Цю Юй застыла посреди купальни, разглядывая крохотные трещины на камне. Пар заполнил все помещение, и из бассейнов слышался плеск и женские голоса. Цю Юй не стала к ним приближаться, а просто наполнила ведро теплой водой, ополаскиваясь.

В какой-то момент она ясно осознала, как была одинока. Да, у нее была Шу Сиянь — константа и центр мира, был мрачный Хуа Фэн, с которым они пили вино и обсуждали поэзию. И все. Но ни с кем из них Цю Юй не была по-настоящему близка. Порой собственное одиночество тяготило ее, а порой — радовало. Она была безликим незаметным призраком, скользящим по коридорам. Ее не пытались убить, чтобы получить власть, ее не посылали на смертельно опасные задания. Как ни посмотри… а Цю Юй хорошо устроилась. Это была тихая комфортная жизнь незначительного человека. Хотя она и занимала место старейшины (не без помощи Шу Сиянь), Цю Юй все же оставалось старейшиной библиотеки — и власти не имела никакой.

Она опустилась на деревянную скамейку. Из-за тонкой дымчатой завесы проглядывали оголенные женские тела. Цю Юй находила забавным, что самые порочные и злобные женщины мира совершенствования, вот так звонко смеялись и плескались, будто были юными наивными девами, которых ничто в мире не беспокоило. Среди них был хорошо различим жутковатый смех старейшины Мэн, которая за одну ночь умудрилась перебить целую праведную секту. Цю Юй ее не то чтобы боялась, но разумно избегала. 

Старейшина Мэн была необычайно красивой женщиной, но за внешней оболочкой крылось нечто жуткое — она была известна своей любовью устраивать кровавые представления. Обычно это выглядело так: старейшина Мэн выбирала жертвой молодую пару, грозилась перерезать горло возлюбленной, вынуждая юношу делать ужасающий выбор: либо он убьет кого-то из своих соучеников, либо позволит умереть девушке. Чаще всего выбор заканчивался последним.

Но старейшина Мэн не убивала девушек. Она делала из них марионеток — и эти хрупкие юные заклинательницы с разбитыми сердцами в здравом уме убивали своих возлюбленных, ведомые обещанием сохранить им жизнь. Преданные женщины попадали в ловушку — и навсегда оставались в ней. У старейшины Мэн была целая коллекция душ, благодаря чему ей удавалось контролировать и тела. Была ли хуже участь, чем стать ее куклой? Цю Юй как-то видела их… Этих кукол — и ее сердце дрогнуло от ужаса. Шу Сиянь тогда увела ее подальше, не позволяя быть свидетелем кровавой бойни.

На самом деле… Цю Юй хорошо понимала, каким шатким было ее положение. Она не обладала силой, как та же старейшина Мэн, не была слишком сообразительной, да и не владела особыми талантами. Любой ученик темного заклинателя без труда победил бы ее.

И от мысли… что все, что она имеет — лишь воля Шу Сиянь, ей порой становилось тошно.

— Старейшина Цю, — раздался поблизости голос, заставив ее вздрогнуть.

Цю Юй подняла голову, встречая жуткий темный взгляд старейшины Мэн.

— Редко вас можно встретить здесь в такое время, — сказала она.

Позади нее застыла молодая красивая девушка с пустым взглядом. Цю Юй тут же догадалась, что это была одна из ее кукол, и это вынудило испытать страх.

— Просто выдалась свободная минутка, — ответила Цю Юй.

Она не понимала, почему старейшина заговорила с ней, но хорош знала: ничего хорошего в этом не было.

— Шицзе Шу уезжает с важной миссией, — совсем тихо произнесла старейшина Мэн, наклонившись.

Цю Юй попыталась отвести взгляд от ее груди, которая настойчиво колыхалась перед глазами, отвлекая. Оставалось лишь проклинать свою порочную натуру. Иногда Цю Юй… отчаянно жалела, что, в отличие от своих сестер, посмела выжить.

— Ты остаешься без присмотра, — покачала головой старейшина Мэн. — Это ее так тревожит, что она попросила меня приглядеть за тобой.

— О, — Цю Юй потянулась за нижним одеянием, медленно натягивая его прямо на мокрое тело. — Старейшине Мэн не стоит себя лишний раз утруждать. Я предпочту эти дни провести в библиотеке.

— Разумно, — губы старейшины Мэн дрогнули в улыбке. Ее темные блестящие глаза выглядели весьма угрожающе, но это ощущение схлынуло, когда она выпрямилась, отводя взгляд. — Я очень рассчитываю на это. Впереди веселая ночка.

Цю Юй не смогла подавить дрожь. На мгновение ей показалось, что в глазах старейшины Мэн мелькнуло презрение — и это нисколько не удивило ее. Она и сама не могла глянуть в зеркало без этого разъедающего чувства.

Повисшая тишина оглушала. Девичий смех затих. Цю Юй медленно шла по мрачным коридорам, но мысли ее возвращались к предстоящей ночи. Не стоит и сомневаться, что темные заклинатели напоследок знатно повеселятся. Цю Юй с трудом припоминала, какие порядки были при правлении Хуйэ Сюэ — ведь застала последний год ее жизни, да и благодаря Шу Сиянь оставалась в стороне от всего.

И снова она споткнулась о Шу Сиянь.

Цю Юй ускорила шаг. Она тенью скользила, незамеченная толпой учеников. Редко ее кто-то воспринимал в качестве человека… А не игрушки. Тошнота подкатила к горлу. Цю Юй успела забежать в библиотеку до того, как ее скрутило от приступа острой боли в груди. Она захлопнула дверь, прислонившись к ней спиной, и зло зарыдала.

Жалеть себя — единственная вещь, в которой Цю Юй была хороша.

Она горько рассмеялась, размазывая слезы. Мир был огромен и необъятен, но не было ни клочка земли, где она нашла бы свое место. Цю Юй, пошатываясь, поднялась. Огромная коллекция свитков и книг бездушно взирала на нее с полок. Она двинулась дальше, в самую глубь, где во мраке легко можно было утратить связь с собственным разумом, затерявшись в запахе пыли и темноте. Там-то Цю Юй и села; то было ее тайное тихое место, где никто не смог бы отыскать бесполезную старейшину Цю — даже Шу Сиянь. Но не то чтобы она стала искать.

В последние годы Цю Юй часто думала о смерти. Вероятно, лишь эти мысли — о собственном теле, повисшем в шелковой петле, приносили ей успокоение. Она представляла свою смерть как нечто прекрасное. Можно было бы повеситься на старой мэйхуа, под которой юная Цю Юй, запинаясь и смущаясь, впервые призналась в своих чувствах к Шу Сиянь. Когда она подняла голову и встретила чужой темный взгляд, где был лишь бескрайний и безмятежный океан, Цю Юй разу поняла: ее чувствам никогда не стать взаимными. Может быть… еще тогда ей стоило броситься в пруд, перестав быть обузой для Шу Сиянь?

Но Цю Юй хорошо знала: смерть прекрасной не была. Мерзкой, со своими выедающими отвратительными запахами — этой вонью разлагающейся плоти, в которой копошатся насекомые, с резким запахом мочи и уродливыми перекошенными лицами. Когда она думала о себе самой — в изящном ханьфу цвета цин, повисшей на той проклятой сливе с вывалившимся языком и невыносимым смрадом… Мысли о смерти мгновенно оставляли ее.

К тому же… Даже некому будет оплакать эту смерть.

Цю Юй горько улыбнулась.

Даже у ненавистной всем демоницы Хуэй Сюэ были те, кто искренне горевал о ней. А у Цю Юй была лишь пустая спальня, крики заживо горящих жриц и глубокое тягостное одиночество в невыносимой тишине библиотеки.

***

Она проснулась резко, вздрогнув от звука чьих-то шагов. Цю Юй не любила, когда кто-то нарушал ее покой — особенно в дни вроде этих. Она осторожно поднялась, разминая затекшие конечности, а затем медленно двинулась к свету.

Молодой красивый мужчина внимательно вглядывался в бесчисленные свитки и книги. Затем его тяжелый взгляд остановился на высокой худощавой фигуре Цю Юй, выступившей из тени.

— Старейшина Цю, — приятно улыбнулся он.

— Старейшина Хуа, — отозвалась Цю Юй, возвращая улыбку в ответ. Впрочем, искренности между этими улыбками не было — лишь натянутая доброжелательность и брезгливость.

— Думал, брат у вас, — произнес Хуа Мин. — Нигде его не могу найти.

— Хуа Фэн собирался в город, — ответила Цю Юй. Она медленно подошла к своему столу, где высилась стопка неразобранных книг.

Хуа Мин поморщился: он хорошо знал, зачем его брат пошел в город. Цю Юй с горечью подумала, что лучше бы Хуа Фэну и не вернуться сегодня — так и остаться в дурмане вина и снов; в неведении относительно того, что предстояло сегодня. На мгновение она поймала себя на мысли: как же все-таки странно знать о грядущем, но не иметь никакой возможности это изменить. Было в этом нечто жутко трагическое, свойственное только человеку с его способностью осознавать этот невыносимый мир.

— Благодарю, — Хуа Мин было развернулся, чтобы уйти, но вдруг передумал: — Скажите, а есть ли у нас книги о Божественной тысячелетней хризантеме?

Цю Юй удивленно моргнула: на самом деле темные заклинатели редко интересовались чем-то кроме демонических практик.

— Полагаю, есть, — осторожно ответила она. С неохотой, но, ведомая своими обязанностями, Цю Юй двинулась вглубь — в то же место, откуда пришла.

Иногда она слышала шепот книг. Это было странно, но лишь благодаря этому ей легко удавалось найти желаемое. Книги любили ее — льнули своими шершавыми страницами к рукам, обещали подарить вечное забвение. Цю Юй схватила нужную книгу с полки, а затем замедлила шаг, раздумывая: разумно ли мертвецу давать книгу? Сердце ее кольнула жалость. Хуа Мин был братом Хуа Фэна — и он никогда не делал ничего дурного. Даже если он и позволял презрению застыть во взгляде… Хуа Мин все равно был любезен и снисходителен — и не из-за страха по отношению к Шу Сиянь. А еще он несомненно любил брата — хоть их отношения и оставляли желать лучшего.

Цю Юй улыбнулась печально — но искренне — когда передала книгу в руки Хуа Мину. Ей стало горько, невыносимо тошно.

— Хуа Мин, — тихо позвала она.

Он с удивлением обернулся — очевидно, не ожидал, что его назовут по имени. Сердце Цю Юй заныло еще сильнее: здесь, в мрачноватом дневном свете библиотеки, когда Хуа Мин повернулся вот так, позволяя теням упасть на лицо — как сильно он был похож на собственного брата. И лишь поэтому Цю Юй прошептала:

— Откажись от задуманного и беги.

Он ее хорошо понял. Цю Юй прочла это в умных и ясных глазах. Ее вдруг озарило: Хуа Мин по своей сути не был дурным человеком и никогда не поддерживал бессмысленное насилие. Ему было не место среди темных заклинателей с их подлой натурой и черной душой.

Хуа Мин молчал. Цю Юй знала, что он мог легко вытащить меч — и прервать ее жалкую жизнь. Тошнотворная мысль захватила разум: не был бы ли для нее это наилучший исход? Но Хуа Мин казался безумно уставшим, когда обернулся всем телом, позволяя увидеть собственное истощенное лицо.

— Береги себя, Цю Юй, — сказал он. — И моего брата тоже — он так нежно привязан к тебе, будто к родной сестре.

Они оба отвели взгляд. Старшая сестра Хуа Мина и Хуа Фэна была жестока убита в юном возрасте. Хуа Фэн пережил это особенно тяжело.

Ты же знаешь, что проиграешь; что идешь на верную смерть, но почему?

Хуа Мин сделал несколько шагов вперед. Цю Юй вздрогнула и отступила.

— Позволю себе сказать кое-что, — произнес он. — Твоя связь с Шу Сиянь погубит тебя — как губила сотни других людей. Если Хуэй Сюэ вернется, мир прежним уже не будет — ее ненависть поглотит все живое. А Шу Сиянь не станет ей препятствовать. У тебя еще есть шанс уйти — воспользуйся им с умом.

— Мне некуда уходить, — мягко и тихо ответила Цю Юй. — За предательство секты тебя ждет лишь смерть. Я просто пытаюсь ее зачем-то отсрочить.

Что-то мелькнуло в глазах Хуа Мина — будто и вовсе сочувствие. Он протянул руку — мозолистую от бесчисленных занятий с мечом — и на ладони лежала красивая шпилька с изящным цветком на конце. Он медленно покачивался. Столь тонкой и удивительной работы Цю Юй не встречала прежде.

— Это цветок мэйхуа, — сказал Хуа Мин. — Любимая шпилька моей сестры. Возьми ее.

Цю Юй осторожно протянула руку, забирая шпильку.

— Передать твоему брату? — спросила она.

Хуа Мин с улыбкой покачал головой.

— У него хватает вещей сестры. Оставь себе — в качестве благодарности.

— Благодарности? — удивилась Цю Юй. — За что?

Хуа Мин медленно открыл дверь. Не поворачиваясь, он бросил:

— За человечность.

Цю Юй сжала шпильку. Ей казалось странным — даже жутким — что темный заклинатель сказал такое. Где-то глубоко внутри она сочувствовала Хуа Мину — и признавала правоту его слов. Хуэй Сюэ рождена, чтобы сеять смерть и хаос. И никто не спасется, если ее не остановить.

Но у Цю Юй не было ни сил, ни влияния. Она вставила шпильку в волосы и сморгнула непрошеные слезы. Некоторые вещи мы не в силах изменить — а любые попытки тщетны и ведут лишь к ужасным последствиям.

Цю Юй хорошо это знала. Она вернулась к книгам.

***

Хуа Фэн был снова пьян. Был ранний вечер, когда Цю Юй различила его неуверенные пошатывающиеся шаги за дверью. Он ворвался в библиотеку, принося с собой запахи — ветра поздней весны, душных благовоний, румян и пудры и, конечно, винных паров. Его глаза казались темными и блестящими — и в них не было ничего, кроме пьяного дурмана. Хуа Фэн казался хрупким, а из-за того что наносил косметику и носил женское ханьфу — и вовсе казался молодой девой. Он упал рядом — зазвенели бесчисленные украшения.

— У меня дурное предчувствие, — сказал Хуа Фэн. — Мне так тошно, сестрица.

— Сестрицы в борделях не утешили тебя? — усмехнулась Цю Юй, откладывая кисть. — И что же так терзает твое сердце?

Хуа Фэн прикрыл глаза, покачивая головой. Одинокий разбитый осколок среди такой же толпы. Цю Юй казалось забавным, что они так хорошо сошлись — будто родственные души.

— Все и сразу, — тихо ответил Хуа Фэн. Он положил голову на руки. Цю Юй знала, что вот-вот его одолеет тревожный мутный сон.

А время приближалось к ночи. Когда Хуа Фэн и правда уснул, Цю Юй поднялась, чтобы выглянуть в коридор. Там было тихо и пусто — не слышались даже раздражающие голоса учеников.

А за окном ветер крепчал. Черные тучи несли в себе лишь дурное — и Цю Юй съежилась. Мысль бежать вдруг вспыхнула в ее голове. Но на смену ей пришла другая: Шу Сиянь. Цю Юй вернулась на место, но за кисть больше не бралась — задумчиво проследила цепочку иероглифов, а затем повернулась к спящему Хуа Фэну. Он был прекрасным светловолосым мужчиной, на которого заглядывались многие. Трагичный излом бровей, бесконечная печаль в глазах… От Хуа Фэна было трудно оторвать взгляд. Но он всегда избегал людей, а люди, ощутившие на себе мощь демонических техник — избегали его.

Цю Юй провела ладонью по чужим волосам, а затем прислонилась к его плечу.

Двери резко распахнулись. Цю Юй вздрогнула, когда увидела старейшину Мэн, чье лицо было испачкано кровью и искажено от животной ярости. Марионетки послушно замерли у нее за спиной.

— Я забираю этого ублюдка! — рявкнула она.

Цю Юй растерянно моргнула.

— О чем вы?

Одна из марионеток приземлилась рядом со столом, где Хуа Фэн все еще спал. Он вздрогнул, медленно открывая глаза.

— Нет! — тут же отреагировала Цю Юй; редко ее «нет» несло в себе столько непоколебимой решительности.

— Нет? — вздернула брови старейшина Мэн. — Послушай, птичка, ты, наверное, не совсем понимаешь ситуацию: Хуа Мин оказался шпионом из праведной секты. Если ты собираешься защищать его братца — то кем будешь ты, а?

Глаза Цю Юй широко распахнулись.

— Не может быть, — замотала она головой. — Нет. Как он мог пробраться сюда и столько лет продержаться?

Лицо старейшины Мэн исказилось от неприятной усмешки.

— Это мы и выясним вскоре.

— Это невозможно, — неверяще прошептал Хуа Фэн. — Брат никогда не изучал праведных техник — как он может быть шпионом?

— Не строй из себя невинность, Хуа Фэн, — презрительно ответила старейшина Мэн. — И не делай вид, что ты к этому не причастен.

— Что с братом?!

Цю Юй, глядя на выражение досады на лице старейшины Мэн, мгновенно догадалась, что все пошло не по плану.

— Полагаю, он уже кормит голодных призраков на дне ущелья, — ответила она. — Не беспокойся, после беседы с главой ты отправишься вслед за ним.

— Глава пробудилась? — тихо спросила Цю Юй.

Глаза старейшины Мэн засияли от едва сдерживаемого удовольствия.

— О да, — прошептала она. — И они с Шу Сиянь уже спешат сюда.

Сердце Цю Юй дрогнуло от страха — и даже имя Шу Сиянь вопреки обыкновению больше не несло в себе спокойствия. Красивое лицо Хуа Фэна тоже исказилось, но сквозь ужас прорывалась горечь:

— Брат мертв?

Марионетки без предупреждения бросились на него. Цю Юй поняла: он не собирался бороться. Их руки крепко вцепились в одеяния Хуа Фэна, вытаскивая его из-за стола.

— Не вмешивайся, — предупредила старейшина Мэн. — И может быть переживешь эту ночь.

Цю Юй встретила взгляд Хуа Фэна — потухший и болезненный.

Он и правда не будет сражаться.

Вот в чем они были так похожи все эти годы. Вместо борьбы выбирали смирение; бежали от прошлого и самих себя, не способные примириться, ищущие утешение в других людях — но находящие бесконечное одиночество и горечь сожалений.

Когда Цю Юй резко поднялась, шпилька выпала из волос и с тихим стуком приземлилась на пол. Она взглянула на изящный цветок мэйхуа — и впервые в жизни ей так отчаянно захотелось спасти хоть кого-то кроме себя самой. Цю Юй подняла шпильку, игнорируя удивленный взгляд Хуа Фэна, а затем подошла к старейшине Мэн.

— Я пойду с вами, — твердо сказала она.

Губы старейшины Мэн изогнулись в мерзкой усмешке.

— Гляди, не пожалей об этом.

Цю Юй слабо улыбнулась. Бесконечные сожаления были частью ее жизни — и не имело значения, станет их меньше, или же больше. Она вышла во тьму коридора, а в голове созрел план.

И ни в одно из этих мгновений мысли ее не вернулись к Шу Сиянь.