Рэйчел пригладила волосы, запылившиеся в дороге, облизала горькие губы и нажала на кнопку звонка. В глубине дома раздалась трель — и осталась без ответа. Рэйчел позвонила еще раз, уже зная, что так звук разносится в тишине. Никого дома не было. Может, и к лучшему.

Когда Рэйчел была маленькой, папа оставлял для нее ключи в одном из кашпо с цветами. Она не помнила за давностью, в каком именно, но, перетряся все, обнаружила, что отец, очевидно, перестал так делать. Рэйчел стояла посреди двора, разрываясь между желанием пнуть дверь и сесть на крыльцо, дожидаясь родителей.

Они могли уехать надолго, на все лето. Или вообще подготовить дом к продаже. Рэйчел не вполне полагалась на свою память. Она села на крыльцо, будто бы ожидая, что произойдет дальше. (Может, родители вернутся?) Но на самом деле, переживая острый приступ ностальгии. Да уж, на нее накатывало, как лихорадка. Запах, тепло летнего солнца на коже, все было таким остро-знакомым и в то же время странно далеким… Она вернулась домой. Откуда? Как долго ее здесь не было? Хороший вопрос. Рэйчел задрала голову, пытаясь усмотреть что-то в окне своей спальни. Как будто оттуда на нее могла взглянуть прежняя, юная Рэйчел-школьница. Но, конечно, ничего там не было. Она вообще не разглядела даже абрисов мебели, закатное солнце било в стекло, заволакивая его дымчатым бликом.

Но дольше прохлаждаться — в буквальном смысле — на крыльце становилось в тягость. Ностальгия переставала быть приятной, и потом, голод давал о себе знать. Недолго думая, Рэйчел разбила окно папиного кабинета кашпо и, осторожно, чтобы не обрезаться, юркнула внутрь. Следующим движением, прекрасно зная, где она, отключила сигнализацию. По крайней мере, папа не сменил код. А стекло… недорого вставить новое.

Вся квартира была упакована надолго. Мебель под чехлами, телевизор и даже холодильник отключены от сети. Значит, родители все-таки уехали. Рэйчел порылась в буфете: хлопья, невскрытая пачка. Без молока не так вкусно, но и на кипятке сойдет. Чай в железной банке тоже остался, хоть и на донышке. Ужин грозил быть шикарным.

Но это могло подождать. Не без трепета Рэйчел поднялась на второй этаж. Замерла перед дверью своей комнаты, не уверенная, что хочет видеть, что там. Какой остается комната мертвой дочери? Пустая коробка с голыми стенами? Законсервированная такой, как при ее жизни? Даже карандаши, раскиданные на столе, лежат нетронутыми, как в день ее пропажи?

Рэйчел глубоко вздохнула и отворила дверь.

На нее пахнуло запахом давно не использованной чистой комнаты. Вся мебель, как и в остальном доме, была под чехлами. Ночник вынут из сети. Календари и плакаты со стен исчезли, стол пуст и чист. Рэйчел выдвинула первый ящик наугад: все ее “подборки настроения” и вырезки лежали там. В шкафу висела ее старая одежда еще со школьных времен, вся упакованная от моли и пыли. Интересно, подумала Рэйчел, влезу ли я хоть во что-нибудь из этого теперь? Она не прибавила в весе, но чувствовала, что ее тело перестроилось с подросткового на взрослое. Если считать двадцать-двадцать один взрослостью.

Комната не походила на склеп. Не держат в таком состоянии вещи мертвой дочери. А вот уехавшей надолго — да. Рэйчел прижала к груди рубашку, которую только что пыталась примерить. Слезы выступили на глазах… О, ее ждали! Ждали ее возвращения! Никто не верил в ее смерть…

И все же, спать она легла в гостиной, на диване. Казалось диким разбирать ее старую кровать.

Но проснулась Рэйчел с мыслью, что Виктория не посмотрела на нее как на призрака. Макс на нее — да, и за валом неловкости они как-то не обратили на это большого внимания, но теперь отдохнувший мозг кнутом хлестнул Рэйчел этим осознанием. Что-то было не так, верно. Давно и крепко. Но все же, даже через воспоминание о собственной смерти, Рэйчел надеялась, что не настолько.

Побрыкавшись на диване в неравной борьбе с джинсами-скинни, узких ей и в прежние времена, Рэйчел пришлось надеть одно из маминых платьев. Пусть и немного старомодное: Роуз хранила его на случай, если снова станет весить сто четырнадцать фунтов. Деньги Рэйчел взяла из копилки, куда мелочь скидывали скорее затем, чтобы не распирала кошелек, нежели действительно пытаясь на что-то скопить. И поехала на автобусе до проспекта Кедра, 44.

— Привет, preciosa, — сказала Хлоя, распахнув дверь на стук и оглядывая Рэйчел с нескрываемым восхищением. Казалось бы, а всего-то стоило помыться и надеть мамино платье. — П-проходи, Макс сейчас спустится.

— Рэйчел! Зайка, бери все, что найдешь на кухне, — послышался приглушенный голос Джойс со второго этажа. Судя по гудению труб, она собиралась принять душ и кричала из-за двери ванной.

— А на кухне я вижу только Хлою. — Сказала Рэйчел, прислоняясь виском к косяку двери. — Но меня устраивает.

— То как вы две друг на друга смотрите — отвратительно, вы в курсе?

— Макс…

Хлоя и Рэйчел обернулись. Макс спустилась до середины лестницы и смотрела на них покрасневшими глазами. Конечно, она никогда не была из тех, кто в гневе швыряется вещами — в отличие от самих Хлои и Рэйчел. Но в ту минуту Макс выглядела воинственной, как никогда. И кто мог ее осудить? Причины имелись.

— М-да, пожалуй, назрело время все обсудить, — Хлоя неловко взъерошила короткие волосы на затылке. — Все это как-то двусмысленно…

— Нет, просто нет, — Макс покачала головой. — Я знала другую Рэйчел, а ты ужасная и злая!

Рэйчел втянула воздух через зубы, точно пытаясь перетерпеть боль.

— Да, я такая.

— И мертвая. — Макс в изнеможении опустилась на ступени лестницы. — Ладно, девчонки. Действительно есть, что обсудить. Но я… не готова пока.

Макс потерла лицо, и Хлоя с Рэйчел терпеливо ждали, пока она не придет в себя. Но Макс требовалось еще время — для тяжелого разговора. Она поднялась со ступеней лестницы и спустилась, держась за перила, точно ужасно устала после изнурительного дня, а не только что проснулась.

— Может быть, это я дура… может, и правда? Нужно сосредоточиться на чем-нибудь кроме того, как изыскивать способы не потерять Хлою? Я и не думала, что моя жизнь будет вокруг этого крутиться. — Макс говорила со все большим надрывом, казалось, вот-вот нагрянут слезы. — Ты сама не знала, да? Я же тебя бросила, так ты говоришь и забыть мне не даешь. Однако судьба умеет мстить.

Рэйчел дернулась, но взгляд Макс, суровый и страдальческий разом, пригвоздил ее к месту. Нет, Рэйчел тоже была частью этого, и на ней была доля вины. Ей нужно было разгребать это вместе со всеми.

— Отвезите меня к… где сейчас может быть Кейт Марш? Какая же я дура. Позвоню ей, — Макс достала телефон и принялась искать номер старой подруги. Не похоже было, чтобы успешно. — Нужно заняться чем-то кроме отношений, да, нужно…

Шум воды на втором этаже стих, и Хлоя схватила и Макс, и Рэйчел под локти, увлекая на улицу.

— Не здесь. Поедем в “Два кита”, поговорим до маминой смены.

— Нет. — Уже в пикапе Макс заупрямилась. — Я поеду к Кейт. В “Двух китах” встретимся за обедом. Может быть… может, тогда я буду в силах во всем признаться.

В пикапе стояло гнетущее молчание, не развеявшееся даже после того, как Макс выпрыгнула напротив церкви. Кейт Марш, насколько обмолвилась Макс, снимала квартирку где-то рядом. Хлоя вырулила на шоссе, точно у них с Рэйчел были причины торопиться. Но в итоге они просто бесцельно катили вникуда.

— Я знаю, кого нам надо повидать, — встрепенулась Рэйчел. Она еще не разобралась со старыми проблемами, а у нее набралось новых! — У тебя еще остался номер Фрэнка Бауэрса?

Хлоя набрала номер и прижала телефон к уху плечом. Рэйчел наблюдала с пассажирского кресла. Ее смутные, расплывчатые воспоминания, клубящиеся на грани головной боли, подсказывали, что когда-то Хлоя ревновала ее к Бауэрсу. И не без причин. Теперь их больше не имелось, ни с той, ни с другой стороны.

Они ехали по вытертой среди травы тропинке, пока вдали не показался повидавший виды трейлер Фрэнка. Рэйчел напряглась, невольно вцепившись в ремень безопасности. Сердце ее было готово выскочить из груди.

Что поразило Рэйчел, так это то, что она забыла лицо Фрэнка. Хотя лицо Хлои она тоже забыла, но там, в зыбком полусне, пока волны качали ее в соленой колыбели прибоя, ей в беспокойной дреме чудились синие волосы. Безошибочно узнаваемый абрис позолоченной закатом щеки. Фрэнк ей там, в сонной прогалине между жизнями, не являлся, как не явился ни разу после, в Лос-Анджелесской квартирке Хлои и Макс. Рэйчел было хорошо с ним когда-то. До поры, пока они не начали ссориться, как ее родители. Тогда, пока это длилось, она не сказала бы, что это было хуже, чем с Хлоей. Но, в отличие от нее, Фрэнк в сердце Рэйчел не остался. Пусть поняла она это только теперь.

Он ждал их без нетерпения, но и без обычной покровительственной сварливости, которой прежде пытался осторожно отвадить от себя восемнадцатилетних, как он выражался, девчонок с ветром в голове. Очевидно, совершеннолетие решало — Фрэнк полагал, что к нему, как всегда, едут за товаром. А может, решали деньги.

Трейлер выглядел хуже, чем Рэйчел помнила. Еще хуже выглядел Фрэнк. Похудел, посерел, осунулся. Трейлер давно не двигался с места, колеса ушли в землю. Собака, вопреки ожиданиям девушек, не бросилась им навстречу, да и вообще, казалось, что животных Фрэнк передумал держать: двор зарос грязью, тут и там валялись битые бутылки. Зато на шезлонге, прикрыв лицо газетой, дремала расхристанная девица с тонкими руками.

Девушки в пикапе не знали, куда девать глаза. Рэйчел уже раскаивалась, что они сюда приехали. Вряд ли этот заморенный собственным товаром человек много бы им сказал: Фрэнк, смяв в руке опустошенную банку пива, двинулся к пикапу… и замер, щурясь. Взгляд его обшаривал лицо Рэйчел.

— Это еще что за нах, — озадаченно пробормотал Фрэнк и попятился.

Рэйчел выскользнула из машины, готовая объяснять… но тоже замерла в ошеломлении. Девица на шезлонге села, снимая газету с лица — с лица Рэйчел Эмбер, прошедшего через годы тяжелого алкоголизма и, явно, чего похуже.

Хлоя, по другую сторону от пикапа, единственная не застыла, выдав витиеватую нецензурную тираду. Две Рэйчел пялились друг на друга, не понимая, что происходит. Та, что полагала себя настоящей… нет, это были обе из них. Та Рэйчел, что приехала сюда, а не была женой Фрэнка, тотчас кинула взгляд на ногу своей копии… почти копии. Между сандалиями и низом бридж было не так много голой кожи, но достаточно, чтобы сказать, что на ноге этой Рэйчел не было татуировки. Зато синяки под глазами и вылезающие волосы были как на плакате “скажи наркотикам нет!”

Рэйчел не знала, что сказать и что сделать, поэтому просто развернулась и зашагала по тропинке, сообразив только, что ей надо смыться подальше. И поскорей. И смутно надеясь, что лесной воздух приведет ее мысли в порядок. На этот счет она, впрочем, просчиталась, лучше ей не становилось. Едва ли не впервые в жизни Рэйчел не чувствовала, что готова крушить все в приступе гнева. Ее подташнивало. Никогда она не чувствовала такого, и прежде горделиво думала, что ее, в отличие от сентиментальных героинь, которых она играла на сцене, никогда не будет рвать от ужаса. Но сейчас ее внутренности точно сжал гигантский кулак. Рэйчел уперла руки в колени, пытаясь продышаться.

Подкатил, шелестя шинами, пикап, и Хлоя выскочила, оставив дверь нараспашку.

— Эй, чувиха…

Ну нет. Ее не вывернет наизнанку при Хлое. Только не при ней.

Теплая рука легла Рэйчел на плечо, и тошнота немного отступила. Хорошо. Отлично. Не без труда Рэйчел выпрямилась.

— Что за хрень там только что произошла…

Это был какой-то другой Фрэнк, не такой, каким его помнила Рэйчел, и ее снова согнуло пополам, готовую вырвать. Слава Богу, через пару вздохов спазм прошел. Последний раз она была так напугана только в… о черт. В проявочной.

Воспоминания о ней до того прятались за пеленой, которую мозг набросил на самое страшное воспоминание в ее жизни… Последнее, если бы не странный трюк судьбы, из-за которого она теперь находилась тут.

И все-таки, особенно жутким было то, что свои последние минуты Рэйчел помнила едва-едва, одурманенная бегущим по венам наркотиком. Она все понимала, но не боялась — у нее не хватало на это сил и ясности опьяненного ума. А вот понимание о том, что она могла быть другой Рэйчел… такой. Как та, ударило ее (ебнуло с размаху, как сказала бы Хлоя) и опрокинуло навзничь. В ушах звенело, и Рэйчел показалось, что она вот-вот потеряет сознание.

Нет, не показалось.