Результаты анализов были наконец-то готовы. 

Итан волновался. Ходил по палате взад-вперёд, ожидая, когда же разблокируется дверь и можно будет отправиться в назначенный ему кабинет. Ему сказали, что там будет Мия. Он наконец увидит её вживую.

Ему стоило взять себя в руки. 

***

Кабинет был небольшим, но пространство было использовано очень грамотно. Угловой стол с компьютером, а все стены увешаны пробковыми досками с закреплёнными на них различными бумажками с диаграммами, цифрами, графиками и чёрт знает, чем ещё. Итан надеялся, что ему принадлежит из них максимум четверть.

Спиной к нему сидел, как он предполагал, местный учёный.

— Ваша жена сейчас подойдёт, буквально ещё пара минут и мы начнём. 

Итан бы что-нибудь ответил, но мужчина развернулся к нему и он узнал того самого человека, с которым столкнулся полторы недели назад в коридоре, когда тот повздорил с Карлом. Неприятный сюрприз. Он-то думал, что это просто рядовой лаборант, а он, оказывается, пытался поставить на место кого-то важного. Впрочем, последнее время ему конкретно не везло, так что чего-то иного ожидать не стоило.

Дверь позади него отворилась, и он развернулся.

— Мия! — радостно воскликнул он. Как же он хотел увидеть её, услышать её голос, прикоснуться к ней…

— Здравствуй, Итан. — Она избегает его рук и прячет глаза.

Он не успевает ничего спросить.

— Рад, что все в сборе. Тогда, начнём. — Учёный поднялся со своего места и взял со стола маркер с чёрным колпачком. — Для начала общие сведения.

И он начал говорить.

Что жизненные показатели Итана очень интересные, что люди с такими не живут и он ходячая аномалия. 

Что и от человека-то в Итане мало осталось, разве что внешность.

Он возражает и его тычут носом в графики.

Маркер летает от листа к листу, и у Итана возникает странное чувство дежавю. Только отличие в том, что слушать это ему не хочется.

Его кормили малыми дозами мышьяка, а его организму было плевать.

Его кровь постоянно мутирует.

Его сознание готово на всё ради достижения цели, и это вывела гребаная игра в шахматы с роботом.

Итан ненавидит себя, но, оказывается, слишком рано для таких заявлений.

— Миссис Уинтерс, вам слово. 

Так Мия… она знала?

— Да, да… Итан, пожалуйста, прости. Я не могу. Я так хотела убежать от прошлого в Луизиане, ото всего, что тогда произошло… Я люблю тебя, клянусь, люблю, но быть с тобой не могу. Это сложно, пожалуйста, выслушай меня. — Она всплеснула руками. — Твои показатели, твои новые особенности, я бы смогла с этим жить, но твои отклонения, — девушка на секунду запинается. Итан слушает. — Я как будто потеряла тебя. И мне страшно, я не могу ничего с этим сделать, словно я в ловушке.

И она смотрит на него впервые с того момента, как зашла в кабинет. Итан не верит. Это звучит как бред. Но глаза, которые блестят от слёз, убеждают его в обратном. 

— И чем же я так плох? — выдавливает он из себя.

— Ты не можешь этого забыть. Не можешь жить без паранойи. А сейчас потерял и человечность.

Итан злится. Он должен чувствовать горечь, скорбь, сочувствие или обиду, но он просто зол.

— И что дальше? От Розы тоже отречёшься? Чтобы она не напоминала тебе о Румынии?! — к концу речи его голос повышается и, чёрт, он впервые позволяет себе кричать на Мию.

— В вашего позволения, мистер Уинтерс… — ровным голосом вклинавается учёный. — Но Роза останется с Мией. У неё есть шанс вырасти человеком, а вас уже поздно исправлять. В отличие от вас, её, назовём это клетками, стабильны. Она постоянна, развивается подобно обычному ребёнку и не вызывает опасений. Хоть, конечно, и снимать её с наблюдения рано. И мы не знаем, как поведёт себя мегамицелий, когда, скажем так, два схожих по строению и наполнению существа будут находиться рядом. Вы же не хотите в один прекрасный день объединиться с дочерью в неведомое чудовище, верно?

Итан буквально чувствует, как на него давят. Давят стены, давит потолок, давят выжидающие взгляды.

Итан ненавидит своё бессилие и выходит из кабинета.

***

Кулак с силой врезался в стену. 

Пришло время жалеть о том, что тумбочка прикручена к полу, потому что неистово хотелось что-нибудь сломать. Может быть, самого себя.

Он просто хотел жить со своей женой и ребёнком, так <i>какого чёрта</i>? Почему вся его жизнь валится из рук? 

Ещё удар.

На стене остаётся вмятина. 

Руку саднит.

Он ненавидит себя. Он опасен. Потенциально опасен даже для собственной дочери. Настолько опасен, что Мия не хочет с ним жить. 

Итан сел на кровать, обхватив голову руками. 

Стоило успокоиться. Стоило начать что-то делать. И не стоило, блять, уходить из кабинета, потому что теперь у него на руках не было никакой конкретики касательно собственного будущего. 

Может, у него ещё есть шанс всё исправить? Доказать, что он всё ещё человек? 

Итан надеется, что в этом есть смысл.

Есть же люди, которые не восприимчивы к анестезии. А он невосприимчив к яду. Вот и всё.

Он знает, что пример дурацкий и не имеет ничего общего с его ситуацией. Он знает, но всё равно пытается собрать из пепла мост, что смог бы соединить прошлое и настоящее.

Когда Итан приходит в столовую, то пускает все силы на то, чтобы не думать, что на этот раз находится в его еде. 

Он думает, что хочет жареной картошки, свежих овощей и кусок говядины, вместо переваренных макарон с беконом, когда замечает подходящего к его столу Хайзенберга.

— Давно не виделись, Уинтерс, — приветствует он, сразу подстаживаясь за стол.

Итан хочет возразить, что с их прошлой встречи прошло лишь три дня, но вовремя прикусывает свой язык.

Для Хайзенберга, кажется, действительно прошла неделя или около того — под глазами залегли тени, а руки беспрестанно подрагивали — стакан на подносе стоял в небольшой луже. Кажется, чудом было, что Карл вообще донёс поднос.

Правильным было бы спросить, что вообще происходит, но Итана останавливало то, что он слишком плохо знал Хайзенберга. Он ему ни друг, ни приятель, они даже едва знакомы. Всего лишь вместе завалили Миранду. 

— Итан. — Он выныривает из размышлений. — Скажи. Ты видел Мию? Свою Розу?

— Да. Они обе в порядке, — ответ на автомате, лишь с последующим осознанием, кто и о чём его спрашивает.

— Рад, что хоть у кого-то всё в норме, — усмешка, больше похожая на просто скривившиеся без цели губы.

— Мия не хочет меня видеть, потому что я больше не человек, — вырывается само собой. Итан привык переживать всё в себе, либо подавлять, но сейчас, чёрт, сейчас ему хотелось сказать это вслух, озвучить то, что вывело его из шаткого равновесия. 

Карл открыл было рот, издал звук и снова его закрыл. А после как-то сломано склонился над столом и зарылся руками в собственные волосы.

— Блять, я так надеялся, что это всё было не зря… — тихий шёпот на грани слышимости. Но Итан слышит. 

Он не знает, какое этому человеку дело до его семьи и проблем. Но он знает, что Хайзенберг теперь по его вине находится в этой лаборатории и поэтому он обязан ему помочь. Хотя бы словом. 

— Ничего не было зря. Они живы. Роза вырастет в прекрасную девушку, я уверен, что Мия справится с её воспитанием…

— Да заткнись ты! — Карл резко вскидывает голову, а кулаки бьются об стол так, что подскакивает посуда. — Не в этом, блять, дело! У нас была сделка, помнишь? Я получаю свободу, ты — свою малявку, и все счастливы, кроме суки Миранды. И где мы, блять, теперь! — Карл чертовски громкий, но теперь хотя бы похож на самого себя, с привычными голосами и жестикуляцией. Итан замечает, как на них оборачиваются и бросают беспокойные взгляды, как к ним ним направляются двое весьма хорошо сложенных мужчин. 

— Прошу прощения, вспылил. — Хайзенберг сам сглаживает ситуацию, объясняясь с охраной. В ответ его просят вести себя сдержаннее. 

Они продолжают сидеть дальше, но уже в тишине. Итан лениво ест макароны, а Карл брезгливо мучает котлету.

Итан не хочет признавать, но Хайзенберг прав. Их сделка потерпела неудачу, а они оба проебались и остались у разбитого корыта, как бы это ни звучало. Было больно и обидно. И совершенно непонятно, чего ждать дальше.

— Могу я взять твой бекон? — вдруг спрашивает Карл. 

Итан тупо смотрит в свою тарелку и уже хочет дать добро, но вовремя вспоминает.

— Не советую. Там мышьяк. 

— Ну и охуели же они.

— Ты даже не удивлён?

— Я буквально проткнул тебе грудь штырём и отправил бежать через шахты ликанов. Тебе меня не удивить.

Итан фыркает. Уголки губ Карла на секунду дёргаются вверх. Итан считает это личной победой.

Оба приступили к еде. Итан старался делать вид, что не знает о мышьяке в его макаронах. Хайзенберг просто отправил в рот кусок котлеты, превращенный его же стараниями к какую-то невзрачную массу. 

Карл сделал глоток воды и потянулся было обратно к вилке, но неожиданно замер.

— Блядство, — только успел прокомментировать он, прежде чем его сблевало.

Хайзенберг согнулся в три погибели, опираясь на стол побелевшими от напряжения пальцами, и заходился захлёбывающимся кашлем с перерывами на тошноту. Его желудок словно решил вывернуться наизнанку. 

Отвратительно пахло желчью. 

Всё закончилось также резко, как и началось. Просто в какой-то момент Карл перестал кашлять, и теперь было слышно только тяжёлое дыхание.

Итан уже был рядом. 

— Карл, Карл, смотри на меня, — твердил он, дожидаясь, когда Хайзенберг поднимет голову. — Вот так.

Итан вылил в подставленную чашечкой ладонь немного воды из стакана Карла и растёр ему по лицу, смывая слюну и желчь с бороды. На него смотрели светло-серые радужки в окружении полопавшихся капилляров. Конечно, он заметил их и раньше, но сейчас они выглядели как-то по-особенному надрывно. 

Что, чёрт возьми, происходит с Хайзенбергом?

У него получилось умыть Карла ещё два раза, когда к ним подбежал незнакомый запыхавшийся лаборант. 

— Я Морис. Поднимайтесь, Карл, я отведу вас в палату. Итан, помогите — поддержите его с другой стороны, — протараторил он на одном дыхании, уже вытягивая Хайзенберга в вертикальное положение.

Итан без вопросов повиновался, подхватывая Карла с противоположной от Мориса стороны.

Так и пошли.

Карл вяло перебирал ногами, а всю дорогу его бил озноб. Итан чувствовал, как трясётся его собственное плечо.

— Вы знаете, что с ним? — негромко спросил Итан у лаборанта, надеясь, что Хайзенберг сейчас слишком занят перебиранием ногами и не будет обращать внимания на какую-то болтовню.

— Реакция организма на жирную пищу после длительного голодания. — Морис продолжал говорить чертовски быстро. — Длившегося порядка двух недель. Его организм более человеческий мы предполагали. Придётся ставить капельницу, чтобы он не умер раньше времени.

Итану срочно захотелось кого-нибудь ударить. Желательно Мориса. Желательно, до крови.

— Может, блять, не стоило морить его голодом? — огрызается Итан.

— Его никто и не морил, мистер Уинтерс. Он отказывался от еды добровольно, — немного удивлённым тоном пояснил Морис.

— Так какого ж хера вы с ним так обращаетесь, что он есть не хочет? — продолжал наступать Итан.

— Все вопросы к руководству! — У Мориса удивительно противный высокий голос. — А если так за него печётесь, то милости просим, мучайтесь с ним сами, — с этими словами лаборант отпустил Карла и ускакал куда-то вперёд к одной из дверей.

Итан крепко стиснул зубы и потащил потяжелевшего Хайзенберга к его палате.

Какое бы прошлое у него не было, но теперь он человек. С человеческой биологией и всем таким. И на него распространялась всякая хренотень типа прав и свобод, потому что даже в тюрьме они есть. Итан бы не удивился, узнай он, что о Хайзенберге известно только исследователям B.S.A.A., а от остальных организаций его утаивают. Прочем, как и самого Итана. И Розу.

Итан заводит Карла в его палату и бросает стоящему у косяка Морису:

— С радостью помучаюсь.

Тот оторопело моргает.

Палата, в целом, похожа на его собственную, с тем отличием, что у Карла есть стол, разумеется, круглый, стул и привинченный к стене монитор. 

Итан почти завидует.

Он подводит Хайзенберга к раковине, чтобы тот умылся и прополоскал рот. Итан видит тремор и только сейчас понимает, что мужчина стал словно бы меньше с их встречи в деревне. Теперь-то он, конечно, понимает причину. 

Он ничего не говорит на прощание, просто выходит из палаты, не удостаивая Мориса и взглядом.

***

По возвращении в свою палату Итан со всей силы бьёт по тревожной кнопке.