«Холод от осколков витражных стекол, о которые рискую порезаться насмерть», — снова знакомый голос, приглушенный металлической преградой… « Да ты весь горишь! Это, должно быть, из-за того, что я рядом?»

И те же фразы, словно нож по сердцу, из уст Дазая, и его умиротворенное выражение в первую встречу на побережье, и его внимательный взгляд с потаенной тоской.

«Как ты?..» — реакция на названное имя в кафе, будто страшное откровение для Дазая — как то, что он боялся услышать.

Падение в море восемь лет назад; знания о том, чего не мог знать человек двадцать первого века; бесспорно то, что кочевник и Рэй один и тот же человек. А Дазай? Неужели реинкарнация? Нет.

Чуя шумно вдохнул, как впервые в жизни, и открыл глаза. Он не умер, но как так получилось? Его окружала привычная обстановка квартиры Дазая, он лежал на его постели и в его вещах, в которые когда-то переодевался. Чуя задрал свитер — никакого намека на ранение и даже крошечного шрама не осталось. Не могло же всё произошедшее ему попросту присниться? А если лишь привиделось, то сколько же он времени провел в бреду?

Квартира была пуста, но в ванной валялась прежняя одежда — разорванная и окровавленная, и пока других доказательств, что Чуя не тронулся рассудком, не нашлось. Оставалось довольствоваться косвенными доказательствами и ждать, к счастью, не слишком долго.

С наступлением сумерек сначала хлопнула входная дверь, затем щелкнул выключатель на кухне и послышалось шуршание бумаги — Дазай, похоже, перед возвращением заходил в магазин. Он поставил пакет на пол, а сам изможденно уселся за стол и только тогда заметил застывшего на пороге Чую.

— Ничего не хочешь мне рассказать? — тот нарушил молчание, которое длилось не больше минуты, но показалось вечностью на раскаленной плите. Дазай отрицательно мотнул головой. Не желал говорить? Плевать! Зачем тогда так пристально и выжидающе смотрел, будто хотел прожечь взглядом-лазером?

— Почему ты вернулся? Я ведь отпустил тебя, — устало произнес он.

— Не отпустил, а прогнал. Это совсем другое.

— После моего отказа от клятвы ты должен был полностью переключиться на поиски Кёки и заставить ее тоже освободить тебя. А после забыть обо всём, что случилось тут, и продолжить жить в своем мире. Если мы не можем быть счастливы здесь, то у тебя есть шанс стать счастливым там, куда скоро вернешься.

— Заткнись! — Чуя ударил по стене, и та разошлась трещинами, а внутри что-то осыпалось. — Какая ты всё-таки мразь! Почему не признался честно? Ты до сих пор… — он шумно втянул воздух сквозь зубы. — Ты по-прежнему лжешь и изворачиваешься. Почему ты решаешь всё единолично и не уважаешь мнение другого человека? Считаешь меня слишком глупым? Да о чем я?! Конечно, считаешь! По-твоему, я тупица, который не умеет думать. Заявил, что я тебе надоел и не нужен, как тому парню в маске, который якобы обманул и сбежал от меня, и решил, что мне этого достаточно. Достаточно, чтобы забыть и начать новую счастливую жизнь. А я не хочу! Я не буду ничего начинать, а ты как будто не понимаешь этого, забыл или, может, никогда не знал. Тебе нечего сказать, что ли?

Дазай снова промолчал, и отсутствие реакции было самой страшной пыткой. А может, это Чуя ошибся? Фразы — совпадение и только. На Дазая не действуют способности эсперов и Узел времени Хэнкока не исключение.

— Сколько тебе лет? — упавшим тоном спросил Чуя. Снова ощутил себя обманутым, но теперь одурачил его не кто-то чужой, а сделал это он сам.

— Тридцать. Могу документы показать.

— Мне не интересны поддельные бумаги. Значит, восемь лет назад тебе было столько же, сколько сейчас мне, и ты свалился в океан, пробудив Дагона. Неужели было столько шума, что аж морской божок очнулся от векового сна? — Чуя недоверчиво прищурился, на что Дазай лишь пожал плечами: врал и не краснел. — Ты обнуляешь чужую способность, но всегда ли? Например, если ты без сознания или вообще не дышишь?

— Это гениально, — шепотом протянул Дазай. Не ясно, издевался или говорил всерьез, но глаза загорелись лихорадочным блеском. — Если я умру, то есть остановятся процессы жизнедеятельности, то и дар исчезнет. Я знал об этом, но искал другие пути. Я продолжал искать постоянно, не прекращая и тогда, когда видел и понимал, что всё бесполезно, все эсперы мира бесполезны, никто не управляет временем, как делал Хэнкок. Но ты прав, и мы можем испробовать этот метод.

Вот, что значили приписки «бесполезен» в досье каждого одаренного. Впрочем, вопрос, зачем составлялись подробные характеристики и сколько на это ушло времени, оставался открытым. Очевидно, что информация копилась очень давно. Для чего же Дазай начал искать того, кто владеет хронокинезом, задолго до встречи с Чуей? Не потому ли, что знал о нем, живущем в далеком девятнадцатом веке?

— Какой еще метод? — испугался Чуя. Совсем не к теме смерти он хотел подвести диалог, но кое-кого она манила, как магнитом. — Нет-нет, не продолжай! Не собираюсь выслушивать подобные рассуждения. Лучше ответь еще на один вопрос. Почему ты назвал мои глаза осколками витражных стекол?

— Они яркие, но чертовски холодные и колючие.

— Это с каких пор они такие? — Чуя раздраженно хмыкнул, решительно пересек комнату и приблизился к Дазаю, не сводя с него сурового взгляда. Что тот предпримет? Передумает, отшутится или, может, скажет наконец правду?

— Всегда были, — прозвучало усталым голосом. Значит, продолжит лгать. Может, еще не время для раскрытия всех карт, пусть его и осталось ничтожно мало?

— А если это не стекло, а согретая огнем озерная гладь? — Чуя наклонился, едва-едва соприкоснувшись с губами Дазая. — Хочешь убедиться?

Он сам был не против удостовериться кое в чем, развеять последние сомнения, понять, что тогда на побережье встретил того, кого должен был найти. Не отстраняясь ни на сантиметр и не позволяя Дазаю отпрянуть, удерживая рядом, он потянул того за собой, расстегивая пуговицы и освобождая от рубашки, стаскивая с себя старый потрепанный свитер и теряя его где-то по пути в спальню.

— Зачем это тебе? — Чуя подцепил край бинта на руке Дазая и сразу ответил: — Скрываешь шрамы, так? — Белая лента сделала виток и легко распустилась. Чуя прикоснулся губами к запястью Дазая и хитро улыбнулся: — Ты еще скажи, что стыдишься их. Откуда они?

— Я люблю развлекаться самоубийствами, ты знаешь, — задумчиво проговорил тот.

— Ты величайший лжец из всех, кого я встречал. Эти тряпки не нужны, не прячь от меня шрамы, я хочу всегда их видеть. — Дазай недоуменно вскинул брови, обескураженно наблюдая за Чуей, который разматывал бинты и целовал постепенно открывавшиеся руки, будто не желал оставлять ни крошечного участка без внимания. — Да, они мне нравятся, как всё остальное в тебе. Они часть тебя, не прячься от меня никогда.

Дазай не успел опомниться от бессвязного лепета Чуи, как тот опрокинул его на спину и навалился сверху, прижимая еще крепче поцелуем сперва в губы, следом по линии скул, в шею, опускаясь к плечам. Там начиналась почти незаметная, стертая временем полоса и пересекала грудь. Суицид? Ага, конечно, если попытаться разрубить себя пополам, именно таким будет след. Он получил рану в одной из потасовок, когда по юной глупости столкнулся с вооруженным саблей врагом, но никогда не признается. И сейчас, когда кончиком языка Чуя провел по контуру шрама, вздрогнул, словно касание задело оголенный нерв, и прошипел:

— Подожди.

— Я каждый раз боялся, что ты умрешь. Тогда и сейчас. Ты такой беспечный, уязвимый, и когда-нибудь твоя змеиная изворотливость подведет, если попадется слишком сильный противник, — Чуя обеспокоенно бормотал без умолку, лишь изредка прерываясь, чтобы поцеловать.

— Не подведет. Остановись на минуту, пожалуйста.

— Не могу ждать, ненавижу медлить, ты же знаешь!

Разумеется, Дазай из двадцать первого века не знал о нетерпении Чуи, но ему не хватило духа возразить — и так чересчур много обмана. Он ни за что не признается, но слова отныне не имели значения. Чуя видел доказательства: помнил историю почти каждой старой раны. Как он мог прежде быть столь глупым и слепым?

— Да подожди же ты! — настойчивый тон на секунду остудил страсть поцелуев. — У меня кое-что есть специально для такого случая.

— Что? — Чуя нахмурился, когда Дазай с невероятной легкостью выбрался из казалось цепких объятий и скрылся за порогом комнаты. Он будто обладал тайными приемами, непостижимыми и невидимыми глазу, так что удержать его было невозможно. Может, и впрямь нет на свете никого изворотливей? Чуя ударил кулаком по кровати. — Эй, меня бесит это в тебе! Что еще выдумал? Не буду тебя ждать. Я…

Он собирался идти следом, но Дазай уже вернулся. Ничего не изменилось, только сжимал что-то в руке. Приблизился, и Чуя дернул его на себя, снова повалил на кровать и уселся ему на бедра — теперь до утра не отпустит.

— Что это? — Чуя заметил прозрачный пузырек, выпавший из раскрытой ладони.

— Я ненавижу боль, а зная тебя… — голосом обреченного страдальца проговорил Дазай. Игра или искренность? Неужели мучался годами, но терпел? Зачем? Он вздрогнул, как от хлесткого удара, когда губы Чуи приникли к его губам.

— Прости, — горячий шепот в поцелуй вызывал новую дрожь. — Ты ранен из-за меня, тебя всегда ранили, потому что я не хотел прийти на помощь. Прости. Ты ничего не видел от меня кроме грубости и боли. Прости. Я не умею сдерживаться и не обещаю измениться, но я люблю тебя… Осаму… — Тот удивленно распахнул глаза. — Можно мне так тебя называть? — Дазай еле уловимо кивнул. — Ты ведь не безымянный. Больше нет. И я люблю тебя, люблю твое настоящее имя и всё-всё-всё в тебе.

Рывками, не заботясь о сохранности вещей, Чуя избавлял их обоих от оставшейся одежды, впивался в губы Дазая жесткими поцелуями и шипел от ответных укусов. Его руки и губы беспорядочно блуждали по столь желанному телу. Он целовал, лизал затянувшиеся давным давно раны, вбирал член Дазая в рот и стонал, когда сильные пальцы сжимались на затылке.

Мир собрался в единственном человеке, в одном моменте, дыхание перекрыло, как железной удавкой на горле, когда головку члена туго обхватили стенки ануса. Они ничего не обещали друг другу. Чуя вошел до упора. Дазай зажмурился и громко выругался — даже обильная смазка не помогла. Он тяжело и часто дышал, двигался в такт толчкам и ловил плавный ритм, что-то шептал и сводил Чую с ума. Реальность уносилась прочь, уступая место чему-то новому, чему-то старому и позабытому.

— Осаму!.. — с придыханием и трепетом срывалось с губ на пике оргазма. — Люблю тебя, Осаму!..

Стонать его имя в боли или наслаждении — предел желаний, за что Чуя с радостью отправился бы на смерть. Но сделает это позже. Пока же он уронил голову Дазаю на грудь, вдохнул его запах и медленно растворился в его крепких объятиях.

***

— Больно? — сидящий на коленях Дазая, Чуя провел ладонью вдоль его спины, задерживаясь возле лопаток, куда угодили ножи Коё.

— Ага. Акико не может помочь мне, как другим эсперам и простым людям, потому что умение исцелять — ее дар. Главное, что спасла тебя.

— А что бы ты делал, если бы не спасла?

— У Сакагучи есть яд. Полагаю, максимально безболезненно и красиво умереть именно так, — в голосе звучало торжество и не мелькнуло ни крошечной толики сомнений или грусти, а глаза по-особому блестели.

— Стоп! — резко оборвал его Чуя. — Я предупреждал, что не желаю слушать о твоих планах умереть. А как же агентство и мафия? Бросишь город на произвол судьбы?

— Справятся, — мягко возразил Дазай. — Ацуши займется Дагоном — я дал все инструкции. Что до мафии, то там есть Акутагава, который готов для управления корпорацией, и мой секретарь давно получила указания на его счет. Видишь, — улыбнулся он, — мне ничто не мешает уйти за тобой. Я не собираюсь жить без тебя, когда ты вернешься в свою эпоху. Получится у меня отправиться туда вместе с тобой или нет, не известно, но разлуки больше не будет. Бечевку Хэнкока я так и не смог найти. Существует ли она где-нибудь и в каком-либо столетии? Может, нет.

Они оба умрут. Почему, что бы они ни делали, финал оставался неизменным, не было ни единого проблеска надежды? Если уж умный и пытливый Дазай за несколько лет не отыскал решение, то Чуя и подавно не найдет за отведенные ему несколько дней.

Из кармана раздался раздражающий писк — как всегда невовремя.

— Ты что, мышей в дом приволок? — нахмурился Дазай.

— Это телефон. Старик дал, чтобы удобнее было поручать мне задания.

— Мой номер там есть? — он с любопытством вытянул голову, чтобы рассмотреть, что написано в присланном сообщении.

— Да, — буркнул Чуя, становясь всё смурнее. Ему хотелось провести побольше времени с Дазаем, но как назло ребята из его группы угодили в крупную неприятность и без него не справятся.

— А как я записан?

— Как-как? По имени, конечно.

— Дай посмотреть, — не унимался Дазай. Он поймал руку Чуи, который лишь чудом увернулся и отскочил, после чего отбежал на безопасное расстояние — к выходу из комнаты. Только тут заговорил:

— Я опаздываю, и вообще, не на что там смотреть: запись как запись. Пойдешь сегодня в агентство?

— Неа, буду весь день валяться на диване, бездельничать и ждать тебя.

Чуя радостно кивнул, одобряя план на день и внутренне сожалея о невозможности составить компанию, уронил взгляд на экран телефона с открытым списком имен, зацепился взглядом за надпись «Придурок» и решил, что ее следует изменить на настоящее имя Дазая. Знать бы еще, как оно пишется.

***

Проникнуть в кабинет инспектора оказалось проще простого, и Чую как будто бы здесь ждали: не задерживали ни на воротах, ни в коридоре. До странного легко. Беглый взгляд остановился на одиноко сидящем мужчине, который смотрел на посетителя сквозь стекла очков — без боязни, удивления, но с толикой любопытства. Так смотрели на него лишь однажды, когда он столкнулся с разотетой толпой неприкасаемых из гарема некоего богача — как на музейный экспонат.

— Не двигайся! Руки на стол! — Чуя за секунду оценил обстановку. Был наслышан о потайных кнопках вызова и не желал получить автоматную очередь в спину от подмоги.

— Так мне не двигаться или класть руки на стол? — губы инспектора дернулись в саркастичной улыбке. Тянет время или пытается вывести Чую из себя? В груди неприятно кольнуло от ощущения, будто это эксперимент над подопытной мышью, но смущение быстро уступило место жгучей ярости, от которой дрогнули стены.

— Положи руки на стол и замри!

Сакагучи немедленно подчинился, не перестав при этом заинтересованно рассматривать Чую, и от такого пристального внимания леденела кровь. В тысячу раз страшнее, чем взгляд Дазая. От того хотя бы понятно, чего ожидать, а полицейский двадцать первого века был неразрешимой загадкой.

Но Чуя не подопытная мышь, и не собирался церемониться с инспектором, неприязнь к которому росла с каждой секундой. Не хотелось иметь с ним никаких дел, но придется чуть-чуть потерпеть, им обоим потерпеть. Чуя толкнул стол, и тот врезался Сакагучи в ребра, ломая пополам, пригвождая к стене и выбивая сдавленный кашель.

— Позовешь на помощь, убью! — Чуя уперся ногой в край стола, нажимая сильнее. Сакагучи, несомненно, одаренный, но не силач, способный подвинуть пару тонн, потому он лишь беспомощно нависал над столешницей, вонзал в нее ногти и, щурясь, сверлил незваного гостя взглядом. Близорукость или ненависть? Очки сползли на кончик носа.

— Я где-то перешел дорогу мафии, что они прислали тебя? — с ноткой надменности сквозь боль прошипел Сакагучи.

— Нет, личная инициатива. — Странно. Разве босс портовой мафии не друг инспектору? С чего бы Дазаю натравливать на того убийц? Или они не такие уж добрые приятели? — Я могу разрубить тебя пополам.

— Но не сделаешь этого, потому что…

— Ты ответишь на мои вопросы. Дазай появился в Йокогаме восемь лет назад, в порту, необычно одетый и словно пришелец из далекого прошлого, разбудив Дагона. Расскажи, как это произошло? Он был без сознания?

— Да. Я ехал по заливу на катере, когда в море ударила молния и поднялись волны, как взрыв со дна. Он был непохож на других, почти мертв, то есть я посчитал его мертвым, но всё равно подобрал — не мог обычный человек вызвать столько шума. Выяснилось впоследствии, что он был отравлен стрелами, напоминающими иглы дикобраза, но, к счастью, хотя это весьма редкий растительный яд, у меня нашелся антидот. Однако я не пойму, — Сакагучи на полминуты замолк и вернул прежнюю проницательность взгляду. — Зачем тебе подробности, если ты знаешь, кто он и откуда?

— Знаю, — подтвердил Чуя, отпуская стол и возвращая ему нормальный вес. — Ты спас Дазая. Спасибо. Я благодарен, каковы бы ни были твои цели, даже если он для тебя лишь предмет исследований. Если когда-нибудь он попросит дать ему яд, откажи, а иначе, — он хмуро посмотрел на Сакагучи, — я вернусь и оторву тебе голову.

— С чего бы мне потакать глупым самоубийственным желаниям?

Чуя вздохнул, будто избавился от груза. Нет, камень с души не свалился, но стал значительно легче. Дазай не умрет от яда. Конечно, остается еще веревка, лезвие, океан и много способов уйти на тот свет, но, возможно, судьба и окружающие люди уберегут от них тоже.

— И еще кое-что напоследок, — задумчиво проговорил Чуя. — У тебя нет каких-либо документов с именем Дазая?

— А мне уже позволено двигаться? — зло процедил Сакагучи. Не дожидаясь ответа, он открыл ящик и швырнул на стол маленький белый прямоугольник — визитка.

Три незатейливых кандзи. Чуя поднял бумажку, случайно закрыв начало фамилии, и неосознанно прочел вслух, как во сне:

— Сай Джи…* — дыхание перехватило, словно кабинет взорвался в пламени. — Вот ублюдок!

Каждое слово было обманом, абсолютно всё и всегда. Прятки в доме таинственного толстосума, в который беглецы отчего-то пробрались без проблем, а после неисчерпаемые и столь же легко добытые запасы вина. Не бывает таких совпадений. Бессмысленная игра, которую Дазай вел всю жизнь и впутывал остальной мир, — зачем? Лекарство от скуки или острое желание поиздеваться над чужой наивностью? Или стремление помочь, не раскрывая личность.

Кажется, Чуя снова сломал дверь — что-то хрустнуло, когда он ворвался в квартиру. Плевать! Он достал телефон и, пока шел в гостиную, быстро пролистнул записную книгу. Полулежавший на небольшом диванчике Дазай встретил довольной улыбкой — никак опять замыслил гадость.

— Придурок, — Чуя выставил перед тем открытую страницу с номером Дазая. — Думаю, следует добавить «лживый».

— Что ты раскричался, малыш? — сладко проговорил Дазай, будто ярость Чуи его забавляла.

— И хватит меня так называть! — гнев набирал обороты. Он устал: от вечных игр, притворства, насмешек и снисхождения. — Отвратительно звучит. Если ты старше, что очень сомнительно, или немного выше, это не повод называть меня малышом.

— Всего лишь немного? — удивился Дазай. — Хм, например, было бы лучше, если бы я называл тебя коротышкой или недомерком? Это ведь немного обидно. А малыш — очень мило, по-моему.

Ладонь помимо воли хозяина вырвалась вперед, обрывая рассуждения Дазая на полуслове и затыкая хлынувшей кровью. Мобильник по-прежнему был зажат в ладони, усилив удар. Дазай ойкнул, невольно запрокинул голову и тут же закрылся рукой. Смотрел укоризненно, но зато замолк.

— Твоя разбитая физиономия — вот, что мило, — процедил Чуя. Он резко развернулся и зашагал прочь из гостиной. Уходил, однако, чтобы сразу вернуться, но волоча следом меч. Острие скрежетало по дорогому паркету, оставляя длинную царапину. — Твои родители были богатыми? — Чуя угрюмо глянул на Дазая.

— Ага, были, — кивнул тот, кривясь от боли и, вероятно, небрежного обращения с полом. — Но хоронить меня всё равно некому, если намерен убить меня. Подожди-ка, — голос едва заметно дрогнул, а сам Дазай в напряжении вжался спиной в диван, неотрывно наблюдая за Чуей. Пятиться некуда, бежать тоже, а меч уже завис над ним, грозя проткнуть. — Постарайся сделать это быстро.

— Постараюсь, — холодно отозвался Чуя. Он в последний раз пересекся взглядом с другим, открытым и доверительным взглядом, наполненным огнем. Без страха и сожалений. Они не смотрели на занесенный меч, рукоять которого Чуя крепко удерживал пальцами обеих рук. Так надежней. Он не промахнется. Он сделает то, что давно планировал.

Оружие стрелой полетело вниз, а Чуя рухнул на колено, сгибаясь и всем телом вбивая лезвие в пол так, что то скрылось наполовину. Паркет подернулся трещинами-паутинами.

— Пусть свидетелем станет вечное небо, — ровно заговорил Чуя, не поднимая головы и убирая рук с дрожащего меча, — которое над нами, и древняя земля, по которой мы ходим. Я, Накахара Чуя, присягаю на верность тебе, Дазай Осаму, и вручаю тебе свою жизнь, свою кровь и свою душу. У клятвы не будет границ, как у неба, она не исчезнет в древности и будет крепче, — он ударил ладонью по клинку, распыляя металл в блестящие искры, — этого игрушечного меча. Отныне и навек.

Только теперь Чуя посмотрел на Дазая и невольно улыбнулся: на лице у того застыло изумление и, казалось, он не только не шевелился, но и забывал дышать. Тот так и замер с поднесенным к лицу запястьем, вытирая кровь, в которой перепачкался бинт.

— Думал, я убью тебя, и позволил бы?

— Да, — чуть слышно прозвучало в ответ. Похоже, Дазай всё еще недоумевал, отчего до сих пор жив.

— Нет ничего важнее тебя, мы никогда не расстанемся, и связь может только крепнуть, но не ослабнет и не разорвется ни на миг, — Чуя положил голову на колени Дазаю и блаженно зажмурился, когда тот зарылся пальцами ему в волосы. — В этом тоже клянусь. Даже если исчезнем, перестанем видеть друг друга, умрем вдали, всё рано будем вместе, потому что я люблю тебя, Осаму.

Лишенный времени и надежды на жизнь и счастье, разделенный двумя столетиями с тем, кого любит, Чуя хотел ловить каждый миг каждого дня, чтобы называть Безымянного по имени. Это последние крохи радости, а после его ждет темная бездна и бескрайний ледяной океан, где всё завершится. Или закончится иначе: в потоках теплого яркого света? Чуя не знал, никто не знал.