Кейфо встрепенулся, осторожно выбираясь между ещё каменной более чем до пояса Фэйраной и Аманти, у которой живая плоть уже была до плеч, и сел на диван, устало и немного растерянно осматриваясь. Бог безумия и творчества по-другому представлял место, в котором он стоял, но на полу даже не было ни ковров, ни золота, ни картин… Чья-то бедно обставленная комната даже с семью пленными бессмертными казалась тесной.

— Здравствуйте, — тихим голосом произнёс смертный.

Бог уставился на того своими разными глазами: карий, почти чёрный, казался слепым на контрасте с ярко-голубым.

— Моего господина Зейраса нет пока дома, простите, — опустил голову Эрик. Он боялся других богов и выставлял имя «Зейрас» как щит. Тот пугал смертного значительно меньше, чем этот странный бог с абсолютно белыми волосами и разными, безумными глазами.

— Маленькая игрушка слабого бога, — лениво подтянулся Кейфо. — С тем бардаком, что творится в твоей душе, ты скоро станешь моим подопечным. Безумцем.

Бог подошёл вплотную к Эрику, тот было хотел сбежать, но просто не смог, вжался в стену, а бессмертный наклонился, обхватил руками лицо наложника, заставил его смотреть в свои странные отталкивающие глаза.

— Мне жаль тебя, человечек, — искренне сказал Кейфо. — Они злы… Мы злы. За плен, за то, насколько бесконечно несправедливо с нами поступили. Одиночество – страшное наказание. Быть тысячи лет наедине с самим собой… Только безумцу под силу. Даже боги нуждаются в обществе. Бессмертие в такой ситуации не дар, а проклятие. Я же… другой. Бог безумия, творчества и фантазий. Мне никогда не было скучно и страшно наедине с собой. Наверное, нет ничего страшнее безумия. Это та часть правды, которую признают люди.

Эрик кивнул, завороженный взглядом бога.

— Но есть и другая грань безумия: это способ уйти от страшной реальности в другую, свою, ту, что подчиняется тебе. Ты не теряешь разум, ты не теряешь себя, Эрик. Помнишь ваш договор? Ты же обещал не перечить, не сопротивляться, не жалеть себя и не устраивать истерики. Это обещание и не даёт тебе вести себя так, как бы ты вёл себя в данной ситуации, не будь этот договор заключён с бессмертным. У тебя нет выбора, — тихо сказал бессмертный и резко притянул к себе парня, обняв, по-дружески, обернув своими руками, словно оберегом. — Отпуская твои чувства…

Ландея затрясло в беззвучном плаче, слёзы, горькие, злые, катились по лицу, словно с него спала пелена, прошёл наркоз и невыносимая тяжесть собственного бессилия, страха, мерзость произошедшего навалились, погребая.

— Ненавижу… — прошептал смертный, не зная, кого больше: Зейраса или Кейфо.

Эрик отстранился, и его стошнило, прямо на пол, он даже не смог и на шаг отойти. Кейфо посмотрел на свои безнадежно испорченные сапоги, но промолчал. Он не мешал смертному плакать, не пытался остановить истерику, зная, что чувства такой силы, запертые, не находя выход, сточат человечка, уничтожат в нем всё, что было им, личностью, единственной, неповторимой. Бог сел рядом с наложником, не сильно заботясь о чистоте одежды, и обнял Ландея, крепко, прижав к телу, сочувственно гладя по голове.

— Спасибо Вам, — пробормотал Эрик, когда сил плакать уже не осталось. И остро почувствовал себя грязным, мерзким, сломленным. Что-то важное сломалось внутри, исчезло и оставило осколки, болезненные и холодные.

— Тс… Всё пройдёт, и это тоже. Нет, ты не забудешь, не сможешь, — прошептал на ухо Кейфо, смотря в красные от слёз глаза с таким пониманием и сочувствием, что человек, измотанный всплеском чувств, невольно зажмурился. — Ты сможешь с этим жить, — пообещал Кейфо. — Теперь сможешь. Я не могу тебя освободить… Это не в моей власти. Но могу помочь стать тем, кто быстрее надоест Зейрасу. Я запру все твои чувства, оставив холодный разум, который нельзя сломать или унизить. А потом, когда тебя отпустят, чувства вернутся. И тебе будет плохо, в сотни раз хуже, чем сейчас. Уезжай к сестре. Вы как спасительный круг друг для друга. Боюсь, боги… В том безумном мире, что грядёт, для тебя будет спасение. Как ни странно. И прости его…

— Зейраса? — откровенно удивился Эрик, открыв глаза и посмотрев в лицо бессмертного с откровенным непониманием.

— Его. Он… на самом деле был всегда самым добрым богом. Пусть и со специфическим чувством юмора, — кивнул бог безумия и вновь обнял наложника. — Ты сейчас для него – все люди вместе. И отыгрывается он на тебе за всё сразу. К похоти и удовольствиям происходящее не имеет никакого отношения, чтобы себе ни думал Исполняющий желания.

Ландей поднялся и пошёл за тряпкой, чтобы привести в порядок пол, а Кейфо остался сидеть, смотря перед собой и пытаясь не видеть того, что шептало ему его безумие.

— Простите, мне нужно убрать тут, — вернувшись, бесстрастно попросил Эрик.

— Я пойду. Передай своему господину благодарность от меня… И прости. Я тоже слаб. Мне не стоило выполнять просьбы, не стоило искать свободы. Это не дало бы им получить полную силу… Но теперь уже поздно, — бог поднялся. — Но я не смог. Марэн скоро освободится.

Бог кошмаров, снов и страхов не был очень уж сильным раньше и сейчас тоже не стал таковым. Но Марэну всё же молились часто, ведь эта часть жизни людей не сильно изменилась, и бессмертный ожил окончательно в тот момент, когда Эрик закрыл за Кейфо двери. Вот только наложник лишь вежливо поздоровался, предложил поесть, не чувствуя больше ничего. Даже ночью, когда Зейрас вновь приказал вначале отсосать, а потом трахал, жёстко, ставя в унизительные позы, заставляя смотреть, как чужой член входит в красный, расширенный анус.

Разум, не замутнённый эмоциями, позволял чётко осознавать наложнику, что именно происходит. Здравомыслящий бог безумия был прав: его просто унижали, указывали на его место. И Зейрасу не приносили былого удовольствия оргазмы, когда его Эрик вдруг прекратил смущаться своего обнажённого тела, потёков спермы на бёдрах, приклонённых коленей.

Так же безучастно встретил Ландей пробуждение Аманти: богини любви. Следом, всего за неделю, проснулись и остальные. Богов и богинь Зейрас всегда приветствовал радостно, тепло, но надолго они в тесной квартире не задерживались. На ранчо было им удобнее.

Льяра проснулась последней. Богиня дружбы, городов, взаимопомощи и предательств. Эрик лишь холодно отметил для себя, что весь пантеон богов в сборе и теперь они получат полную власть над ними, над людьми. Нет, наложник понимал, что его родным, друзьям, близким и просто незнакомым скорее всего будет несладко, но понимал холодно и безразлично. Даже то, что боги могут просто уничтожить людей, не пугало.

— Я ухожу, господин Зейрас, — тихо сообщил наложник после очередной ночи.

— Ты о чём? — удивился бог, давно не слышавший от человека ничего, кроме вежливых вопросов о желаемом блюде или предложений отсосать.

— Наш договор был предельно ясным: пока я Вам не надоем. Я Вам надоел, — спокойно кивнул Ландей.

Бессмертный задумался и кивнул:

— Ты прав. И ты свободен. Только иди так… Одежду я тебе дарить не намерен.

— Как Вам будет угодно, господин, — поднявшись, согнулся в глубоком поклоне Эрик.