Ник выполз из спальни, корчась то ли от боли, то ли от отвращения, а то ли от всего и сразу. Ему было хуево — именно на это грубое, в перебором, слово, которое и рядом не стояло с малодушным «плохо» и даже гротескным «преотвратительно». Зачем-то он все еще, по заветам Александра, продолжал в своей голове подбирать литературные синонимы ко всему мату, что щедро лез на язык. Но сейчас ему было именно хуево — не больше и не меньше. Хуево настолько, что хотелось удавиться. Или вскрыть вены. Или сорваться на Китай-город, и гори оно все всеми цветами радуги. Он сделал все, он выжал себя всего, всю душу вытряс, лишь бы встать на путь исправления и не сбиться с него, как бы ни было плохо и больно. Как бы Александр ни жестил в постели, и даже если бывал не в духе, да даже если заставлял каждый день ссать в ебаные баночки для своих ебаных палочек с полосочками — как бы ни хорохорился, это был его Саша, и ради него Ник был готов на многое. Но не на эту хуйню. На этот пиздец он не подписывался.

Его мелко потряхивало, будто он не уж несколько лет как, а только вчера принял волевое решение слезать и его знобило в преддверие ломки. Но спустя несколько лет ведь не ломает, не должно, правда? Он уже ни в чем не был уверен. Земля стремительно уходила у него из-под ног, реальность скручивалась в бесформенное месиво, комната плыла перед глазами, да и сердце билось как-то странно, то ускоряясь, то замедляясь — не по-человечески. Он одновременно и понимал, что впал в какой-то особенно жесткий эпизод дереализации (ну надо же, какие умные слова он теперь знает), и абсолютно параллельно с этим к горлу подкатывала паника, заставляя раз за разом сглатывать удушающе вязкую слюну. Ему было плохо, и при том Александр абсолютно ничем не мог ему помочь, потому что сам с грохотом свалился на самое дно.

Главный столп опоры Ника, его главная надежда и каменная стена в одночасье рухнула, а за ней оказался человек, жить с которым он никогда, даже в своих самых страшных кошмарах, не собирался. Запойный алкаш, еле связывающий слова в предложения и ползающий у него в ногах в извинениями. Какого черта, как давно, почему не показывал свою истинную личину раньше — все вопросы хотелось задать, но одновременно было некому. Это пьяное тело, в которым он кое-как поговорил вчера, согласившись со всеми его «пожалуйста, прости», на силу уложил спать и даже смиренно лежал рядом, всю ночь сжимая скользкую от пота ладонь… Это был не сильный и властный Александр и уж тем более не его ласковый внимательный Саша, который никогда ни капли мерзкого пойла в рот… Ну или было с ним как-то раз, еще до отъезда Коли в места не столь отдаленные, но ведь не настолько сильно, уж точно не запоями…

Ник запустил пятерню в волосы, убирая непослушные пряди назад, и ошалело глянул на себя в заляпанное чем-то белым (зубная паста?) зеркало в ванной. На автомате подумал о том, что надо бы отмыть, пока Александр не проснулся и не всыпал ему как следует за пренебрежение своими обязанностями — обязанностью Ника было содержать дом в чистоте и уюте… Но он тут же с обидой одернул себя, потому что уж кому, а Александру после вчерашнего не стоит даже заикаться об ответственности. Он со своей единственной, самой важной ролью в жизни Ника не справился: быть твердой опорой, родной гаванью, где Ника приняли и уже ни за что не собирались отпускать, путеводной звездой и вообще центром вселенной. Ник искренне считал Александра каким-то идеальным, полумифическим созданием богов, на которого стоит равняться и к которому тянуться, несмотря на все преграды. А оказалось это все неправдой, шелухой.

Он уж и простил ему тотальное недоверие, ор из-за бракованного теста и даже вышвыривание на лестничную клетку без лишних разговоров. Проревел после полночи на плече у своего спонсора Вани с капризным «Да как он мог?!», но в конце концов подчинился здравому смыслу, разложил все по полочками и понял, что у Саши были все основания, чтобы так поступить. Ник столько зла ему причинил в прошлом, что в настоящем не заслуживал ни капли сочувствия и вторых шансов. Напротив, ему жизненно необходимо было чувствовать над собой перманентно зависшее лезвие гильотины, которое безжалостно обрушится, стоит лишь хоть раз сломаться и сказать себе, что на секунду вернуть привычное удовольствие не страшно. У него сейчас не было ничего: ни профессии, ни образования, ни семьи или надежных друзей — только Александр и служение ему, и для своего же блага Ник должен знать, что в любой момент потеряет это так же просто, как и обрел, стоит только оступиться.

За реализацию его кошмара наяву — мгновенно обнуленный кредит доверия за положительный тест — он даже простил Саше подшофе на пороге клиники. В конце концов, у Ника хотя бы оставалась надежда доказать свою чистоту и повернуть время вспять, а у Саши буквально вчера разрушилась жизнь, его предал любимый человек — это все очень весомые поводы для пары рюмок, лишь бы тут же не полезть в петлю. Ник даже представить не мог, как бы повел себя в похожей ситуации; наверняка бы изрезал затянувшуюся белыми шрамами кожу на плечах и легко скатился обратно на иглу. По правде говоря, он и сейчас чувствовал острую тягу использовать бритву не по назначению и сорваться куда-нибудь, желательно подальше от реальности — не ему судить. Но когда Александр не прочел письмо с результатами, не выходил три дня на связь, а затем объявился и встретил его вдрызг пьяным уже вовсе без всякого повода — внутри у Ника что-то умерло.

Так умирает надежда в светлое будущее, умирает вера в своего жестокого, но справедливого полубога, и даже любовь — и та умирает, потому что вдруг обнаружилось, что любил он все это время кого-то не того. Перед глазами снова встал образ матери, одновременно и любимый самой детской и светлой, безусловной любовью, и ненавистный до скрежета зубов, безотчетной боли в груди и желания сделать с собой что угодно, лишь бы выйти вон из этого мира и больше не влачить свою жизнь безропотной подстилки для законченной алкашки. Она тогда держала его за шкирку вечным «Я твоя мать, Коля», а теперь этот, видно, собрался прикрываться БДСМ и своим особым положением Доминанта. Ник тряхнул головой, лишь бы выбить из сознания эти горькие мысли, снова вернуться в приятное неведение, где Александр все еще его любил. И сейчас тоже любит, мама вот тоже до последнего дня его любила. Но только на такую любовь он не подписывался.

Он набрал в ладони холодную воду и быстрым, агрессивным движением умылся, так пытаясь стереть с лица выражение ужаса и отвращения. Такие эмоции нельзя было испытывать по отношению к Александру, только не к нему. Ведь весь прошлый год был для них волшебным: да, с жестью и порою перебором в постели, да, с удушающей опекой Александра, но они любили друг друга, заново открывали прелести и недостатки друг друга и строили прекрасную совместную жизнь на кострище прошлого кошмара. Казалось, никто, кроме Александра, не мог дать ему столько поддержки и стальной хватки, которая ни за что не позволит упасть. Александр строил из себя всеведущего и всезнающего, а на деле все оказалось фасадом, пустой декорацией. Ничего этот мужчина не знал и едва ли умел справляться с собственными проблемами, не то что лечить чужие.

За этот год он ни разу Нику пьяным даже не показывался. Никаких посиделок с друзьями ни после тяжелого рабочего дня, ни под каким-либо другим предлогом, практически все свободное от службы время он проводил с Ником либо наедине, либо в клубе — был трезвым, как стеклышко, хотя Ник ни разу от него этого не требовал. После всех корпоративов, от присутствия на которых не было никакой возможности отказаться, возвращался пусть и поздно, но без запаха спирта, и даже их первый совместный Новый Год они отметили с детским шампанским — по настоянию Александра, между прочим, хотя Ник обещал, что не обидится на него за ритуально пригубленное игристое. Пока Ник млел от счастья, считая своего мужчину едва ли не ангелом во плоти, умным и сильным, к тому же трезвенником, Александр просто копил в себе всю грязь, чтобы выплеснуть ее вот так — в самый тяжелый для них обоих момент.

Ник наскоро умылся и даже нашел тряпку, чтобы стереть разводы с зеркала — уборка пусть и не была его любимым занятием, но успокаивала. Он был чрезвычайно горд тем, что смог осторожно побриться, не оставив на себе ни одного лишнего кровавого росчерка, почистил зубы и даже залез в душ, чтобы смыть с себя всю грязь. Будто бы вместе со своей кожей он так отмоет еще и Александра от мерзкого перегара, смоет прошлый вечер, будто его и не было. Подышал на 3:6, как учил психолог, понаблюдал за текущей из лейки водой и, кажется, вернул себя в состояние нормальности — и это тоже было огромным достижением. Его кожа осталась целой, разум в порядке, и он, кажется, смог даже улыбнуться с облегчением и гордостью, но ровно до того момента, как зашел в кухню. Он увидел ЭТО, моргнул, а в следующую секунду уже нашел себя отмывающим в раковине пустую бутылку от этикетки с больной, но плотно вбившейся в подкорку мыслью, что стеклотару можно сдать в пункт приема и заработать хоть какую-то копеечку на еду.

Его тут же затрясло, глаза обожгло слезами. Он с оглушительным грохотом выронил вымытую бутылку в раковину, испугался, отступил на шаг и опрокинул целую батарею таких же красавиц, кажется, что-то разбив. Он не стал оборачиваться и смотреть, наперед зная, что если увидит осколки, то уже не сможет себя остановить, один из них воткнет в руку также на автомате. Вот это все: грязная кухня, по которой будто смерч прошелся, выставленные в ряд бутылки под столом, затхлый запах табака и спирта — было слишком явным триггером, совладать с которым не могла помочь никакая молитва Высшей Силе и даже волшебное дыхание 3:6. Все также с закрытыми глазами он вышел в коридор, где на ощупь добрался до своей кожаной куртки, нашел в кармане телефон и трясущимися пальцами вызвонил стоящего на быстром наборе абонента. Не боялся, что не возьмет, Ваня всегда брал, в любое время дня или ночи — это была его святая обязанность как спонсора.

— Я так не могу, это пиздец! — заорал он в трубку, как только гудки прервались осторожным «алло». — Ты даже не представляешь, что тут творится, что с ним творится, что со мной… — нервно забормотал он.

— Ты прав, абсолютно не представляю. Рассказывай, — в противовес ему спокойно, но участливо ответил Ваня своим бархатистым басом, и Нику в мгновение стало легче. Он обожал эту его открытость к любому больному бреду, что рождался в голове его непутевого подопечного, отсутствие каких-либо предубеждений и предположений, только безапелляционно-спокойное «Рассказывай», которому всегда хотелось подчиниться и выложить все, как на духу.

— Он пьет! — пискнул Ник, закусывая фалангу пальца, лишь бы больше не орать. Он уже слышал какой-то шум в спальне и больше всего не хотел, чтобы проснувшийся Александр подслушал его разговор со спонсором — это было слишком личное, не для ушей даже самого близкого любимого человека. — Не полрюмки с горя, а запоем. Он бухой, как свинья, тут бутылки повсюду, я не могу-у… — заныл он, уже втискиваясь в рукава куртки. Он решил, что в этом аду не останется, свалит куда-нибудь. Куда-нибудь, где ему продадут что-нибудь белое и сыпучее, что он сможет пустить по вене и забыться.

— Ты все можешь, ты очень сильный парень со стальным внутренним стержнем, — надавил Ваня, снова вбивая в Ника простую мысль — он все может. «Ты все можешь, но не хочешь» — так же всегда говорил ему и Александр. — Наркотики — это не копинг, они тебе не помогут, а сделают только хуже. Саше ты сделаешь только больнее своим срывом, а себя отбросишь на год назад — ты этого добиваешься? Подумай о цели и средствах, которые ты выбираешь, — хлестал его Ваня каждым словом.

— Ты не понимаешь, нет у меня больше цели! — вскрикнул истерично Ник, наконец справившись с курткой и теперь пытаясь одной рукой завязать шнурки на кедах. — Он был моей целью, его я любил больше жизни, я ради него это все, а он… — Ник и ныл о своей тяжелой доле, и продолжал одеваться, хотя больше всего на свете сейчас хотел, чтобы Ваня его остановил, нашел правильные слова. Он сам уже не вывозил никак: все весла сгорели, нечем было грести.

— И ты хочешь бросить его сейчас, вот в таком состоянии? Или проблем ему докинуть, чтобы он снова о себе не думал и только тебя, бедного и несчастного, за уши тащил? Ник, ты сам подумай: год твой Саша идеальный мужик, не пьет, не курит, все для тебя, а тут вдруг раз — и запил, причем именно после твоего бракованного теста. Совсем пазл с причинами не складывается, тебе подсказать? — ехидно заметил Ваня, ничуть не жалея чувства Ника. Вот именно для этого и нужен спонсор, никакой психолог с вшивой академической вежливостью не может так глубоко залезть в душу и парой хлестких фраз вытрясти из нее всю дурь.

— Да понял я, он из-за меня, бедненький, бухает — и что, мне от этого должно стать легче?! Может, в магаз за добавкой ему сбегать в качестве моральной компенсации? — продолжил ершиться Ник, но уже без реального энтузиазма. По крайней мере, его отпустили первые горячечные эмоции и уже не тянуло к наркотикам. Правильно сказал Ваня — они не помогут (как, в общем-то, никогда не помогали) и сделают только хуже.

— Ну он же тебе в свое время за дозой не бегал, — хмыкнул Ваня, и Ник против воли улыбнулся. Он одновременно и терпеть не мог, и обожал черный юмор своего наставника. — Послушай, я понимаю, это капец как тяжело, у тебя мать бухала — ты этого боишься больше всего; но вы оба, блин, две половинки одного целого — два зависимых черта, которые используют свои зависимости, чтобы сбежать от проблем. Тебя чуть что бросает в желание уколоться, а его, как оказалось, к бутылке, но, в сущности, это все — одно и то же. Разница только том, что он поддерживал тебя и давал тебе миллион шансов, а ты при первом же проявлении его слабости не пытаешься понять и решить его проблему, а бросаешь самого вариться в этой каше, — надавил Ваня еще сильнее, произнося вслух, почти дословно то, что Ник и сам уже давно понял.

Александр запил не от хорошей жизни, и более того — Ник был именно той причиной, по которой у его любимого сдали нервы. Все зависимости держат на крючке лишь глубоко травмированных, несчастных людей, за покалеченное здоровье и психику отплачивая мнимым избавлением от всех проблем. Уж Нику ли было не знать, что колоться и бухать — это не выбор, это не делают по-приколу или назло кому-то, так почему он обижался на Сашу за это, да к тому же хотел отомстить подобным ножом в спину? На больного человека не обижаются за высокую температуру и кашель, как и на алкоголика бесполезно обижаться за опьянение и перегар — это все лишь следствия, а не причины болезни. Причина сидела где-то глубоко в голове его любимого мужчины — самого замечательного и заботливого, с перебором строгого, но любящего так сильно, что от одного намека на предательство Ника готов был пустить свою жизнь под откос, забывшись в адском пойле.

Пусть предательство было не настоящим, и вообще Саша сам виноват, что без оглядки верит пластиковым палочкам с полосочками, а не любимому парню — пусть, это сейчас не главное. Ник еще успеет устроить ему головомойку на тему доверия, а сейчас он должен целиком и полностью, всей своей сущностью, стать опорой для своего мужчины, помочь вылезти из ямы, как он когда-то помог ему. Ник знал, что у него получится, потому что с ним было самое грозное оружие — личный опыт. Он на собственной шкуре знал, как иногда бывает больно и невыносимо, что либо в петлю лезь, либо обезболивай душу химией, знал, как тяжело бывает отказаться от простого и такого доступного решения всех проблем, но и помнил, как отчаянно ему тогда не хватало надежного плеча и пары теплых слов. Сейчас его главная опора в жизни сама лежала в руинах — пусть, он и уже не тот несчастный подросток, вяжущий петлю в вонючем туалете, он взрослый и сильный, сильнее многих. Он держался сам и поможет удержаться Саше; уж если он чего-то хотел, то для него не существовало никаких «не могу».

— Я все понял, Вань, спасибо… — полувсхлипом выдавил из себя Ник спустя долгие минуты. Ваня все это время молчал и просто дышал в трубку, обозначая свое присутствие, но не вмешиваясь в мыслительный процесс подопечного, позволил повариться в собственном соку, за что Ник был втройне был ему благодарен. Никакие, даже самые правильные, слова, не отпечатались бы в его мозгу так, как истина, до которой он дошел самостоятельно. — И что мне теперь делать, как ему помочь? У тебя есть знакомые в АА, психолог, врач? Нарколог нужен обязательно, закодировать… А если он не согласится, как мне его уговаривать? Я же не могу его заставлять… — стал тараторить он, задохнувшись от величины свалившейся на него ответственности.

— Тихо ты, не гони лошадей, — хмыкнул Ваня, и в трубке зашумело от беззвучного смеха. — Сначала просто поговори с ним, узнай, в чем дело, зачем он так с собой. Твой Сашка, по крайней мере по твоим рассказам, более чем адекватный мужик, поэтому, может, никаких наркологов и кодировок не понадобится. Вот что пока сделай: приготовь ему суп от похмелья, мне жена в прежние времена всегда делала — простой, как две копейки, но зато головную боль и сушняк снимает на раз. Сейчас расскажу как, запишешь? — добавил он совсем уже тепло и даже нежно.

— И с каких это пор я — жена алкаша? — в шутку фыркнул Ник, роясь на тумбе в коридоре в поисках листочка и ручки.

— С тех пор, как все уши мне прожужжал о том, что хочешь взять его фамилию, но не знаешь, как он на это отреагирует, — с улыбкой в голосе парировал Ваня, смутив Ника до горящих кончиков ушей.

Он и правда хотел, на волне юношеского максимализма отказываясь от всего, что отсылало к его черному прошлому. Начал с продажи комнаты в коммуналке, чтобы больше никогда не возвращаться в тот кошмарный город. Продолжил новым именем, сначала из чистого упрямства ответив на чванливое «Зови меня Александр» от любимого Саши саркастичным «Тогда ты меня Николай и на вы», но под многозначительным тяжелым взглядом своего Дома тут же стушевался и сократил слишком формальное и громоздкое полное имя до короткой клички — Ник. Получилось неплохо, просто, но необычно, и уж точно не цепляло за воспаленные струнки души мерзким Колей, которым кликала его больная мать. Осталось только заменить фамилию на красивую сашину, потому что собственная после колонии прочно срослась с приставкой «осужденный».

Но Нику вечно не хватало смелости спросить у Александра разрешения на этот шаг, потому что одно дело принять обратно спустя семь лет разлуки и разрешить жить в своем доме, чтобы попробовать выстроить отношения в новом формате, и совсем другое — разрешить сменить фамилию на свою. Это же ведь почти свадьба, а для их гомосексуально пары, которой в России не светит ни ЗАГС, ни официальные документы, это становится совсем как свадьба. Ник уже решил, что хочет целиком, до последней клеточки, принадлежать Александру, стать плоть от плоти его, даже в имени, а вот сам Александр хочет ли того же? Узнать наверняка невозможно, только спросить, но Нику вечно казалось, что одним этим вопросом он испортит все то хрупкое, что только начало заново расцветать между ними. Потому и молчал, выливая все свои сомнения на своего самого понимающего толерантного спонсора.

— Ещё раз большое спасибо тебе, Вань. Прости, что отвлекаю по мелочам, ты мне очень помогаешь, — признался Ник уже в конце диалога, после того как записал все ценные указания по варке антипохмельного супа.

— Не извиняйся, все нормально, я для этого и нужен, — хмыкнул Ваня, смущенно кашлянув. — Сам как себя чувствуешь? Если плохо, можем ещё поговорить, — легко предложил, без каких-либо намеков в интонации, но Нику все равно стало неловко. Время было девять утра, воскресенье, Ванька как вечный совун наверняка рассчитывал ещё два часа валяться в постели и уж точно не висеть на телефоне с нерадивым подопечным.

— Нет, все ОК, я в норме. Сейчас ещё уберусь, в магазин схожу, сварю твой волшебный суп, потом попробую с Сашей поговорить. Все будет хорошо, — ответил Ник не столько Ване, сколько самому себе. Чтобы не срываться в крайности, ему нужен строго обозначенный порядок действий, и если Александр пока был не в состоянии им командовать, Ник сам придумает себе алгоритм.

— Красавчик, — задорно похвалил его Ваня. — И это… Постарайся только мягче с ним, спокойнее. Я знаю тебя, ты любишь поорать, тарелки побить, совсем как моя Анька… Так вот, не надо этого. Держи в голове цель: не разругаться с Сашей и не показать характер, а наставить любимого на путь истинный — тогда все будет нормально. Потом мне позвонишь, расскажешь что как, и там решим, что делать дальше. На себе все не тащи — не утащишь, — добавил он тише, явно опасаясь так в прямую говорить Нику, что он мало того что жена алкоголика, так ещё и истеричка. Но тот вовсе не обиделся, лишь коротко кивнул. На правду не обижаются.

«На себе все не тащи — не утащишь» — этой истины не хватало Нику с самого рождения. Он очень долго не мог простить себе смерть мамы, ведь, как ни крути, это он недоглядел, недостаточно хорошо ухаживал за ней, позволив уйти в иной мир так нелепо — и плевать, что четырнадцатилетний мальчик в принципе не создан для такой ответственности. Затем он ненавидел себя за слабость, потому что не мог перестать скорбеть уже через несколько месяцев, оказался не способен усилием воли отказаться от самоповреждений, а затем и наркотиков — считал себя каким-то бракованным, ничтожеством, недостойным жизни, потому и катился все глубже в яму. Александр же, сделав его своим сабмиссивом, отобрал у него ответственность за все, даже за свою собственную жизнь, позволив вздохнуть полной грудью и перестать сжирать себя виной, дал просто пожить в удовольствие другого, не думая о каких бы то ни было обязательствах перед обществом.

Ник и сам не понимал, каким образом обрел волю через тотальную несвободу, но когда Александр обложил его правилами со всех сторон, подарив возможность не принимать никаких решений, это позволило росткам личности Ника окрепнуть, не перетираясь в труху каждый раз под бетонной плитой вины за то, что он какой-то не такой, неподходящий для этого мира. Теперь он был уверен в одном — он именно такой, каким должен быть, которого любит Александр, и этого достаточно. И уже осознав это, Ник захотел понемногу вставать на ноги и начинать принимать на себя ответственность, но мелкими шагами, не все сразу, неустанно напоминая себе, что некоторые вещи ему в принципе не вытащить даже на своем безграничном упрямстве. Алкоголизм Саши был как раз такой вещью — взяться за него в одиночку означало практически гарантированный билет обратно в зависимость, а любимому еще больше боли и глубокий запой. Но Нику и не надо заниматься этим одному, у него теперь был Ваня, а за его спиной огромное сообщество АА — у него просто не было шансов остаться с этой бедой наедине.

Поэтому Ник закончил разговор со спонсором уже совсем без тревоги и, длинно и шумно выдохнув, вернулся в страшную кухню, чтобы собрать пустые бутылки в пакет и сразу вынести на помойку по дороге в магазин — к черту, именно они были самым мощным триггером, запускающим безжалостный процесс прокручивания воспоминаний о маме. Заваленная окурками пепельница и россыпь осколков по полу, какое-то алое запекшееся пятно на стене — это не важно, с этим Ник разберется даже без пустой отвлекающей брезгливости, после того как вернется с покупками и примется за готовку божественного супа, рецепт которого продиктовал ему сонный Ваня. Спешная инспекция холодильника показала, что Александр за дни запоя уничтожил почти все съестное, а значит, без похода за продуктами никак не обойтись, но только на какие деньги?

Александр целиком и полностью контролировал бюджет; «финансовое доминирование» — так он это называл. Ник поначалу был благодарен за избавление от лишних соблазнов, затем обижался тотальному недоверию, а в конце концов его просто в край достала необходимость выпрашивать подачки на каждую мелочь и чуть ли не в прямом смысле проводить инвентаризацию носков, чтобы доказать Александру, что ему правда нужна еще одна пара, а после приносить в клювике чеки на каждые сто рублей. Он устал, в таком тотальном, удушающем, контроле для него уже не осталось никакой эротики, одно давление на грани с тиранией, но Александр же сказал, что торга не будет, а значит, у Ника садился голос от одной мысли попросить себе поблажек — тот был слишком хорошо научен, чем аукаются попытки торга, морально и физически.

Он бы ни за что, ни при каких обстоятельствах не полез бы Александру в кошелек, но сейчас хотел оставить его отдыхать, пока сам тихо займется домашними делами и приготовит обед. Нику хотелось максимально услужить — и эти желания пересилили в нем все бережно выстроенные Александром табу. В конце концов, надо же с чего-то начинать перемены. Ник тоже живет в этом доме, переводит весь доход до копейки своему Доминанту, а потому считает себя в праве взять пару сотен на продукты без спроса, что он и сделал спустя минуту раздумий. В последний раз Ник вот так бесцеремонно лез Александру в кошелек восемь лет назад, когда у него не было ни стыда, ни совести, и единственной самой важной потребностью были наркотики — все очень просто. Гораздо сложнее было сейчас, когда он мог лишь предполагать, что Александр с ним сделает, если заметит.

Наказания от Александра — это то, что лучше никогда не получать. Ник поначалу наивно думал, что любит боль во всех ее проявлениях и потому никакие наказания ему не страшны. Даже кичился этим, мол, «накажи меня, строгий Доминант, мне как раз скучно», но после первого же урока зарекся навсегда быть шелковым. Тяжелая, пробивающая до кости, боль от ударов трости; давящая, выкручивающая суставы, боль от особой техники бондажа; и особая пикантная боль от пыток гениталий — ко всему этому он был абсолютно не готов. Оказалось, что боль приятна далеко не любая, не в любом месте и даже не в любое время. И помимо того Александр просто обожал нефизические наказания: пытки страхом, чувством беспомощности, отчаянием и особенно ожиданием. Импульсивного, от природы пограничного Ника Александр с особой жестокостью приучал к терпению.

За недостаточно почтительное обращение пару месяцев назад Ник стоял коленями на гречке экстремально долго: до проникновения каждого маленького зернышка под израненную кожу, до онемения поясницы и полного отупения голодного до новых впечатлений мозга, до тошноты и ненависти к своему мучителю, но в конце концов и раскаяния. За то, что вовремя не отзвонился, сославшись на в хлам разряженный телефон, он получил сорок ударов тонким проводом по дрожащим запястьям. Естественно, не в один прием, с большими передышками на то, чтобы прорыдаться и сотню раз попросить поблажек, что растянуло экзекуцию на целые сутки, но Александр добил все, делом доказав, что за косяки всегда следует возмездие и боль бывает очень разная. Та разъела бледную кожу тонкими черными полосами глубоких синяков, которые противно ныли и сходили чернилами еще целый месяц. Александр в части наказаний его совсем не щадил.

За без спроса вынутые из кошелька деньги он его просто убьет. Нику не хватало фантазии предугадать, как именно будет выглядеть его гадкое наказание, но то, что оно будет откровенно невыносимым, уже мог сказать наверняка. Если конечно Александр не взбесится сильнее обычного и не выставит за это его вместе с вещами за порог окончательно. Ник дрожал, пересчитывая помятые сотни и прикидывая, на сколько выйдет добротный кусок мяса, колбаса, копчености и консервированные овощи для супа. Продиктованный Ваней рецепт смахивал на старую-добрую солянку, только несколько усовершенствованную, эдакую версию 2.0 специально для алкоголиков с дефицитом питательных веществ и расстроенным желудком. За год жизни с Александром Ник научился готовке, пришлось научиться, и теперь опыта ему хватало, чтобы понять, что должно получиться очень вкусно.

Но его социальные навыки все еще оставляли желать лучшего. Что произойдет раньше: Александр похвалит его за прекрасный обед или сложит два и два и спросит, за чей счет банкет? Поверит ли, что все ушло на продукты и сдача до последнего рубля вернулась в кошелек стараниями все того же Ника, или устроит обыск, поставив крест на нормальных доверительных отношениях? Ник устал его бояться. Он взял из железобетонного лайфстайла с Александром все, что ему было необходимо сразу после выхода из тюрьмы, но чем дольше продолжалась эта игра, тем хуже чувствовал себя Ник, больше психовал и зверел Александр, дурея от своей неограниченной власти над жизнью любимого, и тем четче в голове Ника вырисовывалась мысль, что дальше так продолжаться не может. Скандал из-за бракованного теста стал для них обоих последней каплей, дальше так жить нельзя.

Ник дрожащими пальцами отсчитал несколько сотен, спешно оделся и с недвусмысленно позвякивающим содержимым мусорного пакета вышел за дверь. Ему нужно было пройти всего пару кварталов до приличного магазина, и он мысленно молился о том, чтобы Александр спокойно спал и даже не заметил его ухода. Исчезновение Ника вместе с деньгами будет истолковано более чем однозначно, Александр ничего и слушать не станет по возвращении, дай бог, позволит войти в квартиру, чтобы забрать дорогие сердцу вещи, чтобы после сменить замки и забыть их связь длиною в жизнь. Поэтому Ник едва не бегом преодолел километр от дома до магазина, где лихорадочно покидал в корзину все нужное по списку и пулей полетел обратно. Слава всем богам, Александр спал, что подарило ему несколько часов тишины с возможностью побыть наедине с собой, заняться домашними делами и продумать сценарий предстоящего диалога.

Антипохмельный суп не требовал особого кулинарного мастерства, только сварить хороший бульон и скинуть в него все обжаренные на сковороде ингредиенты — жирно, ни капли не полезно для здоровья, но Александру сто процентов понравится, он любит простую и сытную еду. Ник надеялся, что это его задобрит, и сложный для них обоих диалог пройдет как по маслу. Оставив мясо кипеть в большой кастрюле, Ник принялся за более тщательную уборку, выметая из углов горы осколков, вытряхивая переполненную пепельницу и безуспешно пытаясь оттереть кошмарное пятно варенья на стене. Думать о том, что нахрен тут произошло, не было никаких сил, гораздо интереснее Нику было тревожиться из-за предстоящего разбора полетов и стараться подобрать правильные слова. Он не хотел вставать на колени и вымаливать поблажки, он хотел сломать прежнюю систему на корню, а для этого надо было подходить с позиции равного.

«Саш, нам надо поговорить»… Нет, это для Александра сразу красный свет, он Ника после такого даже слушать не будет. «Доброе утро, Хозяин. Я тут прибрался, еду приготовил. Мы можем поговорить? Это очень важно»… Звучит очень хорошо, для сабмиссива прямо-таки идеально, но Александр в короне Доминанта да с плохим самочувствием с бодуна вполне может ответить жестким «нет», а в другое время Ник точно не сможет наскрести достаточно смелости, чтобы даже заикнуться об обсуждении правил. «Торга не будет», — эту фразу Ник говорил себе каждый раз, когда подбивало ныть о своей тяжелой доле и на что-либо жаловаться. «Что-то не нравится — можешь уйти. Либо будет как я скажу, либо никак», — это Александр сказал ему всего единожды в самом начале и не видел нужды повторять, как и прочие важные правила.

Ник искренне хотел верить, что ему хватит решимости уйти. Снимет ошейник, который за прошедший год едва не врос в кожу, потому что его разрешалось снимать только в душе и то лишь после разрешения Доминанта. Уйдет без вещей, даже телефон оставит, потому что все до последней тряпки купил ему Александр и он больше не хочет пользоваться его добротой — заработает все сам, уже не маленький. Ник мог строить подобные планы до бесконечности, но на деле прорыдал полночи на плече у спонсора, когда Саша вышвырнул его за дверь. Не сорвался только благодаря поддержке Вани и призрачной надежде на то, что он еще сможет доказать Александру свою чистоту и вернуть все вспять. Самому все оборвать и снова погрузить себя в этот ад у него нет никакой возможности, но и жить с алкоголиком в вечном недоверии — тоже.

От отчаяния хотелось выть. Хотелось все бросить и сбежать в больную эйфорию, и гори оно все огнем. Саше хорошо, он употребил изменяющее сознание вещество и забыл обо всех невзгодах, а Нику в отстойной трезвости загребай все вот это вот. Он злился. Нож, которым он подчеркнуто осторожно резал колбасу, хотелось без церемоний воткнуть себе в руку. Покрутить хорошенько сколотый кончик в ране, кромсать и колоть, наплевав на то, как это будет адски больно и что после этого ему точно светит инвалидность. Не хотелось угождать Александру, который ни на секунду не подумал о его чувствах, когда вливал в себя дрянь. Не хотелось думать и что-то решать. Не хотелось жить. Ник насилу вдохнул душный от жара плиты воздух в маленькой кухне, покрепче сжал нож и забормотал тихо, с надрывом, молитву пресловутой Высшей Силе: «…разум и душевный покой… мужество изменить то, что могу…»

Ник никогда в это всерьез не верил, он считал, что истинный Бог только один, остальное — секты. В тюрьме, особенно в последние годы заключения, он держался только благодаря религии, прочитал библию, стал регулярно ходить в храм при колонии и в силу своего вечного максимализма сразу ударился в какой-то радикализм с нерушимыми догмами, всех остальных именуя отступниками. Анонимные наркоманы при первом посещении ему тоже показались сектой, но Александр сказал ходить и делать все задания, какими бы бредовыми они ни казались, и он делал, потому что деваться было некуда. И это правда работало. Через «не могу», «какой бред» и «это бесполезно» все ритуалы и молитвы Высшей Силе, или, как выражался Ваня специально для Ника, «Богу как мы его понимаем», давали плоды: тяга ослабевала, появлялись силы на борьбу со своим недугом и в целом жить становилось проще. Вообще появлялось желание жить и работать над собой, не поддаваться секундным устремлениям.

После Ник выдохнул и спокойно дорезал ингредиенты в суп, почти совсем без дрожи и желания навредить себе. Ему нужно учиться сдерживать свои порывы и подходить к проблемам с холодной головой, и чем чаще подобные взрывы будут заканчиваться победой над самим собой, тем счастливее будет его жизнь. Он решил не загадывать на будущее и сориентироваться, исходя из конкретной ситуации. Пока все шло как по маслу: он успел доварить суп и привести в порядок кухню, отыскать на антресоли набор новых красивых тарелок взамен побитых Александром старых — вел себя как образцовый домохозяин, идеальный раб. Покорежило его лишь то, что все не произошло как в сказке, не бывает такого, чтобы человек после нескольких дней запоя проснулся бодрым и свежим, излучая лишь добро и свет, и пах ванилью вместо удушливого спирта.

Пока Александра рвало в туалете, Ник, прикрыв глаза, снова прочитал молитву и попросил Бога, «как он его понимает», подарить любимому облегчение, чтобы у них была возможность нормально поговорить. Это нельзя откладывать, все должно решиться сегодня. Хорошо хоть Александр догадался принять душ и почистить зубы, чтобы перегаром от него пасло не так убийственно и Нику было проще абстрагироваться от воспоминаний о матери. Он справится. Александр страшный, но за его фасадом еще оставался Саша, которого Ник знал с детства и с которым можно и нужно говорить о проблемах. Он выслушает и не станет повторять тупиковое «торга не будет», Ник уже не то забитое существо сразу после тюрьмы, он уже многое понимает и готов встать на одну ступеньку со своим Доминантом. Что он и подчеркнул, не став, после того как накрыл на стол, плюхаться на колени рядом с местом Хозяина и оставшись сидеть на стуле рядом.

— Доброе утро, — каркнул Александр, войдя в кухню и не без удивления оглядывая идеальную чистоту, навести которую стоило Нику дюжины нервных клеток.

— Доброе, Хозяин, — светясь от счастья, отозвался Ник, едва поборов желание тут же сползти на пол. У него чуть ногу не свело от напряжения, а к горлу подкатил липкий комок страха. Александр накажет его за несоблюдение этикета, а наказания от Александра — это то, что лучше никогда не получать. — Пока Вы спали, я сварил суп, он как солянка, только лучше. Ваня сказал, от похмелья самое то, — добавил он, смущенно улыбнувшись.

— Откуда продукты? — спросил Александр, не размениваясь на лишние комплименты. Помешав ложкой в тарелке, нашел там и мясо, и овощи, и колбасу, и был благодарен за вкусный обед (одно то, что Ник сразу же не получил по голове за нарушение этикета, дорогого стоило), но больше его волновал финансовый вопрос.

— Я взял деньги из Вашего кошелька без спроса. Не хотел будить и беспокоить по мелочи. Сдачу вернул на место, чек есть, — признался Ник, сжавшись всем телом. Александр зло сощурился, но промолчал, принявшись за еду, однако облегченно выдыхать было определенно рано.

— Хорошо, что сказал, — наконец выдал он спустя несколько ложек супа. И в его тоне Ник явно услышал спрятанное между строк продолжение: «Иначе я бы тебя убил». И этот негатив стал для Ника последним толчком к тому, чтобы говорить начистоту, не скрываясь за формальной вежливостью.

— Саш, нам надо поговорить, — выдал он с дрожью в голосе. Звучал очень виновато, но на деле нарушил все установленные правила. Такое Александр уже не спустит на тормозах.

— Что еще за «Саш»? — фыркнул он, резко обернувшись. А Ник наоборот от этого почувствовал себя окрыленным, свободным от оков сабмиссивной сущности. Как ни странно, неотвратимое наказание развязало Нику язык. Все самое страшное уже случилось, Александр и так его убьет за фамильярное «Саш», он не сможет сделать это дважды за большее количество неуважительных реплик.

— Я хочу поговорить с тобой на равных, — продолжил давить Ник с истеричной улыбкой.

— С какого такого хера ты мне тыкаешь? — спросил Александр со страшным, на несколько тонов ниже, чем его обычный, голосом. Что бы Ник сейчас ни сказал, это послужит поводом для взрыва, а потому он предпочел молчать, упрямо поджав губы. — Место, — бросил он, как команду верному псу. Ник рефлекторно дернулся, но тут же затормозил себя. — Я сказал место, дрянь, не испытывай мое терпение, — рыкнул он, от чего у Ника все внутри похолодело. Его воля гнулась и ломалась под строгим взглядом Александра.

— Простите, Хозяин, — пискнул он, сползая на пол. Вот и закончилась вся его смелость. Не получится никакого разговора. Пока он пограничный идиот со страхом быть покинутым и не в состоянии красиво топнуть ножкой, потянувшись снимать ошейник, Александр его и слушать не станет. А самое страшное, что его Хозяин это прекрасно понимает, потому и пользуется без ограничений.

— Проси нормально. Как должен просить прощения хороший саб? Каким тоном и какими словами? Вспоминай, мы с тобой это проходили, — Александр продолжал давить, раскатывая волю Ника асфальтовым катком. Как только тот подполз на коленях к ноге, он взял его за ошейник и притянул ближе, уткнув носом в пах. Вторая рука легла за загривок, фиксируя.

— Умоляю, Хозяин, простите меня, я вел себя ужасно. Нарушал этикет, хамил, обращался неуважительно. Пожалуйста, накажите меня по всей строгости, я заслужил, — пищал Ник, утопая в непрошенных слезах. Кожа Александра пахла мылом и едва уловимым запахом тела любимого мужчины — это тоже дергало струнки бессознательного, заставляя забыть о каком бы то ни было сопротивлении. Только руки вслед за выключившей контроль головой поползли драть сами себя.

— Руки в замок на затылке, не смей причинять себе вред, — сразу же пресек нарушение правил Александр. Ник, не думая, подчинился, переплетая пальцы за головой. Спину тут же заломило от неудобной позы. — Кому ты принадлежишь? — спросил Александр, наконец отпустив его шею и продолжив обед, но второй рукой все еще удерживая Ника у своей ноги за кольцо в ошейнике.

— Вам, Хозяин, — пикнул Ник автоматически, и не подумав ответить как-то иначе. Другого ответа не было и не могло быть.

— Кому принадлежит твое тело? — новый вопрос и новое «Вам, Хозяин» в ответ от Ника — это был их привычный ритуал. — Я не давал разрешения на порчу моей собственности. За это ты тоже получишь, — констатировал он выученной Ником наизусть фразой. Тот согнулся, насколько это было возможно, глотая горячие слезы. И пофиг, что зловещее «получишь» от Александра практически наверняка означает гораздо более серьезные повреждения, чем способен нанести сам себе Ник в истерике — в моменте логика отказывалась включаться.

— Да, Хозяин, как скажете. Умоляю, простите меня, — шепнул он, оставляя тяжелую от невыплаканных слез голову на коленях Доминанта.

На самом деле в слезах не было ничего плохого. Когда Александр не церемонился с ним и доводил до края, позволяя вдоволь насладиться страданиями, они приносили непередаваемое чувство легкости и свободы. Но сейчас, почувствовав, что Ник мгновенно ушел в галоп от минимального воздействия, Александр резко прекратил давление, оставляя своего нижнего наедине с собой и своими мыслями, отчего слезы перестали литься, тошнотворным комом застряв в горле. Это тоже была часть своего рода наказания. «Знай свое место. Принимай от меня все, даже отсутствие внимания. Не думай, не проси, не жди от меня никаких действий и не смей злиться, если их не следует. Просто замри в оговоренной мною позе и не отсвечивай. Игнорирование — это тоже хороший урок тебе», — как наяву прозвучало в голове у Ника, пока он лежал со сцепленными за головой руками, стараясь восстановить дыхание и настроиться на грядущее наказание.

— Ты хотел поговорить. Попроси правильно, и, может быть, я пойду тебе навстречу, — заговорил Александр спустя долгие пятнадцать минут, закончив с обедом. К тому времени и шея, и руки Ника страшно ломили, скрашивая приятной болью томительное ожидание.

— Уже не важно, — чуть слышным шепотом отозвался тот, упрямо стиснув зубы. Он уже все понял, его дело — быть послушным рабом Александра и даже не заикаться о каких-то своих желаниях. Все — любимому мужчине, каждый вздох — ему, у него нет права возмущаться и что-то выпрашивать, не в его положении.

— Это сейчас была обида? Серьезно? Мой нижний мне хамит, тыкает и забывает обращения, не слушается приказов и пытается навредить себе, а когда я ставлю его на место, заметь, пока не действиями — словами, получаю в ответ истерику? Ну-ка подумай хорошенько, это именно то, что ты хотел мне сказать после всего? «Уже не важно»? Ты уверен, что это то, что я хочу от тебя услышать? — усмехнулся Александр, неприкрыто издеваясь. Ник в такое моменты чувствовал себя на редкость погано, как какой-то неправильный, никудышный сабмиссив, недостойный ошейника и хорошего обращения. Александр ведь и правда пока очень с ним мягок, даже можно сказать, ласков и нежен, ведь давит и принуждает пока лишь только словами, не прибегая к серьезным болевым воздействиям.

— Мой Верхний… — начал Ник, ужаснувшись непонятно откуда взявшемуся приливу неслыханной смелости, если не сказать наглости. Ровная ноющая боль в плечах и спине стала причиной выброса адреналина в кровь, а под этим внутренним наркотиком он едва ли себя контролировал, — вышвырнул меня из дома без причины, даже не поинтересовавшись, как я и где. Ушел в запой, когда ничего не предвещало беды, и встретил меня на пороге пьяным. Ползал на коленях и обещал перемены, а когда я собирался о них попросить, согнул меня в бараний рог и стал угрожать наказанием. Уже не о чем говорить, — выдал он, чувствуя, как внутри все клокочет от гнева.

— Ой, нет, малыш. Ты не «собирался попросить о переменах», ты с места в карьер стал мне хамить в надежде, что я это проглочу. Не проглотил. Мой нервный срыв не дает тебе права ставить себя выше меня и собственноручно двигать границы. Никогда я такое поведение тебе с рук не спускал, и сейчас нихера не поменялось, — спокойно, с расстановкой, но никуда не дев противную усмешку, стал растолковывать Александр, расцепляя пальцы Ника и наконец разрешая опустить руки и расслабить забитые плечи.

— В том-то и дело, что я хочу, чтобы все поменялось, — пискнул Ник, с тихим шипением растирая покалывающие от онемения предплечья. Голову все так же оставил на коленях у Александра, не поднялся, даже чтобы заглянуть в глаза. Этот диалог казался ему пустым и бессмысленным, из него хотелось поскорее выбраться как из липкой паутины.

— Я тоже дохера всего хочу. Например, чтобы мой парень не сидел на героине с четырнадцати и не провел всю молодость в колонии. Но только имеем то, что имеем, по-другому у нас не будет, — фыркнул Александр, считав отсутствие рвения к обсуждению у Ника и собираясь в отвечать ему тем же.

— Может, тогда нахуй все это? Может, тебе нужен кто-то другой, у которого нет проблем с веществами и судимости? — отзеркалил Ник, стервенея от обиды. Никогда, даже в самом страшном кошмаре, он не мог представить, что Александр скажет ему нечто подобное, это было слишком, за гранью какой-либо игры, очень больно. Как и впившиеся в кожу над ошейником пальцы жесткой руки, задравшей голову Ника вверх до хруста в уставшей шее.

— А теперь собери мысли в кучу, хорошо подумай и ответь: хочешь уйти от меня? — спросил Александр тихим ровным тоном. Никаких эмоций, гнева, дрожи в голосе и мольбы все обсудить и дать шанс отношениям между ними. Александр был абсолютно спокоен, и этим пугал больше всего.

— Нет, Хозяин, никогда, — пискнул Ник, задыхаясь от впившихся в горло пальцев. Боль, причиненная Александром, ни к чему его не принуждала, не наказывала за возможное «да» и тем более не наталкивала на правильный ответ, напротив, она успокаивала, помогала держаться на плаву и не опускаться до слез от одной мысли, что сейчас они в шаге от расставания.

— Тогда не смей разбрасываться такими словами. Я прекрасно понимаю, как тебе сейчас херово, но пока мы вместе, нам есть, что обсуждать и о чем договариваться. Снять ошейник — твое право, но учти, что обратно ты его уже не наденешь, и вот тогда мне действительно станет глубоко до пизды, где ты и как. Усвоено? — вот теперь, получив устроивший его ответ, Александр считал себя в праве злиться и давить. У Ника хватило сил только на то, чтобы кивнуть в ответ, корчась и кашляя от давления на хрящи гортани.

— Я хотел сказать… — каркнул Ник, когда Александр наконец позволил ему откашляться и нормально задышать, — что это навсегда. Бывших наркоманов не бывает. Через десять, двадцать лет я все ещё буду ходить на группы, висеть на телефоне со спонсором и хотеть наркотик, это не лечится. Если для Вас это неприемлемо, то оставьте меня, ничего другого у нас не будет, — говорил долго, отчаянно борясь с комом слез в горле и желанием не произносить страшную правду и наоборот умолять не бросать и дать шанс справиться со своим демоном.

— Я лучше тебя это знаю и я согласен на это. Я люблю тебя такого, какой ты есть. Но с условиями — их ты тоже знаешь, они выполнимые, — Александр стал говорить тише и мягче, понимая, что в нынешнем состоянии Ник не нуждается в большем моральном давлении. Своей грубой рукой, которая ещё недавно причиняла такую боль, погладил по щеке — тыльной стороной, как щеночка — и зарылся пальцами в густые длинные волосы. Ник замурлыкал от переполнившей его нежности и любви.

— Мне нужна свобода, я в Вашем контроле задыхаюсь, Хозяин, — наконец смог сказать Ник, когда снова успокоился и перестал чувствовать угрозу от Александра.

— Конкретизируй, — бесцветно отозвался Александр, но Ник уже и этому был рад. Хозяин не послал его с наглой просьбой о свободе, попросил подробностей и вроде как приготовился слушать и обсуждать, не выкинув вездесущее «торга не будет», и это уже была их личная победа.

— Я устал от бесконечных тестов и перепроверок, и, извините за мат, но блять, заебали Ваши палочки с полосочками. А после прошлого раза я вообще отказываюсь мочиться в баночку, что хотите со мной делайте, — фыркнул Ник, совсем потеряв страх, но и Александр не стал ругаться за хамский тон, даже понимающе усмехнулся и снова потрепал его по голове.

— Больше никаких баночек, будем ездить в лабораторию и сдавать кровь как положено, — с улыбкой будто бы снисходительно заверил его Александр, но Ника такой расклад абсолютно не устраивал.

— С Вашей паранойей я такими темпами стану почетным донором, — фыркнул он совсем не вежливо, и это уже Александр не стал ему прощать; с силой выкрутил ухо, вызывая задушенный скулеж. — Ау… Ну правда, Хозяин, почему нельзя обойтись совсем без тестов? — заныл Ник, когда ни через секунду, ни через две Александр так и не отпустил, откровенно наслаждаясь его скулежом. Но и в этих обстоятельствах Ник не собирался отступать в споре, даже если впоследствии ему придется смириться с тем, что со всего одной ушной раковиной, в целом, тоже жить нормально.

— Я тебе не верю, — просто отозвался Александр, тут же потеряв всякий вкус к мучениям Ника, отпуская и даже довольно бесцеремонно отталкивая его.

— Я чистый год! — возмутился Ник, снова прижимаясь к ногам своего Верхнего. Он чувствовал, что Александр не уверен, он по какой-то причине колеблется и не говорит однозначного нет, лишь играет, как кошка со сцапанной мышкой, будто напрашиваясь на то, чтобы Ник своим жалобным нытьем все-таки его прогнул.

— Одиннадцать месяцев, — холодно поправил его Александр. — И это вообще не срок. Через двадцать и тридцать лет люди срываются, а ты мне тут говоришь про какой-то год. Да перед тобой конфеткой помаши — забудешь про все, про меня и тем более мои уроки… — разошелся он, каменея от злобы. Ник однозначно уловил, где у его холодного Хозяина спрятана больная мозоль, на которую он так бесцеремонно давит, но отступать был не намерен.

— И от Ваших тестов что-то изменится? Мне хотеться меньше станет или как? — буркнул Ник, физически буквально расплывшись в ногах Александра. Он уже понял, что бороться в лоб бесполезно, он своему Верхнему в любом случае не ровня, и потому он предпочел действовать снизу, мягкой силой.

— Так ты всегда будешь знать, что не сможешь ничего от меня скрыть, и хоть немного бояться, — ответил Александр очень строго, но его тело отдалось на ласки несмотря ни на что льнущего к нему Ника. Пальцы снова нырнули под ошейник, притягивая ближе, носом в колено, кожа к коже, чтобы даже не думал о сопротивлении.

— Я в любом случае не смогу ничего от Вас скрыть, Хозяин. У нас с Вами табу на ложь, я помню, — шептал Ник, дурея от запаха кожи Александра и его мягкого, очень деликатного, доминирования. — Если я сорвусь, я Вам скажу, обещаю. Или возьмите телефон моего спонсора, спрашивайте у него о моем состоянии. Но никаких больше медицинских процедур. Точка, — все тем же полусвистом продолжил он, ловя губами пальцы Александра.

— Ну-ну еще ты будешь ставить мне условия, — зло фыркнул Александр, резко зажав Нику нос и рот. Тот даже пикнуть ничего не успел и тем более глубоко вздохнуть, чтобы продержаться подольше. Уже через десяток секунд его накрыла паника, грудная клетка задергалась в тщетных попытках набрать воздуха в грудь, но он все еще мог контролировать свои руки, покрепче сжав их в замок за спиной — даже в таком состоянии у него не было права сопротивляться. — Точка, запятая… какие еще знаки препинания мы знаем? Ты как с Доминантом своим разговариваешь, бестолочь? — рычал он, ничуть не ослабевая хватку, додушивая Ника до нового витка паники, заставляя, сколько бы раз ни проделывал этот трюк, каждый верить, что от злости и правда задушит, за неповиновение убьет.

— Простите, Хозяин. У меня сегодня с головой не все в порядке, видимо, — залепетал Ник, как только его отпустили и позволили со всхлипом вздохнуть. Перед глазами все плыло от слез.

— Я уже заметил. Ничего страшного, сейчас найдем в ней мозги и заставим работать, — усмехнулся Александр, снова перекрывая ему кислород. — Запоминай, мелочь, ты мне условия не ставишь. Ты просишь, умоляешь… любыми другими приятными для меня путями доводишь до моего сведения свои хотелки, и уже дальше я думаю, считаться с ними или нет. Твое предложение про телефон спонсора звучало заманчиво, но лишь до того момента, как ты начал бросаться своим «ничего, никогда и точка». Это было не красиво. Я бы оставил тебе каждодневный тест из аптеки с теми самыми полосочками, которые тебя так бесят, только чтобы смотреть, как ты послушно мочишься в баночку и даже слова поперек мне сказать не можешь. Какие у тебя мысли на этот счет? — ворковал Александр на ухо, не давая Нику ни единой возможности выкрутиться из хватки и заполучить несанкционированный вздох.

— Как будет угодно… моему Хозяину, — просипел Ник, как только его отпустили и дали минуту на то, чтобы прийти в себя. — Мне очень неприятны Ваши проверки, меня они бесят, обижают, и я очень прошу их прекратить. Но решение за Вами, только за Вами, — раскаивался он, целуя подставленную ладонь Александра. Он запутался в том, как должен себя вести и что делать, такое откровенное обсуждение проблем с хоть каким-то голосом Ника в эфире было между ними впервые, и теперь тот не знал, как исполнить желания Александра, не забыв и про свои интересы. Его то и дело бросало в крайности.

— Еще какие-то претензии ко мне, малыш? Я внимательно слушаю, — Александр, словно почувствовав его растерянность, сам подтолкнул его говорить.

— Я очень прошу свободы. Мне нужны свои деньги. Я ничего из Вашего кармана не прошу, только оставить мне то, что я зарабатываю сам, и закончить стремную тему с финансовым доминированием. Я больше не могу отчитываться Вам за каждый носок… то есть очень не хочу, но буду делать это, если Вам этого хочется. Только мне кажется, что и Вам это уже не приносит никакого удовольствия. И еще я хочу свободу перемещений: сам ходить на группы, гулять с друзьями, ездить на выходные в Питер и… — продолжал и продолжал выливать все, что у него было на душе, Ник, не веря в то, что его наконец-то слышат.

— Никакого блядского Питера! — резко оборвал его Александр. Ника тут же пробило током от его грозного тона. — Ты совсем охерел? Отпускать тебя в рассадник наркоты с неполным годом чистоты? Ты сам понимаешь как это звучит? — он хоть и говорил строго, но на деле выглядел очень напуганным. За его, Ника, здоровье и благополучие боялся и только поэтому не хотел отпускать. Ник вдруг понял, что его мужчина вовсе не самодур и не тиран, и это придало ему уверенности в хорошем исходе. Ему обязательно пойдут навстречу, только если он перестанет бросаться в крайности и сразу же просить о невозможном.

— Тогда только по Москве, как скажете, Хозяин. Нацепите на меня GPS-маячок, чтобы контролировать положение, только отпустите, пожалуйста, — стал жалобно ныть он, тут же сдаваясь, но в глубине души радуясь, что на этот раз его не перебивают и слушают не то что без негатива, но даже с легкой улыбкой. — Я обещаю звонить каждый час и всегда брать трубку. И… О! На карту можно уведомления об операциях подключить на Ваш телефон, чтобы Вы могли видеть мои покупки. Обещаю обойтись без налички. Разрешите? — просил он, совсем расплывшись в ногах Александра.

— Хорошо, — протянул он, морщась, как от зубной боли. — Давай так. Ходи где хочешь в пределах МКАД, но чтоб всегда был на связи. Перед уходом рассказываешь, куда и на сколько собираешься, и спрашиваешь у меня разрешения. А я могу не разрешить, если у меня на тебя другие планы — и это не обсуждается. Ночуешь дома, комендантский час в десять. Не явился к назначенному времени — я считаю это за срыв со всеми вытекающими. Деньги также переводишь все до копейки мне. Я сделаю тебе привязанную к моему счету личную карту с лимитом и уведомлениями на мой телефон. Деньги не снимаешь, физ лицам переводы не делаешь. На крупные траты просишь разрешения у меня. Замечу непонятные махинации с деньгами — считаю за срыв. Все понятно? — медленно стал растолковывать Александр, нехотя, по крупице передавая контроль Нику.

— Да, Хозяин, все понятно. Просить разрешения на выход, не дальше МКАД, быть на связи, возвращаться домой к десяти. Все деньги до копейки Вам, но у меня будет Ваша карта, с которой ничего не снимать, переводы не делать, на крупные траты разрешение… А крупные — это какие? — в запале стал бормотать Ник, но осекся, споткнувшись о неточность.

— Все, что больше пятисот рублей, — с улыбкой прирожденного садиста заверил его Александр, и Ник как успел обрадоваться неожиданной щедрости, так тут же и потух, понимая, какие на самом деле узкие перед ним открылись рамки. Пределы МКАД — это даже в гости к Ване в Химки не сгонять. А про лимит в пятьсот рублей и комендантский час в десять вечера и заикаться не стоило, это звучало как форменное издевательство. Будто он малолетнее дитё, а Александр его отец, который выдает мелочь на мороженое и не разрешает гулять после заката. — Ну-ну, не дуйся. Мне тоже нужно время посмотреть, как ты справишься. Будешь следовать правилам и не косячить, держаться чистым и завершать шаги, будем расширять тебе радиус перемещений и лимит. Не все сразу, — поспешил успокоить его Александр, подтягивая за ошейник выше, чтобы усадить к себе на колени и обнять.

— Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, — залепетал Ник, прижимаясь в ответ. Стал целовать в шею и щеки, с дуру полез к губам, но тут же отпрыгнул, когда его обдало перегаром. Не таким уж страшным, Александр успел прийти в себя за ночь, почистить зубы и поесть, но все равно этот гадкий, несравнимый ни с чем, запах ударил Ника под дых. Он скривился и отвернулся, в горле встал ком, который он никак не мог проглотить и как ни в чем не бывало продолжить ластиться к любимому мужчине, ему было дурно.

— Что такое? — без паники, но участливо спросил Александр, удерживая его за плечи.

— Алкоголь… Я не могу, простите, сейчас… — стал неловко отнекиваться Ник, сползая на пол. Это было некрасиво, уж точно против каких-либо правил, но больше так близко, рядом с его тошнотворным дыханием он уже находиться не мог. Александр не стал его удерживать, отпустил, но тут же притянул за ошейник к ноге, даря защиту и поддержку, показывая, что несмотря ни на что останется рядом и не бросит наедине с этим страхом.

— Прости, это моя ошибка. Больше это не повторится, — смог сказать он через долгие минуты. Было видно, что слова даются ему тяжело, извиняться за что-то вообще было не в его привычках, обычно между ними все складывалось так, что Ник кругом виноват, а Александр непогрешимое полубожественное создание.

— Оно так не работает, — фыркнул Ник, в каждой интонации своего сильного и такого уверенного в себе Хозяина узнавая зависимого себя. — Тебе надо пройти терапию. Я помогу, Ваня (мой спонсор) поможет, он вообще пил до того, как сел на героин, он знает…

— Я не алкаш. Я понимаю, что ты боишься алкоголя и теперь всех пьющих готов записать в зависимые, но… — со злостью перебил его Александр, покрепче сжав ошейник, прекрасно зная, какой протест вызовут его слова и не оставляя Нику ни единого шанса поддаться эмоциям и сбежать.

— Ты бухал три дня. Пустых бутылок было немерено, дома творился кошмар — что еще надо, чтобы ты понял, что проблема есть?! — взвился Ник, тут же почувствовав ожидаемо впившийся в горло ошейник. — Красный, блять. Все, конец играм, — кое-как смог каркнуть он сквозь боль и першение в горле, после чего сразу же почувствовал облегчение. Александр отпустил его, практически отбросил, полностью самоустранившись, даже говорить ничего не стал, хотя Ник честно ждал взрыва и даже готов был понять его. Он в прежние времена точно бы разорался, услышав от любимого правду.

— Я не играю с тобой. Если ты считаешь, что это все игра, то ее и правда пора заканчивать, — наконец выдал он, не выдержав преданного, проникновенного взгляда Ника, который так и не поднялся с колен. — Пойми, детка, я такой. Со мной нельзя на ты, я не приемлю равноправия, и мы с тобой никогда не будем на равных. Если ты ждешь, что, хорошенько пролечившись и заслужив мое доверие, ты вдруг сможешь поднять голову и построить со мной нормальные партнерские отношения, то ты очень ошибаешься. Все мои отношения были тематическими, все мои партнеры были нижними и с ними я обращался гораздо жестче, чем с тобой. Не выдерживаешь сейчас — лучше уйди, будет только хуже, — снова пугающе равнодушно разложил все по полочкам он. У Ника от его холодного тона все внутри замерло: на него не ругались, его не выгоняли, не просили остаться. Александр лишь предлагал вполне реальный выход, оставляя всю ответственность на нем, это должен быть только его выбор.

— Меня все устраивает, — не кривя душой, возразил Ник, ни на секунду не сомневаясь, что если бы выбрал уйти, Александр все так же холодно, ничуть не поменявшись в лице, снял бы с него ошейник и выставил бы из дома. Возможно, даже поинтересуется, к кому Ник теперь пойдет, и даст денег на первое время — но не более. — Я люблю Вас, люблю то, что есть между нами. Мне надо немного свободы, но мне так же нужен Ваш контроль, боль от Ваших рук, я хочу обращаться на Вы и сидеть у Вас в ногах — мне это нравится. Но для этого нужно доверие, а я не могу отдаваться человеку, который не в состоянии контролировать даже себя. А вдруг я вернусь завтра с группы, а Вы снова пьете? Вы представляете, что это со мной сделает? — Ник попробовал так же отстраниться и говорить безэмоционально, но в конце его снова занесло.

— Я уже сказал, что этого больше не повторится, — в противовес ему спокойно отрезал Александр.

— Я Вам не верю, Хозяин, — бросил Ник, не позволяя себе хоть на секунду задуматься и отказаться от таких резких слов. Они были нужными, они были правильными, они только в таком виде способны достучаться до каменного сердца Александра.

— Что нужно, чтобы ты мне поверил? — спросил он после короткой паузы. Губы его сжались в тонкую линию, между бровей залегла морщинка, но это была не злоба, а задумчивость. Только теперь Ник понял, что, несмотря на пламенную речь о неприемлемости равноправия, смог повлиять на своего Доминанта и получил зеленый свет на то, чтобы откровенно ставить условия.

— Группы. Терапия. Шаги. Все то, что делаю я, чтобы доказать Вам, что не сорвусь. Общайтесь с Ваней, идите в сообщество анонимных алкоголиков. Мне не нужны отчеты о шагах, я не имею права контролировать Вас. Я просто хочу знать, что процесс идет и Вы решаете проблему. Если этого не будет, я не смогу Вам доверять, — давил Ник, взяв Александра за руку — тот позволил, сжал в ответ.

— Я не уверен, что мне это нужно, — ответил он честно, с досадой качая головой. Ник понимающе улыбнулся, уж с эти сомнения он знал наизусть на своем опыте. И эта стадия неполного смирения была определенно лучше, чем безапелляционное «я не алкаш».

— Я тоже так думал, но Вы мне сказали, что это обязательно, и я просто стал ходить на группы и делать шаги, не думая. И Вы не думайте, просто делайте. Не для меня, для себя делайте, и оно само начнет помогать. Я не знаю как. Хотя бы три месяца продержитесь, потом сами увидите, что Вам это нужно, — с улыбкой стал объяснять Ник. Именно об этом, кажется, он всегда и мечтал. Не об алкоголизме Александра, разумеется, но говорить и видеть, что его слушают не из вежливости, а активно мотая на ус, что он кому-то помогает своим опытом и знаниями было очень приятно. В голове назрела шальная мысль взять себе подспонсорного, чтобы с кем-нибудь другим удовлетворять открытую тягу быть для кого-то наставником, с Александром это очевидно будет неправильно.

— Хорошо. Я начну и прохожу туда три месяца, но если не буду видеть необходимости, то закончу. Если твой Ваня скажет, что мне это не нужно, ты ему поверишь и сможешь отстать от меня? — без энтузиазма согласился Александр, и Ник тут же закивал, радуясь уже и этой победе. Он знал, что Александру вправят мозги на группе, особенно если под свое шефство его возьмет Ваня. Даже к до радикализма критично настроенному Нику, после первого же собрания без стеснения кроющего по телефону Александру все сообщество АН последними словами, он смог найти подход, а с его гораздо более спокойным и рассудительным мужчиной он и подавно сможет найти общий язык.

— Я Вас люблю, Хозяин. Боже, как же я Вас люблю, — ударился в другую крайность Ник, целуя каждый палец на ладони Александра.

— Я бы тебя сейчас поцеловал, мелочь, но отложим до момента, пока окончательно не выветрится гадость, — усмехнулся Александр, уже руками делая Нику гораздо приятнее, чем какие-либо поцелуи. Почесал за ушком, снова притянул к ногам за кольцо в ошейнике, прошелся пальцами по раскрытым губам. Ник довольно заурчал. — Но я все равно тебя накажу за хамство и тыканье, тоже завтра. И поцелую, и накажу. Скажем, двадцать тростью по разным местам: ягодицы, пятки, спина, руки…

— Двадцать или <b>по</b> двадцать, Хозяин? — переспросил Ник, совсем потеряв голову от неожиданно свалившейся на него нежности.

— Вот после того, как ты спросил, я больше склоняюсь ко второму варианту, — хохотнул Александр, откровенно наслаждаясь тем, как Ник скривился и захныкал, без лишних слов показывая, как ему не нравится озвученная перспектива.