Люди, даже через сотни лет эволюции, при невероятном для Зейраса техническом процессе остались людьми. Теми, кем управляют эмоции, и, даже не веря до конца, они могли просить у чуждых, забытых, непонятных богов каких-то благ для себя, для близких, для спокойствия собственной совести. Бессмертный и до заточения успел изучить людской род, саму суть магического мышления. Ведь приметы, лотереи, религии с придуманными, ненастоящими богами существовали.

Время всё же внесло свои коррективы в мировоззрение и потребности людей, и тут Зейрасу пришлось довериться наложнику. Эрик не пытался врать или крутиться, это бог понял бы, так что пришлось опираться на личный опыт Ландея.

— Что ж у вас у всех имена такие странные? — с досадой сказал наложник, когда Зейрас сделал ему замечание, что тот, печатая объявление, вновь ошибся в имени бессмертного.

— Наши имена тоже постарались стереть из памяти, чтобы никто, пусть нечаянно, не обратился ни к кому истинных богов, — пояснил бессмертный, довольно жмурясь от приятного сладкого холода мороженого.

— Разумно, — вздохнул Эрик, покосившись на бога. Тот, похоже, не сильно возражал против такого странного общения на равных. Это было тоже странно, но где-то внутри Ландей знал, что вся эта «добрата» – не более чем простое безразличие. Зейрасу скучно, и он не против поболтать, но когда бог захочет, то Эрик вновь должен будет стать лишь удобной живой игрушкой, послушной, лишённой личности и собственных мыслей. Вот только Ландей так же хорошо понимал, что он всего этого заслужил, что он и так последние годы не был по-настоящему живым. Умер Эрик в тот момент, когда лёг в постель, не включив свет, не заметив кровь.

— Я бы так же сделал, только не ставил бы никого охранять богов – просто замуровал бы пещеру и надеялся, что никто никогда не найдёт богов. Люди слабы… Они всегда чего-то хотят, — пожал плечами Зейрас, облизывая ложку. — И ещё слабее люди, когда что-то нужно не им, а тем, кого они любят.

К семи утра все двенадцать объявлений были готовы и разбросаны по десяткам мест в интернете. Эрик отчаянно зевал, устав за эту бесконечную ночь, и мечтал только о том, как ляжет спать, но не рискуя просить.

Зейрас же поднялся и подошёл к окну, распахнул его и, высунувшись, посмотрел на улицу. Под окнами бессмертного было с пару десятков котов. Те пришли с помоек, сбежали из ближайших квартир и не сводили с бога немигающих взглядов. У него, как у каждого бога, было своё тотемное животное: кошачьи. Зейрас опекал их, они хранили его.

Вдали, в паре километров от дома бога, в зоопарке ходили беспокойно по вольерам львы, тигры, пумы, гепарды. Все дикие, домашние и бездомные кошачьи почуяли пробуждение своего бога, и каждый жаждал стать личным помощникам Зейраса. И чем в большую силу вступал бог, чем больше людей в него верило, тем с большего расстояния к бессмертному начали бы собираться хищники. Привлекать к себе излишнее внимание Зейрас не хотел, но и родной души пока не видел в собравшихся котах, хотя количество тех всё росло.

— Отсосёшь и иди спать, — буднично сказал бог, и его наложник послушно опустился перед ним на колени.

***

— Я прошу тебя, Арму, — смотря в ночное небо, взмолилась Эльза, женщина глубоко за сорок. — Верни мне сына… Просто верни его. Мёртвым, живым. Я должна знать.

Арму, древнейший бог, самый сильный, самый жестокий и самый нужный: бог отчаянья и безумной надежды чувствовал, как быстро трескается камень на его ступнях и ликовал в глубине души.

— Я прошу тебя, Арму, — смотря в ночное небо и стоя на краю крыши взмолился мужчина, так и не сумев сформулировать, чего именно просит.

Бог тех, кому уже было не помочь, тех, кто зачастую не мог даже сам понять, как всё исправить, и бог тех, у кого вся жизнь свелась к одной безумной надежде: самоубийц, близких пропавших без вести, загнанных в угол – уже к вечеру должен был стать свободным.

***

Зейрас обошёл гостиную, осматривая других богов. Прошло не так уж и много времени, но бессмертному не терпелось убедиться, что это действует, что у него получится. Фейрана, Кашра, Тохо, Льяра и Арьян стояли полностью гладкими статуями, казалось, что они людям и вовсе не нужны. Но у остальных уже можно было заметить трещины на камне. Алэан и Арму уже вовсю шевелили ступнями, явно и им самим не терпелось получить свободу.

— Тихо, не надо вам ходить и двигаться, пока не станете полностью свободными, — поспросил Зейрас. — Потерпите ещё немного. Я никого не оставлю и дальше прозябать в камне, не оставлю похороненными заживо.

Бог нагнулся и сжал щиколотку Амру, выражая так свою поддержку, приятным дружеским прикосновением.

— Мы все ещё искупаемся в море, в этом прекрасном тёплом море, все увидим солнце и будем пить вино на берегу, слушая шум волн, чувствуя тёплый солёный ветер кожей. Мы будем жить, мы вновь вернём себе величие и власть над смертными. Никто больше не сможет нас сокрушить, низвергнуть и заточить. Нас не смогут забыть, не смогут вычеркнуть из памяти людской. Мы выжжем свои имена каленым железом в памяти смертных. Но сейчас проявляйте благость, помогайте каждому, даже тем, кто не достоин, — попросил Зейрас, на пару минут отключив аудиокнигу. — Мы сильны только единством. Мы должны научиться быть одной командой, семьёй, иначе нас вновь на тысячелетия забудут, оставив каменными истуканами.

Каменные боги ему не ответили, не могли, да и не ждал бессмертный их ответа. Зейрас понимал, что одному ему было бы проще затеряться среди смертных, скрываться, словно дикому зверю, но только когда последний из тринадцати богов и богинь получит свободу, только тогда он получит свои силы назад.

Вновь включив аудиокнигу, Зейрас вернулся на кухню и открыл окно. И не он один. Соседи с его и соседних домов тоже высовывались в окна, рассматривая толпу котов, несколько рысей. Пожилой седой мужчина вышел из подъезда, но тут же вернулся за ненадёжную, хлипкую деревянную дверь, встретившись взглядом с холодными жёлтыми глазами крупной рыси.

Именно на неё и смотрел бог, чувствуя нити, невидимые, но оттого не менее реальные, связывающие его с этой матёрой хищницей. У них внутри жил одинаково раненый, загнанный и измученный людьми зверь. У неё и у него. Одно целое, разделённое на два.

В нескольких километрах выли сирены скорой помощи, суетились смотрители, держа оружие наготове. Рысь прожила тут последние два года своей жизни. Она была взята из дикой природы, вернее, её пришлось взять. Хищницу ранил фермер, защищая свой скот. Человек думал, что он в своём праве, что он охраняет свою территорию, свою собственность. Об одном забыл фермер: на месте его пастбищ ещё пять лет назад был лес, в котором эта рысь родилась, где она выросла. После ранения хищницу забрала служба охраны дикой природы. К сожалению, выстрел повредил сустав, и рысь начала сильно хромать. И люди решили, что гуманнее всего выставить хищницу в вольер, «максимально приближённом к естественным условиям обитания», на потеху публике. Почуяв зов своего бога, рысь воспаряла духом, почуяв возможные перемены. Хищница прижалась к полу и серией сложных прыжков смогла выбраться из вольера. Она бы не смогла это сделать, если бы бог был дальше, но само появление Зейраса придало ей сил. Почти сразу она наткнулась на одного из смотрителей, тот попытался было помешать, встать между ней и её богом, но рысь бесстрашно бросилась на человека.

Повинуясь воле Зейраса, рысь посмотрела в боковое зеркало на авто и исчезла, появляясь в ванной комнате квартиры. Не обратив никакого внимания на спящего наложника, хищница направилась на кухню, словно уже не один день тут жила. Когда пальцы бессмертного коснулись шерсти на морде рыси, признавая ту своей, остальные кошачьи успокоились и принялись разбегаться, не ссорясь между собой.

Зейрас огладил тяжёлую голову, встопорщил усы, улыбаясь ласково, тепло, а затем нагнулся и нежно поцеловал в нос, обнял и замер, прижавшись к рыси. Та тоже замерла, прижавшись в ответ, словно им было долгое время неимоверно холодно, и только друг в друге они смогли найти хотя бы немного тепла, чтобы согреться. Бог огладил худую хищницу и решил, что было бы неплохо прогуляться с ней по лесу, поэтому втянул её в кольцо, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, пока будет идти по городу.