Время шло быстро и как-то незаметно. Наступила весна.

Макс пригласил меня на концерт в клубе, где он гитарой занимался. Мне понравилось, даже возникла мысль, не попросить ли на следующий год родителей купить мне гитару… Хотя, боюсь, не потяну. Мама и так давно мне сказала — одна «тройка» в четверти, и мне придется что-нибудь бросить, или айкидо или шахматы…

На айкидо прошли очередные соревнования. Макс хотел пойти «поболеть» за меня, я еле его отговорила… сказала, что стесняться буду. В этот раз я не вышла в призеры, но не расстроилась, там действительно очень сильные соперницы были.

Потом наступил апрель, жаркий, как настоящее лето.

— Ну что, Славка, — сказал как-то папа, — давай зови друзей да пойдем в воскресенье в лес!

Я обрадовалась, я очень люблю ходить компанией в лес. А потом задумалась. «Зови друзей…» Я могла позвать то ли человек двадцать одноклассников — то ли Макса и Женевьеву.

Неожиданно я поняла, что раньше у меня и не было друзей. Ни одного. Странно, а я и не замечала…

Наверное, я сто раз, не меньше, напомнила папе, чтобы он ни в коем случае не проговорился. Напомнила, что я — мальчик.

Макс согласился сразу, только спросил:

— А Ксюшке можно пойти?

А что же нельзя? Места в лесу, что ли, мало? Чем больше народу, тем веселее!

А Женевьева нахмурилась и сказала мрачным тоном:

— Я не могу!

— Почему? — удивилась я. — Тебя мама не пустит? Так давай мои родители ей позвонят, договорятся!

— Нет, не мама. Просто я не могу.

Если бы она сказала, что не хочет, я бы не стала к ней приставать. Но она сказала «не могу», и я видела, чувствовала, что на самом деле она очень даже хочет.

В общем, я ее чуть ли не полчаса теребила, прежде чем она объяснила:

— Мне Ваську не с кем оставить. Брата.

— Так бери его с собой! — обрадовалась я. Так она еще не сразу согласилась! Все повторяла, что это неудобно, что Васька маленький и будет мешать… Ну вот почему Макс сразу спросил, нельзя ли взять Ксюшу, а Женевьеву приходится расспрашивать и уговаривать?

Мы встретились на автобусной остановке и пошли по тропинке в лес, у нас с папой там было любимое место — на взгорке над крутым оврагом, на дне которого протекал ручей. Женевьева пришла с Васькой — пятилетним пацаном, худеньким и глазастым. Лицом он был очень похож на сестру, а вот поведением совсем не похож — без умолку болтал, задавал сотни вопросов, напевал… И сама Женя как-то светлела, когда обращалась к нему. Наверное, это здорово — иметь брата или сестру. Это, наверное, еще лучше, чем просто друг.

Потом Васька устал и захныкал. Женевьева вздохнула и с со словами: «Я же говорила!» взяла было его на руки, но мой папа просто перехватил его и посадил себе на плечи, прямо поверх рюкзака.

— Я и сама могла бы нести, мне не тяжело, — проворчала Женевьева. Папа улыбнулся:

— Не сомневаюсь. Но мне тоже не тяжело.

Женевьева покраснела и выдавила:

— Спасибо.

Тропинка вывела нас на нашу поляну. В лесу еще было сыро, местами на тропинке под ногами даже хлюпала вода, а здесь, на солнечном пригорке, было совсем сухо и зелено, и в траве цвели медуница, и гусиный лук, и примула.

Мы спустились вниз к ручью, и потом наперегонки поднимались вверх по склону. Мы играли в мяч, а потом папа повесил на дерево мишень, и мы стреляли из лука. Я и Женевьева по очереди следили за Васькой, чтобы не сунулся в сектор стрельбы, который папа обозначил ленточками.

Потом мы набрали хворосту и стали разводить костер. Сначала Женевьева и Макс с Ксюшей извели чуть ли не весь коробок спичек, а потом за дело взялась я и развела огонь с третьей спички. Ну да, с первой спички у меня не всегда получается.

Мы сидели у костра, и Макс играл на гитаре старые туристические песни, которые мы с папой всегда пели в походах. А я и не думала, что их еще кто-то знает, кроме нас! Папа хлопнул Макса по плечу и сказал: «Наш человек!», и почему-то мне было очень приятно это слышать.

Потом мы ели картошку, печеную в золе, и жарили на палочках сосиски.

— Сейчас ночи холодные, матери вас не отпустят, — сказал папа, — а летом можно будет и с ночевкой сходить, с палаткой.

— Я хочу с ночевкой! — тут же отозвался Васька. 

Вообще зря Женевьева боялась, что он будет мешать. Ничуть не мешал! Ну, приходилось, конечно, за ним следить, чтобы не сунулся под выстрел… или не влез в костер… или не свалился со склона в ручей… Ну и что? Зато он веселый и смешной!

А потом я вдруг заметила, что Женевьева куда-то делась.

Нет, ну Женевьева — не Васька, конечно. Она не заблудится и не пропадет, и ничего опасного в нашем лесу нет. Но я все-таки пошла ее искать, на всякий случай.

Она ушла недалеко, за густые кусты орешника. Я сначала услышала ее, а потом увидела — она сидела прямо на земле и плакала, прямо навзрыд рыдала, я даже испугалась. Я подбежала к ней, села рядом с ней, взяла за руку, стала расспрашивать:

— Женя, что случилось? Ты ушиблась? Болит что-нибудь?

Наверное, это звучало глупо, по-детски, но что я еще могла спросить? При том я только что возилась с Васькой, вот и говорила так как бы по привычке. Женевьева не отвечала, только отталкивала меня, вырывала руку и все продолжала плакать. Тогда я, сама не знаю почему, положила ей руки на плечи — не как объятие, а как будто мы собирались танцевать. И, кажется, от этого привычного прикосновения Женя стала успокаиваться.

Когда она наконец перестала плакать, я опять спросила:

— Женя, так что случилось-то?

Она всхлипнула:

— Случилось? Да ничего не случилось! Просто… Славка, ты даже не знаешь, какой же ты счастливый! Славка, какой же у тебя папа!

Ну, я и так знала, что у меня самый лучший папа, но как-то не задумывалась об этом.

— А у тебя нет папы, да? — я стала кое-что понимать.

— Есть. Был. Мы с мамой ушли от него. Он пьет… всегда пил, а мамка терпела-терпела, а потом ушла.

Глаза у Женевьевы вдруг стали такими… куда там той враждебности, с которой она смотрела на меня в первый день! Это была настоящая ненависть.

— И мы теперь втроем живем. Я, мама и Васька. И нам хорошо! Нам без него — хорошо, понимаешь? И я видела других, которые с папами живут, и не завидовала, честно! Потому что мы живем не хуже. Только… только я не знала, что бывают такие папы, как твой.

Женевьева опять заплакала — на этот раз тихо, как-то устало. А я сидела рядом, держа ее за плечи, и молчала — а что я еще могла сделать? Только быть рядом.

А потом она в последний раз всхлипнула, вытерла слезы и сказала:

— Хороший ты, Славка! Пойдем, что ли, к костру, а то Васька испугается без нас.

А еще через две недели состоялся наконец конкурс, к которому мы столько готовились.

Оказывается, там все организовано совсем не так, как на айкидо, и не так, как, скажем, по телевизору показывают соревнования по фигурному катанию, где пары выступают по одной. Здесь танцуют сразу по несколько пар — смотря по размеру зала, сколько поместятся, и члены жюри видят и оценивают всех сразу. А чтобы они не запутались, у мальчиков на спинах висят номера, прямо как на лыжных гонках.

Конечно, я здорово волновалась. Еще хорошо, что мы шли по классу Е, почти первыми, перед нами только малыши Н-класса. Так что долго ждать не пришлось, а то бы я совсем извелась.

На трибунах были практически все наши ребята, со студии, и мои родители, и мама Женевьевы… Я никого не видела. И даже наших соперников — а всего нас было восемь пар — почти не видела. Не говоря уж про жюри… У меня кружилась голова от волнения, и я ужасно боялась, что у меня ничего не получится и мы сейчас провалимся с позором, и я подведу Женевьеву… Я всегда так на соревнованиях волнуюсь, пока меня не вызовут на татами…

А потом зазвучала музыка, и я вдруг как-то сразу собралась, как всегда на соревнованиях. Все лишние чувства и переживания куда-то пропали. Были только я, Женевьева и танец.

Потом оказалось, что мы заняли четвертое место. Я боялась, что Женя расстроится, но она была довольна.

— Ты так мало занимаешься, тут и нечего было рассчитывать на что-то другое. Ну и ладно! По очкам мы все равно на следующий год перейдем в Д-класс!

И Изольда нас похвалила.

А уже потом, вечером, мама сказала немного грустно:

— Ой, Слава, хотела бы я тебя в таком платье увидеть! Ты бы в нем такая красивая была бы!