Смотри на меня, слушай внимательно,

Делай, что я говорю сознательно.

И подчиняйся мне добровольно,

Даже если от этого больно.

Я знаю всё, о чём ты мечтаешь,

Что ты стыдливо себе запрещаешь.

Мне бесполезно сопротивляться,

Проще и правильней сразу же сдаться.

Иногда я забывал о том, в каком жестоком мире оказался, но он незамедлительно напоминал об этом. Те, кого я видел своими друзьями и спутниками, показывали свои худшие стороны, но я того не замечал. До поры до времени, как говорится. Мне довелось найти общий язык и подружиться с худшими из худших. Я был таким же. В безумном слепом порыве я упивался кровью.

❃ ❃ ❃ 

     — Я не понимаю, у нас негласное увеличение штаба? — ворчал старый Зо́ла уже чисто из вредности и ради приличия, наблюдая за тем, как ни свет ни заря почти каждый день к ним заходит этот несносный мальчишка. — Может, мне ему ещё и платить за то, что он у нас тут развлекается?

     — А что, неплохая идея, — с вызовом ухмыльнулся Лоренцо, мелькнув в проходе, ведущем к его владениям с мантикорами. — Артемис, ты как раз вовремя. Давай быстрее.

     Акио просиял улыбкой, отчего шрам лишь сильнее исказил его лицо, но он уже напрочь забыл о том. Стремительно преодолев пещеру, оборудованную для ведения записей и документации, Охотник нырнул к химерам. Минор ждал его возле одной из самок, что лежала на боку, тяжело дыша и огрызаясь на приближение даже своего хозяина.

     — Что, окотиться собралась наконец-то? — с любопытством поинтересовался Акио, весело похрустывая сапогами по ковру из костей, которыми был устлан пол.

     — Что за вульгарное человеческое слово, — скривился чернокнижник, придвигаясь к твари и укладывая ладони на крупный, судорожно подрагивающий бок. — Пришло время дать потомство. Надо сделать так, чтобы каждый детёныш остался в живых. Это… её последний помёт.

     Акио понимающе хмыкнул, передёрнулся всем телом и окинул взглядом будущую счастливую мать. Та не выглядела особо радостной от предстоящей перспективы, да и юноша не слишком хотел видеть подобное. Но Лоренцо настаивал: «Раз уж ты хочешь учиться тому, что умею я, то должен знать всё то же самое, столкнуться со всем». Тут он был чертовски прав, но Акио всё равно неуютно поёжился. Ко всему прочему, для него не было секретом, что остальные чернокнижники не одобряют его общество и странно косятся всё время. Вместе с этим Охотник по одной ниточке вытягивал из разговорчивого Минора знания о самом мире. Зачем этих тварей разводят? Чтобы использовать в сражениях и сократить смертность среди фракции. И с кем же вы воюете? Как с кем? Да со всеми! Иногда Артемису казалось, что мужчина нарочно водит его за нос и не рассказывает всего, или, быть может, Гилберт отдал ему приказ не посвящать фаворита в эти дела? Мантикора содрогнулась, ядовитый хвост заметался, и пещеру пронзил её болезненный рык. Когти заскребли по полу, а морда скривилась, совсем как у человека.

     — Смотри внимательно, — приказал Лоренцо, и Акио с неохотой глянул на то, как чернокнижник вновь укладывает ладони на взмокший бок огромной твари.

     Силы зазвенели, и Охотник прислушался к их целебному мотиву. Подобное он уже слышал: так звучал дух, когда залечивал его раны. Где он теперь? Отчего молчит? Даже ощущение, что он рядом, пропало. Акио присоединился к Минору, подстраиваясь под него и запоминая движения. Силы текли неравномерно, толчками распределяясь по всему телу твари, затем начиная охлаждать её.

     — А разве анестезиологических зелий здесь нет? — как-то на автомате поинтересовался Артемис, копируя действия дрессировщика.

     — Есть, но, как ты наверняка понимаешь, на них они действуют по-другому. Если мантикоре влить такое, она, наоборот, будет всё чувствовать слишком остро и сойдёт с ума от боли. И да, подобное может активизировать… хм, нежелательные процессы, — Лоренцо выглядел сосредоточенным и недовольным, но на вопросы юноши отвечал вполне охотно, пусть они и отвлекали его от основного занятия. Заметив, что Акио примолк, Минор бросил на него взгляд и не сдержал ухмылку: тот явно боролся с желанием спросить. — Давай уже, а то лопнешь.

     — Почему нельзя синтезировать лекарства для них? — выпалил Охотник, поглядев прямо в глаза своему учителю.

     — Кому оно нужно? — иронично приподнял бровь Минор, опуская взгляд на свою подопечную. Она уже не так металась, задышала глубже и выглядела так, будто внимательно прислушивалась к разговору. Мужчина потрепал её между округлых ушей по гриве, и мантикора, извернувшись, лизнула ласкающие пальцы. — Они не домашние любимцы, Артемис, даже если один-два дрессировщика думают иначе. Да, мы приручили эти гибриды, да, выпестовали долгими тысячелетиями, по крупицам собирая знания. Да, мы выхаживаем их в этих и других пещерах, но только с одной целью — убивать. Сражаться. Они не чернокнижники, которых тренируют и обучают для всего, они не солдаты. Это расходный материал.

     Голос Минора становился всё тише и холодней, в тёмных глазах проступили алые блики жестокости. Но вместе с тем стали куда бережней его прикосновения к химере, он тихо и ласково заворчал, успокаивая её. Зверюга отозвалась теми же звуками и ткнулась лобастой головой в его колени. Это была одна из тех жестоких реалий, к которым ни Минор, ни Акио не желали относиться лояльно, пусть и понимали необходимость. Их молчаливый бунт был смешон для остальных, не казался тем, что сможет расшатать отлаженную систему чернокнижников. Но как и всё, что вызывало в Артемисе протест, это нельзя было пропускать мимо ушей. Другое дело, что он всегда находил в себе силы и разум молчать до поры до времени.

     Мантикора дёрнулась, снова зарычала, и оба вздрогнули, усилили магический напор. Бока её содрогнулись раз, другой, и тварь перевернулась на живот, раскинув передние лапы. Акио зажмурился, прикусив губу. Он понимал, что ей не дадут толком общаться с детёнышами, заберут их, как только они слегка подрастут и окрепнут. Хотелось прекратить их муки немедленно, но юноша держал себя в руках, хотя желваки и заходили ходуном на его лице. Он не желал смотреть, но, как только Минор рыкнул на него, с мученическим гортанным стоном распахнул глаза. Детёныши рождались невыносимо ядовитыми, уже наделённые острыми когтями и зубами. Их крылья в противовес были мягкими и зачастую ломались во время родов. И между сохранностью единственной матери или же выводка из пяти всегда выбирали последнее. Рэм была уже старой, ей сравнялась сотня лет, и она успела произвести на свет с полсотни сильных самцов и не меньше двух десятков самок. Их давно раскидали по замкам и полям сражений, многие погибли, сражаясь или защищая. Лоренцо знал, что это её последние роды. Артемис тоже понимал это где-то в глубине души, пусть и не желал принимать это знание. Юноша навсегда запомнил, как детёныши терзали и разрывали нутро и естество матери в отчаянном порыве явиться на свет. Крови было много, и от её тяжёлого запаха начинала кружиться голова. Их родилось шестеро, и четверо из них — самцы. Почти полностью лишённые шерсти, слепые, они пищали и порыкивали, возились, натыкались на кости и продолжали копошиться. Плаценты Рэм слизала с них, но это всё, на что её хватило. Даже с поддержкой дрессировщика и Акио детёныши рождались тяжело, причиняя нестерпимую муку. Тварь едва дышала, завалившись мокрым тяжёлым телом на колени Лоренцо.

     — Переложи их к ней под живот, — сурово и тихо приказал Минор, утешающе поглаживая подопечную по гриве.

     Прикасаться к горячим, лишённым шерсти тельцам было отвратительно. Ещё мокрые, ничего не соображающие, они так и норовили ужалить, но ловкие руки Охотника было тяжело уловить. Он скривился, когда взял одного из них под живот и осторожно пристроил у бока «счастливой матери». Мелкий завозился, ткнулся носом в набрякший сосок и мгновенно вцепился в него. Вскоре все шестеро тихо чавкали и сопели, трапезничая. Рэм тихо порыкивала, выпускала когти, но не нападала на детёнышей.

     — Через два месяца её переправят к восточному окончанию хребта Гнездовья, — тихо, словно бы самому себе, сказал чернокнижник, запуская пальцы во влажную шерсть и смотря куда-то в пространство. — Там никак не затихнут бои. Гилберт считает, что так будет лучше, чем если она скончается от старости и истощения.

     — Он приходил сюда? — без особого интереса переспросил Артемис, глядя на то, как самочки, уже наевшись, свернулись рядышком и укрылись крыльями.

     — Конечно, — Минор пожал плечами. — Господин чернокнижников всегда обходит свои непосредственные владения и с каждым говорит. Если у нас есть какие-то мысли по поводу обстановки, он обязательно выслушает. Я хотел отпустить её на волю где-нибудь в лесах рядом с Бофу. Но она же не привыкла к свободе. Это будет жестоко.

     Акио промолчал, выразительно глянув на дрессировщика. Тот рассмеялся, угадав мысли юноши, а затем поднялся на ноги:

     — Идём, надо перевести их в отдельную пещеру. Остальное сделают новички. У них как раз в планах научиться обращаться с детёнышами. Теперь они в их владении. А мы с тобой направляемся пьянствовать.

     Артемис оживился, встрепенулся и тоже поднялся.

     — Рэм, дорогая, идём, я подготовил для тебя уютное место, — заворковал дрессировщик, и мантикора навострила уши, неохотно встала. — Вот так, молодец. Смотри, как она их переносит.

     Не то чтобы Акио очень хотелось это созерцать, однако он понимал, что это неизбежная необходимость. Тварь хватала мелких поперёк спин и легко закидывала себе на хребет, поддерживая крыльями. И делала это так, что никто не пострадал. Затем она потрусила вслед за хозяином, оставляя на полу кровавые пятна и хромая. Небольшая пещерка в самом деле оказалась весьма уютной: кости здесь были свежими и не ломались от одного прикосновения; в углу мягко журчал родник, уходя тонким ручейком в другие пещеры; у дальней стены расположился каменный выступ, как раз по размерам мантикоры, и она мгновенно запрыгнула туда, тут же усевшись. Детёныши мягко скатились по её спине, и она принялась их вылизывать, тихо, мягко ворча. Сделав дело, Минор махнул другу, и они неспешно двинулись прочь из пещер, сохраняя молчание. Каждому было о чём подумать. Мимо них прошло трое выпускников, которые на каждый звук вздрагивали и оглядывались по сторонам: от того, как они воспитают детёнышей, будет зависеть их карьера и то, оставят их в этом замке или же отправят в другие. Пожалуй, для чернокнижника нет ничего хуже слов: «По решению директора академии и Господина чернокнижников вы будете переправлены в замок Вуаль». Это означает, что он показал себя не самым лучшим образом и не воодушевил своих начальников. А это в свою очередь может сильно помешать в последующем продвижении в иерархии. Словом, приходилось сталкиваться с разными сложностями и не единожды — с элементарными подставами и интригами. Пожалуй, с ними было бороться куда труднее, чем с самыми обычными бытовыми вещами.

     — Да лучше уж я буду Чёрный замок вылизывать, чем отправлюсь за опытом куда-то ещё, — мрачно шутили выпускники.

     Некоторые на самом деле выбирали подобную участь. Когда товарищи стали подниматься по лестницам, Акио слегка забеспокоился.

     — Куда мы идём? — поинтересовался он, перешагивая через две ступени.

     — К Господину, — просто отозвался Минор. — Надо же тебя отпросить. Да и вдруг он тоже хочет расслабиться.

     — Он каждую ночь расслабляется, — огрызнулся Акио, невольно поёжившись от перспективы выпить вместе с Гилбертом. Чернокнижник и без того иногда творил дикие вещи, а если ещё и опьянеет… От этой мысли его всего передёрнуло. — И чёрта с два он меня отпустит. Мне запрещено покидать территорию Чёрного замка.

     — Вот и посмотрим, — ухмыльнулся Лоренцо, а затем выразительно постучался и взялся за кольцо.

     — Мог бы и не стучаться, — раздался прохладный голос из-за дверей, и они прошли внутрь. Найтгест будто прирос к своему креслу и перу: одно без другого явно не могло существовать. Мужчина неохотно поднял голову и оглядел вошедших мало заинтересованным взглядом. — Что опять случилось?

     — Ничего. Мы хотим съездить выпить, — открыто улыбнулся Минор, по-хозяйски устраиваясь в кресле и закидывая ногу на ногу. Артемис замер за его спиной, тщательно не глядя на любовника. — Смотаемся в столицу и обратно. Покажу Артемису пару хороших мест, рассла…

     — Нет, — отрезал вампир и уткнулся в свитки, принимаясь ими шуршать, как огромная мышь в подвале.

     — Да брось, Гил, ничего с твоим мальчиком не случится, — широко ухмыльнулся дрессировщик, как будто объекта разговора не было рядом с ними. — Всего разок в столицу смотаемся. Я же не буду собирать вечеринку в своём загородном доме.

     — Что в слове «нет» тебе непонятно? — тон Гилберта говорил о том, что он вовсе не шутит. — Он никуда не поедет.

     — Да что ж ты как наседка, право слово! — возмутился Минор, нахмурившись.

     — Потому что я знаю, на что ты способен.

     — Можно подумать, ты чем-то лучше, — внезапно встрял взбешённый Акио, впившись пальцами в спинку кресла. — Ты уже сделал всё, чтобы посадить меня на поводок: изуродовал, заставляешь унижаться, а теперь…

     — Ты хочешь след от его кнута на всю спину? — не повышая тона и не поднимая головы, поинтересовался Гилберт. Лоренцо поёрзал и поджал губы. — Хочешь очнуться пьяным и едва живым? Хочешь не очнуться совсем, если он не сможет овладеть собой? Или, может, хочешь, чтобы тебя изнасиловали на замызганной улочке и оставили погибать? Чтобы я искал тебя неизвестно где?

     — А ты будешь? — горько ухмыльнулся Артемис. — Пошлёшь своих прислужников, и дело с концом.

     — Хватит, — прервал их перепалку Лоренцо и поднял перед собой руку с мерцающим сапфировым кольцом. — Я клянусь, что с Артемисом ничего не случится — ни по моей воле, ни против неё. И скорее уж я умру, чем позволю кому-то навредить ему словом или делом. Даже если то будет сам Повелитель.

     Тени взметнулись, закружились по кабинету и схлопнулись вокруг его шеи, затем медленно истаяв. Найтгест соизволил поднять голову и строго глянул на него. Это было серьёзное заявление. Весьма.

     — Ты готов положить за него голову на плаху? — откинувшись на спинку кресла, поинтересовался Гилберт.

     — Да, — обстоятельно кивнул дрессировщик, а затем встал с кресла. — Идём, Артемис, прокатимся с ветерком. Покажу тебе своего жеребца.

     Акио едва не бегом покинул кабинет Господина, пока тот не передумал и не решил подложить ещё какую-нибудь свинью. Конюшни оказались весьма любопытным местом, одним из самых красивых, что юноше покамест доводилось видеть. Огороженное от остальных и внешне простое деревянное здание внутри оказалось пропитано чарами: высокий потолок утопал в облаках и искусственном свете, отлично имитирующем солнечный и лунный; луг с высокими травами и чистым озером посередине вызывал острое желание упасть на спину и долго вдыхать его благоуханную свежесть, утопая снова и снова. Лошадей чернокнижники холили и лелеяли, шерсть их лоснилась на сильных мускулистых телах всех мастей. Артемис поймал себя на мысли, что с удовольствием бы работал конюшим в этом месте, отделённом от жестокости мира. Животные паслись табунами, и от их количества становилось не по себе. Лоренцо поднял вверх руку, и кольцо на ней заполыхало, излучая глубокий свет, сравнимый разве что с ясной морской водой. Как на маяк, на это зарево из табуна рванулась рыжая молния с длинной гривой, заплетённой в косы изысканными нитями серебра. Они перезванивались между собой тонко, сладко и мелодично. Жеребец остановился подле Минора, загарцевал и, вскинув лощёную морду с белым пятном, высоко заржал, а затем принялся выписывать круги, тщательно поднимая мохнатые ноги.

     — Какой красавец, — заворожённо прошептал Акио, а затем бесстрашно протянул руку. Жеребец клацнул зубами, зло глянув на бледные пальцы. Охотник сощурился и оскалился, затем сделал ещё шаг и властно встрепал гриву. — Норовистый, это хорошо.

     — Смотри, как бы пальцы не откусил, — ухмыльнулся Минор, наблюдая за тем, как юноша играючи уворачивается от зубов и копыт животного, при этом умудряясь продолжать его ласкать. Тот смирился и сделал пару кругов рядом с альбиносом, ткнувшись чёрным носом в его макушку. — Признал тебя, это успех. Его зовут Дерейк.

     Конь дёрнул ушами на звук собственного имени, припал к земле, широко расставив ноги, затем вновь заскакал вокруг. Лоренцо наблюдал за этим с особым удовольствием, равно как и Артемис. Затем дрессировщик призадумался, потёр подбородок, а после окинул взглядом юношу:

     — Как бы тебе своего скакуна найти? Хм, — Лоренцо чуть поджал губы, хмурясь, — давай, маякни.

     — У меня кольца нет, — напомнил осторожно Акио.

     — Не беда, потом его получишь, если захочешь, конечно. Ты же умеешь импульсы пускать. Лошади это чувствуют.

     Охотник расслабился, закрыл глаза. Он привык всегда гасить собственные силы, чтобы особенно не выделяться: за него это отлично делала метка на лице, источающая силы Господина. Отпустив преграды, юноша позволил силам выплеснуться вокруг себя, взял их под контроль и снова выпустил. Потоки были мощными, прерывистыми, и не заметил бы их только последний дурак. Через несколько секунд раздалось гневное ржание, мягкую землю взрыли копыта, и Акио открыл глаза. Серая, крапчатая и тонконогая, она неслась на него, как на таран, явно вознамерившись затоптать насмерть.

     — Не-е-ет, — простонал Минор, торопливо делая несколько шагов назад.

     Артемис скривил губы в улыбке, а затем прыгнул ей навстречу, обхватив одной рукой за шею и закинув ногу на мускулистую спину. Удар оказался сильнее, чем Акио ожидал, лицо его скривилось от боли, но он и не думал отпускать гневную кобылицу.

     — Слезай с неё, идиот! — заорал Минор, выхватывая кнут. — Убьёт же!

     Ответить Охотник не мог: на спине лошади его бросало то вверх, то вбок, и приходилось держаться всеми силами, чтобы не улететь прочь. Дыхание из него она выбивала только так, но он намертво вцепился в пепельную гриву и сжал крутые бока коленями. Кобыла хрипела, сипела, даже рычала, но продолжала упорно выплясывать так, что голова кружилась, а к горлу подкатывал ком тошноты. Он был уверен, что сможет справиться, и вскоре лошадь утомилась, прыжки и скачки её стали вялыми, и Артемис смог, наконец, вцепиться в её яростный разум. Каким-то нутром он знал, что надо делать и как: возможно, инстинкты, возможно, желание остаться с целыми костями. Слияние проходило тяжело, лошадь словно сопротивлялась и давала отпор, отталкивая от себя наглого человечишку. Но затем смирилась и открылась ему навстречу. Акио растёкся по её спине, содрогаясь от беззвучного смеха, затем потрепал гриву. Лошадь зло клацнула зубами в его сторону, скосив жёлтый глаз.

     — Ты сумасшедший, — уверенным тоном объявил Лоренцо, и кнут его смотался, до того угрожающе пощёлкав. — Из тебя бы вышел великолепный дрессировщик, Акио.

     — Я знаю, — ухмыльнулся Охотник, тряхнув шевелюрой и осмелившись сесть ровно. Дыхание постепенно возвращалось к нему, яйца и задница не обещали перестать болеть так скоро, и юноша время от времени недовольно морщился. — Ладно, поехали, куда там надо.

     — Сначала седло и уздечка. Ехать прилично, — качнул головой Минор, а затем двинулся прямо через луг.

     Его конь покорно шагал рядом, а вот лошадь Артемиса не переставала пытаться скинуть наездника, взбрыкивала, вдруг срывалась на галоп и закладывала резкие повороты. Дрессировщик и его скакун наблюдали за этим с крайне философским видом. На окраине луга приютился дом конюхов, там же хранился и инвентарь. В прохладном помещении чего только не было: и попоны, и подпруги, сёдла, уздечки, в том числе и доспехи, шоры, — словом, зайдя сюда, Акио слегка растерялся и не знал, за что хвататься в первую очередь. Молодой конюший, бойкий мальчишка с мышиного цвета волосами, немедленно подскочил к ним. Вёрткий, хрупкий, в сторону Минора он недвузначно стрелял глазками, но дрессировщик даже в лице не поменялся.

     — А вас я впервые вижу, — отчаявшись добиться внимания от Лоренцо, окинул мальчик взглядом альбиноса. Тонкие бровки, тщательно выщипанные, как у девицы, поползли к переносице, на лбу появилась морщинка.

     — Так я здесь впервые, — просто пожал плечами Артемис, оглядывая экипировку со всё возрастающим азартом. — У вас здесь какие-то особенные правила на этот счёт?

     — Мне нужна ваша карта, — деловым тоном объявил мальчик, вскинув подбородок.

     Акио с непониманием вздёрнул брови, затем покосился на Лоренцо. Тот хлопнул себя по лбу и извлёк из внутреннего нагрудного кармана абсолютно чёрную тонкую базальтовую пластину. По размеру она походила на карту Таро, но написано на ней ничего не было. По крайней мере, так показалось Акио на первый взгляд. Приглядевшись, он смог различить ауру, которая мягко рябила и словно бы укладывалась в символы.

     — Какой-то паспорт чернокнижника? — полюбопытствовал он, немедленно сунув свой нос туда, куда не просили. — Ничего себе! Тебе четыреста двадцать три года?! Ого, ты в двух академиях учился… Сколько? Шестьдесят лет? Сколько раз ты на второй год оставался?

     — Потише, лис, — ухмыльнулся дрессировщик, пихнув ладонью лицо Артемиса в сторону. — Запиши всё на меня, Филипп, — обратился он к конюшему.

     Тот поджал губы, а затем всё же принял карту в руки и двинулся к углу, заваленному бумагами. Не было ни стола, ни стула, просто куча разрозненных книг и свитков, писем, валяющихся в полном беспорядке. Из-под самого низа мальчик, пыхтя, вытащил гроссбух, а затем устроился с ним на полу. Акио с неподдельным любопытством наблюдал за тем, как тот перелистывает тёмные страницы, а затем открывает последнюю, тронутую белыми чернилами. Карта Минора медленно поднялась в воздух, зависла над раскрытой книгой в десяти сантиметрах. Раздался мелодичный перезвон, глаза Филиппа почернели полностью.

     — Медиум, — пояснил Лоренцо шёпотом, содрогнувшись всем телом. — Редкая штучка. Способны читать ауры, связывать, разбивать. Но по большей части совершенно бесполезны. Зато раритет.

     — Как ночные чтецы? — забросил удочку Охотник и был неприятно удивлён реакцией.

     Лоренцо шарахнулся от него как от прокажённого, лицо его побелело, и это было не что иное, как страх. Даже почти что священный ужас.

     — Тихо ты, не поминай их всуе! — зашипел он, затравленно оглядываясь по сторонам, точно кто-то из чтецов мог вдруг объявиться. Дрессировщика трясло так, что это было видно невооружённым глазом. — Увядание тебе в цвете жизни, мальчик, кто тебя учил такому?! Вроде бы Акио, а ведёшь себя как уличный бродяжка.

     — Я и есть уличный бродяжка с нелестной фамилией, от которой все шугаются и шепчутся, — буркнул Охотник, скрестив на груди руки. — Что я не так сказал? Почему ты их так боишься?

     Чернокнижник цыкнул на него, а затем перевёл взгляд на Филиппа. Тот вышел из транса, поднялся на ноги:

     — Всё занесено в книгу, у вас бесплатная неделя пользования экипировкой. Затем за каждый день и элемент, взятый вами, будет накапливаться по одному золотому. Когда сумма дойдёт до пятисот золотых, мы будем вынуждены забрать всё силой.

     — Миленько, — фыркнул Артемис, а затем двинулся к ближайшей стойке.

     Закинул на плечо подпругу и седло, взял уздечку, но тем и ограничился. Лоренцо окинул его странным взглядом, но решение одобрил. Не прошло и получаса, как они выехали за пределы территории Чёрного замка. Лошади шли лёгкой рысью, хотя кобыла Артемиса продолжала вскидываться в самый неподходящий момент. Но теперь, когда ноги были в стременах, а пальцы сжимали поводья, он чувствовал себя слегка спокойнее, пусть и ничуть не уютнее.

     — Я выбрал ей имя, — решил Артемис наконец прервав молчание. — Мундрие.

     — Оно что-то значит? — хмыкнул дрессировщик, не став разубеждать юношу или говорить ему о том, что у всех лошадей уже есть свои имена и не всадникам решать, как звать тех, кто позволил влезть себе на спину.

     — Гордыня*, — пояснил юноша и приподнял голову, уставившись перед собой.

     Утоптанная дорога в дождливую погоду наверняка превращалась в сплошную непроходимую кашу, а проезженные колеи только ухудшали положение. Но весна выдалась, на удивление, сухой и тёплой и теперь расцвечивала окружающий лес во все оттенки изумрудов и малахитов. Птицы перепархивали с ветки на ветку, мелкие зверьки прятались в корнях и тёмно-нефритовой траве. Жизнь царила за пределами замка, и после его тишины Артемис едва не оглох от их тихих шорохов и пения, то и дело морщился на едва различимый шелест. За его поведением дрессировщик наблюдал с любопытством, набивая табаком трубку и раздумывая над тем, в какое место лучше привести этого затравленного мальчишку. Откуда ему было знать, что он адаптируется ко всему как хамелеон, немедленно вливаясь в любое место, как рыба в воду?

     Когда лошади разогрели мышцы, их пустили лёгким галопом, затем вновь перевели на рысь, а после этого уже погнали, не жалея. Дорога рассыпалась на множество тропинок и таяла, пока не истлела совсем, покрывшись травой и впустив в древний лес. Несколько раз в его живом шуме Акио различал шаги, улавливал ауры и понимал, что это, возможно, часовые или же чужие разведчики. Но к всадникам никто не торопился наперерез, а вскоре вновь стали собираться тропинки, выныривая из-за могучих стволов, подобные белоснежным ланям. Мундрие разошлась, почувствовав возможность показать все свои достоинства, и Артемис её не одёргивал. Она держалась с жеребцом Лоренцо наравне, изредка пытаясь кусать его, но рыжий одёргивал голову и пренебрежительно фыркал.

     Широкий тракт, объятый тонкими светлыми деревцами с мелкими пронзительно-зелёными листьями, бежал вдоль узкой шумливой речушки. Далеко слева виднелись мрачные отроги хребта Гнездовья чёрных драконов. Когда-то они принадлежали исключительно им, и многие сотни тысяч лет назад в их глубине сияли подземные пещеры-дворцы. Те из крылатых ящеров, что овладели полиморфией, почитались королями, но не торопились вмешиваться в жизнь простых смертных и лишь наблюдали. В одних Гнездовьях жили не меньше ста особей, но со временем питаться им стало нечем, и повелители приняли решение: сильных отдавать людям-магам в услужение, а слабых оставлять для собственной кухни. Их численность резко упала, но драконы о том не заботились, увлечённые песнями ветра и камня, теплом и любовью Сердца мира. Они очнулись, когда стало слишком поздно: не способных к перевоплощению не осталось совершенно, кроме тех, что теперь служили людям. Затерялись крылатые среди смертных, изредка являя миру свою огненную суть, лишь в последнее тысячелетие рискнув вновь показаться всем на глаза.

     Несколько раз навстречу Артемису и Лоренцо попадались чернокнижники, спешащие обратно в замок, и с ними дрессировщик обменивался сухими кивками; Акио же наоборот ниже натягивал на лицо капюшон плаща болотного цвета. Богато украшенный тесьмой и подбитый внутри мягким серебристым мехом, с кучей кармашков — его Гилберт подарил фавориту, когда тот стал возвращаться из пещер, отчаянно хлюпая носом. Глубокий капюшон неплохо скрывал изуродованное лицо от прочих, и юноше того было вполне достаточно, но ровно до тех пор, пока они не достигли стен столицы. У́мбрэ звалась столицей чисто формально хотя бы потому, что её посещали так или иначе почти все жители Ифа́рэ. Здесь обыкновенно велись мирные переговоры между фракциями, и жители порой уставали отстраивать центр своего города, когда враждующие разносили его в пух и прах. Когда простые мирные жители подняли бунт и едва не разорвали дипломатов на куски, было принято решение перенести традиционное место встреч. В итоге новое пристанище для переговоров не нашли, и Повелители были вынуждены назначать друг другу свидания в собственных замках и укреплениях. Когда подобная практика была введена, Умбрэ вздохнула с облегчением, а вот фракции всерьёз задумались о том, хотят они переговоры или нет. А потому Артемис застал город в том чудесном состоянии, которое потом не единожды воспевали и приводили в пример: столица расширялась, разрасталась и украшалась, как девица перед первым свиданием, ещё не зная, чего она желает на самом деле. Предприимчивые и хваткие люди в первую же очередь облюбовали главную площадь, занимающую низину, где прежде вёлся не один кровавый бой. Более осторожные и осмотрительные предпочли обустроиться вокруг и не прогадали: после нескольких мощных наводнений от площади ничего не оставалось, и в конце концов было решено оставить всё как есть. Симпатичное озеро с медленно обрастающими тиной руинами как нельзя лучше украшало этот город.

     Мощёные булыжником мостовые разбегались прочь от Озёрной площади, сплетаясь в паутину. Некоторые из них, широкие, степенные, блуждали между особняков и таверн, являя собой лицо аристократии и зажиточных столичных снобов. Названия их всегда плавали с одного луча на другой, и порой случались сущие неразберихи между жителями. Назначая встречу на одной улице, они после находили себя в абсолютно ином месте. Поговаривали, будто используемые магами порталы истончают физическую реальность до того, что она начинает плыть и смещаться. Так это или нет, доказать до сих пор не удалось, но время от времени пропадали люди, а дома оказывались пустыми. Грешили и на наёмников, и на пожирателей душ, и на «проклятых болотников», но не пытались ворошить эти дела. Иные улочки были до того узки и невзрачны, что заглядывать на них рисковали только вооружённые и, главное, умеющие сражаться. В таких глухих и тёмных проулках обустроились воришки и мелкие рыбёшки куда более утончённого мира, чем облачённые в светлые доспехи дипломатии политики. Здесь правила бал гильдия Воров, которые предпочитали монете плату кровью. Конечно, от золота убийцы не отказывались и вряд ли бы согласились хоть пальцем пошевелить за просто так. Однако же заносили клинки, мечи, топоры и прочие любопытные орудия не ради мелкой мести. Их звали наёмниками и головорезами, путая любителей помахать кулаками и нажиться на чужой проблеме с теми, кто принимал правила игры. Охотник знал их как никто другой, пусть и не подозревал о том.

     Во-первых, если ты взялся за убийство, будь добр сделать всё так, чтобы вампир клык не подточил. Коли же не хватает мастерства, ступай учиться к пьяным продажным мечам.

     Во-вторых, жизнь — высшая ценность. Возможно, в этом видится фарс, но гильдия Воров прекрасно понимает, что за убийство никого не погладят по голове, а кому-то это принесёт горе. Так что, если тебе в руки попал контракт с красной тесьмой, то не стоит измываться над тем, чьё имя там указано. Подари быструю лёгкую смерть.

     Отсюда же вытекает и третье правило: стоит даже провести с жертвой увеселительный вечер. Разговоры, прогулки, вино, секс — любой член гильдии должен уметь вести светскую беседу и быть непринуждённым. Естественность, искренность, искушённость. Те, кто может позволить себе таких Воров, должны здорово опасаться, что однажды встретятся с трепетной леди, которая перережет горло, не переставая улыбаться и кокетливо обмахиваться веером.

     Четвёртое правило гласит: «Если же Клиент заранее знает о своей участи, не стоит расшаркиваться. Бог Смерти вам в помощь». Каждый участник гильдии всегда расшифровывал эту туманную подсказку по-своему. Кто-то вламывался в дом и коротким взмахом обрывал жизнь. Кто-то объявлял поединок, и тогда обыватели могли наблюдать красочные бои. Победитель получал в награду жизнь и собственность проигравшего. Бывало и такое, что Вор терпел поражение, и заказанный Клиент внезапно становился счастливым обладателем дополнительной усадьбы, хозяйства, а то и жены.

     Никаких имён. Правило, конечно, жёсткое, но его выполняли только на своё усмотрение. Некоторые же находили в этом особую прелесть или же романтику, примеряя к себе прозвища и клички, пока какая-нибудь не прилипала намертво. Обычно все знали друг друга в лицо, по имени, общались и за пределами гильдии, однако же никому вне этого круга не рассказывали друг о друге. Так сказать воровская солидарность. Конечно, случалось и такое, что один из высокопоставленных магов обнаруживал, что пойман на крючок, и успевал изловить наглеца, решившего на него покуситься. И благо, если просто убивал его, а не пытался влезть в память, чтобы затем устроить облаву. Редкие случаи, когда такое всё же происходило, считались чёрными временами для гильдии.

     Воры высоко ценят собственную честь и своеобразную преданность. Тех, кто принимал плату со стороны, чтобы избавиться ещё от кого-нибудь, или же вдруг кардинально менял направление в сторону заказчика, казнили. Это не всегда означало смерть, но лучше бы её. С изменщика вполне могли сорвать лицо до костей, напоив перед этим алхимическим снадобьем регенерации. Мясо нарастало, а вот кожа — не всегда. Иногда таких лишали кистей или же ступней, а то и всего разом. Но суровое наказание, гарантированное каждому отступнику, не всегда способно остановить особо алчных любителей богатств.

     И, наконец, никакой политики на территории гильдии Воров. С этим всегда было труднее всего, потому как нередко сталкивались представители враждующих фракций. Высшим проявлением разумности Вора считалось дружеское отношение с коллегой и взаимоуважение, даже если их Повелители и воюют между собой. Именно поэтому не каждый мог получать контракты, не каждому доверяли.

     Но все эти тонкости Артемису лишь предстояло узнать, пусть он понимал их и без бумажного свода. Возле ворот их встретило двое изнывающих от скуки стражников в тяжёлых доспехах, с алебардами, а потому они искренне обрадовались путникам.

     — Лоренцо, давно не виделись! — прогрохотало из-за забрала, и чернокнижник ухмыльнулся, спешился, затем приблизился к консервной банке и обменялся рукопожатиями. — Какими судьбами, парниша?

     — Да вот, решил после работы отдохнуть. От самого Чёрного замка ехали, чтобы у вас побузить.

     — Ты давай, особо не буянь! В прошлый раз нам пришлось тебя прогонять, — проворчал второй, тоже пожав руку дрессировщику. — Опять кому-нибудь спину испоганишь, дрянной мальчишка?

     — Так уж прогонять, — осклабился Минор. — Когда вы спохватились, я уже на полпути к дому был. Ладно, некогда болтать. Времени в обрез. Вот, держите.

     — А этот кто? — неприветливо буркнул второй страж, покосившись на молчаливого Артемиса, что сидел в седле, низко опустив голову. — Неприятный какой-то тип.

     — Он со мной, не беспокойтесь, — широко улыбнулся Лоренцо, хоть и начал слегка нервничать. — Ручаюсь за него.

     — Ты же знаешь, не можем пропустить, если карты нет, — развёл руками первый.

     Тихо вздохнув, Акио скинул капюшон с головы, тряхнув шевелюрой. Белые волосы разметались по плечам, открывая взглядам строгое бледное лицо, перечёркнутое чёрным шрамом. Тот будто зажил собственной жизнью: тень расползалась по венам, левый глаз юноши наполнился аметистовым сиянием.

     — А так? — ледяным тоном уточнил Охотник, не сводя взгляда с примолкшего шлема.

     — Так бы и сказали, что от господина Найтгеста! — сдали на попятный стражи и рванулись в стороны, чтобы поднять ворота.

     Артемис вернул капюшон на голову, но не стал скрывать свой позор. Лицо вновь выглядело, как и обычно, янтарь глаз лукаво засиял в тёплом весеннем солнце. Тонкая чёрная линия замерла и казалась самой безобидной грязью. В тот день Акио от всей души наслаждался видом двух- и трёхэтажных домов, вглядывался в вывески и, самое главное, лица. О, кого здесь только не было! Глаза Охотника разбегались в стороны, и он придерживал Мундрие, чтобы не срывалась на рысь. Ауры пестрили силами так, как не было и в лучшем из самородков его мира. Нет, здесь каждый сиял совершенно особенно, и у юноши органы скручивало от немого восторга. Не сразу ему удалось заставить себя смотреть не на них, а на их счастливых обладателей. Сердце его заколотилось в безумном ритме. Теперь он не казался самому себе белой вороной, теперь он понимал, что вписывается в эту картину естественно и просто. Ему лишь предстояло привыкнуть к пышным и старомодным одеждам, к тростям, саблям на поясах, к тому, что бывают люди выше его, что белые волосы здесь такая же обыденность, как зажечь свечу одним мановением мысли или же отправить в полёт стрекочущую молнию. Впервые за свою жизнь Артемис почувствовал себя дома. Он вертел головой из стороны в сторону, провожая взглядом чинные пары, идущие рука об руку. Богатые платья не пестрили и будто перекликались между собой, как цветы на лугу; строгие жакеты мужчин подчёркивали их; а те же, кто предпочитал скрывать себя плащами, не вызывали подозрений и смешков, на них даже не думали начинать коситься с предубеждением. Пахнуло травами и алкоголем, свежим хлебом, запечённым мясом и картофелем. Артемис повёл носом, улавливая аромат, а затем радостно расхохотался. Смех его пронзительно пронёсся по шумной улице, и никто даже не подумал обернуться на него или цыкнуть. Акио был дома.

     Лоренцо наблюдал за этим с затаённой улыбкой, весело попыхивая трубкой и довольно щурясь. Что бы там этот юноша ни пережил в прошлом, сейчас его аура сияла счастьем и спокойствием да так, что приходилось тщательно щуриться. Надо будет подсказать Гилберту почаще выводить фаворита в свет, ведь невооружённым глазом видно, как ему это по душе. Мимо простучала колёсами карета, и Акио жадно уставился ей вслед. Руки его дрогнули, явно собираясь хлестнуть лошадь и отправиться вдогонку, но Охотник удержался.

     — Есть здесь местечко, его все любят, — выдернул Артемиса из наблюдения Минор, и юноша уставился на него потерянно и с непониманием, успев позабыть о том, что он здесь не один. — «Старая преисподняя». Я бы даже сказал древняя. Ещё мой прапрадед видел, как её строили. А это было очень и очень давно.

     Акио кивнул, но, похоже, даже не услышал, что ему сказали. Они остановили лошадей возле масштабного двухэтажного здания, выстроенного из тёмного дерева. Красная черепица пологой крыши на закатах и рассветах могла бы сиять, будто облитая кровью. К ним немедленно подбежала бойкая девочка и увела лошадей на конюшню. Преодолев три ступени, они оказались на широком каменном крыльце, обнесённом коваными перилами. Массивная дверь с кольцом охотно поддалась и отворилась, выпустив наружу жаркий пьяный воздух и шум разговоров. Артемис рванул вперёд первым, и Лоренцу пришлось поторопиться за ним следом, чтобы не упустить из вида и не дать вляпаться в неприятности. В это время суток в трактире было более-менее спокойно: завсегдатаи-забулдыги ютились по углам, стараясь особо не мешаться; более чинные гости располагались по центру полутёмного зала, пронизанного густым дымом и алкогольными парами. Четырёхметровый потолок поддерживали деревянные резные колонны, испещрённые драконами, змеями и дьяволами. Они бежали снизу вверх по спирали и будто бы двигались. У дальней стены вытянулась громоздкая стойка, за которой возвышался полный усатый, но лысый мужчина. Мясистые красные руки его до локтей скрывала некогда белая рубашка, жилет на нём трещал по швам и из последних сил держался на двух пуговицах, едва ли предназначенных для того, чтобы сдерживать огромный живот. Круглое лицо меж тем было вполне себе живым, а сам толстяк оказался весьма подвижным.

     Лоренцо махнул ему рукой, на что трактирщик в ответ пригрозил кулаком. Гости устроились за одним из столиков в более скрытой тьмой части зала. Окна выглядели так, словно их щедро поливали кровью, и всего три светляка порхало под потолком, скудно разгоняя красный полумрак. Крепко сколоченные столы ещё не успели замызгаться после уборки, но к вечеру опять должны были запачкаться жиром и едой. К ним неспешно подплыла девушка в простоватом, но зато коротком платье с глубоким вырезом. Артемис поглядел на неё с лёгким пренебрежением, но быстро спрятал взгляд в толстенной книге меню. Стилизованная, она выглядела так, будто её писали кровью, не иначе. Впрочем, Акио не был уверен в том, что всё происходило по-другому, ведь всё вокруг так и кричало об этом.

     — Раки, рулька и старый добрый эль из Преисподней, — посоветовал ему Лоренцо, и Охотник решил, что подробным изучением талмуда займётся в другой день. — Ты не пожалеешь, Арти, поверь мне на слово. Такое сочное мясо и такой эль ты никогда не пробовал!

     Официантка, выслушав эту речь и мельком глянув на незнакомого посетителя, торопливо убралась. Её подхлёстывало знание того, что Минор весьма и весьма щедр. Подавая пример, Лоренцо скинул с себя плащ и перекинул через спинку скамьи, на которой расслабленно раскинулся. Артемис некоторое время медлил, затем пальцы его поддели серебряную фибулу с золотым топазом на воротнике, и плащ его стёк по спине, оставшись лежать полукругом рядом с бёдрами.

     — Ну, давай, рассказывай, — потребовал Лоренцо, растянувшись на столе и подперев подбородок ладонью.

     — Что? — альбинос передёрнул плечами и неловко положил руки на стол, оглядывая потолочные балки, увешанные сушёными травами.

     — Да брось. Какая кошка между тобой и Гилбертом пробежала? — ввернул недавно услышанную от Акио фразу дрессировщик. — Как неродные.

     — Мы неродные, — прошипел юноша, вперив в чернокнижника взгляд. — Если для тебя родство — держать на поводке кого-либо, то мне тебя очень жаль.

     — Можно подумать, он тебе не по нраву, — отмахнулся от бурного возмущения Минор, неторопливо набивая табаком трубку. — Да за такого любовника кто угодно отдаст собственную душу. А он тебя приютил, осыпает дарами.

     — Перед этим он разрушил всю мою жизнь. Уничтожил всё, ради чего я просыпался и дышал. — Взгляд янтарных глаз Артемиса стал холодным, колючим. Губы сжались в белую линию, а тонкие крылья носа гневно дрогнули. — Посмел назваться моим хозяином, поставил эту уродливую метку.

     — Можно подумать, всё так плохо, — уже не слишком уверенно продолжил Лоренцо.

     Юноша отвернулся от него, уставившись на разносчицу.

❃ ❃ ❃

     В библиотеке царило удивительное оживление: наконец-то наступила весна, а это означало, что самое время начать точить мечи и готовиться к очередной войне. Конечно, всё было не настолько плохо, однако требовалось прокладывать новые торговые пути, а тут понятно каждому, что без крови не обойтись. Чернокнижники собирались не слишком охотно, являлись расслабленно и неторопливо, занимая свои места и устраиваясь с особым комфортом. Кто-то догадался вызвать прислугу и потребовать вино: после зимнего застоя разговор предстоял долгий, интересный, а к удовольствию и любопытству многих Господин выглядел неприлично довольным. Аметисты его глаз пылали, искры магии в них так и вспыхивали, завораживая. Чёрный шёлк его волос был собран на затылке бархатной бардовой лентой в тугой хвост. Кипенная рубашка подчёркивала бледность его лица. Плащ его покоился на высокой спинке кресла, в котором Гилберт восседал, закинув ногу на ногу. В общем и целом, он выглядел сытым и весьма миролюбивым хищником, и как никогда походил на своего деда — Сириуса IV, чей портрет висел у него за спиной. Наконец сборы были завершены, и Найтгест начал свою речь: сперва поздоровался со всеми, поблагодарил за прибытие, насторожив своей вежливостью. Он прервался, когда слуги стали разносить вино, а продолжил, лишь стоило последнему из них покинуть библиотеку.

     — Коли мы, наконец, все здесь, следует обсудить планы на ближайшее будущее, — промурлыкал Гилберт, слегка покачивая бокал в руке и наслаждаясь несколько растерянными выражениями лиц своих подданных. — Элементалисты на востоке уже начали действовать и захватили одну из наших золотоносных шахт, ввели войска, и вот, там уже невозможно дышать от их стихийной магии. Их надо выкинуть оттуда. Лиам.

     Мужчина в тёмном лёгком доспехе приподнял бокал и изогнул бледные губы в подобии улыбки. Светло-русые волосы его привольно разметались по плечам, скрытым плащом, обрамляя хищное вытянутое лицо до того худое, что кожа казалась прозрачной.

     — Если вы не возражаете, Господин, — начал он, как только отпил вино из бокала, — я бы взял с собой Та́мику и Оскара.

     — Никак нет, — спокойно отрезал чернокнижник, с удовольствием наблюдая за тем, как нахмурился Лиам. — Тамика нужна мне для иных задач, в частности, в Вуали. Но Вилджо́ можешь взять с собой. Надо же будет вам чем-то сносить стены.

     Проглотив эту насмешку, Лиам изобразил подчинение и кивнул, снова приподняв бокал.

     — После совещания спуститесь в подземелья к хищникам, выясните, какие из них готовы к бою. Самых опытных отзывайте с собой, иных оставьте, — продолжил Найтгест, обводя взглядом присутствующих. Библиотека будто наполнилась огромной стаей чёрных ворон. — Зепфинохо́р, ты поедешь с дипломатами к болотникам: нужно обновить соглашение между нами. Позволяю взять их за глотки.

     Женщина в чёрном плаще с алой подкладкой покорно кивнула, слегка постучав ногтями по подлокотнику кресла. Гилберт хотел было продолжить, но взгляд его привлекла тихо приоткрывшаяся дверь. В библиотеку скользнул тонкий силуэт и почти сразу метнулся к стеллажам, торопясь спрятаться среди них.

     — Арти, ты куда-то спешишь? — ласково окликнул вошедшего Найтгест, и тот замер, уложив руку на полку.

     Человек вышел из тени, остановился, опустив взгляд на собственные ноги. Белоснежные волосы были немного растрёпанными, как если бы юноша прямо из постели направился сюда. Туника оголяла его выделяющиеся ключицы и лебяжью шею, сплошь и рядом покрытую синяками, засосами, кровавыми следами от клыков. Тёмные облегающие брюки были заправлены в высокие сапоги со шнуровкой. Бинты перехватывали его лицо, кое-где на них проступила кровь.

     — Иди сюда, — уже не так мягко, с лёгким намёком на приказ в голосе произнёс Найтгест, и Артемис, поколебавшись пару секунд, двинулся мимо чернокнижников к своему господину.

     Те провожали его полными любопытства взглядами, некоторые смотрели с непониманием, Лиам и вовсе приподнялся в кресле, затем уставился на Гилберта как на сумасшедшего.

     — Господа, позвольте вам, наконец, явить, — растянув губы в хищной улыбке, Гилберт поднялся со своего места, обнимая Акио за талию и крепко прижимая к себе, — Артемис Акио. — После поднявшейся волны шепотков, он добавил: — Младший. Загадка с исчезновениями наших людей нашла свой ответ. Познакомьтесь с тем, кто убивал ваших коллег.

     Довольный произведённым фурором, Найтгест опустился обратно в кресло и выжидающе глянул на своего фаворита. Единственный открытый сейчас глаз был наполнен жгучей ненавистью, губы были сведены в тонкую линию.

     — Чего ты ждёшь? — ласково поинтересовался Найтгест, проведя ладонью по бедру Акио. — Садись.

     Прикусив губу, Артемис осторожно, точно опускался в лаву, присел на колено к Гилберту спиной к нему.

     — Не так, — тихо прошипел мужчина и слегка развёл бёдра. Акио напрягся, затем медленно обернулся и опустился на его колено, оседлав, тут же крепко зажмурившись. Довольно хмыкнув, Гилберт приобнял фаворита за талию и тесно притянул к себе, заставляя прижаться, уткнуться лицом в собственное плечо. Он с удовольствием вслушивался в напряжённое сбитое дыхание Артемиса и его едва слышные, судорожные вздохи, когда он приподнимал колено, надавливая им между ног любовнику. — Итак, — словно ничего этого не происходило, заговорил Найтгест, подняв взгляд на чернокнижников, — также следует понять, что за излишняя активность оборотней. Их владыка слишком часто начинает стычки с тёмными эльфами, и мне это абсолютно не по вкусу. Люук, возьми с собой За́уэра и поезжайте к господину де’Мос. Поглядим, что он может нам сказать в своё обеливание. Как заключите соглашение, возьмите у него десяток бутылок вина. — Беловолосый оборотень с улыбкой кивнул и мурлыкнул, оборачиваясь к своему напарнику и продолжая прерванный негромкий разговор. — Тамика, найди себе спутников и сегодня же выезжай в Вуаль: некроманты слишком затихли, а нам необходимо их немедленное пополнение для схватки с элементалистами. Попинай своего племянника, пусть наладит связь с Инферно и в тот же час отчитается мне. Айли, ты отбываешь со мной в Белый замок. Всем остальным — назначиться между цитаделями и начать подготовку к наступлению. Совет окончен.

     Все зашевелились, зашуршали плащами, поднимаясь со своих мест и удаляясь из библиотеки. Осталось лишь трое: Лиам, чернокожая девушка с алыми глазами и высокий лысый мужчина, похожий на свирепого медведя.

     — Лиам, Вилджо, Тамика, — мягко улыбнулся чернокнижник, поглаживая напряжённого Артемиса по спине и ягодицам — с особым усердием, — в чём дело?

     — Где ты его взял? — смерив подрагивающие плечи Акио любопытным взглядом, поинтересовался Лиам. — И знает ли Господин об этом?

     — Конечно знает, — нервно дёрнул плечом, за которое его укусил Артемис, Гилберт. — Он помог мне в поисках. Это всё? Я бы хотел заняться своими делами.

     — Собираешься сделать себе цепную собачку, Гил? Помнится, твой дед поплатился за такое тщеславие, — проворковала девушка, как-то неуловимо оказавшаяся за его спиной. Она протянула руку и приподняла голову Акио за подбородок. На лице его выступил румянец, губы покраснели от того, как он их яростно кусал. — Какой экземпляр! Чистый, сильный! Не хочешь отдать его мне, когда закончишь с ним?

     — А с чего ты взяла, что я с ним думаю заканчивать? — в голос чернокнижника прокрался холод зимней вьюги, он схватил вампиршу за кисть и крепко сжал её. — Кто позволил тебе его касаться, Тамика?

     — Какие мы нервные, — удивлённо вскинула брови она, второй рукой пробегаясь по волосам Гилберта. — Но я всё ещё заинтересована тобой, малыш, не ревнуй.

     Ловко высвободив руку из хватки Господина, она махнула мужчинам, призывая их на выход. И стоило библиотеке опустеть, как Гилберт мигом поднялся, подхватывая Артемиса прямо под ягодицы и направляясь со своей ношей к длинному отполированному столу. Опрокинув на него Акио, чернокнижник склонился к и без того повреждённой шее и выпустил клыки.

     — О чём они говорили? — силясь хоть как-то отдалить неминуемое, спросил Акио. — Что за «Господин»?

     — Тебя это не касается, — резче обычного отозвался Найтгест. У него была привычка рассказывать Артемису обо всём, он охотно отвечал на все его вопросы, но сейчас словно заледенел.

     Найдя чистое место на шее, Гилберт медленно погрузил в него клыки, и тело под ним крупно задрожало, руки Акио метнулись к крепкой спине. С губ Артемиса сорвался хриплый напряжённый стон, он впился пальцами в плащ Гилберта, выгнулся под ним. Утолив свою жажду, Найтгест неторопливо отстранился, с ухмылкой смотря на мелко дрожащего любовника. Глаза альбиноса были прикрыты, ресницы едва заметно трепетали, раскрытые губы влажно маняще поблескивали в бледном свете. Выпрямившись, Найтгест щёлкнул пряжкой ремня, и Акио вздрогнул от этого звука, как от удара кнута. Он приоткрыл глаза, мутным взглядом оглядывая мужчину перед собой и невольно чувствуя искры желания в собственной крови: вампирский афродизиак действовал быстро, и всякий контроль исчезал. Понимая, к чему всё идёт, он медленно приподнялся и сполз со стола, под довольным взглядом чернокнижника опускаясь перед ним на колени. Процедура была унизительна, Артемису хотелось вопить в голос от негодования, но сил не было после ночной вспышки Гилберта. Он попытался покончить с собой, воспользовавшись тем, что хранитель потерял контроль, и был на этом пойман. Теперь руки болели, кости Найтгест срастил, но не до конца, позволяя фавориту чувствовать отголоски своего гнева. Медленно высвободив плоть мужчины из плена ткани, Акио плотно зажмурился, перебарывая желание до крови вцепиться зубами в возбуждённый орган. Приоткрыл губы, впуская в себя горячее естество, вздрагивая от каждого прикосновения чернокнижника. Он смотрел на это с едва заметной, довольной усмешкой, запуская пальцы в волосы альбиноса, перебирая их, наслаждаясь шёлком под ладонями. Артемис слишком торопился, старался доставить удовольствие и наконец сбежать в дебри библиотеки, но такой расклад не устраивал Гилберта. Тем более если учитывать, что от чрезмерных стараний швы на лице юноши разошлись и теперь кровили. Мягко отстранив от себя любовника, он приподнял его лицо за подбородок, вглядываясь в пустые от страха и афродизиака глаза. Не такого Артемиса он желал видеть с собой, не такое выражение лица пленило его сердце.

     — Ты сделал себе хуже, — холодно обронил он, поднимая Акио с пола.

     Но ноги его не держали, колени тщательно пытались согнуться, крупная дрожь сотрясала тело Охотника. Вернув брюки на положенное им место, затянув ремень, Найтгест поднял Артемиса на руки, глядя, как он тут же, запрокидывая назад голову, впивается пальцами в его плечи, приоткрывает губы в безмолвных сладостных стонах нетерпения. Вот только желание его было фальшивым. Гилберт медленно склонился к изуродованной шее и снова запустил в неё клыки, забирая собственный «яд» и возвращая мысли Артемиса на положенное им место. Фаворит на миг напряжённо выгнулся, засипел, а после обмяк на сильных руках. Качнув головой, он вышел из библиотеки и, поднявшись на этаж выше, вскоре зашёл в собственный кабинет. Там он усадил в соседнее со своим кресло Артемиса, медленно снял с его лица повязки. Щека его, рассечённая от уголка глаза до основания челюсти, покраснела, опухла, а швы гноились. И в ещё совсем свежей ране ворочалась тьма, часть его собственной тени. Гилберт никогда не был силён ни в медицине, ни в красноречии, но попытки овладеть этими сложными искусствами всё же имели место быть. С кончиков пальцев сорвались крохотные искры, напоённые аметистовым свечением, заскользили по ране, а затем, узнав тень хозяина, споро заплясали под кожей, изгоняя боль. Краснота и опухлость медленно сошли на нет, но на этом целительство было окончено. Если этот строптивый мальчик хочет, чтобы всё заросло, то должен сам этому способствовать, а не надеяться на сомнительных спутников прямиком из Пустоты. Заменив бинты, чернокнижник опустился в рабочее кресло и занялся своей непосредственной работой: проверял доклады, выписывал приказы, распоряжения, — в общем, делал всё то, что ненавидел более всего. По его мнению, Господин должен как минимум находиться со своими людьми, сражаться в первых рядах. А он со своей магией протирает штаны в кабинете, потому что старейшины ещё не решили, что им дороже — мир или правила. «У тебя нет наследника или преемника!» — вопили они в один голос. Хотелось бы ему, чтобы они попробовали уломать его фаворита хоть на что-то, не то что на женитьбу и ребёнка. Бормоча себе под нос яростные проклятия, Гилберт быстро и резко скользил чернильным кончиком пера по пергаменту: почерк у него был угловатый, узкий, несколько грубый, но никто ничего против этого не говорил. Да и куда им!

     Заработавшись, он и не услышал, как в соседнем кресле едва пошевелился Акио. Артемис задышал чаще, приоткрыл всё ещё мутные глаза и с удивлением обнаружил, что его вовсе не насилуют во все доступные отверстия, да и ни следа афродизиака он не чувствовал. Рубец больше не болел, точнее, уже не сводил с ума своими воплями при каждом мимолётном движении губ. Чернокнижник сидел совсем близко, несколько близоруко склонившись над свитками. Перо в его руке торопливо поскрипывало, выводя символы на тёмном как ночь пергаменте. Чернила тускло вспыхивали и белоснежными пылинками отпечатывались на нём. С губ Найтгеста срывались беспрестанные ругательства всякий раз, как он брал в руки очередной свиток и разворачивал его. Глядя на его пальцы, на профиль, на изгиб губ, Артемис не мог думать о чём-то другом, и это выводило из себя. Пока Гилберта не было рядом, жизнь начинала казаться адом, но только он показывался на глаза, как в голове образовывалась пустота. И лишь стоило Найтгесту заговорить, ехидно сощуривая один глаз и приподняв бровь, как заскорузлая ненависть поднималась в груди. Когда жизнь наладилась, когда Акио только поверил, что счастье есть, как явился он. Сломал всё то, что Артемис так кропотливо строил. Но сейчас Акио было не до того. Он смотрел на губы мужчины и вспоминал их на собственной коже, прикосновение клыков к артерии, почти ощущал его ладони на своих бёдрах. Жар распространился по телу лукаво, незаметно, и вот Акио уже чувствовал, как мурашки бегут по телу и завязываются в паху тугим, мучительным желанием. С трудом проглотив ком, вставший в горле, он медленно поднялся со своего места, сделал неуверенный шаг к столу и коснулся его кончиками пальцев. Он помнил, что чернокнижник не любит, когда его отвлекают от работы, пусть и такой нудной, как разбирательство с кипой бумаг. Однако желание было так возмутительно сильно! Только когда Артемис присел на край стола, Найтгест заметил его, выпрямился и отложил перо. Не дождавшись чего-либо от фаворита, он в свойственной ему манере изломил левую бровь:

     — Да?

     — Я, — Артемис запнулся и поглядел в другую сторону. Бархат губ Найтгеста, его прикосновения оживали в памяти.

     — В чём дело, Артемис? — Найтгест едва заметно улыбнулся. — Ты что-то хотел?

     — Да, — тихо пробормотал Охотник, впрочем, весьма смущённым образом.

     — Я само внимание.

     Акио вдохнул поглубже, но так и не смог выдавить из себя ни звука, но вместо того встал на ноги, обогнул стол и приблизился к брюнету, затем медленно опустился на его колени. Под несколько удивлённым взглядом вампира он потянулся, обвил руками его шею, тихо проговорил возле его уха:

     — Я хочу тебя, Гилберт. Безумно.

     Сказать, что Найтгест удивился — ничего не сказать: чтобы не поднять брови, он приложил столько сил, сколько в последний раз прикладывал пару лет назад, чтобы не убить этого самого альбиноса, когда узнал о его делах с изгнанниками. Но чернокнижник понимал, что сейчас Артемис находится в щекотливом положении. Вряд ли он воспылал внезапной любовью, зато искренне признал, что испытывает желание, а может, это оно его испытывает всеми силами. Найтгест не стал говорить что-то по этому поводу, но, откинувшись на спинку кресла, слегка приподнял вторую бровь, не переставая чуть улыбаться. Поглядев на эту лукавую усмешку, Акио вспыхнул, поджал губы, а затем, нахмурившись, сам подался вперёд, обхватив ладонями лицо мужчины и прижавшись к его губами собственными. Ему казалось, что чародей придумал новую пытку и теперь пробует её. Но в этот момент Гилберт отозвался, запустил пальцы в волосы юноши, притискивая его к себе. Акио знал, что потом будет ненавидеть себя, корить, но сейчас ему было всё равно. И всё же Гилберт не выдержал и, когда юноша прервал поцелуй, лукаво и тихо проговорил:

     — Ты же знаешь, что я не люблю, когда меня отвлекают от дел.

     — Знаю, — с придыханием отозвался он, — и мне плевать. Так глубоко плевать.

     Найтгест ничего не сказал на это, но ехидно сощурился, всем своим видом говоря: «Плевать-то тебе может быть как угодно глубоко, но я не упущу возможность напомнить тебе об этом». И, пусть Артемис дрожал от желания, пусть в груди ещё ворочалась холодная ненависть, он чувствовал себя на удивление уместно, правильно, когда прикасался к этому мужчине. Плащ чернокнижника быстро покинул его плечи, следом отправилась и рубашка, вот только Акио никак не мог вспомнить, когда же сам оказался раздетым. Найтгест метнулся вперёд, опрокидывая любовника на стол, единым движением сметая с него все документы, что ещё пару минут назад казались такими важными. Сейчас это были лишь бумаги, меркнущие перед его фаворитом, раскинувшимся на столе в истинном порыве страсти. Он дрожал, впивался в плечи и спину чернокнижника пальцами, оставляя алые следы царапин. И не сдержал сладостного стона, когда плоть мужчины проникла в него, когда ладони крепко стиснули ягодицы, разводя их в стороны. Казалось бы, лишь этой ночью он утопал в страсти и ярости чернокнижника, молился, чтобы пытка прекратилась, давился слезами, а теперь жаждет этих прикосновений. Этого опаляющего пламени, восторга от власти, которую на него выливает этот мужчина. Огненное удовольствие растекалось по его венам, когда Гилберт приникал к нему всем телом, двигаясь сильно и впечатываясь в него. Его плоть дарила в равной мере боль и томное блаженство, оглушающие и великолепные. От них туманился разум, губы и язык пересохли, и Акио в иступлении тянулся за поцелуем, хотя прежде скорее бы удавился, чем поцеловал Найтгеста. Чернокнижник замер на несколько мгновений, с некоторым сомнением смотря на Охотника, из строптивого гордеца превратившегося в податливого и даже нежного любовника. Но, уловив мольбу во взгляде, прильнул к приоткрытым губам, врываясь в горячий рот языком, обводя им зубы, поддразнивая и вызывая стон за стоном. Акио сам покрепче обхватил его за талию ногами, подаваясь его движениями навстречу, оставляя на спине разгорячённые узоры дрожащими пальцами и ладонями.

     Он желал этого так сильно, что невольно испугался. А если сошёл с ума? А если это очередные чары? Нет, нет, такого быть не может. Пусть Гилберт и подчинил его своей воле, до подобного этот гордый мужчина никогда не опускался. Да, он легко брал силой, если желал, не стал бы церемониться и ждать чуда, только чтобы получить своё. Но иллюзии и обман претили ему, его негласному кодексу чести. Это Артемис понимал как прописную истину. Юноша задохнулся криком возмущения, когда чернокнижник отпрянул, покинув его тело, а затем резко сорвал со стола и поставил к себе спиной. Водопад кровавых жадных поцелуев обрушился на его плечи и лопатки, заставляя изогнуться и опереться на стол, чтобы не рухнуть. Слишком чувствительная зона, пожалуй, чересчур, сейчас была открыта перед Найтгестом как книга, и он читал её с толком и расстановкой. Каждый шумный вдох юноши оглаживал его слух, каждый стон служил наградой. Мужчина обнял Артемиса поперёк груди, прижав к себе и чуть навалившись сверху, и тот на удивление покорно прогнулся в спине, а когда обернулся, кинув опаляюще молящий взгляд, все предохранители сорвало.

     Это безобразие должно принадлежать лишь ему одному! Гилберт втолкнулся, пожалуй, излишне резко, колени Акио подогнулись, и он упёрся бы лицом в стол, если бы не сильная рука чернокнижника, не дающая сорваться в пропасть. Беспощадные размеренные движения, до боли сладкие прикосновения одно за другим плавили Охотника изнутри. Пальцы его судорожно впились в край стола, он призывно прогнулся в спине, а затем толкнулся навстречу мужчине бёдрами, едва не задохнувшись вырвавшимся стоном.

     — Ты мой, — прошипел Гилберт, склонившись к затылку юноши и зарывшись в густые волосы лицом, чтобы затем прикусить их и встрепать. — Мой. Полностью.

     Акио распахнул глаза, гневно сжал губы, пальцы его стиснули стол до светлых царапин на лакированной поверхности. Из груди его вырвалось рычание, и он мотнул головой. Чернокнижник бархатно рассмеялся, запустил пальцы в белую шевелюру и плавно, со вкусом намотал её на кулак, чтобы затем с силой дёрнуть на себя. Удовольствие сменилось болью, Артемис стиснул зубы, пытаясь подавить инстинктивный страх, удавить на корню порыв закрыть голову руками, попытаться вырваться. Плоть мужчины врубалась в его тело, причиняя нестерпимую муку и наслаждение, от них дрожали колени, а по телу волнами проходили судороги. Руки против воли рванулись вверх, он попытался высвободиться из хватки чернокнижника, но тот перехватил бледные кисти и стиснул их до хруста. Заскулив, стиснув челюсти, Акио уткнулся лицом в стол. «Это не моя боль, — как заведённый шептал он себе под нос, вздрагивая от сильных движений мужчины. — Она не принадлежит мне. Это не моя боль». Разрядка показалась ему спасением, он распластался по столу, не в силах и дальше стоять на содрогающихся ногах. Семя наполнило его задницу, но и в этот раз Охотник стерпел, сжав губы. Гилберт отпустил его волосы и кисти, опёрся ладонями на стол по бокам от содрогающегося тела.

     — Ты мой, — повторил Найтгест, склоняясь к самому уху юноши. Глаза чернокнижника пылали, он не торопился покидать его или отстраняться. — Весь и без остатка.

     — Нет, — коротко и жёстко отрезал Акио.

     Чародей рассмеялся.

❃ ❃ ❃ 

     На стол опустилась глубокая деревянная тарелка, полная красных варёных раков, исходящих ароматным парком. Рядом разносчица поставила блюдо с жирной рулькой, так и соблазняющей предаться чревоугодию и вкусить все свои прелести. Пузатый бочоночек эля и две высоких кружки оказались куда более конкурентноспособными: Лоренцо разлил сладкий холодный алкоголь, и они молча чокнулись. После нескольких минут смурного вливания в себя эля, Акио оживился и первым набросился на еду, только осознав, как ужасно проголодался.

     — На самом деле, — задумчиво протянул Лоренцо, вскрывая рака и принимаясь с особым упоением выгрызать сочное мясо, — Гилберт — славный малый. Ты даже не представляешь, что здесь до него творилось.

     — О, упадок империи, её сердцевина захворала от лени и взяток, начала гнить, — с видимым сарказмом протянул Акио, вскинув ироничный взгляд к потолку, — но пришёл мудрый владыка, и всё вдруг стало хорошо.

     Чернокнижник смерил мальчишку прохладным взглядом, и тот ощутимо содрогнулся, поняв, что невольно задел больную мозоль. На некоторое время вновь за их столиком воцарилось молчание, и снова его прервал дрессировщик, когда закончил терзать зубами горячий шмат прожаренного мяса.

     — Место Госпожи должна была занять мать Гилберта, но тут нарисовался Ке́дзин. Откуда явился этот задохлик — непонятно, как умудрился очаровать такую женщину — тем более. Я бы на её месте просто выставил такого кавалера вон. Пока… — мужчина запнулся, бросил быстрый взгляд на Артемиса, но тот был слишком увлечён очередным раком, чтобы обратить на это внимание, — Хранитель был занят своими делами, этот проходимец умудрился жениться на Бьянке и таким образом получить право наследия звания. Никто даже не предполагал, что он сможет пройти испытание, что за́мок его признает. Но каким-то чудом ему это всё же удалось сделать. Некоторые до сих пор думают, что здесь не обошлось без пары контрактов с демонами. Кедзин показал себя претенциозным, хватким, и сперва все радовались, что наконец-то всё будет как прежде.

     — А как так вышло? — подал голос Акио, прерывая рассказ. — Ну, я думал, у вас тут наследник только по крови или по силе. Ты же говоришь так, словно он свалился с бухты-барахты и при этом не был слишком силён.

     — Как тебе сказать, — Минор повёл плечом, затем отхлебнул эля и уставился в почти опустевшую кружку, чтобы затем наполнить её. — Он тоже Найтгестом был, так сказать. Сам понимаешь, седьмая вода на киселе. Возможно, даже какой-то озлобленный бастард. И если вдруг женщина оказывается наследницей, то ей не будут пытаться ставить препоны. К чему бы? Покажет себя лучше остальных претендентов, если они вообще будут, то быть ей Повелительницей. Но если вдруг появится мужчина, который на ней женится, то, скорее всего, именно он станет править балом. В истории немало таких случаев, но это не значит, что именно так всё и будет складываться: законов для подобного нет, — дождавшись, пока Акио кивнёт, Минор продолжил: — А потом Кедзин пустил всё по одному месту. Когда родились их близнецы, он будто с катушек съехал, стал всюду искать подвох, озлобился на всех и вся и стал развязывать войну за войной. По большей части неудачно. От бесконечных контрибуций казна сильно поистощилась, союзы трещали по швам. Поговаривали, будто наследник вот-вот войдёт в возраст, когда сможет занять его место. Ты не представляешь, какие это были отвратительные времена, — Лоренцо поморщился так, будто съел целиковый лимон. Лицо его помрачнело. — Поговаривали даже, что мы были близки к тому времени, когда чернокнижников гнали отовсюду, в те годы, когда мастеров нашего дела было единицы. Да нас в открытую осмеивали и даже не пытались прикрыть это! Я тогда был совсем зелёным мальчишкой, заканчивал академию, не мог на глаза показаться здесь, чтобы не столкнуться с кем-то. Были и драки, пару раз в меня пытались кидаться тухлятиной. — Мужчина мрачно замолк, и тут глаза его стали совсем чёрными. Акио не отрывал от него взгляда, даже дыхание затаил. — А потом внезапно Гилберт предъявил свои права. Да как! Однажды все чернокнижники получили приглашение в Умбрэ, на Озёрную площадь. О, что это был за день! Здесь было не продохнуть от наших братьев. Весь город просто чернел, и ни одна шавка не смела нас облаять даже издалека. Приближённым правящей династии улыбнулась удача видеть всё вблизи, почти как я сейчас тебя вижу. Тогда ещё зима была, благодать, тишина. Озеро замёрзло, и в центре его — эшафот. Смотрю: ба, да я же этого мальчишку несколько лет назад пытался на экзамене по экономике переплюнуть! И с ним лекции слушал, с ним пил на студенческих вечерах. И стоит, смотрит на нас на всех, а мы в ответ пялимся, как троглодиты на новые пещеры. Говорит, так и так, господа милые, зовут меня Гилберт Найтгест, и я заявляю своё право на звание Господина чернокнижников. Тут на эшафот взводят Кедзина. На нём живого места не было, клянусь! В синяках, кровоподтёках, струпьях, ожогах, переломанные руки за спиной в цепях. Идёт, спотыкается, рожу не поднимает. Этот ублюдок посмел изнасиловать свою дочь, а они с Гилбертом были не разлей вода. Девочка у него на руках умерла. И он всё это рассказывает: как отец его запрятал в подземелья подальше от всех, как издевался над ней и младшим сыном. Как нашёл их в спальне, как этот… этот… насиловал уже холодный труп дочери. Я думал, что собственными руками тогда оторву ему голову. Но Гилберт спокойно повернулся к нему, расковал, а затем бросил в толпу. Никто даже не подумал поднимать этого урода — забили до смерти: без клинков, без магии. Просто каждый подходил и разок от души пинал. А Гилберт наблюдал за этим. Через неделю он прошёл испытание, и всё стало как надо. Конечно, и у него бывали неудачные годы, но теперь всё как нельзя лучше. Поглядел бы я на того смельчака, который вздумает сказать чернокнижнику, что он никчёмная тряпка.

     Охотник молча отпил из своей кружки, затем вяло пожевал мясо рака. Тихо вздохнув, юноша тряхнул головой, откинулся на спинку скамьи и поднял на Минора пустоватый взгляд.

     — Когда-нибудь кто-то зайдёт в его спальню и увидит, что он насилует мой труп. Но тогда ни один из вас даже не подумает роптать, — Артемис говорил тихо, едва различимо, но по коже дрессировщика поползли ледяные мурашки. Лицо юноши оставалось непроницаемым. — Вы сменили шило на мыло, Лоренцо. А меня такое не устраивает. Если Гилберт и умеет быть хорошим, то не со мной. И я не буду дарить ему такую роскошь.

Смотри на меня, когда я говорю,

Я склонюсь к тебе и повторю,

Ты побежишь куда я укажу,

И скажешь то, что я тебе скажу.

Заплачешь, если я обижу,

Возненавидишь тех, кого я ненавижу,

Улыбнешься, если я улыбнусь,

А если убьешь меня, я тенью вернусь.