Цзян Ваньинь с волнением смотрел вслед уезжающему экипажу ордена Гусу Лань, одному из первых покинувших гору Байфань. Цзинь Лин провожал последних участников облавы, пока его адепты прочесывали лес, чтобы убедиться, что пожар полностью потушен и опасность миновала. Осознание того, что в этом хаосе чудом обошлось без погибших, настигло Цзян Чэна. В охоте участвовало множество неопытных юношей, которые только пробовали свои силы в заклинательстве, и если бы подоспевшие вовремя Лань Ванцзи и Вэй Усянь не подняли тревогу, могло бы случиться непоправимое. Пожар начался в тот момент, когда Цзинь Лин и Лань Сычжуй зашли глубоко в лес, преследуя демонов, и все это время, с начала охоты, молодой глава ордена Цзинь был под наблюдением. Как только он отделился от своих адептов, чтобы поймать добычу покрупнее, на него спустили лютых мертвецов, а первые языки пламени занялись в густой чаще. Лань Сычжуй играл на гуцине, пока Цзинь Лин отбивался от тварей, но очень скоро огонь взял их в кольцо, а юный адепт клана Лань получил серьезное ранение. Вэй Усянь появился вовремя, с помощью талисманов расчистив небольшой коридор в огненной стене, и вывел юношей из лап смерти. Цзян Ваньинь не хотел думать о том, что бы случилось, если бы они опоздали. Орден Ланьлин Цзинь всегда имел неоднозначную репутацию, и Цзинь Лину досталась слишком нелегкая ноша, но то, как он держался, поражало даже Цзян Чэна. Жулань сумел взять себя в руки, даже когда на глаза наворачивались слезы от вида бледного Лань Сычжуя, который тихо стонал, пока его укладывали в карету. Цзинь Лин сразу же принялся раздавать приказы и лично извинялся перед главами пострадавших орденов за поступок своего старейшины. Он понимал, что глава ордена вынужден нести ответственность даже за таких предателей, и принимал последствия.

— Дядя, кажется, твои адепты не пострадали, но если нужна помощь, то я сделаю, что смогу, — Цзинь Лин едва стоял на ногах от усталости.

— Я позабочусь о них, а у тебя сейчас и так слишком много проблем, — Цзян Чэн тяжело вздохнул и нежно погладил племянника по голове. Жулань широко распахнул глаза и смущенно отвел взгляд, чтобы убедиться, что на них никто не смотрит. — Прошу, будь осторожнее, неизвестно, кому теперь ты можешь доверять.

— Со мной все будет в порядке, я обещаю, — он слабо улыбнулся. — Так вы с Вэй Усянем снова помирились?

— Еще чего, — Цзян Чэн закатил глаза, но не сдержал улыбку. — Хоть он и ходячее происшествие, но ради тебя кинулся в самое пекло.

— Мне пришлось защищать Лань Сычжуя, когда он потерял сознание. Я не знаю, как бы мы выбрались оттуда, если бы не дядя и его талисманы, — Цзинь Лин с грустью посмотрел на свои обожженные ладони. — Я даже не заметил, как получил эти ожоги.

Цзян Чэн похлопал племянника по плечу и, попрощавшись, вернулся к своим адептам, которые уже готовы были отправиться домой. Ваньинь всю дорогу прокручивал в голове прошедший день и не мог не вспоминать тот поцелуй, тепло которого будто еще ощущалось на губах. Лань Сичэнь выглядел абсолютно разбитым, когда держал на руках раненного Лань Юаня, и Вэй Усяню потребовалось несколько попыток, чтобы вернуть внимание главы ордена Лань и помочь ему донести Сычжуя до экипажа.

Цзян Чэн слишком грубо оттолкнул его, внезапно умчался прочь, не сказав ни слова. У них так и не выдалось момента, чтобы поговорить, и Ваньинь нервно кусал губы, борясь с плохим предчувствием. Ему не стоило так реагировать, но он не ожидал такой смелости от Лань Сичэня. Все это время Цзян Чэн считал его своим другом, товарищем по несчастью и человеком, который понимал и принимал его таким, какой он есть. Лань Хуань единственный не осуждал жесткие решения главы ордена Цзян, поддерживал с ним общение и каждый раз на общих встречах не упускал момента лично обменяться приветствиями. Цзян Чэн отчаянно игнорировал тепло в груди каждый раз, когда видел добрую улыбку Сичэня, отмахивался от желания не только лишь смотреть, но и прикасаться, гнал от себя мысли о том, что их писем ему давно стало мало, и он хотел видеть и слышать Лань Хуаня как можно чаще. Это все казалось неправильным Ваньину — испытывать влечение к мужчине? Позор! Он должен жениться и завести нескольких детей, чтобы каждый вечер целовать жену перед сном. Так правильно, так должно было быть. Но он не представлял, как женские руки будут касаться его темной ночью, как он будет гладить стройную фигуру и округлые бедра, как будет целовать пухлые губы в помаде и слышать звонкий смех. Цзян Чэн помнил сильную ладонь, притянувшую его в объятия за талию, помнил свои руки, сжимающие сильные плечи в попытке удержаться на ногах, помнил, как покалывало губы от настойчивого жадного поцелуя, в котором скопилась вся горечь ожидания. Даже от мыслей об этом моменте его сердце начинало ускорять ход, потому что этот орган не удастся обмануть. Все мысли Цзян Чэна так или иначе возвращались к Лань Сичэню, и он может соврать себе тысячу раз, может прямо сейчас поехать в публичный дом и провести там ночь с самой красивой девушкой, но перед глазами он все равно будет видеть высокий силуэт в белоснежных одеждах.

«Идиот».

Цзян Чэну хотелось ударить самого себя от злости, но он лишь до боли сжал кулаки, отреченно наблюдая за меняющимися пейзажами, пока экипаж вез его в сторону Юньмэна. Такой жестокий и смелый глава ордена Цзян струсил перед собственными чувствами. Он испугался того, как хорошо было в объятиях Лань Сичэня, как приятно было ощущать его мягкие губы в поцелуе, и как сердце волнительно трепетало от красоты первого нефрита клана Лань. Цзян Чэн горько усмехнулся и закрыл глаза ладонью. Он притворялся, что не замечает очевидного, что сможет так просто остаться друзьями после случившегося и сделать вид, что ничего не было. Но, очевидно, что их с Лань Сичэнем дружба уже перестала существовать, и у Ваньина осталось два варианта, оба из которых казались ему невозможными.

С одной стороны — отказаться от всякого общения с главой ордена Гусу Лань, кроме политических отношений, а с другой — признать собственные чувства, прямо сказать самому себе, что он давно не видел в Лань Сичэне просто друга, что их история длинной в полтора десятка лет не может оборваться так просто. В конце концов, Вэй Ин же создал брак с Лань Ванцзи. И когда Цзян Чэн смотрел на то, как его названный брат с полувзгляда понимает своего супруга, как он меняется на глазах, становясь серьезнее и внимательнее к окружающим, их супружество уже не казалось таким уж неправильным. Ваньинь не думал, что Вэй Ин вообще когда-то возьмется за ум и займется чем-то, кроме праздного времяпрепровождения, но то, как он старается наверстать упущенные годы и упорно движется по правильному пути, действительно поражало. Быть может, Вэй Усянь был прав, и не важно, мужчина твой спутник или женщина, важно то, хочешь ли ты стараться для этого человека и хочешь ли ты становиться лучше рядом с ним.

«Любовь — это то, что придает тебе сил каждый день, — говорил Вэй Ин в одну из их встреч. — Когда я вернулся в этот мир спустя тринадцать лет, и осознание моих поступков вновь настигло меня, я не знал, что мне делать. Я был так потерян, увидев, сколько ненависти ко мне до сих пор таилось в сердцах людей. Особенно больно было видеть это в тебе и Цзинь Лине. Я не знал, как заслужить хотя бы капли вашего прощения, и потому боялся даже показаться на глаза. Но когда я увидел, что Лань Чжань поддерживает меня, несмотря на мою прошлую жизнь, в моей душе поселилась надежда. Ведь если есть хотя бы один человек, который верит в тебя и принимает тебя со всеми твоими демонами и ошибками, не осуждает и не отворачивается от тебя, значит, есть стимул двигаться дальше. Я вижу любовь в глазах Лань Чжаня, я чувствую его плечо рядом каждый день, я просыпаюсь, зная, что встречаю новый день не зря, и все это помогает мне идти вперед. Я не смогу изменить прошлого, но у меня достаточно сил и уверенности в том, чтобы стать лучше в будущем. Я всегда недооценивал силу любви, думал, что одиночкой быть проще, но, когда у тебя есть кто-то, с кем ты можешь разделить все радости и печали, это дорогого стоит».

Цзян Ваньинь никогда не задумывался о любви. Конечно, у него было несколько мимолетных влюбленностей в юношестве, но это никогда не перерастало во что-то такое же сильное и серьезное, как это описывал Вэй Усянь. Цзян Чэну никогда и ни с кем не хотелось провести остаток своей жизни, просыпаться и засыпать вместе, встречать рассветы и провожать закаты, делить моменты счастья и тяжелые минуты печали. Это все казалось таким нереальным и далеким, что он порой думал, будто любовь — это выдумка, существующая в романтичных книгах и детских сказках. Он видел отношения своих родителей и меньше всего на свете хотел, чтобы его собственные дети когда-нибудь пережили такое. Какой толк жениться, если остаток жизни он будет глубоко несчастен, перед сном вспоминая совсем другого человека? Ваньинь, черт возьми, влюблен в Лань Сичэня, и он больше не мог это отрицать.

Цзян Чэн написал ему больше десятка писем за месяц, но так и не получил ответа. С каждым днем его тревога нарастала, а когда внезапно Вэй Усянь перестал присылать ему вести, Ваньинь потерял остатки сна. Они не теряли связь с момента неудачной охоты на горе Байфань, и Вэй Ин писал о том, что Лань Сычжуй почти восстановился, а Цзинь Лин приезжал с официальным визитом в Гусу, чтобы принести свои извинения. Что могло вдруг случиться в Облачных Глубинах? Цзян Чэн кинул взгляд на лежавшее на столе приглашение в орден Ланьлин Цзинь на очередное собрание по вопросам обсуждения техник самосовершенствования. Это всегда было крайней скучно и монотонно, особенно, когда главы мелких кланов вступали в споры, но Цзян Чэна весьма удивило то, что Цзинь Лин решил не отказываться от проведения этого собрания, несмотря на подорванное доверие к его ордену. Он не мог подвести племянника, и обязательно должен был там появиться, к тому же, Лань Сичэнь мог быть там, но Цзян Чэн одновременно хотел и боялся этого, потому что до сих пор не знал, что сказать ему при встрече.

В день собрания все проходило довольно спокойно, хотя некоторые кланы отвергли приглашение юного главы ордена Цзинь, в главном зале Башни Кои все же было достаточно гостей, которые, по обыкновению, вступили в жаркие споры, обсуждая наилучшие техники совершенствования духа. Ваньинь сегодня сидел не в первых рядах и лишь изредка кидал взгляды на Цзинь Лина, но тот выглядел спокойным и уверенным, четко отвечал на поставленные вопросы и прерывал дискуссии, если они переходили на чересчур повышенные тона. С каждым днем он все лучше справлялся со своими обязанностями, и Цзян Чэн с легкой печалью отмечал, что его племянник все меньше нуждался в нем. Глава ордена Цзян посмотрел на сидевшего напротив Лань Ванцзи, лицо которого не выражало ни единой эмоции, и он будто был глубоко погружен в собственные мысли, не обращая внимания на происходящее. Других представителей клана Лань на собрании не было, и Цзян Чэн чувствовал разрастающееся волнение в сердце. Он хотел было подойти к Лань Ванцзи перед его отбытием в Облачные Глубины, но Ханьгуань-цзюнь будто испарился, как только Цзинь Лин объявил об окончании встречи.

Цзян Ваньинь вернулся в Юньмэнь мрачнее тучи и долго ходил кругами по тронному залу, не находя себе места. Волнение съедало его изнутри, он не мог просто заявиться в Облачные Глубины без приглашения, но и сидеть в ожидании было невыносимо. Перед сном он решил, что напишет еще одно письмо Вэй Ину, но тот опередил его, и уже утром на столе главы ордена Юньмэнь Цзян лежал конверт с печатью узора облаков. Вэй Усянь предупредил, что собирается посетить Пристань Лотоса через пару дней, и извинился за оставшиеся без ответа письма.

«Дела в ордене Гусу Лань несколько усложнились, и я был сильно занят в последнее время», — коротко написал он в конце послания.

Цзян Чэн несколько раз перечитал письмо брата и в волнении начал кусать губы. Еще несколько дней ожидания были настоящей пыткой, потому что тревога Ваньина достигла своего пика, и он постоянно срывался на своих адептов и распугивал людей грозным видом, совсем позабыв о медитациях и попытках держать свои эмоции под контролем. Будто, вместе с исчезновением Лань Сичэня, из его жизни пропало и желание относиться к людям лучше и не выпускать свой гнев из узды.

Вэй Усянь прибыл на пятый день после его письма, и Цзян Чэн вышел навстречу, как только стражники доложили, что прибыл гость из ордена Гусу Лань. По обыкновению одетый во все черное, Старейшина Илин выглядел непривычно серьезным и тихим, терпеливо ожидая у ворот в Пристань Лотоса.

— А, вот и ты, чего так долго? — издали начал Цзян Чэн.

— Неужели ты меня ждал? — усмехнулся Вэй Усянь, заложив руки за спину. — Я приехал, как только смог, поверь, мне так же сильно хотелось с тобой поговорить.

— Поговорить? — Цзян Чэн остановился в метре от Усяня и настороженно нахмурил брови. — Разве ты приехал не за Суйбянем?

— И это тоже, — Вэй Ин задумчиво потер подбородок. — Хочешь начать с поединка?

— Я могу предложить тебя выпить чая с дороги, но если ты не против…

— Идет, — перебил его Вэй Усянь, слабо улыбнувшись. — Веди же меня.

Вокруг тренировочного поля собрались любопытные адепты и заклинатели ордена, которые когда-то обучались вместе с двумя героями Юньмэна. Вэй Усянь, прибывший по официальному приглашению главы ордена, да еще и собиравшийся вступить с ним в схватку, вызвал неподдельный интерес. Насколько силен был Старейшина Илин в новом теле и сможет ли он противостоять безупречной технике Саньду Шэншоу?

Вэй Усянь оставил Чэньцин в комнате Цзян Чэна и принял из его рук свой меч, долгие годы ожидавший своего хозяина под печатью. Он вынул острое лезвие из ножен и взвесил Суйбянь в руке, возвращая былые воспоминания.

— Ты готов? — Ваньинь принял стойку и приготовился к бою.

— Начнем же, — Вэй Усянь улыбнулся и сделал резкий выпад, нанося первый удар.

Цзян Чэн без труда увернулся, пытаясь ударить в ответ, но ловкий Вэй Ин отбил атаку, передвигаясь быстро и точно. Он больше не делал акцент на силу удара, а сосредотачивался на уклонениях и, выжидая момент, точно атаковал мечом, превращая бой в свой смертельный танец. Золотое Ядро Ваньина, некогда принадлежавшее его брату, было сильнее чем то, что содержало в себе тело Мо Сюаньюя, но Вэй Усянь прославился своим умением владеть мечом в прошлой жизни, и потому научился компенсировать свои слабости. Цзян Чэн тратил силы на удары, пока Вэй Ин кружил вокруг него, отвлекая внимание. Цзян Чэн слишком много думал в последнее время, и оттого в голове его поселился хаос, мешающий контролировать собственные движения.

— Ты уже запыхался, много лишних движений, что с тобой? — уклоняясь от очередной грубой атаки спросил Вэй Ин.

— Ничего, — сильный удар в ответ. — Лучше следи за собой.

— Если бы ты знал, сколько времени я трачу на тренировки с мечом, ты бы мне ни за что не поверил. Я в отличной форме, чего не скажешь о тебе.

— Заткнись! — Ваньинь сделал выпад, но Вэй Усянь ловко отбил его, прогнувшись в спине.

— Поделись же со мной тем, что тебя так тревожит. У тебя все написано на лице, — Вэй Ин сделал цепочку шагов назад, отбивая ряд ударов. — Я читал письма, которые ты писал мне за этот месяц.

— Но не отвечал, — Цзян Чэн скрестил мечи с Вэй Ином. — Что такого произошло в Облачных Глубинах?

— Не самые лучшие времена для ордена Гусу Лань, — Усянь с силой оттолкнул шиди, отступая, и тут же ушел от удара.

— Это связано с главой ордена Лань? — Ваньинь пытался сделать так, чтобы в его голосе не слышалось волнения. — Он болен?

— Можно и так сказать, — Вэй Ин ударил с разворота, и Цзян Чэн увернулся, растерянно смотря в глаза брату.

— Что с ним?

— Это дела ордена Гусу Лань, Лань Чжань запретил мне рассказывать об этом.

— Говори, — сквозь зубы процедил Ваньинь, занося руку для удара.

— С каких пор ты переживаешь о ком-то из Облачных Глубин? Разве ты не относился с прохладой к слишком уж правильным заклинателям из Гусу? — Вэй Усянь вопросительно прищурился. — Или тебя интересует только Цзэу-цзюнь?

— Что ты имеешь в виду? — ответил Цзян Чэн, сорвавшись с места. — Он лишь мой друг.

Он наступал на Вэй Ина серией жестоких ударов, от которых тот едва успевал уворачиваться. Пыль плотным облаком поднялась над тренировочным полем, пока по нему кружились фиолетовый и черный вихри.

— Друг? — Вэй Ин усмехнулся, Суйбянь и Саньду сошлись в схватке, высекая столб искр.

— На что ты намекаешь? — злобно прошипел Ваньинь. Он оттолкнул Вэй Усяня, заставив того потерять равновесие, и ударил следом, ощутив в воздухе запах крови. Вэй Ин пошатнулся и зажал ладонью левое плечо, чувствуя, как сквозь пальцы сочится теплая кровь. Цзян Чэн вздрогнул, приходя в себе, и глянул на лезвия своего меча, с которого стекали алые капли.

— Я постарался не строить собственных догадок, а прибыл лично, чтобы спросить у тебя, — Вэй Ин выпустил из рук Суйбянь, и меч со звоном упал на землю. — Почему Цзэу-цзюнь в бреду звал тебя по имени?

Цзян Чэн вздрогнул и растерянно захлопал глазами. Вэй Усянь, заметивший его реакцию, усмехнулся и медленно опустился на землю, и теперь Ваньинь заметил, что во время удара рассек ему еще и левый бок.

— Ты победил, — Вэй Ин пожал плечами. — Но я и не сомневался в этом.

— П-прости, — он, наконец, вышел из оцепенения и подошел к Усяню, чтобы помочь ему подняться. Люди вокруг тренировочного поля вернулись к своим делам, а Цзян Чэн, забрав Суйбянь, отвел Вэй Ина в свои покои, по дороге пытаясь унять отчаянно стучащее сердце.

Вэй Ин зашипел, когда лечебный порошок коснулся его ран, и осмотрел свою белоснежную нижнюю рубашку, на которой теперь растекались красные пятна.

— Я не хотел, — Цзян Чэн закончил обрабатывать достаточно глубокие порезы и сел на стул напротив Вэй Ина, крутившего в руках Суйбянь. — Я обещал, что мы не будем сражаться до крови, но не рассчитал силы.

— А, — лениво протянул Вэй Ин. — Это же пустяк, от тебя мне доставались раны куда серьезнее. На самом деле, было приятно спустя столько лет вновь сойтись с тобой в бою. Когда я лишился Золотого Ядра, то поначалу чувствовал себя не на своем месте, оказавшись без меча, а теперь… Мне непривычно снова чувствовать в руке вес стали и ощущать внутри тепло духовных сил.

— Я знаю, как ощущается пустота, когда твое тело покидает Золотое Ядро, — Ваньинь растерянно смотрел на свои огрубевшие от рукояти меча ладони. — Но для меня не было бы жизни без духовных сил, а ты даже тут нашел варианты.

— Это был не самый лучший вариант, как оказалось, — горько усмехнулся Вэй Ин. — Я не смог вовремя остановиться…

— Я не остановил тебя, — Цзян Чэн поднял свой взгляд на брата. — Я должен был еще тогда запереть тебя в той пещере и заставить все рассказать мне.

— Ты был занят восстановлением ордена, а я творил неизвестно что. Я понимаю твою злость на меня и отчасти удивлен, что ты не порубил меня на куски раньше, — Вэй Ин скрестил руки на груди, уставшим взглядом смотря в глаза Ваньина. — Разве мы могли знать, что делать, будучи еще мальчишками? Жизнь оказалась намного сложнее, чем мы ее себе представляли. Иногда я жалею, что взял на свои плечи спасение остатков клана Вэнь, быть может, мне стоило остаться в стороне тогда… Но затем я смотрю на А-Юаня, на то, каким прекрасным и добрым юношей он вырос, как он влияет на А-Лина, который рядом с ним ведет себя непривычно спокойно и сдержанно, и понимаю, что не могу жалеть о его спасении. Каждый выбор имеет свои последствия, но в этом мире не бывает лишь белого или черного, и оттого нам иногда кажется, будто мы поступаем правильно, даже если другие говорят об обратном. Я рад, что у меня есть шанс сидеть перед тобой сейчас.

— Раньше я думал, что убью тебя еще на подходе к Пристани Лотоса, — Цзян Чэн улыбнулся. — Но я ждал тебя каждый день после твоего письма.

— Я постараюсь приезжать сюда чаще, если ты не против, когда дела в Облачных Глубинах снова наладятся.

— Что случилось? — Цзян Чэн пытался выглядеть спокойным, но напряжение было слишком очевидным.

— Цзэу-цзюнь очень тяжело пережил новости об адепте ордена Лань, попавшем в плен к Цзинь Гуанъяо. На самом деле, нам едва удалось его спасти.

— Что? — Ваньинь почувствовал, как внутри все сжалось от страха. Больше всего он боялся, что Лань Сичэнь не отвечает на его письма не потому, что расстроен из-за того, как Цзян Чэн поступил после поцелуя, а потому что он не в силах даже прочесть их. Глава ордена Лань едва начал возвращаться к жизни после трагической потери обоих своих названных братьев, как вдруг узнал новые ужасающие подробности. Одной капли было бы достаточно, чтобы душевное состояние Лань Хуаня вновь пошатнулось.

— Это произошло через неделю после возвращения с горы Байфань. Лань Сычжуй уже пошел на поправку, и мы вернулись к обычным делам ордена, но в один из вечеров, когда Лань Чжань собирался провести время с Цзэу-цзюнем в медитации, он не нашел его в покоях. Мы подумали, что он мог отправиться на источники или к своему дяде, но, перевернув все Облачные Глубины с ног на голову, не нашли и следа главы ордена, — Вэй Ин тяжело вздохнул, отведя взгляд в окно. — Лань Чжань сразу понял, что что-то не так, и мы отправились на поиски, хотя и понятия не имели, где нам искать. Однако, Ханьгуань-цзюнь достаточно хорошо знает своего брата, и спустя пару часов поисков мы нашли его у входа в пещеру на одной безымянной горе. Цзэу-цзюнь был весь в крови и еле дышал…

Вэй Ин замолчал и посмотрел на Цзян Чэна, на лице у которого одна за другой менялись эмоции от крайнего удивления до всполохов боли. Он кусал губы и с отчаянием смотрел в глаза Усяня.

— Мы вернули его в Облачные Глубины, и Лань Чжань несколько дней не отходил от Лань Сичэня, залечивая его раны, — продолжил Старейшина Илин. — Скорее всего, в горах от наткнулся на темных духов, которые крайне не любят посторонних гостей, и в состоянии раздора и хаоса Цзэу-цзюнь не смог контролировать свои духовные силы и дать им отпор… или же не захотел. К тому же, в его покоях мы нашли несколько пустых сосудов из-под вина, а оба нефрита клана Лань плохо переносят алкоголь. С тех пор Лань Сичэнь не покидает свой дом, почти не ест и не спит, не разговаривает даже с Лань Чжанем, и все дела ордена сейчас легли на него, поэтому я так надолго пропал, стараясь хоть чем-то помочь. Пару дней назад Цзэу-цзюнь с криками выгнал собственного дядю из своих покоев. Но несколько дней, что он провел в бреду, он постоянно называл лишь одно имя, думаю, ты уже догадался, о ком я. Вот я и прибыл, чтобы спросить тебя о том, что случилось между вами двумя, пока меня не было в этом мире?

Цзян Чэн шумно выдохнул и скрестил руки на груди, прикрыв глаза. Вместо того, чтобы поддержать Лань Сичэня после очередного удара судьбы, он сам сделал ему больно и без объяснений сбежал. Ваньину хотелось разнести всю комнату от обиды, разбить кулаки в кровь, чтобы успокоить тугой комок, сдавливающий дыхание у него в груди. Раньше он никогда не беспокоился о чьи-то чувствах, не боялся задеть или обидеть, так почему же сейчас ему так плохо и больно? Почему он так беспокоится о Лань Сичэне, почему ненавидит себя сейчас?

— Мы просто друзья, но между нами… — начал Цзян Чэн и осекся, подбирая слова. — Между нами осталось недопонимание.

— Цзян Ваньинь, — голос Вэй Усяня звучал непривычно холодно. — «Просто друзей» не зовут при смерти и не просят сквозь слезы о помощи, когда все тело сводит от лихорадки. Я вижу по твоему растерянному лицу, что мой рассказ сильно задел тебя, потому я и хотел сказать тебе обо всем лично. Ты, конечно, можешь попытаться соврать мне, но сам понимаешь, что это бесполезно.

— Я… я испугался своих чувств, — Цзян Чэн внезапно почувствовал себя провинившимся мальчишкой под внимательным взглядом Вэй Усяня. — Я поступил с ним грубо, и я на самом деле не хотел этого, но все равно оттолкнул.

— Это весьма в твоем стиле — выражать чувства через силу и угрозы, но пора тебе учиться делать это иначе. Иначе рискуешь упустить свое счастье.

— Счастье? — усмехнулся Цзян Чэн. — Ты правда думаешь, что я могу быть счастлив?

— Конечно можешь, — Вэй Ин не удержался, чтобы пнуть Ваньина по ноге. — Если перестанешь обманывать себя и просто позволишь себе делать так, как хочется, а не чтобы угодить всем вокруг.

— Я нужен ордену, я нужен А-Лину…

— Орден никуда не денется, а А-Лин уже не ребенок и прекрасно справляется сам. Ты все еще будешь его дядей и все еще в любой момент сможешь прийти на помощь, но, поверь мне, он тоже хочет, чтобы ты перестал уже перекладывать все проблемы на свои плечи, — Вэй Ин поднялся и подошел ближе, практически нависнув над Цзян Чэном. — Позволь себе быть счастливым, Цзян Ваньинь. Ты заслужил это, ты имеешь право на это. Если у тебя есть весьма очевидные чувства к Лань Сичэню, разве ты можешь позволить себе потерять его? Представь, если бы мы не успели вовремя, и он бы погиб на той горе. Что бы ты сейчас чувствовал?

Цзян Чэн отвернулся от Вэй Усяня, позволяя слезам скатиться по щекам. Он отмахивался от этих мыслей, от осознания того, что едва не потерял Лань Сичэня, так и не успев извиниться и поговорить. Почему он просто не приехал в Облачные Глубины, наплевав на все приличия, не усадил его перед собой и не поведал обо всем, что скопилось у него на душе? Почему не пытался уберечь того, кто сумел забраться к нему в сердце и разбить цветник на выжженной пустоши? Если бы Лань Сичэня не стало, как бы Ваньинь смог смириться с этим, зная, что сам отчасти виноват в случившемся? Что ранил его, хотя должен был быть рядом.

— Цзян Чэн, — Вэй Ин опустил руку на его плечо. — Для меня ты все еще младший брат, и я счастлив, что ты позволяешь мне быть рядом. Я думаю, что тебе нужно приехать в Гусу и высказать Цзэу-цзюню то, что должен был сказать уже давно. Перестань считать свои чувства неправильными, потому что никто не может знать, как ты должен чувствовать себя. Если тебе хорошо рядом с кем-то, если ты ждешь каждой встречи и каждой улыбки, значит, тебе нужно беречь этого человека.

— Думаешь, он захочет меня видеть?

— Ты должен попробовать.

С каждым шагом по тропинкам Облачных Глубин Цзян Чэн чувствовал, как тяжелеют его ноги, а сердце тяжело бьется в груди. Что он скажет? Как начнет этот разговор? Не выгонит ли его Лань Сичэнь, едва завидев на пороге? Но желание увидеть его было сильнее страха, и потому Ваньинь следовал за Вэй Усянем, готовый принять любой вариант развития событий.

Уединенный домик был скрыт за густыми кронами деревьев, и в окнах не видно было света. Цзян Чэн глубоко вдохнул чистый горный воздух. В Облачных Глубинах было прохладно и свежо, в отличие от Пристани Лотоса, и непривычно спокойно, будто время здесь текло совсем иначе. Вэй Ин легко взбежал по ступеням, заходя в просторный двор. Цзян Чэн поднялся следом, растерянно осматриваясь. На месте цветников темными пятнами теперь виднелась голая земля, и сад выглядел пустым и заброшенным.

— В порыве гнева он уничтожил все цветы, — будто прочитав мысли Ваньина, произнес Вэй Усянь. — Очень жаль, мне нравился этот сад, тяжело будет восстановить его с нуля, — он повернулся к Цзян Чэну, сцепив руки в замок за спиной. — Дальше ты сам, а мне пора возвращаться к делам.

— Спасибо, — произнес глава ордена Цзян.

Вэй Усянь улыбнулся в ответ и вернулся на тропинку, исчезнув за густыми кустами. Цзян Чэн сжал ладонь на рукояти меча и шагнул на крыльцо, пытаясь совладать с нахлынувшим волнением. Когда он приблизился к двери, то услышал тихую мелодию флейты, доносящуюся из глубины дома. Половица под ногой Ваньина громко скрипнула, и он решительно постучал в дверь, решив, что назад пути уже не было. Мелодия стихла, но ответа не последовало. Цзян Чэн собрал остатки смелости, чтобы открыть дверь.

В комнате было темно, пахло пряными благовониями и терпким чаем. Слабый свет просачивался из спальни, где несколько месяцев назад Ваньинь впервые доверил кому-то свои чувства.

Он шагнул в комнату и застыл у дверей, встречаясь с измученным и потухшим взглядом Лань Сичэня. Все мысли мгновенно покинули голову Цзян Чэна, и он лишь беззвучно разомкнул губы, но голос его не слушался. Лань Сичэнь сидел на полу возле кровати, сжимая в руках белоснежную флейту. Тонкое светло-голубое ханьфу облегало худые плечи, а темные распущенные волосы прикрывали бледное лицо. Под его глазами залегли тени, а острые скулы четко выделялись в свете единственного фонаря. Ваньинь ни за что бы не поверил, что незнакомец перед ним и Лань Сичэнь, которого он видел чуть больше месяца назад, это один и тот же человек. Лань Хуань опустил взгляд и отложил флейту, безразлично смотря на тусклый свет фонаря.

— Зачем ты пришел? — голос его был тихим и глубоким.

— Я узнал, что ты едва не погиб, — Цзян Чэн сделал шаг вперед. — Я хотел тебя увидеть.

— Я в порядке, тебе незачем переживать обо мне.

— Нам нужно поговорить…

— Нам не о чем говорить, — перебил его Лань Сичэнь, глядя в упор. — Я повел себя безрассудно на горе Байфань, за что прошу меня простить. Тебе лучше уйти.

— Нет, — Ваньинь шагнул еще ближе, но, не выдержав, снял с пояса меч и сел напротив Лань Сичэня, по другую сторону фонаря. — Это я поступил как трус. Хотя я и есть трус, но теперь я не уйду, пока ты меня не выслушаешь.

— Сейчас я бы предпочел остаться один, — Лань Хуань бросил взгляд на свою флейту и поджал губы.

— Я не оставлю тебя. Посмотри, в кого ты превратился, призрак самого себя… Я был так рад видеть тебя в день охоты на горе Байфань, тогда ты выглядел здоровым и счастливым, — Цзян Чэн отодвинул фонарь в сторону и подался ближе, взяв Сичэня за руку, от чего тот резко дернулся, но не смог вырваться из крепкой ладони Ваньина. — В тот день я испугался своих чувств, потому что давно считал, что должен думать только об ордене, должен вырастить наследников и привести в дом достойную жену. Но с годами я понимал, что не могу встретить ту, с которой я чувствую себя спокойно и уютно, ничто внутри меня не трепетало, и сердце не билось в волнении, пока однажды я не оказался случайно в Облачных Глубинах, просто увязавшись за Цзинь Лином, и не пришел в этот дом ради дружеской беседы, — Лань Сичэнь перестал вырываться, и выражение лица его стало настороженным. Цзян Чэн придвинулся ближе, коленями соприкасаясь с Хуанем, и заглянул ему в глаза, продолжая сжимать прохладную ладонь. — Внутри меня впервые что-то дрогнуло, и я захотел доверить тебе частичку своих самых болезненных чувств, потому что мне казалось, что ты сможешь меня понять. И я не ошибся. Я был слеп все это время, с головой ушел в дела ордена и поиски Вэй Усяня, отрешившись от всего мира. Но ты все равно незаметно был рядом, писал мне письма, встречался со мной на охотах и советах, говорил мне слова, в которых я нуждался. Со временем я начал думать, что у меня появился друг, который видит во мне не только лишь бешеного пса, в безумии сметавшего все на пути. Но в какой-то момент мне стало мало того, что у нас было… мне стало мало тебя.

Лань Сичэнь широко распахнул глаза и нахмурился, собираясь что-то ответить, но Цзян Ваньинь прервал его жестом.

— Я должен высказать все на этот раз прежде, чем ты дашь мне свой ответ, — Лань Хуань слабо кивнул, и он продолжил. — Когда я начал осознавать свои чувства, они казались мне неправильными, и я бы никогда не подумал, что кто-то вроде тебя может испытывать ко мне что-то большее, чем просто дружескую симпатию. Ты… — Ваньинь чувствовал, как бешено бьется его сердце, и воздуха вдруг стало не хватать. — Ты такой красивый, добрый, внимательный, всегда помогаешь людям и относишься к ним с теплом, несмотря на статус и происхождение. А я срывал свой гнев даже на А-Лине — единственном родном человеке, который у меня остался. Я думал, что не заслуживаю хорошего отношения и тем более не должен думать о тебе, как о ком-то более близком, чем друг. Но я не хочу жить во лжи, — Цзян Чэн усмехнулся. — Ты знаешь, мне пришлось признать, что я рад возвращению Вэй Усяня, потому что он потратил немало времени в попытках убедить меня, что я имею право на свои чувства, что я не должен прожить жизнь, пытаясь угодить всем вокруг. Я думал о тебе каждый день с момента нашей последней встречи, я написал тебе кучу писем и половину из них тут же сжег. Я боялся приехать сюда и вновь увидеть тебя, потому что не знал, смогу ли я совладать со своими чувствами. Но затем я узнал, что едва не потерял тебя, и понял, что не могу больше тянуть, потому что и так потерял достаточно времени. Мне жаль, что твой названный брат причинил тебе столько боли, мне жаль, что твое хрупкое сердце оказалось разбито, но я не хочу, чтобы этот человек даже после смерти отравлял твою жизнь, — Цзян Чэн видел, как Лань Сичэнь с каждым его словом все меньше пытался выглядеть безразличным, как на его печальное лицо вновь возвращалась привычная мягкость. — Благодаря тебе я смог отпустить свое прошлое. Мы ничего уже не сможем изменить, но впереди еще есть целая жизнь, а рядом достаточно людей, которым мы нужны. Ты нужен мне, и я не хочу быть тем, кто причиняет тебе боль, потому что я хочу подарить тебе достаточно счастливых моментов, чтобы ты понял, что жизнь не стоит того, чтобы ты провел ее в горечи уединения.

— Ваньинь, — растерянно выдохнул Сичэнь, и Цзян Чэн почувствовал, как дрожит чужая ладонь в его руке.

— Мне потребовалось много времени, чтобы осознать все, что я тебе сегодня сказал, потому что раньше я не знал и половины чувств, которых ты во мне пробудил. Я не знал, как описать то, что происходило у меня внутри, и я перевел немало бумаги, пытаясь выплеснуть это, — Цзян Чэн смущенно улыбнулся, с надеждой смотря в темные глаза напротив.

— Ты поразил меня до глубины души, — после достаточно долгого молчания произнес Лань Сичэнь. — Я корил себя за то, что посмел подумать, будто мои чувства могут быть взаимными. Я нагло украл твой поцелуй, потому что разлука с тобой была слишком мучительной, а радость встречи переполняла мое сердце, — Лань Сичэнь улыбнулся, и внутри у Ваньина будто загорелся огонь, распространяя по всему телу приятное тепло. — В порыве отчаяния я совершил большую ошибку и едва не поплатился за нее жизнью. Я не мог смотреть в глаза близких людей, потому что причинил им столько боли. Я отталкивал их, потому что не хотел, чтобы они тратили на меня свое время. Я постоянно чувствую вину, но я уже перестал понимать, в чем именно я виноват. Кажется, у меня больше не осталось сил думать о том, где я ошибся, и о том, мог ли я не допустить того, что случилось с Мэн Яо.

— Ты хотел лучшего для людей, которые были тебе дороги. Твои помыслы были чисты, а сердце открыто, и твоей вины здесь нет, — Цзян Чэн поднес ладонь Лань Сичэня к своим губам, и тонкий рукав соскользнул, обнажая покрытое шрамами предплечье. Ваньинь испуганно посмотрел на Сичэня, но не позволил убрать руку.

— Их оставили существа, которых я встретил на горе. Ванцзи говорит, что шрамы уже не заживут, — печально произнес Хуань.

— Ты прекрасен даже с ними, — Цзян Чэн медленно поцеловал тыльную сторону ладони Лань Сичэня и услышал, как тот удивленно ахнул, когда он двинулся выше, покрывая нежную кожу маленькими поцелуями, и осторожно прикоснулся губами к каждому шраму. — Ты позволишь мне остаться с тобой сегодня?

— Я не мог бы и мечтать об этом, — в глазах Лань Сичэня замелькали искорки, и Ваньинь испуганно поймал большим пальцем слезинку, сорвавшуюся с его ресниц.

— Ты выглядишь ужасно уставшим, — Цзян Чэн погладил Хуаня по щеке. — Тебе нужно поспать, идем. Мы продолжим этот разговор завтра.

Он поднялся на ноги и потянул Лань Сичэня за собой, заставляя забраться на кровать, и развернулся, чтобы погасить фонарь.

— Куда ты? — настороженно спросил Цзэу-цзюнь.

— Открою окно и сразу вернусь, — с улыбкой ответил Цзян Чэн и открыл ставни, впуская свежий воздух в комнату и позволяя лунному свету развеять тьму.

Он задул огонь в фонаре и вернулся к Лань Сичэню, усаживаясь на кровать рядом. Несколько минут они молча смотрели друг другу в глаза, будто читая те чувства, которые еще остались невысказанными, и Лань Сичэнь несмело протянул руку к поясу Ваньина, пытаясь справится с застежкой. Вскоре на пол отправились фиолетовые верхние одежды, сапоги остались стоять у кровати, а Цзян Чэн забрался под одеяло, укладываясь на бок, и придвинулся к Лань Хуаню так близко, чтобы чувствовать его дыхание на своей коже. Цзян Чэн не знал, как он жил раньше, не имея возможности вот так лежать рядом с Лань Сичэнем, гладить его по щеке, заправлять его волосы за ухо и чувствовать сладкий аромат, который раньше ему удавалось уловить лишь на мгновение. Как он мог отказывать себе в том, чтобы видеть эту улыбку так близко… Чтобы быть причиной этой улыбки? Ваньинь потянулся ближе и поцеловал Сичэня в лоб, чувствуя в ответ, как чужие руки обвивают его талию. Лань Сичэнь, вымотанный бессонницей и болезнью, быстро заснул, прижимая к себе целый мир, поместившийся в одном человеке.