Лёгкие Сюэ Яна сжались в спазме, когда талисман перемещения выбросил его на небольшом холме в паре ли от города И. Он закашлялся, сплёвывая кровь, и медленно отполз в сторону единственного стоящего на вершине холма раскидистого клёна, ещё не потерявшего остатки бордовых и жёлтых листьев. Бродяга тяжело дышал, опираясь на единственную дрожащую руку с зажатым в ней мечом. Су Шэ, оклемавшись после отнявшего большое количество духовных сил переноса, наконец обратил внимание на Сюэ Яна.
— Ты куда собрался, подонок? — злобно прошипел заклинатель и в несколько шагов настиг Чэнмэя, тут же придавливая его ногой к земле. — Какая же ты мерзкая тварь, тошнит от тебя.
Су Шэ с силой пнул юношу, перевернув его на спину, и опустился на одно колено, чтобы обыскать его одежды.
— Вонючий заклинатель, — кривая ухмылка, и воздух рассёк лязг раскрывшегося Цзянцзая, но потерявший жизненно необходимое количество крови Сюэ Ян уже не мог похвастаться быстрыми движениями, поэтому Су Миншань одним ударом выбил оружие из его руки, и меч улетел в увядшие кусты дикого шиповника. — Ты сдохнешь как помойная крыса.
— Прости, но это ты родился отбросом, им же и умрёшь, — глава ордена Су усмехнулся и, достав с пояса кинжал, с размаху вонзил его в ладонь Сюэ Яна, приколачивая её к земле. Он не закричал, не издал даже звука, лишь хрипло рассмеялся, инстинктивно пытаясь пошевелить обрубком левой руки. Сюэ Чэнмэй не испытывал ни боли, ни страха, его тёмная иссохшая душа уже не могла заставить его чувствовать хоть что-то.
— Вот она где, — Су Шэ довольно улыбнулся, доставая из правого рукава Яна копию Стигийской печати. — И правда, выглядит неплохо. А ты не так бесполезен, как мне казалось. Жаль, что очень скоро ты умрёшь и не узнаешь, какая судьба ожидает этот чудесный предмет. Ну, а мне пора, времени мало, и здесь опасно оставаться, — заклинатель похлопал Сюэ Яна по ране над сердцем и с ухмылкой поднялся на ноги, вынув из рукава ещё один талисман перемещения.
— Зато я точно знаю, что вы все сдохнете, — Ян разразился смехом. — Ты и этот напыщенный сын шлюхи, вы оба сдохнете в лужах собственной крови, заливаясь слезами.
Су Шэ плюнул в сторону лежавшего на земле бродяги и хлопнул в ладоши, растворяясь в сером тумане. Вдруг стало так тихо, что было слышно шелест сухих листьев, дрожащих от холодного ветра. Сюэ Чэнмэй лежал на сырой траве и смотрел рассеянным взглядом на плывущие по синему небу облака, в тишине осеннего вечера особенно ясно стали слышны его собственные мысли, и внезапно улыбка сошла с красивого лица.
Осколки души Сяо Синчэня остались у Вэй Усяня, и Сюэ Ян дёрнул целой рукой, будто надеясь всё же найти заветный мешочек у себя на поясе, но не смог выдернуть вошедшее в твердую землю лезвие. Он глухо зарычал, собрав оставшиеся силы в попытке подняться, но без какой-либо опоры смог оторвать лишь плечи от земли. Чэнмэй тяжело уронил голову, содрогаясь от наступивших слёз. Ему было плевать на собственную жизнь, пусть Лань Ванцзи порубил бы его на мелкие кусочки, истинную боль причиняло то, что у него отняли самое ценное, что он хранил все эти годы — маленький бархатный мешочек с почти невесомой разбитой душой.
— Сяо Синчэнь! — хрипло закричал Сюэ Ян сквозь рыдания. — Вернись же! Я не хочу умирать один!
Восемь лет поисков, сотни заклинаний и обрядов, но всё оказалось бесполезно. Чэнмэй был готов продать свою тёмную душу в обмен хотя бы на пару минут с даочжаном, только бы услышать его голос и увидеть его тёплую улыбку. Ян чувствовал, как холодеют его пальцы, как ноги наливаются тяжестью, а дыхание становится всё реже. Он широко распахнул глаза и испугано смотрел в бесконечное небо, чувствуя, как в агонии надрывается его раненное сердце. Страшно? Он не помнил, когда в последний раз испытывал страх, и от того это чувство захлестнуло его с небывалой силой, накрывая волной паники.
— Даочжан! — Сюэ Ян уже не мог кричать и вырываться, лишь слабо дёргал пробитой насквозь рукой. — Мне так холодно, даочжан… Забери меня отсюда, — он всхлипнул и зажмурился, позволяя горячим слезам упасть на жухлую траву.
Но ответом было лишь карканье ворона, одиноко сидящего на ветке клёна. Сюэ Ян скорее пожелал бы умереть в бою, не успев понять случившегося, чем вот так лежать и ждать последней минуты в кромешном одиночестве. Он вспоминал лицо Сяо Синчэня по маленьким крупицам и деталям, которые хранила память. Его тёмные, невероятно пронзительные глаза, ещё не закрытые белой повязкой, изящный профиль, тонкие губы и тёплые руки, которыми он так тщательно ощупывал раны Сюэ Яна, его лёгкую улыбку и уверенный, но мягкий голос, рассказывающий сказку для А-Цин перед сном. Каждое такое воспоминание было маленьким сокровищем Чэнмэя, и он улыбнулся сквозь слёзы, когда в его голове прозвучал скромный смех, который даочжан позволял себе в ответ на его глупые шутки. Ох, как Сюэ Ян старался, чтобы снова и снова слышать тихое хихиканье такого правильного и сосредоточенного Сяо Синчэня, или вызывать на его бледных щеках румянец от смущения, подкравшись незаметно со спины, когда тот готовил завтрак, и положив свою ладонь поверх его руки, направляя лезвие потемневшего ножа.
«Я не порежусь, я ведь могу обращаться с мечом, а это всего лишь кухонный нож», — Сяо Синчэнь мягко улыбался, чувствуя тепло прижавшегося к нему Сюэ Яна.
«Даочжан, я видел шрамы на твоих пальцах, мелкая работа, определённо, даётся тебе сложнее, чем искусство фехтования, — хитрец широко улыбался, почти нашёптывая слова на ухо заклинателя. — Позволь же мне хоть иногда приглядывать за тобой».
И Сяо Синчэнь позволял. Пока малышка А-Цин ещё спала или уходила по своим делам, он разрешал настойчивому юноше больше, чем порой следовало бы. Сюэ Ян всегда ходил по краю лезвия, он искусно играл с даочжаном, порой доходя до самой грани, но так и не решаясь её переступить, и тот принимал эту игру или просто был обречён подыгрывать. Иногда это были невесомые, будто случайные, прикосновения или тёплое дыхание, касающееся шеи, словно летний ветерок, но иногда Сяо Синчэнь ощущал чужие ладони на своих плечах или талии дольше, чем просто в шутку, а обветренные губы намеренно касались его уха, когда Сюэ Ян шептал нелепости, желая сохранить их в тайне от А-Цин.
Чэнмэй не осознавал до конца, почему он делал это, но ему жизненно необходимо было касаться даочжана, перенимать на себя всё его внимание, отнимать у него столько свободного времени, сколько было возможно, забывать обо всём, слушая рассказы о дальних землях и чудовищах, ранее неизведанных заклинателями, терять бдительность, оставляя меч одиноко лежать в доме, и безоружным уходить за Сяо Синчэнем к реке, чтобы украсть у него целый час наедине. Сюэ Ян злился на А-Цин, постоянно путавшуюся под ногами, особенно, когда она устраивала истерики по глупым пустякам. Бродяга не раз желал ей быть разорванной дикими псами в подворотне, чтобы она, наконец, оставила попытки настроить Сяо Синчэня против него и забрать всё внимание себе. Чем больше времени проходило, тем сильнее становилось это необъяснимое притяжение, и поначалу Сюэ Ян пытался сопротивляться, вспоминая, что увязался в эту сумасшедшую авантюру ради мести даочжану, но затем начал искать отговорки, будто споря с самим собой.
Сюэ Ян не смог игнорировать и другое воспоминание, самое яркое и самое ужасное. Когда тонкие пальцы сжали рукоять тяжёлого меча, когда острое лезвие скользнуло по длинной шее, оставляя глубокий алый порез, когда стройное тело упало на землю, содрогаясь от шока, а горячий песок вдруг пропитался кровью. Сюэ Ян в оцепенении смотрел, как Сяо Синчэнь захлёбывался от хлынувшей горлом крови, как он плакал багровыми слезами и хрипел, не в силах кричать от ужаса, впиваясь в землю пальцами, пока жизнь стремительно покидала его тело. Всё случилось так быстро и неожиданно, вопреки всем планам Чэнмэя, что он не сразу осознал случившееся. А когда Сяо Синчэнь вдруг затих, и его грудная клетка застыла в последнем выдохе, Сюэ Ян почувствовал давно забытую боль в области сердца. Было ли даочжану так же страшно в его последние мгновения? Чувствовал ли он этот холод или был настолько поглощен отчаянием, что единственным его желанием было лишь скорее избавиться от неимоверной боли внутри?
Так много вопросов Сюэ Ян хотел бы задать Сяо Синчэню, и так много слов остались висеть неуслышанными в стенах похоронного дома. Он сотни раз спрашивал себя, как бы сложилась их жизнь дальше, если бы в тот день Сун Лань не набрёл на их скромное жилище. Был ли у них шанс на спокойную жизнь, или они были обречены на трагичный конец? Разве смог бы Сяо Синчэнь отказаться от своей мечты в пользу жизни в богом забытом месте с двумя обманщиками? И смог бы Сюэ Ян усмирить свою жажду крови, прекратив эксперименты на тёмном пути? Почему именно сейчас, когда в его слабом теле едва теплилась жизнь, а сил на ненависть и злобу больше не осталось, он вдруг так ясно видел свои поступки? Ради чего он шагнул на этот путь и почему не смог остановиться? Было ли дело действительно в клане Чан и потерянном мизинце?
— Я так виноват, — прошептал Сюэ Ян, с трудом открыв глаза. — Сяо Синчэнь, я бы всё исправил, если бы мог.
Сегодня его жизненному пути суждено было закончиться, и Сюэ Ян признавал, что был рад этому. Он не смог бы сам выбраться из бесконечного лабиринта, в который его затягивал тёмный путь, и после гибели целого города от его рук, уже ничто не смогло бы оправдать его. Он монстр, он в сотни раз превзошёл своего учителя — Вэй Усяня, записи которого помогали ему восстанавливать Тигриную печать, — и страшнее было то, что с каждым днём он всё больше тонул в этом омуте. Сейчас он чувствовал… Освобождение? Больше не нужно было прятаться и сражаться за свою жизнь, бежать без оглядки и сутками не спать, пытаясь добиться новых успехов на тёмном пути. Он тысячи раз вспоминал последние слова Сяо Синчэня и презрение в его голосе, но пусть бродяга всю свою жизнь слышал фразы отвращения в свою сторону, впервые укол совести он почувствовал лишь от уст даочжана, проклинающих его за мерзкий и грязный обман.
— Даочжан, — Сюэ Ян рвано выдохнул и закашлялся, он уже не мог вдохнуть полной грудью, слабость заполнила каждую клетку его тела. — Спасибо… И прости.
Ян почувствовал, как его веки медленно опустились, и сил открыть глаза снова уже не было. Последняя слеза покатилась по виску, и в пробитых лёгких не осталось больше воздуха. Ворон громко каркнул и спорхнул с ветки, сорвав несколько жёлтых листьев взмахом крыльев.
Сюэ Ян открыл глаза и выставил руку вперед, прикрываясь от яркого солнца, застывшего в зените. В голове звенело, будто после громкого звука, и ему потребовалось время, чтобы прийти в себя. Он попытался опереться на левую руку по привычке, но лишь неуклюже завалился на бок, уткнувшись лбом в землю. Он медленно поднял голову, скользя взглядом по до боли знакомому крыльцу похоронного дома, дверь в который была настежь распахнута. Сюэ Ян не помнил, как оказался здесь, но странное чувство поселилось у него внутри. Он приложил руку к груди и замер, прислушиваясь. Тихо. Юноша вскочил на ноги, лихорадочно пытаясь собрать в голове обрывки мыслей. Последнее, что он помнил, это одинокий клён на холме, карканье ворона и холод, а потом была лишь густая тьма. Для него это было лишь мгновение, и он не знал, сколько времени на самом деле прошло с того момента, и как он оказался в городе И, но точно понимал, что его сердце больше не билось, и он уже не нуждался в дыхании. Живой мертвец? Нет, его разум всё так же чист, и он всё помнит и осознаёт. Сюэ Ян задумчиво потёр висок, вспоминая книги заклинателей, которые он успел изучить в клане Ланьлин Цзинь. После смерти было не так много вариантов, чтобы вернуться, и Чэнмэй был уверен, что его душа просто отправится в загробный мир, где подвергнется вечным страданиям. Может, это его персональный ад, и он не сможет покинуть город И? Или же…
— Призрак… — вслух произнёс Сюэ Ян, невольно вспомнив слепышку А-Цин, помогавшую Лань Ванцзи во время их боя. Если бы он попал в загробный мир, то предстал бы перед судом за все свои грехи, так что, вероятнее всего, он всё ещё в мире людей, вернувшийся в качестве бестелесного призрака, потому что его тело не было погребено по всем правилам.
Он растерянно дотронулся до левого плеча и повернулся лицом ко входу в похоронный дом. Прогнившие ступени не издали ни звука, когда он поднялся по ним, и холодная тёмная комната встретила его пустотой. Чёрный гроб всё так же стоял на столе, облепленный пожелтевшими истрепавшимися талисманами, и Сюэ Ян медленно шагнул вперёд, надеясь увидеть в нем знакомую фигуру, но белоснежный шёлк внутренней обивки помнил лишь очертания лежавшего в нём тела. Сяо Синчэня здесь больше не было. Чэнмэй провёл ладонью по подушке, будто пытаясь проверить, что это не иллюзия, и медленно опустился на колени, закрыв глаза.
Он не рассчитывал вернуться в мир живых после смерти, хотел лишь раствориться в небытии, забыть Сяо Синчэня, позволить бездне растворить его образ, отпечатавшийся глубоко в памяти. Сюэ Ян хотел бы ненавидеть даочжана, радоваться свершившейся мести и мучительной гибели заклинателя, но вместо этого он ощущал лишь пустоту и скорбь каждый день на протяжении восьми лет его одинокой жизни. Чем больше успехов он добивался на тёмном пути, тем больше его разум пропитывался ядом, и Чэнмэй чувствовал, как теряет себя в тёмном омуте. Он помнил, с каким наслаждением подвергал Чан Пина линчи, как вслушивался в истошные крики, медленно отрезая кусочек за кусочком от живой плоти, как Шуанхуа легко скользил по телу пленника, утопая в крови. Сюэ Ян верил, что он делает это ради мести клану Чан, но сейчас он понимал, что Вэй Усянь был прав — он делал это ради Сяо Синчэня, будто надеясь, что ещё одна невинная смерть поможет вернуть даочжана к жизни.
Сюэ Ян просто не мог жить без убийств, ненависть поглотила его с такой силой, что уже не знала сытости. О Боги, с какой жестокостью он убивал малышку А-Цин, как упивался её страданиями и криками, будто бы она была главной причиной смерти слепого даоса. Сюэ Ян помнил, как отчаянно вбивал толстые гвозди в череп Сун Ланя, как смеялся в голос, когда великий заклинатель превратился в его безвольную марионетку, готовую исполнить любой приказ. Он считал это местью Сяо Синчэню, срывающимся голосом рассказывал бледному трупу, что это он виноват в смерти близких ему людей, будто надеясь, что застывшие руки в следующее мгновение вновь дрогнут, чтобы вынуть меч из ножен и обратить его против Сюэ Яна. Он ненавидел праведного даочжана, но тратил на него все свои силы, сделал его смыслом своей жизни, убеждая себя, что это всё ради мести. Но разве мог он вот так потратить полжизни на месть за то, что тот поймал его после резни в клане Чан? И разве не должен он был успокоиться, когда добился своего, и Сяо Синчэнь собственноручно закончил свою жизнь? Для чего он пытался вернуть своего злейшего врага, почему засыпал рядом с его мёртвым телом, мечтая почувствовать снова знакомое тепло? Сюэ Ян отчаянно ударил кулаком о пол, широко распахнув глаза. Почему, чёрт возьми, он противоречил сам себе? Почему так больно чувствовать вину и сожаление вместо привычной ненависти? Он никогда не сожалел о своих поступках, не оглядывался на прошлое и не знал печали. Его прославила широкая улыбка, так часто появляющаяся на красивом лице, так почему же он больше не хотел улыбаться? Почему проклятый Сяо Синчэнь пробудил в нём чувства, о которых он не знал до него? Сюэ Ян бы вырвал себе все внутренности, чтобы не чувствовать ничего, разодрал бы своё сердце в клочья, если бы оно ещё билось у него в груди.
Он поднялся на ноги и последний раз взглянул на пустой гроб. Не было больше смысла оставаться здесь, Сюэ Ян покинул похоронный дом и двинулся дальше по улицам города И, удивляясь непривычной тишине. Толпы живых мертвецов, бродивших тут несколько лет, бесследно исчезли, и Сюэ Ян понял, что прошло какое-то время после его смерти, если улицы успели прибрать. Из-за него вымер целый город, старики, дети — Сюэ Ян не пощадил никого. Он чувствовал себя всесильным, когда стоял в эпицентре хаоса, слушал крики женщин, наблюдал за тем, как люди безуспешно пытаются убежать от кары в густом тумане. Злые духи чёрными сгустками смога бродили по улицам, выискивая жертв, высасывая жизнь из их тел и превращая их в безвольных кукол. Кто-то молил о пощаде, кто-то вспоминал всех богов, кто-то пытался отбиться, а кто-то принимал свою участь, успев закрыть собой до смерти напуганных детей. Глаза Сюэ Яна сверкали красным светом в кромешной тьме, а холодная улыбка обнажила острые клыки. Он был кровожадным и беспощадным демоном в этот момент, а тёмная энергия вокруг него была настолько густой, что он ощущал её даже кожей. Чэнмэй успешно доработал копию Стигийской печати, которая теперь без труда могла обращать живых людей в мертвецов, отравил воздух проклятым порошком так, что никто даже не успел понять этого, создал зловещий туман, из которого нельзя было выбраться. Сюэ Ян сотворил свой собственный ад и обрушил его на головы невинных людей в попытке успокоить собственную ненависть.
Он зажмурился, впиваясь пальцами в растрёпанные волосы, надеясь ощутить боль, которая смогла бы прекратить этот поток мыслей, но боли больше не было. Тогда Сюэ Ян зарычал от злости и ускорил шаг, срываясь на бег вдоль неширокой улицы. Он минул очередной поворот, когда улица вдруг упёрлась в поперёк стоящий дом, образуя тупик, и увидел густой дым, поднимающийся над крышей. Чэнмэй остановился, прислушиваясь, но не услышал шагов или голосов людей, а затем заметил узкий проход слева от дома, куда и скользнул, недолго раздумывая. Сразу за проходом начинался большой пустырь, упирающийся в густой лес с двух сторон. В центре пустыря горели четыре погребальных костра, и ещё с десяток тел лежали прямо на земле. Все они были жителями города И, обращёнными в живых мертвецов Сюэ Яном. Он тяжело опустился на землю, прислонившись спиной к стене дома, отсюда ему отлично было видно пустырь, а раз кто-то из заклинателей зажжёг эти костры, ему лучше было оставаться в тени, чтобы не выдать себя, иначе он будет рассеян на месте в один момент.
Тяжёлые шаги не заставили себя долго ждать, и Сюэ Ян слегка выглянул из-за угла, пытаясь рассмотреть непрошенного гостя. Он сразу узнал заклинателя, облачённого в чёрные одежды, и со злостью сжал челюсти. Сун Лань быстрым шагом пересёк пустырь, держа в руках небольшую антрацитовую урну для праха, за спиной у него скрестились Шуанхуа и Фусюэ. Лицо лютого мертвеца было покрыто сажей, но тёмные глаза уже ясно смотрели на мир, значит, сознание успешно вернулось к Сун Цзычэню, и Сюэ Ян криво усмехнулся, признавая своё поражение. Заклинатель бережно поставил урну на телегу, брошенную посреди пустыря, и снял со спины Шуанхуа, укладывая его рядом, а затем вернулся к кострам и взял на руки тело ребёнка лет двенадцати, немного помешкал, смотря на невинное детское лицо, а затем положил его в огонь, который тут же с аппетитом принялся облизывать одежду и волосы мертвеца. Сюэ Ян не видел лица заклинателя и лишь заметил, как тот печально склонил голову. Всё же, видимо, с момента смерти Чэнмэя прошло не так много времени, раз Сун Цзычэнь ещё не покинул город. Мертвецов было так много, что сжигать их в общих погребальных кострах было единственным доступным решением, а, значит, использовать урны для их праха было бы глупо. Сюэ Ян резко поменялся в лице и замотал головой, будто пытаясь вытряхнуть мысли из головы, но его разум сейчас был непривычно чистым и спокойным, былой хаос растворился вместе с туманом, оставляя чётко настигнувшее его осознание.
— Сяо Синчэнь, — прошептал Сюэ Ян, растерянно переведя взгляд на тёмную урну. Он читал в книгах ордена Цзинь, что одним из пунктов упокоения души обязательно должно быть погребение тела, ведь так душе больше некуда было вернуться, и Сун Лань первым делом решил предать телесную оболочку старого друга огню, чтобы он обрёл заслуженный покой. Сюэ Ян не мог ни расплакаться, ни закричать, чтобы не выдать своего укрытия, лишь сжал кулак правой руки, крепко зажмурив глаза. Он больше никогда не увидит Сяо Синчэня, и это осознание ранило так сильно, что будь у Сюэ Яна сейчас физическое тело, он бы наверняка почувствовал, как больно сжалось его сердце.
Он так и не смог отпустить даочжана, все восемь лет он постоянно передавал ему свои и без того скудные духовные силы, чтобы поддерживать его тело в нетленном состоянии. Он говорил с ним, порой гладил его застывшие руки и часами просто смотрел на мёртвое, но всё ещё прекрасное лицо, понимая, что он сделает что угодно, лишь бы заставить его ответить ему вновь. Он понимал, что это всего лишь кусок плоти, которой давно должен был превратиться в прах, но пока оставалась хоть малая надежда вернуть душу в это тело, он не позволил бы даочжану уйти. А теперь в этом больше не было смысла. Сяо Синчэнь канул в небытие, а существование Сюэ Яна потеряло смысл. Он ненавидел Синчэня за его добродетельность, за его чистое сердце и сильный дух, он ненавидел в нём всё то, чего не имел сам. Сяо Синчэнь спас его жизнь, а он ответил ему болью.
Сюэ Ян просидел в своём укрытии несколько часов, пока Сун Лань сжигал тела мертвецов, и всё это время Чэнмэй пытался понять, что ему делать дальше. Ему некуда было идти, никто не ждал его и не скорбел. В форме призрака ему оставалось лишь бесцельно скитаться по миру, пока однажды его не рассеет какой-нибудь заклинатель. Он решил, что стоит проследовать за Сун Ланем, ведь тот однажды решит развеять прах Сяо Синчэня, и Сюэ Ян обязательно хотел быть там в этот момент.
Когда солнце уже склонилось к горизонту, последние языки костра стихли, оставляя после себя лишь серый пепел. Сун Цзычэнь склонил голову в поклоне и щёлкнул пальцами, поднимая вихрь с земли, который в тот же момент подхватил за собой прах, унося его по ветру. Его работа в городе И была закончена, и он развернулся, направляясь к повозке, чтобы забрать останки Сяо Синчэня и Шуанхуа. Он печально провёл пальцами по узорам на урне и спрятал её в мешочке цянькунь, а затем закинул за спину меч. Неспеша он направился к воротам города И, и Сюэ Ян лёгкой тенью двинулся следом.