Леви проснулся в своей постели один. Окно было закрыто. Он с тоской подумал о странном сне, вспомнил, как Эрвин целовал и ласкал его, как им было хорошо вместе — лучше, чем когда-либо раньше. Обычно он вылезал из постели сразу, но сегодня хотелось полежать. Скоро сигнал к побудке, и снова нужно заниматься делами и говорить с людьми. Почему-то именно сегодня этого не хотелось.

По коридору прошли дежурные. «Подъем! Подъем!» — разнеслось по казарме. Леви потер глаза и неохотно вылез из постели, прошел в ванную. Когда он брился, увидел на шее с правой стороны две крошечные черные точки. Они были едва заметные, он с трудом смог разглядеть их. Леви попытался соскрести их ногтем или оттереть мылом, но не получилось. Ощупывая их, он нажал чуть сильнее, и его окатило волной боли. К горлу подступила тошнота, и его вырвало в раковину. Он застыл, приходя в себя и тяжело дыша. Ему было жарко; шея болезненно пульсировала. Он ощущал непривычную слабость. На пару минут тело будто бы перестало его слушаться. Что это? Он болен? За всю жизнь Леви болел всего несколько раз, да и то в детстве, и пробежавший по телу жар немного напугал его. Он — сильнейший воин человечества и не может заболеть.

После завтрака, на котором Леви не смог ничего съесть из-за то и дело подступающей к горлу тошноты, Ханджи вызвала его к себе и завела разговор о делах. Слушал он ее вполуха, никак не мог сосредоточиться на теме разговора; в ушах еще звучал голос Эрвина.

— В общем, — говорила Ханджи, барабаня пальцами по столу, — завтра мы должны предоставить Дариусу полный отчет, и я надеюсь, ты мне поможешь его написать, потому что я и так зашиваюсь с бумагами, и там еще добровольцы вечером прибудут, надо ими заняться; как думаешь, Жан или кто-то из ребят мог бы их потренировать? Сейчас холодно еще, надо посмотреть, хватит ли нам одеял. Ты должен помочь мне с бумагами, иначе я просто надорвусь! Сделаешь?.. — Леви не отреагировал. Он смотрел в окно. — Леви? Ты меня слушаешь?! Леви! Эй! — Она щелкнула пальцами у его носа, реакции не было. — В столовую зашла лошадь, и там на полу большая куча теперь… Эй!

Она потянулась к нему через стол и дернула его за шейный платок. Леви вздрогнул.

— Что?!

Леви смотрел на нее и силился вспомнить, о чем она только что говорила.

— Я не знаю, что с тобой, — сказала она, — но приходи в норму, будь любезен. Ты мне сейчас нужен как никогда. Кому еще я могу доверять теперь, если не тебе? Ты мне, можно сказать, от Эрвина достался вместе с должностью, так что вернись в реальность и прекрати витать в облаках. Такое простительно новобранцу, но не капитану разведкорпуса, тем более ты у нас лучший боец, а еще…

— Да, конечно. Прости, Ханджи.

Она удивленно посмотрела на него. По имени он к ней обращался всего пару раз за время их знакомства.

— Ханджи? — переспросила она. — Ты что, заболел?

— Нет. Со мной все нормально. Я в норме. Да. В норме. Все хорошо.

Она сдвинула очки на лоб, потерла глаз и посмотрела на него. Без очков она сильно походила на его мать, какой он ее запомнил, и каждый раз при взгляде на ее лицо он испытывал странное чувство, которое сам для себя не мог объяснить. Ей он никогда этого не говорил, не обсуждал это с Эрвином. Однако лицо ее действовало на него, когда она снимала очки, почти гипнотически; смотреть на нее такую было тяжело и приятно, хотелось довериться ей.

— Я видел странный сон, и это немного… Было странно. Но к обеду я буду в норме. Да.

— Сон? — переспросила Ханджи. — Кто ты такой и что сделал с Леви? С каких пор тебя волнуют сны?! Ладно, отдохни, если тебе нужно, я не буду трогать тебя до обеда, иди отдыхай.

К обеду, действительно, он почувствовал себя лучше. Воспоминания о странном сне будто бы стерлись, и он все больше грешил не на ночь, а на вчерашнее несвежее мясо. После обеда, который он съел полностью, потом еще выпил три чашки чаю, он почувствовал прилив сил и легко справился со всеми делами. Ханджи, однако, хмуро смотрела на него и посоветовала обратиться к полковому лекарю.

— Рада, что тебе лучше, но ты на себя не похож, никогда тебя таким не видела. Ты мне нужен здоровым и в здравом уме, твердой памяти и полном сознании. А ты выглядишь так, будто выдул годовой запас вина один.

Леви громко рассмеялся. Ему было ужасно весело. До самого отбоя он легко и быстро справлялся с делами, много шутил, отчего рядовые неуверенно улыбались и нервно хихикали: таким они капитана еще не видели. Глядя на их вытянутые лица, Леви веселился еще больше.

Однако ночью, оставшись один, он ощутил смутную тревогу. В воздухе висел какой-то тяжелый запах, было зябко. За окном шумел ветер, ветка стучала в окно. Он подкинул дров в очаг, но теплее не стало. Не раздеваясь, только сняв ремни и сапоги, он забрался под одеяло и провалился в тяжелый сон. Проснувшись, Леви почувствовал: в комнате кто-то есть. Когда глаза привыкли к темноте, он разглядел знакомый силуэт: на кровати сидел Эрвин.

— Э-эрвин?

Леви сел на кровати. Ему вдруг стало тяжело дышать. Присутствие Эрвина, его близость будто бы парализовали его. Он был до одури счастлив, что снова видит его, и вместе с тем чувствовал смутную тревогу. Сердце в груди ходило непривычно медленно и тяжело. И все же это был Эрвин…

— Я обещал вернуться… — Он протянул руку, и щеку Леви обдало холодом. — Леви, я так рад видеть тебя снова.

Он притянул Леви к себе и крепко обнял, прижав к своей груди. Леви показалось, что кожа у него ледяная, но он только крепче обнимал его, будто стараясь согреть. Эрвин приник губами к его шее.

— Скоро, — сказал он, поднимая лицо Леви за подбородок и глядя ему в глаза, — мы будем вместе.

Эрвин улыбнулся, и в этой улыбке было что-то странное и жуткое, но что именно — Леви не мог понять. У Эрвина что-то не так было с зубами.