Пальцы сломаны, но я ещё живу.

«Сволочь, дышит!» — и коленом в спину.

Менестреля ветер не покинет

Даже в вашем человеческом аду.

Дайте, я сыграю о войне,

Только правду, ту, что видел рядом.

Снова сердцу стало холодней,

Ведь они сожгли мою гитару. 

     Погода стояла прекрасная, прямо-таки достойная запечатления: высоко в чистых небесах горело жаркое солнце, любвеобильно поливающее своими тонкими лучами землю и травы; бледная дымка облаков опасалась застилать небесное светило и скользила где-то поодаль, подобная пушистому боа. Лёгкий щекотный ветер гулял по земле, изредка заглядывая сквозняком в неподвижный замок, принося несказанное облегчение. В такие великолепные дни, нежно любимые студентами академии, да и вообще всей молодёжью, чернокнижники преисполнялись скорбью и ненавистью ко всему живому. А особенно к собственным тёмным одеждам, в которых схватить солнечный удар было проще, чем убить троглодита. Эти хотя бы сопротивляются, а чёрные плотные ткани наоборот податливо впитывают излишнее тепло. Многие окна Чёрного замка оказались нараспашку, не были исключением и ставни в кабинете Господина чернокнижников. Ему-то было плевать на жару: его мёртвая сущность с охотой принимала тепло и рассеивала излишки. Но всё равно плащ его валялся в соседнем пустующем кресле, а верхние пуговицы рубашки оказались вольно расстёгнуты. Пышная копна волос подобрана в забавный высокий хвост, открывающий всем сквознякам шею и плечи. В такое время меньше всего хотелось заниматься делами государственной важности. С куда большей охотой Найтгест бы сейчас искупался в озере или предпринял очередную попытку захвата одной неприступной ледяной крепости. Гилберт бросил перо, откинулся на спинку кресла и уставился в потолок. Искусно нарисованная на нём политическая карта не давала расслабиться и напоминала о том, зачем он вообще протирает брюки в этой клетке. Крепости (чужие и свои) были изображены там все до единой, временами чернокнижник развлекался тем, что кидал в неё метательные ножи. Но после того, как один из отколовшихся камешков попал в бокал вина Повелителя элементалистов и это разбило надежды на подписание мирного договора, Найтгест остался и без этой крохи веселья. Сейчас по карте скользили небольшие клочки теней, огоньки и листья, передавая примерное расположение войск и разведчиков. Вот только одного замка, который он желал занять, здесь не было. Его твёрдые стены не смог бы взять ни один таран, ни одна осадная машина не смогла бы забросить за них снаряды. Стоило начать делать подкоп, как навстречу лилась кислота, а мирные переговоры заканчивались тем, что Гилберт чувствовал себя политым кипящим маслом и при этом истыканным тысячей стрел. Стальная спица под ключицей не давала покоя, пробиралась всё глубже. Впервые все его стратегии, тактики, планы терпели сокрушительное поражение одно за другим. «Что я делаю не так?» — задавался немым вопросом Найтгест, понимая, что война либо стоит на месте, либо он начинает сдавать позиции. С тем же успехом он мог бы попробовать разнести голыми кулаками Чёрный замок. И то, подобная практика возымела бы куда больший эффект, чем то, что он на самом деле делал. Эту крепость строили двадцать семь лет от силы, но лучше он в своей жизни ещё не видал. Столько тайных переходов, закоулков, что всех секретов ни за что не узнаешь, бродя по ней и тысячу лет. Они будут появляться снова и снова вместе с ловушками, тупиками и бескрайними безднами. Если только магия…, но и она может пропустить его только во двор, не даст проникнуть в самое сердце этой загадки.

     Дверь кабинета тихо скрипнула, и Найтгест лениво опустил взгляд, поглядел на Минора и недовольно поморщился, но кивнул на кресло, предлагая устроиться. Дрессировщик выглядел вымученным и запарившимся. Даже его обыкновенная манера носить плащ на голое тело не спасала от летней духоты. Заметив разочарование на лице друга при виде второго пустующего кресла, Господин понимающе хмыкнул.

     — И где? — расстроенно поинтересовался Лоренцо. — Я его уже с месяц не вижу.

     — Я тоже, — пожал плечами Гилберт, затем лениво потянулся, повертелся и закинул ноги на подлокотник кресла, изнывая от тоски. — Ночью уже спит, а когда я встаю — и следа от него не остаётся.

     — И что, ты даже не пытался понять, куда он пропадает? — с видимым подозрением и недоумением поинтересовался Минор. — Ты здоров, Гилберт?

     Мужчина мрачно махнул рукой, а затем уложил ладонь себе на глаза, запрокинул назад голову. Вид у него, в самом деле, был даже простуженный, утомлённый и совершенно недовольный. Лоренцо понимал причину этих перемен и не знал толком, как взбодрить старого приятеля. Тот же шумно выдохнул, провёл пальцами по лицу, будто снимал с него паутину, а после сел в кресле уже нормально.

     — Так или иначе, он где-то… Где-то, — закончил свою мысль Найтгест, вновь берясь за перо. — В столице, я полагаю.

     Поймав укоризненный взгляд аметистовых глаз, дрессировщик только руками развёл: после той поездки в Умбрэ Артемис часто наведывался туда один, никого неспросясь, после чего Лоренцо видел, как зло тот хромает прочь от замка. Он смел надеяться, что его отношения с Найтгестом сдвинутся в более тёплую сторону, но, похоже, всё шло оборотню под хвост.

     — Ты не пробовал быть с ним мягче?

     — Ты меня совсем идиотом считаешь? — вспылил чернокнижник, резко подавшись вперёд. Лицо его побелело от ярости. — Я что только не делал! Хотел он ездить в столицу — пожалуйста. Нужны были книги и обучение — что угодно. Стоит ему только заикнуться — и всё будет у его ног.

     — Не думаю, что это то что нужно, — вкрадчиво проговорил дрессировщик, изо всех сил пытаясь не смотреть на Господина, как на слабоумного и душевнобольного ребёнка. — Ты, хм, не хочешь освободить его?

     — Нет, — упрямо гнул своё Найтгест, и теперь в его глазах появились жестокие холодные огоньки.

     Лоренцо содрогнулся всем телом, опасаясь, что мелкий Акио был прав в своём предположении. Что бы ни творилось в голове этого мужчины, но он уже точно не был тем самым весёлым мальчуганом из академии, которого знал дрессировщик. «Кто тебя так ужесточил?» — мысленно прикинул Минор, и, что хуже всего, он полагал, что знает ответ на этот вопрос. Поёрзав в своём кресле, он огляделся в кабинете, бегло осмотрел книжные полки. В последнее время их явно часто дёргали, и наверняка это было дело шаловливых рук Артемиса. Дрессировщик тяжело вздохнул, почесал затылок, а затем поглядел на своего начальника. Тот снова уткнулся в бумаги, но уже не с таким рвением, не с полной отдачей своему несомненно важному делу. Затем он и вовсе замер, взгляд его потускнел, став совсем невидящим. Тряхнул головой, поднялся из-за стола и деланно лениво потянулся, зевнул:

     — Эта духота меня совсем вымотала. Надо оклематься.

     — Вы опять что-то не поделили? — задал напрямую вопрос дрессировщик, но со своего места всё же поднялся. — И он сбежал прокричаться, верно?

     — Ты слишком много любопытствуешь. Ещё чуть-чуть, и я подумаю, что ты влюбился в Акио, — с толикой предупреждения произнёс Гилберт, недобро сощурившись. Кольцо на его руке коротко заискрило, и Лоренцо автоматически уложил ладонь на рукоять кнута. — Надеюсь, что это не так. Было бы обидно.

     — Ты меня совсем идиотом считаешь? — передразнил его Лоренцо и расслабился. — Он хороший мальчуган, только ты его сломаешь.

     — Сломаю, — кивнул мужчина, двинувшись к двери. — С Акио иначе нельзя.

❃ ❃ ❃

     Сквозь густую изумрудную листву свет пробивался приглушённым, а потому в лесной чаще под переплетшимися ветвями было даже прохладно. А какой запах здесь стоял! Пахло чуть влажным мхом и прошлогодней листвой, терпкой хвоей и смолой, а также спелыми сладкими ягодами — причём в некоторых местах настолько дурманно, что рот наполнялся слюной. Тёмно-синие, почти чёрные крупные ягоды голубики не могли спрятаться под своими листочками и стыдливо выглядывали, показываясь на глаза. На прогалинах следовало идти особенно осторожно, чтобы не смять земляничные кустики. Кричаще алые, они так и просились в руки. Где-то шумел невидимый ручей, изредка серебристо блистая вдалеке. Эти дикие прекрасные места были в отдалении от хоженых троп и дорог гонцов. Никаких костровищ, поломанных веток и втоптанной в землю травы. На скалистых участках от вереска некуда было прятаться, и на полянах, покрытых им, приходилось двигаться с величайшими предосторожностями. Встречались целые верещатники, и тогда с непривычки приходилось прикрывать глаза ладонью, чтобы после полумглы привыкнуть к яркому солнечному свету. Иногда от земли поднималась тусклая туманная дымка, но тут же и таяла, сходя на нет.

     Чаща была полна своими звуками, особенными, характерными. Ветер поскрипывал верхушками могучих деревьев, шумел ветвями, создавая необычную симфонию, перекликаясь с птичьими и звериными голосами. Они бы ни за что не пели, если бы здесь был чужак. Лёгкая трель сливалась с низким гулом и едва различимым рычанием, вздохами, писком. Их не было видно, но они шебуршились, поскрипывали ветвями, шелестели травой и кустарниками, разумно не показываясь на открытую местность. Если затаиться, ждать достаточно долго и присматриваться, то можно увидеть их шубки и бусинки глаз. Лес скрывает их следы, но достаточно наблюдательный и зоркий следопыт сможет прочесть их все, найти каждого и всех разом.

     Если забрести дальше на северо-восток, то можно добраться до болот. И именно туда упорно рысила серая крапчатая лошадь, то и дело дёргая головой да недовольно поглядывая на наездника. Ноги она переставляла осторожно, просчитывала каждый шаг, а может, просто выглядывала себе траву посочнее. Всадник постоянно одёргивал её, не давая застопориться и перекусить. Со скинутым с белой головы капюшоном он был великолепной мишенью, ярким пятном посреди зелёных и бурых красок. На плече его покачивался потёртый бархатный чехол, который он часто поправлял и проверял. Лошадь пересекла прогалину, и вереск сошёлся за ней так, словно её здесь и не было. Шум воды стал ярче, и Артемис тронул поводья, чуть потянув их в сторону, и Мундрие, брезгливо фыркнув, всё же последовала в нужном направлении.

     Земля стала уходить вниз, из-под неё показались клыки каменных скал. Копыта лошади застучали глухо и громко, задорно. Внизу показалось небольшое проточное озеро, бережно и нежно окружённое ивами, свешивающими длинные ветви к самой воде. Акио спешился, похлопал лошадь по шее и с ней в узде двинулся по пологому склону к воде. Уже там он расседлал её и отправил пастись. Скинув плащ, юноша уселся на него, а затем бережно положил на колени чехол. Его содержимое он любил столь трепетно и нежно, так, как мать любит собственного ребёнка. Щёлкнули серебряные пряжки, и юноша откинул крышку, пробежался пальцами по светлому корпусу лютни. Глаза его заблестели алчно и страстно, когда инструмент оказался в бережных руках. Здесь, вдали от чернокнижников и вообще кого бы то ни было, Артемис позволял себе унестись мыслями прочь, открыть собственную душу, в которую так настойчиво долбились в последнее время. Здесь ему нечего было бояться. Здесь, в глухой чаще, пропитанной совершенно другой жизнью, его мятущаяся душа находила покой. Пальцы с успевшими образоваться мозолями тронули двойные струны, ещё не извлекая звука, но уже начиная столь приятную процедуру. Каждый раз, беря в руки лютню, он будто знакомился, осторожно и игриво, не стесняясь таких откровенных прикосновений. Вот, запела одна струна, ей вторила другая, мелодия начала своё плетение, срываясь к воде и проносясь над ней, подхваченная ветром. Он лишь учился играть, пальцы часто соскальзывали и путались, а лицо приобретало сосредоточенное выражение. Но эта магия ему была куда роднее, понятней, чем всё то, что творилось за пределами леса. Руки чутко скользили по грифу, меж бровей пролегла морщинка, секундная заминка заставила его сжать зубы. Буркнув себе под нос ругательство, он начал заново.

     Музыка лечила душу. Помогала ранам закрыться, исцелиться и остаться в прошлом. Каждый день появлялись новые, но лютня была рядом и никуда не спешила деваться. По бледным губам заскользила улыбка, Артемис закрыл глаза и чуть теснее прижал к себе инструмент.

❃ ❃ ❃ 

     — Он сказал, что ты был доволен. — Артемис невольно вздрогнул и обернулся, оставив попытки тихо закрыть дверь. Гилберт возлежал на постели, подняв над собой книгу. От чтения мужчина не отрывался.

     — Ну, мне понравилось в городе, если ты об этом, — пожал плечами юноша, пытаясь скрыть то, что язык непозволительно заплетается, а ноги не слишком держат его. — Там было весело и столько всего. — Уловив взгляд и то, что его слушают, Артемис помялся, затем всё же закрыл за собой дверь и прошёл в апартаменты. — Мы сходили в «Старую преисподнюю», а потом Лоренцо показал мне город. Я даже представить не мог, что он такой большой! И так много разных лиц. Когда я увидел гоблина, думал, что упился!

     Даже не заметив, что проговорился, он скинул сапоги и с ногами забрался на кровать, продолжая оживлённо и восторженно вещать, активно жестикулируя. Он засмеялся, когда стал описывать столкновение с гоблином, и театр одного актёра у него получался очень неплохо. Найтгест слушал его внимательно, тщательно пряча в уголках губ улыбку: такой Артемис ему нравился. Живой, подвижный, объятый порывом идеи и веселья, пылающий своим внутренним огнём. Уложив книгу себе на грудь и закинув руки за голову, чернокнижник слушал, как юноша тщательно подражает наречию жителей пустынь. Хрипловатое гарканье от него звучало смешно, и Найтгест не сдержал смешка, особенно, когда тот скорчил рожу, оскалив белые зубы и скосив глаза к носу. Гримаса получилась не страшная — просто уморительная, особенно если учитывать, что гоблины так намекали на секс. В исполнении зеленокожих карликов с жёлтыми кривыми клыками, торчащими из пасти, это выглядело хоть сколь-нибудь пугающе. Потом Акио рассказал, как его попытался ограбить какой-то уличный мальчуган, как сам Артемис за ним носился по всем переулкам. Из груди чернокнижника невольно вырвался вздох: Охотник и сам был совсем мальчишкой, вот только тело оказалось на диво взрослым и приятным. Мысли Найтгеста убрели в непотребную сторону быстрее, чем он успел это понять, однако твёрдо решил сперва дослушать паясничающего фаворита. От него пахло алкоголем, и Гилберт подозревал, что во время своей экскурсии Лоренцо не забывал демонстрировать великолепное разнообразие напитков их чудесного мира. Что же, он знал, как подманить этого дикого лиса. Спрашивать у него чернокнижник, конечно, не стал бы, но Лоренцо и об этом знал наперёд. За полчаса до возвращения Акио Гилберт получил мысленное послание: «Выгуливай почаще своего мальчика. Он пухнет от скуки в четырёх стенах». Отвечать на это мужчина посчитал ниже собственного достоинства, но на заметку взял. Если бы добродушный Минор только знал, чем это обернётся для его друга!

     Неделю спустя Артемис окопался в библиотеке, силясь впихнуть в себя все знания за раз. Это оказалось весьма непросто, хотя бы потому, что подавляющее большинство книг ему всё ещё было не по зубам. Он научился отличать их заранее, вычитывая ауры так же легко, как и людские. Те, что были для его разума слишком сильны, выглядели так, словно их щедро посыпали пылью, другие же наоборот зазывно блестели, как драгоценные камни. Юноше безумно хотелось прочитать побольше об истории Умбрэ, он даже нашёл нужную книгу, когда ему на плечо легла ладонь. Он подскочил как ужаленный, ошарашенно вскинув взгляд и заозиравшись. Обычно к нему не могли подкрасться, но в этот раз застали врасплох. Впрочем, разглядев Гилберта, он понял, что зря удивился: бесшумный вампир мог и мантикору до инфаркта довести.

     — Что? — недружелюбно буркнул Артемис, прижимая к себе книгу так, будто её собирались отнять прямо сейчас.

     — В комнате твоя одежда на сегодня. Одевайся, и поехали, — коротко и ёмко отозвался Найтгест. Сам он уже был при параде: алая рубашка с пышным воротником-жабо и крупной аметистовой брошью, отчасти скрытая чёрным жакетом и неизменным тяжёлым плащом Господина. Брюки со стрелками стыдливо прятались в высоких кожаных сапогах с железными носами и квадратными каблуками. — Даю тебе двадцать минут.

     — Что? Ты куда так вырядился? — сморщился Артемис, неохотно поднимаясь и небрежно поправляя рукав собственной туники. Рядом с Господином он смотрелся забавно и при этом даже жалко: небрежный, простой, взлохмаченный, хотя Найтгест умудрился свои буйные локоны собрать в хвост. — Что за праздник такой?

     — Ты будешь со мной бодаться или сделаешь, как я скажу? — с нажимом поинтересовался Гилберт, нетерпеливо натягивая на руки атласные перчатки. Кольца скользнули поверх них. — Девятнадцать минут.

     — Бр-р, да понял я, понял, иду.

     Оказавшись в спальне, Артемис удивился лишь больше, затем зарычал от негодования и ярости, а после застонал от безысходности. «Он что, всерьёз полагает, что это можно носить?» — с нескрываемой мукой на лице подумал он, беря в руки белый лёгкий плащ с высоким воротником-стойкой, больше похожим на острые снежные иглы, чем на защиту от ветра. Белоснежная туника и брюки, словно сотканные из легчайшего шёлка, походили скорее на странное нижнее бельё, и Артемис сомневался, что они не будут просвечивать. Скрежеща зубами, Акио переодевался, но не мог не признать: ткань была качественной, наверняка дорогой, а ещё очень приятной, будто вторая кожа. Стоило ему накинуть на плечи плащ и начать возиться с волосами в бессильной попытке убрать их хоть как-то, как он ощутил руки на талии и замер. Медленно в отражении высокого серебряного зеркала появился Найтгест — когда вампир хотел, он вполне себе отражался. Вот только давно ли он там?

     — Я помогу, — коротко объявил мужчина и жестом фокусника извлёк из теней аспидно-чёрный гребень с длинными зубцами.

     Артемис про себя только презрительно фыркнул, но стерпел молча. Сливочная лента отчасти скрепила его волосы, совершенно потерявшись между ними, а украшение довершило картину, закрепив их высоко на затылке. Теперь юноша чувствовал их тяжесть, но ещё более явно ощущал себя выставочной собачонкой, которую собираются показать всем. Открытая взглядам и усыпанная засосами и следами укусов шея разнообразила палитру, добавляя к ней все тона красного и фиолетового, но Артемис бы предпочёл, чтобы этого видно не было. Когда чернокнижник протянул ему длинные белые перчатки, Охотнику многих сил стоило не запихать их ему в глотку. Демонстративно медленно натянув их на узкие кисти и предплечья, он сделал шаг в сторону и покрутился, поставил руки в бока и качнул бедром. Правая бровь его выразительно приподнялась:

     — Ну что?

     — Идеально, — не почувствовав подвоха, выдохнул Гилберт, расплывшись в улыбке. — Тебе стоит почаще одеваться так.

     — Да что ты говоришь? — с издёвкой бросил Акио, не находя в себе силы, чтобы удержать желчь. — Может, ещё веер мне найдёшь и боа?

     — Они тебе нужны? — выглядело так, будто чернокнижник спрашивал на полном серьёзе, а потому Артемис поспешил помотать головой, и несколько непослушных прядок сбежало из причёски. — Идём. Мы уже опаздываем.

     Артемис всерьёз пожалел, что они не опоздали и явились на это… на эту… Словом, он считал, что лучше бы не являлись вовсе. Шикарный особняк в вечерних сумерках сиял, как новогодняя ель, украшенный светляками и пылающий изнутри. Гилберта юноша держал под руку, изо всех сил делая вид, что он здесь вовсе не при чём и просто пробегал мимо, но не добежал. Чернокнижник же, казалось бы, уже получал невероятное удовольствие, когда они поднимались по широкой парадной лестнице из тёмного мрамора, а другие гости провожали их взглядами. За это время Акио успел убедиться, что он не самый ужасно одетый идиот на белом свете. Встречалось и что похуже. Взять хотя бы ту девицу в громоздком пышном платье с юбками втрое больше её самой, да таких кричащих цветов, что даже Охотник различил. От этой вопящей помпезности его всего передёрнуло.

     Но самое худшее ждало впереди. Разодетые в пух и прах аристократы были повсюду, запах дорогого выдержанного вина вызывал на языке кислый привкус. Богатое убранство комнат так и кричало: «Обкради меня! Вынеси всё, эти идиоты ничего не заметят!» Столько бижутерии пестрило вокруг, что Артемис раз за разом жмурился. Гилберт переходил от одной компании к другой, заводил разговоры на скользкие политические темы. Слушать это было нестерпимо скучно, муторно, а главное, кроме шума голосов, здесь ничего не было.

     Недостаточно будет сказать, что Артемис скучал. Как зверь на привязи, он всюду следовал за Найтгестом, не зная, чем себя занять. В итоге он узнал, что всего в особняке шестьдесят три гостя, включая их самих, а также семеро хозяев и двадцать человек прислуги; что некий лорд Роу не смог явиться, поскольку опять умчался в путешествие, совершенствуя собственные карты. Кем бы он ни был, Акио пропитался к нему симпатией и уважением. Ещё и графиня Эрно на двадцатой неделе беременности, и лекари говорят, что у неё будет двойня и что в таком-то возрасте — почти две тысячи лет — это неслыханная настоящая роскошь! Не желая тревожить себя во время вынашивания, она устроилась в своём поместье и почти не выезжает оттуда. А ещё поговаривали, будто молодые аристократы Винсент Омбрэ и Максимилиан Акио (тут Артемис вздрогнул против воли), несомненно связанные тесно да интимно, задумывают нечто не совсем законное против самого Повелителя элементалистов. Светские беседы утомляли, вводили в самое настоящее уныние, и Артемис совершенно не понимал, что здесь забыл Найтгест. Вроде бы не глупый мужчина с виду, да и не любитель сплетен, ан нет: точит лясы не хуже других! Не уставая закатывать глаза и тихо цокать языком, Охотник отчаянно таращил глаза, чтобы не зевать.

     — А это, должно быть, Акио, о котором мы так много слышали, — протянул с ленцой мужчина с тростью, вяло отпивая из высокого хрустального бокала. Артемис уже успел узнать, что он владеет землями на востоке реки Бофу и не единожды посылал собственные силы, да и сам участвовал охотно в борьбе против оборотней. — Хороша куколка. Глаза пустые, не болтает, субтильный. Я бы от такого любовника не отказался.

     — Не по карману будет, — вяло огрызнулся Акио, переведя на него усталый взгляд. — Иди, в батистовый платочек подрочи, глядишь — отпустит.

     На секунду-другую вокруг воцарилась полная тишина, в течение которой юноша злорадно наслаждался произведённым эффектом, хотя Гилберт и посмотрел на него весьма странно.

     — Прошу прощения? — мужчина отошёл от шока и пару раз быстро моргнул.

     — Я говорю: вам, господин, будет трудно оплатить такого любовника, как я, — ласковым тоном учителя младших классов школы коррекции произнёс Артемис и нежно улыбнулся. — Да и вряд ли бы я даже за все деньги мира согласился обласкать ваш стручок.

     — Где вы этого хама откопали? — силясь скрыть румянец гнева, возразил аристократ.

     — Где откопал, там и закопаю, — с титаническим спокойствием пообещал Найтгест, сильнее стискивая руку на талии Акио.

     — Потом же снова откопаешь, — Артемис отрывался как мог, хотя от боли и стало неуютно, но улыбка не исчезала с его наглой физиономии. — Такую крупную сумму денег угробить зазря не в твоём стиле. Шелка, парча, бархат, тебе придётся меня сначала раздеть. Но, зная тебя, после этого станет не до лопаты и сырой земли.

     — Хочешь убедиться в этом сию же минуту? — прохладно парировал Найтгест. Тихо было уже во всём зале. Даже слуги замерли, забыв о своих обязанностях.

     — А почему нет? Вон, я вижу там, в углу, неплохой диванчик. Леди же нам его уступит? О, благодарю. Высокая спинка, м-м, что на нём можно вытворять. Хотя, сейчас я бы предпочёл твой рабочий стол. Кстати, как там бедняга-секретарь после того неловкого случая? Оклемался или всё ещё теребит под столом… заявление на увольнение?

     Даже зная, что потом будет долго и муторно платить за такие выходки, Артемис не переставал язвить, хитро щурясь. Лицо чернокнижника было каменным, и юноша даже не знал, что сейчас творится ни в его душе, ни в его голове. А если бы знал, то ни за что бы не стал дёргать тигра за хвост.

     — Мне кажется, сейчас можно будет обойтись горячей ванной. От этих бестолковых шатаний по залу у меня страшно болят ноги. Ох, думаю, трудно их будет тебе потом на плечи закинуть. Нет, если ты мне поможешь…

     — Артемис, — тихо, но холодно бросил Гилберт, уже не смотря на него.

     — Что, сегодня ты так не хочешь? А вчера вроде бы хорошо пошло. Правда, ты больно кусался, но это привычное дело. Если сегодня желаешь как-то по-другому — только скажи.

     Говорить «два» Гилберт не стал. Он просто развернулся и, схватив юношу за горло, поднял над полом. Затем взял в свободную руку бокал вина у застывшего рядом слуги и сделал пару глотков. Дышать Артемису стало нечем: он слишком поздно понял, что перегнул палку. Ноги не касались пола, хоть он изо всех сил тянул носочки, схватившись за руку мужчины в бессильной попытке заставить его отпустить. Тотчас внутри юноши всё похолодело от страха, и он вгляделся в бесстрастное лицо чернокнижника. Ровно на одно мгновение ему почудилось, что в аметистовых глазах промелькнула искра боли, а затем Найтгест разжал пальцы, и Артемис неловкой кучей повалился на холодный каменный пол, тут же закашлявшись. Он видел, как Гилберт развернулся, как его сапоги начали отмерять шаги.

     — Так о чём там… Ах да, Леонсио, — будто ничего и не происходило, заговорил он и сделал паузу, отпив вина. — До меня доходили слухи, что он ужасно болен. Поэтому я его не вижу?

     — О да, говорят, что это Увядание, но подтверждения этому так и не нашли.

     Вокруг продолжили шумно галдеть и обмениваться ничего не значащими новостями, а Акио никак не мог справиться с ощущением, что он сделал что-то непоправимое, и расплата за это будет просто кошмарной. Он всё сидел на полу, объятый плащом, содрогался, пытаясь вернуть дыхание в норму, и от ощущения пустоты на талии становилось холодно. Медленно поднявшись, он добрёл до ближайшего кресла и тихо опустился в него, неверяще прикасаясь к собственной шее. Ободки от ногтей вампира слабо кровоточили и горели. Кто-то поднёс ему вино и уложил на плечи плед, в который Охотник незамедлительно закутался, пытаясь подавить колотящую его дрожь.

     Найтгест стоял поодаль, продолжая беседу и выразительно не глядя в сторону любовника. Мальчишка не понимал, где оказался, сколь высок вес каждого его слова, которых он наговорил немало. Здесь, в мире интриг и коварства, подобные выходки не сулили ничего хорошего. Прямолинейный вспыльчивый Акио стал мишенью для многих, едва только вышел вместе с ним из кареты. Гилберт знал, что с ним могли бы сделать, не продемонстрируй чернокнижник собственную силу. Внук одного из самых влиятельнейших Повелителей был лакомым кусочком, вот только большинство видело в нём рычаг, в то время как Гилберт знал, каким нежным бывает это строптивое существо, каким страстным. Найтгеста начинало мутить от мысли, что к нему кто-то посмеет прикоснуться, но уж лучше он покажет ему место, чем это сделает кто-то другой. Съёжившийся на кресле, с бокалом в руках, напуганный, почти сломленный — его так безумно хотелось успокоить, дать защиту в собственных объятиях…

     Гилберт отвернулся окончательно.

❃ ❃ ❃ 

     Таких поездок было немало за прошедший год, и ни одна из них не принесла Артемису радости или восторга. Столько лиц, аур, знаний, но все они пусты или догнивают, а такое не может вызвать интерес у кого-то вроде Охотника. Каждый раз, когда Гилберт говорил «Твоя одежда ждёт тебя», Акио боролся с желанием сигануть из башни, расправив руки. Это означало, что он вновь будет невидимой тенью в его объятиях, объектом обсуждений и шепотков, косых взглядов. Он был хорошим учеником, а Гилберт доходчиво объяснил, как себя не стоит вести. И потому каждый раз, выходя из кареты, опёршись на руку Найтгеста, он превращался в фарфоровую куклу — симпатичную, молчаливую и покорную. Ничто юноша не ненавидел так же сильно, как раболепие или покорность, но столь же ярко понимал: в противном случае ему несдобровать. Артемис почти забыл, как выглядят пещеры дрессировщиков, как забавно травит байки Лоренцо, сидя за барной стойкой в «Старой преисподней». Даже книги больше не прельщали его. Да, Минор был прав: в четырёх стенах он будет пухнуть со скуки. Но куда вернее — завянет в переносной клетке.

     — Твоя одежда…

     — Да-да, я уже иду, мой господин, — с непроницаемым лицом выдохнул Артемис, оборачиваясь.

     На этот раз это был тёмный меховой плащ, почти простая рубашка и брюки. Акио переоделся за минуту и привычным жестом подобрал волосы. Гилберт протянул руку, приподнял его лицо за подбородок, но Артемис дёрнул головой и сделал шаг назад. Чернокнижник помялся, бросил на него быстрый взгляд и вышел прочь, прекрасно зная, что Охотник последует за ним. В карете он сидел поодаль, уставив отсутствующий взгляд в окно. Заранее подготовив себя к самому худшему, юноша весьма удивился, обнаружив, что они оказались в Умбрэ. Покрытая снегом столица принарядилась, дышала оживлённым восторгом и весельем. Дети носились прямо по мостовой, играли в снежки и не обращали внимания ни на что вокруг. Порой доставалось случайным прохожим, но те и не думали возмущаться, наоборот, присоединялись к игре. Артемис даже дёрнулся в их сторону, на секунду ожив и проникнувшись их затеей, но тут же ощутил руку на талии. Бросив быстрый взгляд на невозмутимого чародея, юноша понурился и снова приобрёл безразличный ко всему вид.

     Возле Озёрной площади царило особое оживление. Высокие цветные шатры, пылающие жаровни, толчея — здесь было не продохнуть от людей. Весело щебетали сбившиеся в группы эльфы, перепархивая от одного шатра к другому; смурные мрачные лица дроу мелькали то тут, то там; даже болотники соизволили явиться, но их заранее обходили стороной. Это была та самая фракция, которая давно зарекомендовала себя не лучшим образом и не упускала шанс убедить всех в том, что каждый её последователь — законченный мерзавец. И даже когда в голове отдельного представителя не было ничего дурного, когда намерения были честны, встретив на улице гнолла или ящеролюда, все торопились обойти их стороной. Пожалуй, по коварству и низости с ними могли сравниться разве что гоблины, но те хотя бы не скрывали ничего и, если что, сразу же хватались за оружие. Но вместе с тем их просто-напросто не воспринимали как угрозу, в то время как болотники успели прославиться своим могуществом.

     — Что это? — почему-то прошептал Артемис, хотя ошарашенно оглядывался по сторонам: уж сколько он был в этом городе, но ни разу не видел такого столпотворения.

     — Неделя зимы, — с какой-то тоской и скукой отозвался Найтгест, окидывая всё абсолютно незаинтересованным взглядом. — Повелители должны являться сюда.

     — Значит, здесь есть и другие? — ещё больше оживился Акио, тут же завертев головой из стороны в сторону.

     — Да, вон Повелитель элементалистов, — чернокнижник кивнул на высокого мужчину с короткими золотистыми волосами, которые так и норовили встать дыбом. Облачённый в алое, он весело смеялся над чем-то, стоя в окружении своих то ли подданных, то ли обычных зевак. Артемис невольно прислушался, подавшись в ту сторону, хоть Гилберт и ворчал себе под нос о том, как он ненавидит элементалистов.

     — И вот, молодой лорд Погребального пламени является. После трёх часов ожидания — та ещё диковинка. Одетый с иголочки щегол. Ну, думаю, придушу мелкого. В конце концов годовой слёт!

     — Ведьмин шабаш, — ухмыльнулся себе под нос Найтгест, но мужчина это, похоже, услышал и весь просиял, увидев его поблизости.

     — Гилберт, ты ли это? — воскликнул он, скользнув мимо всех и совершенно по-дружески обняв чернокнижника. Лицо у того перекосилось, но он одной рукой похлопал элементалиста по спине. — Целый год тебя не видел. Что у тебя нового? Пойдём, прогуляемся.

     Артемис с любопытством наблюдал за тем, как мужчина подцепил Гилберта с другой стороны под локоть и повёл через ярмарку. Заметив взгляд, элементалист совершенно шаловливо подмигнул, тут же вогнав Акио в краску, заставив вжать голову в плечи и уставиться перед собой, продолжая играть роль куклы на выгуле.

     — Должен сказать, не ожидал тебя увидеть, — щебетал элементалист, и Охотник пришёл к выводу, что тот молод по меркам мира и вряд ли старше чернокнижника. Скорее уж строго наоборот. — Ты так гневно ответил на моё последнее письмо, что я даже не знал, что мне и думать.

     — Тарис, не забывай о том, что мы не союзники, — прохладно отозвался вампир.

     — Очень жаль, между прочим! — воскликнул тот, сдвинув брови. — Столько всего можно было бы сделать.

     — Мы не союзники. Так сложилось много тысячелетий назад, — упрямо повторил Гилберт, изо всех сил пытаясь вырвать руку из хватки настырного Повелителя. Одно только то, что зимой запрещались раздоры, удерживало его от того, чтобы вцепиться клыками в глотку соперника.

     — А почему? — встрял Артемис, рискнув глянуть на элементалиста. Тот очень походил на Рильята и совсем не был похож на Акиру.

     — А потому, мой дорогой Акио, что наши фракции когда-то не сошлись во мнении о том, имеют ли господа Найтгест моральное право управлять чужими тенями. — Тарис возник из язычков пламени по правую руку от Артемиса и уже его взял под локоть. — Мы настаивали на том, что не имеют.

     — Это самые обычные тени, — сквозь зубы прошипел вампир, бросив яростный взгляд на элементалиста, но Артемис уже слушал его, широко распахнув глаза. Гилберт знал это выражение лица. Теперь заставить этого лиса отвлечься могло только чудо. — Тем более что и вы не невинные ангелы.

     — И мы это признаём, — парировал Повелитель, гордо вздёрнув подбородок.

     — Тогда вы должны были отказаться от силы и возможности иметь власть над стихией мысли! — глаза Найтгеста полыхнули. Он был ужасно зол. — Эти ваши элементали…

     — Это как-то связано с историей изгнания Акиры? — Артемис не был бы собой, если бы не задал этот вопрос.

     Оба мужчины уставились на него во все глаза, и у каждого на языке вертелось: «Откуда ты, чёрт побери, столько знаешь?» Акио беспечно пожал плечами, затем повертел головой и требовательно ткнул пальцем в сторону крохотного шатра, возле которого продавали яблоки в карамели. Найтгест скрипнул зубами только для вида: порадовать фаворита даже такой мелочью он был готов в любой момент. Только каждый раз выяснялось, что это, в самом деле, сущая безделушка и не более. Звякнув монетами, он привлёк внимание лоточника, и тот радостно протянул им три облитых тёплой карамелью красных яблока. Деревянные колышки, на которых те держались, едва не подламывались от веса плодов, и Артемис засомневался, что те могут быть пропечёнными, но быстро убедился в обратном. Карамель пропитала фрукты щедро и даже неприторно. Но угощением польстился только он, внимательно поглядывая на мужчин. Те явно спорили на мысленном уровне, судя по тому, как заболела у него самого голова. Подобную практику он странным образом остро чувствовал, но сам старался не прибегать к ней: всякий раз после этого у него раскалывались виски.

     — Да, это связано, — наконец, выдохнул элементалист и провёл по лицу ладонью, внезапно став выглядеть таким измождённым, умудрённым, что до Артемиса вдруг дошло. Наверняка этот мужчина намного старше, чем пытается казаться. — Он был одним из лучших наших магов, а теперь мы даже не произносим его имя, вычеркнув из летописей. Такой талантливый юноша рос. Я не был знаком с ним лично, не знаю, к счастью то или нет, но старый лорд Погребального пламени всегда тепло о нём отзывался, пока дело не дошло до элементалей мысли. Тогда мы воспринимали это как наш козырь против господ чернокнижников. — Тарис, как ни странно, почтительно поклонился, прижав ладонь к груди. — Мы взаправду были против того, что они могут управлять тенями разумных существ, сотни раз выносили этот вопрос на Совет старейшин. Но те всякий раз отвечали: «Если им это дано, значит, да будет так». Это нас бесило. Тень по большей части считается отражением души. А если они так легко могут сманить её к себе и сделать что угодно — значит, тоже будет и с нашими душами? Когда тот ученик академии Стихий вдруг вывел формулу управления мыслью, мы были просто поражены. Мы считали, что нашли рычаг давления. Всё оказалось не так просто. Чтение мыслей, передача их другому существу — плёвое дело. Но заставить думать так, как тебе будет угодно, подчинить сознание и сделать его, как твоё собственное — огромный труд.

     — И это мы ещё ужасные колдуны, — ухмыльнулся Гилберт, но замолчал, когда острый локоть Артемиса пихнул его под рёбра.

     — Но мы-то признали, что были не правы!

     — После того, как этот «талантливый юноша» сделал из мозгов сотни людей кисель! — рявкнул Найтгест так, что на них начали оборачиваться. — Сам Сириус IV был там, когда это случилось.

     — Да, он совершил преступление и по сей день расплачивается за это, — жёстко возмутился Тарис. — А мы нашли способ создавать элементалей из собственных мыслей. Рискуя своими головами.

     — О да, это меняет положение, — саркастично отозвался Гилберт, а потом вздрогнул, поняв, что они с его извечным врагом идут уже одни. — Артемис?

     Вампир заозирался по сторонам, на лице его отразилась такая смесь ужаса и ярости, что Тарис невольно струхнул, но присоединился к поискам. Впрочем, долго бегать не пришлось: Акио стоял ярдах в пятидесяти от них перед крохотным развалом и на что-то совершенно заворожённо смотрел. Приблизившись, Найтгест хотел уже было высказать всё, что думает по поводу таких внезапных исчезновений посреди толпы, но не стал. На половину съеденное карамельное яблоко осталось без внимания, а другие два, похоже, могли и не надеяться на подобное. Проследив за взглядом фаворита, Гилберт с непониманием скривился. Он бы сравнил это со странного вида лопатой или закрытым черпаком с единственным круглым отверстием посередине, только размерами не походящее ни на то, ни на другое. По слабо натянутым струнам чернокнижник догадался, что это какой-то инструмент, но доверия он у него всё равно не вызывал.

     — Гилберт, — голос у Артемиса внезапно сел, он заговорил так, будто задыхался.

     — Что? Ты хочешь это? — в последнее слово чернокнижник вложил столько презрения и недоумения, сколько вообще мог. — Здесь столько великолепных вещей, и ты…

     — Гилберт, умоляю! — Акио резко обернулся к нему, лицо его приняло такое скорбное выражение, что мужчине резко стало не по себе.

     Он мог позволить себе купить что угодно, кого угодно, но этот кусок дерева вызывал у него смешанные чувства. Для чего он вообще Артемису? И между ними возникло очередное недопонимание. В то время, как Гилберт раздумывал над тем, достойный ли это подарок фавориту, Акио уже успел подумать, что чернокнижник вздумал над ним опять издеваться. Под изумлёнными взглядами юноша опустился на колени, не сводя глаз с Найтгеста:

     — Ну, пожалуйста! Прошу тебя, я что угодно сделаю.

     Холодок побежал по спине чернокнижника, и он спешно подхватил глупца за подмышки, заставив подняться на ноги. Продавец — сухой, лысеющий мужчина с покрытым морщинами лицом — наблюдал за происходящим с ненаигранным любопытством и, кажется, всерьёз задумался о том, какова же настоящая цена инструмента, раз из-за него устраивают такие сцены. Стоило лишь отзвенеть золотым монетам, как Артемис вцепился в чехол с лютней, напрочь забыв о яблоках, которые словно в некотором помутнении всунул в руки Повелителю элементалистов.

     — Твой воспитанник? — полюбопытствовал Тарис, глядя на то, как юноша заворожённо поглаживает корпус лютни кончиками пальцев.

     — Можно и так сказать, — небрежно дёрнул плечом Гилберт, не без ревности различая странную нежность в глазах Акио. — Ты ещё что-то хотел?

     — Господин чернокнижников, как всегда, сама любезность, — ухмыльнулся элементалист, покачав головой. — Нет уж, ты от меня так просто не отделаешься.

     Артемис не прислушивался уже к их размеренному разговору, полностью уйдя в себя и в радость от того, что у него появилась лютня. Казалось, ужасно давно, в другой жизни, у него была любимая скрипка. Где она теперь, юноша не знал, да и не желал отдаваться горьким воспоминаниям о том времени, что разрушил Найтгест. Музыка всегда дарила его жизни смысл и теперь вновь готовилась наполнить своим звучанием. Даже то, что этот инструмент достаточно сложен и капризен, не могло его остановить. В конце концов, юноша не знал, чем может обернуться невинная просьба разрешить ему вернуться ненадолго в тот мир и попробовать разыскать скрипку. Ему было понятно, что никуда его не отпустят и скорее, в самом деле, посадят на цепь, чем позволят уйти так далеко. Но всё это было шелухой бесполезных мыслей, которые Акио привык отметать прочь, когда это действительно было необходимо. Теперь у него была музыка.

❃ ❃ ❃ 

     Низкий будто бы рёв вырвал Артемиса из своего рода транса, в который он погружался всякий раз, забредая глубоко в лес и начиная играть. Юноша встрепенулся, поднял голову и внимательно поглядел на огромного сохатого, что замер неподалёку, выжидательно смотря в ответ. Лицо Охотника озарила улыбка, и он поднялся на ноги, чтобы затем смело приблизиться к огромному зверю, который мог стать настоящей угрозой. Только вот Акио его совершенно не боялся: он ещё с первого раза, когда встретил лося возле озера, смог найти с ним общий язык. Гордое животное с ветвистой короной мощных рогов склонило голову, обнюхав протянутую руку. Широкие бархатистые ноздри ткнулись в ладонь, обдав влажным тёплым дыханием. Рассеянно потрепав густую бурую шерсть, Артемис сунул руку в карман и извлёк оттуда небольшую пригоршню соли, чтобы затем протянуть зверю. Угощение тот принял благосклонно и неторопливо, слизывая с пальцев человека. Сохатый не рассматривал его как опасность возможно потому, что Артемис всегда распространял вокруг себя спокойную ауру, вызывающую доверие. По крайней мере тогда, когда видел в этом необходимость. А в чащобе она всегда была. Ведь помимо мирных животных встречались и опасные хищники, способные закусить им и не подавиться. Встретив стаю оголодавших после зимы волков, он сперва ужасно перетрусил, но потом и с ними смог договориться. Охотиться с ними оказалось непросто, но увлекательно: как они двигались, как дышали, как выжидали — всё это Артемис запоминал и оттачивал. Возвращаясь после таких вылазок в замок, он не сразу мог отогнать прочь дикие повадки, которые замечал в том числе и Гилберт. Особенно, когда любовник вдруг начинал ходить лишь на передней части стопы босиком по каменному замку. Сейчас Артемис с удовольствием бы проведал волчат, появившихся несколько месяцев назад, но время неумолимо близилось к закату, а это означало, что ему предстояло отправляться в обратный путь.

     Задерживаться в лесу столь ярком, живом и почти гостеприимном, тем не менее, Артемис не торопился. Прожив в этом мире от силы год, он начинал понимать тонкости политики и определённые сложности, которые так или иначе ложатся на плечи одинокого путника. Одной из них была разница между естественными географическими границами, разделяющими страны, и границами, которые прокладывают фракции. Конечно, были ещё и люди, не вмешивающиеся в подобные дела, и у них был свой взгляд на карту мира, однако же любой дурак знал, что куда страшнее пересечь границу тех же чернокнижников, чем отдельного лорда. Каждый, наделённый силами и прошедший должное обучение, а так же принёсший клятву верности своему Повелителю, жил в ожидании войны. Мелкие стычки, борьба за шахты — это была лишь возня, без которой очень быстро случилось бы перенаселение. С таким-то долгоживущим народом неудивительно. Пусть это и было жестоко, однако Артемис видел в этом смысл и справедливость. Если бы все жили в мире, любви, достатке и гармонии, мир бы начал скоропалительно трещать по швам. Также он слышал о том, что некоторые добровольно уходят жить в иные миры, дабы не мешать соотечественникам. Их не изгоняли и не забывали, скорее наоборот, с нетерпением ждали назад. Кто-то возвращался, кто-то — нет.

     Облюбованный Артемисом лес пролегал между главными замками элементалистов и чернокнижников, служа той естественной границей, которую предпочитали обходить стороной, потому как по ней проходила и политическая. Стражу или дозорных Охотник никогда не видел, но предпочитал убраться раньше, чем его схватят и настучат по макушке. Вот и теперь он торопливо и ласково потрепал сохатого по шее и поспешил убраться восвояси. Если бы Гилберт доподлинно знал, где ошивается его фаворит, возможно, отсылал бы за ним наблюдающих и пару-тройку охранников.

     Чёрный замок встретил его в последних угасающих лучах солнца, когда юноша, оставив Мундрие на конюшнях, стал быстро подниматься по ступеням. Летний тёплый день сменялся прохладной ласковой ночью, полной звёзд. Остановившись у самых дубовых тяжёлых дверей, Акио не выдержал и с улыбкой обернулся, запрокинув назад голову. В ещё не совсем потемневших небесах начинали свой путь сёстры Луны. На востоке показала бледно-зелёный лик самая крошечная, но сияющая ярче остальных Ива, с запада навстречу солнцу выплыла огромная краснолицая, бледная Офела. Последнюю видеть Артемис не мог, но знал, что с севера вот-вот покажется синяя, как василёк, Зуна. Особенно прекрасными были ночи, освещённые её призрачным нежным светом, когда других не было видно на небосводе. Но и такие редкие моменты, когда все три всплывали вверх, нравились ему: воздух был пропитан переплетением их бликов, будто сотканный шёлковыми нитями. Перед его внутренним взором всплывали далёкие белоснежные горы на юге, переливавшиеся и сверкавшие в его воображении, осенённые Ивой и Офелой. Именно туда Акио тянуло особенно, неумолимо, пусть его взор и не мог различить их отсюда. Это увлечение юноша не мог бы объяснить никакими словами, но знал, у кого можно спросить об этом.

     Отвернувшись от дышащих свободой видов, он торопливо нырнул в замок, чтобы затем начать долгий подъём в апартаменты Господина чернокнижников. Эти ежедневные муки он переносил стойко, уже привыкнув к тысячам ступеней, рези в боку и воспринимая их как должное. Даже невозможность курить эти «вонючие палочки», как называл их Гилберт, не так мучила его, как эти лестницы и долгие переходы. Но в этом было и что-то особенное, почти приятное. Двери в спальню были приоткрыты, что несколько насторожило юношу, но он смело шагнул внутрь, заранее оглядываясь по сторонам.

     — Да, именно так, — донёсся до него незнакомый, чужой голос, исходящий из небольшого кабинета, сообщающегося с жилой частью апартаментов, где Гилберт часто работал по ночам. — Я абсолютно уверен, что архимаг Деврос собирается передать свой титул.

     — Потом, — прервал доклад голос Найтгеста. — Мы не одни. Ступай.

     — Как скажешь, — послышалась почти что ухмылка, а затем из кабинета выскользнула фигура, плотно укутанная в чёрный плащ так, что ни лица, ни иных частей тела видно не было.

     Он прошёл мимо Артемиса стремительно и грациозно, и Охотник всем своим существом почувствовал пристальный взгляд, даже обернулся, чтобы убедиться в этом, но незнакомец растаял в дверях, как дурной сон на рассвете.

     — Можешь зайти. Нечего топтаться на месте, — раздалось насмешливое разрешение Господина, и Артемис про себя скривился, но шустро скользнул сквозь арочный проход в кабинет.

     Здесь было значительно уютнее и приятнее, чем в официальном кабинете Гилберта, и несомненным плюсом, конечно, оставалось отсутствие его секретаря. Пронырливый мальчишка с повадками передовой сплетницы портил жизнь Артемису всеми способами, свято веря, что тот отвлекает Господина от работы исключительно по собственной воле и из чистой вредности. Дошло до того абсурда, что эта мелочь начала подозревать Акио в заговоре и всех об этом предупреждать. Когда эти слухи дошли до Гилберта, он рвал и метал так, что даже самые честные и преданные своему делу чернокнижники в ужасе припоминали все грехи и каялись, даже если таковых и не было. Стоило же ему добраться до секретаря, выявив источник клеветы, тот едва не отправился в Пустоту, а замок содрогался. Мальчишка поутих, но мелкие бытовые гадости от него так и сыпались: то случайно прольёт чернила на Акио, то забежит в неподходящий момент, то в библиотеке неудачно споткнётся и опрокинет стеллаж. Словом, и Артемис, и Гилберт наслаждались отсутствием вспыльчивой и мелочной мегеры. Гилберт расселся на коротком низком диванчике, забросанном пышными подушками, да расслабленно потянулся за кальяном. По крайней мере, это странное устройство старательно делало вид, что оно кальян: сделанное полностью из хрусталя, цельное, почти в метр высотой, оно изнутри подсвечивалось тёмным магическим огнём. Табак грелся не в чаше, но в шаре, и как он туда помещался, Артемис не имел ни малейшего понятия, но зато можно было наблюдать, как он тлеет и искрится от сильных затяжек, как густой синеватый дым гуляет по шахте и колбам. Огромный низкий стол занимал большую часть помещения, и бумаги лежали поверх карты, местами покоцанной и вроде бы совершенно невостребованной. Расположенный в глубине замка, кабинет не имел окон, но во множестве расставленные вокруг свечи справлялись с темнотой на славу. Гобелен за спиной Найтгеста являл собой смутный пейзаж, незнакомый для Акио, но вполне сочетающийся с окружением: среди высоких огромных деревьев, выпячивающих свои корни, на скале высился замок. Его строение не было схоже с тем, что имела главная цитадель чернокнижников, однако было между ними нечто, роднящее их.

     — Ты что-то хотел? — расслабленно и даже благодушно поинтересовался Гилберт, выпуская облако дыма.

     — С чего взял? — ощерился Артемис, невольно теснее прижимая к себе футляр с лютней.

     — У тебя меняются походка и взгляд, когда тебе что-то нужно, — с улыбкой объяснил вампир, а затем похлопал рядом с собой по дивану.

     Помявшись с мгновение, Акио стянул с ног сапоги, затем скинул с плеч плащ и лютню, чтобы отнести их в свой скромный уголок апартаментов, потом пройти в небольшой кабинетик и присесть рядом с мужчиной. Он невольно вздрогнул, когда ощутил прохладную крепкую ладонь на собственном плече, притянувшую его к Найтгесту. Первое время Охотник был совершенно каменным, затем расслабился и, подняв к себе ноги, умостил голову на коленях чернокнижника, задумчиво разглядывая карту.

     — Это был шпион? — вопросил он, скосив взгляд на Гилберта.

     — Да. Но это не то, что ты хотел узнать, — намекнул мужчина, по-хозяйски поглаживая белые волосы и продолжая вяло заигрывать с дымящим мундштуком. Пока он молчал, увлечённый высасыванием, Акио не выдержал и, отобрав у него шланг кальяна, сам сделал несколько сильных глубоких затяжек. Табак был чуть кисловатым, фруктовым, немного сладким и крепким. Артемис курил жадно, пока не почувствовал горечь и не закашлялся с непривычки. — Глупый лисёнок, — тихо рассмеялся чернокнижник, чтобы приняться продувать кальян. — Ну?

     — Он говорил об архимаге. Этот титул существует в иерархии у волхвов зимы, — издалека продолжал упрямо гнуть линию Акио, когда отдышался и снова требовательно потянулся к мундштуку, но Найтгест изящно уклонился. — А это на юге Ифарэ, так? Точнее, уже в Зимних землях, верно?

     — Так, — с некоторым непониманием подтвердил Найтгест, опустив на юношу чуть недоверчивый взгляд. С чего бы ему вдруг начать увлекаться политикой? — К чему ты клонишь?

     — Это их замок вон там?

     Артемис махнул рукой, пуская крохотную искорку в цитадель на карте в центре Белых гор. Гилберт начал понимать, к чему ведёт разговор его фаворит, а потому нахмурился, слегка поджав губы. Альбинос пристально смотрел на него в ответ, ожидая реакцию.

     — Нет, — медленно отозвался чернокнижник, передавая Артемису «трубку мира» и на время затыкая его. — Их замки и цитадели южнее, глубже в Зимних землях. Вот, гляди.

     Вампир двинул указательным пальцем, и искорка послушно двинулась от них, перепрыгнула через пик гор и стала спускаться, забредая в белоснежные просторы холода и льда. Безошибочно отыскав несколько замков, она покружила вокруг них, стала прыгать от одного к другому, давая проследить дороги. Сразу становилась видна зависимость между ними, определённая градация: сначала, чем дальше на юг, тем больше становились замки, тем ярче сияла искра, пока не начала совсем уж слепить, зависнув над объёмной моделью настоящей твердыни-гиганта, именованной Гха́ту. А затем вновь становились всё меньше и слабей, установив этакую паутинную защиту вокруг сердца зимы. Окинув их мало заинтересованным взглядом, юноша вновь заставил искру вернуться к заинтересовавшему его замку:

     — А этот чей?

     — Жрецы, — почти сквозь зубы процедил Найтгест, поморщившись, а после тихо вздохнув. — Наши извечные союзники. Это их единственная цитадель, оплот знаний, медицины и созидания.

     Глаза Артемиса разгорелись жадным огнём, он уставился на мужчину, выпустив из носа клубки сладковатого дыма. Но чернокнижник упрямо молчал, хмурый, как туча. От его мрачного вида судорогой сводило челюсти, но Охотник был полон решимости выцарапать сведения из первых рук, а не шариться по пыльным полкам ради энциклопедической сухой сводки.

     — А что они делают? И кто ими правит? Я вроде не видел ни одного на ярмарке. Они же вроде должны отличаться от других? Мне рассказывали о них, точнее, упоминали, да и ты пару раз обмолвился на собрании…

     — Не смей, — холодным шёпотом выдохнул Найтгест, стискивая в пальцах волосы Акио, отчего тот невольно зашипел и сжался, — больше о них любопытствовать. Ясно?

     — Но почему?! — яростная обида захлестнула юношу, он забыл о субординации «господин — раб», вскинув полный злости взгляд на мужчину.

     — Потому что я так тебе сказал! — рявкнул чернокнижник, встряхнув любовника как следует, отчего тот тихо заскулил, пытаясь высвободиться из стальной хватки. — Ни слова больше о них! Я твой Господин, я хозяин твоих души и тела. И никакие иные Повелители не посмеют тебя отнять.

     Пусть Артемис и сходил с ума от боли, опрокинутый на стол и упавший прямо на его острую грань, впившуюся между позвонков, но кое-что он всё-таки понял. Дело не в жрецах. Дело в их Повелителе. Однако эта догадка покинула его голову так же быстро, как и явилась: чернокнижник обрушил на его тело всю свою голодную страсть, истязая до того, что даже кончить не получалось от боли, в то время как его любовника всё устраивало.

     Распятый тенями на столе и уткнутый лицом в карту, он мог лишь стискивать зубы и обессиленно рычать, совершенно взмокнув от напряжения. Но даже в столь плачевном состоянии Артемис понимал, что добьётся своего, сможет получить желаемое и узнать истину.

И по горлу кованый сапог:

«Всё, бродяга, ты отпелся, хватит.

Нам за проклятых двойную цену платят,

Не споёшь, твой кончился полёт!»

Всё равно, изломанным клинком,

Вскидываю руки для удара.

Я пою, я помню правду, но потом

У меня сожгли мою гитару.