Отлынивать от работы, подобно Дазаю, не удавалось, отчего утро превращалось в пытку, и Чуя хватался за малейшую возможность встретиться в течение дня. Одна лишняя минута — уже ценный подарок.

— Осаму, — он приобнял Дазая со спины за плечи, наклонился и прижался почти вплотную. — Все разошлись, Осаму, — кончиком языка едва ощутимо лизнул тому мочку уха и, легонько прикусив, потянул.

— Милый, прекрати щебетать, ты мешаешь думать и сосредоточиться, — Дазай мотнул головой, не решаясь оттолкнуть Чую. Он сидел за столом перед включенным компьютером, казалось, на протяжении часа с тех пор, как другие работники агентства разбрелись по делам или на обеденный перерыв.

— Ты смотришь на эту страшную картинку и ничего не делаешь. Сосредоточься на мне.

Появление исполнителя портовой мафии в офисе восприняли негативно, потому задерживаться тут надолго не хотелось. Странно, как статус и внезапная должность способны изменить отношение. Он был почти добрым приятелем для детективов, но вдруг превратился во врага. Его не выгоняли и не высказывали обвинения и претензии напрямую лишь оттого, что привыкли закрывать глаза на слабости коллег. Их увлечение друг другом считали странной причудой, только и всего.

— Уйдем отсюда? — Чуя скользнул ладонями от плеч Дазая к застежке его ремня. — Здесь неуютно и, судя по всему, меня ненавидят. Они всех из портовой мафии ненавидят?

— Мне нужно переговорить с Ацуши, лично, с глазу на глаз. Отложим наши планы на вечер. Они ведь подождут до вечера? — Дазай поймал руки Чуи, не позволив им забраться под одежду, и поднялся. — Еще раз уточню, всё ли он понял относительно Дагона.

— Конечно, я буду ждать, сколько скажешь, — понуро отступил Чуя, — ведь я люблю тебя.

— Не меня, — резкий ответ полоснул по сердцу, как лезвием. — Не меня ты любишь, а того человека, которого видишь во мне, отражение того парня в маске или давнего напарника, с которым связал себя кровавой клятвой. Будь со мной честным. Впрочем, нет, ничего страшного, — он пошел на попятную и смягчился. — Я могу вытерпеть обман. Недолго, пока всё не закончится. У Сакагучи нет ни яда, ни противоядия, или он врет. Он врет, потому что ты запугал его? Но ничего не изменить: я не буду жить без тебя, а тебя через несколько дней не станет. Возвращение в девятнадцатый век означает смерть, по крайней мере, для меня.

— Я честен с тобой, — пробормотал Чуя. — Если бы я мог не отправляться обратно…

— Если бы я мог вернуться в прошлое… — в тон ему откликнулся Дазай. — Я бы сделал всё, чтобы мы никогда не встретились.

В кабинет зашли сразу несколько работников агентства, но Ацуши среди них не оказалось — придется Дазаю задержаться. А Чуя не видел повода оставаться тут ни на секунду. Не попрощался, а просто захлопнул за собой дверь, и там что-то щелкнуло. Сломал? Ну, это ведь всего лишь неживой предмет, который можно исправить ремонтом, а сердце и душу человека разве починишь?

Последняя фраза Дазая засела внутри, как отравленное копье, которое можно выдернуть разве что вместе с мясом. Он сожалел о знакомстве с Чуей. Сожалел, что они когда-то повстречались, влюбились и теперь должны умереть.

***

На Йокогаму опускалась тьма, шла с океана едким туманом, и она принесет с собой беду — чутье солдата никогда не подводило. Ощущение тревоги оседало на коже невесомыми невидимыми каплями воды. Древнее морское божество было уже рядом, и ему оставалось чуть-чуть, чтобы накрыть город волной. Эта ночь стала предвкушением.

Нужно было сразиться с Дагоном, невзирая на запрет Дазая. Завтра, когда монстр выберется на сушу, следует навязать ему бой и несомненно победить, учитывая ошибки прошлого и полученные знания о неуязвимости врага. Разумеется, если не остановить Порчу вовремя, Чуя погибнет, зато умрет, как подобает истинному воину, отстаивая то, что поклялся оберегать.

— Завтра, — подытожил он намерения, подняв взгляд к почерневшему небу, и с невольной грустью улыбнулся силуэту, нависшему и казавшемуся темным пятном.

— Ты что делаешь на тротуаре? — хмуро спросил силуэт. Во мраке Акутагава едва был заметен в своей черной одежде, потому Чуя, сидящий возле дверей дома, не сразу обратил на него внимание. — Опять пьян?

— Нет, — Чуя покачал головой и лукаво добавил: — Но если одолжишь мне денег… Без возврата, конечно. Я пришел попрощаться.

Акутагава без слов продолжил путь, жестом зовя следовать за ним. Квартиру наполняли ароматы еды — похоже, Гин давно была дома и ждала возвращения брата.

— Твоя сестра будет недовольна, — осторожно шепнул Чуя, на что тот равнодушно отмахнулся. Мнение девушки не учитывается? Неужели можно быть столь бессердечным? Или Гин и впрямь не возражает против гостя?

За весь вечер Чуя так и не сумел ответить на свои вопросы. Гин молчала, изредка бросая на него то ли заинтересованные, то ли неприязненные взгляды. Впрочем, Рюноске тоже не отличался разговорчивостью. В конце концов и болтливость Чуи, делившегося событиями на работе за последние дни, иссякла, как загнулся бы любой росток без подпитки, и остаток ужина прошел в тишине, которая нарушалась лишь стуком посуды. Всё так же тихо Гин собрала тарелки со стола и собиралась уйти, как оклик заставил ее застыть на пороге.

— Гин, подожди! — Чуя резко вскочил, будто вознамерился убежать или напасть. В повисшем на миг безмолвии наверняка можно было расслышать, как скрипят плотно сжатые челюсти Акутагавы и хрустят его пальцы, собираясь в кулаки. Не поднимался, но напрягся, как пружина, почуяв угрозу.

— Я весь вечер не решался сказать то, для чего пришел, — продолжил Чуя, замечая, как испуг в глазах Гин меняется на растерянность. — Прости. Я раскаиваюсь в том, что совершил, что погубил твоих друзей и причинил тебе боль. Я не могу спокойно уйти, не получив от тебя прощения. — Девушка коротко кивнула, но растерянность никуда не делась, будто она не понимала, за что Чуя извиняется. — Это ведь еще не всё. Я возвращаюсь домой, — он достал из кармана кошелек, который передал ему когда-то, два столетия назад, Мори. — И знаю, что тот, кого я тут оставляю, тоже не безразличен вам обоим, поэтому прошу следить за ним, не дать ему совершить непоправимое безумие. Позаботьтесь о Дазае вместо меня. Хотя бы первое время, пока он не смирится и не свыкнется с моим уходом.

Гин снова кивнула, на сей раз уверенней, и скрылась за дверью.

— Обещаем, — сухо ответил Акутагава, и Чуя без сил опустился обратно за стол. — Когда возвращаешься?

— Послезавтра, ближе к вечеру, — он сгреб кошелек в ладони, не в состоянии оторвать от того взгляда или посмотреть внутрь, где лежала последняя пилюля. — У тебя точно не найдется ничего выпить?

— К счастью, ничего нет. Тебя вообще опасно выпускать на улицу сегодня — убьешь кого-нибудь ненароком, а последствия нам всем разгребать. Хотя, конечно, — Акутагава задумался на мгновение, — денег могу одолжить.

— Мой брат прав, — заявила внезапно появившаяся Гин. Она держала большой, похожий на скрученное толстое одеяло, сверток, едва ли не крупнее ее самой. — Оставайся тут. Дазай-сан переживет одну ночь без тебя, так ведь? — она протянула сверток Чуе, наклоняясь так, что волосы волной закрыли половину лица и спрятали ее улыбку от брата, и заговорщически подмигнула. Через секунду выпрямилась и вернула прежнюю невозмутимость.

— Спасибо за гостеприимство, — промямлил Чуя. Теперь настала его очередь теряться и недоумевать. Гин явно на что-то намекала.

Квартиру, как и весь город, окутал сумрак, когда все разошлись по комнатам. Откуда-то издалека в окно просачивался отголосок света, но тьма поглощала и его, так что Чуя видел только смутные очертания предметов, стены и белый потолок. Вместо этого он мог бы смотреть на Дазая. Однако что-то в голосе, в выражении лица Гин заставило его задержаться на ночь, и хотелось бы верить, что драгоценное время он не потеряет впустую.

В дверном проеме появился луч от фонаря, а следом возникла фигура.

— Ты не спишь? — прозвучал шепот, и дверь аккуратно закрылась. Получив ответ, Гин приблизилась, села рядом и поставила фонарь на пол перед собой.

— Твой брат нас убьет, если узнает, что ты наведываешься в комнату к мужчине по ночам, — в тоне Чуи не было никаких эмоций, и он по-прежнему ждал объяснений.

— Я всё же рискну, — Гин робко улыбнулась. — К тому же это моя квартира и кухня. Почему бы мне не прийти сюда, когда захочу? Я долго думала, — она вмиг стала серьезной и глубоко вздохнула, прежде чем продолжить. — Я смотрела на тебя за ужином, слушала и кое-что поняла. Ты не виноват в произошедшем с нами, ты тоже жертва обстоятельств и лжи, как я, как ребята из моей команды. Знаешь, — Гин снова приободрилась, — меня приняли в портовую мафию, и там даже появились друзья, настоящие, каких никогда прежде не было. Сам босс пригласил… Нет, я его не видела, но общалась с его секретарем, а сам он ни с кем не встречается, говорят, из-за болезни. Это правда?

Удивительно: она тоже не знала, что мафией управляет Дазай. Всегда в тени, ведущий двойную жизнь, скрывающийся от всего и ото всех, вечно играющий роль. Чуя кивнул, не желая прерывать Гин, и та воодушевленно продолжила:

— Я всерьез собиралась убить Дазая, хотя ни в коем случае не имела на это права, могла убить девочку, с которой ты связан кровавой клятвой, и, пусть твои методы борьбы не были мягкими, не могу тебя обвинять. И сама я стала свободней и чуточку счастливей. Мне нравится та жизнь, которая началась сейчас, когда мне больше не надо подчиняться приказам Мори-сана, когда меня никто из его шпионов не контролирует, ведь они тоже мертвы; когда я могу наконец с чистым сердцем заявить, что не вернусь туда. И за это я благодарна тебе, как ни странно. Некоторое время назад меня нашел один человек и забрал в прошлое, хотя я к этому не стремилась. Там я встретила Мори, и он убедил меня, что я обязана спасти город, страну или вообще мир от жуткой напасти, после чего мне дали нить для связи с той эпохой. Это не бечевка Хэнкока, а лишь маленькая частица, которая позволяла перемещаться в то время, в котором эту нить получишь и пропитаешь своей кровью. Мне эта нить не нужна, и я очень рада, что могу избавиться от нее. Спасибо, — Гин улыбнулась, и при скудном свете фонаря ее глаза блеснули искренней благодарностью и счастьем. — И теперь я с радостью выполню твою просьбу, позабочусь о Дазае, когда тебя тут не будет. Временно.

***

Ясный солнечный день не предвещал беды — ни для кого, кроме Чуи. Шорох волн о песок, крики чаек и яркие горячие лучи, скользящие по пляжу станут отличным аккомпанементом для смерти. Именно такие мысли бродили в голове, но ничуть не омрачали настроение — Дазай тот час же примчится, едва узнает, что Чуя намерен пожертвовать собой ради спасения города. Предупредить до начала сражения или во время? Этот вопрос волновал больше, чем поджидавшая опасность.

По мере приближения к пляжу, впрочем, в душу закрадывалась новая тревога. Чуя шел туда не один, далеко не один, а словно присоединился к массовому паломничеству. Народ, празднично наряженный и воодушевленный, за веселыми разговорами, вереницей тянулся к морю, откуда доносилось приглушенное звучание музыки. Никому из них невдомек было, что в океане поселилось чудовище, только и мечтающее затащить очередную жертву на дно. Они не знали и направлялись в самую пасть к монстру.

На побережье дела обстояли еще хуже: прямо на песке возвышалась огромная деревянная сцена, поблизости от которой развернулась настоящая ярмарка с загорающими, устроившими пикники и разбившими торговые палатки с напитками и закусками.

Чуя на минуту остолбенел посреди вакханалии, и даже мысли о запланированной битве испарились. Что ему делать? Разогнать всех? Снести разом праздничные постройки? Предупредить о морском божестве, которое они несомненно разгневают?

— Милый, ты тоже тут! — веселый голос и не менее жизнерадостная физиономия Дазая резко вывела из ступора. — Не оправдывайся, — пресек он попытку Чуи заговорить. — Я знаю, где ты ночевал, и не ревную.

— Что?.. Что тут происходит? Откуда все эти люди? Ты разобрался с Дагоном? — Чуя оборвался на полуслове, когда Дазай крепко сжал его руку.

— Ох, и правда, — сокрушенно пробормотал тот. — Как я мог о нем забыть? Но теперь-то ничего не сделаешь, а людям весело, так что пусть развлекаются. Сегодня открытие недельного фестиваля. Кстати, ты бывал на концертах? Нет? Это упущение. Надо обязательно посетить хоть однажды.

— Чокнутый! Ты в своем уме? Хоть знаешь?.. — Чуя возмутился, но ему вновь нечего было возразить Дазаю, и он снова ощутил себя беспомощным насекомым, угодившим в ураган. Он не хотел сопротивляться, не мог и пытался доверять человеку, которого выбрал в вечные спутники жизни.

— О чем? — Дазай невозмутимо повел Чую из толпы туда, где не было столь плотного скопления людей. Совсем избежать свидетелей казалось невозможно. — О том, что они, — он напоследок бросил взгляд на развернувшийся праздник, — станут жертвами обстоятельств? О том, — он наклонился, переходя на шепот, продолжая удаляться от сцены, — что Дагон обрушит мощь накопленной ярости и смоет город волной?

— Ты чувствовал, что это случится, и тебе всё равно? — к негодованию примешались нотки страха: похоже, он плохо знал Дазая, а жестокость и равнодушие неискоренимо. Но Чуя ничего не предпринимал и просто шел следом. — Или ты планируешь не только сам умереть, но и прихватить с собой всю Йокогаму? Тебе что, мало меня одного?

— Тебя достаточно. Хоть мне и жаль тех, кто пострадает, я не в силах помешать. Дагон — оружие против эсперов, а остальные пострадают невольно и неизбежно.

— Я сражусь с ним, потому что давно решил.

— В этом деле ты ничего не решаешь, — суровый тон, жесткий прищуренный взгляд и пальцы, сжавшие ладонь Чуи, удержали на месте, заставили едва ли не врасти в песок. — Я запрещаю драться с Дагоном. Как твой босс и хозяин я приказываю тебе остаться.

Он делал это нарочно. Он провоцировал, издевался и наблюдал за реакцией, потому что ему нравилось смотреть на терзания оппонента, на его внутренние метания. Дазай развлекался. А Чуя обещал во всем слушаться его и теперь не мог поступиться клятвой, но в голове крутилась единственная мысль: это неправильно! Он должен оттолкнуть Дазая, вырваться из его, хоть и крепкой, но не достаточно, хватки и спасти город. Разве он вступил в портовую мафию не ради защиты Йокогамы? Почему тогда он ничего не делал?

В воде плескались отдыхающие — возможно, одна или несколько семей. Они не знали о таящейся в океане угрозе, их громкая болтовня прерывалась веселыми визгами. Как скоро те сменятся на вопли страха и боли? Горизонт подернулся темной дымкой, где со дна зарождалось волнение.

— Хочешь уничтожить город, разозлив морского бога? Отлично, но я в этом не участвую. Я давал клятву, да. Уже всё равно, нарушу я ее или нет, если ты собрал народ для массового убийства.

— Эти люди тут не для Дагона, — просто, с оттенком затаенной грусти, ответил Дазай. Его печалила недогадливость Чуи или намерение того пойти против?

Зачем тогда сняли запрет на посещение пляжа и организовали фестиваль? Если они не жертва для древнего чудовища, то кто они и для кого? В чем состоял план? Слишком много хитросплетений, коварства и расчета, чтобы пытаться его постичь, зато можно довериться, не понимая. Даже если это лишь способ устроить самоубийство с широким размахом, можно попробовать не сомневаться.

Чуя хотел что-нибудь сказать, что наверняка станет последними словами, но те не шли, застревали и таяли в горячем, медленном и гулком биении сердца. Молчание — тоже неплохо. Можно, ничего не говоря, держать Дазая за руку и наблюдать за последними мгновениями, как радуются другие люди перед катастрофой, как волны поднимаются выше и накрывают по макушку беззаботных отдыхающих.

Те собрались единой большой компанией, словно старые знакомые, но одна маленькая фигура маячила в отдалении, появившись не со стороны сцены, к тому же одетая отнюдь не для купания: темное кимоно почти достигало пят и, намокнув, мешало идти. Девочка машинально отвернулась, когда ее окатило брызгами, и, показалось, заметила пристальный взгляд Чуи. Однако не придала тому значения, замешкалась на пару секунд и, упрямо тряхнув двумя хвостиками, шагнула дальше в море.

— Барышня Изуми, — Чуя и сам почти не услышал себя. Конечно, до нее зов не долетит, поэтому нужно крикнуть громче или подойти ближе. Он дернулся, порываясь к ней, но остался на месте — рука Дазая сжалась крепче. — Ты что делаешь? — Чуя растерялся и вымученно улыбнулся. — Там Кёка. Она наконец-то нашлась, но она одна. А там Дагон! Она не знает… — он осекся, внезапно поняв. Побелевшие от напряжения пальцы, сомкнутые на его ладони, и угрюмый холодный взгляд Дазая не оставляли сомнений. — Это ты. Ты всё подстроил. Зачем? Чтобы убить ее на моих глазах? Моя миссия — защищать ее, а ты собираешься ее убить?

Тот не отвечал на вопросы и не возражал. Это всё было правдой. Не важно. Ложь и притворство Дазая теперь не важны тоже, а главное — догнать Кёку и увести из воды. Чуя вырвался, но лишь на секунду, и почти сразу упал от удара, едва не зарывшись лицом в песок. Толчок меж лопаток выбил остатки воздуха.

— Отпусти… Гх-м… — Чуя задохнулся скорее от гнева, чем от пыли, когда Дазай завел ему руки за спину, перехватив запястья. — Подлая тварь! Мразь, отпусти меня! — он чуть приподнялся, боком, на плече, только чтобы увидеть, как Кёка забрела в воду уже по шею. Девочка уверенно шла вперед, шатаясь от течения, но продолжая путь. Он снова потеряет ее, опять сгорит от кровавой клятвы по вине того же человека. — Убью тебя, если не отпустишь!

— Не дергайся и заткнись, — устало выдохнул Дазай. Он удерживал брыкающегося Чую всем весом, за несколько секунд выбился из сил и теперь навалился на него, обжигая и щекоча дыханием. — Когда ты начнешь доверять мне и слушаться?

К уху прижалось что-то холодное, и Чуя услышал другой голос, чуть искаженный и приглушенный.

— Я освобождаю тебя от обязательств и клятвы, — прозвучал девичий голос из динамика телефона, — Прими мой отказ.

— Принимаю, — с дрожью, сдавленно и хрипло, произнес Чуя. Сердце кольнуло, словно что-то оборвалось внутри. Кровавая связь между ним и барышней Изуми исчезла, так же как пропала в волнах сама девочка.

— Всё закончилось.

И правда. Небо над океаном посветлело, а бушующие волны успокоились, словно уснули. Фестиваль продолжался, люди весело купались в умиротворенных водах. Никто не заметил надвигавшейся угрозы.

— Кёка не желала тебе зла, но многого боялась, — спокойно продолжил Дазай. Он поднялся, а Чуя остался лежать, перевернувшись на спину. Вставать не хотелось. Было страшно накинуться на Дазая с кулаками, ладони сжались, набирая пригоршни земли. Ему подвластно превратить каждую песчинку в многотонную глыбу, запустить в океан и вызвать морское божество на бой, пока оно еще, быть может, не освежевало недавнюю добычу.

— Она никому не желала зла! — Чуя разжал пальцы, когда магия рассеялась — Дазай присел рядом и коснулся его плеча. — Я должен был биться с Дагоном, а не отправлять на смерть девчонку!

— Жили-были две сестры, — всё тем же ровным тоном вновь заговорил Дазай, — и одна из них переместилась на пару веков во времени неведомым образом. Наверное, так же, как ты, с помощью снадобья. Она встретила мужчину, в которого влюбилась и которого посчитала своей судьбой, и у них родилась дочь. Но тот мужчина не только не любил гостью из прошлого, но и глубоко ненавидел эсперов, поэтому убил жену и почти сумел убить ребенка. Маленькую девочку защитил Снежный демон — способность ее матери, однако, хоть женщина и передала той перед смертью свой дар, Кёка его не контролировала. Демон исполнял приказы, исходившие от телефона, чем и воспользовалась впоследствии ее тетка Коё Озаки.

— Всё-таки ключом был телефон, — вслух рассудил Чуя. — Но я не понимаю, зачем ты убил ее, где связь с Дагоном?

— Ты читал документы в хранилище портовой мафии, так ведь? Значит, в курсе, как избавиться от древнего божка. Либо убить, что практически невыполнимо, ведь он слишком древнее создание, не имеющее плоти, как призрак. Либо отдать ему кровь того, кто его вызвал.

— Его вызвала Кёка?! Никогда не поверю.

— Не она, глупыш, — улыбнулся Дазай. Чуя невольно скрипнул зубами, и виноват был отнюдь не песок, которого он успел наесться. Набить бы морду этой мрази за издевку в голосе и насмешки! — В Йокогаме не так давно завелась банда, как тараканы, живучая и неуловимая, и в ее кругах я нашел отца Кёки, которого долгие годы считали мертвым. На наущению своего командира, тот вызвал Дагона, за что был убит. Нет, его убил не я, а его же идейные товарищи. Надо полагать, затем, чтобы он не смог загнать Дагона обратно в спячку. Они просчитались, поскольку не знали, что род того человека не прервался, что его кровь течет в выжившей дочери.

— И ты заставил бедную девочку расплачиваться за преступление отца!

— Я ее не заставлял. Ацуши и я предложили Кёке исправить ошибку, пусть чужую, и спасти город. А какой смысл был в ее существовании? — Дазай резко помрачнел. — Разве он вообще когда-то был? Она не распоряжалась своей способностью, пока Снежный демон убивал людей сотнями и оставлял сирот и калек тысячами. Разве Кёка не в ответе за свой дар?

— Ей не следовало жертвовать собой. Ты должен был позволить мне драться с Дагоном.

— Я не мог так рисковать, — понуро ответил Дазай. У него не было ни единого аргумента, кроме эгоизма. — Случай с двумя демонами показал, что ты тоже уязвим. Что, если бы не победил и если бы Дагон утащил тебя в океан? За Кёку не переживай. Возможно, в этом и заключался смысл ее жизни: в том, чтобы пожертвовать собой. Разве не чудесно?

Возможно. По крайней мере, возразить было нечем. Кёка всю жизнь беспомощно созерцала жестокость, которую невольно творила способностью, и действительно славно, что в финале сумела выбраться из тьмы. Дазай ей в этом помог и, значит, сам стал на шаг ближе к свету. И впрямь чудесно.

— Всё не имеет значения, и я люблю тебя, — Чуя обнял Дазая, уткнулся тому в грудь и тихо добавил: — Только тебя одного. Очень-очень. Ни образ из прошлого, ни чужое отражение, а именно тебя, такого, каков ты есть.

— Учитывая предыдущие слова и действия, я, признаться, ожидал другой реакции.

— Разочарован? — Чуя хитро глянул исподлобья. — Когда еще раз разозлишь, непременно побью тебя, но не сейчас. У меня план поинтересней. Что думаешь о романтическом свидании? — он отстранился, и игривое выражение стерлось с лица. — Я устал от притворства и собираюсь положить конец нашей игре, которую мы когда-то затеяли. Начали ее вместе, закончим тоже вдвоем. Я не хочу возвращаться в девятнадцатый век, но прежде чем приму окончательное решение, ответь мне на вопрос. Дай мне предельно честный ответ, а если сомневаешься, тоже скажи. Ты согласен навсегда остаться рядом со мной?

— Да, — в тот же миг отозвался Дазай, без раздумий, без колебаний, зато со светящимся улыбкой глазами.

— Значит, это случится сегодня. Тебе не нужно ни о чем беспокоиться. Можешь пока заняться своей будничной рабочей рутиной, а я приготовлю всё для романтического вечера.

В голосе против воли сквозила обреченность. Откуда печаль и тревога, Чуя не понимал. Их ждал прекрасный день, вечер, ночь, с признаниями, откровенностью, и этот день, хоть и последний проведенный вместе, навсегда соединит их, потому что лжи отныне не останется. Разве это время не должно стать самым лучшим в их жизни? Но предчувствие неразрешенной угрозы темным облаком витало в воздухе.

***

Спальня за плотными шторами вязла в синеве. Пол и кровать превратились в васильковое поле, в котором Чуя обещал подарить Рэю покой — первая часть кровавой клятвы. Что до второй… Ему не потребуется искать могилу, потому что настоящей разлуки никогда не будет и не нужно искать то, что не потеряно.

Даже низенький столик, сервированный лишь бутылкой редкого французского вина и парой бокалов, усыпали лепестки. Романтический вечер, тленный привкус которого смягчит дорогой алкоголь, больше напоминал репетицию смерти. Дазаю обязательно понравится.

— Надеюсь, оценишь, — вполголоса шепнул Чуя, захлопывая за собой дверь. Ожидание в пустой квартире, где уже царила атмосфера их последнего дня, угнетало, и было бы куда приятнее провести время, прогуливаясь по окрестностям. Главное, никуда далеко не уходить, чтобы не заблудиться.

Чуя задержался, едва сойдя на тротуар возле высотного дома. Ощущение тревоги сжимало сердце, и то на миг остановилось.

— Болван! — зло прошипел сквозь зубы Чуя, засовывая руку в карман пальто и нащупывая кошелек, где хранились «рини». Увлекшись приготовлениями к романтическому свиданию, он забыл принять последнюю пилюлю, и наверняка именно об этом в тревоге весь день кричала интуиция. Впрочем, еще не вечер и еще не поздно. Чуя глубоко вздохнул: теперь-то внутренний голос должен утихомириться.

Вздохнул и, чертыхнувшись в следующий миг, отпрыгнул к стене дома. Белое облако возникло из ниоткуда и тут же атаковало, не успев обрести четкую форму, — только блеск стремительного лезвия рассек воздух и столкнулся с каменной землей. Искры тротуарной плитки, искры золота в пустых глазницах и искры боли. Чуя отскочил слишком поздно. Он с сердитым шипением встряхнул рассеченной рукой и смахнул кровь.

Демон напал снова. Чуя пригнулся, метнулся вбок, и на стене остались глубокие борозды. Лезвие резало вдоль и поперек, но пока не могло достигнуть цели, которая двигалась резвее. Чуе нужен был щит — такой, чтобы наконец перестать убегать и перейти в наступление, а пока ему нечем даже парировать нескончаемые удары. Где-то на секунду, между вспышками меча перед глазами, он заметил Коё. Она стояла в стороне, казалась неопасной, наблюдала оттуда, откуда началась битва ее врага и демона.

— Накахара, — в оклике явно прозвучала насмешка, — прощай!

Чуя нырнул под пролетающим клинком, шагнул вперед и вдруг оступился, на миг замерев. Возле Коё валялся маленький предмет, невероятным образом похожий на кошелек с магическими пилюлями, который всегда хранился в кармане пальто — того самого пальто, которое разорванными лоскутами, разрубленное мечом Золотого демона, болталось на ветру. Маленький каблучок завис над кошельком и ударил. Удар расколол мир, расколол ребра, а те пронзили сердце. Чуя захлебнулся густой темнотой, будто потоком ледяной крови, — он лишился магической связи с чужой реальностью.

Коё прикрыла улыбку расправленным веером, в складках которого сверкнули ножи, и на секунду мелькнула багровая нить, повязанная вокруг запястья. Веревочка с узлами — вот, что держало ее в этой эпохе.

— Убей!

Повторять дважды не пришлось. Демон атаковал. Под ногами раскололась земля, обломки тротуарных плит взвились в воздух. Часть камней приняли удары меча и рассыпались в крошку, а некоторые послужили опорой для Чуи, когда он взлетел, пропуская противника под собой.

Невесомой пушинкой он в пару шагов достиг Коё, наотмашь ударил по вееру, услышал сухой хруст и звон сломившихся металлических пластин, сжал запястье и дернул. Снова хруст, но теперь суставов или костей, и резкий пронзительный вскрик — Чуя заломил ей руку за спину и развернулся так, чтобы владелица Золотого демона встретила свой дар лицом к лицу. Замрет или по инерции разрубит хозяйку пополам? Демон не только остановился, но и воспарил на несколько метров, дав краткую передышку.

Коё дернулась, как раненый зверь в капкане, не заботясь о поврежденной руке. Разумеется, лучше сломать запястье, чем шею, оставшись в плену врага. Чуя отпустил. Тратить даже секунду на сражение с женщиной, когда над ним завис меч демона, было глупо.

— Прятаться за меня бесполезно, — процедила Коё, всё еще пятясь и прижимая к себе руку, которая, должно быть, сильно болела.

— Я не прятался, — равнодушно заявил Чуя. — Я взял это.

Двумя пальцами он держал жесткую, почти до черноты красную нить, точнее переплетение множества нитей в тоненький браслет, который Чуя сорвал с запястья Коё. Она не заметила тогда, отвлеченная болью, и растерянно смотрела теперь то на собственную руку, то на веревочку и, казалось, не верила. Чуя потянул нить, разрывая ее пополам вдоль всей длины, уничтожая магические узелки, обращая частичку бечевки Хэнкока в обычный комок старой грязи. Коё в ту же секунду исчезла, а меч Золотого демона растаял следом в полуметре от жертвы.

Чуя подобрал кошелек, когда-то переданный Мори-саном, и тут же выронил. Ткань была сырой, да и сгущавшийся туман перед глазами не оставлял надежды, что «рини» — порция эликсира в твердой оболочке — уцелела. Лихорадочно, промахиваясь мимо кнопок, он нашел номер Дазая в телефоне и облегченно вздохнул, когда услышал ответ.

— Ты мне нужен, срочно, прямо сейчас. Ты где? — на одном дыхании выпалил Чуя.

— Что случилось? Малыш, ты ранен? — обеспокоенно спросил Дазай. — Конечно, я сейчас же приеду. Только скажи, где ты.

— Дома, — слово далось с трудом. Он не дома, но скоро там будет, если по-прежнему считать домом родную лачугу в лесу. Всё заволакивало темнотой, которая подсвечивалась вспышками молний вдалеке, и дышать становилось труднее. Он ничего не успевал: ни объяснить, ни признаться. — Только не уходи, подожди… Ты обязан дождаться. В следующий раз я найду тебя.

— Чуя?..

Голос Дазая потонул во мраке и в треске электрических разрядов, а следом там растворился и весь двадцать первый век.