Алэан, бог правосудия, законов, справедливости, мести и кровной вражды сам по себе был одним из самых жестоких, умных и расчётливых богов. Эта просьба бессильного старика, что сидел прямо на суде, была его шансом громко и весьма грозно заявить о себе. Мистер Камиль Милко, обвиняемый в жестоком изнасиловании и убийстве, ухмылялся высокомерно, открыто. Обвиняемый понимал, что его дорогой адвокат не зря ел свой хлеб. Привязавшись к трём небольшим нарушениям, что позволили себе детективы в этом деле, юрист умудрился добиться исключения из дела основной улики, а два друга обеспечили алиби Камилю.

Дедушка жертвы бессильно вцепился в подлокотники своего инвалидного кресла и слушал вердикт присяжных, веруя теперь со всей силой чистой души только в Алэана. Он настолько верил, что даже не вздрогнул, когда мистера Милко признали невиновным. Вместо этого старик развернулся и выехал из зала суда, ещё когда благодарный клиент обнимал своего адвоката в дорогом костюме.

Почти сразу дедушку обступили журналисты, задавая ему нетактичные вопросы. Кто-то из полицейских взялся оттеснить их, чтобы старик мог уехать.

— Бог правосудия Алэан обещал мне, что правосудие настигнет убийцу моей Дианы прямо на ступенях здания суда, — сообщил репортёрам старик спокойно и уверенно. Те на минуту даже замолчали, не в силах сразу придумать вопросы дедушке жертвы, но тут вышел мистер Милко, и те обступили оправданного убийцу.

Камиль ослепительно улыбнулся, собираясь врать о торжестве правосудия, и даже поднял верх руку, призывая к тишине. Но открыть рот убийца не успел – оступился и покатился вниз по ступеням. Репортёры помимо воли отступали, позволяя тому кувыркаться вниз, до самой мостовой. Настала полная, гнетущая тишина.

— Он не умрёт, просто останется на всю жизнь слепым и парализованным, — громко сказал старик, набирая номер службы спасения. — Что заслужил.

***

Эрик проснулся после полудня и, не затягивая, пошёл мыться, а затем уже в гостиную в поисках своего хозяина. Каменные скульптуры оживали, как и говорил бог, но смотреть на то, как из камня растёт живая плоть, было жутко. Слишком невероятно, противоестественно и зловеще это было. Ландей зажал свой рот руками, чтобы не заорать и попятился спиной на кухню, наблюдая, как один из бессмертных пристукивает ногой по полу.

Дверь, простая, деревянная, без замков, не казалась сколь-нибудь существенной преградой для статуй, но Эрик её закрыл, даже прислонился спиной к ней для надёжности, испуганно, шумно хватая ртом воздух. Его господина не было и тут. Казалось, что только Зейрас и может оградить человека от того, что будет, когда статуи оживут. Если захочет. Но бессмертного не было тут, и Ландей бессильно сполз по двери на пол и по-детски обнял свои ноги, пустым взглядом смотря перед собой. Эрик вслушивался в звуки, не видя ничего перед собой. Голос чтеца из телефона, тихий стук тяжёлого сапога по ковру, выбивающий непонятную мелодию, едва уловный треск камня и шорохи.

Двери на кухню попробовали открыть неожиданно и парень отскочил, мелко дрожа.

— Ты чего? — спросил Зейрас, заходя на кухню. Рядом с ним, прижавшись боком к бедру, шла рысь, преданно смотря на своего бога и не замечая человека.

— Простите, — тихо и глухо отозвался Эрик. — Они…

— Оживают, — припечатал бог. — Что на обед?

— Сейчас, — отозвался смертный, словно стряхнув с себя оцепенение.

— Готовь на троих… Лучше на четверых. Только рыбу не трогай, я её отдам Либерти, — кивнул на хищницу бог.

Эрик кивнул, безразлично посмотрев на рысь. Она его не пугала, даже то, что Либерти может напасть, никак не волновало его. А вот осознание, что двое из тех, кто пока ещё камни, будут есть с ними, приводило в ужас. Страшнее всего был красноволосый бессмертный со шрамом на лице. Нижняя часть глаз бога уже освободилась от камня, когда Ландей его увидел, а верхняя так и осталась каменной. Ничего более жуткого Эрик не видел. Руки смертного дрожали, и он с трудом мог держать нож, нарезать овощи. Зейрас подошёл и забрал нож из руки Ландея за мгновение до того, как двери кухни открыл Амру, полностью свободный.

— Спасибо, — тихо и хрипло сказал бог отчаянья, безумной надежды, удачи и азартных игр. Амру подошёл и обнял, крепко, до хруста в костях, Зейраса.

— Не за что, — улыбнулся бессмертному тот, обняв в ответ. — Алэан тоже скоро освободится. Тогда и поговорим спокойно. А пока… Окажешь мне услугу?

Амру хмыкнул и проследил за взглядом своего освободителя. Оба бога уставились на Эрика, и тот сжался под их взглядами.

Бог отчаянья рассмеялся, весело, громко, а затем сказал:

— А ты, Зей, смотрю, не терял времени зря. Что ж… Я сделаю то, что ты обещал своему наложнику. Смертный, ты должен будешь вернуться завтра в полдень сюда. Для этого достаточно будет шагнуть в зеркало. И свою плату будешь отдавать, пока не надоешь Зейрасу. А пока получай свою награду. Амру толкнул Эрика, и тот, отклонившись назад, полетел, но не на столешницу – перед глазами время полетело назад: опять тюрьма, суд, расследование… быстро, словно в ускоренной перемотке.

Мобильный завибрировал в полшестого, и Эрик с трудом проснулся, чувствуя себя разбитым и уставшим. Он узнал это утро, узнал сразу, не открывая глаз. Это страшное утро унесло его семью, и Ландей не понимал, за что боги наказали его, заставляя вновь пережить весь этот ужас. Но лежать тут сил тоже не было, и Эрик открыл глаза, взглянул на свои кеды, ожидая увидеть там кровь, но те были просто грязными, без крови. Ещё не веря, босым, он кинулся на кухню. Трупов не было, и Эрик бегом бросился в спальню к родителям, порывисто, как в детстве, обняв мать, живую мать, с живыми, ясными глазами и тёплой кожей.

Женщина, ещё не проснувшись, обняла в ответ, забыв даже выругать сына за вчерашнюю выходку. А позже и ей, и её мужу было не до того. В соседний дом пробрался ненормальный и вырезал всю семью: пожилых родителей и их сына, Дилана. Тот был взрослым, но жил с родителями, так как родился неполноценным, с глубокой задержкой в развитии. Наверное, Эрику нужно было чувствовать свою долю вины, но он не чувствовал, ведь он спас свою семью, себя, пусть и такой страшной ценой.

Время потекло своим чередом, Ландей закончил школу, сходил на свой выпускной, поступил в колледж. Постепенно боги, странные, стали забываться. Этого не могло быть, и Эрик смог себя убедить, что ему просто приснился сон, страшный, местами мерзкий, но сон. Он нашёл всему нормальное, вполне осмысленное объяснение: видать, сквозь сон он слышал, как убивают Робинсонов. Это объясняло, почему ему приснилась смерть семьи. А то, как пришлось платить богу – не более чем отголосок собственной бисексуальности и того, как Эрик не мог сам принять свою тягу к своему же полу. Бывает.

Годы, лучший лекарь, и когда Ландей наткнулся в интернете на объявление о боге, исполняющем желания, то даже не сразу смог вспомнить, почему имя Зейрас ему знакомо.

— Нет, — захлопнул ноутбук Эрик и помотал головой, отгоняя воспоминание о том, как послушно опускался на колени, отсасывая богу. — Это не так. Не может быть.

— Ты чего? — спросил его Жак, сосед по комнате в общежитии. Именно он и показал парню это объявление на своём ноуте.

— Ничего, я пойду, — подскочил Ландей, не в силах больше находиться в помещении. Дыхание спёрло, перед внутренним взглядом встали глаза другого бога, полукаменные, полуживые. Резко захотелось курить, хотя Эрик бросил ещё тогда, в ночь убийства Робинсонов.

Руки предательски дрожали, когда он набирал номер сестры.

— О! А я только собиралась тебе звонить, — тут же ответила Алисия. — Помнишь тот шрам?

Ему не надо было объяснять, какой именно, Эрик знал, ведь сам оставил его сестре на брови, когда толкнул её.

— Я прочитала объявление о боге, что выполняет желания, и… — сестра ещё говорила, но Ландей её уже не слышал. Он знал, что она попросила, знал, что было потом. Перед глазами вновь была та встреча в тюрьме, их последняя встреча, когда она убрала чёлку, демонстрируя ровную кожу и бровь.

Эрик сел на лавочку, раскачиваясь, пытаясь успокоиться и с ясностью понимая: всё это было: был суд, была тюрьма, были боги. И он должен вернуться и продолжить быть личной шлюхой для страшного, далеко не всепрощающего бога. Иначе их договор будет расторгнут, и Робинсоны вновь будут живы, а его семья – нет.

Расплаты избежать не удастся, умолять тоже бесполезно, он согласился тогда, будучи другим, сломленным, неживым. И тогда Эрику уже ничего не было страшно, и желаний, своих планов, своей жизни давно уже не было.

Сейчас же он был другим, совсем другим, с гордостью, с мыслями, с чувствами. Ландей не был готов возвращаться к Зейрасу, не был он готов и отменить договор. Закрыв лицо руками, Эрик расплакался злыми бессильными слезами.