Проснувшись совершенно разбитой, Ада некоторое время просидела на кровати, осоловело хлопая глазами и пытаясь собрать мозги в кучу. 

Спала она, мягко говоря, не очень. Пол ночи промучалась от разъедавшей внутренности тревоги, которую она, как ни храбрилась, не смогла побороть, пол ночи — от кошмаров. Которые, видимо, разнообразия ради, на этот раз были не о её смерти, а о жизни. Дальнейшей.

Вчера она, конечно, толкнула сама перед собой какую-то пародию на вдохновляющую речь, попытавшись убедить себя, хотя бы на время, что всё обязательно образуется, но...

Заниматься самообманом Ада никогда не умела. 

Она прекрасно осознавала, что в будущем её вряд ли ждёт что-то помимо кромешного пиздеца, и, вероятно, она не переживет даже Лондонских бомбёжек, что уж тут говорить о более дальних сроках...

Одна только мысль о всем предстоящем почти доводила её до панической атаки.

...и именно поэтому Ада приняла волевое решение думать об этом как можно реже (в идеале — не думать вообще), и в целом решать проблемы по мере их поступления.

Единственная, по ощущениям, оставшаяся клетка мозга противно зашептала, что игнорирование проблемы эту самую проблему не решит, но Ада безжалостно её заткнула.

Ей... ей, в конце концов, было только семнадцать. 

Она ещё даже не вступила толком во взрослую жизнь. 

Она... все ещё оставалась маленькой девочкой, прячущейся от монстров под прабабушкиным одеялом.

Ада непонятно хмыкнула. 

Заниматься самообманом она никогда не умела, хоть и делала это на протяжении всей своей жизни. 

И даже более того — собиралась продолжать.

В конце концов, она никогда не была достаточно сильной, чтобы изменить в своей жизни хоть что-нибудь. Ничего другого, кроме как продолжать пытаться обманывать себя ей и не оставалось.

***

Собиралась Ада в какой-то прострации. 

Надела аккуратное темно-синее, за неимением черного, платьице, несколько узковатое в плечах. Подвязала ленточкой косу и перекинула ее через плечо. Обула явно не новые ботиночки. 

Она, сиротливо пристроившаяся в углу коридора, прижимающая к груди потрёпаный чемоданчик, наверняка выглядела чрезвычайно трогательно, будто картинка с полотна какого-нибудь художника-портретиста. 

Во всяком случае, Ада на это надеялась. Как и на то, что персонал приюта купится на грустное милое личико, и, как минимум, не будет сильно кошмарить. Как максимум — отвесит пару плюшек.

Впрочем, вряд ли — всяких трагически осиротевших детишек они, скорее всего, и так видели на каждом шагу, и крайне сомнительно, что они обратят какое-то особое внимание на очередного. 

Но это не значит, что она не хотела хотя бы сделать вид, что это, возможно, сработает.

Очаровательно-хмурое (так ведь выражались все эти сходящие по детям с ума мамочки?) выражение лица ей даже не пришлось играть. С самого утра её не отпускал лёгкий мандраж, только подкрепляемый каким-то непонятным предчувствием. Было тревожно.

Наконец, пришла её сопровождающая, представившаяся Анной Уилтшир, полная энергичная блондинка лет тридцати-сорока. На вид — типичная мамочка, из разряда тех, что Ада как раз недавно поминала. 

Данный вывод, кстати, подтвердился мгновенно. Выяснилось, что миссис Уилтшир — членша местного женского клуба и мать целых троих детей, которых ей, видимо, показалось мало, так как помимо заботы о них женщина решила ещё и взвалить на себя волонтёрство в ближайшем приюте.

Таких людей Ада, если честно, никогда не понимала (камон, женщина, тебе своих проблем мало?), но искренне уважала, и жаловаться, тем более, не собиралась. 

Да и вообще, кто в здравом уме будет жаловаться на что-то, только приносящее ему выгоду?

Какая-нибудь совершеннейшая дура, каковой Ада себя не считала, а потому послушно шла за женщиной и слушала её нескончаемое щебетание, в данный момент в красках описывающее её, Ады, будущую несомненно замечательную жизнь.

***

— Ну, вот мы и пришли, юная мисс! Приют Вула, твой новый дом. Тебе обязательно понравится.

На этих словах в голове Ады вдруг что-то неприятно царапнуло, но она списала это на явное несоответствие того, о чем ей рассказывали, с тем, что она видела сейчас своими глазами. Описывали ей чуть ли не курорт, а вручили максимум санаторий "Белочка", толком не ремонтировавшийся с советских времён.

Нет, на глазах здание не разваливалось, всё было не настолько плохо... 

Дело было в атмосфере.

Приют, находившийся в и без того не богатой на яркие краски Англии, видимо, решил возвести эту серость в абсолют. По крайней мере, ни чугунные ворота, ни голый и пустой, без единого растения, дворик, ни само здание приюта, квадратное и на диво унылое, — ничто из этого не вызывало никаких чувств, кроме гнетущей тоски и безнадёги.

У нормальных людей, по крайней мере. Ада же ощутила лёгкий прилив ностальгии — обстановка немного напоминала старый район её родного Залупинска. 

— Давай, юная мисс, — заторопилась миссис Уилтшир, — осмотришься немножко позже. Сейчас нам нужно быстренько занести твои вещи в комнату и успеть на завтрак.

Услышав про завтрак, так до сих пор не поевшая Ада заметно приободрилась. Еда — это хорошо. Оставалось только надеяться, что хотя бы на вид она будет получше, чем сам приют. 

Женщина и девочка прошмыгнули мимо неприметной будки охранника, и быстрым шагом двинулись по коридорам. Каблучки миссис Уилтшир бодро и весело цокали по безрадостной черно-белой плитке, создавая нехилый такой диссонанс. 

Ада, по пути беспрерывно крутящая головой, подметила, что чем дальше они шли, тем хуже становился ремонт. Не критично, но для намётанного взгляда вполне заметно. 

Остановились они у простой деревянной двери с табличкой с номером 19.

— Вот, твоя новая комната. Заходи скорее, ставь куда-нибудь чемодан и побежали кушать, — энергично улыбнулась миссис Уилтшир.

Ада открыла дверь и быстро осмотрелась. Комнатушка была крохотной, размером с лестничную клетку ее старого дома. Стены до середины были выложены красным кирпичом, выше — выкрашены бежевой краской, кажется, того же оттенка, что и в больнице. Общая обстановка — железная кровать, одиночная парта у окна, стул и шкаф. 

Ада облегчённо вздохнула, уголки её губ медленно поползли вверх. Кажется, жить она будет одна. Какая прелесть. После пары месяцев жизни в общей палате больнички она была рада любому личному пространству, даже такому небольшому. 

Ада кинула чемодан на кровать, и вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Ещё пара минут почти беготни по коридорам — и она в столовой.

Помещение было просторным, и, на удивление, светлым, насколько позволяла погода. Полы были покрыты уже чисто-белой плиткой, стены — частично кирпичом, частично — бежевой, уже начинающей серьезно надоедать, краской. Почти всё пространство занимали длиннющие столы, за которыми сидели дети, Боже, помогай, целая уйма детей.

Ада нервно сглотнула.

Извините, она, кажется, передумала здесь жить, можно обратно в больницу?..