Я не знал, что делать, поэтому просто наблюдал за Кэйлом и его братьями: самый старший из них, Тьери, поспешно повёл коня с телегой полной драконьего навоза прочь со двора: Кэйл же открыл настежь ворота и отошел в сторону, словно не замечая остатков навозной кучи.

И пришли они – эльфы. Симпатичными этих товарищей вполне могла бы назвать моя учительница биологии, ей всегда растения нравились больше людей. Эльфов тоже было сложно причислить к разумным или хотя бы к животным. Они были зелёными, сочно-зелёными, как летняя трава. В них всё ещё угадывались человекоподобные черты, особенно, если их искать, но сказать точно, какая из веток была рукой, я не мог. Да и ноги-корни разглядеть ужасно.

— Педикюр вам бы не помешал, — шепотом признал я.

А вот зубастые пасти, в которых каждый зуб был похож на крючок, давали понять, что это всё же не совсем растение, вдруг решившее пойти по своим делам. Эльфы шипели друг на друга, особо агрессивные даже обгрызали конкурентам листву и молодые ветки. Этим они не столько избавлялись от конкурентов, сколько просто уменьшали общую скорость этого мигрирующего леса.

О том, зачем могут бежать деревья-эльфы, я не задумался – просто не успел. Один из них: тощий, с общипанной кроной и беличьим дуплом в боку забежал к нам во двор и тут же примостил свои корни в остатках кучи драконьего навоза. К такому жизнь меня не готовила, и я нервно рассмеялся.

— Не смешно, — засопел обиженно Кэйл. — Теперь у нас во дворе до осени будет эльф расти.

— Прости, — смог, наконец, взять себя в руки я. — Я всегда считал, что эльфы, это такие высокомерные смазливые блондины, а они скорее тополя.

— Так когда это было? Это сколько столетий назад они были блондинами… Даже мой прапрадед не застал такого, — грустно отозвался Кэйл. — Они всегда были самой возвышенной, самой красивой расой. Но… Вдруг случилось это несчастье. Они же жили в гармонии с миром, с природой. За что им эта неведомая болезнь?

Я вспомнил острые, явно хищные зубы эльфа, и у меня родилась идея:

— Что значит в гармонии с природой?

— Они отказались вначале причинять боль зверям, затем уже и растениям; смогли, единственные, перейти на праноедение, — с готовностью пояснил Кайл.

Я хмыкнул, понимая, что это и привело к общему озеленению организма. Процесс фотосинтеза навсегда остался в моей памяти благодаря учительнице биологии. А то, что они так бегали за навозом именно от дракона, тоже казалось мне логичным. Всё же вряд ли летающий ящер был веганом, скорее хищником. Тем более, убирая навоз этой «птички», я пару раз натыкался на копыта.

Я взглянул на зеленого, подошел ближе и присмотрелся, мне даже почудилось лицо, искаженное болью в рисунке коры. И я решил попробовать ему помочь. Тем более, зубы эльфов натолкнули меня на идею, как разбогатеть проще и быстрее, не копя на все детали для велосипеда.

Вообще-то, прежде, чем изобрести велосипед, я долго размышлял.

Разумеется, проще всего было зарабатывать плагиатом. В мое мире было сочинено много чудесной, неповторимой музыки, к примеру. Я мог бы стать самым гениальным композитором тут, выдавая музыку моего мира за свое творчество. Вот только, во-первых, я не знал нот. Это была решаемая проблема, честно говоря, но были еще две. Я никогда не любил классику, а к року тут явно еще не были готовы. И самое главное, по моим ушам медведи ходили табунами. Туда и обратно. Всё, что я не пробовал бы петь, даже под музыку, даже в караоке – всё пелось мной на музыку знаменитой песни «В траве сидел кузнечик». И что-то мне подсказывало, что этой мелодией я много не заработаю, а известность приобрету специфическую.

К сожалению, я не обладал фотографической памятью и, не смотря на то, что я читал много разных книг, я не мог выдать чужие романы за свои. Ведь мой пересказ даже самого лучшего произведения похож на ужасный, сюрреалистичный несмешной анекдот. Ведь выходило кратко, несвязно, нелепо и скучно. Со стихами вышло почти как с песнями: полностью я помнил только один стих, и тот был далеко не самым лучшим… Слова песни «В траве сидел кузнечик». Не судьба мне было стать поэтом или писателем.

Вот поэтому я и решил стать изобретателем. Конечно, всё это тоже было сопряжено с разными сложностями. Было сложно понять, что мне по плечу, что я мог бы изобрести. И такая маленькая, но нужная вещь, как замок молнией, ускользнула от моего внимания. А от молнии мысли ушли к скрепке. Простое, нужное и легко исполнимое изобретение.

И в благодарность за эту идею я решил провести свой эксперимент, думая, что это может помочь. Конечно, жертвовать даже куском курицы каждый день я пока не был готов, это мне было не по карману, но вот по вареному яйцу в день я готов был жертвовать.

Так что на следующее утро я сварил яйцо и пошел на работу чуть раньше. Уже стоя возле дерева-эльфа я подумал, что вообще не продумал о том, как засунуть в зеленого свое подношение. Пришлось дергать за ветки, обрывать листья и, наконец, эльф открыл свой рот. Я тут же кинул туда яйцо, решив, что в следующий раз все же очищу его от скорлупы. Эльф захрустел яйцом – не выплюнул. Не плохой знак, на мой взгляд.

Для осуществления своего плана по обогащению я принялся за свои обязанности с двойным рвением: мне нужно было успеть наколоть дров, наполнить водой баки в доме, убрать конюшни, чтобы суметь в обед сбегать в город к ювелиру. Тонкую проволоку кузницы не делали, а вот ювелиры могли. Тем более, кроме дорогой ювелирной продукции они делали и бижутерию, так что умели работать не только с драгоценными металлами.

— Опять по своим загадочным делам сбежать собираешься? — спросил меня Кайл, тихо появившись в конюшнях.

— Да, — киваю, любуясь им. Кай знает, что нравится мне, я это чувствую, вижу. Вот и сейчас мой будущий жених опёрся спиной о стену, улыбаясь откровенно и открыто, специально заранее расстегнув пуговицы своей рубашки, давая мне возможность видеть шею и ключицы.

— И ты мне не скажешь, куда и зачем идёшь? У тебя дела сердечные? — чуть даже ревниво спросил Кайл.

— Да, — киваю. — Но тот, в кого я влюблен, значительно состоятельнее меня. Вот я ищу возможности подзаработать. Говорю и подхожу всё ближе, так близко, что я чувствую его дыхание на своей коже, чуть наклоняюсь, но не целую – даю ему возможность принять решение самому. И Кайл целует меня мягко и неумело, но при этом обнимает, прижимается плотнее. Я перехватываю инициативу, жадно гладя по спине, целуя уже жадно и горячо.

Где-то недалеко раздаётся разговор, и Кайл тут же отстраняется. Я послушно отхожу, боясь, что если не сделаю это, то испорчу этот чудесный момент для него. Он слишком многое для меня значит, все мои планы на будущее связаны с ним, и только с ним.