Цзинь Лин безмятежно поматывал ногой, сидя на пристани и поглаживая одной рукой положившую голову ему на бедро Фею. Он ждал, пока его дядя закончит тренировку с адептами, чтобы вместе поужинать и обсудить недавние новости, которые тяжелым грузом лежали на плечах юного главы ордена. Цзинь Лин не понимал, что случилось с его дядей, но теперь Цзян Чэн относился к нему терпимее, больше не замахивался и не пытался его оттолкнуть, не говорил, что он лишь глупый ребенок и, кажется, серьезно воспринимал речи племянника. Поэтому Жулань принял совет Вэй Усяня отправиться в пристань Лотоса, как только тот узнал о плохих вестях.

А заключались они в том, что юный глава ордена Цзинь решил лично разобрать бумаги, оставшиеся после его младшего дяди в потайной комнате, и нашел там документы на владение небольшим участком земли в дальнем уезде Ланьлина. И это не вызвало бы особых подозрений, если бы данная бумага не закрепляла так же право свободно пользоваться данной собственностью за бывшим адептом ордена Цзинь — Сюэ Чэнмэем.

Оставлять такую находку без внимания было бы весьма халатно, поэтому уже через два дня отряд заклинателей отправился в Фэйсянь, где их ожидало огороженное высоким забором поместье, спрятанное в лесу на небольшом холме. Глава ордена взглянул на свой браслет, фиолетовые камни которого начали менять свой цвет на красный, и вынул меч, приказывая отряду приготовиться к атаке. Когда же ворота с треском разломились от удара тарана, в нос Цзинь Лина, первым вошедшим во двор, ударил сладко-гнилостный запах разлагающихся трупов. Ими был завален весь двор, и многие тела уже прогнили до костей, прикрытых лишь лохмотьями одежды, другие же будто мумифицировались заживо. Глава ордена застыл на месте, прикрыв нос рукавом, и едва не выронил меч из рук. Повсюду были раскиданы останки конечностей, черепа с пустыми глазницами и погнутые мечи. Тут же у стены стояло четыре или пять невысоких клеток, накрытых плотным брезентом, из-под которого доносились невнятные звуки и рычание. Когда по указу Цзинь Лина адепты сорвали темно-серую парусину, ужас застыл на лицах всех собравшихся, а сзади послышался грохот упавшего без чувств тела.

Из двух клеток по центру пустыми белками глаз на них смотрели около семи мертвецов, облаченных в одежды заклинателей. Цзинь Лин сразу узнал узор облаков и запачканную кровью налобную ленту у одного из них. Это был еще юноша, чуть старше самого Жуланя, который сейчас лишь глухо рычал и пытался добраться до живых, просунув грязную руку меж прутьев клетки. Остальных заклинателей он опознать не смог, видимо, потому что они принадлежали малоизвестным кланам.

— Глава Цзинь… — растерянно позвал его подошедший ближе адепт. — Как такое возможно? Кто мог сделать это?

Цзинь Лин сделал вид, что не расслышал вопрос, но сердце болезненно сжалось, а к горлу подступил ком. Его младший дядя сделал это совместно с подонком Сюэ Яном, и в этом не было сомнений. Он даже не побоялся схватить адепта Гусу Лань, главой которого был его названный брат! У Жуланя помутнело в глазах. От запаха гнили, исходящего от живых мертвецов, начинало тошнить. Что за монстр воспитывал его? Как за добродушной улыбкой мог скрываться истинный дьявол? И это Вэй Усяня всю жизнь ненавидел Цзинь Лин, с восхищением смотря в глаза величественного и праведного Мэн Яо.

Глава ордена Цзинь закрыл глаза и до боли сжал рукоять меча в руке. Ему придется раскрыть свою находку, чтобы погибших смогли опознать и упокоить их души. Жулань еще раз посмотрел на рычащего мертвеца в одеждах ордена Лань. При жизни он наверняка был симпатичным юношей с мягкими, слегка детскими чертами лица. И на его месте мог оказаться Лань Сычжуй, случайно заплутавший на ночной охоте и попавший в ловушку погрязшего в реках крови Цзинь Гуанъяо. Злость и отчаяние захлестнули Цзинь Лина, в ясных глазах застыли слезы. Он думал, что уже смог отпустить Цзинь Гуанъяо из своей головы, зарылся в дела ордена, практиковался во владении мечом днем и ночью, изучал талисманы и стрелял из лука, но сегодняшнее открытие будто снова вернуло его в храм Гуаньинь.

— Останки лежат тут уже довольно давно, поэтому их будет тяжело опознать, — Цзинь Лин пытался скрыть дрожь в голосе. — Мы сожжем их и проведем обряд успокоения душ. Живых мертвецов же необходимо передать их кланам, чтобы они сами смогли попрощаться с ними.

Адепты поняли приказ и спрятали мечи в ножны, тут же принимаясь за дело. Жулань с трудом отвернулся от рычащих в клетке заклинателей и твердой поступью направился к воротам, чтобы скрыться подальше от чужих глаз, сорваться и убежать глубже в лес, спрятаться за упавшим деревом, ствол которого был изъеден паразитами и жуками, упасть на колени и беззвучно разрыдаться, зажав рот ладонью, ударить по трухлявому пню кулаком так сильно, что костяшки пальцев тут же засочились кровью. А затем подняться на ноги, вытереть слезы, отряхнуть одежды с узором «Сияния средь снегов», натянуть невозмутимую маску на юное лицо и вернуться к своему отряду, чтобы вместе с ними зажечь погребальный костер.

С помощью старейшин он смог опознать клановую принадлежность найденных заклинателей и уже разослал соответствующие письма. Последнее письмо Жулань так и не решился отправить Лань Сичэню, зная, как тяжело тот переживал гибель своего названного брата, и еще одна дурная весть о Мэн Яо могла подкосить и без того нестабильное состояние главы ордена Лань, поэтому Цзинь Лин тайно встретился с Вэй Ином и Ханьгуань-цзюнем, когда те в очередной раз отправились защищать людей от нечисти. Сидя вместе с ними и Лань Сычжуем у костра, он поведал все, что узнал из бумаг своего дяди. О его сговоре с Сюэ Яном, их экспериментах над живыми людьми и заклинателями, тайной растратой бюджета, бесконечной лжи и грязном обмане. Разделить такую тяжелую ношу с кем-то еще было нужно Жуланю, потому что после случившегося в сторону клана Ланьлин Цзинь обрушилась новая волна ненависти и негодования, и Цзинь Лин не знал, сможет ли он вернуть всеобщее доверие и выдержат ли его плечи этот груз.

— Людям просто нужно выместить на ком-то свою ненависть, ты не виноват в этом, — Вэй Усянь тяжело вздохнул и поправил горящие бревна в костре. — Поверь, я знаю, каково это — отвечать за чужие грехи, и это очень больно и обидно, особенно, учитывая, что ты еще слишком молод для такого… Но, А-Лин, тебе нельзя отступать и проигрывать им. Ты поступил правильно, когда не стал скрывать грязь порочного Мэн Яо, пусть это и ударило по репутации твоего ордена, но так ты доказал, что честен перед всеми. Понадобится много времени, прежде чем люди снова начнут доверять ордену Ланьлин Цзинь, но если ты будешь продолжать гнуть свою линию и не сломаешься под напором древних и продажных старейшин, то добьешься результатов, — Усянь подвинулся ближе и положил руку на плечо племянника. — Вот я верю в тебя, хоть ты и упрямый, но у тебя справедливое сердце, и Лань Юань в тебя верит, и даже твой ворчливый и вечно недовольный дядя, и мы все будем рядом с тобой в это сложное время.

Цзинь Лин покраснел, но свет от костра хорошо скрыл это, и он украдкой повернулся, чтобы взглянуть на Лань Сычжуя, который одним своим взглядом и доброй улыбкой подтверждал слова Вэй Усяня. На душе у Жуланя стало легче, будто он открыл в себе новый поток сил.

— Я встречусь с дядей в Юньмэне уже завтра, мне нужна помощь в некоторых делах клана, а затем я продолжу разбираться в этом деле, — Цзинь Лин смутился и прокашлялся. — Но я все еще не уверен насчет того, что я скрыл гибель адепта вашего ордена от Цзэу-цзюня, Ханьгуань-цзюнь.

— Не беспокойтесь, глава ордена Цзинь, я возьму эту ответственность на себя, — в спокойных светлых глазах Лань Ванцзи плясали языки костра.

— Неужели этого адепта никто не искал все это время? Как он вообще мог попасть к Цзинь Гуанъяо? — Лань Сычжуй нарушил молчание, посмотрев на сидящего рядом Лань Ванцзи.

— Его считали сбежавшим все это время, — ответил Лань Чжань. — Он имел своевольный характер и часто нарушал правила, за что постоянно подвергался наказаниям, — взгляд второго нефрита Лань скользнул на сидящего напротив Вэй Усяня. — Поэтому когда он не вернулся с ночной охоты после того, как накануне переписывал все четыре тысячи правил, стоя на руках, дядя посчитал, что этот адепт просто сбежал, ведь последний раз его видели живым и здоровым, когда он вдруг отправился ловить лягушек на пруд, оставив свой отряд, — Лань Ванцзи замолчал, будто вспоминая что-то, но затем продолжил. — Его звали Лян Вучжоу, и он присоединился к нашему ордену уже в возрасте шестнадцати лет, когда погибли его родители, оттого ему тяжело давалась наука, и он не имел друзей среди сверстников. Никто не отправился его искать, а когда мой брат узнал о его пропаже, прошло уже довольно много времени.

— Цзэу-цзюнь будет винить себя в гибели Лян Вучжоу, потому что считает себя ответственным за каждого из адептов, — Вэй Усянь подбросил в костер еще несколько веток. — Поэтому не стоит говорить ему об этом. Мы сами упокоим его душу.

— Мгм, — Лань Чжань кивнул и опустил взгляд.

И сейчас, смотря в свое мутное отражение в воде, Цзинь Лин никак не мог избавиться от тяжелых мыслей об этом юноше, наверняка погибшем в мучениях, и о своем ордене, который находился в полном хаосе, но его размышления прервала Фея, внезапно вскочившая на лапы.

— Надо было тебе подождать меня в кабинете, — Цзян Ваньинь заставил Цзинь Лина вздрогнуть от неожиданности. — Приближается облава на горе Байфань, приходится чаще тренировать адептов.

— Ничего, дядя, Фея все равно не любит сидеть в доме, — Цзинь Лин поднялся на ноги. — Пойдем?

Цзинь Жулань рассказал дяде о своей находке в Фэйсяне, о реакции кланов, которым вернули домой живых мертвецов, созданных по указке Мэн Яо, и о разговоре с Вэй Усянем и Лань Ванцзи. Он старался быть последовательным и четким, поддерживал деловой тон голоса, но Цзян Чэн растил его с пеленок и не мог не заметить дрожь его пальцев, которыми он сжимал чашку с чаем, и то, как он не решался поднять на своего дядю взгляд. Цзинь Лин все еще боялся его, боялся показаться слабым, недостойным носить меч своего отца и высокий титул, переложить на плечи главы ордена Цзян еще и свои проблемы, доказав, что сам он не справляется. Цзян Чэн вспоминал себя в юные годы, когда он так же старался показывать перед отцом лишь силу и уверенность, чтобы тот похвалил его, заметил и сказал хотя бы пару добрых фраз, но чаще они доставались Вэй Усяню, который никогда не прикладывал особых усилий в учебе или тренировках. Сейчас Ваньинь достаточно созрел, чтобы больше не винить в этом самого Вэй Ина, а кроме того, осознать ошибки своего отца и не повторять их с Цзинь Лином.

— Ты поступил верно в этой ситуации, — Цзян Чэн закончил слушать рассказ племянника и сделал глоток чая, подбирая слова. Он учился держать гнев под контролем, особенно рядом с близкими, и сейчас вдруг отметил, что не чувствует раздражения к Цзинь Лину, как раньше, когда тот ошибался в фехтовании или заклинательстве. — Тебе не нужно ждать чьего-то одобрения, сейчас стоит сосредоточиться на том, чтобы навести порядок после Цзинь Гуанъяо. Если ты хочешь моего совета, то возьми паузу в налаживании внешних отношений и пересмотри внутреннее устройство ордена, формирование налогов и законов, траты из казны и жалобы простых людей.

— Я как раз занялся пересмотром расходов ордена, — Жулань заметно осмелел, но все еще будто ощупывал хрупкий лед. — Но затем побоялся очередной волны слухов извне… Дядя, думаю, ты прав, и мне не стоит обращать пока внимания на внешние связи… Спасибо, — он смущенно улыбнулся, и Цзян Чэн не смог сдержать улыбки в ответ.

Оказывается, разговоры в таком тоне приносят куда больше удовольствия, чем крики и ругань. Но в этом была заслуга не только лишь самого Ваньина. Вот уже несколько месяцев после возвращения из Нечистой Юдоли, сначала раз в пару недель, а теперь примерно каждые пять дней, глава ордена Цзян находил на своем столе конверт с печатью узора облаков на белом сургуче. Он первым начал эту переписку, когда в одну из ночей не смог заснуть, вспоминая как сорвал налобную ленту с головы Лань Сичэня. Поняв, что совесть так и будет мучить его, Цзян Ваньинь написал письмо с извинениями за «недостойное главы ордена поведение», которое затем разорвал и переписал заново. Он не ожидал ответа, ведь с момента своего уединения Лань Сичэнь не присылал ему больше писем, хотя ранее они общались, пусть чаще всего по делам политики. Но все же ответный конверт не заставил себя долго ждать, и Цзян Чэн с волнением вскрыл его ножом. Ровные четкие иероглифы было сложно не узнать, и Ваньинь сам не заметил, как заулыбался, читая письмо. Лань Сичэнь сообщил, что не держит зла, и даже глава ордена имеет право расслабиться иногда и побыть обычным человеком. В конце, то ли из вежливости, то ли из любопытства, Лань Хуань спросил, как обстояли дела в Юньмэне. Цзян Чэн отложил бумагу и почувствовал знакомый легкий цветочный аромат, казавшийся скорее воображением его разума, но именно его он чувствовал, когда Лань Сичэнь оказывался слишком близко.

Дни замелькали быстрее, и Цзян Чэн все чаще стал ловить себя на мысли, что ждал очередной конверт у себя на столе. Иногда это ожидание разбавлял Вэй Усянь, который писал ему из своих путешествий и рассказывал о диковинных случаях и странностях, обнаруженных в тех уголках Поднебесной, о которых Цзян Чэн раньше даже не слышал. Ваньинь поначалу думал, что тринадцать лет пропасти будет тяжело заполнить, но Вэй Ин, на удивление, тоже изменился, стал вдруг серьезнее и проницательнее, научился сглаживать острые углы, а не вступать в споры, будто заразившись гусуланьским спокойствием. Они больше не дети, им нечего делить и не за что сражаться, и Цзян Чэн теперь достаточно мудр, чтобы признать это. Вэй Усянь уже не раз доказал, что способен брать на себя ответственность и принимать весьма взвешенные решения, и Ваньинь чувствовал, что мог ему доверять, даже когда дело касалось Цзинь Лина, которому сейчас важна была помощь и поддержка его немногочисленной семьи.

Лань Сичэнь же в своих письмах чаще комментировал события из мира заклинателей, которые описывал ему Цзян Чэн, и расспрашивал об отношении главы ордена Цзян к тем или иным ситуациям, и постепенно, будто из паззлов, каждый из них собирал картинку мировоззрения другого. Цзян Чэн чувствовал меланхоличный и слегка отчужденный настрой Лань Сичэня, представлял его сидящим в уединении своего дома и медленно выводящим иероглифы на пергаменте.

Сейчас глава ордена Цзян чувствовал себя достаточно уверенно и спокойно, его разум стал чище, особенно когда он начал практиковать медитации утром и вечером по скромному совету Цзэу-цзюня. Эти несколько часов в полной тишине и единении с самим собой помогали найти ответы на многие вопросы, которые терялись в бесконечном потоке мыслей Ваньина. Если бы он мог в ответ хоть как-то помочь Лань Сичэню и облегчить его душевные терзания… Цзян Чэн чувствовал в себе достаточно ресурса, чтобы начать отдавать его другим людям, и это было новое, неизведанное ранее ощущение. Он будто излечился от долгой болезни и открыл в себе силы, о которых не знал раньше, но которые он точно мог разделить с кем-то еще. Ваньинь впервые начал задумываться о спутнице жизни всерьез, понимая, что раньше он не был готов брать на себя ответственность за другого человека. Но за долгие годы своей жизни он даже не был по-настоящему влюблен, скорее, случались мимолетные симпатии, которые заканчивались после пары бесед, от которых становилось скучно и тошно. Ни у одной даже самой прелестной женщины так и не получилось зажечь огонек интереса в холодном и мрачному Саньду Шеншоу, он не чувствовал притяжения, не хотел схватить ее за руку, прося еще хотя бы о паре минут разговора, не ждал новой встречи, не искал взгляда или легкого прикосновения, не смотрел в чужие глаза так долго, что начинало перехватывать дыхание, не вслушивался в мелодичный голос, способный проникать глубоко в разум и оставлять там такие нужные фразы, не читал ее письма по нескольку раз, ясно представляя перед глазами знакомое лицо с печальной улыбкой… Ни одна женщина не пробуждала в нем столько чувств, что сердце начинало биться чаще, а кончики пальцев пробивала легкая дрожь, потому что все это дарил ему лишь Лань Сичэнь.

Цзян Чэн помнил момент, когда он осознал свои неоднозначные чувства к давнему другу, после чего он особенно усердно медитировал, копаясь в собственной голове. Ваньинь не мог отрицать того факта, что ни с кем другим он не чувствовал себя так, как с Цзэу-цзюнем. Но признать эти чувства, сказать себе прямо и без отговорок, что он влюблен в мужчину… Он глава ордена, которому пора задумываться о наследниках, чтобы исполнить свой долг, поэтому ему надо найти жену и оставить отношения с Сичэнем просто дружескими. Вэй Усянь мог позволить себе замужество с Ванцзи, ведь оба они не были обременены ничем, и к тому же растили приемного сына. Вэй Ину досталась свободная жизнь, полная путешествий и приключений, Цзян Ваньинь же имел четкие рамки и обязательства.

Он отложил очередное письмо от своего шисюна и потер уставшие глаза. Было уже около полуночи, и Цзинь Лин давно отправился спать, чтобы рано утром вернуться в Ланьлин, а Цзян Чэн же мучился внезапной бессонницей. Он давно не видел Лань Сичэня, лишь представлял в своей голове его улыбку и гордый профиль в свете луны. Ваньинь дважды в своей жизни засыпал под звуки гуциня и мягкий мелодичный голос над ухом, и это, определенно, был самый крепкий сон с тех пор, как он стал главой ордена. В такой большой комнате было слишком одиноко одному, но почему Цзян Чэн не мог представить никого, кроме Лань Сичэня, сидящего на краю его широкой кровати? Он со злостью сжал кулаки и зажмурился, пытаясь вернуть контроль.

Облава на горе Байфань состоится уже через пару недель, глава ордена Лань наверняка прибудет лично, ведь в этом году победу пророчат именно адептам из Гусу. Цзян Чэну надо просто увидеться с ним, поговорить, провести заветные минуты наедине. О Боги… Ваньинь тяжело вздохнул и закрыл глаза рукой. Почему он даже не мог злиться сейчас? Почему единственным его желанием было лишь увидеть Лань Сичэня?

Цзян Чэн задул свечи в комнате и вышел на крыльцо своих покоев, вглядываясь в чистый горизонт. Легкий ветер поднимался с поверхности воды, принося прохладу и сладковатый запах цветущих лотосов. Глава ордена Цзян ослабил ворот ханьфу, прикрывая глаза от контраста ощущений на горячей коже.

«Думает ли он обо мне так же, как и я о нем?»