Глава 7: Минута до полуночи

I gotta make a phone call to my best friends,

I gotta let them know that I'm leaving

Everything behind me and politely.

I don't want to hurt their feelings,

Oh no, no, no.

 

I'll need to come back and I want to explain,

Why I had to leave them sleeping.

The answer's in the air, but I really don't care,

Cause I couldn't really keep on breathing the smoke. 

 

     До того, как Пассиса связался с ним, Артемис успел напрочь заплутать в переплетении улиц, потерять счёт времени и встреченных людей, забыть, какова же настоящая причина его пребывания в этих местах, что он здесь делает и для чего.

 

     — Где ты сейчас? — голос Пассисы раздался так явно и внезапно, что Акио невольно подскочил, заозиравшись по сторонам. Пустынный парк хранил молчание, и юноша в очередной раз убедился, что он совершенно один и, более того, не знает, как ответить на поставленный вопрос. — Артемис?

 

     — Не знаю, — с трудом отозвался он, чувствуя, как с каждой секундой связи из него утекают силы, долженствующие поддержать разговор. — Пассиса, я не могу долго говорить на ментальном уровне.

 

     — Понял, — быстро отозвался он. — Попытайся выяснить, в каком городе ты вывалился, потому что по моим ощущениям — дальше, чем следовало бы. Наш штаб можно найти в Карлсруе. Тьма, ужасное место, как сказал бы Гилберт. Туда можно добраться без особых проблем из любой точки, если я не ошибаюсь, но лучше обзаведись картой. Ты в этих местах разбираешься лучше нашего. А дальше уже сам выкарабкивайся абсолютно точно. Брат говорил, что готов выслать тебе на помощь людей, если такая необходимость возникнет, но это выдаст нас раньше времени. Твоя задача — выяснить, что задумали изгнанники, а дальше действовать по ситуации. Но не поднимай бурю в стакане.

 

     — Понял, сделаю, — кратко и быстро отрапортовал Акио, приваливаясь плечом к дереву и закрывая глаза. — Силы на пределе. Я свяжусь с тобой или Гилбертом, когда что-то пойму.

 

     Ответа не последовало, и Охотник со стоном съехал на землю. Так и хотелось вздремнуть часок-другой, а ледяная испарина липкой плёнкой покрывала тело, заставляя одежду пристать к коже. В вечернем холоде от этого становилось лишь хуже, и Акио, припомнив собственную склонность к вечным болезням, заставил себя подняться на крупно дрожащие ноги. Понять, в каком городе он находится, оказалось куда сложнее, чем предполагалось изначально. Во-первых, нигде не значились указатели, а если и значились, то Артемис их не видел, а во-вторых, улицы в ночи оказались удивительно пусты. Да и наскакивать на редкого прохожего с прозаичным вопросом «Где я?», Акио не слишком хотел. По крайней мере, это могло дурно закончиться для обоих. Лишь утром, когда люди стали появляться на улицах чаще, чем раз в полчаса, он рискнул подойти к женщине и поинтересоваться на английском, как добраться до Карлсруэ. Та стала бодро вещать о сложной системе пересадок, и Акио едва не покрылся ледяным потом, различив в её речи слова о дюссельдорфском вокзале, куда ему следовало добраться в первую очередь. Даже если он попробует покрыть такое расстояние пешком, то быстро сдохнет от голода, если срочно не раздобудет деньги. Попробовать пробраться зайцем он не рассчитывал, особенно без каких-либо документов. «В следующий раз надо будет лучше подготовиться. Или пусть Гилберт делает грязную работу сам», — зло подумал юноша, мрачно маршируя по улице и скрежеща зубами. Если не пытаться добираться по назначенным пунктам, а вдоль Рейна, это бы сильно сократило время.

 

     — Порталы для слабаков, — поддразнил его оживившийся дух. — Да ладно тебе, Артемис, всего лишь стоит оформить документы по причине утери, устроиться на работу, месяц пожить на воде из луж и корешках, а потом за пару часов доехать с ветерком на экспрессе. Делов-то!

 

     — Пошёл ты, — возмутился Охотник, отчаянно пытаясь не краснеть, потому как подобная мысль имела место быть. — У меня не хватит сил на очередное перемещение. Тем более, я придумал, что делать.

 

     — Взять кредит? — гоготнул хранитель, не переставая подзуживать. — А что, хорошая идея, прямо-таки гениальная! Заодно и машину купишь, а там и до дома не далеко.

 

     Если бы Охотник мог его видеть, уже бы испепелил взглядом, но ограничился тихим рычанием. Собственной жертвой он выбрал деловую даму, спешащую по своим делам и задорно цокающую каблуками. Тень легко перепорхнула на её плечо, где покачивалась сумка, затем нырнула внутрь, чтобы после выскользнуть, уронив на землю кошелёк. Подобрав его и сунув в карман, Артемис пожал плечами:

 

     — У неё есть работа, а мне не платят за убийства.

 

     — Ах ты мелкий воришка, — непонятно было, действительно призрак возмутился или же оказался доволен. — Откуда ты знаешь, может, у неё ребёнок-инвалид, и она не может свести концы с концами?

 

     — Возьмёт кредит, — отправил шпильку обратно юноша, доставая награбленное и принимаясь прицениваться. Несколько дебетовых карт и пара не слишком крупных купюр не обрадовали, но и не разочаровали. — Не пытайся разбудить мою совесть, дружище, никого нет дома.

 

     — Это я давно уже заметил, — ухмыльнулся тот, а после короткого молчания, во время которого Акио стал выискивать очередной ходячий справочник, заговорил. — Лет пятнадцать назад ты убивал для изгнанников, а теперь находишься по другую сторону баррикад. И тогда ты даже слышать не хотел о том, чтобы найти общий язык с земляками. Но теперь всё обстоит иначе?

 

     — В прошлый раз я здорово накосячил, — помолчав, объяснил Охотник, едва заметно нахмурившись. — У меня есть шанс реабилитироваться.

 

     — Перед собой? Или перед Гилбертом?

 

     — При чём здесь он? — зло огрызнулся Акио, сжав зубы до боли в дёснах. — Ещё что выдумай, придурок.

 

     — А-а, так я прав, — заухмылялся хранитель, и юноша пожалел, что не может сломать ему челюсть, чтобы замолк. — Значит то, о чём ты думал, всё-таки нашло себе место!

 

     — Ты какого хера у меня в голове шаришься? Брысь!

 

     — Ну уж нет, Арти, там много интересного помимо ветра и дохлых мух. Я искренне рад.

 

     — Пошёл ты, — снова буркнул Охотник, а затем переключился на прохожего, поинтересовавшись, как добраться до вокзала. Получив же желанную информацию, он направился в нужную сторону. — Не лезь не в своё дело, понял?

 

     — Что значит «не в моё дело»? Это очень даже моё дело. Зря я, что ли, тебя столько лет латал, чтобы ты мне такое говорил? Да и потом, согласись, Гилберт…

 

     — Что из слов «пошёл к чёрту» тебе непонятно? Давай, если хочешь, обижайся и проваливай, я буду только рад, если подохну.

 

     Хранитель никак на эти слова не отреагировал, не на шутку обидевшись на Охотника, но не став далеко уходить. Его присутствие юноша прекрасно чувствовал, а оттого злился лишь больше, задетый за живое. Он считал собственные чувства неправильными, терзался муками совести из-за Микаэлиса, да и полагал, будто всё это — Стокгольмский синдром, не больше. Так было легче, так было проще воспринимать и себя, и вспыльчивого Найтгеста, и то, что происходило между ними. Считать себя подстилкой и рабом, лелея гордость и надежду на свободу, неприкосновенность души — это было вполне в его духе. И теперь Акио корил себя за то, что смел подумать той ночью перед отъездом в Единение стихий. «Когда-нибудь ему надоест, и он оставит меня в покое, перестанет лапать и измываться», — думал он, беспощадно отмеряя шагами оставшееся расстояние до вокзала.

 

     Уставший, голодный, злой и расстроенный, он явился в место отправления задолго до прибытия поезда. Есть хотелось безумно, и располагавшаяся в здании достаточно популярная пиццерия так и манила, предлагая позавтракать. Подумав о том, что запросто бы умял самую большую пиццу, что у них только есть, Артемис едва удержался от подобной глупости. Улыбчивый кассир вежливо поинтересовался, как его зовут, хотя юноша поймал его взгляд на собственном шраме.

 

     — Артемис. А зачем вам? — удивился Акио, только собравшийся быстро озвучить заказ и избавиться от необходимости говорить.

 

     — Мне нужно знать, как к вам обращаться, — терпеливо объяснил парнишка, тут же принимаясь что-то набирать на экране.

 

     Быстро отказавшись от программы накопления баллов и кучи дополнительной чепухи, которую ему попытались впарить, Акио опустил взгляд на интерактивное меню, принимаясь выбирать. Кассир наблюдал за ним с любопытством, но не торопился подсказывать или предлагать свою помощь. Когда же с этим было покончено, и Акио расплатился, усевшись в зале, чтобы дождаться своего заказа, он не мог не вздохнуть с облегчением. Вся эта высокая технологичность, бегущий вперёд прогресс, неугомонность извечного развития раздражали до безумия. Чем более шумно становилось, тем сильнее Акио хотелось плюнуть на всё и вернуться в тихий мир, наполненный звуком магии, ржанием лошадей, перезвоном клинков и шумом бескрайних лесов. Рядом завтракали туристы, безумолчно треща между собой, ненавязчивая и безвкусная электронная музыка царапала слух, а оттого удовольствие завтрака медленно сходило на нет. Спешно допив кофе, Охотник вытер пальцы, а после поспешил вон. Он не мог объяснить себе, почему так остро реагирует на происходящее, почему тот мир, в котором он жил так долго, вдруг стал ему ненавистен. Купив билет, юноша ещё долго метался вокруг, отсчитывая долгие минуты до прибытия поезда, не в силах вынести столь долгое ожидание. Он пытался продумать план, понять, как будет действовать, как отыщет Акиру и его прихлебателей. Сладкая мысль — найти лидера изгнанников и собственноручно прикончить его — вызывала дрожь возбуждения, равно как и возможность свести счёты. Если бы не Гото, Акио не оказался в таком положении, не попался бы на крючок Господина чернокнижников.

 

     Поезд до Кёльна прибыл даже заранее, и юноша обрадовался, что, ведомый нервами, явился на нужную платформу и уже некоторое время бродил по ней туда-сюда, от нечего делать пересчитывая плитки, которыми она была выложена. Девушка в форме вежливо попросила билет, и Акио с готовностью сунул его ей, уже готовый рвануться внутрь и как можно скорее оказаться в нужном городе. Заняв же место, он со скукой зарылся в то, что взял с собой. Несколько книг, которые он читал до встречи с Пассисой, и пара, которую ему подсказал Рурука, а так же смена одежды. Несмотря на весьма старомодный тяжёлый плащ тёмно-синего цвета с богатой вышивкой по краям, в остальном он выглядел даже прилично, пусть то и дело дёргал воротник рубашки, пытаясь прикрыть россыпь засосов и укусов. Чёртов Найтгест, даже не находясь рядом, напоминал о себе всевозможными мелочами. Вытащив книгу, повествовавшую о теории обращения с тенями, Охотник погрузился в чтение, сделав вид, что не заметил деликатного и ехидного покашливания духа:

 

     — Кое-кто мог бы тебе объяснить всё лучше книг.

 

     Путь до Кёльна от Дюссельдорфа занял около получаса, и, если бы не пришлось ждать следующий поезд ещё почти час, чтобы доехать до Карлсруэ, на всю дорогу ушло бы от силы два с половиной часа, а так отняло все три. Словом, в нужный город Артемис попал уже ближе к обеду, успев прочитать несколько глав и в конец запутавшись. Выйдя из вокзала, он попытался было связаться с Гилбертом или Пассисой, чтобы получить хоть какие-то координаты, но понял, что даже на это не хватит сил. Решив, что всё равно пропадёт, если сию минуту что-нибудь не сделает, он прибег к простейшему способу, которому его научил Найтгест. Единовременный резкий выброс магии служил маяком для него, когда он терялся в переходах замка. Не рассчитав, он избавился от жалких остатков, тут же и осев там, где стоял, плюхнувшись на скамейку. Тело его содрогнулось разок, другой, заныли старые раны, дали о себе знать и те повреждения, что он получил в Сурсэ. Хранитель что-то бубнил, пытаясь исцелить его, но Акио не мог разобрать ни одного его слова из-за шума в ушах. Отдалённо он почувствовал ответную вспышку, но уже был не в силах как-то дать о себе знать. Последнее, что он запомнил перед тем, как потерять сознание, — ощущение горячей крови, сбегающей из ран.

 

❃ ❃ ❃ 

 

     — Да хрен его знает, кто это. Нас не предупреждали, что кто-то придёт, — разобрал Артемис, медленно приходя в себя и с трудом раскрывая глаза. — О, очнулся, глядите–ка. Ты кем будешь, беленький?

 

     — А кем можно? — сдуру ляпнул он, жмурясь от яркого электрического света, ударившего в глаза.

 

     — Это мать Тереза, а я святой Иероним, — ухмыльнулся один из присутствующих. — Будешь Лазарем?

 

     — Я в такие игры не играю, — пробурчал юноша, потерев глаза кулаками, а затем рывком сев. — А вы кто такие?

 

     — Тот же вопрос к тебе, — женщина с каштановыми волосами, подобранными в пучок, внимательно посмотрела на него. Строгий офисный костюм плотно облегал её тело, подчёркивая до безобразия. — Мы, хм, нашли тебя истекающим кровью на улице.

 

     — Давайте так, — устало вздохнул Акио, свешивая ноги с диванчика, — вы с Найтгестом или против него?

 

     — Тьму тебе на голову! — воскликнул мужчина, до того предлагавший странные ролевые игры. Рыжий и весьма конопатый, как нельзя более подходящий под известную песенку, он смотрелся в офисном кабинете не к месту. — Конечно же с ним. Он тебя послал?

 

     — Ага, после того, как я послал его, — фыркнул Артемис, наблюдая за тем, как их лица вытягиваются. — Шучу, не беспокойтесь. Да, он отправил меня сюда разобраться с изгнанниками. Но я немного не рассчитал собственных сил и попал впросак. Артемис Акио Второй.

 

     — Ба, какую шишку выделили, — женщина удивлённо приподняла брови, окидывая шатающегося, но всё равно встающего на ноги юношу. — А мы всё гадали, из них ты или нет.

 

     — Я вообще деньги хотел поменять, но, если быть честным, не имею ни малейшего понятия, как это делается, — поспешил увести разговор от опасной темы Охотник. Он достал из сумки кошель с монетами и подбросил на ладони, отчего он тяжело и сыто звякнул. — А потом мне бы получить информацию. Я не был здесь уже почти десять лет, а в Германии так и вовсе впервые.

 

     Рыжий мгновенно подобрался и деловито кивнул, затем махнув рукой и предложив следовать за собой. Они вышли из кабинета и, дойдя до лифта, спустились на подземный этаж. Повсюду сновали деловые люди, не обращая на них ровным счётом никакого внимания, хотя одежда Артемиса и была заляпана кровью. Короткий коридор был сплошь и рядом утыкан дверьми, и к одной из них мужчина и подошёл, затем приложил ладонь с кольцом к замку. Тот щёлкнул, ручка сама по себе опустилась, и они вошли внутрь. Тускло освещённое хранилище вызвало у Акио неподдельный интерес. Множество металлических ящиков, вмонтированных в стены, так и манили заглянуть, узнать, что же в них таится. Несколько столов пустовали, и за один уселся рыжий, принимаясь вынимать на свет бумаги.

 

     — Долго здесь будешь? — важным тоном поинтересовался он, затем включая компьютер. Тот тихо зажужжал, готовясь к работе.

 

     — Не знаю, — пожал плечами Охотник, присаживаясь на край стола и разглядывая помещение. — А что в ящиках?

 

     — Золото, артефакты, снадобья, компоненты, — не вдаваясь в подробности, объяснил казначей, застучав пальцами по клавиатуре. — Если у тебя есть что-то важное, что ты не хочешь потерять или сохранить в случае своей гибели, а затем передать фракции или семье — можешь оставить здесь.

 

     — Если бы я мог умереть, не стал бы делать такую глупость, — прыснул Артемис, устраиваясь поудобней и покачивая в воздухе ногами. — Часто вас грабят?

 

     — Хочешь стать первым?

 

     — Возможно.

 

     — Ну, тогда будешь первым и последним, — кивнул конопатый, не отвлекаясь от монитора. — Тут достаточно высокий уровень защиты. Не смотри, что никого нет. Когда это место организовывалось, несколько магов весьма неплохо над ним поработали. Можешь, конечно, попробовать, но я бы не советовал.

 

     — Разрешаешь, правда? — Акио с лёгким недоверием покосился на него, затем спрыгнул на пол и подошёл к стене, изучая взглядом ящики. Без замков, без ручек, с крохотными щелями друг между другом. — И как это работает?

 

     — Сладкий, я немного занят, — уже менее благосклонно произнёс рыжий, бросив на юношу недовольный взгляд. — Поинтересуйся у артефакторов, как они это делают.

 

     Тихо вздохнув и тоскливо поглядев напоследок на ряды шкафчиков, Акио вернулся к столу, затем обошёл его и встал за спиной казначея, уставившись в экран.

 

     — Боже, протоколы. Как я отвык от этого! — внезапно рассмеялся он, весело сощурившись. — А мне-то казалось, что опять будет какой-нибудь долбанутый медиум ауру проверять и карту просить.

 

     — Если бы, — мрачно вздохнул мужчина, едва не сгорбившись. — Это бы сильно облегчило нашу работу и жизнь в принципе. Но эти птички слишком редкие, чтобы раздавать их направо и налево, особенно, если это такая маловажная функциональная единица, как казна.

 

     Рыжий бурчал не совсем умеренно и даже с определённой долей недовольства, почти что яростно, не переставая вытарабанивать пальцами дробь по клавиатуре. Так посмотрев на него, Артемис бы ни за что не сказал, что он выходец из другого мира и с техникой мало знаком. «Интересно, а чернокнижники проходят какие-то специальные курсы повышения квалификации?» — подумал он не без смеха и порадовался, что стоит за спиной у мужчины, и тот не видит его лица, покрасневшего от усердия не захохотать в голос. Стоило только представить, как суровые тёмные маги собираются вместе в каком-нибудь школьном кабинете информатики и широко распахнутыми доверчивыми глазами смотрят на огромный экран, на котором учитель крутит презентацию. Затем казначей забрал у него кошель и высыпал содержимое на стол перед собой, принимаясь внимательно подсчитывать золотые и серебряные монеты, забавно бормоча себе под нос. Затем вновь принялся печатать, сгрёб монеты обратно в кошель и отнёс в один из ящиков. Тот повиновался его прикосновению и, только получив жертвоприношение, сразу звучно захлопнулся. Рыжий подошёл к другому ящику и вынул из него пачку купюр, вернувшись к Акио.

 

     — Здесь десять тысяч евро, — произнёс он, снимая зажим и при юноше принимаясь считать. Пальцы его так и бегали по деньгам, легко и быстро перебирая их с задорным шелестом. После снова склонился над клавиатурой, натужно зашуршал принтер. Мужчина протянул Акио его временные документы. — Надеюсь, этого тебе хватит, и нам не придётся срочно изыскивать для тебя экстренные средства. Изгнанники очень часто шевелились в Кёльне, так что советую начать прочёсывать оттуда. Если нет…

 

     — Я найду их следы, — спокойно заверил его Охотник, забирая деньги и бумаги и разворачиваясь в сторону выхода. — В конце концов, я работал на них без малого десять лет. Если даже они смогут обмануть вас, то меня — ни за что.

 

     Выбравшись на улицу из банка, Артемис вдохнул полной грудью и широко улыбнулся, глянув по сторонам. Искать и находить было его главной способностью, той, что он развивал и оттачивал на протяжении многих лет. В обратный поезд до Кёльна он заходил с улыбкой до ушей, едва не вразвалочку, уже представляя себе, как отыщет Акиру и сунет ему под нос собственный кулак. С одной стороны, хотелось сделать это как можно более изящно и красиво, чтобы невыносимый изгнанник сожрал собственный плащ. А с другой стороны инстинкты ему подсказывали, что Гото будет куда осторожнее и предусмотрительней, чем в прошлом. Если бы юноша только мог знать, как они работают сейчас!

 

     Шумел Рейн, ударяя по граниту набережной, вздымая мелкие волны и лучась под ярким солнцем. Для января погода была неожиданно тёплой, но всё равно в лёгкой одежде чувствовал себя Акио не слишком хорошо. В ближайшем магазине сменив испачканную одежду и плащ на цивильные рубашку и пальто, юноша почувствовал себя чуть более уверенным и заулыбался. Людской поток, спокойный и неторопливый, увлекал его за собой своим весёлым гомоном и покоем, присущим всем людям. Их грубоватый фыркающий и рычащий язык странно привлекал, немного царапая слух и выуживая из памяти то, чему юноша учился, ещё живя в этом шумливом мирке, названном Сотминре в честь Воплотительницы, единственной изгнанницы своей фракции. Воплотители всегда были могущественными магами, сумевшими обмануть саму смерть и вернуться из Долины вечной тени. Они приобретали опасное могущество и становились богами во плоти.

 

     Сотминре была из Королевства людей, занявших всё восточное побережье Ифарэ. При жизни, будучи монахиней, она ужасно гневалась, узнавая о том, что кого-то казнили, пыталась вразумить Совет старейшин и найти мирные пути решения проблемы. Именно она подняла бунт, записанный в истории, как Восстание приговорённых. За ней последовали не только люди, но и представители других рас и фракций, цеплявшиеся за жизнь всеми силами. Сотминре Сочувствующая — так её называли за способность к состраданию даже тогда, когда сама она осталась без всего. Жрица погибла в бою, и бунт затих. Всех, кто принимал в нём участие, казнили, ведь так и не было принято решение, что же делать с теми, кто поколебал Равновесие. Когда, спустя несколько сотен лет, она вернулась к жизни, Совет был вынужден прислушаться к словам Воплотительницы. Тогда же приняли решение об изгнании, но ожесточённый спор продолжался на протяжении года. Решалось, кого следует изгнать, а кого заточать в темницы или же казнить, а если изгонять, будет ли у них шанс реабилитироваться? Кто будет наблюдать за этим? Как скрыть от обитателей мира правду о них, как не допустить тиранию изгнанников среди смертных, лишённых магии? Что делать с непосредственным ритуалом? И, самое главное, что делать с теми, кто захочет их вернуть?

 

     Сотминре понимала, что не сможет убедить Совет принять все её требования, будь она хоть Сердцем мира во плоти. Великодушная озвучила их, а затем сказала, что отправится вместе с изгнанниками, чтобы быть рядом с ними в тяжёлое время. На следующий день, когда дипломаты пришли к соглашению, гонцы разъехались по всему миру, разнося весть. В столицу съезжались Повелители и приговорённые к смерти, политики, зеваки, все, кому хотелось узнать о судьбе обречённых. Воплотительница держала речь во дворце суда, где присутствовали все представители власти. Она рассказала, что, в зависимости от тяжести совершённого преступления, приговорённые будут либо изгоняться в мир смертных с сохранением памяти, но без имени и сил, либо без всего. Иных же ждёт неминуемая смерть или длительное заключение. Посвящённые жрецы дали собственное согласие на ответственность за проведение подобных ритуалов. Повелители оживились и немедленно стали подбирать надзирателей. Воплотительница дождалась, пока гомон утихнет, и в полной тишине объявила, что отправится со своей «паствой» и пройдёт через обряд.

 

     На протяжении нескольких недель один суд шёл за другим. Некоторые с облегчением отправлялись в тюрьмы, другие всходили на эшафот, и те, кому было суждено уйти в чужой мир, завидовали им со слепым отчаянием. По одному жрецы запечатывали их силы, кого-то лишали памяти, а затем проводили через жадно пульсирующий портал и возвращались в одиночестве. Изгнанникам не сообщалось, где выпустили их собратьев по несчастью, дабы уменьшить риск их объединения и очередного мятежа. Последней была Сочувствующая. Её заклеймили и увели, как остальных. Мир Сотминре пополнялся всё реже и реже — глупцов, желающих забыть родину, не находилось среди здравомыслящих. Воплотительницу же более никто не видел, и поговаривали, будто в первый же год её убили за то, что она пыталась проповедовать свои идеи, называя себя богиней сочувствия, сострадания и презираемых. Но люди, населявшие Талиарен, — мир магов и стихий — почитали её непритворно. Для них она была символом борьбы, участия и справедливости.

 

     Притеснённая фракция людей считалась бестолковой, безобидной, и многие Повелители даже не вспоминали о них, пока не пытались залезть на их территорию. Наделённые исключительной способностью связи с планом Воплотителей, они были своего рода больше религиозными рыцарями, нежели воинами. Некоторые считали, что люди не просто так вцепились в свои земли, а охраняют врата в Долину вечной тени. Но подтверждение тому, конечно, найдено не было: стоило очередному Повелителю попробовать сунуться туда с армиями, как он или она немедленно получали самый яростный отпор, который только можно встретить. Бывало, что тот или иной Король или Королева гнали обидчиков до самых их замков, могли долго держать их в осаде, больше стращая, чем в самом деле пытаясь взять цитадель, а затем убирались восвояси до того, как успевали прийти подкрепления. Проще было подкрасться к дракону и укусить его за зад, чем попытаться выбить людей с побережья.

 

     А меж тем мир Сотминре жил своей собственной жизнью. Смертные смешали свою кровь с изгнанниками, и потому теперь нередко встречались и самородки, и исключительные для этих мест долгожители. К тому же, изгнанники часто привязывались к новому месту и всеми силами пытались его если не улучшить, то хотя бы поддержать. Но бывали и такие, как Акира, что улыбались и плели красивую ложь, лишь бы вернуться. Они использовали все средства и уловки, порой доходя до безумного кровавого абсурда. Они заманивали детей изгнанников, одарённых, обещали им что угодно, и те глотали наживку. Так её в своё время проглотил и Артемис, уверенный, что достаточно прищемит этим носы семье. Что же, теперь они мертвы, а сам он добился желаемого и оказался в родном мире, но был вынужден его покинуть, чтобы снова столкнуться с изгнанниками. И, самое главное, с Акирой.

 

❃ ❃ ❃

  

     — Я тебе говорю, он точно что-то задумал!

 

     — Да какая тебе разница? С каких пор ты так за чернокнижников волнуешься?

 

     — Ну тебя к троглодитам! Это же так захватывающе: скандалы, интриги, расследования! Совсем, как в книге.

 

     Рурука застонал и отмахнулся от брата, лишь бы он, наконец, заткнулся. Но в этот раз фокус не прошёл, потому как художник переключил своё внимание на следующую жертву своего воспалённого воображения, как то называл старший Миррор (впрочем, тоже склонный к подобной болезни не меньше младшего). Пассиса, до того державшийся особняком, нашёл рядом с неугомонными творцами спокойный уголок. Даже когда они вдруг вступали в ожесточённую перепалку по какой-нибудь мелочи, он не переживал. Тем более, что они, похоже, сочли его передатчиком новостей и каждые несколько минут дёргали его, даже если он был в другом конце замка: «Нет ли вестей от Артемиса? Он что-нибудь нашёл?» И каждый раз ответ был одинаковым:

 

     — Нет, но я сразу вам скажу, если он со мной свяжется.

 

     Было странно, что они, а не Гилберт расспрашивали его об Акио. Хоть тот и мог лично поговорить с фаворитом, но не торопился это делать. По крайней мере, лицо его оставалось безразличным вне зависимости от того, приносил ему Пассиса известия об Охотнике или нет. Теперь же братья пухли от скуки, ведь, по сути, работы, как таковой, у них на тот момент не было, если только Господин чернокнижников не решал предотвратить катастрофу в собственном кабинете в лице Мирроров и не подкидывал им занятие. Червячков те сгрызали налету, а затем подолгу бездельничали и травили байки. В этот раз разговор коснулся Лихниса, вышедшего по делам, несомненно, государственной важности. Во всяком случае, обеды и перерывы приравнивались именно к ним.

 

     — Пассиса, ты же можешь проникнуть к нему в голову? — с хитрецой протянул Роккэн, и из-за книги раздался тяжёлый вздох. — Можешь же?

 

     — А надо? — почти жалобно поинтересовался юноша, подняв на него страдальческий взгляд. — Рок, если бы господин Лихнис на самом деле задумывал что-то против Гилберта, он бы ужасно себя чувствовал. Да и если я попробую вторгнуться в его мысли, он это почувствует и может их подменить в свою пользу. Так что, твой план обречён на провал.

 

     — Как и подавляющее большинство других, — ухмыльнулся Рурука, не отрываясь от свитка, в котором что-то внимательно записывал. Вид он имел сосредоточенный, но то не мешало ему подначивать брата.

 

     — Минуточку, — возмутился Роккэн, всем корпусом поворачиваясь к нему и отвлекаясь от портрета, над которым работал всё это время, — я бы попросил! Поклёп и провокация! Кто придумал отмазаться от ректора? А? Ну, кто? Правильно, я!

 

     — Конечно. Без моих ценных правок сидели бы мы сейчас на экзамене по алхимии, — Рурука скосил взгляд на покрасневшего от злости брата. — Так что да, повторюсь, большинство твоих планов, а особенно этот, заранее были приговорены к смерти через сожжение в чертогах твоего разума.

 

     Младший Миррор набрал в грудь побольше воздуха и тут же сдулся, понурившись. Поняв, что его начинания не будут разделять до тех пор, пока не появятся доказательства, куда более вещественные, чем пара задержанных документов малой важности, он подрастерял собственный пыл и махнул на неблагодарных слушателей рукой. Поглядев на надувшихся братьев, Пассиса едва слышно фыркнул и поднялся со своего места, чтобы затем двинуться на выход из кабинета:

 

     — Я поговорю с Гилбертом. Может, у него есть какие-то мысли.

 

     — Кроме эротических фантазий, при том, что Артемиса уже два месяца нет? Не думаю, — ухмыльнулся Рурука, сцедив неприличный смех в кулак.

 

     — Что? — ошарашенно прошептал юноша, переводя взгляд с одного Миррора на другого.

 

     — Что? — невозмутимо поинтересовались они в голос, а затем переглянулись и одновременно подняли брови. Похоже, усвоив азбуку Морзе и поменяв её под себя, они научились общаться куда быстрее и легче, чем на ментальном уровне. Их хитрые физиономии обратились к Найтгесту, и братья уложили подбородки на переплетённые пальцы. Рурука ехидно прищурился. — Вот только не говори нам, что ты до сих пор не вкусил запретный плод страсти.

 

     — И что тебя не посещают грязные мыслишки, — подхватил Роккэн, растягивая губы в коварной улыбке.

 

     — И что ты тайно не испытываешь сладкого томления, думая о ком-то, — кивнул Рурука, совсем уж хищно осклабившись.

 

     Пассиса в миг сменил цвет лица с белого на красный, поняв, к чему клонят Мирроры. В полной растерянности и смятении он приложил ладонь к пылающей щеке, взглядом ища спасение от этих заноз.

 

     — Ох, — только и пробормотал он, чтобы затем стремительно вылететь в коридор и захлопнуть дверь.

 

     Мирроры довольно хохотнули и хлопнули рука об руку, чтобы затем вернуться к своим делам. Поддавшись Артемису, Гилберт дал своё согласие на портрет, а ради обезвреживания ещё и летописца, дал ему задание перебрать старые записи почившего почти две сотни лет назад хрониста. Старший Миррор был искренне возмущён количеством и объёмом временных дыр, допущенных этим «хаотичным заколдованным самопишущим пером». Временами он начинал беспорядочно носиться туда-сюда, выкрикивая ругательства и потрясая свитками. Пока брат не рявкал на него, чтобы тот сел и принял нужную позу, он не успокаивался, а затем замирал в прежнем положении, закопавшись в летописи. Пока он спокойно сидел и внимательно вчитывался, не обращая ни на что внимание, Роккэн мог в своё удовольствие пользоваться живой моделью. Тишина была нарушена вошедшим Лихнисом, который возмущённо сопел носом, что было его обычным состоянием. Заняв своё законное место, секретарь взялся за документы. Молчание стало почти невыносимым для летописца: его брат сверлил секретаря взглядом, кажется, готовый откусить ему голову за единое движение, а тот в ответ делал вид, что ничего не замечает. Сколько бы Рурука ни покашливал, пытаясь намекнуть художнику, что шпионят совершенно не так, Роккэн продолжал пялиться на врага.

 

     — Друзья, — излишне слащаво протянул Лихнис, отложив письма и окинув кабинет взглядом, — что вы думаете об Артемисе Втором?

 

     Братья пару раз моргнули, обменялись вопросительными изгибами бровей и уставились на него, ожидая уточнений. Выждав пару мгновений для большего пафоса, юноша заговорил:

 

     — Понимаете, меня беспокоит то, как этот Акио влияет на Господина. Ведь он так сильно поменялся после появления этого Артемиса. Мне кажется, здесь замешан гипноз. Или что там ещё эти Акио умеют делать. — Рурука уже открыл было рот, чтобы возмутиться, но поймал предупреждающий взгляд Роккэна и захлопнулся, тут же навострив уши. — Повелитель никому не позволял так помыкать собой. А тут и в кабинете позволяет ему находиться, и терпит эти насмешки. На мой взгляд, здесь действует магия жрецов, ведь они могут влиять на разум. Вот вам никогда не казалось, что если он рядом, то такое ощущение, будто он управляет вашими мыслями, навязывается в них? Появляется, даже если вам того не хочется?

 

     — Ну, он достаточно заметный, — неуверенно отозвался Роккэн, не то намекая на рост альбиноса, не то на всю его внешность разом, не то на характер. — Сложно не думать о нём.

 

     — Тем более, когда начинает говорить, — согласно кивнул его брат, принимаясь крутить перо между пальцев. — Согласись, он весьма красноречив и обаятелен. По крайней мере, пока не уходит с головой в шутки.

 

     — Можно подумать, это не ты с ним ржёшь над всем подряд.

 

     — Ой, подождите-ка, ты же тоже с ним, э… как он это называет? Упарываешься и угораешь!

 

     — Но вы согласны со мной? — настойчиво напомнил о себе Лихнис, сжимая руки в кулаки от нетерпения. — Почувствовали же!

 

     — Есть что-то такое, — задумчиво протянул младший Миррор, делая вид, что занялся портретом. — К чему ты это спрашиваешь?

 

     — Я думаю, он хочет убить Господина чернокнижников.

 

     В кабинете установилась тишина.

 

❃ ❃ ❃ 

 

     Сложный день подходил к концу, окрашивая Кёльн в закатные тона, подсвечивая город множеством неоновых вывесок. Весна цвела и дурманила запахом свежей листвы и только распускающихся цветов. Упоительными казались тихие вечера, проведённые на открытых двориках кафе в компании больших кружек настоящего немецкого пива. Деревянные столы придавали чувство старины, напоминали о полных веселья посиделках в «Старой преисподней». Акио отставил кружку и запрокинул назад голову, тяжело вздохнув. Наслаждаться гордым одиночеством с каждым днём становилось всё сложнее, и юноша не мог толком сосредоточиться на охоте, предаваясь тоскливым размышлениям. Если бы только рядом были его друзья: понимающий Лоренц, непосредственный Люук, приятный в общении Пассиса, весёлые Мирроры — хоть кто-нибудь! Жизнь бы сразу стала во много раз приятнее, а время полетело. Хуже было ловить себя на мысли, что по ночам не хватает крепких объятий, пылкого взгляда, хищных улыбок. В такие моменты обыкновенная бессонница становилась злейшим врагом Охотника. Внимание притуплялось, инстинкты затухали, а тупая усталость ложилась на плечи, не давая ни на чём сосредоточиться.

 

     Меж тем, он напал на след одного из изгнанников и теперь внимательно наблюдал за ним, уверенный, что это наведёт его на Легион. Вот и теперь, весёлая с виду девушка зашла в кафе, мило щебеча со своими подругами о недавнем показе моды. Он наткнулся на неё неделю назад и сперва посчитал обычным самородком, но, предчувствуя близость цели, решил понаблюдать за ней, а не отметать, как другие варианты. Каждый вечер она приходила сюда, одна или в компании, садилась внутри и проводила там по несколько часов, оставаясь до самого закрытия. Прошлым вечером она вышла во дворик, где заседал Акио, и с кем-то ожесточённо заговорила по телефону. Из её речи юноша понял, что не так давно она столкнулась с надсмотрщиком, и ей это совершенно не понравилось.

 

     — Неужели они что-то поняли? — яростно шипела она, уверенная, что единственный любитель пить на свежем воздухе не слышит её. — Мы так тщательно всё скрывали!

 

     Теперь же он ждал, пока девушка отправится домой, чтобы осторожно проследить за ней, понять, откуда разматывать клубок. В этот раз ожидание заняло уже больше трёх часов, и это несколько выводило Охотника из себя. Ему хотелось понять хоть что-то, выудить самую малую крупицу информации, чтобы с ней вернуться к Гилберту. Делать что-то по собственной инициативе он не торопился, опасаясь очередной ошибки. Дело было даже не в важности происходящего.

 

     Не нужно быть обладателем высочайших показателей интеллекта, чтобы понять собственные чувства. Находясь столько лет рядом с Гилбертом, окунаясь в его страсть, Акио стал привыкать к жгучей близости, к прикосновениям этого мужчины. Единственное, что до сих пор коробило его — собственный страх. Найтгест был жесток и зачастую несправедлив, будто в его голове временами что-то перещёлкивало, и он решал: «Хм, неплохо было бы сломать кому-нибудь кость или две». Вопросом «почему я?» Артемис пытался не задаваться, про себя шутя о Стокгольмском синдроме. И какая-то его часть радостно виляла хвостом, когда Гилберт властным жестом подзывал его к себе, в то время как другая яростно отплёвывалась и ругалась на всех известных языках. Уже давно Артемис понял, что не хватит никаких принципов и гордости для сопротивления бархатному голосу, шепчущему в темноте спальни такие вещи, от которых волосы на затылке приподнимались, а сердце бешено колотилось, подвластное этому чарующему тембру. Рядом с ним дикая, звериная часть Артемиса успокаивалась и переставала дыбить шерсть, послушно утихомириваясь и ожидая следующих слов. Чувство защищённости и одновременно с тем абсолютной беспомощности сводили с ума, и Акио не знал, чему верить: словам «любовь моя» или безжалостным ударам. Говорить о своих мыслях Гилберту не казалось разумным, ведь чёрт его знает, как он на подобное отреагирует. И надо ли оно ему вообще? Живя вместе с Микаэлисом, Артемис не раз уверялся в том, что он нужен ему не только как партнёр для секса, что его желают видеть рядом. Господин чернокнижников же был влюблён в своё дело, порой ничего вокруг не замечал и ужасно злился, когда его отвлекали. Фракция, политика, экономика, дипломатия — Охотнику не хотелось быть пятым по счёту в этом гареме Найтгеста. Болезненное желание с самого детства быть первым во всём вызывало яростную ревность и самую обыкновенную обиду. «Чем эти бумажки лучше меня? — временами думал он, глядя на вдумчивую работу Гилберта. — Да посмотри же ты на меня. Оторви свою задницу от кресла и хоть раз просто сходи со мной выпить, чурбан!» Но вслух о том не говорил и лишь с беззвучным вздохом уходил прочь.

 

     Безрадостные мысли снедали Охотника тем сильнее, чем больше он пил, ожесточаясь. И это бы дошло до абсурда, если бы его цель не вышла из кафе в полном одиночестве, направившись от него прочь. Оставив деньги, юноша поднялся на нетвёрдые ноги и решительно двинулся за ней следом. Короткая юбочка её так и подпрыгивала, открывая взгляду стройные бёдра, охваченные широким кружевом чулок со стрелками. Высокие каблуки задорно цокали, выделяя её среди людского потока. Её аура тускло сияла, приглушённая меткой изгнанницы, переливаясь алыми и золотистыми тонами. Несомненно, прежде она была элементалисткой, но теперь влачила существование среди смертных, обречённая жить в Сотминре. Через светлую блузку просвечивали линии тёмного бюстгальтера, волнуя воображение. Сумочка в руке беспечно покачивалась вперёд-назад, а тёмные локоны, собранные в высокий хвост, открывали взгляду смуглую кожу на шее. Если бы не задание, Артемис непременно приударил за такой привлекательной девушкой, но теперь был настороже. Дорога до дома изгнанницы заняла около часа, и за это время Артемис успел пострадать похмельем, проклясть количество выпитого и трижды возненавидеть все возможные бутики, куда заглядывала девушка. К тому моменту, как она вошла в ворота, ограждающие вместе с забором классический двухэтажный домик, Артемис готов был броситься за ней и вежливо попроситься в туалет. Незаметно следовать за девушкой становилось всё труднее: безлюдные жилые кварталы не пестрили местами, в которых можно спрятаться или переждать. Но изгнанница ни разу не обернулась, то ли в самом деле не замечая преследования, то ли умело скрывая собственную осведомлённость. Скрывшись в доме, девушка не зажгла свет, а потому знать, что там происходит, не представлялось возможным. Акио тихо чертыхнулся и, поставив себе заметку явиться в её отсутствие, вызвал такси.

 

     Следующий день начался со сборов: Акио запихал все свои вещи в сумку, долго принимал душ в небольшой съёмной квартире в центре города. Лёгкий завтрак из хлопьев с молоком был скорее предназначен мозгу, нежели телу. Он был уверен, что сегодня вернётся в Талиарен с вестями. Дом изгнанницы пустовал, как он и ожидал. Проникнуть в него было куда как проще, чем в особняк дипломата. Да и внутри было намного уютнее в отсутствие охранной магии. Обжитой, уютный домишко вызывал в юноше нестерпимую тоску. Казалось, что вот-вот по лестнице спустится Андреа и лучисто улыбнётся, обрадовавшись явлению старшего сына. Предложит выпить чая и рассказать новости, погладит по голове, совсем как в детстве. Оттолкнув прочь воспоминания, Артемис бесцельно бродил туда-сюда, до последнего надеясь, что планы Легиона упадут ему в руки сами по себе, он начинал раздражаться. Никаких зацепок не было ни на компьютере, ни на письменном столе. Он почти отчаялся что-либо найти, когда вдруг раздался голос хранителя:

 

     — Артемис, кто-то идёт.

 

     — Дьявол, — ругнулся юноша, торопливо метнувшись на балкон и с трудом закрыв за собой дверь.

 

     Сердце колотилось бешено и громко, а оттого казалось, что его услышат быстрее, чем увидят носителя. Заставив себя тихо улечься, Акио закинул руки за голову, изо всех сил стараясь успокоиться. Зазвенели ключи, внизу хлопнула дверь.

 

     — Делия, ты дома? — раздавшийся голос резанул по слуху и заставил Охотника напряжённо съёжиться на полу. Он слишком хорошо знал его обладателя. — Шлюха. Где её носит?

 

     Шаги приближались, постукивая по ступеням, но сердце в груди Акио колотилось в разы быстрее. В горле встал ком. Но на балкон мужчина заходить не стал, расположившись в спальне, сообщающейся с ним. Скрипнуло компьютерное кресло, зажужжал процессор. Стрёкот клавиатуры и щелчки мыши перемежались глухими ругательствами. Страх становился всё более удушающим, и Охотник не смел лишний раз моргнуть, про себя проклиная собственную невнимательность. Зашуршали колёсики кресла, пиликнул телефон.

 

     — Делия, я уже жду тебя. Какого чёрта ты делаешь? — рявкнул человек в трубку, ответ Акио не разобрал. — Немедленно возвращайся. У меня плохие новости.

 

     Время тянулось невыносимо медленно, и ни одна мысль не смела постучаться в голову Акио, понимавшего, что мужчина, от которого его скрывает лишь тонкая перегородка, почувствует присутствие чужого, едва только он позволит раздумьям коснуться своего сознания. Охотник хорошо знал методы Акиры Гото. И столь же хорошо умел ему противостоять, приучив себя входить в своеобразный транс, словно бы медитируя. Долгое время он не мог понять, как лидер изгнанников узнаёт о его присутствии или появлении, затем стал потихоньку вникать в суть его способностей, по песчинке выуживая информацию. Элементали мысли были страшными существами, питавшимися эссенцией разума живых существ, выпивавшими их до дна. И Акира, сумевший поглотить такого, подчинить себе, стал одним из самых опасных магов своего мира. Сложнее было научить себя ни о чём не думать в его присутствии, потому как единый его облик заставлял задаваться вопросами, судорожно искать на них ответы. Его манера речи, его поведение — всё это было идеальным оружием. Даже печать изгнанника не могла до конца подавить это чудовищное могущество.

 

     Артемис хотел бы успокоить себя, подбодрить шуткой, продумать план побега, просчитать шаги, но не мог позволить себе такую роскошь, тихо обмирая от ужаса. Юноша не знал, сколько времени прошло, не знал, как долго ему ещё предстоит прикидываться ветошью и не знал, что будет хуже — выдать себя мыслями или скончаться от недостатка сил. Когда вновь хлопнула дверь, Акио едва сдержался от радостного вопля, с трудом удержал свой разум холодным и безразличным ко всему.

 

     — Делия! — прикрикнул мужчина, когда девушка вошла в комнату. — Почему так долго? Я же велел тебе явиться немедленно.

 

     — Извини, у меня, в отличие от тебя, нет привычки давать низкий старт отовсюду, если пахнет керосином, — отрезала изгнанница. — Ну? Что ты откопал?

 

     — Похоже, я ошибался, — быстро заговорил мужчина, — Акио не мёртв. Один из наших людей видел его недавно в Кёльне. Не знаю, что он здесь делает, но вряд ли наслаждается красотами. Времени слишком мало, если его послали к нам.

 

     — Чёрт, — ругнулась она, затем громко стукнула ладонью по чему-то. — И это тогда, когда мы так близки к цели! Ты уверен, что это именно Охотник?

 

     — Лучше перестраховаться. Сказали, что у альбиноса был шрам на лице, но я такого не припомню. Если кто-то располосовал ему морду, могу лишь пожалеть, что не убил, — Гото говорил очень быстро, энергично, и Акио не мог толком понять, это от страха или возбуждения. — Артемис ни перед чем не остановится, и, какой бы ни была его цель, наш план может быть под угрозой. Я уже разослал по всем ориентировки: старые фотографии, словесный портрет, повадки, способности. Меня удивляет лишь то, что он умудрился на столько лет пропасть без вести. Чёрт, как же я надеялся, что его убили! Если только он поймёт, что к чему…

 

     — Места силы охраняются. Там и мышь не проскочит.

 

     — Этот демон везде без смазки пролезет. Это хитроумная, склизкая тварь. Даже я не могу предугадать его действия и ход мыслей, а ты знаешь, как меня это бесит. Надо узнать, что он здесь забыл и с какой целью явился. А главное, на кого теперь работает.

 

     — С чего ты взял, что он на службе?

 

     — Такова природа Акио, дорогуша. Это худшие из возможных цепных псов, способных перегрызть любой поводок. А эта расчётливая тварь всегда вела свою собственную игру. Но ничего, осталось совсем немного. Надо выиграть немного времени, крошечную каплю. Ещё чуть-чуть, и мы вернёмся домой.

 

     «Сейчас!» — рявкнул призрак неожиданно, и неведомая сила подкинула Акио, наполнила собой, давая короткую отсрочку. Юноша не думал над тем, что делает, формула вспыхнула в его разуме быстрее, чем промасленный стог сена. Зев портала жадно поглотил его ещё до того, как раздался гневный вопль лидера изгнанников. Артемис провалился в пространство между мирами прежде, чем успела сформироваться хоть одна мысль.

 

     Захлёбываясь кровью от резкого перемещения, изнывая от невыносимой боли, терзающей разум, Артемис рухнул в грязь, содрогаясь всем телом. «Домой», — билось единственное слово в его висках, набатом проходясь по голове. Старые раны стремительно открывались, воздуха категорически не хватало, и Акио загребал пальцами влажную землю. Органы жгло огнём, кровь закипала в жилах, а конечности отказывались повиноваться.

 

     — Вставай! — резко приказал дух, и Акио не видел причин не повиноваться ему.

 

     Колени дрожали, спина не желала разгибаться. Артемис беспрестанно спотыкался, бредя в темноту — слепота окутала его от резкого перемещения. Он с трудом перебирал ногами, и каждый раз, когда его настигала постыдная мысль упасть и не вставать больше, дух начинал подгонять его, не давая поддаться слабости. В конце концов, он начал плести целебный узор, осторожно подлечивая юношу. Начни он это делать сразу, Акио бы просто сошёл с ума от такой магической нагрузки. Тот начал различать блеклые силуэты, затем — дорогу, после стали возвращаться краски. Патруль заметил его раньше, чем он их.

 

     — Эй, ты, стоять!

 

     — Ты на территории чернокнижников.

 

     — Куда прёшь?

 

     Акио неохотно замер, качаясь на ветру, как травинка. Всадники взяли его в кольцо, готовые разорвать на части за неосторожное движение.

 

     — Мне нужно срочно попасть в Чёрный замок. У меня важное сообщение для Гилберта Найтгеста.

 

     Охотник не узнал собственный голос: после стольких дней вынужденного молчания его голосовые связки ослабли, горло издавало хрипы и сипы, а всё ещё пытавшаяся идти кровь не способствовала разговору.

 

     — Да кто ты вообще такой?

 

     — Тот, из-за кого Господин чернокнижников порвёт твою глотку, — прорычал юноша, скалясь от злости и боли. — Я Артемис Акио Второй, будь вы все трижды прокляты.

 

     Чернокнижники подобрались, кто-то забрал его к себе в седло, и кони ринулись галопом, едва не срываясь в карьер. От тряски раны расходились, Акио то и дело едва слышно шипел, зажимая их ладонями. Благо, его выкинуло не так далеко от цитадели Найтгеста: то ли от страха, то ли дух так подсобил, но ехать пришлось не дольше пятнадцати минут. Когда его, раненого, едва живого, сняли на землю, Гилберт уже спешно спускался по ступеням.

 

     — Что случилось? — немедленно вопросил он, подхватывая юношу на руки и не боясь изгваздать белоснежную рубашку в чужой крови. — Где вы его нашли?

 

     — Почувствовали сильный магический толчок, а нашли на западном маршруте патруля в двух милях отсюда, — отрапортовал тот чернокнижник, что вёз Акио. — Сказал, что у него для вас важное донесение.

 

     — Чепуха, — отрезал Найтгест и, развернувшись, направился вглубь замка, не в пример аккуратнее держа свою ношу.

 

     — Гилберт, — тихо просипел Охотник, едва разлепив глаза, — это очень важно.

 

     — Сейчас это неважно, — бросил мужчина, торопливо взбегая по лестнице и глядя строго перед собой. — Потом.

 

     — Ты не понимаешь, — он из последних сил вцепился в плечи чернокнижника, пытаясь удержать в голове мысль, вынудившую его на экстренную телепортацию. — Это касается твоего поручения.

 

     — Молчи, глупый лис! — холодно и спокойно срезал его вампир, на миг глянув на едва живого фаворита. — Сейчас станет легче. Обожди немного.

 

     Хлопнула одна дверь, другая, и Найтгест уложил любовника. Одежда, изгвазданная в крови и грязи, безвозвратно испорченная и рваная, стремительно покинула тонкое тело. Зашумела вода, наполняя огромную гранитную чашу в полу, исполняющую роль ванны. Исхудавший, обнажённый, он лежал неподвижно, прижимая ладони к страшным ранам, не столько пытаясь остановить вялую кровь, сколько отвлекаясь от боли. Один из рубцов был широким, сквозным, и Гилберт догадывался, каким чудом юноша до сих пор жив. Иногда он чувствовал рядом с Охотником могущественную сущность, оберегающую его, как зеницу ока. Но, похоже, всё пошло наперекосяк, и теперь Артемис, истощённый излишними магическими затратами, даже не мог принять лечение. Его измученное тело отталкивало магию, как заразу. Кровавые полосы испещрили его грудь, руки, бёдра; искорёженная грудь с переломанными рёбрами тяжело и редко поднималась и опускалась, с губ срывались хрипы и крохотные капли крови. Истекали раны на шее от вампирских укусов. Избавившись от дорогих тканей, как от глупой шелухи, мужчина поднял Артемиса на руки и стал медленно спускаться в воду, прижимая драгоценную ношу к себе. Сперва боль лишь усилилась, но Охотник только вяло дёрнулся и обмяк, прижавшись щекой к плечу чернокнижника, тяжко выдохнув.

 

     — Сейчас станет легче, — шептал вампир, бережно окутывая искалеченное тело тенями.

 

     Они поднимались со дна бассейна, точно тысячи чернильных щупалец, расплывались, окрашивая воду в чёрный и плавно перетекая на Артемиса, мягко взбираясь по его бледной коже. Метка на щеке Артемиса зашевелилась, начала расползаться, почувствовав близость магии хозяина, начиная кропотливо и быстро подлатывать юношу. Подключился и дух — это Гилберт понял, как только несколько костей любовника с хрустом встали на место. В этот раз Акио отреагировал чуть более ярко, распахнув глаза и зашипев через стиснутые зубы. Он медленно зашевелился, спустил с рук чернокнижника одну ногу, затем другую, чтобы стечь по нему в воду и откинуться назад.

 

     — Лучше? — мягко поинтересовался Гилберт, не без любопытства наблюдая за тем, как Охотник ложится на спину и держится на плаву.

 

     — Да, спасибо, — попробовал улыбнуться Акио, а затем скосил на него взгляд.

 

     Тени неторопливо вернулись к хозяину, и они вновь довольствовались чистой горячей водой. Это место юноша любил особенно, хотя бы за то, что здесь можно было безнаказанно плескаться несколько часов, читать, думать, отдыхать. Единственной проблемой было то, что Гилберт должен был обеспечить его водой, потому как сам Акио не имел ни малейшего понятия о том, как это делается. Техника в этом мире, в том числе сантехника, весьма отличалась от той, к которой он привык. Первое время он думал, будто здесь справляют нужду в вёдра и из этих же вёдер потом умываются. Ему было невдомёк, что чистоплотный мирок даже представить себе подобное не может, не то что привести это всё в исполнение. Стены замка не были пронизаны множеством труб, не создавая лишний шум в, по сути, военной цитадели, предназначенной для удержания обороны, а не тихого-мирного проживания. Артефакторы — маги, занимающиеся изготовлением боевых и бытовых предметов — старались над этой проблемой вместе с архитекторами долгое время, пытаясь придумать решение для неё. Один конец трубы связывался с необходимой утварью, но в процессе его изготовления на него наносилась руна, а в редких случаях и не одна, в то время как её сестра выжигалась на другом конце трубы, погружающемся либо в пресную воду под замком, либо в выгребную яму, в зависимости от того, что создавалось. Затем труба разрезалась на две части и отправлялась на положенное место. Связывание рун происходило уже после этого, когда начиналась непосредственная установка всего необходимо — собственно фаянсового трона или же ванны. В этом случае артефакторы тоже работали вместе с архитекторами, которые точно знали, какую магическую нагрузку выдержит здание разом, где можно размещать трубы, где нельзя. Таким образом, когда поворачивался кран или опускалась цепь сливного бака, активировались руны, немедленно начинавшие черпать энергию из природы и подавать воду или же наоборот, забирать нелицеприятное содержимое. Но при этом, не приложив некоторых усилий, как, например, иметь стальную веру в то, что желаемое случится, сделать такую с виду простую операцию было невозможно. Может звучать, как шутка, однако же, это действительно было так. Недостаточно просто повернуть вентиль и ждать, пока ванна наполнится водой. Впервые заговорив с Гилбертом, Акио пытался узнать, где можно найти место, чтобы отмыться. Глубокая ночь над вроде бы пустым замком отбивала всякое желание идти куда бы то ни было. Найтгест возлежал в постели и лениво листал книгу, особо не обращая внимания на шебуршащегося рядом юношу, только время от времени тяжело вздыхал, если тот задевал его острым локтем.

 

     — Где здесь ванна? — сквозь боль и повязки пробубнил Акио, выпутавшись из одеяла.

 

     — За гобеленом, — односложно отозвался мужчина, даже не посмотрев в его сторону.

 

     — Каким?

 

     — Единственным в этой комнате, — уже чуть более раздражённо произнёс чернокнижник, перелистывая страницу.

 

     Юноша оглядел мрачную спальню, нашёл взглядом огромное полотно, занявшее всю противоположную стену, и стал осторожно выбираться на тусклый свет. Покрывало сползло с его плеч, открывая кровавые царапины, а он аккуратно поднялся, встал с кровати. На бёдрах его застыли семя и кровь, стягивая кожу, и Акио едва заметно морщился, хромая к гобелену. Отодвинуть его в сторону или даже приподнять оказалось совершенно непросто — тяжёлая ткань не слушалась ослабших тонких рук. Приложив титанические усилия, Артемис закинул край гобелена на тупой крюк, открыв взгляду арочную дверь с литыми переплетениями узоров. Чёрное стекло опасно блистало в лучах светляка, не давая рассмотреть другую комнату. Осторожно толкнув створку, Акио шагнул внутрь, оказавшись в широком помещении с потолком, убегающим вверх. Пустой, без узоров, он давил и оставлял неприятные впечатления. В центре раскинулась безразмерная округлая мраморная ванна, в центре бывшая весьма глубокой. С четырёх сторон сбегали покатые лестницы, по краям шёл выступ, служивший скамейкой. В дальней северной части из края мрамора поднималась голова дракона с разинутой пастью. Юноша заворожённо смотрел на высокое витражное окно, через цветные стёкла которого струился свет Лун. Едва выдохнув, он осторожно поковылял к дракону, перебарывая боль и отвращение к собственному телу, бывшему невыносимо лёгким, наполненным остатками томления после близости чернокнижника. Вентилем служила забавная будто бы борода дракона, и юноша, ни секунды не думая, покрутил её. Ничего не произошло ни с первой попытки, ни со второй, ни даже с десятой. Подумав, что его жестоко разыграли, он яростно рванулся в спальню и замер в дверном проёме. Найтгест с ухмылкой смотрел на него, закинув руки за голову, книга лежала в стороне.

 

     — Что за чёрт?! — возмутился Артемис. — Ты меня разыгрываешь?

 

     — Нет, — мужчина растянул губы в улыбке, в глазах его заплясали искорки смеха. — Ничего не хочешь сделать?

 

     — Включи мне долбанную воду, — прорычал Акио, чувствуя во рту привкус крови от разошедшейся щеки.

 

     — Не так. Я твой хозяин, — напомнил чернокнижник благосклонно и почти ласково, наблюдая за терзаниями фаворита с особенным удовольствием. — Не забывай об этом.

 

     Как же хотелось погреться в чистой воде, смыть с себя грязь, семя этого нахала, кровь, просто полежать, наслаждаясь текучим теплом. Вдохнув сквозь зубы, Охотник успокоился, прикрыл глаза и, подойдя к кровати, медленно опустился на колени:

 

     — Господин, пожалуйста, мне нужно отмыться.

 

     Найтгест выжидающе смотрел на него, приподнявшись на локтях. Видеть, как этот юный нахал повинуется, подчиняется правилам игры, было восхитительно возбуждающе, дразнило гордость мужчины. Он изогнул одну бровь, желая услышать завершение просьбы.

 

     — Не могли бы вы включить воду? — выдохнул Акио пришибленно, закусив губу.

 

     Гилберт кивнул и поднялся с постели, и юноша подорвался прямиком за ним в ванную, чтобы понять, в чём вообще дело. Подойдя к дракону, мужчина обернулся и на показ повернул вентиль несколько раз. Мгновенно вода хлынула вместе с паром из разинутой пасти, и Гилберт ехидно приподнял бровь. Охваченный самой возможностью помыться, Акио даже не задался вопросом, почему это у чернокнижника получилось, а у него нет, просто быстро спустившись в воду. Впрочем, с тех пор метод попадания в горячее блаженство почти не изменялся на протяжении всех этих лет, что не могло не раздражать Акио, но в его голову въелась мысль, что только Гилберт может это сделать. Это потом уже он узнал, в чём был секрет, и что он больше, чем идиот. Теперь же ему даже не хотелось об этом думать — только смотреть, как мужчина плавно приближается, как вода обнимает его тело, как расходится рябь по поверхности. Когда он оказался совсем близко, Артемис медленно встал на ноги и, потянувшись, прильнул к груди чернокнижника. Мгновенно стало спокойнее, уютнее.

 

     — Всё позади, — едва различимо проговорил Гилберт, запустив пальцы в длинные белоснежные волосы, перебирая их влажный шёлк. — Всё закончилось.

 

     — Ты не понимаешь, — возмутился Акио, вскинув на него взгляд, широко распахнув глаза. В полумгле, наполненной разноцветными бликами от витражей, они казались совсем золотыми, нестерпимо яркими. — Я узнал!..

 

     — Тш-ш, — мужчина прервал его рассказ единственным поцелуем, заставив притихнуть и вжать голову в плечи. Уверенно подхватив его на руки, чернокнижник донёс фаворита до бортика и усадил на него. — А вот сейчас — начинай.

 

     Выдохнув и успокоившись, Артемис стал рассказывать: как выслеживал изгнанников и самородки, как проверял каждого, изучал, что каждый раз терпел неудачи. Он искренне злился и стискивал кулаки, запрокинув назад голову, уставив взгляд в темноту потолка. Не единожды ему в голову приходила идея, что, будь там какая-нибудь фреска, место бы сильно ожило и приобрело чуть больше приятных красок. Рассказ, долженствующий быть отчётом, превратился в отстранённые размышления и рассуждения и приближался к Делии. Сделав паузу и призадумавшись, Артемис ощутил то, что тонуло за эмоциональными словами и воспоминаниями. Прикосновения к его ногам — все до последнего. Цепкие, уверенные пальцы делали массаж, надавливая на мышцы, проходясь по суставам, массируя пальцы и ступни. Его ноги, немилосердно нывшие от боли после стольких миль, намотанных пешком по Кёльну, стёртые в кровь, постепенно успокаивались и расслаблялись. Юноша без малого изумлённо посмотрел на чернокнижника, что был крайне сосредоточен на собственном деле. Усевшись рядом, по грудь в воде, он уложил ноги Акио себе на колени и теперь тщательно разминал усталые конечности. Ласковые прикосновения к щиколоткам вызывали острое наслаждение, заставляя сжаться в попытке сбежать от него подальше. Но мужчина крепко обхватил его поперёк стоп, едва почувствовав этот порыв.

 

     — Я внимательно слушаю, — напомнил чернокнижник, и Артемису послышалась в его голосе улыбка.

 

     — Мне удалось выследить изгнанницу, работающую на Акиру, — едва совладав с низменными порывами тела, выдавил юноша. — И услышать кое-что. Похоже, я где-то попался на глаза, и меня сумели узнать, а потом — донести. Не знаю, о чём шла речь, но они говорили о местах силы и возвращении домой.

 

     Едва заметная морщинка пролегла между бровей Гилберта, но от своего занятия он не отвлёкся:

 

     — Даже имея под боком места силы, они не смогут сломать свои печати и сделать то, что задумали. Для этого им понадобится помощь извне. Никто не станет помогать изгнанникам.

 

     — А для этого надо что-то особенное? — полюбопытствовал юноша, всеми силами отвлекая себя от пальцев, скользящих по его стопам в гипнотическом танце.

 

     — Конечно, — невозмутимо кивнул вампир, едва заметно ухмыляясь. Он медленно, чтобы Акио видел, поднял одну его ногу на уровень собственного лица и начал неторопливо целовать каждый палец. — Мне было не так уж и легко доставить тебя сюда. А я, если мне не отказывает память, кое-что умею.

 

     Всё, что смог выдавить из себя Артемис в ответ — сдавленный «ах», переходящий в стон.

 

     — Ах? — с усмешкой переспросил чернокнижник, лукаво сощурившись и поглядев на стремительно буреющего Акио. — Если бы я знал о том, что у тебя такие чувствительные ноги, давно бы этим воспользовался.

 

     — Кто бы сомневался! — возмутился юноша, пытаясь отобрать сокровенное у Гилберта, но тот даже не думал отдавать военный трофей, с упоением целуя поджимающиеся пальцы. — Тьма, Гилберт, перестань!

 

     Улыбка мужчины стала лишь шире, он окинул фаворита смеющимся взглядом, всем своим видом говоря: «Шутишь, что ли? Когда я делал подобную глупость?» Артемис запрокинул назад голову, впиваясь пальцами в бортик ванной, чтобы хоть как-то справиться с порывами собственного тела, поддавшегося на ласку коварного вампира. Прохладные губы прошлись по стопе, вызывая судороги удовольствия, заставляя выгибаться и дрожать. Острое наслаждение скручивало вены, томление проходилось по паху. Юноша невольно прикрыл рот ладонью, когда из груди вырвался стон — Найтгест обхватил два пальца губами, обласкал языком. Невыносимое смущение обуревало сознание даже теперь, спустя восемь лет, когда это создание уже успело изучить каждый дюйм тела, везде коснуться и оставить собственную метку. Между ними происходило такое, что смущаться уже не было смысла, но всё равно в эти мгновения Акио чувствовал себя до несуразности счастливым и вместе с тем смятённым. Поцелуи повторялись, перемежались щекотными прикосновениями юркого языка, и дыхание не поддавалось контролю, срывалось громкими стонами. Пальцы мужчины ласкали стопы, щиколотки, голени, и Артемис начал ловить себя на том, что тянется за ними, поддаётся им и ждёт нового ощущения близости. Кожа дышала жаром, чувствовалась ужасно тонкой и ломкой под руками чернокнижника — столь уверенно он проходился по ней, точно зная, как нужно огладить и надавить, чтобы все преграды сломались под этим напором. Водопад быстрых, жгучих поцелуев пронёсся выше, и Акио уже не мог вспомнить, когда его ноги стали покоиться на плечах мужчины, когда он сам оказался уложен на лопатки с края бассейна. Гилберт прижался щекой к бедру ровно на секунду, прикрыв глаза и улыбнувшись чему-то своему, вызвав дрожь нетерпения. Приоткрыв мутные глаза, чернокнижник поглядел прямо на Акио, и тот вздрогнул, а затем внезапно для себя широко улыбнулся, отогнав прочь все «против», что до того роились в голове, напоминая о долге, о метке, об унижении, о срочных делах. Он уже хотел сказать то, что мучило его давно, истязая разум и душу, но почему-то помедлил, а потом уже стало не до того. Вновь пальцы Найтгеста заскользили по ногам, сводя с ума, а сам он склонился меж его бёдер и коснулся губами возбуждённой плоти. Видят боги, прежде чернокнижник никогда не снисходил до подобной близости, и Артемис оказался приятно удивлён и ещё больше смущён. Почём ему было знать, какой страх испытал вампир, когда взял на руки едва живого любовника? Цепкий ужас пробрал до самого сердца и не давал покоя до тех самых пор, пока раны не исчезли со слабого тела. И даже теперь, когда кровь живо бурлила в его жилах, Найтгест с трудом верил в то, что успел и отвёл смерть от юноши, не дал костлявой забрать его самое ценное сокровище. И теперь нестерпимое желание обласкать его как следует, выгнать из памяти боль, не давало ему покоя. Этот мальчик был достоин большего, куда большего, чем ему позволял Господин чернокнижников.

 

     Горячая плоть погрузилась в рот, и Акио отозвался протяжным стоном. Мужчина уловил его мимолётный порыв схватиться за что-нибудь и уложил его ладони себе на плечи, тут же ощутив, как он стискивает их. Было упоительно просто ласкать его, наслаждаясь чуткими откликами и трепетной дрожью, не теряющейся в грубом порыве страсти. Гилберту нравилось прикасаться к телу Акио: то была аккуратная бледная кожа, лишённая жёсткой растительности, как то бывает у мужчин, но под ней чувствовалось нечто жёсткое, чуть шершавое, будто там таилась чешуя. Но Найтгест по собственному опыту знал, что ничего кожа юноши не скрывает, однако же, в моменты дикой ярости, особенно в первое время, ощущение лишь усиливалось, словно нечто невидимое рвалось наружу. И теперь, поглаживая бёдра, проходясь ладонями по коленям, Гилберт нарочно слегка надавливал, улавливая каждый едва заметный бугорок, прикрывая глаза от удовольствия. Он знал каждый податливый изгиб, бережно храня воспоминания о движениях юноши, текучих жестах, быстрых взглядах, тембре голоса — всё это было для него настоящей отрадой тёмной души, нашедшей приют. Постепенно Артемис раскрепостился, перестал напряжённо вздрагивать и зажиматься, вызывая нежный трепет отзвуками стонов наслаждения. Когда он чуть подался навстречу, а ладонь огладила затылок, слегка надавив, Найтгест позволил себе сорваться, буквально трахая горлом возбуждённый член, насаживаясь до самого основания. Акио прогнулся в спине, ступни его упёрлись в лопатки мужчины, а пальцы зарылись в волосы, то ли ища спасения от неги, то ли подхлёстывая, поощряя. Каков был соблазн выпустить клыки, царапнуть беззащитную кожу на бугорках вен, пронзив юное тело ядом афродизиака. Дёсны чесались, давление становилось совершенно невыносимым, но чернокнижник стойко держался, не прекращая ласку ни на единое мгновение, не давая себе передышки. Охотник под ним едва не метался, сдерживая порыв схватить Найтгеста за затылок, начать насаживать его на плоть, задав нужный для разрядки темп. Пальцы стискивали влажные смоляные локоны, тут же судорожно распрямлялись, выгибаясь в противоположную сторону. Когда мужчина вдруг отстранился, юноша издал громкий, возмущённый стон, опустив полный отчаяния взгляд на лицо Повелителя. Гилберт только ухмыльнулся ему в ответ и на показ облизал тёмные губы, влажно поблескивающие и лишь больше соблазняя на всевозможные грехи. «Если бы Змий, искусивший Еву, существовал, он бы выглядел именно так», — отстранённо подумал Акио, вяло наблюдая за тем, как мужчина вновь склоняется и обхватывает головку губами, а ствол — пальцами. Затем втянул щёки, вытягивая смазку, так и надавливая языком, едва не полируя. У Акио перед глазами всё поплыло, огненный узел в паху затянулся до сладкой болезненности, а затем резко распутался, разорвался, и из груди юноши вырвался стон. Медленно отстранившись, Гилберт проглотил семя, облизнулся, любуясь расслабленным дрожащим возлюбленным. Осторожно спустив его обратно в воду, мужчина стал отмывать его волосы, время от времени целуя уложенные ему на плечи ноги, которые Артемис даже не думал опускать. Смыв остатки крови с тела и волос фаворита, чернокнижник неохотно выпутался из своеобразных объятий, чтобы затем поднять Охотника на руки и вместе с ним вернуться в спальню. Гобелен с тихим шелестом опустился, скрыв двери. Потоки воды лужицами оставались на голом полу, но чернокнижника то мало заботило. Усадив Артемиса в кресло, он вытащил из шкафа огромную махровую простыню, которыми здесь были полотенца. Податливый спокойный любовник был ему по душе: не строил из себя чёрти что и покладисто реагировал на ласку, не пытался убежать или сопротивляться. И, что более приятно, всё от чистого сердца. Как следует вытерев белоснежные волосы, Гилберт вздохнул с облегчением, а затем откинул полотенце, не особо заботясь о сохранности апартаментов — всё равно слуги уберутся.

 

     Уже в постели Акио прильнул к нему и уложил голову на грудь, молчаливо вырисовывая узоры кончиком пальца. Найтгест пребывал в полудрёме, перебирая влажные пряди белоснежных волос, прислушиваясь к дыханию фаворита.

 

     — И всё-таки, что ты будешь делать с изгнанниками? — подал голос Охотник, приподнявшись на локте и посмотрев в лицо чернокнижнику.

 

     — Не знаю. А должен? — Гилберт лениво приоткрыл один глаз, скосив взгляд на юношу. — Изгнанники — моя самая слабая боль на этот момент.

 

     — Что-то случилось?

 

     Артемис неторопливо переполз на него, скрестив пальцы на груди мужчины и уложив сверху подбородок. С виду Гилберт ничего особенного не делал, заседая у себя в кабинете, но юноша не понаслышке знал, сколько нитей одновременно этот паук дёргает, просто разбираясь с докладами, не говоря уже о личном поручении чернокнижникам заданий. По лицу вампира пробежала тень:

 

     — Элементалисты объявили войну почти мгновенно, как только ты занялся изгнанниками. Это была тяжёлая весна.

 

     — Много потерь? — с некоторым сожалением и долей вины поинтересовался Артемис, припоминая, что он послужил спусковым механизмом, искрой для пороха.

 

     — Достаточно, — коротко кивнул Найтгест, нахмурившись и закинув руки за голову. — Нас выкинули из золотоносной шахты на востоке, и я думаю лично наведаться туда и оттеснить их. В конце концов, Господин я или нет? Все штаны уже износил на этом дьявольском стуле, с этими идиотскими свитками. И конца им не видно, чтоб их.

 

     — А что мешает тебе отправиться туда? — Артемис любил слушать, как чернокнижник ворчит, проклиная свою должность и всё на свете.

 

     — Совет, — мрачно изрёк мужчина с таким видом, будто это должно было объяснить все тайны мира разом, да ещё и сверху открыть будущее и объяснить прошлое. Но Охотник только хлопал на это дело ресницами, вопросительно изогнув брови и изобразив на лице живейшее любопытство. Найтгест вздохнул, потёр переносицу. — Как бы тебе объяснить?..

 

     Он надолго замолчал, рассматривая потолок и задумчиво поглаживая любовника по спине. Как объяснить юноше основу их политики и мира в целом, при этом не устроив лекцию на несколько суток с отсылками и ремарками на каждом шагу?

 

     — Ладно, я потом у Мирроров или Пассисы спрошу, — прервал его метания Артемис, удобнее устраиваясь на своём лежбище и укладывая голову на грудь мужчины. — А сейчас я хочу спать.

 

     — Спи, — едва не радостно согласился Найтгест, беззвучно вздохнув с облегчением и накинув на тонкие плечи тёплое одеяло — всё же, в Чёрном замке всегда было прохладно. Он хотел сказать, что лучше прочитать книги, посвящённые исключительно этой тематике, но Акио уже мирно спал, улыбаясь во сне. Поглядев на его счастливую физиономию, чернокнижник и сам не сдержал улыбку, впервые спокойно заснув за несколько месяцев.

 

❃ ❃ ❃

  

     Следующее утро у Акио началось относительно поздно: уже успело рассвести, а Гилберта и след простыл. Уставший после Кёльна, приятно разнеженный великолепным массажем, юноша ещё долго валялся в постели, нежился, ворочался, то и дело проваливаясь в сладкую дрёму. Однако же воспоминания вернулись к нему сторицей вместе с волнением. Он был уверен на все сто процентов, что Акира рано или поздно приведёт свой план в исполнение, а это означало возвращение изгнанника в родной мир. Зная его, Артемис с уверенностью мог сказать, что ничем хорошим это не кончится, вот только никто ему не поверит, а справиться самостоятельно он просто-напросто не мог. В конце концов, его силы весьма ограничены, равно как и у других. А если люди Гото смогут вернуть себе могущество, то ему и вовсе не поздоровится. Торопливо одевшись и приведя себя в презентабельный вид, юноша пришёл к единственному верному решению.

 

     — Доброе утро, парни, — весело изрёк он, без стука зайдя в кабинет секретаря Повелителя. — Я ненадолго вернулся. Что у вас нового?

 

     В ответ ему прозвучала только звонкая тишина. Мирроры посмотрели на него не больше, не меньше, как на дохлого таракана, и тут же вернулись к своим занятиям, даже не соизволив сделать вид, что в кабинет кто-то заглянул. Лихнис победоносно ухмыльнулся, вскинул нос и тоже принял вид крайне занятой. Акио растерянно поглядел сперва на художника, затем на летописца, пытаясь удержать брови от постыдного побега на вершину лба. А после решил взять быка за рога и подошёл к Руруке:

 

     — Ру, у меня к тебе вопрос. Это касательно истории.

 

     Если бы он только знал, перед каким сложным выбором поставил парнишку, возможно, не говорил таких опрометчивых слов. Хотя, может быть, даже уточнил, чтобы у влюблённого в историю Миррора окончательно сорвало крышу. Но тот изобразил безразличие и покосился на Акио со всем пренебрежением, на какое только был способен:

 

     — Сделай одолжение, больше не говори со мной, Акио.

 

     Охотник отшатнулся от него, как от проказы, широко распахнув глаза, потом поглядел на Роккэна в поисках поддержки и объяснений, но тот ожесточённо махал кисточкой и даже не повернул в его сторону голову.

 

     — Да что такое? — ошарашено прошептал Артемис, не понимая, чем вызвал подобное отношение к себе. Ведь он считал Мирроров если не друзьями, то хорошими приятелями, и совершенно не ожидал подобной подставы. — Братцы, вы чего?

 

     — Просто кто-то встал у всех поперёк горла, — ядовито прошептал Лихнис, подняв пылающий взгляд сощуренных глаз на юношу. — Интересно, как быстро Господин перестанет замечать тебя?

 

     — А тебя? — Акио оказался сильно уязвлён подобной постановкой вопроса, но постарался отправить шпильку обратно, не подав при этом вида. — Давно он в последний раз запускал тебя в кабинет?

 

     И, не став слушать яростную отповедь, вышел из приёмной, подавленный и почти несчастный. Если бы только он мог знать истинную причину, то, возможно, не ушёл так быстро. Теперь у него был иной источник информации, на который он мог рассчитывать. «Даже если Лихнис смог промыть им мозги, я точно знаю того, у кого к этому врождённый иммунитет», — едва не с ухмылкой подумал юноша, торопливо спускаясь в библиотеку, даже не думая гадать, где можно найти брата Господина чернокнижников. И в отличие от Роккэна и Руруки, он понимал политику не по книгам и даже не по историческим примерам.

 

     — Пассиса, здравствуй! — Акио растянул губы в улыбке, плюхнувшись рядом с юношей и по-дружески хлопнув его по плечу.

 

     — М-м? — Найтгест поднял растерянный взгляд на Охотника и тут же заулыбался, поняв, что ему не причудилось. — Арти, приятный сюрприз. Я слышал, что вчера кто-то с помпой явился в замок, но даже не мог представить, что это ты.

 

     — Почему это с помпой?

 

     — Ну, если брат срывается с собрания и бежит сломя голову куда-то, это явно помпа, — смешливо фыркнул Найтгест, а затем отложил книгу, жадно поглядев на Акио. — Ну? Что ты узнал?

 

     — Акира хочет вернуться. У него есть какой-то план, — жарко выпалил Охотник, наконец-то добравшись до ушей, которые его хотя бы попытаются выслушать, на понимание он и не надеялся.

 

     А потому плотину прорвало: он с точностью до слова пересказал услышанный разговор, тщательно напрягая память. Если бы он что-то упустил, смысл непременно исказился от этого, а, значит, вся ситуация стала выглядеть иначе. Но, поглядев на чернокнижника, он слегка сдулся — Пассиса смотрел на него почти с сожалением.

 

     — А что на это сказал Гилберт? — вкрадчиво и крайне осторожно поинтересовался он, боясь вызвать вспышку гнева у Охотника.

 

     — Что всё это чепуха, и у них ничего не получится, если им не будет помогать кто-нибудь могущественный с этой стороны, — проворчал Артемис, скрестив на груди руки и вытянув ноги. Морщинка пролегла между его бровей. — Он же знает, что Акира будет продолжать копать под него. Неужели Гил соизволит что-то сделать только тогда, когда окажется задницей в яме?

 

     — Ты несправедлив, — попытался утихомирить его ворчание Найтгест, даже изобразив улыбку. — Он умеет расставлять приоритеты, и в данной ситуации элементалисты представляют для него куда большую угрозу, чем возможное возвращение изгнанников. Сам подумай — ну кто в здравом уме согласится помогать им?

 

     — Есть у меня одна мыслишка, — хмыкнул Акио, а затем поглядел прямо на юношу. — Лихнис. Он что-то задумал.

 

     — Тьма, Артемис, и ты туда же! — возмутился Пассиса, всплеснув руками. — Да что он такого сделал?! Это в тебе говорит ревность, не больше.

 

     — Вот увидишь, — мрачно пообещал Акио, сощурившись, — я прав. Кстати об этом. Что с Миррорами? Они категорически отказались со мной говорить и послали в пешее эротическое путешествие.

 

     — Тогда ты пришёл не по адресу, — тихо рассмеялся Пассиса, затем покачал головой. — Я не заметил ничего необычного в их поведении. Разве только абсолютное безрассудство. Кто ещё может так спокойно шутить над Гилбертом?

 

     — Я.

 

     — Ты экспонат в любом случае, — пожал плечами Найтгест, затем окинул взглядом библиотеку и улыбнулся каким-то своим мыслям. — Так или иначе, это не похоже на них. Может, что-то случилось? Меня они дёргали только так, чтобы узнать о твоих успехах.

 

     — Что-то я не заметил особой радости на их лицах, когда пришёл.

 

     Артемис поднялся на ноги, заразительно потянулся и устало ссутулился. Что делать, он совершенно не знал, а подобные ситуации его раздражали сверх всякой меры. Особенно тогда, когда он знал, что за неудачу он будет наказан весьма сильно. Пожалуй, даже чересчур. Юноша хорошо знал Акиру и то, что он не будет играть с мелкой ставкой, скорее поставит всё, что у него есть. И это вовсе не разочаровывало его, придавало сил и заставляло задуматься, как следует просчитать каждый шаг. Личная неприязнь не давала мыслить ясно, и Артемис собирался всерьёз проверить, какова же чистота намерений у Лихниса. В самом ли деле он просто влюблённый дурачок или же скрывает что-то за этими странными чувствами.

 

     Махнув на прощание рукой, Охотник быстро покинул библиотеку, чтобы затем подняться в кабинет к Гилберту. Он был занят принятием отчёта от одного из шпионов, и юноша не стал ему мешать, покладисто усевшись рядом в кресле. Симпатичный черноволосый мужчина, плотно закутанный в плащ, даже не думал присаживаться, прохаживался туда-сюда по кабинету и рассказывал о найденном.

 

     — Они оцепили территорию вокруг шахты, понаставили баллист и стреляют по всему, что движется, — ровным и хорошо поставленным голосом ответствовал он, то и дело встряхивая головой, убирая с лица отросшую чёлку. Что-то было такое во всём его образе, что показалось Артемису знакомым, едва ли не родным, но он никак не мог уловить, что же именно. — Мне удалось добыть сведения об их финансовом состоянии, даже не спрашивай, откуда. Они будут цепляться за каждый грамм золота. Уже держатся за всё это, как оголодавшие собаки за кость. Мои люди установили постоянное наблюдение за локацией и присылают сводки раз в несколько часов, а то и чаще. Дашь приказ отрезать их от поставок провианта? — Найтгест коротко кивнул, постукивая ногтями по столешнице. — Хорошо, потому что один караван мы уже перехватили и теперь ждём результатов. Так же были замечены их активные передвижения вокруг залежей железной руды неподалёку от восточного побережья. Мы установили там контроль и стребовали людей для защиты из некрополя.

 

     — Далековато для хозяев усопших, — задумчиво проговорил Гилберт, подняв взгляд на карту и, кажется, что-то прикидывая про себя. Шпион молчал, иронично улыбаясь, кажется, ожидая вопросов. — Они начали возводить новую цитадель, я так понимаю?

 

     — Бинго!

 

     Акио невольно вздрогнул от этого человеческого словечка и внимательней пригляделся к шпиону, силясь вспомнить его, но получалось откровенно плохо. Найтгест опустил взгляд, снова побарабанил пальцами по столу, поджал губы.

 

     — Слишком далеко, — покачал головой он, прикусив губу. — Даже если они будут использовать подземные ходы, это займёт не меньше месяца. А замок… Надо было дождаться затишья для подобной затеи.

 

     — Господин жрецов дал своё добро, — невозмутимо продолжил брюнет, снова пройдясь туда-сюда по кабинету. Артемис вздрогнул, уловив звериную манеру перемещаться на передней части стопы, животную грацию шпиона. Сомнений не было — перед ним стоял оборотень. — Он обещал обеспечить защиту войск во время марш-броска и выделить своих людей для охраны стройки на первое время. Это безлюдное, но весьма удобное место, Гилберт, там столько захоронений и старых битв, что для некромантов — самое то. Если мы достигнем успеха, получим мощную точку влияния.

 

     — Абсолютно незащищённую и обособленную от иных наших позиций, — упорствовал Найтгест, хмурясь. Акио казалось, что он слышит, как шуршат шестерёнки в его голове. — Чтобы возводить цитадель, надо как следует подготовиться: наладить сообщение с главным замком, назначить ответственные лица и ещё куча мелочей. Подобные вещи не делаются на бегу! О чём вы вообще думали, Тош? Это будет нашим слабым местом!

 

     — Господин жрецов уверен, что у тебя всё получится, — ухмыльнулся шпион, пожав плечами. — Ведь ты же опытный Повелитель, всё знаешь и умеешь.

 

     — Немедленно вызови ко мне наместников! — рявкнул Найтгест, явно вскипев сверх меры. — Почему я узнаю об этом последним? Тьма, Накамура, я удушу тебя когда-нибудь за такое своеволие!

 

     Шпион бархатно рассмеялся и отсалютовал двумя пальцами, чтобы затем плотно завернуться в плащ и раствориться чёрной дымкой. Артемис с любопытством поглядел на вампира, едва сдерживая улыбку. Это выглядело так забавно и трогательно, что у него не хватало сил на каменное выражение лица.

 

     — Чтоб ему пусто было, наглый блохастый хвост, — сокрушался мужчина, торопливо разбирая бумаги. — Артемис! — Охотник изобразил искренний интерес и подался вперёд. — Хватит смеяться. Сейчас явятся наместники, и мне надо, чтобы ты выбрал одного из них.

 

     — Почему я? — Акио изумлённо распахнул глаза, даже слегка отшатнувшись. — Я же… э-э, ничего в этом не понимаю? Может, тебе лучше позвать Пассису?

 

     — Я сказал, что это сделаешь ты, — с нажимом произнёс Найтгест, и юноша ощутил почти забытый зуд в щеке, движение мрака под кожей, тут же стушевавшись. Гилберт поглядел на него испытующе, затем удовлетворённо кивнул. — Нужные тебе свитки, — и протянул целую кипу, чтобы затем с облегчением вытянуться в кресле.

 

     — Эй! — возмущённо воскликнул Акио, увидев поверх бумаг, что мужчина набивает табаком трубку. — Беспредел!

 

     — Не всегда же мне заниматься этим, — ехидно заметил мужчина, выпустив густое облако дыма. — У тебя всё получится, милый.

 

     Акио фыркнул и развернул один из свитков, принимаясь сосредоточенно вглядываться в символы. Первый свиток улетел в сторону без всякого почтения, и Найтгест едва не поперхнулся дымом, проследив за траекторией полёта. Туда же последовало ещё несколько записей, а вот над четвёртым юноша долго молчал, перечитывая по несколько раз.

 

     — Этот, — уверенно заявил Артемис, протянув Господину свиток.

 

     — Почему? — настойчиво поинтересовался Гилберт, даже не глядя на руку Акио. Он был доволен этим выбором, но желал услышать, почему его сделал юноша.

 

     — Он ни разу не был наместником у некромантов.

 

     — И что в этом положительного? — с некоторым сомнением вопросил вампир, не совсем уверенный, что правильно понял ход его мыслей.

 

     — В моём мире это называли благоприятным влиянием на микроклимат в коллективе. Во-первых, он сам не некромант…

 

     — Тогда откуда он может знать о том, что там нужно будет делать?

 

     — Не перебивай, — одёрнул его Акио, и мужчина вопросительно приподнял брови. На его лице так и было написано: «А ты не забыл ли, кто здесь главный?», но Охотник проигнорировал это и продолжил. — Осмелюсь предположить, что некромант с некромантами будет куда менее строг, в конце концов, все свои. А те в свою очередь будут относиться к нему, как к равному, что не слишком хорошо скажется на замке в целом. Во-вторых, я прочитал, что Френсис опытный тактик, специализирующийся на обороне. Если на цитадель нападут, он сможет организовать грамотную защиту и выиграть битву с минимумом ресурсов и людей в своём подчинении. А это то, что нам требуется в данной ситуации.

 

     — Ты не всех изучил, — снова встрял Найтгест, с любопытством глядя на юношу. Он мыслил слишком нестандартно, но чернокнижнику это нравилось. — Иен выстоял не в одной осаде и великолепный тактик.

 

     Акио хмыкнул и кинул в него нужным свитком:

 

     — Превышение полномочий в другом некрополе!

 

     — Он великолепно вывел ситуацию!

 

     — Угробив сотню людей и три десятка тварей. Нет, он может даже не приходить, — Акио ухмыльнулся и закинул ногу на ногу, заражаясь азартом. Эта игра начинала ему нравиться. — Френсис. И больше никто.

 

     — Наблюдай за ними, — хитро сощурился вампир. — Когда они явятся, ты поймёшь.

 

     Охотник продемонстрировал ему язык, а затем незамедлительно перебрался на колени к мужчине. Тот несколько удивлённо приподнял брови, глядя на белую макушку, приютившуюся у него на плече.

 

     — Мирроры не хотят со мной говорить, — пожаловался юноша, насупившись.

 

     — Слава тьме, — выдохнул Найтгест, невольно тут же вздрогнув от болезненного укуса, последовавшего за этой фразой. — Что?! Они невыносимы!

 

     — Я считал их друзьями. У меня их слишком мало, чтобы раскидываться ими с такой лёгкостью, — прошептал Артемис, прикрыв глаза. — Это ты их подговорил?

 

     — Нет, — Найтгест покачал головой. — Пусть они мне не по душе, но я бы не пошёл на такое. Обсудим это после наместников. Они идут.

 

     Господин чернокнижников не ошибся — в двери постучали. Он попытался ссадить с себя Акио, но тот крепко вцепился в него: слова Лихниса упали в плодородную почву и уже проросли ядовитым страхом. Вампир благосклонно улыбнулся и дал разрешение войти. Первым зашёл сухенький мужчинка с залысинами, смотревшийся в просторных одеждах чернокнижника до смешного маленьким и несуразным. У него были резкие, дёрганные движения, бегающий взгляд водянистых глазок и землистого цвета кожа. Аура его блекла, казалось, с каждым мгновением, а по сравнению с Гилбертом он и вовсе выглядел ни на что неспособным смертным. Следом вошёл мужчина, по всем параметрам внушительный и импозантный: высокий и широкоплечий, с чёрным тяжёлым плащом, накинутым на голые плечи, расписанные ритуальными татуировками. Акио даже не знал, что его сильнее поразило: тугие узлы мышц, слаженно перекатывающиеся под смуглой кожей, мощная аура, так и давящая своей силой, или же изогнутые массивные рога среди светлых волос. Юноша так широко распахнул глаза, глядя на него, что Гилберт не выдержал и как следует ущипнул его за ягодицу, деликатно, но тихо кашлянув. По сравнению с ним остальные двое совершенно меркли и даже не отложились в памяти Акио.

 

     — Фрэнсис, — заговорил он, и рогатый мужчина лениво выпрямился и изломил бровь с некоторым пренебрежением, не совсем понимая, почему с ним говорит не Господин чернокнижников, — как долго ты будешь собирать вещи?

 

     — Около часа, если срочно, — ещё менее уверенно ответил он, покосившись на Гилберта, но тот лишь ухмыльнулся в ответ со всем возможным ехидством. Артемис уверенно улыбнулся и приподнял подбородок, что смотрелось весьма забавно. Компактно и уютно сидя боком на коленях Найтгеста, укутанный его объятиями, юноша походил на больно гордого и наглого хищного зверька под защитой огромного чёрного дракона. И непонятно было, кто из них кусается больнее, ведь ящер проглотит целиком, а раны от укусов лиса ещё долго не заживут.

 

     — Дело срочное. Так что советую тебе собраться максимально быстро и со всей возможной ответственностью, — продолжил Акио, мелко подрагивая от чувственных щипков Найтгеста, которые под плащом были совершенно скрыты от чужих взглядов. — Так получилось, что Господин соизволил дать добро на возведение нового замка. И именно ты будешь его наместником. Думаю, тебе понравится в некрополе.

 

     — Позвольте! — вскрикнул лысоватый мужчина, выступив вперёд. — Я был наместником Полуночи в течение почти шестисот лет и куда лучше подойду для этого! Почему этот мальчишка, у которого хуй да нихуя опыта?!

 

     — Потому что так сказал я, — спокойно произнёс Акио, ничем не выдав, что фразочка ему пришлась по вкусу. — Ещё вопросы?

 

     — Да кто ты вообще такой? Господин, что за несусветная наглость?!

 

     — Жаль, что вам не удалось познакомиться до этого, — подал голос Гилберт, приподняв уголок губ в усмешке. — Это Артемис Акио младший. И я всецело согласен с его словами. Вам есть, что сказать на это, Иен?

 

     — Нет, Господин, — сквозь зубы прошипел старик, отойдя назад и нахохлившись.

 

     Фрэнсис чуть помялся, повёл широкими плечами и едва заметно нахмурился, тряхнул головой. Он явно имел свои соображения по этому поводу, но до поры до времени помалкивал, пока Акио и Найтгест сверлили его идентичными ожидающими взглядами. Мужчина облизнул губы чуть заострённым языком, выдохнул и вдохнул поглубже.

 

     — Как скажет Повелитель, — наконец кивнул он, пытаясь справиться с собственными возражениями. — Я должен знать что-то особенное?

 

     — Свяжитесь с Тошем, — Гилберт перенял инициативу, не дав встрять разохотившемуся Артемису. — У него есть все данные, нужные вам. Советую выехать засветло.

 

     — Обижаете, Господин, — внезапно осклабился мужчина, показав острые зубы, — долечу за несколько часов.

 

     Акио повёл любопытным носом, жадно вглядываясь в переливающуюся ауру. Подобное ему ещё не доводилось видеть, и он едва справлялся с тем, чтобы начать допрашивать рогатого. Поклонившись, мужчина взял протянутый ему Гилбертом свиток и, не прочитав, развернулся и направился на выход. Артемис изумлённо и радостно вскрикнул, заставив всех вздрогнуть и уставиться на него. За спиной Фрэнсиса были аккуратно сложены кожаные огромные крылья. Тот чуть повернул голову к Акио, ухмыльнулся и, подмигнув, покинул кабинет.

 

     — Все свободны, — ледяным тоном проговорил Гилберт, прервав тишину. Наместники, переглянувшись, поспешили выместись прочь. Даже Иен не стал противиться желанию своего Повелителя. Мужчина покосился на притихшего Охотника. — Что?

 

     — У него крылья! — вскричал Акио, дав себе, наконец, волю. — Настоящие, мать его, крылья!

 

     — И что? — с некоторым непониманием поинтересовался Гилберт, удавив на корню порыв ревности.

 

     — Да как ты не понимаешь! — воскликнул Охотник, затем подняв на него взгляд широко распахнутых глаз. — КРЫ-ЛЬЯ!

 

     — У меня тоже такие есть, и что? — не совсем понимая причину столь бурной реакции, пожал плечами мужчина, принимаясь заново раскуривать трубку.

 

     Акио покосился на него с понятной долей недоверия, прищурив один глаз и крайне внимательно оглядев чернокнижника, всем своим видом демонстрируя, что не согласен с заявлением мужчины по определённым причинам. Соскользнув с его колен, он зашёл за спину вампиру, затем чуть пихнул его в основание шеи, заставив наклониться. Тот с титаническим спокойствием терпел тщательный осмотр и прикосновения чересчур любопытного юноши, который разве что носом не тыкался ему в лопатки, пытаясь отыскать желаемое.

 

     — Нет тут ни черта! — возмутился он, скрестив на груди руки. — Обманщик.

 

     — Вампиры часто и много лгут, но это не тот случай, — с абсолютно каменным лицом возразил Найтгест. — Я не буду их выпускать, пока не будет такой необходимости.

 

     — Она есть, — запротестовал юноша, ещё больше надувшись. — Я хочу увидеть крылья!

 

     — Тьма, Акио, сколько тебе лет? — проворчал мужчина, чуть повернув к нему голову. — Ведёшь себя, как маленький мальчишка.

 

     — Тридцать четыре, чтоб ты знал, старый пердун! — огрызнулся Охотник, который по этому поводу весьма комплексовал.

 

     В Сотминре его бы сочли уже едва ли не «в возрасте», в то время как здесь он в самом деле считался физически ребёнком, даже не достигшим совершеннолетия. И тем более ему было неловко рядом с Миррорами, которые были его старше, но при этом обращались к нему, как к старшему брату. Ну, и, конечно же, он не упускал возможность напомнить Гилберту, что он нарушает правила, затащив к себе в постель «ребёнка». Вампир потёр переносицу и тяжело вздохнул:

 

     — Постоянно об этом забываю. Так или иначе, тебе этот вид будет не по душе.

 

     — Да откуда ты знаешь? Ну, Гилберт, пожалуйста!

 

     — Ладно, только хватит ныть!

 

     Тяжко вздохнув, чернокнижник отложил трубку и поднялся из кресла, чтобы затем скинуть плащ и начать расстёгивать пуговицы с присущей ему неторопливой вальяжностью. Не вытерпев пытку, Акио кинулся к нему, чтобы снять с него жилетку, а после — быстро расстегнуть рубашку и отбросить её прочь. Гилберт посмотрел на него с осуждением, но, натолкнувшись на сверкающий взгляд, полный едва ли не обожания, смягчился и улыбнулся. Прибегать к магии вампира он не слишком любил: с этим были связаны неприятные воспоминания, отдающиеся рваной болью в сердце и душе. Тем более, подобный облик он принимал только в критической ситуации, во время сражений, а потому опасался, что не удержится и впадёт в кровавое безумие. Но стоило только подумать о том, что Охотник пострадает, как приходила ледяная уверенность — он справится со своей мёртвой сущностью. Клыки нестерпимо зачесались, прорезая дёсны, сдвигая дальние зубы, острая боль пронзила лопатки вслед за тем, как по костям потекли силы. Охотник заворожённо наблюдал за тем, как мужчина с абсолютно безразличным видом терпит эти мучения, как за спиной его распахиваются чёрные огромные кожистые крылья. Они раскрылись, поднялись, заняв собой едва ли не весь кабинет, и Акио, с трудом дыша, приблизился к замершему, точно изваяние, Найтгесту. Он протянул дрожащую руку и коснулся крыла, провёл кончиками пальцев по вязи тёплых бархатистых сосудов, мягко и чуть заметно пульсирующих. Сердце юноши упало в пятки.

 

     — Великолепен, — прошептал он, проведя всей ладонью вдоль костей-направляющих, провожая эти движения взглядом и не веря своим глазам. — Боги милостивые, они прекрасны.

 

     Не сдержавшись, он подался вперёд и прижался щекой к левому крылу, прикрыв на мгновение глаза. Когда его слуха коснулось опасное рычание, он с пониманием отпрянул. Наверняка его кровь влекла вампира, и испытывать терпение этого существа совершенно не хотелось. Чувствуя, как пылают щёки, Артемис смущённо отвернулся, не находя себе место. Гилберт с облегчением заставил себя убрать крылья, смирил дикую жажду и опёрся на стол. Он подавлял вампирскую суть магией чернокнижника, но всякий раз, призывая к ней, находился на грани срыва. Жаждал крови, смерти, и теперь приходилось особенно контролировать себя, чтобы не наброситься на юношу, притихшего и вроде бы даже робкого.

 

     — Ну что? — деланно безразлично поинтересовался он, подбирая рубашку и одеваясь. — Доволен?

 

     — Спрашиваешь! — с восторгом воскликнул Акио, обернувшись и засияв улыбкой. Но тут же задумчиво поглядел наверх. — Но у Фрэнсиса были совершенно другие крылья. И он их не скрывал. Он не вампир, да?

 

     — Да, — коротко кивнул Найтгест, с особым упоением кутаясь в плащ и принимаясь за трубку.

 

     — А кто? — полюбопытствовал Охотник, усаживая его в кресло и возвращаясь на удобные колени.

 

     — Дракон.

 

     Акио медленно поднял бровь, пытаясь вообразить себе подобное, но получалось не слишком хорошо. Гилберт покачал головой, показывая, что не способен сейчас на красноречивое описание. А затем с облегчением улыбнулся и ехидно сощурился:

 

     — Великолепен, значит, да?

 

     — Пошёл ты, — смутился юноша, пихнув его в плечо и уведя взгляд.

 

     А затем, против своих слов, прижался к мужчине и прикрыл глаза, не в силах сдержать счастливую улыбку.

 

❃ ❃ ❃ 

 

     День выдался приятным: Гилберт несколько раз поручал что-нибудь Артемису, в основном, по мелочам, но тот жадно брался даже за такое, не желая думать о том, что надо будет вернуться в Сотминре и возобновить наблюдение за изгнанниками. Если бы только знать наверняка, что он не зря переживает, не просто так делает это всё, что есть серьёзные причины для волнения! И вместе с тем, он был рад, что может быть в родном мире, пока его аура восстанавливается, пока его душа зарастает, а запасы сил восполняются. К тому же, Найтгест был на удивление весел и даже приятен, не раз мягко подшучивал над Артемисом, вызывая его смех и отгоняя прочь мрачные мысли. В спальню они возвращались вместе, в один голос послав куда подальше заглянувшего в кабинет гонца, прибывшего из Белого замка. И вновь Гилберт приятно удивил фаворита: едва они оказались в апартаментах, он устроил ему массаж, размял беспощадно болящую спину, вновь обласкал ноги юноши, и тот пребывал в совершенно блаженном состоянии. У Найтгеста была своя цель. Ему не пришлось по душе тоскливое и даже несчастное выражение лица любовника, когда он говорил о Миррорах. И отгонял от него грусть, как мог, в меру своих скромных способностей. Разнеженный, податливый и согретый массажными маслами Акио едва не мурлыкал под руками мужчины и выглядел совершенно счастливым. Вампиру было невдомёк, что тот радуется не просто вниманию к себе, а его вниманию.

 

     — Ну, всё, спасайся, кто может, — лукаво ухмыльнулся Артемис, опрокидывая мужчину на спину и усаживаясь ему на бёдра. — Сейчас я буду насиловать.

 

     Найтгест только фыркнул и сжал обнажённые ягодицы, а затем как следует шлёпнул по левой, отчего Охотник вздрогнул и залился румянцем. Покачав головой, вампир неторопливо расстегнул собственные брюки, но шаловливые руки юноши оказались куда быстрее и нырнули в бельё, принимаясь оглаживать плоть мужчины.

 

     — Я соскучился, — не поведя и бровью, объяснил он, мягко проведя подушечкой большого пальца по самой головке. — И у меня грандиозные планы на эту ночь.

 

     — Да что ты? — мягко ухмыльнулся Гилберт, взяв с тумбы склянку с маслом и полив себе немного на ладонь. — Ну-ну, ну-ну.

 

     — Эй, я серьёзно, — почти обиделся Охотник, слегка привставая на коленях и позволяя чернокнижнику начать себя подготавливать. — Я… скучал по тебе.

 

     — Знаю, — кивнул мужчина, любуясь бликами румянца на скулах Артемиса. — Я тоже. И, чтоб ты знал, у меня тоже большие планы на сегодня.

 

     Едва не треснув от улыбки, Акио тихо застонал, когда пальцы мужчины протолкнулись внутрь, смазывая маслом, лаская, растягивая. По телу прошлась волна дрожи, и он едва удержался от того, чтобы немедленно взгромоздиться на его плоть и как следует оттрахать. Но если Гилберту что-то ударяло в голову, он не допускал подобную торопливость, нежничая с фаворитом и вдоволь лаская его. Может, это весна так сказывалась, может, слишком долгая разлука, но оба были совершенно не против долгой сладкой прелюдии, самозабвенно целуя друг друга, прижимаясь, нежа. Охотник дрожал, прогибал спину, проходясь ладонями по торсу мужчины, игриво царапаясь и подаваясь бёдрами навстречу пальцам Гилберта. Когда терпеть стало невмоготу, он отпихнул его руку и, как следует смазав член мужчины маслом, принялся осторожно на него опускаться. Найтгест наблюдал за этим с ехидным одобрением, а затем резко поддал вверх бёдрами, насадив до самого основания. Охотник вздрогнул всем телом, напряжённо замер, стискивая руки в кулаки и тяжело дыша, крепко зажмурившись. А пока он привыкал к мало приятным ощущениям, дверь в спальню распахнулась.

 

     — Артемис, надо срочно поговорить! — с порога выкрикнул Рурука, кажется, едва не подпрыгивающий от нетерпения.

 

     — Едрить, как тут темно, — пробурчал Роккэн, — Хоть глаз выколи.

 

     — Могу обеспечить, — не повёл и бровью Гилберт, наблюдая за тем, как Акио стыдливо кутается в одеяло, готовый взорваться.

 

     — О, так вас двое! Отлично! — восхищённо выпалил старший Миррор и подбросил на руке карманный светляк.

 

     — Что скажешь, милый? Кажется, сейчас мы будем делать вид, что не слышим и не замечаем их? — ухмыльнулся вампир, слегка толкнувшись бёдрами.

 

     — Да пошёл ты в жопу! — возмутился Акио, стиснув его бока коленями.

 

     — Будешь смеяться, но я, кажется, один из немногих, кто дошёл, — прыснул чернокнижник, с особым злорадным упоением наблюдая за вытянувшимися лицами пройдох.

 

     — Ущипни меня, — прошептал Роккэн, боясь лишний раз моргнуть. — Я правда вижу то, что я вижу.

 

     — Не смотри, тебе ещё рано, — опомнился Рурука, закрыв ему глаза ладонью. — В общем, приношу наши искренние извинения, это такая неожиданность для нас. Мы и подумать не могли, что вы можете быть заняты!

 

     — Кажется, они не понимают намёков, — приподнял бровь Найтгест, а затем пожал плечами. — Что же, я уже занимался своими делами, когда мне зачитывали доклады. Что у вас там?

 

     — Гилберт! — возмущённо вскричал Охотник, а затем не сдержал стона, когда тот вновь толкнулся в него. — Чёрт, придурок.

 

     — Словом, раз вы так заняты, — продолжал витийствовать Рурука намеренный вспомнить все вежливые формулировки, которые ему вдалбливали на занятиях этикета, до того как они с братом покинут спальню Господина чернокнижников, — мы, пожалуй, будем вынуждены откланяться. Но только если вы, в самом деле, прощаете наш глупейший проступок. В противном случае мы будем вынуждены узнать, что будет считаться подобающим подарком в знак примирения, понимаете ли.

 

     — Братцы! — взревел Акио вполне способный одним своим мощным воплем вынести Мирроров вон из комнаты, а, может, и из замка.

 

     — Хуятцы, — вставил свои пять копеек Господин чернокнижников, наблюдая за тем, как быстро захлопывается дверь за Миррорами. — Мне даже любопытно, они специально момент подгадали?

 

     — Это было бы вполне в их духе, — ворчливо заметил Охотник и прокашлялся, прочищая горло после собственного крика.

 

     — Ну что ж, зато ты знаешь, что они на тебя не в обиде, — мягко улыбнулся вампир, а затем, подхватив любовника под бёдра начал сильные движения. — А это значит, что ты будешь в великолепном духе. Я доволен. Даже не буду мешать вашим посиделкам.

 

     — Дохлые боги, Гилберт, заткнись уже!

 

     — А что? Может, позвать их? Думаю, у них были о-очень важные новости, если уж они так вломились.

 

     Акио застонал и, склонившись, заткнул посмеивающегося чернокнижника поцелуем. «Невыносимый», — подумал он с улыбкой.

 

❃ ❃ ❃ 

 

     — Что у вас там такого важного было? — проворчал Акио, начав разговор ещё на подходе к парням. Те тщательно сдерживали ухмылки, глядя на его чуть хромающую походку, пока он спускался по лестнице. — И что за бред был в кабинете?

 

     — Мы узнали кое-что, — поспешил заговорить Роккэн, пока брата не прорвало с ехидными комментариями. — Лихнис планирует убить тебя.

 

     Охотник встал как вкопанный, затем удивлённо поморгал, и только после этого захохотал в голос, запрокинув назад голову. Он смеялся долго, от души, то и дело складываясь пополам и буквально приседая, хватаясь за живот. Настала очередь братьев хлопать ресницами и пытаться при этом понять причину смеха Охотника. Успокоившись и отдышавшись, он со стоном стёр выступившие слёзы:

 

     — Я, конечно, благодарен вам за такую заботу, но вы что, серьёзно? Лихнис? Убить меня? — Они убеждённо кивнули, вмиг став крайне серьёзными, что с ними случалось не так уж и часто. Акио издал неприличный звук губами и снова недолго посмеялся. — Я вас умоляю, он даже таракана убить не сможет, даже если тот будет неподвижно сидеть у него на столе. И, скажу вам даже больше, меня очень сложно убить. Даже если я и хочу обратного.

 

     Поглядев на вопросительные физиономии братьев, он едва слышно вздохнул и наглядно продемонстрировал, что именно делает дух, после чего те занялись теперь уже одним из своих любимых занятий: «неожиданно проткни Артемиса, выслушай его ругательства по поводу испорченной одежды и попробуй при этом очень быстро убежать». Конечно, до откровенного вредительства и повреждений они никогда не доходили, но было достаточно и просто кинуть в него чем-нибудь острым, при этом попав в руку, чтобы обеспечить веселье.

 

     — И что, вы решили подобраться к нему поближе, чтобы выяснить, чем он занимается? — поинтересовался Акио, рассевшись на ступенях академии и расслабленно покуривая сигарету. Получив положительный ответ, он едва слышно вздохнул и покачал головой. — Как успехи?

 

     — Да пока никак, — Рурука вяло пнул травинку, выглядя, мягко говоря, расстроенным. — На него временами что-нибудь находит, и он начинает распинаться о том, какой ты плохой человек.

 

     — А вы?

 

     — «О да, более кошмарного человека сложно найти», — скорчил физиономию Роккэн, тщательно пародируя голос секретаря. — «Такой-растакой, добился нашего исключения из академии, настроил против нас всех профессоров, а мы так хотели стать настоящими чернокнижниками и служить Господину!»

 

     — Думаю, он был в восторге от этого рассказа, — ухмыльнулся Охотник, делая глубокую затяжку сладкого дыма вперемешку с прохладным весенним воздухом. — Так и вижу его физиономию, полную торжества. А кроме этого? Что вы выяснили? Не просто же так прибежали.

 

     — Понимаешь, — старший Миррор подбирал слова, задумчиво покручивая в руках длинную трубку и явно раздумывая над тем, стоит её раскурить или нет. Роккэн держался от дымящейся компании на расстоянии, поглядывая на них с заметным осуждением. — Самое худшее в том, что он нашёл каких-то единомышленников. Я уж не знаю, кому ты так успел насолить среди наших, но тебе следует держать ушки на макушке. Может, даже скажешь об этом Гилберту.

 

     — У него свои заботы с элементалистами. Он даже не стал слушать про изгнанников, а это и вовсе сочтёт моей прогрессирующей паранойей.

 

     Они замолчали, каждый занятый своими мыслями. Младший Миррор то и дело убирал лезущие в лицо длинные волосы, старший ковырялся с табаком, хмурясь и покусывая губы. Акио же делал выбор между Лихнисом и Акирой, рассчитывая, насколько быстро его резерв восполнится. Учитывая, что он почти никогда не использовал магию, это обещало произойти достаточно скоро.

 

     — Вот что, — наконец заговорил он, и братья подняли на него взгляды. — Через неделю я отправлюсь обратно в Сотминре. Расскажите ему, что я подбиваю изгнанников на восстание. Интересно, как этот патриот отреагирует. В конце концов, это дойдёт до Гилберта, и тогда уже посмотрим, как этот сучёныш запоёт.

 

     — Гилберт? — загоготали они в голос, и Артемис не сдержал улыбку. Уж кто-кто, а вот Мирроры никогда бы не упустили шанс посмеяться вдоволь. — Без проблем, Арти, сделаем в лучшем виде.

 

     — О, не сомневаюсь, что вы раздуете историю до мировых масштабов.

 

     — Что за история? — рядом с Акио плюхнулся Лоренцо, закинув ему руку на плечо. — Привет, лисёнок. Давно тебя видно не было. Забыл старика?

 

     — Тебя поди забудь! — Охотник пихнул его локтем под бок, затем стукнулся с ним сперва лбами, затем кулаками. — Сам как?

 

     — Сумасшедший дом! Ты бы видел, что в пещерах творится! Эта весна только началась, а наше зверьё уже начало плодиться всеми правдами и неправдами.

 

     — Боже правый, — просипел Рурука, глядя на дрессировщика сияющими глазами. — Да это же Лоренцо Минор!

 

     — Кто? — переспросил Роккэн, с непониманием покосившись на брата, который едва ли не дрожал в экстазе. — Эй, Ру!

 

     — Семейство Миноров! — воскликнул он, эмоционально всплеснув руками. — Династия легендарных дрессировщиков! Да они же герои Второй и Третьей войн чернокнижников и оборотней!

 

     Дальше его слова стали совершенно неразборчивыми: он начал носиться туда-сюда вдоль ступеней академии, крича во весь голос и размахивая руками. Плащ его метался за ним пиратским флагом, а руки мельтешили над головой так, что казалось, будто прямо сейчас с небес начнут сыпаться огненные шары, молнии, каменные глыбы и звёзды разом. Акио и Лоренцо обменялись взглядами, в которых читался только один вопрос: «Что за?» Роккэн наблюдал за истерикой брата едва ли не со скучающим видом, провожая его прохладным взглядом из одной стороны в другую.

 

     — Кажется, твой брат сломался, — намекнул Акио, который уже даже начал получать удовольствие от созерцания мечущегося летописца.

 

     — Сейчас починю.

 

     И прозвучало это… угрожающе. Перехватив сумку, до того болтавшуюся на плече, в которой он таскал принадлежности для рисования, Роккэн дождался подходящего момента и с размаха заехал ей брату по голове отработанным, выверенным движением. Рурука качнулся раз и другой, потряс головой, как мокрый пёс, а затем посмотрел на всех абсолютно ясным взглядом:

 

     — Так вот, Миноры — одна из тех династий, которые на протяжении всей своей истории занимаются одним ремеслом. В данном случае — дрессировка и выживание. Они прославились тем, что во время Второй войны чернокнижников и оборотней нашли способ укрощать оборотней, а так же смогли одним семейством, в девять человек, взять в осаду город оборотней при замке де’Мос. Из них трое были ещё подростками, но в совершенстве владели своим искусством и, по иронии судьбы, только они и выжили. После этого в 549 году второй эпохи Госпожа чернокнижников, Элеана Найтгест, пожаловала им титул Защитников и земли на границе с Саурэ. В Третьей войне, когда стал назревать конфликт с оборотнями, Господин Сириус Кровавый в первую очередь обратился к Минорам, и они тут же отозвались на его призыв, смогли подавить восстание на корню и загнали Тореса Пожирателя в де’Мос. Можно сказать, что именно они решили исход войны своими решительными действиями и закончили её прежде, чем жертв стало слишком много. Всего за два года, подумайте только! К тому же, Миноры славятся изумительной регенерацией, какую не встретишь даже у чистокровных вампиров, а ещё они потрясающе владеют кнутами, плетьми и кистенями.

 

     Закончив свой рассказ, он гордо задрал нос, довольный собой до ужаса. Роккэн, похоже, собирался уснуть прямо там, где стоял.

 

     — И что, ты всю их историю по датам знаешь? — иронично вопросил Акио.

 

     — Знает, только не развивай эту тему, умоляю! — вскричал младший Миррор, кидаясь на брата и закрывая ему рот руками. — Господи, Арти, ты почти пробудил древнее зло!

 

     — А как ты узнал, что я Минор? — с понятной долей удивления поинтересовался мужчина, несколько смущённый подобным вниманием к своей персоне. — На мне табличка не висит, вроде бы.

 

     — Во-первых, у тебя нашивка дрессировщика, — начал объяснять Рурука, когда хватка младшего ослабла, и он смог вдохнуть свободно. — Во-вторых, у тебя на кнутовище знак вашей семьи — мантикора в прыжке. В-третьих, у всех Миноров есть небольшая родинка прямо под правым глазом, на скуле.

 

     — Шерлок, это гениально, — ухмыльнулся Артемис, неловко встрепав себе волосы. — Так что, ты у нас герой войны, а, Лоренцо?

 

     У Руруки началась очередная истерика. Он едва не рвал на себе волосы, призывая на голову глупого Акио гром и молнии.

 

     — Слушай, мне понравилось, как ты его «чинил». Сделай так ещё раз, — ухмыльнулся Артемис, наблюдая за бегунком. Роккэн едва ли не автоматическим движением руки с сумкой вернул брата в реальность, и Акио захохотал, довольно наморщив нос. — Мне никогда не надоест. Можно я в следующий раз это сделаю?

 

     — Боюсь, у тебя не получится, — покачал головой младший Миррор, с тоской глядя на притихшего брата, который явно перебирал в голове слова для объяснения прописных истин. — Считай это семейным лечением.

 

     — Эта война закончилась тысячу с лишним лет назад, Артемис, — пояснил Рурука, поправляя шевелюру и чуть поджимая губы. Ему явно не нравилось, что подобные вещи неизвестны Охотнику. — Если быть точнее, тысячу сорок лет назад. В пятьдесят второй день этого лета будет ровно тысяча сорок лет. Так что господин Лоренцо наследник династии.

 

     — А война с оборотнями не предвидится, так что моё семейство давно все позабыли, и не скоро о нём вспомнят. Если вообще вспомнят, и если я буду жив к тому моменту. Ну, или мои дети, если я до такого дойду когда-нибудь.

 

     — Их истребили двадцать лет назад, — снова встрял Рурука, входя в раж. — В одну ночь просто уничтожили всю семью, по всей стране! Никто не знает, кто это был, но Господин заранее приговорил к изгнанию виновников, если их найдут. Но вряд ли, спустя такое количество времени…

 

     — Ру.

 

     — Их вообще отыщут. Двадцать лет же прошло.

 

     — Ру!

 

     — Да что тебе?

 

     Роккэн кивнул на помрачневшего Лоренцо, и старший Миррор прикусил язык, поняв, что в этот раз его слишком занесло. Дрессировщик молча опустил взгляд и ничего не сказал фанатичному историку, просто похлопав Артемиса по плечу и поднявшись со ступеней:

 

     — Передавай привет Гилберту. Давно хочу с ним выпить.

 

     — А я-то как давно, — мрачно и недовольно пробурчал Охотник, пожав широкую ладонь дрессировщика. Он дождался, пока тот скроется из вида, а затем посмотрел на Мирроров. — Неделя. А потом я снова уйду на месяц или два. Мне нужно докопаться до истины. Я рассчитываю на вашу помощь.

 

     Братья ухмыльнулись и совершенно идентичным образом подмигнули ему, гарантируя идеальное выполнение задания. И Акио надеялся на них, как никогда.

 

❃ ❃ ❃ 

 

     Как только Охотник покинул Талиарен, Мирроры всерьёз задумались над тем, как же вывести Лихниса на чистую воду и узнать, что и как у него в голове. Причём так, чтобы это не дошло до кого-нибудь куда более страшного и быстрого на расправу. Единственное, что им было на руку — секретарь искренне верил, что нашёл в лице братьев друзей и сообщников, готовых всё бросить и накинуться на Артемиса в любой удобный момент. Они, конечно, не переставали ему об этом напоминать, усыпляя бдительность, однако же, время продолжало бежать своим чередом, а идеи не торопились в их светлые головы. И по вечерам, когда они ютились в небольшой комнате на двоих, разговоров было только об одном — как схватить «патриота» за яйца. Обычные развлечения и досуг показались бы стороннему наблюдателю странными: юноши придумывали один план, отметали его, а затем брались за следующий. Могло показаться, что им важен не столько результат, сколько процесс самого придумывания. Временами их заносило даже в странные степи, и они глумливо хихикали, представляя, каким дураком может выставить себя секретарь перед обожаемым Господином. Во всяком случае, им этого очень хотелось, потому как Лихнис иногда становился совершенно невыносимым. Он мог, не скрываясь, рассказывать, каким бы пыткам подверг Акио, если бы только у него появился шанс.

 

     — Да и вообще, что он там делает, в Сотминре? — возмущался шпанёнок, манерно поджимая губы и неохотно разбирая бумаги. — Бегает туда, как к себе домой, небось, даже забыл, что ему поручил Повелитель!

 

     — А что он ему поручил? — как бы между прочим спросил Роккэн, прикинувшись идиотом.

 

     — Разобраться с изгнанниками, — как-то особенно жёстко произнёс юноша, комкая свиток и поджигая его в полёте.

 

     — А что, если он подговорит их поднять бунт, как Сотминре? — не упустил возможность пустить утку Рурука. — Я вот слышал, что он именно этим и занимается, поэтому так долго там торчит и поэтому так втирается в доверие к господину Найтгесту.

 

     — Исключено, — внезапно ухмыльнулся Лихнис, сощурившись и осклабив маленькие белые зубы в ухмылке. Миррорам это совершенно не понравилось, и они обменялись быстрыми вопросительными взглядами. И как один почувствовали ледяные мурашки, когда секретарь вновь заговорил, посмеиваясь: — Уж поверьте мне, я точно знаю, что у него ничего не получится, даже если он будет ну очень сильно стараться. Лидер изгнанников ни за что не станет с ним снова работать, потому что прекрасно знает, на что эта змея подколодная способна. И запомните мои слова, Акио не найдёт ничего из того, что ищет. А пока он там распинается об их возвращении и ищет ветра в поле, всё уже случится само собой.

 

     Оба брата вздрогнули, передёрнулись, и думали об одном: «Откуда этот мелкий бес узнал? Кто ему мог рассказать о планах Артемиса?» Себя они исключили из списка одновременно, равно как и Гилберта с Пассисой — те бы ни за что не стали откровенничать с этим пронырой про Артемиса и то, чем он занимается. А кто ещё мог знать? Список казался бесконечным, а шанс его сократить мизерным, равно как и случайно найти ответ. Да и сам Лихнис не торопился подсказывать им или открывать свои замыслы, то ли чувствуя подвох, то ли ещё не совсем доверяя. А вот доверие самих Мирроров знатно покачнулось после этого дня — к кому точно можно обратиться за помощью? Кто поверит им самим? Пассиса продолжал относиться ко всему этому скептично, а Гилберт на пересказ пыток отозвался элементарно: «Я его понимаю. Сам иногда хочу такое же сделать». Полные негодования, они прибегли к крайней мере, разыскав Люука.

 

     — Что? — удивился оборотень, до того мирно пивший в одном из трактиров Умбрэ, куда братья едва вырвались, выпросив у Господина чернокнижников выходной. Не то чтобы они сильно уставали, но ради такой цели следовало освободиться от мелких хлопот. — Лихнис? Этот маленький вонючий уродец? Хочет убить братишку Арти? Дайте мне его, я ему покажу, как на него лапу задирать.

 

     — Не-ет, — простонали Мирроры в голос, в полном отчаянье воздев головы к потолку. — Надо просто найти, кто ему помогает. Остальное Артемис сделает сам.

 

     — Всё веселье ему, что ли? Ну уж нет, — ухмыльнулся оборотень, потирая ладони друг о друга. — Мне бы хотелось поучаствовать в этом шабаше. Что вы успели придумать?

 

     — Нам бы проследить за ним, но ничего толкового не выходит. Если идём с ним есть — трещит без умолку и справляется за пять минут, а если позже подходим, его нигде уже нет, да и приходит только через час, а то и полтора, — начал объяснять проблему Рурука, задумчиво осматривая свою кружку с подозрительным, но соблазнительно пахнущим содержимым. — Мы искали, как могли, всюду совались, и по одному ходили, но ничего. Как сквозь землю проваливается.

 

     — Может, у него просто роман? — усомнился Люук, покусывая губы. — Когда я в академии встречался с одним мужчиной, частенько так делал.

 

     — По-твоему кто-то захочет отношений с Лихнисом? — Роккэн неприлично фыркнул, стараясь не дышать алкогольными парами. — Как по мне, так затея весьма глупая.

 

     — Всякие извращенцы бывают, — пожал плечами Люук. — Ладно, думаю, я смогу его выследить и выяснить, куда девается эта заноза говнистая. Но надо будет кое-что сделать.

 

     — Найти тебе его нижнее бельё? — Рурука засмеялся сразу же, едва не проглотив последнее слово. Его брат присоединился к веселью, представив замечательную картину, пока Люук косился на них с некоторым подозрением. — Ладно, что?

 

     — Ну, вы почти угадали, — пожал плечами оборотень, после чего дал братьям вдоволь отсмеяться и продолжил. — Во-первых, нужна его вещь. По ней я смогу отыскать его в замке, а если и это не поможет, что ж… Придётся приступить к плану «Б».

 

     — Тогда с него и начнём, — кивнул Рурука, опустошая кружку. — Что ты придумал? По глазам вижу, что какую-то пакость.

 

     — О да, он от неё долго не отмоется, — осклабился Люук.

 

❃ ❃ ❃ 

 

     — Срань господня, ну и амбре, — простонал старший Миррор, заслоняя лицо рукавом плаща. — Что это, мать его, за место?

 

     — Самое секретное, труднодоступное и безлюдное место из всех, что можно найти в Чёрном замке, — ухмыльнулся Люук. В отличие от летописца, он повязал на лицо плотную повязку, до того щедро сдобрив её лимонным соком, чтобы хоть чуть-чуть скрыть отвратительный запах, исходящий от огромной пещеры глубоко под цитаделью. — Выгребная яма.

 

     Лицо Миррора перекосилось, он стал судорожно рыскать по карманам в поисках той тряпки, от которой отказался в начале пути, и почти сразу вспомнил, что выкинул её, не придав значение ехидной ухмылке оборотня. Подобной подставы летописец явно не ожидал, потому что и зрелище, и запах здесь были просто кошмарными. Огромный грот уходил далеко вверх, и потолка совершенно не было видно, а широкий карниз, шедший вдоль впадины, был единственным безопасным местом. Смотреть на это у юноши не было никаких сил, и тошнота становилась просто невыносимой. Оборотень сохранял невозмутимый вид, шарясь по карманам.

 

     — Зачем… дьявол, зачем столько дерьма держать под замком? — простонал Миррор, прижимая ладонь к лицу, силясь скрыться от ароматов, густым шлейфом летающих по пещере. — Они что, им со стен врагов поливают?

 

     — Если бы, — ухмыльнулся Люук, садясь на корточки и вынимая под свет светляка пузатую склянку с искристым тёмно-синим зельем. — Ты не поверишь, сколько отсюда увозят на удобрения. Или на компоненты для зелий.

 

     — Ты прав. Не поверю. И жалею, что услышал, — скривился юноша, подавив рвотный ком. Глаза начинали слезиться, но ему было стыдно броситься обратно на свежий воздух. — Люук, может, поделишься своей повязкой?

 

     — Нет уж. Сам дурак, раз выбросил. Старших надо слушаться, — ухмыльнулся зверь, внимательно оглядывая малопривлекательную жижу, выискивая что-то.

 

     Миррор недовольно рыкнул ему в ответ, неуютно ёжась и поглядывая по сторонам. Ко всему прочему, у него была ещё одна причина для волнения: у Роккэна была своя задача для воплощения их плана в жизнь. И вот уже это выводило его из себя и заставляло нервничать, совершенно позабыв о том, для чего они сюда пришли. Его брат отправился на короткую прогулку с Лихнисом, чтобы отвлечь его, а затем подать им знак, когда придёт время. А оттого летописец едва не подпрыгивал, хмурясь и переминаясь с ноги на ногу. Приметив беспокойство подельника, Люук едва слышно ухмыльнулся:

 

     — Да ладно тебе, не переживай, ничего с твоим братишкой не случится. Не трахнет его Лихнис.

 

     — Я не переживаю, — с совершенно зверским выражением лица выпалил Миррор, попытавшись продолжить возмущённую тираду, но подавился едким воздухом, тут же прижав плотный воротник плаща к лицу.

 

     — Ну давай, расскажи мне, — не унимался оборотень, даже не думая поворачивать в его сторону голову. — Вы друг другом насквозь пропахли. Пожалуй, настолько, что скоро это начнут чувствовать не только оборотни.

 

     — Не забывай, что ты на краю ямы с говном, — тонко намекнул летописец и угрюмо замолчал, уставившись перед собой, стараясь не упустить момент, когда брат свяжется с ним.

 

❃ ❃ ❃ 

 

     — А потом он мне говорит: «Ты можешь пойти к нему прямо сейчас, он как раз заканчивает греться в ванной». Нет, ты представляешь! Как будто мне только это интересно!

 

     Эту историю, рассказанную на разные лады, с постоянно меняющимися подробностями и обстоятельствами, младший Миррор слушал уже в пятый раз за час. Мелкий гнус был настолько зациклен на самом себе, что ни о чём другом просто-напросто не говорил, всё время приписывая Артемису то, чего тот не стал бы делать даже будучи смертельно пьяным. Приходилось прикладывать немало усилий, чтобы не врезать Лихнису как следует и не высказать ему всё, что думает по этому поводу. По его мнению Акио вовсе не был эгоистом, скорее уж строго наоборот, зато в рассказах секретаря Охотник представал в абсолютно отвратительном свете. Художнику оставалось лишь понимающе кивать, поддакивать и в нужные моменты восклицать о том, какой же этот «отвратительный человек» негодяй и засранец. Апартаменты Лихниса для него и вовсе казались абсолютным воплощением самого ужасного кошмара, какой только можно представить. Привыкший к более практичной обстановке, он долго сверлил взглядом стоящий посреди «гостиной» мягко журчащий фонтан. Звук этот несколько капал на нервы, а вот Лихнис, похоже, был весьма доволен этой безвкусицей. Что уж говорить о свисающих с потолка хрустальных цепях, придающих потолку такой вид, словно он истекает соплями. Словом, юноша чувствовал себя, мягко говоря, неуютно, с трудом заливая в себя слишком сладкий ягодный чай и делая вид, что как никогда заинтересован в собеседнике. Сейчас ему меньше всего хотелось сидеть здесь и заниматься подобными глупостями, и то и дело мелькала мысль: «Артемису придётся крупно заплатить за это». А потом вдруг Лихнис сменил тему, внезапно воспылав интересом к придворному художнику:

 

     — Тебе не скучно?

 

     — Что ты, нет, — Роккэн белозубо улыбнулся, хотя в карих глазах так и читалось: «Умри, пожалуйста». Деланно правильно держа в руках чашку, он подносил её к губам, чуть наклонял, позволяя горячей жидкости коснуться кожи, а затем возвращал на блюдечко, очаровательно хлопая ресницами. — Получаю настоящее удовольствие от того, что слушаю тебя.

 

     — Я могу доставить удовольствие и другими способами, — заговорщическим шёпотом сообщил паршивец, стрельнув глазами в его сторону, пробежавшись взглядом по длинным прядям вьющихся волос, по телу, явно пытаясь разглядеть, что же прячется за плащом, который художник наотрез отказался снимать с себя.

 

     — Что? — вопросил Миррор с таким видом, словно ему в лицо плеснули крови с требухой.

 

     — Да ладно, старший братик ничего не узнает, — слащаво протянул Лихнис, отставив свою чашку в сторону и поднявшись из кресла. — Всего лишь немного расслабимся, побудем вместе, ничего серьёзного.

 

     Художник судорожно соображал, что же ему делать в этой ситуации. Инстинкты, наработанные годами, верещали и требовали немедленно швырнуть мерзавца через плечо, а затем уйти к себе, но тогда бы всё пошло насмарку. А ведь Рурука и Люук там сейчас тоже делом заняты! Пришлось глубоко вдохнуть и изобразить очередную улыбку, а так же смущение:

 

     — Не понимаю, о чём ты.

 

     — Пойдём в ванную, — прямо произнёс Лихнис, растянув тонкие белые губы в улыбке и поманив к себе Роккэна пальцем. — Не пожалеешь.

 

     «Да я лучше в дерьме искупаюсь, чем с тобой куда-то пойду!» — прыгала на заднем плане истеричная мысль, но Миррор стоически поднялся, чтобы последовать за подлецом. Ноги стали какими-то даже ватными, и в голове на некоторое время установилась абсолютная пустота. Ванная представляла из себя пересечение трёх округлых небольших бассейнов с миниатюрной ширмочкой, огораживающей от основного пространства туалет, всё равно ехидно выглядывающий из-за неё, словно подглядывающий за студентками мальчишка. От одежды Роккэн избавлялся с абсолютно невозмутимым видом, рассматривая хрусталики под потолком с куда большим интересом, чем секретаря Господина чернокнижников, на которого и вовсе не смотрел. Пока Лихнис тщательно крутил мелким задом, включая воду, Миррор заставил себя открыть рот:

 

     — Я воспользуюсь туалетом.

 

     И незамедлительно прошёл к нему, попытался сдвинуть ширму, но та оказалась плотно прибита к месту и совершенно не желала раздвигаться дальше или складываться. Почувствовав на себе ехидный взгляд, он едва сдержался от порыва немедленно выйти прочь, махнув рукой на надоедливую заразу. Справив же дела, он глубоко выдохнул и дёрнул кольцо, свисающее на цепи с потолка, выжав его до самого предела и не торопясь отпускать. Зашуршала вода. «Рурука, сейчас! Быстро!» — связался он с братом.

 

❃ ❃ ❃ 

 

     Старший Миррор подорвался с места и, не обращая внимание на отвращение, двинулся в сторону от Люука, опустившись на колени перед «чистейшим омутом» и запустив в него руки. Ощущения были совершенно кошмарными, но он понимал, что делает это во благо. Вдоль каменной стены расщелины торчали не очень широкие трубы, которые выводили нечистоты в выгребную яму, и теперь требовалось найти ту самую. И оборотень, и летописец слышали шум, но не могли определить его источник, а меж тем, он начинал затихать, а это означало, что времени оставалось в обрез. Люук издал победоносный крик, и Рурука спешно послал зов брату, сказав, что он может расслабиться, что они могут приступать к непосредственному исполнению плана. Сам он подорвался на ноги, встряхивая руки. Его лицо позеленело.

 

     — Только блевать не вздумай, тут и без того пасёт дай боже, — прошипел Люук, глядя на совершенно скорбное выражение лица Миррора.

 

     Но тому уже было плевать: ничего более мерзкого в своей жизни ему ещё не приходилось делать, и ощущения на коже оставались даже после того, как потоки магической воды прошлись по его кистям, смыв все прелести жизни. Склонившись пополам, летописец позволил желудку вывернуться наизнанку, дрожа всем телом. Кислый привкус во рту только усиливал тошноту, и всё, о чём мог думать Рурука в этот момент — поскорее выбраться на чистый воздух, прополоскать глотку и залить в себя что-нибудь сладкое и, желательно, алкогольное. Оборотень же выглядел абсолютно хладнокровным и с философским видом что-то делал, запустив руки едва не по локти в испражнения. Отвернувшись от этого, летописец проглотил тошнотворный ком, про себя проклянув и Лихниса, и Артемиса, и всех изгнанников разом.

 

     — Отлично, я отметил её для себя, — с облегчением прорычал Люук, поднимаясь на ноги и вызывая потоки воды, чтобы смыть с холёных рук грязь. — Спасибо, что помог, Рурука. Знаю, дельце дрянное, но зато будет, что рассказать внукам.

 

     — Знаешь, я не думаю, что буду рассказывать своим внукам о том, как перебирал говно под Чёрным замком, — ворчливо заметил Миррор, наблюдая за тем, как сообщник вынимает стеклянную пробку из склянки, а затем щедро выплёскивает почти полностью её содержимое в яму.

 

     — О, зато я твоим внукам с удовольствием об этом расскажу, — расхохотался тот, возвращая затычку на место и пряча сосуд в один из карманов с внутренней стороны плаща. — А теперь надо выцепить твоего брата. И немедленно отправимся в Умбрэ. Но перед этим надо как следует отмыться. Всё равно этой дряни надо настояться.

 

     — Знаешь, если ЭТО будет настаиваться ещё хоть немного, я действительно предложу Гилберту выливать дерьмо со стен на головы осаждающим. А если ещё и подогревать, то это будет вдвойне унизительно и обидно.

 

     — А потом в летописях будет значиться: «Непобедимые чернокнижники высунули жопы из бойниц и как следует обосрали нас с ног до головы», — заржал Люук, и Рурука присоединился к нему, только вообразив, как бы это выглядело. — Ладно, идём, нам надо бы отдохнуть. День выдался…

 

     — Дерьмовый, — закончил за него Миррор, и оба ухмыльнулись, прибавив шагу, удаляясь от выгребной ямы.

 

❃ ❃ ❃ 

 

     И видят боги, что уйти от самого секретного и безлюдного места в цитадели было куда как проще, чем вырваться из рук секретаря, всерьёз вознамерившегося как следует развлечься с придворным художником. Он устроился в ванне, хитро косясь на медленно приближающегося Миррора. Конечно, по стати он совсем не походил на Гилберта Найтгеста и вообще принадлежал к другому типу людей, но для затравки и этого могло хватить. А сам же Роккэн судорожно соображал. Сейчас бы он не отказался от вторжения элементалистов, дикого дракона, землетрясения и даже злого Господина чернокнижников, чтобы убраться из покоев Лихниса, но в голову ничего не приходило. С одной стороны, можно было бы просто убежать, ничего не говоря, и юноша склонялся именно к этому варианту, но что-то ему подсказывало, что всё будет куда как сложнее. Он замер у края ванны, уложил пальцы на пряжку ремня, медленно щёлкнул ей, а потом про себя едва не заорал от радости и настигшего его просветления. А потому он принялся раздеваться с лёгкой душой, то и дело стреляя в сторону секретаря глазками. Качнул бёдрами, позволив брюкам скатиться по ногам на пол, спустил с себя бельё и неторопливо повернулся вокруг своей оси, демонстрируя себя предположительному любовнику. Тот приподнялся на своём месте, демонстрируя свою полную заинтересованность. По крайней мере, его тело говорило само за себя.

 

     — Лихнис, — сладко протянул художник, спускаясь в воду и приближаясь к нему с неторопливостью, достойной увековечивания. Он приблизился к нему и коснулся губами шеи, чуть ниже уха. — Это самый приятный комплимент за мои семьдесят восемь лет.

 

     Миррор отстранился, изо всех сил стараясь, чтобы улыбка была нежной и соблазнительной, а не кривой и дрожащей от плохо сдерживаемого смеха. Он с искренним удовольствием и даже злорадством наблюдал за тем, как тощее лицо Лихниса вытягивается ещё сильнее, как в глазах его пробегает мысль, которую член понял весьма хорошо и плавно, спокойно опустился. Роккэн пронаблюдал за этим с чисто научным интересом, затем поднял расстроенную физиономию на Лихниса:

 

     — Ты замёрз, что ли? — как можно более удивлённо проговорил он, приложив палец к губам.

 

     — Есть немного, — пробормотал юноша, действительно чувствуя мороз по коже, стоило только представить, что с ним сделают, когда узнают о том, что он пытался сотворить с несовершеннолетним мальчишкой. Казнь ещё куда ни шло, а вот кастрация стала бы неприятным изменением в хорошей жизни Лихниса.

 

     — Так давай я тебя согрею, — лучезарно улыбнулся Миррор, незамедлительно обнимая секретаря и хватая его обеими руками за задницу. Тот попытался отстраниться, но цепкий художник умел держаться, когда это действительно было необходимо. — Что такое?

 

     — Если твой брат узнает, — просипел Лихнис, чувствуя, как душа уходит в пятки.

 

     — А он не узнает, — лукаво сощурился Роккэн и подмигнул ему, чтобы затем потянуться за поцелуем, от которого секретарь быстро уклонился

.

     — Да я сам согреюсь, не стоит так стараться!

 

     — Это такая проблема, да? — отпустив его, насупился Роккэн, едва ли не скрестив руки на груди, но зато принимаясь разбирать собственные повлажневшие от пара волосы. Это действие всегда успокаивало и помогало собраться с мыслями. — Мой возраст?

 

     — Проблема, — медленно кивнул помрачневший секретарь. Его надежда на хороший вечер полетела под откос, и он поспешил выбраться из ванной, едва не поскальзываясь на бегу.

 

     — Ну, ты ведь дождёшься, пока я стану постарше? — лучезарно улыбнулся Миррор ему вслед, начиная вылезать из воды, полный решимости одеться и уйти куда подальше от апартаментов мелкого паршивца. — Всего ничего осталось. Я вот подожду. Честно.

 

     Лихнис поджал губы и медленно кивнул, пятясь из ванной и стараясь не терять одно из двух стихийных бедствий Чёрного замка из вида, а затем стремглав вылетел прочь, напрочь забыв обо всём.

 

❃ ❃ ❃ 

 

     — Это было ужасно! — в один голос закричали братья, едва только увидев друг друга.

 

     Люук на это иронично хмыкнул, спрятав смех за кашлем. Он был с ними абсолютно согласен, с той лишь разницей, что нюх у него был гораздо острее, чем у людей, и запах плотно засел на его шерсти, равно как и на Руруке, который с попеременным успехом то краснел от злости, то зеленел от тошноты.

 

     — Так, идёмте, надо срочно смыть с себя эту дрянь, — прервал он воссоединение Мирроров.

 

     Роккэн, оказавшись вблизи Руруки, очень странно посмотрел на него, но сдержал комментарии, хотя по его лицу явно читалось всё, что он думает по этому поводу. Но при этом он был уверен, что уж лучше так, чем рядом с Лихнисом. Они добрались до комнаты Люука за несколько минут, и на мгновение почувствовали себя не слишком хорошо. У оборотней были совершенно другие представления об уюте, но этот явно побил все рекорды странности. На голых каменных стенах не было ни одной картины, если не считать длинных полос от когтей, наверняка оставленных в разгар полнолуния. Пол же был закидан подушками и огромными мягкими одеялами. Шкаф стыдливо стоял в углу, как один из двух представителей мебели в этой пещере дикого зверя. Помимо него прямо перед небольшим занавешенным окном, вытянулся длинный высокий стол, на котором лежало всё, что только могло: одежда, книги, бутылки из-под вина, пустые тарелки, мешочки с травами и ингредиентами. А под ним было устроено лежбище, слегка сокрытое от взглядов свисающим со стола одеялом. Здесь друг на друге лежало несколько мягких выделанных шкур огромных размеров, и в центре, где обычно спал оборотень, образовалась приличная ямка. Дверь в ванную не была никак спрятана и торчала посередине стены, как прыщ на лбу. Именно туда и направился оборотень, на ходу сбрасывая с себя одежду и спинывая обувь, которую ненавидел больше всего на свете. Ходили слухи, что чернокнижники специально давали оборотням, решившим познать их магию, сапоги на особенно высоком каблуке, чтобы очаровательные хвостатые создания не успевали сбегать от похотливых рук.

 

     — Нам обязательно делать это вместе? Может, мы к себе пойдём? — поинтересовался Рурука, стараясь не морщиться от запаха.

 

     — Можете, конечно, но я не собираюсь делиться своим зельем, — ухмыльнулся Люук, выудив почти пустую склянку из кармана и покачав ею в воздухе. — А если ты хочешь благоухать ещё пару дней, то можешь со спокойной душой идти. В конце концов, это твоё дело, как пахнуть.

 

     Скрежетнув зубами, Миррор согласился, что лучше потерпеть некоторое время в ванной с оборотнем, чем испускать аромат тайн на несколько миль окрест. Санузел оказался почти что крошечным по сравнению с тем, что видел Роккэн полчаса назад. Впрочем, ванная была куда более уютной, чем спальня Люука, и складывалось ощущение, что здесь он проводил большую часть своего свободного времени: каменная чаша так и блестела, окружённая несколькими подставками под свечи и светляков, два массивных крана уже шуршали, набирая чистую горячую воду. У стены возле двери стоял застеклённый шкаф, в котором ютилось множество склянок со снадобьями и эликсирами, предназначенных для гигиены и отдыха. Оборотень тщательно обнюхал каждую, отыскивая подходящую, и выбор его пал на тонкую высокую колбу с изумрудной жидкостью, которую он щедро плеснул в воду. По ванной растёкся мятный свежий запах, перебив те ароматы, что тащили за собой Люук и Рурука. Затем в ванную отправились остатки эликсира, использованного против Лихниса, и оборотень спешно зашёл в воду. Братья переглянулись и тоже стали раздеваться, пофыркивая с того, как их собрат по несчастью неистово оттирает мочалкой кожу, покрытую редкой белоснежной шерстью, сейчас стоящей дыбом от его усердий.

 

     — А ты-то куда? — не без ревности вопросил Рурука, бросив быстрый взгляд на брата.

 

     — Поверь мне на слово, я хочу отмыться не меньше вашего, — с отвращением скривился художник, передёрнувшись всем телом и вжав голову в плечи. — Лучше бы я в дерьме возился, честное слово.

 

     — Лихнис бы не клюнул на Руруку, — покачал головой оборотень, удобно растянувшись в воде, поверхность которой стала покрывать пена. — Все знают, что он сохнет по Гилберту уже почти сотню лет. А пока у него нет возможности затащить обожаемого Господина в постель, обрушивает своё сладострастие на тех, кого может удержать. Вы с ним примерно одной комплекции, а Рурука повыше будет.

 

     — Пф, — ухмыльнулся летописец, тоже садясь на подводную скамейку и принимаясь за омовения. — Если бы он попробовал насильничать над Роккэном, очень сильно бы об этом пожалел. Полагаю, парой переломов там бы не ограничилось. И они были бы не моего происхождения.

 

     Люук покосился на младшего из братьев с недоверием, чуть сощурив изумрудные глаза. Тот лишь якобы беспомощно развёл руками и обезоруживающе улыбнулся. А затем начал с таким остервенением оттирать всего себя, что удивлённо на него посмотрели уже оба, прекратив попытки отмыться.

 

     — Не смотрите так на меня, — прорычал он, проходясь жёсткой стороной мочалки по собственным рукам и лицу. — Побыли бы с Лихнисом в одной ванной, ещё бы не так тёрлись.

 

     — Что-о-о? — возмущённо вскрикнул Рурука, чуть не подавившись воздухом и уставившись на брата, как на чудо света. — Какого чёрта?!

 

     — А что не так? Что мне ещё было делать? — искренне разозлился младший Миррор, насупившись. — Мне едва удалось от него избавиться. Зато как он бежал, ты бы видел!

 

     Художник принялся красочно пересказывать свои злоключения, и брат косился на него всё менее сердито, а Люук откровенно потешался.

 

     — Хорошо, что так, — наконец вздохнул летописец, потерев переносицу. — А если бы он на это наплевал? Что тогда? Что бы ты делал?

 

     — Тогда бы я его окунул лицом в пол, — пожал плечами Роккэн, расслабленно растекаясь по бортику ванны и прикрывая глаза. — Не бойся, братик, я могу постоять за себя. Что у нас дальше в планах? Люук, что ты сделал?

 

     — Пока что только отметил нужную трубу и вылил зелье, которое на непродолжительное время закрепляет запах. Словом, когда оно распространится и достигнет нужной концентрации, я сломаю руны. И тогда Лихнис искупается как следует. А я смогу его выследить, куда бы он ни пошёл. Но сейчас я предлагаю скататься в Умбрэ и отметить успешное начало дела.

 

     — Не празднуй раньше времени, — пожурил его Рурука, руки которого уже были абсолютно красными, начиная от кончиков пальцев и заканчивая плечами. И хотя он не так глубоко окунулся в выгребную яму, как Люук, ощущений ему хватило на всю жизнь. Но потом всё равно просиял улыбкой. — Но выпить я всегда рад, особенно в хорошей компании.

 

     Роккэн пихнул его под бок и зашептал на ухо, лицо старшего брата сперва помрачнело, затем просияло. Люук с едва скрываемой улыбкой слушал их шушуканья, делая вид, что ничего не замечает, ведь он вовсе не зверь и не слышит ничего вокруг.

 

     — Давай Пассису пригласим? — прошептал младший из братьев, сверкая глазами.

 

     — Думаешь, он согласится? — чуть нахмурился летописец, поджав губы. А после несколько неуверенно улыбнулся, и оборотень всем своим существом ощутил определённую недосказанность, почувствовал, как раскаляются эмоции хрониста, обжигая. — Хорошо, давай. Кто не рискует, тот не пьёт шампанского.

 

     — Я в последнее время слишком много рискую и что-то не заметил ничего такого, — шутливо возмутился Роккэн, а затем посмотрел на Люука. — Мы тогда пойдём, сменим одежду. Ты не против Пассисы?

 

     — Конечно же не против, — оборотень мягко улыбнулся и вальяжно махнул рукой. — Зовите его. Я ещё отмокать буду.

 

     Мирроры вымелись прочь, оставив зверя отдыхать. Он ещё несколько мгновений нежился в горячей и вкусно пахнущей воде, затем выбрался и встряхнулся, как собака, скидывая с себя капли воды. А вместе с ней, будто дымка тумана, отслаивалась шерсть. Симпатичный человеческий мужчина поглядел на своё отражение в кусочках воды, не скрытой пеной, поморщился, как от зубной боли. Несколько колец с изумрудами украшали его пальцы, и все они вмиг засветились, покрыв оборотня блеклой пеленой иллюзии, медленно приобретающей вещественность. И вновь полузверь-получеловек замер в своей ванной, чуть сутулясь и поводя кошачьей мордочкой из стороны в сторону. Недовольно вильнул хвостом и вышел, а вода с тихим шелестом потекла прочь, проваливаясь в маленький портал.

 

     Люук повозился у шкафа, рассматривая одежду и выбирая для себя что-нибудь, подходящее для тихого вечера с друзьями. Вещей у него было немного, почти что мало, и все они предназначалась для разведки или вовсе сражений. И только один комплект всегда висел в шкафу, невостребованный и горький: парадная белоснежная рубашка с алым воротником-жабо, чёрный фрак и брюки. В последний раз он надевал его так давно, что не мог уже вспомнить ощущение этой ткани на собственной коже. Качнув головой, оборотень завернулся в льняную светлую рубашку, накинул сверху кожаную жилетку без пуговиц и стал запихивать звериные ноги в штаны, про себя тихо рыча и ругаясь. Проводить время наедине с собой он не любил, питаясь чужими эмоциями, заражаясь ими, а потому рядом с братьями Миррорами чувствовал себя лёгким и счастливым, беззаботным. Лорд Арлан высоко ценил своего придворного эмпата, а потому отдавал его в подчинение Господину чернокнижников не слишком охотно, однако вампир был весьма настойчив, едва только услышав о способностях молодого оборотня. А тому более ничего и не оставалось, кроме как послушно принять волю Повелителей. Он уже давно поставил крест на собственной жизни, и теперь мог лишь тоскливо перебираться от задания к заданию, коротая время за кружкой алкоголя.

 

     Вздохнув и поправив на себе плащ, иллюзионист покинул свою одинокую нору и двинулся прочь, неохотно перебирая ногами ступени, оставляя позади себя коридоры, беззвучно пересекая мрачные залы. Конюшня полнилась вечерней прохладой, тихим шелестом воздуха и отдалённым ржанием лошадей. Ездить верхом оборотень не любил, в основном передвигаясь на четырёх лапах, если расстояние было велико. Однако стража Умбрэ немедленно подняла бы панику, едва только увидев приближающегося белоснежного зверя. Пусть оборотни и приняли условия мирного договора, подчинившись запрету на перевоплощение в мирных землях, но временами случались казусы. Особенно во время тройного полнолуния, когда безумие охватывало всех носителей дикой звериной души. Подозвав своего тихого, смирного тяжеловоза, — мохнатого серого коня — Люук вместе с ним отправился к складу, чтобы начать надевать амуницию, пока летописец и художник доберутся до конюшни. Он двигался неторопливо, неохотно, вышагивая в траве по колено, мягко поглаживая жеребца по сильной шее, на что тот едва слышно фыркал и качал лохматой головой. К тому же, оборотень и не думал, что братья быстро присоединятся к нему.

 

     Он успел расчесать и заплести коню гриву, проверить подковы, закрепить уздечку, сделать пробный круг верхом, и только тогда явилась горемычная троица. Братья весело шумели, рассказывали про свои похождения, на что Пассиса смотрел с некоторым осуждением и непониманием, абсолютно не одобряя их одержимость идеей предательства Лихниса. Найтгест искренне полагал, что человек, прослуживший Господину больше сотни лет, никак не может быть ренегатом. Однако терпеливо ждал результатов этой странной авантюры, поглядывая на Люука весьма хмуро. На лице Пассисы так и читалось: «Ты же старше и умнее, зачем ты им потворствуешь?» Но стоило посмотреть на счастливых Мирроров, чтобы все вопросы отпадали. И вместе с тем младший Найтгест выглядел несколько подавленным и едва ли не испуганным. Люук подъехал к ним и натянул поводья, останавливая мохноногого коня.

 

     — Я вас уже заждался, — весело проговорил оборотень, заражаясь лёгким настроением Мирроров, становясь куда более покладистым и игривым, чем был несколько мгновений назад. — Давайте, хочу вернуться до рассвета.

 

     Те приняли «похвалу» за пунктуальность стоически и, похоже, вообще её не заметили, с двух сторон окружив Пассису и беспрерывно откалывая шуточки. Бедняга вертел головой из стороны в сторону, с улыбкой слушая обоих и, кажется, не зная, чья история интересней и смешней. Люук тронул поводья, и тяжеловоз медленно потрусил на выход из конюшни, лениво поднимая сильные массивные ноги. Если бы он мог, он бы уехал один, напился как следует, забыл обо всём хоть на короткое время, чтобы затем взяться за дело. Если Мирроры правы, то всё это может принять серьёзный оборот. Оборотню не хватало подобного. Когда-то он и его напарник были на службе у Лорда Арлана, как универсальное средство решения всех возможных проблем. И ему приходилось сталкиваться и со шпионами, и с лазутчиками, и с предателями. Прежде он отличал их с первого взгляда, выискивал и щёлкал, как орехи, но оказавшись в подчинении Гилберта Найтгеста, как-то подрастерял свои умения. Здесь таких мастеров, как он, было предостаточно, и необходимость в нём быстро отпала. Мужчина едва слышно вздохнул, потряс головой и стал дожидаться приятелей.

 

     Те не заставили его томиться в мучительном ожидании, и вскоре вся процессия двинулась в сторону столицы, обмениваясь шутками.

 

     — Подожди, ты видел Лихниса голым?

 

     — Чёрт, зачем ты мне об этом напомнил?

 

     — А ты глаза с мылом помыл?

 

     — Для такого нужна целая кислота.

 

     И в том же духе, прекрасно поднимающем настроение. Уже в ночи они добрались до Умбрэ, сильно насторожив стражу, но, увидев карту Пассисы, они быстро охолонули и пропустили компанию. Вряд ли брат Господина чернокнижников имел обычай разносить города под настроение. Ко всему прочему, Люук очень уж выразительно посмотрел на бравых защитников и провёл языком по зубам.

 

     — Что ж, веди, — обратился Найтгест к Люуку, и тот мягко пихнул коня под бока, чтобы тот лёгкой рысью двинулся по пустынным улицам.

 

     Вдоль проспектов стояли высокие витиеватые фонари, в застеклённых навершиях которых парили разноцветные светляки, разгоняя мрак и подстраиваясь под цвет трёх Лун. Редкие прохожие и кареты сторонились путников, уважая чужое право на уединение и спокойные прогулки, да и те не торопились останавливать их и заводить душевный разговор, как это часто бывало в светлое время суток. Они двигались вдоль окраин, огибая город и не углубляясь в него, но Люук с осторожностью поглядывал по сторонам, когда они оказывались в узких переулочках. Его звериные уши чутко улавливали все звуки, но враждебных среди них не было. Воры не торопились нападать на них, сторонились, опасаясь, прекрасно понимая, что такой кусок просто не смогут не то что проглотить, но и прожевать. Они подъехали к одноэтажному непримечательному зданию, из трубы которого поднимался куцый дымок, одиноко горело крошечное окошко. Стойла пустовали, и друзья мигом устроили там скакунов, дав им отдохнуть. Шкодливые лошадки Мирроров, едва подросшие из жеребят, пушистые и лоснящиеся, весело, тонко ржали, пихаясь и кусаясь. Пугливый вороной конь Пассисы перебирал ногами, вертя головой из стороны в сторону. Оборотень спешился первым и походкой хозяина взошёл на широкое крыльцо, и остальные последовали за ним. Всё пространство единственной комнаты было занято креслами и диванами, между которых высились кальяны. В дальней, тускло освещённой части вытянулась барная стойка, за которой дремала симпатичная светловолосая девушка, не обращая ни на что внимание. Рядом заседала за столом другая девушка, лениво катая по столу хрустальный шарик. Завидев посетителей, она просияла, а, может, дело было в улыбчивом обаятельном оборотне, который решительно приблизился к ней и тут же угодил в объятия.

 

     — Люук, приятная встреча! — прощебетала она сочным нежным голосом, едва закончив расцеловывать лицо иллюзиониста. — Ого, какая у тебя большая компания сегодня. Какую комнату вам? Пожарче, помягче?

 

     — Помягче, — улыбнулся мужчина, снимая с пояса кошель. — Был трудный день, и я не хочу совсем размориться.

 

     — Пить что-нибудь будете?

 

     — Мне как обычно, — лениво протянул он, затем оглянулся на сбившихся в кучку юнош. — Ребята?

 

     — Сок, — ошалело пробормотал Роккэн, вцепившись в брата стальной хваткой. — Виноградный.

 

     — И мне, — быстро поддакнул Пассиса.

 

     Рурука же осмелел и приблизился к барной стойке, рассматривая бутылки на витрине. Глаза его загорелись неподдельным удовольствием. Он внимательно присмотрелся к каждой, затем решительно кивнул на высокую пузатую бутылку:

 

     — Сидр, сладкий, покрепче.

 

     Девушка за стойкой встрепенулась и немедленно подала ему требуемое, сперва опустив бутылку в ведёрко со льдом, а затем уже взялась за остальных. Они оставили плащи на настенной вешалке, разулись, и Люук вздохнул с облегчением. Вытянул сперва одну ногу, растопырив когтистые пальцы, затем проделал тоже самое с другой. Хозяйка заведения провела их к двери, за которой оказалась винтовая лестница, сбегающая вниз. Они спустились в широкий коридор, разбегающийся множеством ответвлений с широкими дверьми. Здесь уже становилось жарко, но не душно, приятное тепло разливалось по замёрзшим в ночи телам. Девушка уверенно вела их по переплетениям коридоров, пока не открыла одну из дверей, заведя компанию в небольшую прохладную комнату, пахнущую еловой свежестью и смолой.

 

     — Обустраивайтесь, грейтесь. Если что-то ещё понадобится — зовите. Люук, ты за старшего.

 

     Она кокетливо улыбнулась, качнула бёдрами и вышла вон. Оборотень тихо фыркнул и принялся раздеваться, скидывая вещи в одну из плетёных корзин возле входной двери. Полностью обнажившись, он повязал на бёдрах полотенце и расселся в кресле, откупорив свою бутылку. Крепкий алкогольный запах резко прошёлся по комнате, и даже у Руруки глаза поползли к носу, что уж говорить о таких трезвенниках, как Роккэн и Пассиса. Сделав несколько щедрых, больших глотков, он встряхнулся и поднялся, дождавшись, пока братья и Найтгест разденутся и накинут полотенца. Пассиса смущённо уводил взгляды, старательно не смотря на остальных, хотя братья так и хихикали, тыкая друг друга под рёбра. Подобное внимание весьма смущало чернокнижника, и он не знал, куда прятаться от взглядов наглых пройдох. Люук на это смотрел с улыбкой и плохо скрываемой тоской. Они зашли в следующую комнату, душевую, крохотную и едва ли способную вместить больше двух человек, а потому протискиваться в непосредственно сауну пришлось по одному. Это оказалась большая пещера, приятно и неярко освещённая, с кружащим по ней густым ароматным паром. Повсюду виднелись углубления с горячей водой, бывшей источником тумана. Вдоль одной стены шли два длинных выступа, один над другим, где вполне можно было разлечься в удобном положении и вдоволь нагреться.

 

     — Нихрена себе, — выдохнул Рурука, оглядывая пещеру и, кажется, уже готовясь нырнуть в ближайший горячий источник. — Насколько это место простирается под землёй?

 

     Люук пожал плечами и, положив полотенце на каменный пол, спустился в воду по грудь, вздохнув с блаженством. Мирроры и Пассиса устроились рядышком с видимой осторожностью, сперва робея, а затем потихоньку расслабляясь. В ход пошла выпивка, завязался разговор, постепенно становясь всё более отвлечённым и лёгким. Шуточки они отпускали по очереди, и даже Пассиса пару раз умудрился подшутить над ними, до того больше слушая, чем принимая участие. Оборотень наслаждался ситуацией и чистыми, искренними эмоциями и беспечным щебетом, ложащимися бальзамом на его уставшую душу. И пусть он не был стариком, тех лет, что он прожил, хватило, чтобы оставить видимый отпечаток.

 

     — Ну, а ты, Люук? — внезапно услышал он, вынырнув из своих мыслей. Роккэн очень внимательно смотрел на него. — Как тебя сюда занесло?

 

     — Приехал с вами, — отшутился иллюзионист, широко улыбнувшись и показав острые клыки.

 

     — Нет, как ты в Чёрном замке оказался? Оборотни обычно служат у Лорда Арлана, а те, кто приходят сюда, обязательно имеют какую-то историю за плечами, — пояснил причину вопроса Рурука, и все трое утвердительно кивнули. Их глаза лучились искренним любопытством, вовсе не злорадным. — Ну же, расскажи!

 

     Оборотень понимал, что у них не было намерения причинить боль, ведь никто не может быть стопроцентно уверен в подлинной жизнерадостности знакомого. И всё же внутренне он сжался, разрываясь между правдой и собственным спокойствием.

 

     — Я служил при дворе Лорда Арлана, выполнял его личные поручения, касавшиеся шпионов других фракций и предателей. Моя работа заключалась в том, чтобы их находить и исключать из игры, — точно читая рапорт или устраиваясь на работу, произнёс он, попивая виски. — Но по воле случая я перестал выполнять свои обязанности так, как должно. А Господину чернокнижников как раз требовались такие люди, как я. Грубо говоря, я в командировке. Уже как семьдесят лет.

 

     — А что случилось? — художник удивлённо приподнял брови, совершенно недовольный скудным рассказом.

 

     — Меня подставили. Не хочу об этом говорить сейчас. Может быть когда-нибудь потом.

 

     Но потом случилось слишком поздно.

 

     Рурука лениво попивал сидр, окидывая взглядом стены сауны, стараясь не прислушиваться к тому, как между собой болтают отогревшиеся Пассиса и Роккэн, стискивая бутылку в пальцах столь крепко, что, казалось, будто она вот-вот разлетится на кусочки. Улыбка сползла с его лица, и Люук больше не чувствовал его веселья, а вот горькую обиду, тоску — слишком ярко. Они столь резонировали с его собственной заскорузлой грустью, засевшей в душе, что он не знал, к чему прислушаться: к взволнованной радости младшего Миррора, к лёгкому веселью Пассисы или же к летописцу по правую руку. Тот первым поднялся из воды и прихватил с собой полотенце.

 

     — М? Ру, ты куда? — окликнул оборотень, и только после этого остальные двое заметили, что от них смываются.

 

     — Не переношу жару, — буркнул юноша, тряхнув влажной гривой волос и чуть толкнув дверь, собираясь выйти. — Постою под душем, вернусь.

 

     Иллюзионист чуть сощурился, но согласно кивнул, вольготно рассевшись на своей стороне горячего бассейна и раскинув руки.

 

     — А по мне так комфортно, — пожал плечами художник, соскальзывая ниже в воду, по самый подбородок, и блаженно прикрывая глаза. Длинные волосы расплылись почти по всей поверхности, точно щупальца кракена, и юноша явно был доволен.

 

     Он время от времени тихо фыркал, точно маленький ёж, поводил головой и склонял её на бок, проводя пальцами по собственной шее, плечам и ключицам, то ли разминая, то ли просто наслаждаясь ощущениями. Оборотень поглядывал на это из-под полуприкрытых век, пока и сам не встал и не выбрался на сушу, небрежно закинув полотенце на плечо. Его уход художник проводил слегка хитрым взглядом, однако ничего не сказал, а вот Пассиса слегка занервничал.

 

     — Мальчики уже ушли, — растеряно произнёс он, неловко оглядываясь по сторонам, словно ожидал увидеть здесь ещё кого-то. — Наверное и нам пора?

 

     — Да ладно, они скоро вернутся, посидим ещё немного, — слишком быстро отозвался Роккэн, обезоруживающе улыбнувшись и отчасти повернувшись к вампиру, подперев голову ладонью. — Тебе ведь уютно?

 

     — Да, мне здесь нравится, — с облегчением улыбнулся Найтгест, потерев кончиками пальцев скулу и быстро глянув на юношу, чтобы затем уставиться в стену. — Никогда бы не подумал, что в Умбрэ есть такое приятное место.

 

     Роккэн с пониманием кивнул и поспешил завязать разговор, отвлекая Пассису от лишних мыслей, что у него получалось весьма легко. Привлекать к себе внимание и задерживать на себе, если ему то было нужно, Миррор умел на славу.

 

     Душ был ледяным, и Руруку то вполне устраивало после жаркой сауны, от которой он теперь чувствовал себя не отдохнувшим и расслабленным, а выжатым и даже несколько разбитым. Особенно теперь, когда стоял под холодными каплями, уткнувшись лбом в обитую тёплым деревом стену. От неё пахло душистой смолой и лесом после дождя, и эти запахи юноше нравились до безумия: подобное напоминало ему о детстве, вызывая несколько горькую улыбку. Зашипев, Миррор ударил кулаком в стену, затем ещё раз и ещё, едва шевеля губами и ругаясь на чём свет стоит. Костяшки ныли, но он прикусил их, как делал то всегда, злясь или сдерживаясь, чтобы не сказать лишнего, уже занёс вторую руку для продолжения буйства, но чужие пальцы перехватили за кисть, не дав этого сделать. Чуть повернув голову, юноша уставился на Люука весьма тяжёлым и неподвижным взглядом, который бы пробрал на мурашки кого угодно, но только не иллюзиониста. Тот наоборот заулыбался во все клыки и неуловимым жестом повернул к себе летописца так, что его рука оказалась заломленной за спину, а сам юноша угодил в своеобразные объятия нахального полиморфа.

 

     — Ты слишком грустный для такого прекрасного дня, мой друг, — нараспев протянул Люук, слегка вздёрнув бровь, отчего вид приобрёл до того ехидный, что хотелось немедленно ударить ему лбом в нос. — Тебе надо расслабиться.

 

     — С тобой? Не смеши меня, — с презрением фыркнул летописец, хотя ситуация его и забавляла, и, что уж там греха таить, приятно волновала. Странно, но от оборотня вовсе не пахло мокрым котом или вообще шерстью, но эта мысль растворилась столь же быстро, как и появилась. Ему стало не до того.

 

     Медленно вместо Люука перед ним стал появляться его собственный брат: волосы иллюзиониста темнели, лицо стало человеческим и столь родным, изменилось и тело, отчего у юноши перехватило дыхание, в горле встал ком, а сердце заколотилось непозволительно бешено.

 

     — А с любимым братом? — потянувшись, возле его уха прошептал оборотень, затем мазнув по мочке и шее губами, нарочито шумно втянув носом воздух и прикусив кожу.

 

     Лицо Миррора приняло ледяное выражение, взгляд стал холодным и колючим, а пальцы заломленной руки угрожающе сжались в кулак, никак собираясь встретиться с лицом Люука.

 

     — Со своим братом я могу расслабиться и… со своим братом, — тщательно контролируя голос, произнёс хронист, поглядев на иллюзиониста сверху-вниз. С его стороны это был совершенно подлый и низкий ход, но вероломный шпион даже не думал раскаиваться по этому поводу, усмехаясь коварно и соблазнительно. Так, как никогда не делал Роккэн.

 

     — Что ж, тогда ты, наверное, прямо сейчас пойдёшь туда и непременно развлечёшься? Вернёшь себе внимание?

 

     — Оно у меня и так с собой, — огрызнулся Рурука, уязвлённый до глубины души излишней прямотой иллюзиониста, задевшей больную мозоль.

 

     — Твоё «с собой» ушло у тебя из-под носа, — почти ласково мурлыкнул зверь, прижавшись к нему и свободной ладонью погладив по бедру, беспощадно возбуждая и всё больше склоняя на свою сторону. — Брось, Рурука, я чувствую, тебе надо выдохнуть и ненадолго забыться. От твоего напряжения у меня уже голова по швам трещит.

 

     Тут он был беспардонно прав, и Миррор не нашёлся, что ответить, медленно моргнул и тихо вздохнул, протянул руку, неловко коснувшись щеки оборотня. Взгляд его рассеянно скользил по такому, казалось бы, знакомому лицу, что принадлежало абсолютно чужому человеку. Гладкая без каких-либо изъянов кожа, пушистые длинные ресницы, чуть светящиеся от магии полиморфа глаза — всё это смущало Руруку, сковывало, и он невольно хмурился.

 

     — А кого хочешь видеть ты? — тихо поинтересовался он, склонившись к лицу мага и пристально посмотрев на него.

 

     Оборотень дёрнулся, но попал в собственную ловушку: чуть вывернув руку, Миррор ухватил его, не давая так просто сбежать после того, как первые шаги были сделаны. Упускать своё юноша не любил.

 

     — И что же, ты позволишь изменить себя? — с некоторым недоверием поинтересовался оборотень, едва заметно щурясь.

 

     — Честный обмен, — невозмутимо отозвался юноша.

 

     Несколько раз иллюзионист моргнул, взгляд его стал мягче, и, пусть никаких изменений Рурука не почувствовал, но понял, что тот уже видит кого-то совершенно иного, а потому с чистой совестью склонился к губам оборотня и крепко, даже требовательно поцеловал, пихнув к стене. Колено его вклинилось меж бёдер иллюзиониста, раздвинув и надавив на пах, заставив судорожно вдохнуть. Отпустив, наконец, запястье Миррора, оборотень ловко обхватил его руками за плечи, а ногами — за талию, позволив прижаться до неприличия тесно. Едва не ухнув на скользкий пол вместе с не самой лёгкой ношей, Рурука упёрся ладонью в стену, удерживая равновесие. Целовался полиморф развязно, жадно, то и дело совершенно отбирая инициативу и едва не насилуя рот хрониста языком, и тот был вполне доволен происходящим, отгоняя от себя назойливые и болезненные мысли.

 

     — Забудь, — выдохнул оборотень ему на ухо, царапнув плечи с определённой силой и намёком. — Ты здесь и сейчас, а не там.

 

     Летописец не ответил ему и, пошарив ладонью по полочке над головой, где держались средства гигиены, безошибочно взял с неё массажное масло, которое мог бы вслепую узнать среди тысячи бутыльков. Иллюзионист фыркнул на это, но смиренно стерпел подготовку, не забывая подбрасывать хвороста в костёр: целовал шею Миррора, слегка царапался, изредка тянул за волосы на затылке, когда тот был слишком груб или наоборот чрезмерно нежен. Пусть смысла ластиться со случайным любовником ни тот, ни другой не видели, но понимали, что лучше так, чем потом корить себя за некоторые вещи. Достаточно растянув оборотня, Рурука небрежно отбросил скляночку на пол, смазал остатками густого масла собственную плоть. Люук дышал часто и неглубоко, пусть выражение его лица и оставалось безразлично вызывающим. Но стоило хронисту проникнуть и начать неторопливо на пробу двигаться, как расплылся в улыбке, запрокинув назад голову, задрожав всем телом. Неуместное возбуждение охватывало хрониста при виде этой картины. Пусть он понимал, что перед ним вовсе не Роккэн, далеко не он, сознание его оказалось обмануто иллюзией, ликовало от подобного, заставляя сердце бешено колотиться в груди. На секунду от этого на глазах выступили слёзы, но Рурука удержался, впился жёстким поцелуем в выступающую ключицу, прикусил почти до боли, и оборотень застонал, дёрнулся. Младший Миррор не слишком любил, когда брат кусался, часто отвешивал за это подзатыльники, но в этот раз хронист мог дать себе волю, ни о чём не беспокоясь. Холодная вода совершенно не смущала любовников, скорее уж добавляла определённую пикантность своим контрастом, не давая окончательно забыться и потеряться. Люук не смущался собственного голоса, позволял себе стоны и редкие бессвязные междометия, которые приятно ласкали слух и порядком раненое самолюбие юноши. Но когда тот вдруг чуть толкнул его, а затем без всякого объявления войны слез с плоти, Рурука едва не захлебнулся от возмущения. Ухмыльнувшись, иллюзионист стал отходить от него спиной вперёд, поманив за собой пальцем, а затем нырнув в предбанник. Что это была за картина! Роккэн часто дразнил его, но никогда не сбегал посреди процесса, и Миррор не знал, разозлился он на оборотня или изнасилует его от переизбытка чувств. Зайдя следом за иллюзионистом в прохладную комнату, он с некоторым удивлением поглядел на устроившегося в кресле Люука и тут же решительно двинулся к нему, едва не скрежеща зубами.

 

     — Это подло, — прошипел он, нависая над иллюзионистом, но тот лишь фыркнул и с самым невинным выражением лица забросил ноги ему на плечи, выгнулся, подставляясь под ласки, как игривый кот. Поглядев на это, Рурука медленно и очень выразительно приподнял бровь. — Что?

 

     — Не продолжишь, я сам тебя трахну так, что неделю на зад не сядешь, — с ангельским видом сказанные слова совершенно не вязались, и на долю секунды Миррор вырвался из плена иллюзии, но тут же окунулся в него обратно, не желая вспоминать о том, почему находится здесь, а не в сауне, что он вообще делает.

 

     Но не стал идти на поводу у оборотня и играть по его правилам: со сноровкой, нажитой частыми практиками, вынырнул из-под стройных ног и без лишних слов повернул к себе юношу спиной. Тот недовольно фыркнул, глянув на него через плечо с возмущённой и даже капризной гримаской. Ру ухмыльнулся и снова изломил бровь, затем толкнув иллюзиониста к спинке кресла, после вжавшись в ягодицы пахом, заставив вздрогнуть от совсем не нежного проникновения. Обхватив его локтем за шею, стиснув левое плечо оборотня, Миррор склонился к его уху и чуть куснул, задав сразу быстрый, сильный темп, с трудом сдерживая собственное дыхание и готовые вырваться стоны. Люук же закинул голову ему на плечо, сипло дыша от лёгкого придушивания, покорно прогнувшись в спине, хоть ноги и задрожали от излишней пылкости хрониста. Краем глаза Рурука видел, что происходит, в зеркале: видел темноволосого мужчину вместо себя с хищными синими глазами, и как-то на автомате поставил для себя галочку, пусть его и перекосило от того, что какой-то незнакомец смеет трахать его брата. Тихо рыкнув, летописец зажмурился и чуть прикусил загривок оборотня, потрепал, и тот заскулил, то ли от боли, то ли от удовольствия, дёрнувшись в объятиях Руруки. «Никуда ты не денешься», — про себя ухмыльнулся тот, лишь сильнее стиснув оборотня в руках.

 

❃ ❃ ❃ 

 

     Вампир чуть поморщился и потряс головой, стараясь выкинуть из неё быстрый стук сердца сидящего рядом художника. Тот беспечно трепался о том, какие картины хочет нарисовать, но пульс у него был столь дикий, что Пассиса не мог его игнорировать. Это раздражало его жажду, сбивало с мыслей и не давало толком прислушаться к словам парнишки.

 

     — Рок, мне кажется, нам всё-таки пора, — перебил его Найтгест, обеспокоенно посмотрев на Миррора.

 

     На секунду чернокнижнику показалось, что на лице собеседника появился ужас, но он тут же растаял под расстроенным выражением лица.

 

     — Да ладно, зачем, — жалобно протянул художник, глядя на него столь умоляюще, что вампир слегка растерялся.

 

     — Да у тебя уже давление от жары скачет! — возмутился Пассиса, а затем потянулся и взял художника за руку. Против ожидания она была совершенно ледяной, а пульс стал совсем уж безумным. Поглядев в глаза юноши с расширенными зрачками, вампир взорвался. — Тебе точно хватит! Давай, вылезай. Не хватало ещё в обморок упасть!

 

     Роккэн посмотрел на него странно. Как будто на душевно больного или на ребёнка с задержкой в развитии, но с тихим вздохом выбрался из воды и неохотно закутался в полотенце. Вампир последовал за ним, первым вышел, растерянно посмотрел на пустующую и абсолютно сухую душевую, вышел в предбанник. Никаких следов Руруки или Люука видно не было, и он растерянно поморгал, оглянулся на Роккэна:

 

     — А где мальчики? Они же сказали, что ополоснутся и вернутся.

 

     — Наверное, поднялись в бар или в другую сауну пошли, — быстро нашёлся художник, заулыбавшись, поняв, что у него есть шанс ещё немного побыть вместе с Пассисой наедине. — Пойдём чаю попьём? Или, может, до трактира дойдём? Я вот страшно голодный! Сейчас бы целого кита съел.

 

     Найтгест тихо рассмеялся, прикрыв рот кулаком и смешливо зажмурившись от этого забавного вида. Художник торопился так, словно опаздывал на рейс собственной жизни, и псионик не посмел его задерживать, тоже поспешив одеться и последовать на выход за юношей. Они и правда добрались до небольшой и тихой корчмы неподалёку, где на пару схомячили большую запечённую на открытом огне рыбу с жареным луком и грибами, выпили целых два чайника чая, а затем ещё некоторое время ездили по безопасным улицам Умбрэ, болтая ни о чём.

 

     — Я поеду обратно в замок, — зевнул Пассиса, останавливая жеребца и потирая глаза. — А ты?

 

     — Я бы поехал, но надо дождаться Руруку. Думаю, он поехал в наш дом, здесь недалеко. Может, заглянешь?

 

     — Нет, спасибо, Рок, я лучше проедусь и отдохну у себя, — Найтгест мягко улыбнулся, с некоторым удивлением отметив расстройство на лице юноши. Неужели он так боится оставаться один? Или, может, так переживает за брата? — До встречи. Спасибо за хороший вечер.

 

     — Не благодари, — отмахнулся художник, а потом ещё долго оставался на месте, неподвижный, глядя на удаляющегося рысью наездника в чёрном плаще. Улыбка сползла с лица Миррора. — Жаль, что не останешься, — тихо себе под нос выдохнул юноша, а потом развернул коня и шагом направил его в сторону дома.

 

     Там было пусто и тихо, до боли тихо, что не могло не расстраивать, но слегка уставший Роккэн добрался до кровати и с радостью завалился на неё, едва только раздевшись, и тут же и уснув. Но спал он недолго — скрипнула дверь, и он приоткрыл глаза, прислушиваясь. Шаги, определённо, принадлежали Руруке. Шорох одежды, тихая беззлобная ругань, а затем едва слышный, но почувствовавшийся скрип просевшего под весом летописца матраса. Старший брат завозился, устроился, но всё равно вздрогнул, когда художник подал голос.

 

     — Понравилось? — дежурно поинтересовался Роккэн у брата.

 

     — Угу, — коротко отозвался летописец, глядя в потолок и стараясь скрыть совершенно отчаянное выражение глаз и лица.

 

     — Ну, славно, — пробормотал Роккэн и приобнял его, тут же размеренно, глубоко задышав, как будто сразу и уснул.

 

     Летописец до боли прикусил губу и крепко зажмурился, изо всех сил сдерживая срывающееся дыхание. Он чувствовал себя без малого ненужным, приятным аксессуаром к собственному брату, а оттого настроение становилось всё более поганым, и поделать с этим ничего не мог, до дрожи в теле терпя душевную муку. Не удержав судорожного выдоха, готового прерваться слезами, хронист повернулся спиной к Роккэну, стиснул подушку в пальцах. Как никогда сильно хотелось почувствовать, как он обнимает, прижимается в поисках тепла, подпихивает вечно ледяные ступни к его ногам, а ладони прячет под бок. Ночь, проведённая без этих объятий, казалась сущим адом, и хронист не знал, как отучить себя от этой слабости.

 

     — А на брата сил не осталось, м? — внезапно спросил Роккэн, и Рурука едва не вздрогнул, тут же задышав ровно и без дрожи.

 

     — А что, просто так уснуть не можешь? — невольно огрызнулся он, тут же укусив себя за язык, но сказанного было не воротить.

 

     — Люби тебя после такого, — мрачно хмыкнул художник, и старший Миррор едва сдержал крик отчаяния, до крови укусив костяшку, а затем сквозь кожу и зубы процедил, не в силах сдержать яд обиды и горечи, просочившийся в голос.

 

     — На меня уже сил не осталось, да?

 

     Роккэн потянул его за плечо, а затем уселся сверху, почему-то улыбаясь от уха до уха, и Рурука спешно убрал от лица стиснутый кулак с искусанной кожей на тыльной стороне ладони. Упёршись ладонями по обе стороны от головы брата, он вдруг стал засыпать его вопросами!

 

     — Ну, как он? Какой? Кто был сверху? Он, небось, да? Не-ет? А в какой позе? — а затем совсем уж ехидно фыркнул: — Он был лучше меня?

 

     Хронист медленно приподнялся на локтях, сохраняя молчание и внимательно глядя на брата. Всё ещё чуть мокрые длинные тяжёлые волосы вились, чаруя своими изгибами, как и всегда. Протянув руку, старший Миррор зарылся в них пальцами, нежно провёл вниз, разбирая влажные пряди, не причиняя боли. Медленно подавшись вперёд, Рурука коснулся губами груди брата над самым сердцем, а затем тихо проговорил, щекоча чувствительную кожу дыханием:

 

     — Нет ничего и никого лучше тебя.

 

     К его истинному восторгу художник стремительно побурел, глаза его заблестели, и он прижал к лицу ладони, тут же глухо забубнив:

 

     — Придурок! Нельзя же так…

 

     Улыбка поползла по лицу Миррора, и он даже не думал сдерживать её, целуя каждый палец Роккэна, слегка прихватывая кожу губами, обласкал тыльные стороны ладоней, оставил небольшой засос, снова стал целовать пальцы и, желая закрепить результат, добавил:

 

     — Только так и можно.

 

     Пискнув, художник развёл ладони в стороны, подался к нему навстречу и поцеловал, зарывшись пальцами в волосы, мелко дрожа в унисон с братом, прижимаясь к нему столь тесно, что кожа казалась досадным препятствием между ними. Рурука мягко подмял его под себя, принимаясь исступлённо гладить, едва касаясь, заставляя выгибаться вслед за своими прикосновениями. Оторвавшись от губ художника, Миррор стал оцеловывать всё его тело, как обезумевший, то и дело надолго прижимаясь к тому или иному месту, будто чертил своеобразную карту.

 

     — Пусть он и прикинулся тобой, — с придыханием абсолютно севшим голосом прошептал Рурука, огладив щёку брата подушечкой большого пальца, — но я знаю все эти мелочи: шрамы, родинки, веснушки — все до одной. Мои любимые изъяны, — он поцеловал сначала одну на скуле под правым глазом Роккэна, затем вторую, чуть выше, на нижнем веке, чуть не задыхаясь от восторга, экстаза, что охватывал его душу всякий раз, когда он мог так свободно прикасаться к любимому младшему брату.

 

     Он гладил и целовал все эти, казалось бы, абсолютно незаметные приметы, говоря, когда какая появилась: где упал, где натолкнулся на косяк двери, когда порезался, когда появилась очередная родинка. Шептал, чуть прикусывал, и Роккэн не знал, хочет ли он куда-то деваться от этих пылких ласк или нет, медленно плавясь от происходящего, прикрывая глаза.

 

     — Сдался мне его идеальный Роккэн, когда у меня есть ты? — выдохнул с содроганием Рурука, вскинув сверкающий взгляд на художника.

 

     Протянув руку, художник приласкал Руруку, погладил по щеке, по губам, странно усмехнулся каким-то своим мыслям и опустил взгляд на замершего юношу.

 

     — Ты же знаешь: можешь спать с кем угодно, как угодно и где угодно, со мной или без меня, не оправдываясь, — а затем чуть стиснул волосы на затылке Руруки, потянул назад, заставив запрокинуть голову. — Но не надо, пожалуйста, трахаться со мной без меня. Я, знаешь ли, ревную.

 

     И к собственному изумлению увидел, как брат расплывается в абсолютно шальной улыбке, как он начинает смеяться, дрожа всем телом. Ненадолго каменная гора свалилась с плеч летописца.

 

❃ ❃ ❃ 

 

     По коридорам струилась тьма, с хищным шелестом растекаясь всюду, шепталась с каждым углом и гобеленом, пересказывая увиденное за день. Каждый из них хранил на себе отпечаток мрака, первородного ужаса, угрозы, таящейся здесь всегда и везде. Ощущение взгляда в затылок преследовало повсеместно, и нигде было не найти покоя, негде было спрятаться. Они шли по пятам, и мужчина чувствовал это столь же явно, сколь и одежду на себе. Если бы только была возможность отделаться от преследования так же просто, как скинуть с себя дорогие ткани! От ощущения, что за ним наблюдают и вот-вот настигнут, становилось нестерпимо не по себе. С какой-то стороны даже страшно. Жизнь грозилась превратиться в ад, если только уже это не сделала. Статуи и декоративные доспехи виделись тварями, готовыми броситься, стоит только повернуться к ним спиной и потерять бдительность. За ними словно кто-то таился, и сердце против воли сжималось, трепыхалось, подобно птице в клетке, не давая покоя. Даже самый мимолётный звук заставлял вздрогнуть и замереть, дожидаясь подвоха, нападения, которых в последнее время было слишком много. Хуже всего в этом было ожидание: когда же откроется дверь, когда на пороге появятся шустрые, неуловимые тени, когда раздастся дыхание над ухом, когда голоса заскрежещут по сознанию ржавыми ножами, как по грифельной доске. Последний месяц, казалось, у него появились седые волосы от постоянного напряжения и изматывающихся в ноль нервов. Не желали сходиться отчёты и документы, которые он успел проклясть всеми известными и неизвестными словами, а всё потому, что ему не думали давать возможность сосредоточиться. Стоило только прикрыть глаза, вдохнуть поглубже, как изворотливые чудовища, что вели на него охоту, были тут как тут, вгрызаясь в сознание с безжалостностью псиоников. Выбираться из комнаты и вовсе представлялось самым настоящим испытанием — если они не ждали подле дверей, то обязательно нагонят в коридоре, набросившись со спины. Можно было искать спасение среди скопления людей в обеденной зале, но даже это не всегда срабатывало, не всегда отпугивало. И даже по ночам казалось, что они таятся поблизости, что можно услышать биение этих неугомонных сердец, почуять тепло их крови.

 

     Скрип двери прозвучал рёвом дракона, решившим напасть без объявления войны, и он вздрогнул, вскинул взгляд, чувствуя накапливающееся раздражение и усталость. Перо в пальцах треснуло, сложившись пополам, и капнувшие с него чернила испортили свиток.

 

     — А, Господин, вы здесь! — ехидные морды растянулись в улыбках. — А мы вас искали.

 

     Найтгест закусил губу, глубоко вдохнул, стараясь не показывать, насколько его на самом деле бесит всё это. Не было ни дня, чтобы двое этих засранцев не подкатились к нему со словами: «Господин, а не хотите ли вы поговорить с нами о возможном предательстве?» Эти чёртовы свидетели Иеговы оббивали все его пороги, выклевали мозги и довели его до состояния зелёных пузырьков. У чернокнижника было множество своих занятий, начиная от элементарного обхода непосредственных владений, заканчивая распределением ресурсов на толковую постройку новой фортификации на востоке Ифарэ. А эти гнусы донимали его буквально при каждом удобном случае, которые они не уставали подстраивать: то подкараулят Найтгеста, выходящим из апартаментов, то поймают под локоток на выходе из обеденной залы, то присоединятся к осмотру замка, то прибегут с готовыми работами и обязательно горячим чаем, чтобы поболтать как следует. В этот раз и художник, и летописец пришли с пустыми руками, но немедленно оккупировали кресла для гостей, уставившись на Господина чернокнижников лукаво и ехидно.

 

     — Мы подумали, что вы готовы снова рассмотреть наши доводы, — деловым тоном проговорил Рурука, закинув ногу на ногу и с удобством расположившись в кресле. — И непременно сейчас всё расскажем!

 

     — Вам более нечем заняться? — как можно более сдержанно поинтересовался Найтгест, доставая из стола новое перо и внимательно изучая его взглядом. — Мне казалось, что мы уже обсудили всё, что только у вас нашлось, и дошли до соглашения.

 

     — Это вам только показалось, — фыркнул придворный художник, едва не подпрыгивая на своём месте. — Вот увидите, мы обязательно сможем доказать вам, что в ваших рядах завёлся предатель.

 

     — И что же вы сможете мне изъявить, чтобы я убедился в истинности этих доводов? — не без иронии поинтересовался вампир, изогнув бровь и обмакнув перо в чернила, чтобы вернуться к работе, начав новый свиток.

 

     — Ну, а что нужно, чтобы вы нам поверили? — взял быка за Рурука, сощурившись и явно изготовившись немедленно сорваться с места, чтобы предъявить Господину чернокнижников доказательства измены секретаря. — Вот что угодно!

 

     Мужчина вывел в правом верхнем углу название документа, обдумывая то, что собирается сказать в следующее мгновение. Из своего рода транса его вывел странный шум, доносящийся из-за двери, словно кто-то бежал со всех ног в сторону кабинета, оскальзываясь и спотыкаясь. Такие звуки в замке никогда не были к добру, обозначая нечто срочное и не совсем приятное. Братья ещё не успели отреагировать, а Найтгест выпрямился, откинувшись на спинку кресла и уставив взгляд на дверь, готовый ко всему. По крайней мере, он думал, что он готов ко всему. В кабинет ворвалось… нечто. Лицо Гилберта скривилось, он весь содрогнулся, едва сдержавшись от того, чтобы прикрыть нос и рот ладонью от того запаха, что пронёсся по всему кабинету. Мирроры медленно обернулись, вытянувшись по струнке и уставившись на существо, явившееся в кабинет к Господину чернокнижников. Аромат, засквозивший с его стороны, заставил Руруку позеленеть от неприятнейших воспоминаний в его жизни, и он спешно отвернулся, подавив рвотный комок, подобравшийся к горлу. В существе, что вбежало в помещение, вряд ли можно было узнать секретаря Повелителя чернокнижников. По крайней мере, потёки на его волосах и теле, почти не скрытом нижними рубашкой и шелковыми панталонами, делали его совершенно непохожим на себя, равно как и перекошенная от бешенства физиономия. Гилберт изо всех сил сдерживал выражение лица, подобающим его должности, не позволяя себе поморщиться или выше положенного поднять брови, когда эта бестия остановилась на дорогом ковре из Монезрана, марая его испражнениями. Благо, не своими.

 

     — Лихнис? — ровным, на удивление ровным, тоном проговорил Гилберт, стиснув зубы и не вдыхая. Слава тьме, он, будучи вампиром, мог не дышать очень и очень долго, но это не отменяло того факта, что отвращение его скручивало до дрожи.

 

     — Это… это… — захлёбываясь возмущениями, проорал Лихнис, потрясая кулаками и, кажется, готовясь то ли разрыдаться, то ли шлёпнуться в обморок. — Это последняя капля!

 

     — Тут… явно больше, чем капля, — изломил бровь чернокнижник, окинув крайне странным взглядом своего секретаря, прикидывая, как бы побыстрее от него избавиться и, главное — свести на нет следы его присутствия. — Мне даже не хочется любопытствовать, что случилось. Но, полагаю, ты сейчас всё объяснишь.

 

     — У меня нет слов! — взвизгнул Лихнис, вытаращив глаза так, что они едва не вываливались из орбит. Он весь покраснел, дрожал и едва не заикался, то и дело стирая сбегающие на лицо потоки дурной жижи. — Этот Акио перешёл все допустимые границы! Как у него вообще хватило наглости!.. как он только!.. да что он себе позволяет!

 

     — Сомневаюсь, что понял тебя так, как надо, — чуть встрепенувшись, произнёс мужчина, не выдержав и мелко содрогнувшись, опустив взгляд на свиток. Какое интересное покрытие! Любопытно, как же их делают такими? — Что ты имеешь в виду?

 

     — Этот негодяй сломал трубу в моей ванной!.. и мне… прямо в лицо!..

 

     Братья смотрели то на одного, то на другого, зажав носы пальцами, чтобы не вдыхать слишком глубоко и не чувствовать шлейфа амбре, расходящегося от Лихниса. Рурука потянулся и взял со стола свиток и перо, торопливо застрочив им по пергаменту, явно решившись записать всё происходящее с точностью до запятой. Слава богам, разгневанная мегера не заметила этого, ошарашенно и зло глядя на Найтгеста. Казалось бы, ситуация не могла бы стать лишь более абсурдной и безумной, но дверь раскрылась вновь, и секретарь обернулся на вошедшего мужчину с белоснежными волосами.

 

     — Ты вызывал, Гилберт? — ровным, спокойным тоном поинтересовался вошедший, а затем зрачки его сузились, стоило только уловить запах. От его вида юношу перекосило окончательно, и он набросился на него, схватил грязными пальцами за снежный воротник плаща и даже встряхнув:

 

     — Да как у тебя вообще наглости хватило явиться сюда! Ликуешь, да?! Торжествуешь?! Ещё и вырядился, урод!

 

     Господин чернокнижников не удержался и шумно вдохнул носом, закашлялся и спешно поднялся из кресла, устремившись прочь из кабинета, походя похлопав художника и летописца по плечам, и те подорвались, мигом устремившись за своим непосредственным начальником. Захлопнув за собой дверь, вампир прижался к ней спиной, сдерживая дрожащие от смеха и улыбки губы: ему хотелось увидеть, что же Повелитель жрецов сделает с секретарём за то, что тот испоганил его белоснежный плащ, но нервов на подобное зрелище у него бы точно не хватило.

 

     — Запомните, мальчики, это не считается доказательством, — уходя дальше по коридору, бросил мужчина, не оборачиваясь, но вслушиваясь в гогот, доносящийся ему в спину — Мирроры от души веселились, стекая на пол возле дверей кабинета.

 

And every time when I painted my room

Like a fool I hid my feelings

And every time when I painted my room

I thought about leaving.

Следующая глава