Яростный ледяной взрыв буквально вырвал сознание из тела. Цзинъи не помнил, как пытался кричать, но лишь захлёбывался. Он не сразу очнулся, а когда сознание вернулось к нему, он понял, что находится под водой. Сверху едва просачивался тусклый свет из-за слоя льда и нападавшего на него снега. Надо было выбираться, а сил не осталось. Да ещё этот сковывающий холод. Руки едва двигались. Тело само вытолкнуло вверх, оно упёрлось в лёд. Цзинъи пару раз слабо ударил по льду снизу – и почувствовал, как холод проникает по его горлу внутрь, охватывая лютой стужей всё то, что ещё не успело замёрзнуть. Он перестал сопротивляться и просто смирился. Наверное, отчаяние высосало из него все соки, и смерть не казалась такой уж страшной. Он умирал и отлично это понимал. Было плохо от того, что человек, которого он искренне и опрометчиво полюбил, грубо отверг его. Видя перед собой то ли тирана, то ли возлюбленного, Цзинъи ощущал движение воды по бокам. Ноги почти не гнулись, пальцы ломило от единой попытки пошевелиться. В глазах темнело, а в груди жгло разлившимся там льдом.

Он почти не понимал, как очутился под открытым небом. Только стало ещё холоднее. Река вынесла его на берег возле крутого поворота, где из-за открытого пространства солнце успело подтопить лёд. Цзинъи не понимал собственных желаний. Ему то хотелось умереть, то сражаться за жизнь. Он неосознанно цеплялся за края льда, крошащегося под ним. Он проваливался и снова выныривал, цеплялся, кашляя и кашляя. Его выворачивало наизнанку от кашля. Глаза тоже плохо видели, ибо наверняка успели замёрзнуть, благо коркой льда не покрылись. Его протащило вперёд по течению. Он своим телом выламывал дорожку во льду, пока не упёрся в препятствие потолще. Последним усилием Цзинъи перевалился на этот лёд, который немедленно затрещал под весом его тела.

Было плохо. Цзинъи не чувствовал ни рук, ни ног. Он вообще переставал что-либо чувствовать, кроме жестокой усталости и желания просто заснуть, но он передвигался, пока не провалился в темноту в очередной раз. Там он был не один. Там его окружали монстры в заснеженной долине. Они хохотали над ним, тянули свои лапы. Цзинъи попеременно то видел белое и мутное перед глазами, когда вырывался из этой агонии и неосознанно полз дальше, то кромешную тьму. Он не знал, сколько времени прошло. Да и неважно это. Он вообще не думал о времени. Он и о предательстве возлюбленного не думал. Ему было плохо. Не просто плохо, но в человеческом языке не существовало подходящего слова, чтобы охарактеризовать его самочувствие. Он был на грани сумасшествия ещё тогда, когда летел домой, не переставая думать о ласковом тиране. Он начал сходить с ума даже не тогда, а ещё раньше, когда ждал его, ждал хотя бы скупой записки с распоряжением немедленно прибыть в Цинхэ с объяснениями за свою грубость к главе. Не Минцзюэ не сделал ничего. Он просто забыл о проявившем непокорность потенциальном любовнике. Для него это всё было так несерьёзно, что он нашёл повод для ссоры в каком-то веере. Если он так не хотел сближаться, почему не пресёк это на корню? Почему не поступал так, как делал это всегда. Он мог просто распорядиться, чтобы Цзинъи никогда не показывался ему на глаза. Цзинъи не стал бы возражать. Он бы переживал, возможно, облился бы слезами разок, но он бы всё понял, всё принял. Это было бы честно, но Минцзюэ выставил всё так, будто виноват сам Цзинъи. Смехотворная причина – подарком не угодил. По мнению Минцзюэ, адепт, происходящий из ничем не примечательной семьи, сразу обязан был подарить ему дорогой духовный меч. Да такой адепт, став заклинателем, полжизни бы работал, чтобы купить подобный меч. Большинство заклинателей пользовалось обычными духовными мечами, а не шедеврами великих мастеров.

Он вынырнул из тьмы в очередной раз и не понял, где находится. Всё ещё было заснеженным вокруг. Снег ранил. Он прикосновения к ледяной корке Цзинъи поцарапал щёку. Он и о лобной ленте забыл. Она сползла ему на один глаз, а он даже её не поправил. Он не прекращая думал о предательстве возлюбленного, приписывая ему всё больше чудовищных черт, в которые уже поверил. Он подтянулся на руках и снова провалился в безумие. Всё его тело теперь горело. Он хотел смеяться и кричать. Из горла вырывались лишь хрипы, похожие на хрипы лютых мертвецов.

В какой-то момент он и вправду увидел перед собой лютого мертвеца. Краешком сознания, ещё не поглощённого безумием и затемнённого то ли потерей зрения, то ли временем суток, Цзинъи почувствовал ужас и попытался отбиться. Он рычал на тварь и размахивал одной рукой. На вторую он навалился всем телом и не мог вытащить. Чуть присмотревшись, он узнал Не Минцзюэ. Небеса покарали его за жестокость и превратили в тварь. Тварь, которую Цзинъи не сможет убить. Он закричал от боли и досады, не отрывая взгляда от Минцзюэ. Его лицо, посеревшее после смерти, его распущенные волосы, превратившиеся в космы, его истрёпанные одежды – всё вызывало только ужас, в котором Цзинъи тонул. Он не мог нормально дышать от отчаяния. Он кричал непрерывно, пока горло не заледенело. Он едва мог сомкнуть губы, чтобы прекратить приток холодного воздуха внутрь. Напрасно. Он и так уже весь промёрз.

Минцзюэ тянул к нему крючковатые пальцы, нанизанные на изодранные руки, и почему-то не мог достать. Было темно. Только очертания человеческого тела останавливали взгляд Цзинъи на одном определённом объекте. Он рыдал и выл без единого звука. Ему было жаль Минцзюэ и одновременно с этим он злорадствовал из-за его обращения. Потом он всё-таки не выдержал, всё-таки пополз к нему. Всё ближе и ближе. Минцзюэ дотронулся до тыльной стороны его ладони когтем, оставляя кровавую борозду. И в этот момент боль на миг вернула Цзинъи разум. Он ужаснулся и изо всех сил толкнулся назад. Он не сдвинулся с места, словно примёрз. Он пытался и пытался, пока тварь терзала его руку, благо, не доставая зубами. Быть пожранным собственным возлюбленным – чудовищный конец. Мгновенье просветления озадачило Цзинъи ещё и потому, что в чертах твари он не узнал Не Минцзюэ. Но лишь на то самое мгновенье. Когда же ему удалось оттолкнуться, когда он покатился вбок, он уже снова проваливался в безумие и продолжал рыдать. Твари были повсюду. Он налетел прямо на одну из них. И у неё тоже было лицо Не Минцзюэ. Цзинъи оказался у него в объятиях. Он ждал любви и боли – всего того, что доставлял ему Минцзюэ и будет доставлять впредь, если не избавиться от его тиранического образа. Он уже приготовился принять его жестокую любовь и телесный контакт, как незримая сила оттолкнула его, яркой вспышкой бросая в сторону.

Цзинъи провалился во тьму от удара и вынырнул из неё. Казалось, прошло мгновенье, но день и ночь снова поменялись местами. И в очередной раз промелькнуло благоразумие. Его спасло заклинание, наложенное орденом на ханьфу. Таким образом орден защищал каждого заклинателя, каждого адепта. Только срабатывало это заклинание обычно один раз.

Ци бурлила в нём. Не такая Ци. Прежде, пока не прислушаешься к её току, её нельзя было почувствовать, а сейчас она лилась и лилась, искажённая и огрубевшая. Цзинъи стиснул зубы и попытался выплеснуть её. Она вырвалась, срезая оказавшееся рядом дерево. Оно с оглушительным треском рухнуло. Красный свет метался перед глазами. Это ненормальная Ци. Ненормальный мир вокруг, который вызывал только ярость. Цзинъи не пытался удержать проблеск сознания, снова рычал и давился льдом в горле, а потом снова увидел Не Минцзюэ, тянущего к нему руки. Он чуть повернул голову и увидел ещё одного Минцзюэ, потом ещё и ещё. Он был окружён. Твари со всех сторон смотрели на него с разного расстояния. Некоторые из них почти растворялись в темноте. Только по шелесту ногтей по льду можно было определить место их нахождения.

Даже сквозь навалившееся безумие Цзинъи старался отодвинуться от них подальше. Лютые мертвецы не спешили нападать. Они никогда не задумывались, никогда не мешкали и не сомневались. Они не люди. Они бездушные твари без крупицы разума. Даже свирепый медведь перед нападением оценивает силы врага, а то и отступает, но только не твари. Любой заклинатель мог уничтожить тварь за мгновенье, а они всё равно нападали.

Цзинъи уничтожить ни одну из них не мог, потому что все они обладали лицами Не Минцзюэ. Да и сил у него не хватило бы. Ци, бурлящая в нём, ему уже не подчинялась. Она рубила деревья, но не направлялась в сторону тварей. Она волной вырвалась из тела Цзинъи, при этом раздирая его тело болью.

Потом стало светло. Твари всё ещё тянулись к нему. Их силуэты были мутными, а лица чёткими. Цзинъи попытался проползти мимо них и скрыться в лесу. У него не получалось. Они были повсюду. Стоило ему шевельнуться, как оживал весь лес едва остановившихся рук с серой кожей. Твари разевали пасти и исторгали из себя жуткие звуки.

Темнота тоже свалилась внезапно, и после пробуждения Цзинъи снова видел свет. Тусклый свет. Твари оживились в очередной раз. Цзинъи испытал ярость, потому что ничего не мог сделать с ними. Он открыл рот и исторг из горла полукрик-полустон, пронизанный неконтролируемыми эмоциями разных оттенков злости вплоть до ненависти. Он рычал и сам царапал лёд не хуже тварей. Его прикосновения к ледяной корке оставляли тёмные следы. Цзинъи только ярился. Он начал бить в лёд кулаками, а потом и вовсе кататься по нему, закрывая глаза и нажимая на них кулаками. Он чуял запах крови глубоко в носу. Он пытался укусить собственную руку, благо, сжатую в кулак. Она в рот не влезла, иначе он прокусил бы её до кости. Всё ещё мечась от приступа ярости, он ощутил боль и очнулся. Вокруг костяшки указательного пальца красовался тёмный след от его собственных зубов.

Его колотил уже не холод, а жар. Было настолько жарко, что он принялся сдирать с себя одежду. В стороне вспыхнуло: это в одного из лютых мертвецов попал обрывок зачарованной ткани с уцелевшим на ней защитным знаком. Цзинъи испугался, что Не Минцзюэ пострадал от этого прикосновения, и принялся разворачиваться в его сторону. Он тянулся одной рукой, с которой капала тёмная жидкость. Глаза уже почти не видели. Он полз и полз, дабы убедиться, что тиран жив. И он не достиг цели, потому что провалился в пустоту и вырвался из неё, когда совсем стемнело. Буквально в ладони от него царапала лёд очередная тварь с лицом человека, которого Цзинъи любил и ненавидел. Он повернул к нему голову, не пытаясь отодвинуться. Сейчас он находился на безопасном расстоянии, но если сдвинется хоть чуть-чуть, его непременно достанут. Цзинъи завозился и повернул голову в другую сторону, где точно так же, но чуть дальше, к нему тянулся Не Минцзюэ, раззявив мёртвую пасть. Цзинъи не слышал, что он говорил. Наверняка пытался обвинить в том, что Цзинъи преследует его.

Ци в его теле всё ещё источала жар, но избавиться от него не осталось сил. Надо было просто отползти подальше, чтобы не видеть Не Минцзюэ, но куда бы он ни направлялся, непременно натыкался на одного из них. Он рычал от досады и делал это снова, пока не свалился в очередной раз, почти задушенный ненормальной Ци. Не должно быть так. Он истратил её почти всю, а она лилась и лилась из него сплошным потоком, ранящим его каналы, тело и душу. Цзинъи буквально ощущал, с какой болью его душа раскалывается на мелкие кусочки.

Он отполз от Не Минцзюэ в сторону и очутился на равном расстоянии от них всех. От Не Минцзюэ не сбежать. Он всегда будет преследовать его, до самой смерти. Быть может, тогда не стоит и сопротивляться? Может быть, позволить ему сожрать себя, тем самым преподнося последний, кровавый дар в память о попранной, но искренней любви. Самопожертвование – хорошая черта, особенно ради близких. Цзинъи не мог решиться. Когда он набирался смелости, безумие толкало его в лапы ярости – и он мечтал убить Не Минцзюэ. Он так устал от этих резких перемен, что только тихонько скулил, лёжа лицом вниз. Он смертельно страшился попасть в зубы к любому мертвецу, даже если этот мертвец – Не Минцзюэ. Наверное, поэтому он всё ещё жив, но безумие охватывало его всё чаще, пока не окутало колючей накидкой его целиком. Боль была повсюду. От этого разум не желал возвращаться. Так было легче пережить эти страшные мгновенья. Цзинъи почти не понимал, что рано или поздно станет жертвой лютого мертвеца, не способный защититься. Он не станет защищаться. Как можно убить Не Минцзюэ? Его невозможно убить. Он столь же бессмертен, как и жесток. Даже будучи мёртвой тварью, он продолжал оставаться собой, но жаждя не просто убить Цзинъи, а сожрать.

Очередная вспышка пробудила все его самые мерзкие стороны. Цзинъи взвыл от боли – из горла раздавалось всё то же шипение лютого мертвеца. Он приподнялся на руках, ибо глаза безумно болели от яркого белого света, а потом рухнул обратно. Сил в его теле не осталось совсем даже на то, чтобы в очередной раз отодвинуться от тварей, или хотя бы попытаться найти место подальше от них, которого он так и не обнаружил за месяцы своих метаний в полубезумии- полусознании. Он не знал, сколько прошло времени. Может быть, это были не месяцы, а годы.

Боль рвала отголоски его сознания прочь. Боль в голове всего лишь от света. Тёплого света, смутно знакомого. Свет, наполненный чистой Ци, причинял ему невыносимые страдания. Цзинъи продолжал возиться на одном месте, пока не почувствовал запах. Смутно знакомый и тревожащий аромат, мгновенно парализовавший все его попытки спрятаться от света, уже начинающего затухать. А потом тварь всё-таки добралась до него, схватила своими лапами и больно сжала в попытке разорвать в клочья. Цзинъи закричал от вновь промелькнувшего от боли сознания, но из его горла всё ещё вырывался сдавленный хрип.

Не Минцзюэ добрался до широкой поймы, которая даже к зиме не высохла, в тот момент, когда над широкой площадкой вспыхнули огни от печатей, разом уничтоживших лютых мертвецов. Их было не меньше десятка – это Минцзюэ понял по количеству кругов света. Он не ожидал, что сердце у него снова сдавит, пробуждая всю затаившуюся ярость. Лютые мертвецы не собираются группами, кроме как ради трапезы или ведомые тёмными заклинателями. Вряд ли крестьяне поедут через лес, где может таиться такая опасность. Это мог быть только кто-то, забрёдший сюда случайно. Или кто-то упавший с меча от усталости. Минцзюэ практически увидел мёртвое, искажённое от боли тело Цзинъи, уже истерзанное и утратившее свою юношескую красоту. Минцзюэ не думал над этим прежде, но ему нравилось лицо Цзинъи. Нравились живые эмоции на нём, нравились его правильные черты, телосложение, искренняя обида или радость. Не Минцзюэ знал, что сам не раз вызывал его радость. Но он также умел и печалить это лицо. Особенно ярко вышло в последний раз. Не Минцзюэ по достоинству оценил упрёк брата и жалел, что ничего не сделал. Он мог бы написать Сиченю и потребовать, чтобы Цзинъи предоставил объяснительное письмо главе Не из-за своего поведения. Не каждый просто сбегает от главы ордена, нагрубив ему в лицо. Даже это было бы лучше, чем полное игнорирование.

Больше Не Минцзюэ не повторит своей ошибки. Если он тогда ничего не сделал, то сейчас сделает. Он уже делал, позволив брату выполнить свою роль первого помощника главы. Минцзюэ не обязательно было лично сообщать старейшинам клана о своём возвращении. Им достаточно было узнать, что ночная охота закончилась и разногласия с кланом Вэнь более-менее улажены. Все выполнили свой долг по отношению друг к другу. Все показались перед другими главами и договорились о том, о чём не успевали или не думали прежде. Не Минцзюэ был уверен, что теперь кланы захлестнёт новая волна договоров с улучшенными условиями. Даже клан Вэнь уже не мог оставаться просто соседом, с которым все они торговали, но не сближались. Вэнь Сюй оказался не таким мерзавцем, каким запомнил его Минцзюэ.

Свет уже начал затухать, выхватывая из сгустившихся сумерек всю пойму. Истыканная редкими деревьями, она являла собой ровное пространство с чёрными холмиками внизу, напоминающие разрубленные человеческие тела. Не Минцзюэ сразу же спустился, что получилось одновременно с заклинателями, которые прибыли раньше. Но им пришлось задержаться в небе, чтобы расчистить место. Никому не хотелось очутиться среди лютых мертвецов на земле. Лань Ванцзи спускался с другой стороны. Даже не рассматривая его очертаний, Минцзюэ узнал его в темноте. Все они ждали, пока последняя тварь не затихнет, мёртвая настолько, насколько вообще могла быть мертва тварь. Их было много. Слишком много, не меньше полутора десятка. Они лежали бесформенными кучками по всей заснеженной пойме, вмороженные в лёд кто до пояса, кто до бёдер. Осенью, перед самыми морозами, должно было что-то случиться, чтобы они застыли там и оставались так долго, что лёд успел сковать их и удержать до весны. Ещё бы немного – и они выбрались бы, и пошли искать новые жертвы. Деревья, росшие посреди поймы, хоть и редкие, скрывали тварей от людских глаз. Чтобы обнаружить их, надо было пролететь прямо над ними и очень низко. Они больше походили на кочки, чем на человеческие тела. На мёртвом теле снег не тает, если оно не стремится уйти. Лютому мертвецу незачем двигаться, если он не чует поблизости еды или источника разбушевавшейся тёмной энергии.

Среди этого безумия, прямо возле одного из деревьев, Минцзюэ заметил другое тёмное пятнышко формы человеческого тела. Это было целое тело, не скованное льдом, но ограниченное в передвижении окружившими его тварями. Оно не шевелилось. Оно источало Ци само собой, вытягивая из тела остатки жизни. Минцзюэ сразу узнал этот поток, ибо не один и не два его родственника умирали в страшных мучениях из-за искажения. Но сейчас Минцзюэ видел не какого-то дальнего родственника, которому он несомненно отдал бы последние почести, а мальчишку, от которого у него сердце замирало. Почти мёртвого мальчишку, пугавшего Минцзюэ больше всех лютых мертвецов вместе взятых. Пугающего своей неподвижностью и звуками, которые он исторгал.

Минцзюэ резко спустился прямо к нему, опережая заклинателей, пососкакивающих со своих мечей в нескольких шагах от едва живого адепта. Все вокруг столпились, не смея опередить Не Минцзюэ. Только Лань Ванцзи мог бы переступить незримую черту, но он опаздывал, хотя бы всего лишь на мгновенье. Минцзюэ сделал жест, показывая, что сам поможет мальчику. Ванцзи это не устраивало, ибо он не остановился, но ничего при этом не говорил, явно потрясённый не меньше, а то и побольше. Он-то Цзинъи наверняка с детства знал.

- Ну?! – рявкнул Минцзюэ, не глядя на собравшихся и собирающихся со всех сторон заклинателей, начинающих давить своим замешательством. – Чего ждёте?! Проверять тварей никто не будет?!

Приказ, который заодно удержит всех собравшихся на расстоянии.

- Глава Не, - Ванцзи попытался остановить его, когда всё-таки понял, что Минцзюэ его опередит.

Минцзюэ даже не взглянул на него, уже опускался на корточки перед Цзинъи, уже сгребал его в охапку и прижимал к своей груди, одновременно раскрывая свою накидку, чтобы хоть чуть-чуть согреть его, полуголого. Тут явно не лютые мертвецы постарались. Он сам в порыве своего безумия сорвал часть одежды, не заботясь об аккуратности. Не Минцзюэ свёл полы накидки за спиной юноши насколько смог. В него будто хлынул холод, источаемый полуживым телом. Цзинъи был покрыт коркой льда, что лишь доказывало его купание в воде. Необузданная энергия, что сочилась из него рваными волнами, не оставляла никаких сомнений, что опоздай Минцзюэ хоть на день, было бы поздно. Не Минцзюэ его мог так легко потерять. Более того, потерять после ссоры, осознавая, что юноша пребывал в отчаянии до самого конца. Возможно, он и сейчас не осознавал, что жив. Однако, опровергая это предположение, Цзинъи словно очнулся и принялся сопротивляться. Сил у него оставалась совсем капля. Он упирался руками в грудь Не Минцзюэ, вынуждая выпустить края накидки из рук. Она упала по бокам. Он подвывал и даже в какой-то момент попытался укусить Минцзюэ, однако человеческий рот не открывался так широко, как у лютых мертвецов, которых не беспокоили разорванные связки и выбитые суставы, и в зубах оказался краешек мехового воротника накидки.

- Да тише ты, - призвал его Минцзюэ к спокойствию и не рассчитывал, что его услышат. Заклинатели в таком состоянии не воспринимают слов. А адепт – тот же заклинатель, только слабее. Благо, у него Ци почти не оставалось, а то помутило бы рассудок до той самой точки невозвращения. У Цзинъи был шанс. Минцзюэ верил, что был.

Ванцзи больше не пытался его остановить. Под звериные звуки Цзинъи, похожие на рыдание, он присел на корточки прямо перед ним, не отрывая взгляда от его спины. Минцзюэ живо свои руки развёл, однако не выпуская юношу из объятий. Он просто одной рукой обхватил его за шею, а второй – чуть ниже талии, предотвращая бегство. Сейчас Цзинъи вряд ли осознавал происходящее. Он просто пытался вырваться и уползти в укромный уголок. Сбоку снова вспыхнуло – это заклинатели, что благоразумно оставили его и Ванцзи в покое, приступили к полному упокоению тварей, чтобы они не возродились, даже если тёмная энергия нова заполнит их тела. Ванцзи накрыл обеими ладонями освобождённую спину своего ученика и начал вливать благословенную Ци. Сейчас для Цзинъи именно она являлась единственным спасением. Но она же оказалась и источником мучительной боли. Цзинъи захрипел, всё ещё сопротивляясь, но Минцзюэ сдавливал и сдавливал объятия, пока не понял, что ещё чуть-чуть – и просто раздавит его кости. Он остановился. Ему хотелось тронуть губами его волосы, но он был не один. Выносить своё личное на люди было против всех правил приличия. Пускай Ванцзи о чём-то догадывался – это его мысли. Минцзюэ не собирался подтверждать ничьих догадок.

Цзинъи совсем размяк, как будто начал оседать, краешек мехового воротника выскользнул из его рта, обслюнявленный и тут же начавший схватываться морозом.

- Медленнее, - распорядился Минцзюэ. – Он может не выдержать.

Ванцзи только кивнул и ослабил поток. Он верил Не Минцзюэ и понимал, кому из них чаще приходилось сталкиваться с искажением. Главное – направить Ци Цзинъи в его каналы, залечить их и проследить, чтобы всё зажило как надо. У представителей клана Не, погибших в результате искажения, даже внутренние кровотечения начинались из-за разорванных в клочья каналов. Они погибали в страшных мучениях, завывая не хуже лютого мертвеца. Точно так же, как и Цзинъи. Он мало походил на живого, но всё же жизнь теплилась в его теле. Его сердце ещё билось. И сам он наконец-то утихомирился. Стало ли ему легче, Минцзюэ не знал, ибо сам не испытал искажения, но точно знал, какие муки переживали пострадавшие из-за него.

- Достаточно, - отдал второй приказ Минцзюэ, когда ощутил ток Ци Цзинъи, откликнувшийся на Ци наставника. Больше пока нельзя. Если продолжать, это только усугубит ситуацию, перегрузит все его каналы и ускорит разрушение.

Больше Ванцзи не пытался перехватить своего ученика, но остался рядом, на коленях, не замечая стужи, где и присел, дабы спасти ещё теплившуюся жизнь в глупого мальчика. Именно что глупый, даже глупенький. Минцзюэ заботливо начал разворачивать свой ханьфу, чтобы как можно ближе прижаться к заледеневшему телу своим. Ванцзи понял его намерения и помог, придержал Цзинъи, чтобы он не упал, потом сдвинул края меховой накидки и свёл их за спиной пострадавшего.

- Нельзя его сейчас везти, - наконец подытожил Ванцзи. Он оставался совершенно спокоен, хотя Минцзюэ подозревал, каково на самом деле ему было. – Я распоряжусь, чтобы расчистили место за пределами поймы.

- У него щека поцарапана, - отметил Минцзюэ, не глядя на своего собеседника. Всё, что он видел, хотел видеть – это практически безжизненное тело, безвольное лицо со следами слёзных дорожек на щеках. Они и сейчас блестели, что значило, насколько Цзинъи утратил контроль над собой. Минцзюэ не ограничился поверхностным осмотром Он завозился, отцепил одну руку от его спины и нащупал его руку, его влажные пальцы, которые хотелось переплести со своими, но он сдержался. Отнюдь не от воды они оказались мокрыми. Для подтверждения Минцзюэ вытащил его руку на свет от затухающих заклинаний и увидел подтверждение.

- Лютые мертвецы, - прокомментировал Ванцзи, явно переживая последствия потрясения. Минцзюэ тоже их переживал, но счёл нужным пояснить:

- Он сам.

- Сам? – Ванцзи не поверил. Он взял руку Цзинъи в свою и вытер от крови своими пальцами. Вокруг костяшки красовался явный след от человеческих зубов.

- В безумии искажения люди до мяса себя кусают, - подтвердил Минцзюэ очевидный факт. – Лютые мертвецы отгрызли бы пальцы или приступили сбоку, где проще ухватиться. А это, - он ткнул своим пальцем в его костяшку, - он сам.

Ванцзи молча принял к сведению, даже если знал всё это сам, а он не мог не знать. Он – одно из важнейших лиц Гусу Лань, которому доступно множество библиотек всевозможных знаний, который повидал много такого, от чего выворачивало крепких мужчин. Он разгладил и пальцы Цзинъи, скрюченные от холода. Окровавленные пальцы с содранными подушечками. Тоже явно не работа лютых мертвецов. Так выглядят руки человека, роющего землю безо всяких инструментов. А лёд жёстче земли. Особенно весенний лёд, когда оттепели чередуются с лютыми морозами.

Ванцзи спрятал руку Цзинъи обратно под накидку Минцзюэ и нащупал вторую, чтобы рассмотреть точно так же. Потом, когда они отнесут юношу в место потеплее, они вместе осмотрят его тело и поймут, что именно надо лечить. Пострадал мальчик сильно – тут и сомневаться не приходилось – но по крайней мере выжил и теперь уже не погибнет.

Вторая рука являла собой практически кровавое месиво.

- Вот это, - подчеркнул Минцзюэ, - лютые мертвецы. Когтями царапали.

Ванцзи кивнул, показывая, что сделал точно такие же выводы.

А потом и свет от заклинаний окончательно потух. Ванцзи обязательно сыграет усмиряющую мелодию перед тем, как уйти на отдых, но сейчас у него были другие заботы. Он встал, всё ещё не отрывая взгляда от своего ученика.

- Ступайте, - распорядился Минцзюэ, хотя собеседник не обязан был его слушать, но он послушает. Так было надо. И он понимал, что Не Минцзюэ не выпустит Цзинъи из объятий. Пусть это сейчас выглядело странно, но представить Цзинъи в объятиях самого неприступного Ханьуган-цзюня вовсе было невозможно.

- Не причиняйте ему боли, - вместо подчинения изрёк Ванцзи тихо.

Просил его, тогда как виноватых тут нет. Цзинъи и сам фантазёр знатный. Минцзюэ головой тряхнул – отмахнулся.

- Если он передумает обучаться в Цинхэ, я поддержу его, - не успокоился на этом Ванцзи, рискуя быть услышанным приближающимися заклинателями.

Высказал всё, что думает об отношениях своего ученика.

- Больно много на себя берёте, второй господин Лань, - ошпарил его холодом Минцзюэ. – Более того, я скажу вам, что заберу его прямо сейчас. Похоже, в Гусу он только и делает, что болеет и подвергается опасности. Как вы воспитали своего ученика?

- Это неприемлемо, - возразил Ванцзи без малейшей паузы. – Вы боитесь, что он передумает обучаться в Цинхэ, поэтому торопите события. Подумайте, на что вы толкаете его.

- А вы? – ответно обвинил Минцзюэ. – Зачем вы позволили ему исполнять эту усмиряющую песнь одному? Вы ведь знали, что пока он слишком для этого слаб.

- Я не позволял, - покачал головой Ванцзи.

- Вот поэтому ваши ученики и попадают в неприятности, - начал сердиться Не Минцзюэ только потому, что его решение кто-то оспорил. Он не думал всерьёз над тем, чтобы унести Цзинъи с собой. Ему так просто хотелось, но противостояние с Ванцзи словно укрепило его в решении.

- Глава Не…

- Долго вы ещё будете морозить своего ученика?

Ванцзи внял его словам и отступил на шаг, только потом развернулся, чтобы отдать распоряжение быстро разжечь огонь и поставить хоть что-нибудь, похожее на укрытие. Заклинатели могли заночевать и под открытым небом даже зимой в самый лютый мороз, но Цзинъи нужно было тепло. Не мог же Минцзюэ всю ночь обнимать его, дожидаясь, пока его тело не согреется. Он помнил, как умирал его троюродный брат, точно так же рвущий на себе одежду и рычащий подобно дикому зверю. Он твердил, что ему жарко, он горит, тогда как на самом деле он замерзал и никого не подпускал к себе. Пришлось обуздать его безумие силой, сковать его руки цепями и облачить, вопреки его попыткам сбросить с себя всё до последней нитки. Смерть от искажения – страшная смерть. Не Минцзюэ понимал, что и сам чудом избежал этой участи. Это было настоящее семейное проклятье семьи Не, которое хотя бы Хуайсану не передалось. Хоть за него Минцзюэ был спокоен.

Кажется, Цзинъи наконец-то провалился в настоящий сон, подпитанный чистой Ци. Боль в его каналах успокоилась – и он отдался на волю судьбы. Он больше мог не рваться из окружения лютых мертвецов. И всё же он оставался слишком спокойным. Он слишком быстро нашёл умиротворение и даже будто приобнял Минцзюэ, прижимая свои израненные руки к его бокам. Вот же глупый влюблённый мальчик. Обиды обидами, а к Минцзюэ он всё-таки добровольно жался. От Минцзюэ и пахло домом. То-то он заметил, как Цзинъи часто нюхает подаренную накидку. Не Минцзюэ не замечал этого раньше, но когда проделал то же самое со своей новой накидкой, уловил въевшийся запах горького сандала – благовония, которым всегда пользовался. Пожалуй, это единственное излишество, против которого Не Минцзюэ не был против. Нюхать всевозможные приятные ароматы куда лучше, чем телесные запахи, проявляющиеся практически сразу же после любой тренировки или поездки. Да и от самого Цзинъи начало пахнуть горьким сандалом. Это кое-что да значило. Почему он не выбрал другой аромат, не менее приятный, но более распространённый? Он выбрал запах Не Минцзюэ и пытался это скрыть. Но запах не скроешь. Он вместо слов говорил, насколько отчаянно мальчишка влюблён. И виноват в этом, пожалуй, действительно Минцзюэ. А от ответственности он никогда не уклонялся. Стоило всё-таки спросить у брата, починил он этот проклятый веер или нет.

Пойма просматривалась вся целиком из-за редкого строя деревьев вдоль берега, хотя тут они росли куда чаще, чем в самой пойме. Деревья – всегда свидетельство того, что земля там периодически пересыхает. В прошлом году, видимо, вода не успела вернуться в русло и создала природную ловушку для тварей. Почему их никто не заметил, оставалось гадать. Но если бы не твари, вмёрзшие в лёд, Цзинъи, возможно, не продержался бы настолько долго, чтобы дождаться помощи.

Лань Чжань перебирал струны на своём гуцине. Отряд быстро разжёг три костра, между которыми, в центре, устроили Цзинъи, сначала вместе с Не Минцзюэ, оказавшегося неожиданно заботливым. Он никогда таковым не выглядел. Не Минцзюэ, не постеснявшийся у всех на глазах выделить лишь Цзинъи, внушал опасения и успокаивал одновременно. Лань Чжань был уверен, что Минцзюэ позаботится о нём. Однако он не мог привыкнуть к мысли об их взаимных чувствах. Пока ещё не отношениях – слишком рано, слишком разные взгляды, слишком противоречивые условия, слишком тревожно вёл себя Цзинъи, боясь отвержения и трудностей из-за грядущих перемен. Лань Чжань, даже сейчас, спустя некоторое время долгих размышлений, не мог представить, чтобы глава клана Не просто принял у себя в покоях юношу и согласился оставить его при себе навсегда.

Навсегда – очень долго.

Из струны вырвался едва уловимый протяжный звук. Лань Чжань остановил его, едва он достиг первого костра. За огненной точкой, под импровизированными сводами из веток, наконец-то начал согреваться Цзинъи. Не Минцзюэ оставил его, когда понял, что смерть от переохлаждения юноше больше не грозит. Он появился из-под полога и присоединился к Лань Чжаню. Он не сомкнул глаз, всё наблюдал за своей драгоценностью. Наверное, он любил мальчика так же сильно, как Лань Чжань любил брата, ставшего любовником. Но несмотря на эту, очень сильную, условность, он не считал свою любовь позором. Он был счастлив и спокоен. И он мог посмотреть на чужие отношения, которых раньше представить не мог, совершенно под другим углом.

Не Минцзюэ очень любил Цзинъи, иначе не сделал бы для него всего того, что сделал. Он не появился бы в этом месте вообще, если бы не поддался чувствам, которые всегда считал слабостью. Лань Чжань с интересом покосился на него в очередной раз.

- Только не говорите, что считаете меня красивым, - с усмешкой отметил Минцзюэ, даже не повернув головы.

- Красота бывает разной, - философски отметил Лань Чжань.

- Боюсь, в истинных наследниках клана Не красоты не так много. Гораздо больше всего того, что вызывает ужас, а не эту вашу красоту, - справедливо заметил Минцзюэ и говорил об этом так спокойно, будто для него и всего его клана это вообще не имело никакого значения. Хотя с чего бы ему паниковать и рвать на себе волосы. Он с детства знал об этом пороке и научился жить с постоянным риском собственного безумия.

- Он ведь не сошёл с ума? – зная ответ, спросил Лань Чжань. Ему хотелось слышать человеческий голос. Мысли тревожили его.

- Помешательство при искажении неотъемлемо. Повезёт, если оно временное, - дал такой же очевидный ответ Минцзюэ и кивнул в сторону укрытия, - как у него.

Лань Чжань хотел услышать не это. Похоже, собеседник понял его, потому что начал разговор по существу:

- До обучения осталось не так много времени, меньше двух недель. Было бы логично отправить его поправляться в Цинхэ.

- И всё же вы опасаетесь, что он не приедет, когда наступит время, - подытожил Лань Чжань.

- Разве вы не выступили против?

- Поспешное решение, глава Не. Я осознал, насколько несостоятельны мои тревоги.

Не Минцзюэ хмыкнул и не ответил. Лань Чжань уже не скрывал ни своей осведомленности, ни своего мнения, а сейчас пытался донести, что готов предоставить своему ученику шанс любить того, кого он хочет. Если у него не получится, он снова испытает разочарование – и только. Разочарование делает человека сильнее. Одно Цзинъи уже пережил – это было очень больно. Второе должно даться легче.

- Я не питаю иллюзий, глава Не, - сам заговорил Лань Чжань. – Вы глава великого клана.

- И это, конечно же, в ваших глазах означает, что рано или поздно я вышвырну мальчика? Посмотрите на нынешнего главу Вэнь. Даже я поверил слухам, что он-де пригрел какого-то бедного родственника и обращается с ним как с драгоценностью. Это ли не типичное мужеложство? Родственная связь вызовет куда больше огласки.

Лань Чжань задержал ответ и дыхание. Он сам ввязался в такие отношения. Даже не с каким-то дальним родственником. А с родным братом. Брат оказался куда прозорливее его, старался держать дистанцию, но всё же сдался. Лань Чжань был виновником всего того, что способно вызвать пересуды. Он отказался от ответной реплики и промолчал.

- Я могу забрать его уже завтра, – поставил Минцзюэ Лань Чжаня перед фактом, вовсе не обратив внимание на наверняка подозрительное молчание.

- Можете, - подтвердил Лань Чжань почти мертвенным тоном. – Но я против.

- Вы можете сколько угодно выступать против, - милостиво позволил Минцзюэ, - Вы же знаете: меня это не остановит. Да и письмо Сиченю я сразу же отправлю по возвращении.

- Вы не хотели лететь на поиски. Для вас положение в обществе важнее влюблённого юноши.

- А вы много правил игнорируете ради человека, которого влюбите или хотя бы готовы полюбить? – очередной смешок и сразу же скорый ответ. – Ах да, я же забыл, что второй нефрит клана Лань не способен проявить сильное чувство. Знаете, ваша сдержанность стала легендой среди адептов в своё время. Сохранилась она и до сих пор. Я бы очень удивился, прояви вы все эти эмоции.

Действительно, Лань Чжаню было чем удивить Не Минцзюэ, но он оставил тему своих отношений в безопасности и выделил другое:

- Глава Не допускает разговоры о любви?

- А это такая запретная тема?

- Вы в самом деле допускаете мысль о привязанности к Цзинъи, - подытожил Лань Чжань. Самое бы время успокоиться, но он всё ещё волновался за своего ученика. Не от хорошей жизни и счастья он сейчас лежит там, за тонкой стенкой из переплетённых веток. Заклинатели знали своё дело и построили убежище так, чтобы тепло от костров проникало внутрь и задерживалось там, а не вылетало через щели наверху, поэтому крышу они уплотнили.

Не Минцзюэ не стал поддерживать спора, просто рукой махнул, считая это пройденным этапом. Он тоже выглядел спокойным, тогда как перед Ущельем Смерти он буквально полыхал гневом. Лань Чжань даже посматривал на него с опаской, вот-вот ожидая того, что произошло с Цзинъи. Но искажение Ци истощённого адепта разительно отличается от искажения Ци бывалого заклинателя с мощным потоком силы и склонного к жестокости. Хорошо, что Цзинъи успел выплеснуть практически всю свою энергию во время мелодии усмирения. Искажение коснулось его лишь краешком. Но всё равно это было опасно. Если бы ни стечение обстоятельств, он мог погибнуть. Дальше Не Минцзюэ позаботится о нём, своевременно будет вливать свою Ци и гонять лекарей. Лань Цзинъи очень скоро встанет на ноги и полностью поправится. Возможно, он будет здоров к тому моменту, как Цинхэ откроет двери адептам из разных орденов.

Лань Чжань кивнул собственным мыслям, а Не Минцзюэ сделал вид, будто не заметил. Им не нужны были слова, чтобы понять друг друга. У них появилось много общего. Лань Цзинъи, сам того не осознавая, сблизил их, а прежде Не Минцзюэ частенько игнорировал Лань Чжаня в стремлении поскорее встретиться с его братом.

Он снова прикоснулся к струнам и вырвал из них очень тихую неторопливую мелодию. Он хотел покоя для самого себя, но пока не получалось его получить. Он не знал, насколько спокоен или встревожен Не Минцзюэ, но играл и для него тоже. Они оба слушали эти слабые звуки, больше похожие на отголоски. Эти звуки лились и в хлипкий домик из веток, касаясь разума мальчика, уже пережившего столько потрясений, что он мог бы поспорить с прошлым Лань Чжаня, когда конфликт с кланом Вэнь коснулся и клана Лань, правда, лишь краешком, едва-едва, но всё-таки коснулся.