– Что ж ты такая красивая?.. – в который раз прошептала Элиска, надеясь, что её не слышат, и неустанно глядя, как сквозь полусогнутые ноги госпожи Иемилии напротив то и дело просвечивает огонёк стенного камина.
Элиску уже давно переполняло странное чувство. Уже столько раз что лорд Дитрич, что его супруга, что её брат неприкрыто восхищались ею – крыльями в первую очередь, судя по всему. С трудом верилось, что если бы Элиска была в точности такою же как они – больше похожей на обычного человека, чем на повелителей ночи, – то в ней разглядели бы что-то особенное. Хотелось чем-то отплатить тем, кто приняли её как родную и дали дом, но так же вслух восхищаться ими всеми Элиска не могла себе позволить – это бы звучало фальшиво. Её и так уже с первого дня считают малость легкомысленной, а уж если перестать скрывать, что прекрасное можно увидеть и в обычном посреди этого жестокого мира – и вовсе за дурочку примут. Хорошо, что в команде есть поистине особенные участники, кому если не удивишься – так и обидеть недалеко. Есть господин Дулли, чья способность двигаться, ходить и в принципе жить наверняка всякий раз повергает в недоумение даже доктора Денкена. Есть Сатилий, которого хвалить за его таланты – сплошное удовольствие, как и смотреть на его неумелые попытки скрыть гордость собой после таких разговоров. И теперь добавилась госпожа Иемилия, кто и без своей чудесной способности становиться невидимой приковывала к себе взгляд Элиски, стоило только их дорогам пересечься в очередном коридоре особняка.
Впрочем, в этот раз Элиску поразил теперь уже сам дом, а не только его жители. Оказалось, господина Петрика – он отнекивался как мог, что только раззадорило Элиску продолжать называть его "господином", в этом они с Сатилием оказались похожи, – не встретить в комнатах поместья потому, что у него свои собственные покои прямо под домом. После обрушения моста рабочие поспешно выбрались из тоннелей под отрезанным от города зданием – боялись, что стены канализации не выдержат и упадут прямо на их головы. Но подземные сооружения устояли, и Петрик, давно уже живущий в водах под городом и знающий каждую лазейку, обустроил в покинутых людьми рабочих помещениях себе настоящее логово.
Благодаря воображению, способному в уме разрезать дом на части будто слоёный пирог и увидеть всё его внутреннее обустройство разом, Элиска сейчас точно представляла, что комната с печью и решёткой находится прямо под камином в большой гостиной на первом этаже: их объединяет общий дымоход. Иемилия, затаскивая Элиску за собой в этот подвал, на вопрос: "Если хочешь погреться, почему не у огня в гостиной?" – дала исчерпывающий ответ: "Там не будет Петрика, а мы давно не виделись". Вот так они и оказались здесь, где кроме самой печи светили разве что лампы откуда-то из соседнего помещения – да отражение от воды играло на потолке зеленоватыми отблесками, словно ярким колышущимся неводом. Господин Петрик тоже сидел рядом, хоть и несколько стеснялся Элиски поначалу – всё двигался ближе к подруге. Между ними явно какая-то особая связь, едва ли не родственная – это бросилось в глаза с первой же встречи. Да и могло ли получиться иначе у той, кто сама себя называет девой-ящерицей, и существа, что больше похож на лягушку или рыбу, чем на человека?
Огромные перепончатые лапы Петрика рядом со стройными ступнями Иемилии смотрелись прямо как мощные корни дерева рядом со стеблем розы. Элиске казалось, он не просто так прячет половину своего вытянутого лица за выпуклым куском стекла: сам-то говорил, это чтобы видеть сквозь все нечистоты под водой, но Элиска всё думала, что Петрик просто не хочет показывать лишний раз своего лица соседям. Впрочем, сейчас прозрачные наглазники отложены в сторону, и в вечно вытаращенных глазах человека-рыбы вовсю отражаются языки пламени и искры из печи. Иемилия говорила, Петрик постоянно занят чем-то очень важным, ведь это благодаря его стараниям дом вампиров получает провизию и прочие поставки из внешнего мира по подземным ходам. И только с друзьями можно иногда вот так посидеть, пожевать наскоро обжаренную куриную ногу и помолчать, глядя на огонь. А благодаря Элиске эти встречи в подземелье участились – уже четвёртая за неделю. Петрик особо не возмущался, что Иемилия каждый раз приводит новую знакомую в его обитель, но то и дело думалось, будто это из-за Элиски он такой неразговорчивый. Из-за этого было неловко, но нарушать молчание она сама не решалась – ведь она в гостях.
Свободнее себя ощущала лишь один раз, когда выяснилось, что и Сатилию не чужды подобные посиделки. Как выяснилось, эти трое и вовсе чуть ли не лучшие друзья.
– Ого, кого Элиска привела, – тихо сказал словно сам себе Сатилий, когда впервые увидел их вместе в коридоре тогда – в день возвращения Иемилии. – Ну здравствуй, Джемма.
Элиска тогда подумала: "А почему Джемма?" – но быстро отвлеклась, залюбовалась тем, как госпожа – прямо так, насквозь промокшая и в одном лишь одеяле – привстает на цыпочки, чтобы обнять Сатилия за шею и на миг прижаться к нему обнажённым телом. Тот не побрезговал ни когда ему за шиворот посыпались бесчисленные капли с её рук, ни когда щека и волосы стали блестящими от прикосновения, ни когда на бежевом костюме расползлось тёмное мокрое пятно. Элиска даже поёжилась – будто бы за него – на ощупь уже зная, какая госпожа после улицы холодная. Остальные же приветствовали Иемилию более сдержанно и чинно, не подходя даже на метр. Впрочем, та им тоже всего лишь кивнула – словно не хотела лишний раз задействовать свой скрипучий голос.
Только Анетта – не зря же Элиска её про себя давно назначила главной умницей и красавицей в доме – отличилась: сразу предложила вернувшейся после долгого отсутствия госпоже горячую ванну. Ещё и Элиску позвала помочь отмыть её – как будто та не только сама не справится, так ещё и одной Анетты будет мало. Там и познакомились гораздо ближе – уж Иемилия-то не стеснялась показать себя во всей красе и со всех сторон. Тогда-то Элиска и заметила, что скрывать-то деве-ящерице особо и нечего: совершенно странным образом она была лишена всех женских интимных подробностей, хоть и обладала утончённой девичьей фигурой. Эта прекрасная переливающаяся всеми цветами радуги кожа оставалась гладкой во всех местах: прямо будто не женщина, а оживший манекен.
– Может, у вас есть вторая, человеческая форма, как у Сатилия? – спрашивала тогда Элиска, отказываясь верить своим глазам.
– Чего уж нет, того нет, – отвечала та равнодушно. – Только такая.
– Надо же... – Элиска не смогла скрыть сожаления в своём голосе. Нет, она всё ещё считала Иемилию божественно красивой и с этого момента осознала своё желание сказать об этом. Но не могла отделаться от мысли, что такой – не похожей на людей и даже вампиров – та словно теряет что-то важное в жизни.
– Не хочешь это видеть? Моё уродство, – подняла бровь Иемилия, и стала исчезать, начиная с ног, а стекающие вниз по её телу капли одна за другой бежали прямо по воздуху. Элиска тут же поймала себя на мысли, что ведётся на этот трюк совсем как маленький ребёнок, которому в сотый раз показывают один и тот же фокус – никак не перестать восхищаться, каждый раз как в первый.
Тогда-то она и произнесла впервые – и с тех пор повторяла снова, когда засматривалась на чудеса иллюзий, что творит кожа девы-ящерицы.
– И что ж ты такая красивая...
– Мне это уже говорили, – ответила со вздохом Иемилия, словно никому уже не верит, когда слышит подобные слова.
– Да ладно, правда? – включилась в разговор Анетта. Не хочет, чтобы искренний порыв Элиски прервали вот так? – Лорд Дитрич, небось? Да он всем так говорит, чтоб в постель затащить. Давай-ка рассказывай: и тебя пытался, да?
– Было дело, да, – криво усмехнулась та, беззаветно подставляясь под мыльные руки Анетты, что обводили изгибы её тела. – Но у него ничего не вышло.
– Почему это? – подхватила Элиска, заметив по лицу госпожи, что там явно есть какая-то история, которой та наверняка гордится. – Что-то пошло не так?
– Ну сама подумай, что могло пойти не так, – беспечно проговорила – как прошептала – Иемилия.
– Ты что, исчезла в самый ответственный момент, и он тебя потерял? – задорно предположила Анетта.
– Да всё намного банальнее. Чтобы потерять, надо найти. Вот он и не нашёл, куда. И после этого я как-то сразу перестала его интересовать.
– О, тогда ты неправильно сказала, – поправила её Анетта, прикрывая смеющееся лицо ладонью. – Ты сказала "у него ничего не вышло", а на деле-то – ничего не вошло.
– Ну а он тебя в этом плане интересует? – спросила Элиска, и тут же добавила, чтоб девицы не подумали, что она спрашивает для себя: – А то звучит так, будто ты таким исходом расстроена.
– Увы, нет, совсем нет – меня не интересуют такие, как он, – покачала головой Иемилия. – А, ты ведь не знаешь? Мне же имя не просто так досталось. Я долгое время жила в женском монастыре. Так что мои представления об идеале мужчины крайне скудны. Вернее, их попросту нет.
– Прямо как я много лет жила в человеческой семье... Но я всё равно продолжу говорить, что ты красивая, – Элиска в шутку стукнула кулаком по воде, обдавая обеих брызгами, – воистину творение богов.
– А скажи-ка, святая дева, – Анетта как всегда не упускала шанса повернуть всё в своё русло, – если ты у нас творение богов, то объясни мне вот что: на кой чёрт господь вообще дал тебе хоть какие-то сиськи, – её руки бесцеремонно легли на гладкие груди девы-ящерицы, – а через что кормить детей – не снабдил?
– Ой, да господь на мне вообще отдохнул, – отмахнулась Иемилия, словно речь шла о нереалистичном персонаже книги, а не о ней самой. – Он как будто поленился решить, быть мне ящерицей или всё-таки млекопитающим. Чуть от этих, чуть от тех. Оно и понятно: он же мою мать наказывал, а не меня. Ему главное было, чтоб она страдала, родив такое уродливое дитя. А как мне выживать – чьё вообще дело?
– Но ты выжила, и ты здесь, – постаралась завершить монолог за неё Элиска. – И такая красивая...
Вот и теперь, сидя напротив импровизированного камина и оставив халат лежать под собой прямо на полу, госпожа Иемилия так же шёпотом отвечала уже привычное "господу всемогущему спасибо, аминь" Элиске на ухо.
– А что? – встрепенулась вдруг она, словно приходя в себя после благоговенного созерцания. – Ты никогда не думала, что это мог быть не тот бог?
– Не тот? – Иемилия улыбнулась ей снисходительно – как ребёнку, который перепутал слова "вчера" и "завтра". – Разве может быть кто-то кроме него? Ведь он един, а значит – неповторим.
– А как же мир тьмы? Там тоже создатель – всех вампиров. Не зря же люди тебя отнесли к силам тьмы – и не зря же ты тут, среди нас. Мне кажется, это бы многое объяснило. Кто ещё мог создать таких как мы?
– Смотрите-ка, кто ещё уверовал в мир тьмы! – засмеялась Иемилия – звук, словно кто-то попрыгал по старому дивану. – Больше Дитрича слушай. Или ты тоже помнишь что-то оттуда?
– Нет, я не помню вообще ничего до своего пробуждения. Но не исключаю возможности существования другого мира.
– А я помню всё лет с четырех, если не с рождения, – она вальяжно запустила в рот маленький помидор, и Элиска в очередной раз позавидовала ей – и всей не-вампирской половине их команды, кто мог без проблем наслаждаться человеческой едой и не нуждался в крови. Сидящий рядом и не шевелившийся до сего момента словно гаргулья Сатилий поспешил повторить за подругой. Неужто он ловит взглядом каждое её движение так же, как Элиска? – И поверь мне: никто, кроме господа, не мог быть причастным к моему сотворению.
– Почему ты так уверена? – спросила Элиска, потеснее прижимаясь к господину Гаргулье рядом – так ощущала себя всё-таки не чужой здесь, а своё мнение – не глупой болтовнёй.
– Я же родилась прямо в церкви. И жила с тех пор в монастыре. Матушка моя всю жизнь была монахиней.
– Так может, ты не проклятие господне, а дар его?
– Нет, проклятие, никаких сомнений, – Иемилия отпила вина и на миг пропала, из-за чего стало видно, как оно стекает и тоже исчезает прямо в воздухе. – Я же сказала: она была монахиней. Но ничуть не святой.
– И что это значит?
– Говорят, соблазнила настоятеля монастыря, а он, бедный-несчастный, не устоял. Его за это почему-то не прокляли.
– Как это – не устоял? – изумилась Элиска. – Он же мужчина! За ним сила. И человек веры к тому же – у таких воля непоколебимая. Уж я точно знаю, мой отец был таким.
– Разумеется, за настоятелем была и воля, и особенно сила: как он захотел, так и вышло. Если ты понимаешь, о чём я.
Тут даже Сатилий сглотнул. Повисшую паузу прервал только Петрик, кто смотрел за их беседой во все глаза, но продолжал с чавканьем уплетать птичье мясо на косточке. Этим звуком и прервал.
– Тогда и вправду странно, – продолжила Элиска, кое-как преодолевая замешательство: всё-таки, не каждый день доводится слышать откровения о подобных преступлениях, как бы Анетта ни старалась притупить её чувствительность своими историями, – что прокляли не его. Господь же всевидящий.
– Наверное, он увидел только как этот боров замаливает свой грех. И всё простил ему, конечно же.
– Как же так? Чтобы кто-то родился от вот такого – разве мог всевышний допустить такую несправедливость?
– К человеку – может и не мог. А я кто? – Иемилия пожала плечами, и по ним поползли цветные пятна – оттенком под стать огню в печи. – Но не переживай, я исправила его ошибку.
– Это как же?
– Прокляла своего отца вместо него. Он был первым, кто пожелал никогда меня не видеть. Первым и стал – из тех, для кого я исчезла.
– А дальше? Так и что же стало с ним?
– Ну, – мрачно улыбнулась Иемилия, – что дальше – никто не видел. Вообще ничего – ты же знаешь, как я это умею. В общем, его нашли без головы.
Снова стало тихо. Она как будто нарочно замолчала, чтобы уловить реакцию остальных. Но лицо Петрика вообще почти никогда не шевелилось, Сатилий только бровью дёрнул и одобрительно кивнул – наверняка слышал уже эту историю и не осуждал. Элиска же, хоть и не предполагала именно такого финала, но не особо удивилась. Она ведь на себе уже познала, в какую жизнь люди толкают таких, как все собравшиеся у этой печи, когда отвергают их. Жизнь, полную злобы, преследования, крови и убийств. Поэтому стоит ли удивляться, что Иемилия нашла этот путь единственно верным?
– А после что было? – тихо спросила Элиска.
– После монастырь стал, наконец-то, чисто женским – без всяких настоятелей. Мои способности развивались, и как итог – меня выгнали. Что толку держать меня, проклятую деву, на земле божьей, если оба моих родителя мертвы?
– И тогда вас нашёл лорд Дитрич?
– Ну почти, хоть и не сразу, – кивнула Иемилия, но быстро изменилась в лице. – То есть, подожди. Тебя что, не удивляет, что я убила? Не ужаснёшься даже? А ты, выходит, не такая и простая. Привычная уже к смерти, значит?
– Отчасти, – повела плечом Элиска. – Лорд Дитрич и остальные вечно возвращаются в крови и золе, их оттирать приходится. Этот его меч особенно – и господин Берард. Что тут ещё думать? Конечно, вампирам приходится убивать людей. Если не мы их, то они нас – я же правильно понимаю?
– Увы, всё именно так, – подтвердила та. – То есть, выходит, ты сама всё-таки ещё не убивала? Тебя не брали на задания?
– Нет, не брали, – ответила Элиска и задумалась: а сколько времени прошло? Она давно уже оправилась от серебра, крылья сильны как никогда и рвутся в небо, желая наполнить и её саму вампирской мощью. Она столько всего могла бы сделать, оказавшись там, на улице, вместе с товарищами! Но лорд Дитрич по-прежнему продолжал только говорить, как прекрасна она и все древние вампиры. Другое дело, конечно, что Элиска сама ещё не думала основательно, а хотела ли бы присоединиться и пойти месить своими изнеженными руками кровь и плоть людей.
– Так значит, оттирать кровь с оружия и одежды – это всё, что тебе разрешили? – досадливо протянула Иемилия, словно в мысли к ней заглянула. – Ну, не знаю, право. Я бы на их месте не упускала такой потенциал. Ты ведь можешь летать: весь город в твоём распоряжении, и не нужны даже секретные подземные ходы вроде этого. Что уж говорить о людях, которые могли бы умереть сами, совершенно случайно падая с крыши. Если ты понимаешь, о чём я.
– Понимаю, – закивала Элиска, и от мыслей о возможностях азарт пустился по разуму в пляс, как по бальному залу.
– Ты же хочешь быть по-настоящему полезной? А главное – уважаемой. Поверь, со мной так же было, когда меня только пригласили сюда. Подай, принеси, помоги, сделай еду. Этим тебя сейчас занимают? Я такие вещи быстро пресекла – мне послушания в монастыре хватило. Показала, на что способна, поставила перед выбором: или найдёте мне достойное дело, или я сама найду.
– Ого, вот это ты произвела на всех впечатление наверняка, – произнесла Элиска, и Сатилий тоже закивал в подтверждение этих слов.
– Ну а как ещё? – та горделиво улыбнулась. – Вот и тебе бы так же: озвучь лорду свою позицию твёрдо, поставь перед фактом. У тебя, я думаю, это даже лучше получится: я ведь даже не вампир, и меня лорд послушал, а ты же – истинный. Сатилий, как считаешь?
– А что я-то? – лениво отозвался господин Гаргулья, отрываясь от бокала. – Считаю, Джемма права: зачем бегать по этим грязным коридорам – Петрик, дружище, без обид, твои-то хоромы в полном порядке – если можно просто долететь куда надо в два счёта, сделать дело и так же быстро улететь?
– Это потому что ты на себе это испробовал уже, вот тебе теперь и лень по ходам бегать! – пихнула его Элиска. – Тебя не потащу больше, и не мечтай: ты вон как отъелся с тех пор как вернулся!
– Да мне-то что, – Сатилий изобразил так хорошо знакомое ей деланное безразличие. – Зато вот Джемму ты могла бы с заданий в лёгкую забирать – чтоб не ходить под дождём, как в последний раз.
– О, ты о её здоровье заботишься, это так мило! – не отставала Элиска.
– А ты, Петрик, что скажешь? – спросила вдруг Иемилия.
Тот аж дёрнулся, прекратил жевать – и стало можно даже треск огня в печи расслышать. После Петрик осмотрел всех, убеждаясь, что его мнение действительно хотят услышать, помогал пару раз – или пару десятков за секунду – и ответил:
– А я скажу, что зря вы так говорите про лорда Дитрича. Он ведь прав.
Его слова отчего-то прозвучали смешно – то ли от странного почти стариковского голоса, то ли из-за того, как шлёпали его огромные рыбьи губы на человеческом лице. Но Элиска сдержалась и допустила лишь улыбку.
– В чём же этот вампир прав? – голос Иемилии прозвучал недовольно. – Оттирать за ними, убирать, встречать – вот это надо делать, что ли?
– Нет, – поводил Петрик будто распухшим пальцем. – Прав насчет того, что мир тьмы существует. А ты не хочешь это признать. Я, вообще-то, сам его видел – я тоже прямиком оттуда.
– Ой, не начинай, – дева-ящерица закатила глаза.
– Просто я был создан для воды, а не для ночи, и был рождён не наверху среди летающих камней. И создателя нашего так близко не видел... Но я точно знаю, что такое мир тьмы!
– А может, ты родился в обычном озере, пруду или гроте? Мне кажется, ты услышал рассказы лорда – вот и надумал себе всякого...
– Я помню дыру между мирами, помню, как падал в неё, – стоял на своём Петрик. – И свои первые дни здесь я тоже помню. Тут всё другое – даже вода другая. Чище. Я же приучен выживать и не в такой. Поэтому мне местные трубы нипочём!
– А как давно это было? – поинтересовалась Элиска.
– Не помню, но меньше двадцати лет точно.
– Ничего себе! Это значит, владыка тёмного мира до сих пор создаёт...
– Не прекращает своих изысканий по созданию идеальных существ для захвата миров, да-да! – подхватил Петрик. – И я – один из недавних. Как знать, кого Он сотворит следующим? Может, сотворяет и прямо сейчас...
– Так а насчёт Элиски лорд что – тоже прав? – Иемилия вернула-таки разговор в своё русло. – Ну, что не выпускает её на задания.
– Да я и просто погулять не выхожу... – добавила Элиска обиженно.
– Вот именно, тем более.
– Ну... – Петрик задумался ненадолго, но потом явно отметил, что Элиска тут единственная, кто отнёсся к его речам о мире тьмы с интересом. – Да пусть поговорят, в общем-то. Зачем сидеть дома, имея крылья? Я же не сижу – в день по нескольку километров проплываю в этих водах...
– Значит, решено, – торжественно заключила дева-ящерица. – Элиска, ты всё поняла? Ты должна поговорить с лордом Дитричем о своей роли в вампирской семье. А то они удобно устроились – раньше же как-то справлялись со всем без всякой помощи.
Элиска, конечно, всей душой согласилась с этими словами. Не для того она бежала из человеческой семьи, чтоб и свои относились к ней как к служанке! Вот только на словах всё оказалось гораздо проще, чем на деле. Когда выловила, наконец, лорда для желанного разговора – пришлось даже делать вид, что собирается обсудить повторение того самого вечера, осыпая вампира неоднозначными фразами вроде "я хочу с вами обсудить кое-что очень личное", "мне кажется, я готова к чему-то новому, заново влиться в вашу семью" и "нам надо надо пересмотреть наши отношения в более интересную для всех сторону" – сама беседа прошла как-то... мимо.
– Лорд Дитрич, может, сыграете мне? – начала она тогда издалека, разглядывая пальцы вампира на белых клавишах. Точно знала, что откажет, но ведь, может, он тогда начнёт чувствовать вину и в качестве искупления будет более мягок ко всем её следующим просьбам.
– Вы же всё помните, госпожа Элиска, – лукаво улыбнулся лорд. – Сейчас ночь, а органная музыка – это звон на всю округу. Я не могу себе позволить такое ни из-за охотников, что только и ждут повода вломиться сюда, ни из-за наших спящих по ночам товарищей – доктора Денкена и его сладкой дочери.
– А разве нельзя как-то потише играть, дорогой лорд? – Элиска состроила глуповатое лицо. Мужчины же любят таких, сёстры говорили. – Ну, только для меня.
– Увы, нельзя. Этот инструмент создан для громких свершений, а не для мелких домашних дел.
– Прямо как мы с вами, да?
– О, насчёт нас с вами: вы наверное хотели спросить, как и на каких условиях сможете получить следующее приглашение в... комнату удовольствий.
– Да... Нет. И нет, и да. Может быть, – от такой прямолинейности Элиска даже немного растерялась: ждала, что лорд будет ходить вокруг да около, и что таким образом, не говоря о стыдных вещах напрямую, получится перевести разговор на нужную тему.
– О, прошу меня простить за мою бестактность, госпожа Элиска, – спохватился Дитрич. – Быть может, вы считаете, что теперь это я должен просить приглашения в ваши покои? Я осознаю свою прошлую вину и не стану противиться, если вы и вправду так думаете. Это было бы справедливо.
– Может и так, – загадочно ответила Элиска. – И может – мне для подобных решений нужно больше уверенности. Принять-то вы меня в семью приняли, дорогой лорд, но я пока себя не ощущаю её частью, понимаете? Как будто это только на словах...
– Наверное, это потому, что вы потеряли память о том дне. Клянусь, и я, и Виттория готовы будем принять вас подобным же образом ещё раз – ещё столько раз, сколько вам понадобится, чтобы наконец почувствовать себя как дома, в любящих объятиях.
– О, это очень любопытное предложение, – Элиска еле совладала с желанием назначить им встречу на ближайший же вечер, но вовремя вспомнила о деле – и достоинстве, с которым стоило бы держаться дочери дома Беллемонро. Простыми плотскими соблазнами её так просто не взять! Да и сложными – тоже. – Но, боюсь, это не то, что поможет мне.
– А что же тогда? – удивился лорд. Ещё бы ему не удивляться – кто бы стал отказываться от возможности чуть ли не каждую ночь проводить в объятиях прекрасной пары вампиров?
– Я здесь уже сколько? Два месяца или три? Мои раны давно зажили, серебра в крови не осталось. Я снова полна желанием жить – и летать. Когда же вы, лорд Дитрич, позовёте и меня на какое-нибудь задание? Уверена, мои таланты вам пригодятся.
Лорд поморщился, хоть и постарался скрыть это всеми силами: отвернулся и закрыл ладонью нижнюю часть лица, изображая, будто крепко задумался.
– Я рад, конечно, госпожа Элиска, что вам намного лучше, – начал он после долгого молчания. – Честно говоря, после того, как я увидел ваши страшные раны от серебра, я ежедневно думал, как бы вас не одолел страх. Страх выходить на улицу, подниматься в небо – и получить ещё одну стрелу. Мы все здесь – даже доктор – были уверены, что вам необходимо как можно больше времени провести в безмятежности и покое, чтобы оправиться от этого кошмара. Поэтому мы не давили и ничего с вас не спрашивали... такого.
– Ну а сейчас каков будет ваш ответ, если я скажу, что тоже хочу участвовать в ваших делах? Хочу помочь всем жителям этого поместья так же, как вы помогли мне, когда принесли меня сюда. Хочу, наконец, почувствовать себя настоящим – истинным – вампиром, про каких вы столько рассказывали, лорд Дитрич. Хочу быть достойной и вас, и госпожи Виттории, и этого дома, и нашего родного мира тьмы, и нашего создателя, – последнее показалось лишним, но надо же как-то впечатлить лорда своей речью. Впрочем, опасаясь, что тот почует какой-то подвох вроде чрезмерной сладости в её словах, Элиска тут же добавила чего попроще: – И, может быть, тогда я смогу принять вас в своих покоях как действительно равная. Вас обоих.
Только после осознала, какой некрасивый обмен получается, да сказанного уже не вернуть. Лорд, однако, даже на такое не торопился отвечать согласием.
– Ну, я, право, не знаю, госпожа Элиска, – он покачал головой. – Это ведь не мне решать. Поговорите с доктором Денкеном – одному ему ведомо ваше состояние, что вам можно, а чего нельзя. И если он одобрит ваше участие в наших вылазках – тогда мы, так и быть, что-нибудь придумаем.
– Правда? – от такого ответа Элиска чуть не подпрыгнула. Это, конечно, ещё не "да", но именно сейчас свобода выходить в ночь вместе со всеми показалась как никогда близкой. – Спасибо, дорогой лорд! Считайте, что уже поговорила!
И она, сама особо не желая управлять собой и своими чувствами, подбежала к угрюмо смотрящему в чёрную штору лорду – подлезла со спины, извернувшись как кошка, и прижалась губами к его щеке, влепив звонкий поцелуй.
– Да не за что, – ответил тот, умиляясь и потирая щёку, а следом сказал уже собравшейся уходить Элиске: – Но если вас интересует моё личное мнение, то я бы на вашем месте хорошенько подумал: а каков риск? Честно, мне бы очень не хотелось, чтобы очередная серебряная стрела задела эти прекрасные крылья... и не только их.
– О, я благодарю вас за заботу, лорд Дитрич, – наспех ответила Элиска – на самом деле прослушала половину. – Я обязательно подумаю и об этом, обещаю.