— Мы просто решили собрать встречу выпускников. — Хлоя сочиняла на ходу. — Хотели пригласить вас с Самантой. А тут, вдруг, еще и мистер Джефферсон! Вот так удача, думаю я…

Нейтан сморщился, явно не в восторге от этой идеи.

— Виктория уже сказала, что точно будет, — брякнула Хлоя, в ту минуту полагая, что ей не придется расплачиваться за неосторожную фразу.

Главное, что Нейтан оживился. Старую подругу он не видел сотню лет, и то ли когда-то питал к ней нежные чувства, то ли, наоборот, вел некий заочный счет — и теперь мог отыграться… но мысль о встрече с Викторией Нейтана зацепила.

— Могли бы позвонить, — сказал он, но думал явно уже о другом.

— Мы проезжали мимо. И потом, разве это не правило приличия — приглашать лично?

Нейтан лениво смотрел в свой ежедневник, вяло перелистывая туда-сюда одну страницу, однако голос его звучал заинтересованно:

— Когда и где? Форма одежды?

— Э-э-э… Мы еще… — Хлоя замялась.

— Мы не уточнили, — опередила подругу Рэйчел, полагая, что сказать “не решили” было бы опасно. Это навело бы на мысль, что они лгут.

И поставила точку, улыбнувшись самым очаровательным образом.

Джефферсон встал и застегнул пиджак. Рэйчел вспомнила, как от одного этого его движения таяла вся женская часть класса. И, наверное, какая-то часть мужской. В ней эхом отдалось смутное воспоминание о восхищении.

— Ладно, раз вопрос финансирования решен, мне пора откланиваться. — Джефферсон улыбнулся краешками губ Нейтану и шире, дружелюбней — Саманте. — Меня-то на вечер выпускников не приглашают.

— Отчего же, почему нет? — Рэйчел попыталась заступить Джефферсону путь, но не успела. Он проскользнул мимо нее, равнодушный. — Вы столько сделали для выпускников академии…

Ее голос понесся за ним вслед, но не достиг цели, кажется.

Сделав Хлое знак подождать, Рэйчел бросилась за Джефферсоном. Она нагнала его уже у лифта. Внутрь они вошли вместе и, слава Богу, получили возможность поговорить приватно.

Ну, харизму на сотку, скомандовала себе Рэйчел. Она встала у двери, опираясь на нее так, что если бы лифт остановился посреди пути, она упала бы. Но так она не позволяла Джефферсону скрыться от нее: он мог смотреть только на Рэйчел. Настоящую или же три ее отражения.

— Вообще-то я хотела поговорить с Вами… — Рэйчел чуть запрокинула голову, прекрасно видя в зеркале, как ей идет это движение. — Сделать вам предложение, от которого вы, возможно, не захотите отказаться.

Джефферсон заметно напрягся. Так же он нервничал, когда на него прыгала полная обожания Виктория? Рэйчел с досадой поняла, что промахнулась с тактикой. Откровенная сексуальность Джефферсона не цепляла.

Рэйчел опустила подбородок.

— Хотела попросить Вас сделать со мной парку фото для портфолио. У меня хватит денег на ваши услуги, не сомневайтесь, — Рэйчел опустила взгляд, надеясь, что на Джефферсона подействует вид ее скромно трепещущих ресниц.

Но нет. Она растратила запас привлекательности, что еще имела в его глазах.

Он вспомнил о ее загулах. И она потеряла для него всю прелесть. Джефферсон жаждал невинности: потому что невинность сопротивляется. А ему нравилось укрощать. О нет, не ломать. Он же не животное. Это он, наверное, каждый раз говорил себе, глядя в зеркало: у меня есть стандарты, есть правила, я же не зверь какой.

Лифт звякнул, останавливаясь на первом этаже, и Рэйчел сделала шаг назад, чтобы не упасть. Но каблук ее попал в зазор между платформой лифта и полом этажа, девушка пошатнулась и чуть было не упала. Джефферсон, собравшийся выйти, протиснувшись мимо нее, схватил Рэйчел ладонями за талию и удержал на месте. Однако к себе не прижал, точно брезговал.

Двери лифта попытались закрыться, и Джефферсон остановил их, шлепнув по срезу ладонью, точно хотел сделать железным створкам больно. Одним пальцем он поднял подбородок Рэйчел и заглянул ей в глаза, не давая возможности что-то разыгрывать. Она должна была смотреть на него такая, как есть — какой он позволит ей быть, какой он хочет ее видеть. Джефферсон ухмыльнулся.

— Ты низковата для модели. Но я могу поснимать тебя так, что никто этого не заметит.

Рэйчел медленно моргнула, и сердце ее успело за это время сделать три частых удара. Вот этими словами она очаровалась в восемнадцать? Вот когда ей следовало бы почувствовать тошноту. От осознания, какой самовлюбленной дурочкой она была так недавно.

Но ее не мутило. Даже от понимания, что она может понять эту прошлую Рэйчел, ибо во многом еще остается той же самой. Она знала, что Джефферсон лжет, одним своим видом лжет ежеминутно, но что-то в ней отозвалось на его слова сладким звоном. Джефферсон поймал ее на то, чего она не нашла в Фрэнке и уж никак не могла найти в Хлое — обещание утоления всех ее амбиций и “папочкину фигуру” рядом.

Тогда это было ей нужно. Но теперь — нет.

И все же, Рэйчел понимала, на что повелась тогда. Ныне, зная куда больше, она чувствовала только фантомное влечение — на месте заблуждений, что со временем отсохли и отпали.

Какая-то часть ее знала уже тогда, через воображаемую Хлою в ее голове. “Хлоя не одобрит, будет смеяться и наговорит гадостей.” Рэйчел чувствовала, что Джефферсон опасен, но она хотела его, то, что он мог ей дать, во всех смыслах, и отгораживалась от страха, приписывая все возможные возражения Хлое. Но по факту, выходило так, что Хлоя, скорее всего, взревновала бы, и неудивительно, после всего того что было между ними с Рэйчел (не важно, говорить о проделках или регулярном петтинге во всех укромных уголках Аркадии Бэй). Но вряд ли Хлоя, еще большая шалопайка, чем Рэйчел, сказала бы что-нибудь дальновидное, вроде “этот чувак доведет тебя до беды, сама видишь”. Хлоя относилась к взрослым мужчинам с равным подозрением, не важно, заслужили они того своим поведением или нет.

Нет, если заслужили, она их ненавидела.

И Рэйчел чувствовала, что начинает ненавидеть Джефферсона. Так, жуя испортившуюся еду, сперва чувствуешь вкус, а затем понимаешь, как через сахар и кетчуп проступает горечь гнили.

Когда Рэйчел вышла из здания фонда, оказалось, что Хлоя уже ждет ее у пикапа.

— Спустилась на грузовом лифте, — весело пояснила та, как умудрилась обогнать подругу. И тотчас озабоченно нахмурилась. — Рэйч, ты в порядке?

Да, хотела ответить та, но поняла, что язык во рту лежит тяжелым мертвым грузом, словно выпотрошенная рыбина.

Рэйчел почувствовала, что ее уносит, точно от прихода. Точно от удара по голове. Мир закружился перед глазами: сжался и развернулся, будто лента. Рэйчел упала на колени, Хлоя едва успела ее подхватить, чтобы та не разбила колени.

— Я в порядке, — едва ворочая онемевшим языком, пробормотала Рэйчел, на ощупь найдя позади себя клумбу и присев на краешек. Ее охватил озноб. Воспоминания… воспоминания вернулись — и их было вдвое больше, чем нужно. Она ошибалась, сказав Макс, что помнит все. Нет, было еще больше скрытого, нежели уже явленного. Она и теперь не могла быть уверена насчет наполнения своей памяти.

И Рэйчел поняла, отчего у нее болела голова. Не когда — это она давно сообразила. Стоило ей попытаться вспомнить что-то из своей прежней жизни, в стольких мирах безвременно оборвавшейся, и дикая мигрень на мгновение завладевала всем ее миром. Но суть этой странной реакции была в другом. Боль пыталась не оградить Рэйчел от воспоминаний. Ее единственная задача была в том, чтобы Рэйчел, напротив, вспоминала. Но только в правильный, идеально подходящий момент.

Она не пыталась гадать, было ли в этом что-то мистическое, и если да, кто передал ей эту странность, точно бациллу — Макс или другой человек с, если так можно выразиться, альтернативными для нормальной реальности способностями. Рэйчел не волновали неважные мелочи. А это была частность, которая никак не помогала ей думать, как поступить с Джефферсоном.

Да что там, это не помогло бы ей даже решить что-то насчет отношений с Хлоей.

— Давай-ка я тебе из термоса кофе налью. Или кофеин, или сахар поставят тебя на ноги. — Дверца машины характерным мягким хрустом открылась, и Хлоя принялась шарить по заднему сиденью. — Укатился куда-то, что ли?

Рэйчел обернулась, глядя на увлеченную своим делом Прайс. Боже, какой соблазн. В смысле, всё-таки подкатить к ней — хотя, говоря буквальнее, мокрые на летней жаре плечи Хлои, обнаженные брутально вытянутой серой майкой выглядели самим воплощением этого слова. “Соблазн”.

Пусть и не в плечах было дело, и ни в какой иной части тела, конечно. Как обычно говорят бисексуалы, если им задают вопрос “как вы делаете выбор”: влюбляешься в характер, не в тело. Рэйчел не переоценивала себя, воображая, что с той же страстью непременно обожала бы Хлою, даже будь она лишена этого драйва, который в ней так чаровал, контрастируя с наивностью сказочной героини. Но, допустим, будь Хлоя прикована к инвалидному креслу… возможно, так же у Рэйчел бы не получилось, как сейчас, сходить с ума от восторга и от ревности совершать злые и глупые вещи. Но она полагала, что могла бы попробовать. Сложись жизнь иначе, она все равно решила бы рискнуть. Но куда большей ей нравилось, когда Хлоя рисковала с нею вместе.

Проблема Рэйчел была в том, что всю жизнь она грезила о звездах, не думая, что любя их, неизбежно придется возлюбить и тьму. Но теперь, по крайней мере, ей казалось, что она вполне способна на это.