Поверхность отделяла лес, заполонивший чашу Великого Каньона, от пещер, которые были обозначены разве что пограничными сторожевыми башнями. Пересечь её казалось одновременно простым и невозможным. Тысячи войн исказили мир до неузнаваемости, и если у них был эпицентр, то он находился на Поверхности, — плато, пересечённом рвами и скалами, гейзерами и кипящими озёрами, обвеваемом всеми ветрами, лишённом всякой жизни с корнем. Драконы, столь любимые людским племенем, выжгли те крохи оазисов, в которых ещё могло прятаться что-то съедобное. Время оставило только камень, песок и ураганный ветер, поднимающий песчаные бури. Одинокому путнику здесь было не на что надеяться. И тем не менее.

Копыта вздымали клубы пыли, солнце нещадно жгло сквозь слои ткани. Когда он разматывал шарф и смотрелся в клинок одного из своих ножей, полоска кожи на уровне глаз была темнее остального лица. Впрочем, чем дальше от Каньона, тем более редкие он позволял себе привалы. Следовало поскорее разобраться, что случилось, куда исчез Ёсир, и почему отец так взбешён. Следовало напомнить заблудшей душе о её обязанностях.

Лошадь не знала усталости, — по шкуре змеями ползли символы, прибавляющие ей энергии не хуже кнута или шпоры. В отличие от всадника, слипающего веки уже на третий день пути. Поджарое сильное тело, доселе не знающее пощады ни в тренировках, ни в бою, начало вдруг подводить его. К концу третьего дня ему смертельно требовался привал.

Солнце было беспощадно.

— Был бы у меня дракон, — прохрипел Изоль, освобождая губы от ткани и прикладываясь к фляге, позволяя себе всего один жадный глоток. — Подумай, кляча, целый дракон! Но говорят, чтоб на них летать, одного желания мало. Нужна магия. Да? Магия.

Он уставился на свои перебинтованные ладони, сухие крепкие пальцы. Они уже не дрожали, даже когда отмерзали, даже когда на них капала его собственная кровь. Слабость была в прошлом.

— Магия, — повторил Изоль, словно мог призвать её, назвав по имени. — Нет магии — нет права.

Его губы дёрнулись. Острые уши прижались, натягивая ткань, глаза опасно сузились.

«Такому ублюдку, как ты, она бы никогда не открылась».

Он вспомнил наглую улыбочку Ёсира. Звонкий смех, каждый раз, когда он оступался — недостаточно ловкий, недостаточно везучий, вечно «недостаточно». Они не виделись много лет. (Много — когда для Ёсира это слово утратило значение?..) За это время Изоль стал легче ветра, проворнее ласки, тише бриза, острее лезвия. Интересно, подавится ли старший своей улыбочкой, увидев его сейчас.

— Нет магии — есть сила, — сжал кулак Изоль. — Есть сила — есть право.

Пора бы отцу это понять. Что дали им эти войны, кроме разрушенных дворцов, загубленных жизней, мёртвых деревьев… Магия не дала им ничего кроме перенаправления энергии из жизненной силы в боевую мощь. А толку?

Изоль поднялся из тени своей лошади, тупо смотрящей перед собой. Когда иссякнет заклятие, она падёт замертво, а пока… у него есть ещё пара дней, чтобы добраться до Каррума, затеряться в толпе, выяснить, куда привезли Ёсира, и забрать его с собой. Трон не может простаивать без наследника. Отец это ему не простит. Как не простит и Изолю, если он сдохнет где-то на Поверхности.

Эльф вскочил в седло и послал лошадь в галоп, исчезая в клубах пыли. Над пустыней в сером низком небе летели исполины-киты, животы туч — моря, которое уже никогда не прольётся.