Куроо проснулся раньше, чем обычно и уже в 5:59 ждал Тсукишиму у его двери, поглядывая на часы в ожидании, когда секундная стрелка завершит круг. Когда это наконец произошло, он постучал костяшками по дереву.
Тсукишима в этот же момент открыл дверь, всем своим видом показывая раздражение:
— И как давно ты стоишь под дверью?
— Откуда ты знаешь? – Куроо улыбнулся, а Мадам Цэра, мурча, вышла из-за угла и начала тереться мордочкой о его ноги. – Ах, вот и ты.
— Она обнюхивала щель под дверью, — ответил Тсукишима, разворачиваясь и возвращаясь на кухню, чтобы отхлебнуть кофе из кружки. Куроо с удивлением отметил, что ручка кружки сделана в виде длинной шеи динозавра.
— Миленько, — вслух высказался на этот счёт Куроо, хватая на руки кошку и проходя в квартиру, которая была зеркальным отражением его собственной, только здесь была не такая шикарная кухня, но гораздо более приятная гостиная.
Тсукишима нахмурился и, сделав последний глоток кофе, поставил чашку в раковину:
— Ты говорил, что хочешь куда-то сходить.
— Да, на фермерский рынок. Хочу показать тебе, как выглядит еда в её натуральном виде.
— Я знаю, как выглядит еда, — ответил Тсукишима, одарив его странным, недоверчивым взглядом.
— И всё же, пойдём со мной.
— Тогда пошли, — вздохнул Тсукишима, надевая носки и обувая ботинки у двери, — нам нельзя опаздывать, иначе все хорошие продукты раскупят.
Куроо улыбнулся и оставил кошку в кресле.
— À plus tard, ma petite [Увидимся позже, малышка], — он почесал ей шейку прежде, чем пойти за Тсукишимой, и не смог сдержать улыбку, заходя в лифт.
— Что с твоим лицом?
— Это называется счастливое лицо. Разве ты не знаешь, как выглядит улыбка? – Куроо улыбнулся и подмигнул. – Попробуй, это весело.
Тсукишима закатил глаза, вышел из лифта и длинными шагами пересёк большой, хорошо освещённый холл. Куроо с лёгкостью успевал за ним идти, но его невероятно забавляло, что Тсукишима изо всех сил пытался его опередить.
— Постой, — окликнул Куроо, пряча руки в карманы, и остановился у двери, ожидая, когда пройдёт несколько человек. – Вообще ты выглядишь каким-то уставшим. Плохо спалось ночью?
— Я работаю по ночам, — равнодушно произнёс Тсукишима, выходя на улицу.
— И что же ты делал? – спросил Куроо, выскочив рядом с ним. – Что-то развратное? Так ты заработал все свои деньги?
— Конечно, нет, придурок, — Тсукишима злобно посмотрел на него. – Я писатель.
— Правда? Пишешь эротические романы?
— Нет! – он закатил глаза, раздражённо вздыхая. – Господи, какой же ты извращенец. Вся наша дружба будет построена на этом: я пытаюсь нормально беседовать, а ты вставляешь пошлые фразочки?
— А мы уже друзья? Чудесно. Нет, обещаю, что я буду так делать нечасто. Просто я пытаюсь узнать тебя получше.
— Если мы останемся друзьями, то, я уверен, это придёт со временем. Не люблю, когда мне устраивают допросы.
— Прости, — ответил Куроо, прикусывая губу в попытке не засмеяться.
Куроо водил Тсукишиму по рынку от одного павильона к другому, у каждого предлагая попробовать разные овощи и фрукты: огурцы, авокадо, баклажаны, перцы чили – и объясняя, как по запаху, цвету или мягкости понять, что они созрели, на какие пятнышки или неприятные привкусы обращать внимание. Тсукишима очень внимательно слушал его советы, пробовал кусочек овоща или фрукта, который протягивал ему Куроо, а затем высказывался, насколько он съедобный. Куроо был впечатлён тем, как быстро он схватывал всё, что только что узнавал.
— Polpetto! Vieni qui… Быстрее, сюда, — помахала им пожилая итальянка, работавшая в ларьке поблизости.
Куроо улыбнулся, обойдя прилавок, и мягко приобнял её своими руками.
— Доброе утро, сеньора! Что же вы приберегли для меня сегодня? – он чмокнул её в щёку, а она в ответ улыбнулась, хихикая.
— Что-то, что тебе очень понравится, — певуче произнесла она, указывая на него пальцем. – У моего внука редко получается такое привезти, — она поднесла морщинистый палец к своим губам и выразительно посмотрела на него. – Ты ведь понимаешь, что это должно остаться в тайне.
— Certo, certo [конечно], — кивнул Куроо, повторив её жест, — мой рот на замке.
Её голубые глаза заблестели, она перевела взгляд на Тсукишиму и смотрела на него, приподняв брови, пока тот не кивнул:
— Мне слишком всё равно, чтобы кому-то рассказывать.
Он помотала головой, цыкнув, а потом потянулась за чем-то под прилавком, что оказалось похожим на коробочку для украшений.
— Секундочку, — она достала из кармана платья маленький ключик. – Ты же знаешь, что это лето в Италии выдалось очень жарким – плохие условия для роста, урожай получился скудным, — она заговорщицки просияла, открывая коробочку. – Но у меня есть немного.
Куроо почувствовал, как на лице расплывается улыбка, практически сразу понимая, что лежит в коробке. Он откинул крышечку и вздохнул от наслаждения.
— Ох, вы слишком хорошо знаете, что я люблю, — он аккуратно взял пальцами что-то сморщенное и чёрное из коробочки и, поднеся к носу, вдохнул глубокий землистый аромат трюфелей. – Ммм… Они прекрасны.
Он протянул трюфель к лицу Тсукишимы, чтобы он тоже понюхал, и вместо того, чтобы взять гриб в свои руки, он мягко обхватил ладонь Куроо своими пальцами и наклонился чуть вперёд, прикрывая глаза и глубоко вдыхая. Это заставило желудок Куроо скрутиться в клубок от приятного прикосновения его длинных тонких пальцев к своей коже.
— Пахнет вкусно, — произнёс Тсукишима. – Чем-то похоже на какао.
Куроо просиял, чувствуя себя ещё сильнее очарованным:
— У тебя отличное обоняние.
Тсукишима опустил руку и улыбнулся в ответ:
— Трюфели – довольно редкий деликатес. Ты умеешь их готовить?
— Конечно же, — хмыкнул Куроо, чувствуя, что его поварскую гордость попытались задеть. – Уж точно лучше, чем ты.
Женщина, сеньора Каппелини, раскрыла ладонь, и Куроо положил в неё взятый трюфель.
— Обычно я позволяю тебе немного поторговаться… — она вернула гриб обратно в коробочку и затрясла головой, жестикулируя. – Но тут другое дело, никаких торгов. Ты ведь понимаешь, какие они дорогие?
— Конечно, мадам, — кивнул Куроо, — я не претендую на меньшее. Какую же цену вы за них хотите? – спросил он с улыбкой, наклоняясь к ней поближе.
Она улыбнулась ещё шире, показывая отсутствие парочки зубов.
— Ах ты ж демон, — она засмеялась, — знаешь ведь как твоё симпатичное личико на меня действует, — она подняла руку и ущипнула его за щёку, а он улыбнулся, прикасаясь к её ладони. – За самые маленькие трюфели… хмм… возьму семьдесят долларов. А за самые большие – сто пятьдесят. Цену остальных можно обсудить.
Куроо кивнул и снова открыл крышечку коробки. Он выбрал три трюфеля среднего размера, взял их в руки, ощущая каждый бугорок и неровность, появившийся из-за выращивания в земле, и вдохнул их аромат. Он торговался с женщиной до того момента, пока выложил ей большую часть своих денег и пообещал, что остальное принесёт завтра. Она доверяла ему, ведь их надёжные торговые отношения выстраивались не один месяц и он ещё ни разу её не подвёл.
Они покинули рынок только через два часа, и всё это время Куроо продолжал любовно прижимать к груди трюфели, завёрнутые в коричневый бумажный пакетик.
— Тебе действительно нравится заниматься едой? – спросил Тсукишима.
— Да! – улыбнулся Куроо. – Я же шеф.
— Некоторые повара занимаются всем этим не из-за большой любви к еде. Они думают, что смогут заработать на этом много денег, как всякие знаменитости с экранов телевизора.
— Если кому-то не нравятся долгие смены, низкая оплата и еда, то он не повар. Он просто не заслуживает быть поваром, — пожал плечами Куроо. – Чтобы что-то получалось, нужно любить это всем сердцем.
Тсукишима слегка улыбнулся, и Куроо подумал, что ему понравился его ответ.
— Согласен. Мне нравится, как ты размышляешь о своей работе. Учитывая, что ты пообещал мне завтрак.
— О, я уж подумал, что ты забыл. И что бы ты хотел?
Тсукишима перебирал свои пальцы, обдумывая ответ, пока они стояли на перекрёстке. В конце концов, он взглянул на Куроо и улыбнулся:
— Всё, что угодно. Я бы хотел узнать, что ты готовишь, когда тебе дают полную свободу творчества.
— Ты просто хочешь немного этих трюфелей, да? – улыбнулся Куроо.
Тсукишима засмеялся, пожимая плечами:
— Возможно. Но всё-таки решать тебе.
Куроо хотел бы взять в свои руки его ладони и вновь почувствовать тепло чужих пальцев, но лишь крепче прижал к себе трюфели, чтобы скрыть свои желания.
— Что ты думаешь насчёт крепов?
— Я люблю их, — усмехнулся Тсукишима и взглянул на Куроо так, что у него что-то сжалось в груди, — если они правильно приготовлены.
— Я жил в Париже девять лет, — возмущённо произнёс Куроо.
— Но это не значит, что ты умеешь их готовить, — заметил Тсукишима.
— Тц, я умею готовить чёртовы крепы, вот увидишь.
***
Ранним утром все пекари собрались на кухне Je sais pas, потому что Яку нужна была помощь со свадебным тортом, который он согласился приготовить для друга. Он хотел украсить торт ажурными завитушками, поэтому для начала заставил Льва тренироваться в нанесении сахарной глазури на пергаменте.
Чуть склонившись над столешницей, Лев смотрел на чистый лист пергамента и стёр пальцами с кончика кондитерского мешка капельку уже затвердевшей глазури. Яку велел ему написать что-нибудь с помощью айсинга, и теперь Лев вздыхал, склонялся над пергаментом и барабанил пальцами по столу, пытаясь придумать фразу. Внезапно в его голову пришла идея, и он принялся выводить большие круглые буквы.
— Готово! – произнёс Лев, и Яку отвернулся от миксера и, приподняв подбородок, прочитал фразу.
— Любой дурак может написать «С Днём рождения», — сердито высказался Яку. – Придумай что-нибудь другое.
Лев в ответ фыркнул и пышными завитушками написал: «Соси хуй».
Яку хихикнул, мотая головой:
— Осторожнее с выражениями, — сказал он с лёгкой ухмылкой, — иначе однажды ты пожалеешь о своих словах.
Лев усмехнулся и почувствовал, как по спине протянулся жар от его слов. Угрозы Яку иногда звучали так сексуально. Вероятно, потому что он сам по себе был таким. Иногда из-за этого Льву было сложно держать руки при себе. И однажды вечером он дорого заплатил за то, что «непозволительно» прикоснулся к Яку на кухне. Самому Мориске тоже нравилось преподносить уроки и строго следить за поведением Льва на работе… Но для Хайбы это было скорее поводом лишний раз спровоцировать Яку и проверить, как далеко всё может зайти.
Как выяснилось позже, не так уж и далеко, хоть Лев очень напрашивался на наказания:
— Мори, может, поедем сегодня к тебе?
— Я же просил тебя не называть меня так на работе, — нахмурившись, сказал Яку.
— Но тебе же нравится.
— Заткнись и возвращайся к работе, — резко сказал Яку, чуть покраснев.
Льву понравилось, как изменился цвет его щёк, и он уже хотел было что-нибудь сказать на этот счёт, но в кондитерскую вошёл Суга, держа в руках поднос с разными формами для торта.
— Я нашёл несколько размеров, — сказал он Яку, опуская поднос на стол перед Яку.
— Спасибо, — ответил Яку, проверяя тесто, а потом принялся рассматривать формы. – Свадьба будет небольшой, поэтому двух ярусов должно хватить. И в каждом по три-четыре слоя, наверное.
— Тогда нужно сделать шире базовый ярус, если ты хочешь высокий торт, — заметил Суга. – Ты ведь помнишь, что верхний ярус обычно снимают перед подачей?
— Ох, точно, — пробормотал Яку. – Тогда сделаем классический вариант с диаметрами 15, 23 и 30 сантиметром, а ярусы будут по 7 см в высоту, — Суга одобрительно кивнул, и Яку взглянул на Льва, который старательно вырисовывал глазурью ажурные узоры. – Ты всё слышал, обалдуй?
Лев оглянулся, случайно слишком сильно сжал кондитерский мешок — и глазурь оказалась повсюду. Он вскрикнул, бросил из рук конус и принялся скребком чистить столешницу.
Яку и Суга переглянулись, и второй засмеялся, разворачиваясь к выходу:
— Моя смена закончилась, удачи тебе, — произнёс Коуши, улыбаясь своим мыслям и снимая с себя фартук.
Лев сгрёб со стола весь испорченный пергамент и выбросил его в мусорку, а потом подошёл к миксеру:
— Кажется, уже готово, Мори.
Яку подошёл к нему, взглянул на замешивающееся тесто и выключил миксер.
— Принеси из кладовой ещё пергамент и выстели им формы для торта, — сказал Яку и, взяв ложку и зачерпнув ею немного жидкого теста, попробовал его, одобрительно себе кивнув.
— Будет сделано, — ответил Лев, собираясь уже уходить, но, оглянувшись, он увидел тонкую шею Яку, склонившего голову над миксером, и, не удержавшись, прикоснулся губами к нежной коже и уткнулся носом в мягкие каштановые волосы.
Яку вздрогнул и напрягся, ничего не говоря. Льву даже на минуточку показалось, что этот поступок сойдёт ему с рук. Пока Яку, покрасневший от смущения и злости, не развернулся.
— Уже ухожу! Сейчас всё принесуууууу, — нервно произнёс Лев, отходя от него подальше.
***
— Что случилось с рукой Льва? – спросил Куроо Яку, чуть пихнув его локтём. Левая ладонь Льва была перевязана, и он каждую свободную секунду приподнимал край повязки и поправлял её, а потом, вздрогнув, хмуро опускал руки.
Яку взглянул на него, довольно усмехнувшись, и чуть наклонил голову, поедая намотанную на вилку пасту:
— Я ткнул в неё ложкой.
— Эм? – моргнул Куроо, чуть отклонившись назад. Он взглянул на Льва и, всё-таки почувствовав внутри беспокойство за собственных сотрудников, спросил: — Почему ты это сделал? – и добавил с большей тревогой: — Что же он натворил?
— Он был непослушным, — ответил Яку, поддевая вилкой кусочек курицы.
— Я ничего не понимаю, — в замешательстве произнёс Куроо, вспоминая, что заметил на ладони Льва рану. – Скажи хотя бы гипотетически, что такого мог сделать Лев, чтобы ложка стала настолько опасным предметом?
— Слушай, — резко выпалил Яку, — с этим идиотом возможно всё, даже не гипотетически, — при этом его «идиот» звучало также, как если бы кто-то другой сказал «милый», «дорогой» или «любимый».
— Но как у тебя получилось оставить ему такой сильный порез?
— Что угодно может сломаться, если приложить достаточно усилий, — Яку закинул в рот кусочек курицы и кратко кивнул.
— Ты стал таким жестоким со времён старшей школы, — чуть отстранившись, сказал Куроо.
— Я такой только с ним.
— Слава богу, — прозвучал облегчённый выдох.
Позже Куроо приступил к отработке нового дегустационного меню, над которым он уже давно думал. Всего он составил четырнадцать блюд с разным вкусом и текстурой, к которым ещё нужно было подобрать вино. Он хотел, чтобы всё получилось великолепно, по-новому и инновационно.
— Кай, подойди сюда, — позвал он, выпрямляясь и рассматривая блюдо на тарелке.
— Qu’est-ce que c’est? [Что это?] – оглянулся Кай, стоя у своей станции.
— Я придумал закуску.
Кай недоверчиво нахмурился и взглянул на Куроо, как на безумца.
— Quoi? [Что?] – спросил Куроо, смеясь. По тарелке расплылась смесь из зелёного оливкого масла и лимонного соуса, а по центру, покрывая белый взбитый сыр Пармезан, были рассыпаны маленькие гренки. Тонким дополнением стал пышный листик салата-латук, аккуратно положенный сверху. – Это салат, — восторженно произнёс он.
— C’est stupide [Это глупо], — помотал головой Кай. – В мире существует салат Цезарь, и он прекрасен, — он замолчал, задумавшись на секунду. – У нас даже в меню его нет, так что не издевайся над уже идеальным рецептом. Что с тобой вообще не так, а?
— Ты просто не способен понять всю мою гениальность, — усмехнулся Куроо, махнув рукой.
Кай хмыкнул и, покачав головой, вернулся к своему столу.
— Бокуто! – позвал Куроо, надеясь на его поддержу.
Котаро даже не отвлёкся от разделки большого, резко пахнущего куска мяса:
— Бро, это просто салат, не выдумывай лишнего.
— Глупцы! – обиженно произнёс Куроо.
***
Суга попробовал открыть ключом дверь запасного выхода только для того, чтобы понять, что она уже открыта. Он обеспокоенно нахмурился, уже представляя, как вандалы разворотили за ночь всю кухню. И кто забыл закрыть дверь? Он вошёл внутрь, закрывая за собой дверь, и осмотрел ярко освещённую кухню, мысленно готовясь к тому, чтобы отбиваться от хулиганов или звонить Куроо со списком всего дорогого оборудования, которое было украдено.
Но на кухне оказался только Куроо, стоящий у стола так, будто уже отрастил на этом месте корни.
— Шеф? – спросил сразу Суга, а потом повторил уже громче, подходя ближе: — Ты в порядке?
Куроо выглядел так, будто все тридцать шесть часов смены он смотрел в бесконечный туннель, и теперь от нервного срыва его отделяли только две кружки кофе: красные впалые глаза, растрёпанные от постоянного ворошения волосы, разбросанные повсюду бумаги и заметки, на которых остались пятна от кофейной кружки и потёкших чернил.
— Суга, что ты тут делаешь? – искренне удивлённо спросил Куроо.
— Я пришёл на смену.
— Чёрт. Проклятье. Ты серьёзно?
— Конечно.
— Я так ничего и не придумал, — он снова проклял всё вокруг и начал раздражённо сгребать в кучу свои бумаги. – Прошло уже несколько дней, а прекрасные рецепты новых блюд будто избегают меня.
— Хмм, — Суга наблюдал, как он прибирается, как его руки трясутся то ли от усталости, то ли от беспокойства. Ему было знакомо это состояние, когда слишком напряжён из-за количества кофеина в организме и не можешь уснуть, как бы долго ты ни спал до этого. Практически каждый повар и пекарь проходит через это однажды. – Не хочешь помочь мне с выпечкой? – предложил он.
Куроо обернулся, натягивая легкую улыбку на своё бледное лицо:
— Я так давно ничего не выпекал, — произнёс он, глубоко вздохнув.
— Это довольно терапевтично.
— Да, пожалуй, только дай мне прибраться.
Суга улыбнулся и пошёл переодеваться в раздевалку, а потом подготовил к работе несколько упаковок муки, достал необходимые весы, мерные стаканы и кувшины и притащил из кладовой горы мисок, плоских сковородок и прочей посуды. К тому времени, как он надевал свой фартук, Куроо уже пришёл в кондитерскую, повязывая на голове красную бандану, чтобы волосы не лезли в глаза. Он всё ещё выглядел убитым, но теперь он хотя бы знал, что нужно делать.
— Я планировал испечь, наверное, сто пятьдесят багетов, немного пышек, возможно, семьдесят пять булок пшеничного хлеба и немного русского ржаного хлеба, который отлично подойдёт для того нового фасолевого супа, который ты внёс в меню в качестве эксперимента, — Суга загибал пальцы, называя каждый пункт своего плана. – Может быть, мы успеем заготовить тесто для пасты, а Лев его порежет, когда придёт. Как думаешь, может, ещё немного булочек испечь?
— Звучит здорово, — кивнул Куроо. – Я тебе полностью доверяю. Считай меня сегодня просто дополнительной парой рук, а не шефом.
Суга довольно улыбнулся. Он загордился собой, чувствуя, что ему полностью доверяют выпекать все возможные хлеба для Je sais pas. Более того, сам Шеф-повар позволяет ему делать всё, что он считает нужным, пока ресторан не страдает от нехватки выпечки. Он мог экспериментировать с пропорциями, выдумывать странные сочетания и новые рецепты пасты, а Куроо внёс бы это в меню в качестве специального предложения, чтобы его творения не пропали даром и не испортились.
— Я слышал, что раньше ты часто пёк французский хлеб, так почему бы тебе и сейчас не взяться за него? Начнём с тридцати килограмм муки, а потом увидим, нужно ли ещё.
— Ты безумец, Суга, — засмеялся Куроо.
— Поэтому ты меня и нанял, — ответил он, доставая из-за занавески огромную миску и оставляя её на столе.
Куроо усмехнулся и, набрав тёплую воду в большой кухонный миксер, добавил туда дрожжи, чтобы они начали оживать и вспениваться, пока он будет взвешивать нужное количество муки.
— Как поживает Эксо?
Суга заглянул в миску, полную живого, набухающего теста, и ткнул в него пальцем, прежде чем отрезать кусок размером с его руку.
— Она всё ещё растёт, дрожжи делают своё дело.
Эксо – имя для стартера – хлебной закваски, – которое Суга придумал, исковеркав полную версию слова exorsus, означающее начало чего-либо. Кажется, это слово он услышал ещё в колледже, когда только начал выращивать закваску. Эта смесь прошла с ним колледж, смену двух мест работы – и в целом у них набирается уже пять лет совместной жизни. Суга заботиться об этом тесте, как о драгоценном питомце, и ставит его на первое место в любых своих отношениях, даже в текущих, с Даичи, с которым они уже около года вместе. Все на кухне знали, что к Эксо прикасаться нельзя, иначе придётся отвечать жизнью перед Сугой и его острым зазубренным ножом для хлеба.
— Сколько она уже весит?
— Хм, думаю, где-то девять килограмм.
— Вау, — присвистнул Куроо, — твоё дрожжевое тесто – лучшее, что я когда-либо видел, поэтому не забывай его радовать и подкармливать, ладно?
Суга кивнул и, подкормив Эксо ежедневной порцией муки и воды, спрятал миску с тестом в его специальное место под столом. После этого они работали в тишине. Куроо вспоминал старые парижские рецепты приготовления хлеба, которые он перенял от своих шеф-поваров. Он замешивал тесто, пока оно не стало липким, а затем раскатывал его вручную, чтобы по мягкости и эластичности прочувствовать, что клейковина уже готова. Он по какой-то давней привычке скручивал багеты, делая их одинаковой длины, и выкладывал их на ткань для расстойки. Куроо сделал тридцать, потом сорок, потом пятьдесят багетов, не останавливаясь, с головой погружаясь в работу.
Суга тоже окунулся в выпекание, на глаз формируя ровные круглые лепёшки теста, уверенный и без весов в том, что они идеальны. Потом он замешал тесто для чёрного, ярко пахнущего ржаного хлеба, который был одной из его любимейших выпечек из-за его пьянящего аромата и манящего вкуса. Кухня наполнялась запахами летнего солнца и деревенского спокойствия.
Заготовки уже томились в печах, излучающих жар и мягкий запах выпечки, а Куроо с Сугой попеременно занимались тем, что отскребали прилипшее к миксерам тесто и вручную их отмывали.
Когда время перевалило за шесть утра, Куроо молча вышел из кондитерской, оставляя Сугу одного наблюдать через стекло огромной печи за тем, как запекается на тесте корочка, как выпечка расцветает и поднимается, источая восхитительные ароматы. Жар от печи обжигал его лодыжки, но он не мог остановиться, нашёптывая будущим булочкам: «Давайте, дорогие, вы справитесь. Осталось совсем чуть-чуть, ну же». Практически все на кухне разговаривали со своей едой, даже если они не хотели этого признавать, но пекари… Пекарям приходилось полностью доверять своим творениям, потому что их выпечка делает основную часть работы без их участия; они не могут что-либо изменить, когда заготовки уже отправились в печь. Они могут только молиться и нашёптывать слова любви печи, ингредиентам и тесту, убеждая их быть послушными и превращаться во вкусный хлеб.
Куроо вернулся, неся в руках две тарелки с запечённой ветчиной и яичницей, как раз тогда, когда Суга доставал из печи и ставил на охлаждающую стойку противни, поблагодарив их за отличную работу. Суга взял со стойки две горячие лепёшки, даже не поморщившись: он постоянно так делает, и его пальцы уже покрылись мозолями, из-за которых он не чувствует боли. Он присел за стол напротив Куроо, протягивая ему лепёшку, и надломил свою, вдыхая жар и мягкий аромат.
— Спасибо за завтрак, — сказал Суга, окуная кусочек хлеба в желток. – Очень вкусно.
— Всегда пожалуйста, — кивнул Куроо. – Я собираюсь съездить на рынок, составишь компанию?
— Может, тебе лучше поехать домой и выспаться?
— Я подремлю пару часов, когда мы вернёмся.
— Ладно, — согласился Суга, зная, что Куроо поедет в любом случае: с ним или без него – а он любил рынки, запах свежих фруктов и вдохновение, которое они дарили. – Только дай мне сложить весь хлеб на хранение прежде, чем мы поедем.
— Но сразу закончим с завтраком, — ответил Куроо, отламывая кусочек ветчины.
Спустя несколько часов, когда они уже вернулись с рынка, и большая часть поваров пришла на смену, Суга подошёл к Каю и Бокуто, просматривающим меню на сегодня.
— Хэй, парни, — сказал он, закидывая на плечо свою сумку. – Вам следует знать, что Куроо вырубился в подвале не мешках с мукой.
Бокуто непонимающе моргнул, а потом засмеялся:
— А я думал, что он опаздывает.
— Нет, — Суга помахал головой, — думаю, он не уходил отсюда со вчерашнего утра. Разве что мы съездили на рынок утром. Я сегодня рано пришёл на смену, а он тут работал над дегустационным меню.
— Это уже одержимость какая-то, — помотал головой Кай.
— Он просто страстный в своём деле, — исправил его Суга, мягко улыбаясь. – Просто дайте ему немного поспать. А потом разбудите и запихните в него немного еды перед обслуживанием.
Бокуто облокотился на стол, глядя на дверь в подвал:
— Конечно. Спасибо, Суга. Мы позаботимся о нём.
— Спасибо. Удачной смены вам. И не забывайте подавать моё мороженое.
— Ты сделал мороженое? – улыбнулся Бокуто. – Где оно?
— В морозильнике, конечно же. Там чернично-медовый микс. Думаю, Яку приготовит какое-нибудь пирожное, чтобы подавать их вместе.
— Хммм… Это нужно попробовать прежде, чем нести в зал посетителям, — Бокуто просиял, как довольный ребёнок, с восторгом думая о чудесном десерте, прячущемся за дверцей морозильной камеры.
— Только оставь что-нибудь гостям, — махнул им Суга, выходя из кухни.
***
Докуривая уже третью сигарету за несколько минут, Бокуто подошёл к бару, где работает Акааши. Сегодня вечером Куроо немного смахивал на безумца. После того как они с Каем вытащили его из подвала, он работал, как и положено: завершал оформление блюд и распоряжался заказами – а потом Кай отвёз его домой и уложил спать. Но Бокуто уже не раз видел людей на грани нервного срыва, и с Куроо это произошло как-то слишком быстро, буквально за пару дней с тех пор, как он получил ответ от критика. Шеф накручивал себя, и было видно, что повторный визит критика значит для него гораздо больше, чем он пытается показать. Бокуто беспокоился за него, и это проявлялось в его возросшей тяге к курению – теперь идея бросить курить спряталась где-то далеко на задворках памяти. Он хотел бы это изменить, но сейчас для него было важнее хорошо выполнять свою работу, а без сигарет всё шло как-то не так.
Затушив последнюю сигарету, Бокуто зашёл в бар и, протискиваясь через толпу, добрался до барной стойки. К его удивлению, там работал Алек:
— Хэй, — сказал он, навалившись на деревянную столешницу, — не знаешь, где Акааши?
Алек взглянул на него, пожал плечами и передал пару бокалов пива другим посетителям.
— Нет. Он отпросился на сегодня. И ещё на несколько следующих дней. Наверное, нашёл работу получше. Круто, что здесь есть другие люди, которым хочется зарабатывать деньги, — колко сказал он, видимо, злясь, потому что ему приходится работать две смены.
— О, — нахмурился Бокуто, чувствуя резкость в его голосе. – Ладно, отлично. Спасибо тебе.
Он вышел из бара так же быстро, как зашёл, и, борясь с желанием закурить очередную сигарету, облокотился на стену и набрал номер Акааши.
Звонок остался без ответа. Он или спит, или игнорирует Бокуто.
Он глубоко вздохнул – ненавидел, когда Акааши его игнорирует. Кейджи периодически не отвечал на его звонки на протяжении дня-двух, и Бокуто такое отношение очень расстраивало. Это заставило его всё же закурить по пути к такси. Когда он уже почти заходил в свою квартиру, телефон зазвонил:
— Привет, — сказал Бокуто в трубку. – Надеюсь, я тебя не разбудил.
— Нет, — хрипло пробормотал Акааши, — Я не спал.
Бокуто запнулся, услышав, как на другом конце провода Акааши тяжело сглотнул слёзы, и запаниковал. Сейчас было три ночи, но он смог бы добраться до его дома минут за сорок.
— Что-то случилось? Я могу приехать…
— Нет, — быстро прервал его Акааши и всхлипнул. – Не надо, прошу. Я сейчас не дома. Просто… — пробормотал он, тяжело сглотнув. – Просто поговори со мной? Пока я иду домой.
Бокуто стало паршиво от того, что Акааши практически рыдает ему в трубку, а он не может оказаться рядом, чтобы утешить его.
— Подожди, ты ведь не собираешься в одиночестве идти домой?
— По-другому никак ведь.
— Это же Нью-Йорк, здесь опасно.
— Именно поэтому я разговариваю с тобой по телефону, — усмехнулся Акааши. – Защитишь меня, если что, хорошо?
Бокуто встал у своей двери и, съехав по ней вниз, уселся на пол, прижимая телефон к уху.
— Окей… Ладно… Расскажи мне, что случилось.
— Я не хочу, — тихо произнёс Акааши. – Лучше расскажи, как прошёл твой день.
Бокуто ударил себя кулаком по ноге, раздражённый тем, насколько Акааши порой скрытный. Он знал, что у него проблемы. Чёрт, да у всех есть какие-то проблемы. Нет никаких причин быть таким замкнутым.
— Нет, Кейджи, ты ведь чем-то расстроен. Расскажи мне.
— Я не хочу. Прошу, только не сейчас, — его голос стал таким слабым, опустошённым.
Бокуто сдался. Он рассказал про свой день в мельчайших подробностях. Про то, как рано ему пришлось идти в спортзал, чтобы позаниматься самому перед тренировкой с Хинатой. Шоё отлично справлялся с упражнениями, у него отличная выносливость, а ноги – его сильнейшая часть тела, что очень впечатлило Бокуто. Он рассказал Акааши, как они с Каем нашли в подвале Куроо, свернувшегося, как кот, на мешках с мукой, и как им пришлось тащить его наверх, заливать в него кофе и влепить ему пощёчину, чтобы он наконец проснулся. Ладно, здесь Бокуто приврал: ни одна щека не пострадала, хотя Яку пытался. Смена была ужасно дикой, повсюду кричали люди, Куроо разбил несколько тарелок, но никто не сказал и слова, все просто быстро готовили на лету новое блюдо. Из хорошего: за вечер не было ни одного возврата от недовольного посетителя из зала. В какой-то момент Бокуто заметил, что на другом конце линии стихли звуки машин, а ещё через пару минут он услышал, как Акааши открывает входную дверь и поднимается в свою спальню. Он тихо сидел, слушая, как Бокуто рассказывает про своё маленькое путешествие в бар и длинную поездку домой на такси.
— И вот, теперь я разговариваю с тобой по телефону, — закончил Бокуто.
— Хах, спасибо тебе. Я уже дома.
— Хорошо, — Бокуто запнулся, отколупывая катышки со своих штанов. – Не хочешь теперь рассказать, что у тебя произошло?
— Нет. На самом деле, мне уже пора. Нужно выспаться.
— Я беспокоился за тебя, — спокойно произнёс Бокуто, хоть внутри ещё чувствовал негодование.
— Не стоит. Правда. Со мной всё в порядке. Увидимся, — сказал Акааши, с такой твердостью, которую Бокуто раньше не замечал, а потом бросил трубку прежде, чем Котаро смог что-то сказать.
Бокуто, нахмурившись, смотрел на тёмный экран телефона и сжимал его крепче, борясь с желанием швырнуть его в стену. Вместо этого он раздражённо откинул голову назад, ударившись ею о дверь. С Акааши произошло что-то плохое, но он отказывался признаваться в этом Бокуто. Это его одновременно печалило и бесило, и Бокуто хотелось бы прямо сейчас поехать к нему выяснить, что случилось, чтобы придумать, как это исправить. Акааши не хотел ничего рассказывать, а для Бокуто это было очень мучительно, потому что он, считая себя защитником и заботливым партнёром, хотел, чтобы у Кейджи всё было идеально.
Но сейчас он очень устал: голова кружится, а глаза едва удаётся открыть. Ему нужно поспать. И он надеялся, что на другом конце города Акааши тоже крепко уснёт. И, может быть, завтра всё наладится.