Проходите, господин заклинатель, садитесь, - вежливый человек проводил его до самого столика, быстро обрастающего чашами да тарелками. Крестьяне всё самое лучшее для заклинателей готовили. Поистине, деревня Ва очень сильно зависела от заклинателей.
- Уже здесь? – староста сам появился из-за перегородки, сам сел напротив, покряхтев перед этим. Старик уже. Ему, наверное, и ходить тяжело, а он всё удерживал свой пост. Остальные доверяли ему и уважали, иначе на тёплом местечке столько не продержаться. Деревня Ва вообще представляла собой образец дружелюбия и сплоченности. Вот бы все люди так относились друг к другу. Куда бы Цзинъи ни заносило, он нигде больше не встречал таких людей, как в деревне Ва.
- Позвольте задать вопрос, - Цзинъи сам сложил руки в жесте уважения. Какое бы высокое положение заклинатели ни занимали по сравнению с обычными крестьянами, в любом ордене, в любом клане воспитывали уважение к старшим. Цзинъи постеснялся вести себя вольготно и даже на мгновенье забыл об окоченевших руках.
- Кушайте, - староста напомнил о дымящейся миске каши на столе. Цзинъи заворожено на эту кашу воззрился, сглотнул. Есть очень хотелось. А съесть чего-нибудь горяченького – тем более. Горячее его вернуло бы к жизни.
- Благодарю за угощение, - снова поклонился Цзинъи и зачерпнул первую ложку, с наслаждением сунул её в рот. Каша показалась до того вкусной, что плохое настроение частично развеялось. Только после третьей ложки Цзинъи опомнился и снова взглянул на старосту:
- Расскажите об образах.
Староста почмокал губами и ответил:
- Они возникают после заката. Как кто-то с тенями играет, строит фигурки пальцами в свете от свечи.
Цзинъи отчётливо представил колеблющиеся тени, когда ветерок тронет огонёк на свече, как бегут тени по стенам. А если изобразить что-то шевелящееся пальцами, оно многократно увеличивается и занимает всю стену. Порой от пола до потолка – всё зависело от размеров комнаты.
- Не к добру это, - покачал головой старец. – А господин Ханьгун-цзюнь не почтит нас своим присутствием?
Цзинъи так и не поднёс к губам больше ни одной ложки, всмотрелся в собеседника, ожидая разочарования. Разумеется, любой предпочёл бы опытного, всеми признанного заклинателя, а не какого-то адепта.
- Боюсь, Ханьгуан-цзюнь слишком занят, - Цзинъи сдержал острое замечание. – Не беспокойтесь, усмиряющую мелодию я исполняю безукоризненно.
- Нет-нет, - забеспокоился староста. – У этого глупого старика и в мыслях не было оскорблять заклинателя. Что бы заклинатель ни делал…
Тут смутился Цзинъи. Староста переигрывал. Цзинъи быстро бросил ложку в миску и подхватил старика под руки, пока он не бухнулся на колени.
- Я не думаю, что вы принижаете достоинства других заклинателей, - пояснил Цзинъи. – Я просто хочу побольше узнать об образах. Такого никогда не было?
- Никогда, господин заклинатель. Мы сильно тревожились и отправили сообщение раньше срока. Если бы господин заклинатель помог разогнать взбунтовавшихся демонов…
- Я для этого и прибыл, - не утерпел Цзинъи.
- Кушайте, кушайте, господин, - виновато поторопил старик.
- Спасибо. У меня пропал аппетит.
Цзинъи поднялся, больше не слушая причитаний старика. Совсем из ума выжил, раз готов ползать на брюхе перед адептами. Уважения тоже должно быть в меру. Цзинъи раздражал как его недостаток, так и переизбыток. Он вышел на улицу, поморщившись от влаги, моментально сквозь швы хлынувшей в его сапоги. Придётся стирать и долго-долго сушить. У Цзинъи было не так много собственной обуви. А сушить её приходилось каждый раз после выхода на улицу. Земля оставалась мерзко-сырой. Ноги не просто утопали в воде, но и вязли в снежной каше, перемешанной с грязью. Он кутался в свою тонкую накидку и жалел о накидке другой, меховой и чисто-белой, которая лежала в сундуке под кроватью. Надо было усмирить свою гордость. Вещи не виноваты в характере своих хозяев. Накидка, источающая приятный аромат горького сандала, прямо сейчас заставляла сердечко биться быстрее. Как будто Не Минцзюэ мог подойти и обнять Цзинъи в любой момент. Но он больше не подойдёт. А встретив в Цинхэ, когда Цзинъи приедет на обучение, повернётся в другую сторону, демонстрируя своё презрение.
Он почувствовал насыщенный тёмной силой воздух, едва прислушался к своим ощущениям. Такой же накал он ощущал с наставником. Может быть, деревня продержалась бы ещё положенный месяц, а может, тьма окутала бы её целиком раньше срока. Лань Цзинъи поёжился, ибо холод снова окутал его целиком. За ним не пошли. Старик остался в доме сокрушаться от того, что не дал заклинателю поесть и согреться. Погреться бы и правда стоило. Цзинъи дрожал и всё же не собирался отсрочивать исполнение мелодии. Достаточно было отогреть пальцы. Они согрелись. Теперь им придётся привыкнуть к холоду и безупречно исполнить усмиряющую мелодию.
Гуцинь почти не хлопал по спине во время пути – Цзинъи плотно закреплял его, как учил наставник. Цзинъи нашёл тот самый холм, который они вместе занимали, извлёк инструмент, позволяя укутывающим его полоскам ткани упасть на мокрую землю. Гуцинь – инструмент надёжный. Даже в дождь он не подводил. Потом приходилось долго ухаживать за ним, чтобы корпус не размок, чтобы струны не потеряли натяжения, чтобы сохранился выразительный, глубокий звук. Цзинъи немало бессонных ночей провёл, обучаясь у наставника, как правильно всё это делать.
Он заиграл, начиная с самого начала, с тех самых аккордов, вызывающих уныние, ибо до конца ещё так далеко.
Ночь надвинулась незаметно. Лань Цзинъи чувствовал болезненную ломоту в ногах. Они промокли до самых щиколоток, а на улице становилось только холоднее. Мороз начал схватывать поверхности луж. Неровные рытвины в снежной каше, в которые превратились дороги, так и застывали. Ходить по таком дорогам очень сложно, легко подвернуть ногу. Но Цзинъи не собирался ходить. У него впереди ещё целая ночь. Он обязан выдержать её до конца. Становилось холоднее с каждым часом. Никогда ещё он не исполнял столь длинную мелодию в мороз. Он играл и всё равно вспоминал Не Минцзюэ, образ которого становился то яростным, нависающим скалой, то ласковым, готовым принять Цзинъи обратно в свои объятия. Цзинъи играл и ощущал холодок на лице. Он не помнил, чтобы плакал. Холод на лице лишь от мороза, но Цзинъи списывал на эмоции. Ему самому становилось легче от протяжной мелодии. Она успокаивала, и его сердце, пребывающее в смятении, находило умиротворение. Мелодия усмиряла не только тьму, но и души людей. И теперь Не Минцзюэ чаще всплывал в добрых образах, а Цзинъи чувствовал вину, думал, что не так понял, что сбежал слишком рано. Надо было хотя бы позволить Не Минцзюэ высказаться до конца.
Темнота проглотила его. Цзинъи практически не видел краёв гуциня – так темно стало на улице. Воздух всё ещё пах тёмной энергией, но постепенно становилось легче. Заклинатель всегда чувствует угнетённость, если тьма окутывает его. Он поднял глаза от струн, точно зная, что не собьётся, и увидел перед собой бесформенный образ. Он моргнул, но видение не рассеялось. Образ танцевал вокруг него, завиваясь чёрными прозрачными жгутами. Лань Цзинъи осознал, что видит перед собой истинную тьму. Такая же холодная, как этот не успевший растаять снег. Он играл и играл, не отрывая взгляда от пугающей фигуры, завивающейся различными узорами, пока она не опустилась вниз и не исчезла.
Цзинъи совсем окоченел. Больно было даже пошевельнуться. Только пальцы и двигались, будто бездумно. Он неосознанно сосредотачивал в них Ци, дабы не потерять подвижности. Он оглядывался в поисках других признаков тьмы и не находил их. Он продолжал чувствовать её покалывание на коже, как оно медленно утихает, потом сходит на нет.
Ночь длилась целую вечность. К рассвету Цзинъи не чувствовал ног. Но вместе с этим он и тёмной энергии больше не ощущал. Она развеялась так же тихо, как и при наставнике. Лань Чжань обязательно похвалил бы его за искусное исполнение. Или нет? Наставник очень редко выражал одобрение словами. Наставник умел выражать его иными способами. Цзинъи всегда знал, что он доволен, даже если не слышал ни слова.
Он продолжал играть, даже когда солнце оторвалось от горизонта. Было больно, а он играл. А потом рука соскользнула со струн. Гуцинь чуть не упал в ещё твёрдый, заледеневший снег. Цзинъи только тогда прервал свою игру, чтобы успеть подхватить его. И по округе разлилась тишина. Чистая, благостная тишина, не омрачённая присутствием тьмы. Как бы хорошо ни выполнил Цзинъи свой долг, он обязательно отчитается о произошедшем. Тьма прежде не показывала образов. Это пугало его. Если что-то случится, разбираться придётся наставнику, тогда как Цзинъи беззаботно отбудет в Цинхэ Не.
Он шевельнулся – ноги прострелило. Цзинъи ойкнул и согнулся пополам, хватаясь за одно колено. Второй рукой он удерживал гуцинь. Стоило поскорее завернуть его в свежую ткань. Наверняка благодарные крестьяне всё подготовили. Они никогда не позволяли Лань Чжаню завернуть свой гуцинь в промокшую ткань. Крестьяне стирали и бережно хранили всё, что принадлежало заклинателю.
Лань Цзинъи дышал сквозь сильно сцепленные зубы. Было очень больно. Он забыл, что стоял всю ночь, ни разу не переступив ногами. Не хотелось даже шевелиться, чтобы лишний раз не ощущать сырости в сапогах. Теперь она в полной мере проявила своё коварство. Она не только была очень холодной, но и заледенела. Цзинъи сделал первый шаг, поспешно разгоняя по всему телу Ци, чтобы хоть немного согреться. Ци оказалось меньше, чем он думал. Он всю её вложил в мелодию, не подумав о последствиях от холода. Он шёл, буквально закусывая губу, чтобы не застонать от боли. Ноги шевелились, значит, с ними всё в порядке. Его уже встречали. Его накрыли тёплым одеялом ещё до того, как он успел заверить, что дойдёт сам. Он ничего не сказал. Крестьяне видели всё своими глазами. И губы наверняка у Цзинъи снова были синие. У него зубы стучали друг о друга, а внутри завывала пустота. Все каналы, по которым ещё вчера струился непрерывный поток Ци, будто сжимались от пустоты, поселившейся в них. Ци текла разрозненно, её не хватало, чтобы согреться. Тело слушалось плохо, но Цзинъи был слишком занят разгонкой остатков Ци, чтобы обращать внимание на всё остальное.
Дома его посадили перед открытой печью, сунули в руки чашу с горячим чаем и говорили, говорили, говорили… Бесконечные разговоры, а он не слушал, только пытался заверить, что всё теперь будет хорошо.
Когда он провалился в холодный сон, не мог бы сказать. Цзинъи просто в какой-то момент открыл глаза и обнаружил, что спит на хозяйской кровати совершенно один во всём доме. Он быстро сел и поморщился – тело ныло от ночного исполнения в мороз. Теперь Цзинъи осознавал, что ночью он ударил всерьёз. Последние две недели он лишь слегка подмораживал, а сегодня отыгрался за все эти дни. Почему именно сегодня?
Он снова сердился. И снова среди всего безумия его мыслей мелькал образ Не Минцзюэ. Цзинъи стало невыносимо тоскливо. Он заразился этими мыслями. Его буквально ломало из-за преданной любви. Он скинул одеяло и, лишь морщась от боли в ногах, подошёл к столу, на котором заботливые хозяева оставили наверняка ещё тёплую еду и чай. Цзинъи сначала чай выпил, залпом, и чуть не обжёгся. Оказывается, староста совсем недавно отлучился. Интересно, сколько раз они подогревали кашу, чтобы их гостю не пришлось есть холодное. Цзинъи съел всё до крошки, с удовольствием отметив, как тепло разливается по его измученному телу. После ночных бдений и наставник отдыхал, а Цзинъи вдвойне положено, потому что он исполнял мелодию ещё и в сильный мороз.
Едва ему полегчало, он вспомнил и все обиды. Не Минцзюэ из доброго друга превратился в бесчувственного тирана, каким и являлся на самом деле. Цзинъи ни за что не позволит собой помыкать. А если Не Минцзюэ только попытается, получит угрозу в ответ. Слыхано ли, чтобы глава клана развлекался с мужчинами.
Цзинъи нахмурился и задумался. На Не Минцзюэ угрозы точно не подействуют. Он и что похуже придумает. И поверят скорее ему, а не какому-то адепту, пусть даже этот адепт и происходил из ответвления клана Лань.
Он сидел на коленях перед столиком до тех пор, пока ноги не начало ломить невыносимо. Он поменял положение. Всё ещё испытывал холод, но хотя бы немного ожил. Ткань для его гуциня уже ждала, сложенная на сундуке с домашним тряпьём. Лань Цзинъи не хотел возвращаться в орден. Близилось время, когда он должен будет поехать в Цинхэ, а он не хотел. Он понимал, что поедет, потому что негоже мужчине отказываться от своего слова. Он уже пообещал. И он с трепетом ждал этого момента до тех пор, пока Не Минцзюэ всё не испоганил своим презрением.
Цзинъи всхлипнул. Только после этого звука он заставил себя подняться. Быстро не получилось. Он принялся готовить свои вещи к полёту, выдвинул меч из ножен, дабы убедиться, что крестьяне не сунули его в ножны мокрым. О его вещах хорошо позаботились, сделали всё то, что он обязан был сделать сам. Наставник точно отчитал бы его за такую небрежность. Даже хорошо, что Лань Чжаня сегодня с ним не было. Хотя если бы они полетели вместе, не пришлось бы мёрзнуть всю ночь. Они разделили бы обязанности, по очереди давая друг другу погреться у тёплого очага.
Лань Цзинъи собрал свои вещи и, пока староста не вернулся, встал на меч, вливая в него чуть восстановившийся запас Ци. Этого должно хватить на обратный путь. Тут и подсчитывать ничего не надо. Уже в подъёме он услышал голоса людей, быстро уносящиеся вниз. Его заметили. Наверное, вскоре пришлют ещё одно письмо в орден, расскажут, что да как. Ну и пусть. Предстоящий выговор его ничуть не пугал. А может, и выговора никакого не будет. Он своё дело сделал. И сделал хорошо. Цзинъи облетел окрестности, снижаясь и прислушиваясь к откликам Ци. Тьмы поблизости не осталось. Она развеялась, разошлась с ветром, опустилась под землю или просто погибла. Он надеялся, что погибла. Ещё некоторое время он расширял круг обзора, пока не заметил впереди овражек. Твари любили прятаться в таких местах. Им и холод нипочём. Цзинъи подозревал, что под снегом полно воды, поэтому аккуратно облетал уступы и деревья, чтобы не зацепиться и не сорваться вниз. Он дважды пролетел над оврагом, прежде чем убедился, что там не осталось тьмы.
Пора было возвращаться домой. Холод не отпускал его ни на миг. Цзинъи ёжился под своей тонкой накидкой, прятал пальцы подмышками, чтобы урвать хоть немного тепла. Ничего не помогало. Цзинъи больше не думал, начал подниматься, разворачиваясь в сторону Облачных Глубин. На осмотр территорий он потратил вторую половину дня и до дома доберётся уже затемно. Если бы он пренебрёг осмотром, получил бы нагоняй сперва от старейшин, а потом от наставника, когда он вернётся из Ущелья Смерти. Страсть как хотелось хоть одним глазком посмотреть на это ущелье. Правда ли там обитают твари пострашнее лютого мертвеца? Как там справляются глава Лань и наставник? Как там Не Минцзюэ?
Он опять думал об этом тиране. У Цзинъи зуб на зуб не попадал, а он больше думал о Минцзюэ, чем о холоде. Он присел на мече, набрав высоту. Стало ещё холоднее. Ветер просто сшибал с ног. Когда Цзинъи ухнул в очередную воздушную яму, не удержал равновесия и просто соскользнул вниз. Он не сразу поверил, поэтому продолжал направлять меч прямо по курсу. А потом он ударился спиной. Новый взрыв боли прошёлся по всему телу. Искра понимания промелькнула в глазах, а потом земля под ним разверзлась. Ледяная вода хлынула в уши, в горло, схватила его и потащила на дно. Цзинъи просто позволял ей тянуть себя вниз, забыл о сопротивлении и продолжал смотреть вверх, в быстро темнеющую поверхность, в уменьшающееся продолговатое пятно света. И в этой тьме он видел усмехающееся лицо Не Минцзюэ, на плечах которого лежала та самая тёплая меховая накидка, дурманяще пахшая сандалом.