Обо мне позабыли Боги.

Путник, сбившийся с дороги.

Заведений ночных пороги

Истоптали мои ноги.

Там её и встретил —

Участь свою.

И теперь мы вместе

С ней на краю.

Неожиданный поворот

В моей судьбе — такой никчёмной.

Её шёпот меня зовёт

Отныне каждой ночью тёмной.

     Каменные копья взрыли брусчатку города, нанизав на свои острые колья тела магов. Объятые огнём улицы плавились от жара, рушились с треском дома, складываясь внутрь, будто стянутые мощной волной притяжения. Патруль разметался в поисках выживших, но повезло лишь двоим, услышавшим отчаянный детский плач и зов. Думать и решать времени не было, и они рванулись на помощь. В подвале, укутанном горьким густым домом, сидел парнишка, размазывая по лицу слёзы и копоть. Чумазый, но целый. У стены лежал мёртвый мужчина. Кости его шеи треснули, позвоночник ощерился осколками. Кожа и мышцы лопнули от того, как его голову провернули по кругу. Крови натекло немало, но она уже успела запечься. Рядом с мальчуганом лежало неподвижное тело, придавленное тлеющей балкой. Второй ребёнок не дышал, не двигался, и тратить на него силы чернокнижники не посчитали нужным. Потолок опасно трещал, готовясь рухнуть, и один из патрульных схватил живого мальчишку на руки, укутывая плащом, спасая от прорезающегося вокруг пламени. Они рванулись прочь, на воздух, и как раз вовремя — балки и перекрытия не выдержали, переломились, сваливая груз фундамента в подвал. Ребёнок закричал и зашёлся рыданиями, начиная отчаянно вырываться из рук спасителя, но тот держал крепко.

     — Тьма, и что с ним делать, — качнул головой второй, после того, как отправил ментальный импульс остальным членам отряда.

     — Отвезём в Умбрэ, в детский дом, — пробормотал первый, с трудом коснувшись растревоженного сознания ребёнка и мягко его погасив, чтобы погрузился в сон и перестал истерить. — Надо будет сообщить Господину о нападении. Элементалисты перегнули палку.

     — Дело говоришь. Отправляемся.

❃ ❃ ❃ 

     Горячо. Больно. Тихо. Всего эти три ощущения составляли мою жизнь на протяжении многих лет с тех пор, как глаза с трудом открылись во мраке, полном смрада смерти, пепла и отчаяния. Сверху давило нечто безумно тяжёлое, и ослабшие обожжённые руки не могли сдвинуть этот груз с беспомощного тела. В груди булькало и сипело, и вдыхать воздух становилось с каждым мгновением всё тяжелее и тяжелее. Казалось, что здесь я и окончу своё существование, оборвётся жизнь, не успевшая начаться и расцвести в полную силу. Слёзы было навернулись на высохшие глаза, но испарились так же быстро, как и явили свою слабость на этот свет. Злость, ярость, ненависть. Они наполнили изнутри опаляющей и вместе с тем ледяной волной, взбудоражив душу, обжигая её не хуже магического пламени. В чём была моя вина? Где я оступился? Чем заслужил эту муку? Но крохотная искра радости прорезалась в сердце. Брат жив. Я чувствовал это так же ясно, как затухающие подпалины на балке, что переломила мою ногу. Со всей силы навалился на неё, но она даже не дрогнула, придавленная камнями и другими перекрытиями.

     — Бедное дитя. Тебе нужна помощь, — шёлковый женский голос заполнил собой всё пространство вокруг, равно как и мою голову. — Позволь мне поддержать тебя.

     — И какой ценой? — хрипло хмыкнул я. — Что я могу тебе предложить, дух? У меня ничего не осталось, лишь моя жалкая жизнь да покалеченное тело.

     Некогда полная тепла и любви душа содрогалась в агонии, покрываясь коростой цинизма и нестерпимого желания отомстить. Я готов был дать согласие, но отец строго учил меня: что бы ни происходило, не давай запутать себя таким таинственным помощникам, готовым сожрать твою душу, едва ты только дашь слабину. Но что мне оставалось? Подохнуть, как побитой псине, или же принять дар. Она поняла меня сразу же, довольно засмеялась, и перед глазами возник влекущий образ темноволосой девушки, облачённой во всё чёрное. Руки её были опалены до состояния углей, а глаза пылали алым, как пламя, что недавно пожрало этот город, но отчётливо мне виделся густой аметистовый цвет её радужки. Волоокая, прекрасная, от неё тянуло смертельным очарованием и могуществом, неподвластным никому, и я потянулся к нему, не понимая, что делаю. Единственное желание — окунуться в её благодать, стать сосудом её божественных сил, возмездием в руках королевы мрака. Когда она прикоснулась ко мне, изнутри нахлынул холод, наполняя подобно родниковой воде. Судороги забили тело, растягивая жилы, ломая кости, обнимая их жаром магической силы, челюсти свело и сжало столь крепко, что проснулся страх — а если зубы переломаются? Крик забулькал в горле, внутренности свернулись комком, в глазах воцарилась тьма, взрывающаяся алыми бликами.

     — Иди, мой избранник, — тихо засмеялась женщина, обнажив в оскале острые клыки.

     Никакая мука не шла в сравнение с тем, что я испытывал, когда душа наполнялась силами, а тело не могло их воспринять и готово было отторгнуть сию же секунду. Но что-то заставило меня взять бурный поток под контроль. То ли дикая жажда жизни, то ли природное упрямство. Тени взорвались и взметнулись из каждой щели, поднимая балки, освобождая из заточения. Подняться не было никакой возможности. Раскуроченная нога не слушалась, онемела, но всё равно на каждое мимолётное движение отзывалась нестерпимой болью. Шипение и рычание рвались сквозь зубы, когда я заставлял себя на опалённых и непослушных руках ползти к выходу. Ступени почти обвалились, щепки и гвозди торчали наружу, впиваясь в пальцы, но свобода была так близка, что эти препятствия не могли остановить. Едва только тело коснулось мостовой, как руки подкосились, и я распластался по всё ещё тёплым камням, прижимаясь к ним щекой. Дрожь была нестерпимой, но в голове всё ещё звучал заливистый и жуткий, потусторонний смех женщины. Я понимал, что сотворил нечто ужасное, что не должен был этого делать, но теперь у меня была лишь одна цель. Найти брата. Во что бы то ни стало. Вот только где его искать? И как?

     Осторожно перевернулся на спину. Небо покрыли тяжёлые тучи, и я ждал, пока они разверзнутся дождём, приласкают холодной водой, смывая с лица копоть и кровь. Глаза закрывались, но я не мог позволить себе такую роскошь, как сон, не время было разлёживаться и ждать чудо. Взгляд переполз ниже, на торчащие кости ноги, и холод сжал шею. Тени клубились в подвале, будто ждали, как цепные псы, когда им отдадут команду. Голова раскалывалась на части от колоссальной магической нагрузки, и мне было очевидно, что долго я так не продержусь. В последнем порыве я подтянул к себе мрак, стаскивая с себя порванную и подпаленную рубашку, запихал её себе в рот, зажмурился. Тени резко обняли ногу, с хрустом ставя кости на место, закрывая рану лучше всякой перевязки. Адская боль оглушила, и вопль разбился о грязную ткань, а челюсти сжались лишь сильнее. Сознание потухло быстрее, чем я успел за него ухватиться.

     И даже в его мраке меня преследовал жар. Он ввинтился под кожу, поджёг душу, и она тлела, готовая вспыхнуть от единого порыва воздуха, от одной искры, капли масла. Удушающее тепло давило изнутри на черепную коробку, вены полыхали, и кровь кипела, бурлила, выжигая сердце. В этом кошмаре наяву я существовал с тех самых минут. Стоило лишь сомкнуть веки, как всё это возвращалось, набрасывалось со спины оголодавшим зверем. Как живой мертвец я полз по городу, не мог заставить себя подняться на ноги, и лишь своенравная стойкость заставляла меня преодолевать ярд за ярдом, обдирая кожу об камни. Ещё издалека я различил чёрные плащи, реющие на каменных пиках, проросших сквозь землю, и один из них я узнал. Узнал его хозяина. Сердце обливалось кровью, и я вынудил себя сперва опереться на целое колено, упёршись пальцами в брусчатку, затем подняться и осторожно наступить на пальцы второй. Опасно заходили ходуном несросшиеся кости, но я брёл. Ковылял. Волочил за собой бесполезную конечность, приближаясь к трупу. Отец. Слово это билось в мозгу живительным пульсом, но даже он отравлял меня, распалял ненависть и угли души, скалящейся гневным зверем. Кто бы это ни сотворил с тобой, отец, я найду их и воздам за это бесчеловечное убийство. Пусть я и был мал, но твёрдо знал, кто способен на такую разрушительную магию, кто творит подобное, не стесняясь собственных сил. Пальцы уцепились за плащ мужчины, и я не мог заставить себя уйти, оставить его здесь на поживу мародёрам и падальщикам. Его прекрасное лицо исказилось от предсмертной агонии, и мне было непросто снять его с шипов, не уронить и не упасть самому. Опираться приходилось лишь на одну ногу, и вес взрослого мужчины готов был переломить и её тоже. Если, конечно, то ещё не сделала балка в том проклятом подвале.

     Каких усердий стоило мне отнести его в лес. Кровь сочилась по разодранной штанине, кости похрустывали, готовые разойтись, как в море корабли, и дышал я всё тяжелее. Лёгкие полнились тяжёлым дымом, слипались, и всё проблематичнее было соображать, но я надеялся, что смогу восстановиться, проведя время на свежем воздухе. Лишь бы подальше от огня. Теперь одна только мысль о пламени вызывала у меня первобытный ужас, как у дикого животного, и впереди маячила необходимость выживания. Когда сталкиваешься с таким шоком, сознание ищет все возможные пути, чтобы спастись от саморазрушения, от боли и ужаса, и я его не корил за это. Но чётко дал себе установку — справиться со всем, что рухнет на мои плечи. Ради брата.

     Хоронил отца я без особых почестей. Да и какие ритуалы может знать и провести тридцатилетний мальчишка, не видевший в этом мире ничего подобного? Дита оградила меня от магии, перекрыла для неё все пути, вот только Сумеречная госпожа дождалась своего часа. Отметила меня своим, и я не желал отступаться, несмотря ни на что. Тени слушались постепенно всё лучшее, и мне это даже начинало нравиться, вызывало приятную дрожь и ощущение могущества. Разве не этого ты хотел, отец мой? Ты желал видеть меня чернокнижником, чтобы я продолжил твоё дело, принёс ещё больше славы нашей династии. Вот только теперь мне было не добраться до неё, и от этого пальцы сжимались в кулаки. Но я знал: придёт время, и я возьму своё, получу то, что по праву моё. Когда-то я услышал от него великолепную фразу: «Господин получает всё». Когда тело Гиозо погрузилось в положенную погребальную яму, я всё не мог уговорить себя укрыть его землёй и оставить. Каково было желание спуститься к нему в могилу и закопать себя вместе с ним! Нет, я был должен и даже обязан уйти оттуда. Тени неторопливо возвращали землю на положенное им место, и я чувствовал себя виноватым перед отцом, что позволил себе такую дерзость. Нога разболелась сильнее, и я принял единственно верное решение. Отломил самую прямую и крепкую ветвь от ближайшего дерева, подогнал по размеру, стащил свою рубашку и соорудил на повреждённой конечности простейшую шину, чтобы та не развалилась на части, как недавно. От боли то, конечно, не спасло, но её мне предстояло научиться терпеть.

     Бросив прощальный взгляд на могильный холм, я побрёл прочь, походя отломав ещё одну ветвь и используя её, как трость, чтобы не так тревожить ногу. Дорога моя лежала к реке. Возле воды вероятность выжить была куда как выше, к тому же, по урокам отчима я знал, что там проще найти пропитание и людей. А рядом с ними всегда можно узнать полезные вещи. Несмотря на все старания судьбы, я, Рурука Гиозо Орт, начал свой путь.

❃ ❃ ❃ 

     В каждом замке, в каждой крепости существует такое место и сосредоточение его сути, как кабинет Повелителя. От фракции к фракции они меняются, но являются квинтэссенцией идеи, что несёт в себе Господин. Каждый кабинет — след и отражение, отпечаток характера человека, который его занимает. Так же случилось и с этим помещением. Оно повидало многих своих владельцев и всех, конечно же, пережило. Была ему знакома и первая Повелительница, Госпожа Амарэйнт, знало оно и Сириуса Найтгеста IV, его преемника Артемиса Акио I, знало такого балагура, смутьяна и безумца, как Кедзин Найтгест. И, безусловно, знало и видело своего нынешнего хозяина и Повелителя, Гилберта Найтгеста. Кем бы ни был Гилберт Найтгест раньше, сейчас это был совершенно другой человек. Прежде он позволял себе определённую роскошь и излишний комфорт в этом месте. Некоторые следы остались и теперь, например, его прекрасное кресло, на котором он проводил почти всё своё время правления. Высокое, с широкими подлокотниками, обитое мягчайшим бархатом тёмного бордового оттенка, оно обладало простым механизмом, вышедшим из-под рук гномов. Благодаря ему, нажав небольшой рычаг под спинкой, можно было опустить её в горизонтальное положение, разлечься со всем удобством, закинув ноги на стол, и полюбоваться картой на потолке. Деревянное навершие заканчивалось объёмной головой дракона с распахнутой пастью. Вниз от неё по границе ткани шла искусная резьба, изображающая чешую. Позади же были приоткрыты крылья, придавая Найтгесту особенно пугающий вид. Для всякой фракции дракон нёс в себе существенное значение, когда-то оказавшее влияние на историю. У чернокнижников драконы были не столько тварями, которых можно бросить в бой, сколько своеобразным божеством. Когда-то чёрный дракон дал начало этому замку. За многие века существования чернокнижников он претерпел существенные изменения, но суть его оставалась одной: он был создан и призван, чтобы защищать и сохранять своих тёмных магов. Равно как и Гилберт Найтгест. Помимо прочего, как и у всякого Повелителя, у него было своё рабочее место — высокий стол из чёрного дерева, полумесяцем огибающий кресло.

     И сейчас такой важный и показательный элемент, как стол Господина, пребывал в крайне плачевном состоянии: он был завален бумагами, порядком успевшими надоесть, поскольку именно сейчас, в разгар лета и торговли, Гилберт Найтгест получал огромное количество писем и посланий. Ему следовало рассмотреть множество договоров, запросов на поставки и подписать кучу бумаг. Порой голова от них шла кругом, а перед глазами разбегались тёмные или светлые пятна, в зависимости от того, какие чернила использовались. В руках мужчины был обычный светлый свиток, на котором привычными всем индиговыми чернилами значился перечень товаров, которые ему собирались доставить торговцы. Конечно, контракт с ними у него действовал ещё несколько лет, но вампир испытывал желание расторгнуть его как можно скорее и разыскать кого-то более сговорчивого, с кем можно поторговаться и выкроить большую выгоду. Но покамест возможности менять такие фундаментальные вещи у него не было, о чём красноречиво говорил его встрёпанный и измотанный вид. Чёрные кудри в полном беспорядке струились по плечам и спине, тени на его лице казались ещё более резкими и глубокими, чем обычно. Они очерчивали его высокие скулы, впалые щёки и залегли в морщинке, прочертившей борозду между его бровями. Рукава рубашки застёгнуты не были, плащ свесился с подлокотника кресла, а усталый взгляд рассеянно и медленно скользил по строкам. Ко всему прочему, список всё длился и длился, и Гилберт уже с тоскливым раздражением прикидывал, каких людей и в каком количестве придётся отрядить, чтобы они разгрузили всю вереницу набитых битком телег. Казалось, что свиток никогда не кончится, и вампир утомился разматывать его в поисках завершения, а начало его уже сползло с противоположной стороны стола и складывалось на полу гармошкой. Хотелось подойти к окну и свесить его вниз. А вдруг до земли достанет? Быть может, тогда по этому свитку даже удастся незаметно для всех сбежать, бросив кипу макулатуры на радость другим. Из распахнутых и ничем не скрытых ставен тянуло жаром и сухим воздухом. Именно в тот момент, когда он почти уже скомкал бесполезную бумагу, сжёг и отправил пепел несчастным торговцам, произошло это.

     Сначала он услышал отдалённый топот сапог. Это был достаточно странный звук, потому как Гилберт не привык слышать шум в коридоре возле своего кабинета. Но судя по тому, как быстро приближались шаги, кто-то всерьёз вознамерился нанести ему визит. И это был вовсе не один человек, а, пожалуй, целый отряд. С одной стороны, Гилберт не понимал, к чему такая спешка. В конце концов, ситуация в стране и на политическом поприще была достаточно размеренной и спокойной, и большинство мелких стычек между фракциями проходили без его пристального внимания. А с другой он ощутил лёгкое беспокойство. Если к нему так торопятся, значит, произошло что-то из ряда вон, неприятное. А неприятности Гилберт Найтгест не любил. Пока шаги приближались, пальцы вампира с судорожной медлительностью комкали свиток, сжимая его в шар, и когда в двери всё же постучались, он испытал острое желание швырнуть им в лицо вошедшему, но заставил себя удержаться. Всё-таки Господин чернокнижников не должен давать волю своим эмоций, как бы ему ни хотелось обратного. Он позволил войти. Сначала ввалился один чернокнижник, затем второй, за ним третий, четвёртый, пятый и шестой. Почти в полном составе явился отряд патруля. Что они здесь делают, вампир не имел ни малейшего представления, поскольку они должны были нести свой дозор вдоль западных истоков реки Бофу ещё с неделю. Поэтому, когда он увидел их на своём пороге, почувствовал, что опасения его становятся всё гуще и начинают приобретать вещественность. Дозорные выглядели запыхавшимися, дёрганными и злыми. Ко всему прочему, Гилберт не досчитался одного человека, и мысли его метнулись к неприятной стороне. Ему показалось, что сейчас произойдёт нечто непоправимое и ужасное. Возможно, так оно и было.

     — Господин Найтгест, позвольте доложить. — Вперёд вышел капитан отряда. Гилберт откинулся на спинку сидения, вопросительно изогнул бровь и переплёл между собой пальцы, деловито кивнул, позволяя чернокнижнику начать говорить. Взгляд солдата метался туда-сюда, словно ища спасение или хоть какой-то намёк на то, что ему делать. Едва заняв этот кабинет после своего отца, вампир вышвырнул почти все вещи, что там были: богатейший ковёр из Монезрана, пейзажи и портреты художников прошлых эпох, сорвал ко всем чертям шторы, а также выбросил безвкусные растения, занимавшие горшки по углам. Благо, у мужчины достало рассудительности не швыряться ими прямо из окон по стражам на крепостной стене. И теперь чернокнижники не совсем понимали, что им делать, когда являлись к Повелителю, ведь занять отчётную позицию на ковре не было возможности, присаживаться никто не приглашал, а взгляду не на чем было зацепиться в этих голых и бесприютных каменных стенах. Словом, несмотря на роскошное кресло, шикарный стол и богатую библиотеку прямо в кабинете, всё остальное кричало о вампирском аскетизме, пересилившем аристократичную падкость на шик. Капитан старался придумать, что ему говорить, хотя, скорее всего, всю дорогу до кабинета они провели в размышлениях и прикидывали, как преподнести ситуацию Найтгесту. Но сейчас, увидев суровый взгляд своего Повелителя, не настроенного на побасенки, они понимали, что соврать не получится и придётся говорить напрямую. Господин ждал. Пожалуй, слишком долго. И солдат, прокашлявшись, всё же начал. — Дурные вести, — произнёс он дёрганно, вдохнул поглубже, повторил уже более размеренно, но Гилберт всё равно слышал, как бешено колотится сердце в его груди, и это начинало раздражать. Пусть вампирская суть и открывала ему много разных возможностей, но сейчас начинала выводить из себя. Слышать, как бьются сердца, как стучит кровь в чужих жилах, и при этом оставаться равнодушным, было совершенно невыносимо. Одна его часть хотела прервать этот звук единым резким заклинанием, а другая взывала, молила вкусить горячую живую кровь. Остановив докладчика резким жестом, Найтгест указал ему на гостевое кресло перед столом.

     — Садитесь. И для начала успокойтесь. Мне не по вкусу то, как вы волнуетесь.

     Солдат кивнул, нервно сглотнул, понимая, что Господин не мог не услышать, как стучит его сердце. Стянув с рук перчатки и скинув с плеч плащ, он медленно опустился в кресло. Остальные замерли за его спиной и пока что сохраняли молчание, не желая вмешиваться и навлекать на себя гнев Повелителя чернокнижников. Несколько вернув себе самообладание и сделав с десяток глубоких вдохов и выдохов, он продолжил:

     — Неприятные вести, Господин. Мы только что явились из дозора и обнаружили рыбацкий город возле Пьяца в руинах и пожаре.

     Гилберт побледнел. На первый взгляд могло показаться, что ему стало дурно от этого известия. И в чём-то это было верно, но вовсе не по той причине, которая волновала всех. А всё потому, что Господин чернокнижников без названий и координат понял, что это был за город и что именно с ним связано. Он очень хорошо помнил, что в прошлом там жили Мирроры, которых он когда-то взял под свою опеку и назначил своими летописцем и художником. Это означало, что история начинает повторяться, и если он позволит ей подобное, ситуация выйдет из-под контроля. Подобный исход ему не был нужен.

     — Дальше, — с виду спокойно потребовал вампир, хотя лихорадочно соображал, что же ему делать и как исправить произошедшее.

     Всё происходящее ему было не по вкусу. Раз уж он упустил такую немаловажную деталь, то придётся выкручиваться подручными средствами. Чернокнижникам показалось, что они увидели, как занервничал их Повелитель. И тем меньше капитану отряда хотелось продолжать свой доклад. Но всё же он это сделал.

     — Мы проверили остаточные магические следы и можем с уверенностью сказать, что это были элементалисты. Ко всему прочему, детальный осмотр города дал совсем неутешительные результаты. Лорд Гиозо Орт, оказавшийся в Вэнатоаре, погиб во время защиты города. Что прикажете делать, Господин?

     В первую очередь вампиру захотелось приказать капитану свеситься из окна на плаще и повисеть так пару суток за столь дурную весть. Но следовало дать куда более логичные распоряжения и уверить своих подчинённых в том, что всё под контролем. Конечно же, это было не так, но что ещё оставалось делать? Пораскинув мозгами, что именно следует сказать дозорным, Гилберт принялся сильнее сминать в руке свиток от торгашей. С одной стороны он, как Господин чернокнижников, не мог позволить себе такую роскошь, как потерять рассудок от волнения, удариться в панику, а с другой он всё же нервничал. Но вовсе не из-за нападения магов стихий на их территорию. Да даже потеря могущественного представителя династии Орт не особо шокировала его в те минуты. Всё дело было в мальчишках. В какой-то момент вампиру показалось, что он переживает за братьев Мирроров куда больше, чем за людей, которые жили в том городе помимо них. Поняв, что, если не спросит о жертвах, будет выглядеть странно, Найтгест выпрямился и подался вперёд.

     — Сколько погибших? — поинтересовался он с абсолютно непроницаемым выражением лица.

     — Почти никого не осталось в живых, — тихо ответил докладчик.

     — Почти? — в голос Найтгеста прокралась неприкрытая угроза и холод, и капитан отряда почувствовал стремительные иглы мурашек, пронёсшиеся по телу.

     — Почти. Верно. — Кивок вышел быстрыми резким. — Выжил всего лишь один ребёнок.

     — Один? — несмотря на то, что уже во второй раз переспросил капитана, как будто потерял слух, Гилберт был уверен — ему послышалось. Это просто не могло быть правдой. Брови его медленно поползли выше. — Почему только один?

     — Понятия не имею, Повелитель. Но когда мы прибыли, в живых оставался только он. Мы отвезли его в детский дом в Умбрэ, потому что он был в абсолютно шоковом состоянии и ничего не мог ответить на наши вопросы. Мы подумали, что будет слишком жестоко везти его к вам и заставлять отвечать на расспросы, но если вы так прикажете, мы немедленно вернёмся за ним и доставим сюда.

     Гилберт поднял руку, призывая его замолчать. Мысли его беспорядочно метались из стороны в сторону. Всего один ребёнок. Это означало, что из двух братьев выжил только один. А если этот ребёнок вовсе не Миррор? Вряд ли кто-то из стражи мог разогнать его опасения и ответить на тревожащий его вопрос — кто был тем спасшимся ребёнком? Поднявшись со своего места, Гилберт принялся расхаживать позади кресла, размышляя, что стоит сейчас сделать. Если он немедленно сорвётся за мальчишкой, его могут совершенно неправильно понять. Но он вполне может прикрыться тем, что хочет разузнать подробности нападения во что бы то ни стало. Конечно, его могут осудить за подобное, назовут извергом и тираном, но его в последнюю очередь волнует чужое мнение. На то он и Господин чернокнижников, чтобы делать так, как ему вздумается, и никакие солдафоны не могут препятствовать его решениям. Остановившись возле окна, не скрытого шторами, Гилберт уставил взгляд на крепостную стену. Конечно, сейчас было достаточно спокойное время, если не учитывать того, что элементалисты позволили себе открытое нападение. Следовало ответить им на этот выпад решительной контратакой или же потребовать у Тариса выплату за нанесённый ущерб. Учитывая, как они дрожат над каждой монетой из-за проклятого дома Первородной волны, для них второй вариант будет куда более тяжёлым ударом. Но прежде всего, несмотря на его обыкновенные действия и решения, его волновала вовсе не политика, а судьба мальчишек, которые успели стать ему близки. Не только ему, но и его фавориту. Если он сможет спасти хотя бы одного, то, возможно, это искупит те грехи, что он совершил когда-то. Найтгест размышлял слишком долго, чтобы это осталось незамеченным. Командир отряда окликнул его, и вампир приподнял руку, призывая к тишине. Он делал выбор.

     — Как давно вы его туда отвезли? — поинтересовался мужчина, медленно отворачиваясь от окна и переводя взгляд на своих чернокнижников.

     — Сегодняшним утром мы прибыли в Умбрэ, — проговорил капитан, кажется, немного бледнея, а затем бурея. День постепенно клонился к закату, и он не мог объяснить, почему они так задержались в дороге. Не говорить же ему, что они зашли в ближайший трактир, чтобы снять напряжение и пропустить по одной кружке хмельного? Он полагал, что за такое Господин чернокнижников намылит ему и остальным шею и, конечно же, будет прав, а потому он надеялся, что в таком обеспокоенном состоянии владыка не заметит, что они явились позже, чем следовало бы с таким срочным и важным донесением. — И сразу, как только передали его в детский дом, заполнили все необходимые бумаги, объяснили произошедшее, явились к вам.

     Гилберт саркастично приподнял бровь, всем своим видом говоря, что понял — ему врут. Капитан покраснел ещё гуще, но оправдываться не стал, понимая, что тем самым глубже закопает себя в землю. А потому выдержал взгляд Повелителя стойко. Гилберт кивнул, показывая, что ценит подобную выдержку и верность собственному слову, пусть и не правдивому на самом деле.

     — Что ж, — спокойно произнёс вампир, — тогда я вынужден уехать повидать этого мальчика. Нам будет, что обсудить. — Солдаты кивнули, но всё же ожидали продолжения, ждали, когда Господин скажет, что им делать, чего ожидать и как поступить с элементалистами. — Как только я узнаю все детали нападения, я вызову вас к себе, и мы с вами обсудим ваши дальнейшие действия. А сейчас покиньте мой кабинет.

     Чернокнижники вновь кивнули. Капитан отряда подорвался с места и первым вылетел из комнаты, едва только пятки не засверкали. И Гилберт на то едва слышно ухмыльнулся, тем самым придав ему ускорение. В конце концов, такая вещь, как благосклонность Гилберта Найтгеста, была весьма и весьма недолговечной. Как только двери за горемыками закрылись, вампир снова отвернулся к окну. Всего один из братьев выжил. Это известие было слишком неприятным и оставило осадок на его душе. В каком-то смысле ему было всё равно, что произойдёт с братьями, но столь же ясно понимал: они успели стать неотъемлемой частью его жизни когда-то, и закрывать глаза на произошедшее он не мог. В конце концов, он был повинен во многих бедах, коснувшихся Мирроров. Решение было принято мгновенно. Конечно, Найтгест понимал, что в какой-то момент пожалеет, что сделал так, а не иначе. Но всё же он решил поступить именно так. Выждав некоторое время для уверенности, убедившись, что избрал свой путь, чернокнижник покинул кабинет, на ходу запахивая на себе плащ. Мигом собравшийся, он быстро застегнул пуговицы на манжетах рубашки, подобрал волосы в тугой хвост на затылке бархатной лентой тени. Шаг его был широким и уверенным, тяжёлая поступь отзывалась в коридорах металлическим эхом от железных каблуков. Он мог бы использовать портал, чтобы отправиться в Умбрэ, но осознавал, что на обратном пути ему будет затруднительно сделать то же самое. А потому ему предстояло воспользоваться лошадью. Кони относились к вампиру негативно, но со своим скакуном Найтгест нашёл общий язык и приучил его слушаться. На пути ему попадались чернокнижники, вежливо здоровались, кланялись, он отвечал короткими кивками, всем своим видом показывая, что в данный момент не готов разговаривать и уделять лишнее внимание подчинённым. Те понятливо расходились в стороны, не желая попадаться на пути Господина, когда он в столь взбудораженном состоянии. Не то чтобы он часто появлялся в таком виде, но некоторые из них, пожалуй, даже читали на его лице: «Не подходи, а то убью». Никого бы из своих подчинённых он не стал убивать, как-никак эти люди доверили ему свои жизни, и он отчётливо понимал, что несёт за них ответственность и не желает повторения трагедии. А потому был рад, что его подчинённые разбегаются, не мешаясь под ногами.

     Едва только приблизившись к конюшне, он сразу подал магический импульс, и конь явился на зов сей же миг, сделав вид, что с особым пренебрежением относится к своему хозяину. Гилберт окинул его прохладным взглядом и направился на склад амуниции. Ему бы не хотелось тратить время на то, чтобы оседлать коня и привести его в подобающий вид (сбруя, попона, седло, подпруга и прочая, прочая, прочая), но вампир знал, что не все могут передвигаться без всех этих аксессуаров. Ведь суть была вовсе не в том, что для него это не составит никаких проблем. Медиум, ответственный за склад и выдачу под расписку лошадей, оказался приятно удивлён появлением в своих чертогах Господина чернокнижников, обыкновенно не радовавшего эти стены своими посещениями. Он мгновенно подорвался на ноги, вежливо поклонился владыке и поднял на него выжидающий взгляд. Гилберт махнул рукой, показывая, что справится со всем сам, и ему не требуется помощь. Мальчишка понятливо кивнул и отошёл в сторону, сделав вид, что его вовсе здесь нет, и он не замечает излишне спешных сборов Повелителя чернокнижников. Коня он седлал чересчур быстро. Эта поспешность бросалась в глаза, особенно медиуму, который что-то да смыслил в аурах живых. Обыкновенно переливчатая тёмно-аметистовая аура вампира, похожая на неспешную ночь, сейчас бурлила, вспыхивала яркими искрами, слепящими и вместе с тем радующими взгляд. Лишь закрепив до конца седло, Найтгест вскочил в него и поддал пятками коню под бока, заставляя его сорваться с места в карьер. Скакун отозвался на это недовольным хрипом, но Гилберту было не до нежностей. Он нёсся во весь опор, не жалея лошадь, хотя тот уже начал покрываться пеной и заполошно дышал, явно проклиная хозяина на все лады на своём лошадином языке.

     Детский дом в Умбрэ был не самым известным из всех существующих там мест, и найти его оказалось не так просто хотя бы потому, что Гилберт там никогда не бывал. И едва оказавшись в прекрасной столице, замедлил ход своего коня, призадумавшись. Спрашивать ближайшего прохожего о том, где находится детский дом, было не совсем в его вкусе или правилах. А потому, приметив не слишком спешащего или занятого человека, слегка склонился к нему и окликнул, поравнявшись. Тот мгновенно вздрогнул и обернулся, не понимая, кому мог понадобиться в подступающих сумерках в столице. Конечно, здесь часто случалось такое, что кто-то кого-то зовёт, обменивается словечками, новостями, останавливает случайных знакомых для приятной беседы, но этот человек, по всей видимости, был не из таких. Тем более, он не узнал чужого голоса.

     — Подскажите, как мне доехать до детского дома, — медленно и очень осторожно проговорил Гилберт, стараясь делать вид, что он вовсе не одна из самых известных персон в Ифарэ, не Господин чернокнижников. Ведь приличные Повелители не пристают к незнакомцам на улице с подозрительными вопросами.

     Мужчина окинул его оценивающим взглядом, словно думал, что такой богатый и аристократичный с виду маг забыл в детском доме. И ровно на секунду Найтгест почувствовал себя так, словно ему в голову пытаются залезть, а потому мгновенно выставил блок, теперь чуть внимательней присматриваясь к неизвестному. У него были запоминающиеся алые, как кровь, глаза, и из-под капюшона плаща на бледное лицо падали тёмно-медные длинные и ухоженные волосы. А ещё чернокнижнику почудилось, что он заметил выглядывающие из-за воротника рубашки витки тёмной ритуальной татуировки. Будто невзначай мужчина поправил плащ, скрыв от взгляда вампира метку, а после с приятной улыбкой стал объяснять дорогу. В таком месте, как Умбрэ, это была трудная и несколько бесполезная затея, потому как улицы постоянно меняли названия, тем самым путая своих жителей. Приходилось объясняться весьма лаконично и прозаично: «Здесь поверните налево, там направо, на этом перекрёстке налево, потом два раза направо, и вы прибыли». Гилберт выразительно посмотрел на мужчину, и тот лишь пожал плечами, без слов говоря, что он здесь не при чём и не виноват в строении города и его изрядной любви к дурным шуткам. Возможно, когда-то Умбрэ тоже дал начало дракон, но о том неизвестно доподлинно. Изысканно, но коротко поблагодарив прохожего, Гилберт направил своего коня по нужному маршруту, про себя повторяя путаные объяснения. Прокрутив их в своей голове несколько раз, мужчина решил, что этого будет достаточно, но в любом случае можно было, заплутав, испросить помощь у кого-нибудь ещё. Долго блуждать не пришлось, и через четверть часа Найтгест остановил скакуна возле высокого каменного забора, который окружал внушительного вида особняк.

     Оттуда доносились детские голоса, перемежаемые юношескими, ломающимися на более низкий тембр, и высоким щебетом девушек. Несмотря на то, что совершеннолетие наступало в Талиарене поздно, в возрасте ста лет, дети и подростки содержались здесь ровно до этого срока, после чего уходили на вольные хлеба. За несколько лет до этого их начинали потихоньку отпускать в город, чтобы они могли найти себе применение и место. Но трёхметровая стена из гладкого камня без всяких щелей с острыми зубцами на вершине отбивала всякое желание перебираться через неё. Гилберт отчётливо ощутил и понял: стоит кому-то без разрешения пересечь забор, и его незамедлительно оглушит мощным магическим потоком. С одной стороны это защищало детей от проникновения извне, со второй лишало их любого намёка на свободу, а с последней ограждало от внешнего мира наглухо. Замерев возле тяжёлых кованых ворот, тускло освещённых с двух сторон светляками, что лениво порхали вверх-вниз, Найтгест подозвал к себе одного из мальчишек, который первым заметил его. Тот посмотрел на него хмуро и с неодобрением, но всё же приблизился.

     — Чего вам? — нелюбезно поинтересовался он.

     — Позовите хозяина, — без особых расшаркиваний бросил Найтгест и спешился. — Мне нужно с ним обмолвиться словечком.

     Мальчишка посмотрел на него ещё более недружелюбно, но всё же кивнул и удалился по грунтовой дорожке в сторону детского дома. Из-за ворот Гилберт наблюдал за ухоженным садом фруктовых деревьев, которые сейчас упоительно благоухали. На некоторых до сих пор остались цветы, и их лепестки броско украшали изумрудную густую траву, по которой сейчас носилась тройка совсем уж малышей. Под деревьями по двое сидели подростки, склонив головы и негромко переговариваясь. На одной из особо толстых ветвей вампир разглядел мальчугана с книгой. Присмотрелся было, но махнул рукой, поняв, что это не тот, кого он ищет. Тропинки разбегались в стороны, уводя из поля зрения, раскидистые ветви отчасти скрывали стены особняка. Снаружи украшенный лепниной, статуями, с резными водосточными козырьками и желобками на белых окнах, он казался лучшим местом. Но от этого вида в груди вампира защемило. Он искренне не понимал, кем нужно быть, чтобы отдать драгоценное чадо, плоть от своей плоти, отказаться от него и бросить. Явление на свет ребёнка подтверждало любовь его родителей, их желание продолжить свой род с другим человеком. И оттого столь грустно было, когда не слышишь детского смеха на улицах. А эти создания вынуждены томиться в чуждых стенах, ждать своего часа, когда кто-то, отчаявшийся, заберёт чудо под свою заботу. Вампир стиснул руки в кулаки, тряхнул головой, отгоняя от себя болезненные мысли. С виду этот дом был богатым, роскошным, внушал доверие, идею: здесь будет уютно жить. Всё на первый взгляд кажется прекрасным и безоблачным, но Гилберт подозревал, что за этими роскошными видами и приличной одеждой детей кроется что-то не слишком приятное, но думать ему о том не хотелось, ведь явился он сюда не за этим. Если бы ему хотелось изменить уклад жизни детского дома, он бы обязательно поехал к градоправителю, вызвав судебного пристава и директора этого заведения. Когда после непродолжительного ожидания с другой стороны ворот вразвалочку приблизился полный лысеющий мужчина, напоминающий своим видом жирную неуклюжую пиявку, вампир хотел поморщиться, но внешне никак не отреагировал, оставаясь холодным и беспристрастным.

     — С кем имею честь? — вальяжно поинтересовался толстяк, окинув Гилберта не совсем понимающим взглядом. Скорее всего, такой обыватель не имел ни малейшего понятия о том, кто такой Господин чернокнижников и как он выглядит на самом деле. В этом были свои плюсы, но и несомненные минусы, как, например, вот такое ничем неприкрытое хамство, которое Гилберт не переносил на дух. Но в этот раз ему пришлось сделать вид, что он готов потерпеть и это.

     — Мне бы хотелось усыновить одного мальчика, — не назвавшись, сразу перешёл к делу Найтгест, попробовал толкнуть ворота, но они не открылись.

     Хозяин детского дома посмотрел на него с оценкой, затем кивнул и сделал лёгкий пас рукой. Конечно, все жители Талиарена обладали зачатками магии, но когда Гилберт видел нечто подобное среди таких людей, он начинал злиться. В конце концов, он и другие чернокнижники, да и не только они, проиходили через многие испытания, чтобы научиться пользоваться этими благами, а тут такое пренебрежение к подаренным Сердцем мира силам. Ворота открылись, пропуская мага внутрь, и он прошёл на территорию, ведя в узде своего коня. В какой-то момент он испытал лёгкий страх, что сейчас решётки за ним сомкнуться, и его запрут внутри, но потом он пришёл в себя и вспомнил, что он, всё же, совершеннолетний и сильный мужчина, может за себя постоять. Однако липкий страх, окутывающий это место, ощутил даже он. И тут же понял, почему дети не пытаются сбежать. Дело не только в сильном барьере, окружающем забор. Их застращали, запугали, загнобили, и теперь каждый из них смотрел на окружающий мир с особым подозрением. В один миг Найтгест испытал острое желание догнать хозяина детского дома и отвесить ему пару сильных пинков, удержав себя лишь чудом. Приличные взрослые мужчины так не поступают ни с того ни с сего.

     Вдоль дорожек и тропок были высажены самые разные растения, которые, казалось бы, не могли существовать рядом друг с другом. Пышные кустики разбитого сердца охотно распустили розовые цветки, рядом тянули высокие стебли с тяжёлыми бутонами синие ирисы, а в тени можно было рассмотреть белые колокольчики садовых ландышей. Мужчины прошли внутрь здания и сразу же оказались в огромном зале. Гилберт насчитал около дюжины детей, ютящихся здесь. Все были заняты какими-то своими делами. В основном они болтали друг с другом, а некоторые и вовсе дрались. Но хозяин детского дома не обратил на то ни малейшего внимания. Он вёл возможного клиента за собой в свои апартаменты. Поднялись на последний, четвёртый этаж, прошли по длинному коридору, в котором не было совершенно никаких украшений и удобств, словно вся та позолота, окружавшая здание снаружи, слетела где-то на лестнице. Голые стены с облупившейся краской и трещинами, местами покрытые плесенью и болотными пятнами грибка вызывали желание держаться от них на расстоянии вытянутой руки и не прикасаться ни кожей, ни одеждой. Единственным, что хоть как-то походило на убранство, была засаленная, потёртая и местами порванная ковровая дорожка, из которой клочьями торчали нити. На секунду Найтгесту даже почудилось, что он заметил несколько длинных неровных борозд, тянущихся по ней, словно кого-то здесь протащили, а он цеплялся ногтями за бахрому ткани. Она уводила прямиком к массивным дверям с тяжёлым ржавым замком. Найтгест, глядя на это, только передёрнул плечами, представляя, какие тайны желает сохранить директор детдома, но ничего не сказал о том вслух. Хотя, возможно, позже он бы наведался в гости и навёл здесь порядок.

     Сняв с пояса увесистую связку ключей, директор отпер замок: повернул ключ один раз, другой, ещё один, и Гилберт приготовился считать до десяти, но всё-таки на пятом обороте замок распахнул со скрежетом пасть, позволил отворить двери, а затем пройти внутрь. Как тот, кто знаком с обстановкой подобных мест, вампир окинул кабинет недовольным взглядом. Особенно его взбесило то, что здесь стояла кровать. Это наводило на неприятные мысли вкупе со всем увиденным прежде, и Гилберт скривился. Конечно, ему было ясно, что происходит на этом самом месте, но он старательно закрывал на то глаза и держал себя в узде, отдавая себе отчёт в возможной неудаче в его деле, если сейчас накинется на жирного борова и изобьёт его до смерти. Стоило только в голове мелькнуть мысли, что подобное могло произойти с одним из Мирроров, сердце его начинало гулко и бешено колотиться в грудной клетке, готовое проломить её. Найтгесту пришлось прибегнуть к своей вампирской сути и утихомирить этот мышечный орган, заставить его вести себя несколько более благоразумно, чем он то делал. Огромный шикарный камин во всю стену сейчас не горел и был заполнен сажей, углями, а над ними висел испачканный копотью чайник, но напитки и угощения владелец детского дома своему посетителю не стал предлагать, а сразу уселся в своё кресло и предприимчиво поглядел на чернокнижника.

     — Итак, какого возраста ребёнок вам нужен? — поинтересовался он, и Гилберт не мог отделать от ощущения, что его спрашивают вовсе не о том, кого он хочет усыновить, а кого хочет взять для своего развлечения. От этого чувства его мгновенно затошнило, и он прикрыл глаза, умоляя себя не замахнуться ногой и не опрокинуть стол директора на него самого. Выдержав паузу, мужчина заговорил:

     — Вы, должно быть, меня не так поняли. Я ищу одного мальчика.

     — Поверьте мне, вы в этом не одиноки. Здесь многие ищут только одного мальчика, — с ухмылкой заметил директор, совершенно не понимая, что вампир с ним не шутит и говорит на полном серьёзе.

     Найтгест вздохнул, приблизился к столу директора, опустился в неудобное кресло и поморщился, радуясь, что у него в кабинете стоит нечто более приятное, и его посетителям не приходится тереться задницами о голое дерево.

     — Я скажу снова, — тихо и с угрозой произнёс чародей. — Я ищу одного мальчика. Его к вам доставили сегодня.

     Лицо директора помрачнело. Видимо, он понял, о ком говорит мужчина, и ему это не понравилось.

     — Да? А как вы узнали, что его сегодня привезли?

     — Пожалуй, это вас не касается, — несколько грубо, но веско ответил Гилберт.

     Взгляд его стал жестоким, наполнился искрами магии, и управляющий нервно сглотнул, осознав, что его собеседник не менее необычен, чем те, кто привёз ребёнка этим утром. Мальчишка был совершенно запуганным, скалился в сторону других людей, готовый бросаться на них прямо с кулаками. А потому директор запер его как можно дальше от других детей в одинокой каморке, надеясь, что это несколько собьёт с мелюзги спесь и дикость, пока он будет заниматься другими делами. Зато потом он может со всей серьёзностью подойти к его воспитанию. Гилберт не был из тех псиоников, что способны пробраться на самые защищённые уровни сознания, но мысли мужчины были написаны на его лице огромными буквами, а оттого Найтгесту стало ещё более отвратительно, если такое только может быть.

     — Итак. Я хочу усыновить этого мальчика, — повторил вампир, и выражение его лица стало ещё более грубым, а радужка покрылась кровавым блеском. — Надеюсь, вы не будете мне в этом мешать.

     — Конечно, — недовольно кивнул директор. — Приказать его привести прямо сейчас?

     — Нет. Я сам к нему схожу, — отрезал Гилберт и встал с кресла, не желая и дальше рассиживать на нём, а после протянул руку управляющему. — Ключ, будьте так любезны.

     — Какой ещё ключ? — едва не по слогам произнёс толстяк, чувствуя, как холодный пот ползёт по спине.

     — Не делайте такой идиотский вид, — попросил Найтгест и куда более требовательно чуть тряхнул рукой. — Ключ.

     Снова скривившись, директор выудил из кармана ключ от комнаты, в которой запер ребёнка, и отдал его Найтгесту. Делать нечто подобное ему не полагалось и не хотелось, но он понимал: если воспротивится этому странному мужчине, последствия могут быть совершенно ужасными для него и для его детдома. Получив желаемое, Найтгест покинул кабинет и отправился по обратному маршруту, внимательно прислушиваясь к происходящему и к чужим мыслям. Дети совершенно не умели прятать их, и их мысли были самым откровенным, что только есть в этом мире. Безусловно, не все люди умеют скрывать собственные помыслы, но некоторые даже так лгут себе и остальным. И вот, наконец, он уловил знакомый отголосок, то самое, зачем стремился сюда. Мысли были спутанными, полными страха, сумбурными и такими искренними, что не уловить их мог лишь последний идиот. Они доносились из комнаты на втором этаже, запрятанной в самом дальнем углу. Дверь в неё была завешена задрипанными шторками грязно-льняного цвета. Скорее всего, это было даже не жилой комнатой, а кладовкой для швабр или ещё менее приятное помещение. Вздохнув, Найтгест отчётливо постучался и тихо произнёс:

     — Сейчас я зайду. Не пугайся.

     Изнутри раздался всхлип, и вампир почувствовал ледяную ярость, наполняющую его изнутри. Хотелось немедленно вернуться в кабинет, взять заведующего за шиворот и как следует повозить мордой по стенам, но он заставил себя удержаться и взять свои эмоции под контроль. Вставив ключ в замочную скважину, Гилберт медленно повернул его и потянул дверь на себя. Не успел он сориентироваться, как маленький ураганчик рванулся мимо него и уже было направился прочь по коридору, но чернокнижник выкинул вперёд руку и схватил его за шкирку. Ребёнок закричал, забился в его хватке, извиваясь, как змея. Гилберту пришлось приложить все свои силы, чтобы удержать его и не дать покалечить себя. Конечно, это был всего лишь ребёнок, маленький мальчишка, которому едва ли исполнилось семнадцать-восемнадцать лет, но он так яростно отбивался, что мужчина невольно восхитился им. Присев на корточки, он перехватил мальчугана поперёк груди и прижал к себе, вынуждая успокоиться. Мальчишка всхлипывал, даже поскуливал и дрожал всем телом, но всё же обмяк в руках вампира, присмирел, чувствуя приятные осторожные поглаживания по голове. Лица его Найтгест не видел, но теперь ясно понимал, кто сейчас столь осторожно прижимается к его груди, повиснув на руке. Роккэн Миррор, младший из братьев, острый на язык художник. С одной стороны чернокнижник испытал невозможное облегчение, когда понял, что это он, а с другой сожаление о том, что он совсем один, что у него никого не осталось рядом. Бережно поглаживая мальчишку по голове, вампир приговаривал нечто успокаивающее, неразборчивое. Он сам не знал собственной матери, не мог с точностью сказать, как это делается, но какой-то инстинкт подсказал ему, что так будет правильно, верно. Когда бурная истерика Роккэна прекратилась, маг вздохнул с облегчением и тихо, вкрадчиво заговорил, стараясь не вспугнуть момент спокойствия неосторожным словом.

     — Я хочу усыновить тебя. — Он вслушивался в пульс мальчишки. Сердце у него колотилось быстро, заполошно, как у маленького загнанного в угол крольчонка. Это было забавно и вместе с тем плачевно. Ему совершенно не хотелось так пугать ребёнка, но отчасти он понимал, что сам здесь не при чём. Роккэн пережил страшное, и с того момента, как он потерял всю свою семью, прошло слишком мало времени. Поделать с этим ничего было нельзя, но Найтгест как никогда остро понял: если он не сможет исправить судьбу этого мальчугана, никогда себя не простит, не сможет потом смотреть в глаза Артемису и объяснить ему, почему не оказался вовремя рядом. Трусливая мысль подсказала: это не его забота, не он должен был этим заниматься. Но нападение на город произошло на его территории, и Повелитель чернокнижников был повинен в том, что не смог оказать помощь людям, не направил своих магов на защиту, пропустил такой важный хронологический момент. Мальчик кивнул, показывая, что услышал его и понял, ещё раз всхлипнул. — Будешь ещё убегать? — мягко поинтересовался Гилберт.

     Роккэн тут же решительно кивнул, всем своим видом говоря, что ещё обязательно попробует удрать, затем помедлил, понимая, что сделал не то, что следовало, и тут же яростно замотал головой из стороны в сторону, спохватившись, а чернокнижник негромко рассмеялся, испытав острое облегчение и странную нежность. Некоторые вещи остались неизменны. Этот маленький проныра всё ещё делает и говорит то, что первым приходит на ум.

     — Не подходит. Думай ещё, — уже с неподдельным теплом подтолкнул мальчика к правильному ответу вампир, чуть сощурившись. — Мне нужен честный ответ.

     — Не буду, — хлюпнул носом мальчик, и вампир снова негромко засмеялся, потрепал его по мягким кудрям.

     — Не бойся, я не обижу тебя, — спокойно произнёс чародей, и ребёнок чуть повернул к нему голову, показывая, что не совсем верит незнакомцу, но готов к взаимодействию.

     Гилберт был не тем, кто будет спрашивать у кого-то разрешение, но сейчас понимал, что иного выхода у него нет. Если он сейчас не сможет расположить к себе мальчишку, ситуация будет достаточно плачевной. И пока он не найдёт того, кто сможет с ним управиться, отношения их будут стоять в тупике непонимания и холода. Безумно хотелось обратиться к Артемису старшему и попросить у него совета, как обычно, узнать, как должен поступить, но Господин чернокнижников взял себя в руки. В конце концов, он уже дал себе слово, что разберётся в происходящем, и теперь сдавать на попятный было бы неверно и тем более не было в его стиле. Гилберт Найтгест привык доводить до конца всё то, что начинал. Возможно, Роккэн знал что-то такое, что могло открыть тайну произошедшего в том проклятом городке. Но сейчас спрашивать о том у мальчишки, готового вновь забиться в истерике, было бы немилосердно. Решив на всякий случай не выпускать его из собственных рук, Гилберт поднял Миррора на руки. И едва только оказавшись в горизонтальном положении, мальчишка забылся сном, уткнувшись носом в плечо чернокнижника. Посмотрев на это милейшее зрелище, вампир про себя только фыркнул. Прежде Роккэн ни за что не прижался бы к нему подобным образом и скорее уж отгрыз всё то, до чего сможет дотянуться. А потому эта скульптурная композиция казалась мужчине странной, но одарила его душу нежным теплом.

     Когда он зашёл в кабинет заведующего, тот расхаживал из угла в угол и вздрогнул, быстро поднял взгляд, ставший масляным и довольным, на чародея. Всем своим видом он так и кричал: «Ну вот, а говорили, что хотите усыновить!» Различив это выражение, тёмный маг нахмурился, и директор детдома нервно сглотнул, решил ничего не произносить вслух. Это был верный поступок с его стороны, потому что в противном случае Гилберт непременно открутил ему голову здесь и сейчас и, возможно, даже не спуская с рук Миррора. Опустив мальчишку в кресло, вампир кивнул на пустой свиток:

     — Заполняйте.

     Хозяин поморщился, поёжился, затем медленно опустился в своё кресло и неторопливо закопошился. Выдвинул один из ящиков, извлёк из него ещё один чистый свиток, копирку, из другого достал новую чернильницу и перо. Придвинул к себе с края стола образец заявления. Открыв чернила, опустил в них стальной острый кончик писчего пера.

     — Ваше имя? — медленно и осторожно спросил управляющий, глядя на вампира исподлобья.

     Гилберт приподнял бровь, молча спрашивая, какого это чёрта он должен называться, затем вспомнил, что он всё-таки хочет усыновить ребёнка и дать ему свою фамилию. Это было весьма рискованно, и мысли заметались в его голове перепуганными птицами. Если бы только он подумал об этом заранее, то, возможно, нашёлся куда быстрее, но сейчас он только тяжело вздохнул и обречённо произнёс:

     — Гилберт Найтгест.

     Мужчина за столом побелел. Даже несмотря на то, что он не был сведущ в магии и её политике, имя Господина чернокнижников было на слуху, в отличие от его внешнего вида. Он принялся строчить, и Найтгест внимательно следил взглядом за появляющимися символами. Почерк у директора, несмотря на его крайне скверный характер и деятельность, был приятный, каллиграфический, и вампир в который раз удивился тому, какой обманчивой бывает человеческая суть. Казалось бы, такой подонок не может столь потрясающе изящно выводить символы, а вот те на. Директор поднял вопросительный взгляд на чернокнижника, будто тот мог ему помочь решить задачу. Опустив взгляд на образец, мужчина не без муки понял, что ему нужно сказать, как зовут мальчишку. Вампиру очень не хотелось произносить это вслух, поскольку у него была определённая неприязнь к некоторым звукам. Затем он стиснул зубы, глубоко несколько раз вздохнул и перешагнул через себя. По слогам очень осторожно и медленно произнёс:

     — Роккэн Миррор.

     — Вы хотите оставить ему прежнюю фамилию или дать собственную? — максимально вежливо поинтересовался заведующий детским домом, теперь боясь сказать что-то лишнее и неосторожное такому влиятельному и опасному существу.

     С его стороны это было предусмотрительно, но главная проблема заключалась в том ворохе слов и низостей, которые он уже успел наговорить, наделав кучу бед и едва не закопав себя по шею. Гилберт опустил взгляд на Роккэна, взвесил все «за» и «против», про себя ухмыльнулся, что фамилия Найтгест звучит для него несоизмеримо более приятно, чем Миррор, но вместе с тем несла за собой множество неприятностей и определённых ограничений. Подумав, вампир решительно произнёс:

     — Я даю ему свою фамилию.

     Директор кивнул, принимаясь писать дальше. Глядя на образец, Повелитель чернокнижников диктовал нужные фрагменты, сверяясь с движением пера управляющего. В официальном заявлении на усыновление теперь значилось:

     «Я, Гилберт Найтгест, принимаю под собственную полную опеку и дарую свою фамилию Роккэну Миррору, отныне Роккэну Найтгесту. Обязуюсь относиться к нему, как к собственному ребёнку, оказать посильную помощь в его воспитании и развитии, в последующем обучении, обустройстве и обеспечении до наступления совершеннолетия. После того, как Роккэну Найтгесту исполнится сто лет, он сам может расторгнуть контракт на усыновление и вернуть себе прежнюю фамилию (и имя, если таковое изменялось)», — Гилберт про себя фыркнул, решив, что зря не исправил его на что-то более благозвучное, нежели Роккэн. Но затем мысленно одёрнул себя и дал пощёчину. Не следовало издеваться над ребёнком только потому, что он не был способен всегда правильно произносить его имя. Мальчик в этом не был виноват. Ниже значилось следующее: — «Обязуюсь выплатить государственную пошлину и далее выплачивать поголовный налог семьянина за собственного ребёнка», — и вновь вампир прыснул, понимая, что просто может вытащить деньги из собственного кошелька, положить их на стол, передвинуть по кругу и вернуть обратно, потому как всё это так или иначе попадало ему в карман. Но решив не заострять на этом внимание и приводить управляющего в ещё более расстроенное состояние, снял с пояса собственный кошель. Гилберт без лишних слов сразу выплатил первоначальный взнос, чтобы потом не занимать собственную голову лишними проблемами. Как он полагал, их с появлением в его жизни такого существа, как Роккэн Найтгест, будет немало. Конечно, решение было принято поспешно, но вампир верил, что всё сделает правильно, хотя забавная мысль о том, что он в любой момент может вернуть ребёнка в детский дом, его и рассмешила, заставив тут же подавиться собственным едким цинизмом. Поставив свою размашистую подпись и оттиск магическим камнем кольца, вампир тем самым подтвердил истинность данного заявления и оставил отпечаток собственной ауры. Гилберт получил на руки копию контракта, внимательно пробежал по нему взглядом, лишний раз проверив. Кивнул, пожелал заведующему хорошего дня, убрал свиток во внутренний карман плаща и поднял Роккэна на руки.

     За всё время, что обсуждалась его судьба, мальчишка ни разу не шелохнулся и не двинулся, и вампир начал подумывать о том, что тот отошёл в иной мир, но всё было не настолько плачевно и рано он обрадовался. Стоило ему только прижать к себе мальчишку, как он тут же вцепился в него мёртвой хваткой, не желая отпускать от себя хоть на мгновение. Это было весьма забавно, но Гилберт едва заметно поморщился: как он его от себя отцепит, оставалось покамест загадкой. Ведь ему ещё следовало как-то забраться в седло, устроить мальчишку и при этом никого не уронить и не зашибить. Когда он проходил через двор с Роккэном на руках, чувствовал на себе завистливые и в то же время просящие взгляды, но старался сделать вид, что ничего подобного не замечает. Ему хотелось, чтобы все дети в какой-то момент обрели свой дом, но он понимал, что если заберёт их всех к себе, то просто-напросто рехнётся. А заниматься раскулачиванием нынешнего управляющего — долгий и нудный процесс, которым он, Повелитель чернокнижников, при недавнем нападении другой фракции, не сможет заняться. Потому, подойдя к своему коню, он постарался оторвать от себя Роккэна. Тот недовольно захныкал и вцепился в него ещё сильнее, чем до того. Гилберт вздохнул. Не хотелось будить ребёнка, но что ему было делать в этой непростой ситуации? Решив, что и без того достаточно всех напугал, мужчина призвал к теням. Они осторожно сняли с него плащ, накинули его на ребёнка. Чародей сосредоточился, прикрыл глаза, и неприятная, но привычная боль скрутила его спину, и под лунный свет показались кожистые вампирские крылья. Дети тут же с криками кинулись врассыпную, а хозяин детского дома, наблюдавший за происходящим из окна своего кабинета, шарахнулся в сторону и поторопился задёрнуть шторы. В который раз за прошедшее время он возблагодарил себя за то, что всё-таки смог удержать свой язык за зубами и не предложить Найтгесту ещё что-то менее приятное. Сделав несколько взмахов крыльями, Гилберт плавно опустился в седло и убрал крылья с той же лёгкостью, с какой и призвал к ним. Ворота открылись сами по себе, и маг пустил коня лёгкой рысью, про себя ухмыльнувшись, прижимая к груди маленький сопящий комочек.

     Когда он уже покидал столицу, сознания его коснулась первая с того момента мысль. Он стал отцом.

❃ ❃ ❃ 

     Жарко полыхало пламя в камине. Оно облизывало своими горячими языками днище металлического чайника, в котором весело фыркала закипающая вода. Помедлив немного, мужчина закинул внутрь щепоть трав, вдохнул выступивший пряный мягкий пар. Посмотрев немного на то, как травинки плавают по поверхности воды, вздуваясь пузырьками, затем опускаются вниз, он обернулся, провожая взглядом отчаянно хромающую и хлюпающую носом девчушку, которая изо всех сил поправляла на себе помятое и почти что порванное платье. Не удостоив её более долгим вниманием, директор детского дома отвернулся, сложил руки за спиной. По телу бродила приятная тёплая усталость, и он полагал, что сейчас самое время выпить немного чая и отойти ко сну, чтобы потом снова заняться своими важными делами. Несмотря на то, что он был достаточно расслаблен, в голове его крутились воспоминания о недавнем визите Господина чернокнижников. Успела пройти почти неделя с тех пор, и, возможно, буря миновало его, даже не задев. Возможно, следовало залечь на дно, на некоторое время затаиться и остановить торговлю детьми, но сейчас, когда было столь жарко, когда тело так и напрашивалось на ласки, его клиенты приходили к нему всё чаще и чаще. Отказывать им только потому, что он испытывал некоторые опасения, было определённого рода глупостью. Но больше, чем деньги, директор любил свою шкуру. Уже почти сотню лет он занимался этим бизнесом, и ничего дурного с ним не происходило. Тяжкое предчувствие преследовало его на протяжении целого дня, и он не мог отделаться от ощущения, что у него под черепной коробкой ползают насекомые и вызывают невыносимую чесотку. В ушах звенело и зудело, он то и дело встряхивал головой, ковырялся мизинцем в ухе, но звуки не отходили на задний план, оставаясь равномерными и раздражающе монотонными. В висках от этого начинало неприятно ломить, и управляющий хмурился.

     Дурманный травяной запах наполнял его кабинет, по совместительству спальню. Прежде он приносил с собой облегчение, успокоение и умиротворение, но сейчас даже он не мог бы ему помочь. В тот момент, когда директор уже вознамерился снять с себя халат, накинутый на голое тело, в дверь его постучались.

     — Кого там чёрт принёс? Час уже поздний, — недружелюбно буркнул мужчина, оглянувшись на вход в кабинет. Оттуда раздался голос одного из старших мальчишек.

     — К вам посетитель, — убито и тихо проговорил он.

     Заведующий мгновенно подорвался, втянул живот, завязал покрепче пояс халата и приказал привести того, кто, возможно, принесёт ему прибыль. За окном уже давно сгустились сумерки, в гуще тёмной листвы плодовых деревьев во всю насвистывали нежные трели ночные птицы. В кабинете, несмотря на свет, падающий от камина, тоже царила полумгла. Директор опустился в своё кресло, напустив на себя как можно более важный вид, как-то позабыв о том, что на нём надет простой и потёртый местами халат. Шагов он не услышал, увидел лишь, как опустилась дверная ручка, щёлкнул язычок замка, и посетитель вошёл в кабинет, даже не спросив разрешения. В одну секунду управляющий испытал ужас, удивление и злорадство разом, завидев, кто явился к нему на порог. В помещение вошёл черноволосый кудрявый мужчина с бледным аристократичным лицом, плотно укутанный в чёрный балахон мантии. В ночное время он выглядел устрашающе, куда более властным и внушающим здоровые опасения. Слегка отодвинувшись назад вместе со своим креслом, которое издало низкий противный скрежет и треск по лакированному паркету, директор вопросительно посмотрел на вошедшего. Тот мягко, удивительно мягко, улыбнулся ему тёмными вампирскими губами:

     — Добрый вечер. Я не разбудил вас?

     — Нет, что вы, — неуверенно проговорил заведующий, наблюдая за тем, как мужчина проходит к его столу бесшумной мягкой поступью, а затем опускается в кресло, закинув ногу на ногу. Против воли взгляд директора приковало узкое колено, обтянутое тканью брюк, выглянувшее из-под плаща. Словно почувствовав это, посетитель переплёл на нём пальцы. Удивительно изящные и длинные, они гипнотизировали не хуже аметистовых глаз. — Чем я могу вам помочь?

     — Я пришёл по поводу ребёнка, — поделился чернокнижник, откинувшись на спинку кресла. С губ его не сходила улыбка, и она несколько раздражала директора.

     — Вам понравился? — начиная чувствовать себя уверенней, спросил он, и глаза Найтгеста странно заблестели. Но эмоции на его лице не проявлялись. Только эта чёртова улыбка, сбивающая с толка.

     — Да, он неплохо себя проявил. Есть ли кто-то похожий? — голос у вампира был таким странным, словно бы проникающим в мозг, и противиться ему было невозможно. Звон в ушах стал громче, зуд усилился.

     — Похожий? Нет, похожих нет. У нас все разные, у всех свои способности. — Расслабившись немного, директор почувствовал, как гора сваливается с плеч, а язык развязывается. Вот что за тип, а? Делал вид, что ему отвратительна мысль о том, чтобы взять мальчишку, а сам, поди ж ты, за новым прибежал! Того, небось, до смерти уже затрахал. Тьфу ты, проклятие на головы этим кровососам. — Смотря, что вам больше нравится. Может, попробуете девочку?

     — Благодарю, не стоит, — голос брюнета не дрогнул, но на секунду управляющему показалось, что голову его сжали в тиски, и она вот-вот лопнет, как упавший на землю спелый арбуз. Но ощущение растворилось так же быстро, как и появилось. Он чувствовал себя неважно, и хотелось быстрее распрощаться с вампиром и отправить его восвояси. — Расскажите мне побольше про тех, кто у вас есть.

     — Да кого только нет, на любой вкус: постарше, помладше, девчонки, парнишки, семей у них нет, о них никто не хватится. Можете попробовать нескольких, за отдельную плату, конечно, чтобы выбрать кого-то. Но предупреждаю вас, если оставите какие-то следы на том, кого забирать не будете, мало вам не покажется. Товар хрупкий, ценный, в дефиците. Конечно, не все девственны, я бы даже сказал, что мало кто из них сохранил невинность. А хотя тот, кого вы выбрали в прошлый раз, никому не успел достаться. Могу предложить вам Винсента, он скоро станет совершеннолетним, никто его не трогал. Но чудной мальчишка, ей богу. Всё в книжках копается, а ещё, — владелец детского дома наклонился чуть вперёд, — в магии немного смыслит, правду говорю. Когда к нему в первый раз клиент пришёл, он его так огненным шаром огрел — одна зола осталась. — Мужчине показалось, что глаза вампира потеплели, а в их уголки забралось довольное выражение. Но улыбка осталась на месте, словно прибил её кто гвоздями к этому худому лицу. Вроде бы, Господин чернокнижников сильно осунулся, почти отощал? Не слезал он, что ли, с мальчугана этого? — Хорошенький, миловидный и тихий, но с норовом. Если не боитесь, можете рискнуть. Но вам, наверное, ничего не будет стоить его в магии перебороть, одного поля ягоды, в конце концов. Куснёте его разок, одурманите, и можно ни о чём не беспокоиться, да? — Чернокнижник медленно кивнул, ничего не говоря, и заведующий поднялся со своего места. С каждым разом он говорил всё громче и громче, чтобы перекрыть звон в ушах, и сейчас почти что кричал, но брюнет того словно не замечал. — Ну что, Гилберт, ударим по рукам?

     Вампир вдруг приобрёл вид лукавый, глаза его стали светлей, и мужчина понял, что сидящий перед ним куда более юн, чем показался ему при первой встрече. Видимо, так действует аура Повелителя, когда он раздражён — вон, каким грозным и огромным казался. А сейчас дунь — растает. Опустив ногу с колена, брюнет поднялся, поправил плащ, словно на нём могли появиться складки за это время.

     — Право, мне льстит, когда меня принимают за моего брата, — как-то странно нежно и тепло проговорил Найтгест, тряхнув головой, и мягкие кудри рассыпались по плечам. — Но это уже не играет роли. Прошу вас, пройдёмте за мной.

     — Да кто вы такой? — опешил директор, сделав шаг назад. Гул исчез из головы, она прояснилась, и мужчина понял, что стоящий перед ним чародей вовсе не Гилберт Найтгест, но схож с ним. Двери кабинета распахнулись, и вошло пятеро чернокнижников с капюшонами, низко натянутыми на лица так, что видно их не было.

     — Пассиса Найтгест. Приятно познакомиться, — холодно и уже без тени улыбки проговорил псионик, наблюдая за тем, как директора сковывают и выводят из кабинета, несмотря на то, что он брыкался и орал. Трое чернокнижников остались рядом с Найтгестом, ожидая его дальнейших распоряжений. — Отправляемся к градоправителю. Нужно обмолвиться с ним парой ласковых.

❃ ❃ ❃ 

     Ясный тёплый солнечный день раскинулся над рекой Бофу. В том её месте, где ширина достигала почти восьми миль, неторопливо двигалась лодчонка, в которой уселось двое рыбаков. Без прикрас, узоров, склёпанная из дуба, она уже была давно не новой, и скорее всего служила своему делу долгое время. Они неспешно и без особого усердия гребли по течению, негромко перешучиваясь между собой, подначивая и обсуждая улов. По реке бродил сильный ветер, пуская рябь и слегка покачивая на небольших волнах рыбацкий челнок. Несмотря на прохладу скользящих над поверхностью потоков, рыбаки сидели без рубашек, подставляя натруженные спины под лучи яркого солнца. Дно лодки было уставлено большими плетёными корзинами, в которых кучами лежали пойманные ими судаки и окуни. На носу их судёнышка сушились сети. Один из мужчин отпустил вёсла и устало откинулся назад, пусть его товарищ по несчастью принялся возмущаться и корить его за лень.

     — Да ладно тебе, Гавел, — проговорил отдыхающий, беря в руки одну из увесистых рыбин с зелёно-золотистым окрасом на спине, перемежаемом тёмными полосками. Брюхо у неё было очень светлым и скользким, а агрессивный высокий гребень на спине приятно радовал взгляд. Мужчина осмотрел рыбу с крайне довольным видом, взвесил на руках и положил обратно в корзину, вытер ладони об брючины. — Погреби немного, я пока переведу дыхание, а потом ты будешь рассиживать.

     Гавел посмотрел на друга с осуждением, недовольно запыхтел, но продолжил работать вёслами. Хотя он и делал вид, что это непросто, он и сам мог оставить греблю на некоторое время, потому как течение в этом месте всё равно было достаточно сильным, несмотря на размеренность, и несло на себе лодчонку в нужном им направлении. Глубина здесь была большая, и беспокоиться о том, что налетишь на дно, не приходилось, да и оно было мягким, песчаным, лишённым огромных каменных валунов, представляющих для них угрозу. В этот день Бофу была достаточно спокойна и дружелюбна, хотя большую часть года, даже в самые безветренные времена, на ней вздымались волны, способные утащить на дно и взрослого выносливого мужчину. Пока Гавел фыркал и недовольно бормотал себе под нос, второй рыбак принялся с ленцой поглядывать по сторонам. И, возможно, именно это сослужило ему хорошую службу. Он резко выпрямился, опёрся на левый борт лодки, отчего она опасно закачалась, готовая перевернуться, и Гавел вскрикнул, уже приготовившись огреть товарища веслом по спине.

     — Ты дурной, что ли, Идзи? Сядь обратно!

     — Ну-ка, поворачивай лодку, — быстро бросил второй, приложив ладонь козырьком ко лбу и глядя в сторону берега, который находился в трети мили от них.

     Благодаря тому, что волн почти не было, он видел далеко вперёд, и это спасло жизнь тому, кого он разглядел. Гавел тоже повернул голову в ту сторону, сощурился, немного подался вперёд, уже налегая на вёсла, потому как Идзи не имел обычая дёргать его туда-сюда без причины. Теперь и он увидел, что на берегу лежит тело. Пусть в Ифарэ и встречались варварские обычаи, но даже здесь никто не пройдёт мимо неподвижного тела, не обратив на то совершенно никакого внимания. А судя по всему, это ещё и ребёнок. И потому Идзи тоже схватился за вёсла, и они усердно погребли в его сторону, теперь в полной мере ощутив силу течения. Оно так и норовило развернуть шлюпку и отправить дальше в сторону моря, но рыбаки были научены горьким опытом, полученным за долгие годы, проведённые на этой посудине. Работали слаженно, зная друг друга до последних мелочей, и им не приходилось переругиваться и напоминать о том, как следует поступить в этой ситуации. К тому моменту, как они приблизились к пологому песчаному берегу, оба взмокли, с волос стекала вода, дышали они тяжело, и каждый думал об одном: если человек мёртв, то зря они гребли всё это время.

     Идзи, приметивший тело, первым выпрыгнул в воду, провалившись по пояс, и двинулся на сушу, тяжело сопя и активно работая руками. Гавел, брошенный в одиночестве, кинул ему в след пару ругательств и сильнее налёг на вёсла, сделал несколько мощных гребков, и нос лодки упёрся в песчаное дно. Он тоже выбрался за борт, протолкал судёнышко вперёд на пару метров, и, убедившись в том, что оно никуда не сдвинется, даже если Бофу решит перевернуть весь мир, направился за Идзи. Рыбак опустился на колени рядом с мальчишкой. Тот выглядел просто ужасно, несмотря на то, что был чистеньким и мокрым — видимо, не так давно выбрался из воды. А ведь они проплывали здесь пару часов назад и никого не заметили. Значит, не так уж и давно он лежит здесь под палящими лучами солнца. И раз не совсем высох, то прошло совсем немного времени с того момента, как он здесь оказался, и они ещё способны оказать ему помощь. Но помимо прочего он был сплошь и рядом покрыт ожогами. Некоторые волдыри уже полопались, и успела образоваться корочка. Она была влажной после реки. Иссиня-багровые гематомы намечались по всему телу парнишки, почти не скрытому одеждой. Вся она ушла на то, чтобы соорудить кустарные простые повязки на его левой ноге. Отодвинув мокрую и немного грязную ткань в сторону, Идзи увидел ровную палку, которая должна была помочь костям срастись. Затем он притронулся к шее мальца за его ухом, чуть ниже, прощупывая биение крови. Оно было и даже не слабым, не затихающим. Быстрый, несколько истеричный пульс ударил в его пальцы.

     —Жив, — буркнул Идзи, повернув голову к ожидающему его другу.

     — И что нам с ним делать? — недовольно поинтересовался Гавел, скрестив на груди руки. — Не предлагаешь же ты тащить его в город.

     — А ты предлагаешь бросить его здесь, чтобы он помер? — нахмурился старший рыбак, сдвинув кустистые брови. — Давай, осторожно поднимем его и переложим в лодку.

     — Слушай, мы так много поймали, — пробормотал Гавел, оглядываясь на их верную деревянную спутницу. — Мне кажется, если нагрузить на неё ещё чуть-чуть, то она просядет до самых краёв бортика и затонет.

     — От одного мальчугана хуже не станет, — прервал его Идзи, осторожно переворачивая ребёнка на спину.

     Глаза у него были полуприкрыты, разомкнутые губы едва заметно шевелились, но он, определённо, был без сознания. Исцарапанный, со спутанными рыжими волосами, отливающими каштановым оттенком, излишне бледный и худощавый — он вызвал у рыбака острый приступ жалости. Дома его ждала жена с тремя мелкими детьми, и только подумав о том, что один из их сыновей или прекрасная дочурка однажды не вернутся домой, он весь содрогнулся и поднял ребёнка на руки. Оставить его у себя он не мог, в конце концов, кормить целую семью, но в городе может найтись кто-то, кто сможет оказать ему помощь. Гавел недовольно сопел, глядя на это. Ему не так давно сравнялось восемьдесят лет, и он думать не думал о такой вещи, как семья. Его собственная мать настаивала на том, чтобы он уже начал подыскивать себе невесту, но в голове у парня гулял вольный ветер, и он не желал задумываться о постоянстве. И уж точно он не ожидал такой мягкотелости от своего бравого товарища, огромного мужика с заросшим бородой и усами лицом, с копной непослушных жёстких волос и косой саженью в плечах. Да, конечно, у него были дети, и Гавел знал их, общался с ними, но он и подумать не мог, что Идзи окажется так сражён видом потрёпанного мальчишки. Его состояние наводило на определённые мысли, что с ним случилась какая-то беда. А если тот, кто нанёс ему такие страшные раны, бродит где-то неподалёку? И это заставило Гавела передёрнуться всем телом.

     Вздохнув под нос, он направился к лодке, с огромным трудом сдвинул корзины с рыбой в сторону, освобождая место для их нечаянного пассажира. Идзи уложил его очень аккуратно, делая всё возможное, чтобы не разбередить раны. И оттого взгляд его был прикован к сломанной ноге мальчика. То что, с ней что-то не так, мог понять даже он: она была чуть повёрнута в сторону, нижняя часть голени и пальцы посинели от плохого притока крови, и если ему не оказать помощь, разовьётся гангрена. А это было не самой лучшей вещью в мире. Порой даже жрецы не могли с этим ничего поделать. Когда мальчишка оказался уложен в лодку, Гавел первым забрался внутрь, и Идзи понятливо хмыкнул, начал заталкивать её обратно в воду, и натруженные мышцы взбугрились на его плечах и руках, вены на них и висках вздулись от усердия. Через несколько секунд днище шлюпки перестало оставлять борозду в песке, а старший рыбак, пройдя немного рядом, осторожно забрался на борт и взялся за вёсла.

     Течение очень быстро отнесло их от берега, и они, скорректировав направление, молча уставились на мальчишку. Тот дышал хрипло, тяжело, с прибулькиванием, и выглядело это пугающе. Что такого могло случиться с ребёнком, раз он оказался один во многих милях от ближайшего обжитого города? Сюда ещё не дошли вести о пожаре, случившемся в Вэнатоаре, а потому даже представить было сложно, где мальчуган получил такие травмы.

     — Дай ему воды, — почти приказал Идзи, приложив ладонь ко лбу ребёнка. Несмотря на то, что он был крайне бледен, скулы его и щеки богато усыпали алые неровные пятна, совсем не похожие на здоровый румянец. И правда, прикоснувшись к нему, Идзи понял, что мальчишка мучается лихорадкой. А значит, помощь ему была нужна ещё больше, чем он полагал. — Надо быстрее отвезти его в город, — серьёзно проговорил он, и Гавел поморщился, но флягу с пояса отстегнул, отдал товарищу. Он отвинтил крышку, приподнял голову мальчика, принимаясь осторожно поить. Не приходя в себя, тот глотал воду, едва дыша. Младший рыбак посмотрел на это и бросил вёсла, и Идзи поднял на него удивлённый взгляд. — Ты чего? — пробормотал он, уверенно начиная грести.

     — Почему мы сейчас тащим какого-то непонятного ребёнка в Вердже? — нервно поинтересовался младший, теперь постоянно бросая взгляды в сторону берега, опасаясь, что оттуда появится тот, кто довёл мальчика до такого состояния. — А если за ним кто-то вернётся? — попытался оправдать свои опасения он. — А если его ищут?

     — Если бы его искали, — без каких-то сомнений произнёс Идзи, не отпуская вёсла, — они бы его уже нашли. А так мы просто обязаны оказать ему помощь. Да ты посмотри на него, он наверняка не ел уже несколько дней. И ему определённо нужен лекарь.

     — Лекарь! Где в нашей дыре найдётся лекарь? — буркнул Гавел ещё более недовольно, но взял в руки вёсла. — У нас только пиявок ставить умеют, и всё тут.

     Идзи пожал плечами, показывая, что не имеет ни малейшего понятия о том, как они будут действовать, когда доберутся до Вердже. Они плыли по самому центру реки и старались не смотреть друг на друга, каждый размышляя о своём. Успели проплыть несколько миль, когда ребёнок на дне лодки вдруг завозился и распахнул светлые глаза с золотистыми крапинками у зрачков. Они были безумно суженными, превратились в маленькие точки, потому как солнце светило ему прямо в лицо, наверняка слепя после сна. Увидев, что рядом кто-то есть, мальчик вздрогнул всем телом, подорвался, чтобы подняться на локтях, но Идзи осторожно надавил ему на грудь ладонью.

     — Тише, тише, пацан, всё в порядке, всё в порядке, — быстро заговорил он, но мальчишка продолжал дёргаться, пока, наконец, до его воспалённого температурой и болью сознания не дошёл смысл сказанных слов. Он немного успокоился, выдохнул и прислонился спиной к бортику. Гавел многозначительно молчал, смотря на своего товарища. — Успокойся, — продолжал приговаривать Идзи, надеясь, что мальчик его понимает.

     С виду он был совсем ещё молоденьким и неокрепшим, но всё же находился в том возрасте, в котором давно пора уметь говорить. А этот и вовсе выглядел очень ухоженным, несмотря на раны. И что-то в его внешности: то ли тонкие кости запястий, то ли профиль с прямым носом, то ли ясный взгляд, — выдавали в нём человека утончённого и непривыкшего работать руками, как то делают крестьяне, рыбаки или же охотники. Он был бледным и очень веснушчатым, а потому Гавел с презрением сделал вывод, что мальчуган ни разу не выходил в поле. Конопушки были и на всём остальном его теле, но смотрелись весьма гармонично. Мальчик, почувствовав на себе ещё один взгляд, покосился на молодого рыбака и чуть нахмурился, сощурился, будто что-то прикидывал. И Гавелу этот взгляд совершенно не понравился, его всего ударила крупная дрожь. На секунду ему почудилось, что зрачки мальчишки наполнились глубоким светом, а затем стали непроглядно чёрными, немного расширились, и складывалось ощущение, будто они вот-вот полностью займут собой радужку и белки паренька, и тьма из них расползётся дальше по всему телу. Моргнув пару раз, парень снова посмотрел на их попутчика, но это был самый обыкновенный ребёнок, только перепуганный, покалеченный и безобидный. Он разлепил пересохшие губы, пожевал воздух, нахмурился. Маленький его кадык поднялся и опустился, пока он сглатывал слюну и пытался найти в себе силы, чтобы подать голос.

     — Где я? — односложно и с видимым трудом извлёк из себя звук мальчик.

     — Ну, у этой территории нет конкретного названия, — бодро произнёс Идзи, обрадовавшись, что найдёныш смог выдавить из себя хоть пару слов, а значит, всё с ним было не так погано, как он думал. — Но её считают территорией, принадлежащей лорду Макиосу Вердже. Конечно, сам лорд в нескольких десятках миль отсюда, но за глаза её называют именно так. Если тебе нужны какие-то конкретные названия, то мы сейчас на реке Бофу.

     Рурука снова приподнялся на локтях, повернул голову, окинул безразличным, ничего не подмечающим взглядом поверхность воды и виднеющийся вдалеке берег, покрытый густой рассадой леса, высокой травой и подрагивающими бледными бутонами цветов. Безмолвная тёмная громада рощи полнилась туманом, поднимающимся из сырой земли, и ветви ив, свешенные до самой воды изумрудными плетьми, пускали лёгкую рябь по поверхности реки. Спрятанные за их покровом тайны оставались скрытыми, и даже крохотного клочка земли видно не было. Быть может, именно сейчас там затаились бандиты, быть может, догнивает чей-то труп. Ни голосов птиц, ни перекликания разномастных голосов зверья не доносилось до них. Поморщившись, как от головной боли, мальчик сполз обратно на дно и прикрыл глаза. Он судорожно вспоминал, что делал перед тем, как потерял сознание. За последнее время это случалось с ним слишком часто, и это начинало его раздражать, но справиться с этим он не мог. Ко всему прочему, его постоянно тошнило, кусок не лез в горло, а видеть становилось всё труднее. Потому по большей части он брёл наугад, но то, что он услышал, вселило в него надежду. Немного отойдя после шока, испытанного во время пожара, после того, как поспал и полежал в темноте и холоде, он принял для себя решение. Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что, несмотря на всю науку отчима, не сможет прожить в одиночестве на диких землях, вдали от людей. А ему требовалось выжить. И потому долгое время, лёжа в тёмном лесу, он думал о том, куда ему податься и как дальше строить свою жизнь, что ему нужно сделать, чтобы добиться своей цели. Разрозненные воспоминания наполняли его голову, некоторые перемешивались с горячечным бредом и с тем, что он желал бы видеть правдой. А потому доверять своим мыслям не мог в полной мере, но в одном был уверен абсолютно. Когда-то давным-давно отец учил его чтению карт, разбираться в них, показывал места, называл и объяснял, какие лорды там живут, кому это всё подчиняется, какая между ними разница. И чётко в его память врезались слова о том, что на восточной половине реки Бофу обитает лорд Макиос Вердже, которого Гиозо назвал другом семьи. Единственное, что взбрело в голову Руруки, это отправиться к Макиосу, надеясь, что этот человек достоин называться товарищем Гиозо. Рурука считал своего отца мудрым и великим человеком и полагал, что у такого не может быть дурных друзей. По крайней мере, ему безумно хотелось в это верить.

     Сейчас у него не осталось ни отца, ни кого-то ещё, и потому он мог довериться только этому воспоминанию, надеясь, что оно поможет ему выжить. Краем уха мальчик разобрал, что к нему обращаются, приоткрыл воспалённые глаза, замычал, показывая, что слушает.

     — Ты кем будешь-то? — поинтересовался Идзи, решив, что не будет давать мальчишке уснуть, чтобы он, не дай боже, не умер в пути. Больше он ему ничем не мог помочь, как бы ему ни хотелось облегчить судьбу случайно спасённого бедолаги.

     На лице ребёнка прочиталась серьёзная задумчивость. Какая-то мука. И Идзи испугался, что ему стало только хуже, уже подался вперёд, чтобы проверить пульс, расслышать дыхание мальчика, но он всё же приоткрыл губы и заговорил:

     — Меня зовут Рурука, — крайне медленно произнёс он, открывая глаза. — Мне очень нужно попасть к лорду Вердже, — проговорил он, затем закашлялся, и рыбаки с холодным оцепенением смотрели за тем, как на губах мальчишки появляются капельки крови.

     Выглядело всё так, словно кто-то сунул его в кострище и подержал там какое-то время, и он успел надышаться дымом и теперь отчаянно откашливался от него. Даже спустя почти две недели ему всё ещё казалось, что он чувствует жар огня на собственной коже, и ужасно мучился от этого, потому как не мог даже заснуть толком. Эти ощущения сразу вгрызались в его тело, пробуждая и вызывая острый приступ паники, отчего он начинал задыхаться пуще прежнего. Рыбаки переглянулись. Конечно, у их лорда было множество гостей, но, как правило, это были богатые разодетые аристократы или же чародеи в чёрных плащах, наводящие своим видом ужас на всякого, мимо кого они проходили. И потому слова ребёнка так их удивили. Какое может быть дело у несчастного мальчугана к их лорду? Поняв, что думают об одном и том же, рыбаки перестали буравить друг друга взглядами. Гавел отвернулся, принимаясь усерднее грести, чтобы Идзи не начал подгонять его и как можно быстрее оказаться в Вердже.

     — А какое у тебя дело к лорду? — осторожно поинтересовался Идзи, тоже берясь за вёсла, делая вид, что ему вовсе не любопытно и не интересно, что же мальчишка забыл у Макиоса во дворце.

     Рурука тоже медлил, глядя на них. Он заметил, как они поводят плечами, как бросают друг на друга взгляды, как слегка приподнимают и опускают брови, безмолвно задавая вопросы, и это ему не понравилось. А потому он задумался ещё сильнее. Он ровным счётом ничего не знал о лорде, владеющем этими землями, и даже слухи не помогли бы ему в этой непростой ситуации. Расспрашивать рыбаков, о том, что он из себя представляет, благородный ли он человек, было необходимо, но делать этого он не стал. В столь юном возрасте ему пришлось убедиться в том, что далеко не все люди нравственно велики и добры, что некоторые преследуют достаточно неприятные цели, и потому он испытывал страх и недоверие. Но лучше так, чем потом открыться неправильному человеку и получить смертельный удар прямо в сердце. Это был суровый урок, пожалуй, даже слишком, но в какой-то момент Рурука поймал себя на мысли, что он даже благодарен тому, что всё это с ним произошло. Это не доставило ему удовольствия, но опыт — незаменимая вещь, без которой долго не протянешь. В этом он убедился лично, хотя предпочёл бы обойтись без таких нравоучений от жизни. Он также хорошо понял, что не всё в этой жизни бывает так, как хочется. Конечно, перед ним были всего лишь рыбаки, простые люди, которые по идее должны быть открытыми и честными, но мальчику казалось, что, если он откроет им свои намерения, они немедленно найдут свою выгоду в этом и нанесут ему ущерб. Рурука этого не хотел. Даже понимание, что он начинает мыслить несколько цинично, не смогло вразумить его и погасить параноидальную мысль о том, что ему хотят причинить боль. Но всё-таки какая-то его часть заставила разомкнуть губы и дать волю собственному голосу.

     — Я жил с семьёй в Вэнатоаре, — медленно заговорил Рурука, тщательно подбирая каждое слово и искренне надеясь, что последствия всего, содеянного им сейчас, не заставят его потом горько пожалеть. Рыбаки переглянулись, мысленно просчитывая расстояние между двумя городами, вспоминая, где нашли мальчишку, и теперь смотря на него с куда как большим уважением и сочувствием. Между ними было чуть больше шестидесяти миль, нашли они его в двадцати милях от обозначенного торгового городка, и ребёнку в его состоянии преодолеть столько было крайне трудно. Да даже для взрослого человека это было настоящим испытанием, пройти которое способен далеко не каждый. И теперь, понимая, что он всё-таки сделал это и до сих пор жив, они пропитались к нему глубоким уважением. Не только к нему, но и к его силе духа. Но что могло заставить мальчугана пройти такой огромный путь, они не имели ни малейшего понятия, а потому глядели на него с любопытством и ожиданием. — Несколько дней назад на город напали элементалисты, — произнёс он, затем посмотрел на мужчин, будто ждал от них реакции, прикидывал, знают ли они, кто такие маги стихий, или же нет. Судя по тому, как побелела загорелая их кожа, они прекрасно понимали, кто это такие, и новость эта не доставила им никакой радости. В конце концов, это могло означать, что скоро снова разгорится война, и чародеи будут часто забредать в отдалённые деревни, а те в свою очередь затронет какое-нибудь безумно важное сражение, и оно унесёт жизни мирных людей. Войну никто из них не любил и не уважал. Более того, кто-нибудь из Повелителей вполне мог провести так называемую жатву, собрав людей, не имеющих никакого отношения к магии, по деревням и городам, чтобы пустить их в бой, как пушечное мясо. Но такое не происходило уже достаточно давно, и рыбаки надеялись, что не произойдёт больше никогда. Однако слова мальчишки говорили о том, что всё идёт к очередному кровопролитию. Рурука продолжил: — Они сожгли весь город, не оставили никого в живых. Мне лишь случайно повезло оказаться запертым в подвале.

     — Тогда откуда у тебя такие раны? — с недоверием спросил Гавел, подумав, что мальчишка врёт, чтобы разжалобить их.

     Рурука посмотрел на него очень странно, затем с нажимом продолжил:

     — Потому что я был заперт в подвале. В горящем подвале. И балки сломались. И всё свалилось на меня, — размеренно и жёстко, почти по слогам, произнёс мальчик, затем поглядел на Идзи, настроенного куда более дружелюбно, нежели молодой парень. Он понимал, что причин верить ему у них совершенно нет, но всё же надеялся, что его дослушают до конца и не будут столь беспардонно прерывать уточняющими вопросами. Он сам прекрасно знал, что нужно рассказать, а что нет, и выпытывать из него лишнюю информацию не стоит. Вслух он о том не сказал, равно как и не выразил собственное неудовольствие вмешательством Гавела. — Я смог выбраться на улицу, когда они уже ушли. Я кое-что понимаю в географии и знал, что ближайший город, в котором мне могут оказаться помощь, это Вердже. В конце концов, ваш лорд один из подчинённых Господина чернокнижников, и ему будет интересно узнать о том, кто именно напал на его территорию, ведь я видел нескольких нападавших и могу рассказать ему подробности.

     К удивлению Руруки его выслушали достаточно внимательно и не перебивали. Выглядели теперь Гавел и Идзи весьма обеспокоенными, взбудораженными, и большая часть внимания была уделена не ему, потому что между ними внезапно начался разговор.

     — Это всего в шестидесяти милях от нас, — быстро проговорил Гавел, глядя на старшего товарища и читая на его лице те же мысли, что успели посетить его собственную голову. Идзи серьёзно кивнул. — А если они и на нас нападут? — бросил Гавел, заметно нервничая и поёрзывая на скамье. И ещё более обеспокоенно, почти со страхом, добавил: — А если начнётся война? Это ведь всегда заканчивается войной.

     Идзи одёрнул его, нахмурившись:

     — Тише ты! Думай, о чём говоришь. Никакой войны не будет.

     Гавел иронично хмыкнул, приподняв брови, и Идзи густо покраснел от ярости. Он-то пытался успокоить вовсе не своего друга, а ребёнка, который сидел рядом с ними и внимательно поворачивал голову из стороны в сторону, слушая их. Гавел-то уже взрослый лоб и кое-что смыслит в жизни, а мальчишку было жаль, хотелось придать ему спокойствия, донести до него мысль, что никто не будет на них снова нападать. Но к удивлению старшего рыбака ребёнок тоже хмыкнул, качнул головой, как будто что-то понимал во взрослых делах и имел хоть какое-то представление о том, что такое война. Заметив такую реакцию, Гавел ещё больше развеселился и отработанным движением увернулся от намеченного Идзи тумака.

     — Видишь, даже мелкий тебе не верит, — рассмеялся он, слегка откидываясь назад, а затем принимая серьёзный вид и налегая на вёсла. — Как бы там ни было, нужно сообщить об этом лорду. Если они планируют напасть на Вердже, мы должны быть готовы, чтобы дать отпор.

     — И чем мы его давать будем, умник? — зло буркнул Идзи, тоже принимаясь усилено грести. — Мотыгами? Удочками? Или чем?

     Гавел пожал плечами, показывая, что это не его дело, и лорду разбираться с тем, как будут защищать город. Они беззлобно переругивались между собой, и Рурука, убаюканный покачиванием лодки на волнах, шелестом воды о борт, забылся сном. Для разнообразия не таким дурным, как обычно. Глаза его резало от снова поднявшейся температуры, тело колотила дрожь, гуляющий над поверхностью Бофу сильный ветер холодил его кожу. Нос был забит запахом сырой рыбы, но даже этот не совсем приятный аромат вызывал в его животе приступы боли от сильного голода. Пока он плёлся по лесу и искал себе в нём спасение, он съел немного ягод и сырых грибов, пожевал мягкую кору, которую ему как-то показал Мэкья. Но даже всё это не могло усмирить сильный голод мальчишки, который не так давно пережил изменения в собственной душе, вызванные Сумеречной госпожой, к тому же, его телу требовались силы для восстановления. И потому оно столь яростно требовало хоть небольшую порцию нормальной пищи. Даже во сне ему казалось, что живот его прилип к спине, и мысли его сейчас были весьма грустными и голодными. Рыбаки тихо говорили, Идзи то и дело наклонялся к мальчику, прикладывал ладонь к его лбу, проверяя температуру, и недовольно качал головой, когда ощущал, что она начинает подниматься сильнее, совершенно выматывая мальчишку. Как только сон его стал глубже, он начал постанывать и вертеться. Гавел зло бурчал, что сейчас мелкий раскачает лодку, и они упадут в воду вместе со своим ценным грузом, но Идзи шикал на него, чтобы не выпендривался. Они старались не думать о том, что услышали из уст мальчика, но мысли так и лезли в их головы, наводя на неприятные соображения. Даже Гавел теперь понимал, что необходимо доставить ребёнка в целости и возможной сохранности к Макиосу, потому что им самим лорд вряд ли поверит просто так. Требовались весомые доказательства. Конечно, в таком серьёзном вопросе глупо будет не доверять им, но что-то подсказывало друзьям, что лучше всё скажет сам мальчик. Тем более что лорд может позволить себе такую роскошь, как лекарь, а может даже самый настоящий жрец.

     Время от времени найдёныш открывал глаза, приподнимался на локтях и тоскливо глядел на проплывающие мимо виды. Теперь они держались ближе к северному берегу, и Рурука мог наблюдать сменяющиеся пейзажи. Когда в первый раз он открыл глаза, они двигались вдоль живописных заводей, заполненных кувшинками, между которых сновали крошки-водомерки, заросших тиной и осокой. На берегу шелестели высокие лиственные деревья, оттуда доносилось пение птиц. Мельком Рурука видел оленя, пившего воду. Но стоило только животному заметить их, как он торопливо вскинул коронованную голову и в несколько стремительных прыжков скрылся между деревьев. Сейчас же ему показалось, что он находится в совершенно ином месте, в другой стране, в другом мире: с обеих сторон Бофу обступили высокие скалы, и он не мог даже рассмотреть, что находится на их вершинах. Только изредка появлялись сосны, вцепляющиеся корнями в ледяные камни, свешивая свои кроны над водой. В какой-то момент мальчику показалось, что он слышал далёкий орлиный крик, но так и не смог заметить хищную птицу. Русло реки медленно, но неумолимо сужалось, и вскоре уже в ширину достигало всего одну милю. Ветер усилился, а течение ускорилось. Дно из песчаного стало каменным, и то и дело из воды выглядывали целые глыбы, покрытые водорослями. Рыбаки сделались куда более внимательными, всматриваясь в воду и огибая огромные камни, чтобы не врезаться в них и не разнести об них утлую лодчонку. Рурука хотел было снова уснуть, но начались пороги. Челнок на них подпрыгивал, жалобно стонал и скрипел, и рыбаки теперь ещё громче сопели, про себя беззвучно шевелили губами, наверняка вознося молитвы каким-то своим богам. Мальчика неумолимо укачивало, хотя он полагал, что, даже если его и начнёт рвать, много из себя он не сможет выдавить. Но, несмотря на сильную тряску, вскоре он вновь сомкнул веки и потерялся в бессознательной темноте. Выглядело это пугающе, и Идзи подумал, что тот не выдержал напряжения и скончался. Но ровно через пару секунд Рурука издал тихий, полный мучения стон, и мужчина смог выдохнуть, поняв, что мальчишка всё ещё держится и пока что с ними.

     — Вот принесла нелёгкая, — пробормотал себе под нос Гавел, когда пороги закончились, и течение стало чуть более спокойным.

     Русло вновь немного расширилось, скалы медленно, но верно становились всё ниже, и оба рыбака испытали радостное волнение, которое приходило к ним всякий раз, когда они возвращались домой и наблюдали, этот вид: как река ускользает за угол, течение мягко разворачивает и направляет лодку, и она неторопливо вплывает в порт Вердже, сливаясь со своим притоком, что бежал с южных Снежных гор, наполненный талой водой. Бофу приветливо и весело журчала, перекатываясь по камням и относя своих «наездников» к крепкому двухъярусному причалу. Сейчас было то время года, когда река не наполняла собой всю низину, и жители могли наслаждаться сухим и относительно удобным существованием. Нижний ярус причала был наполнен людьми, и возле него на якоре стоял огромный торговый парусный корабль. Моряки сновали по вантам, готовясь к отплытию, и рыбаки радостно переглянулись, счастливые, как дети, что могут наблюдать прекрасную картину отбытия. Стоял весёлый гам, который долетал до них даже на таком расстоянии, и найденный ими ребёнок приоткрыл глаза, дыша немного заполошно и испуганно, завертел головой, силясь понять, что происходит и почему вдруг стало так много шума.

     — Смотри, парень, не каждый день такое увидишь! — радостно проговорил Идзи, помогая Руруке подняться и поглядеть на четырёхпалубный галеон с пока ещё опущенными и сложенными парусами, едва заметно покачивающийся на волнах.

     Такие большие судна редко заходили в их порт, если только пополнить запасы пресной воды и пищи, а затем двинуться дальше, к морю. Конечно, при выходе в него, в порту, принадлежащем королевству людей, это тоже можно сделать, но там сдирали совершенно бешеные деньги. А лорд назначил совсем небольшую пошлину, и имел с этого свою копейку, равно как и его люди. Да и такого ресурса у них было, хоть отбавляй. Несмотря на то, что Бофу была самой большой рекой на континенте, пить из неё прямо так не советовалось, поскольку в ней во множестве водились пресноводные василиски и выпускали в воду собственный яд, выделяющийся с их чешуи. Даже не слишком разбирающиеся в этом люди понимали, что ничего хорошего в этом нет, и уже давно научились воду фильтровать. И, например, в Вердже, обустроилось несколько алхимиков, в том числе и сам лорд, которые без особого труда отделяли воду от яда, и если первую продавали за бесценок мирным жителям, равно как и секрет правильной очистки, и проплывающим мимо судам, но уже чуть дороже, то вот второе они использовали по собственному усмотрению. Либо же отправляли на рынок, где получали с этого большие деньги, либо готовили снадобья. При правильной концентрации яд пресноводного василиска можно было использовать, как лекарство, при иной — как сильное снотворное, при третьей — как смертельное оружие. Конечно, можно было подумать, что в такой огромной реке какой-то там яд с жалкого пресмыкающегося не такая уж и опасная вещь. Но тут, черпая воду из Бофу, полагаться можно было только на удачу. Может, течение уже давно всё смыло прочь, в море, а может василиск проплыл здесь совсем недавно, и ты почерпнул самый сок. Поэтому моряки предпочитали пользоваться проверенным и безопасным способом пополнения запасов.

     Рурука смотрел на галеон во все глаза, усевшись на скамью рядом с Идзи. Тот даже на расстоянии чувствовал, как мальчишка пышет жаром. Вряд ли он хорошо соображал в эти мгновения, но хотя бы мог насладиться прекрасным видом. Их лодка остановилась возле одного из маленьких причалов, которые шли стройными рядами, и возле которых целыми дюжинами стояли рыбацкие челноки, и Гавел схватился за ступеньки лестницы, уводящей наверх, задерживая лодку и не давая ей уплыть или начать излишне качаться. Старший кинул ему верёвку, и Гавел споро принялся закреплять её сначала на одном кнехте, потом на втором, а пока он этим занимался, Идзи помог Руруке взобраться к себе на спину и ловко, как обезьяна, влез на причал, усадил на него ребёнка, затем начал помогать Гавелу разгружать лодку. Молодой рыбак быстро и сноровисто поднимал огромные корзины и отдавал их старшему. А пока они были заняты, Рурука с любопытством и восторгом наблюдал за тем, как люди на галеоне бегают всё реже, заканчивая приготовления к отправлению. Наконец прокричали, что корабль отплывает, и принялись поднимать якорь, расправлялись паруса. Судно плавно и величественно отчалило от пирса. Младшая ребятня, радостно смеясь, бежала за ним следом, провожая торговцев и, возможно, кого-то из своих родных. Те махали им вслед, улыбались и что-то кричали. Словом, шум стоял тот ещё. На короткое мгновение Рурука почувствовал, что хочет когда-нибудь так же, как и они, взойти на борт, окинуть прощальным взглядом землю, и понять, что перед ним вскоре раскроется огромный морской простор, и он отбудет в полные свободы дали. Сердце его на несколько мгновений защемило от нестерпимого желания подняться на ноги и, перебарывая боль, пойти вдоль причала вслед за остальными мальчишками, чтобы проводить галеон. Но боль в ноге и раны на теле не позволили ему даже сдвинуться с места, и он с тоской наблюдал за тем, как торговый корабль, постепенно набирая ход, удаляется прочь по реке. Дети ещё какое-то время стояли на дальнем конце пристани, махали, смеялись, кто-то даже плакал.

     Гавел и Идзи закончили разгружать лодку, на славу её пришвартовали, накрыли плотной кожаной накидкой, которая до того ютилась под одной из скамеек, и Идзи поднял Руруку на руки.

     — Ну что, герой, пошли к лорду? — не без волнения произнёс он, и Рурука кивнул, соглашаясь, хотя больше всего на свете ему хотелось попросить отнести его посмотреть на галеон ещё немного. Но сейчас он понимал, что его желания играют последнюю роль, и ему ничего не оставалось, кроме как согласиться с мужчиной. Всё же мысль о том, чтобы однажды отправиться в плавание, пригрелась в его душе, оставив на губах след улыбки, мечту ощутить солёный морской воздух, треплющий волосы. — Ты справишься сам с рыбой, Гавел? — поинтересовался Идзи, поворачиваясь к другу, и тот расстроенно махнул рукой, понимая, что не увидит самого интересного, и слушать новости ему опять придётся далеко не первым.

     Мужчина кивнул, не стал говорить ободряющих слов и прыгучей походкой двинулся по причалу к суше. Их заметили ещё издалека, и некоторая часть детворы отделилась от основной массы, побежала к рыбаку. Другие мастера его ремесла тоже поворачивали головы, поднимались на ноги, отрывались от своих дел, чтобы понять, что именно происходит. Рурука чувствовал себя несколько неловко, восседая на руках у человека и являясь каким-никаким, а грузом, лишней ношей. Но Идзи, похоже, не обращал на то совершенно никакого внимания, и неторопливо (кажется, специально замедлил шаг!), чтобы его успели обо всём расспросить, шёл по деревянному помосту. Дети окружили его со всех сторон, едва не подпрыгивая и глядя на мальчишку на его руках огромными глазами. Тут же со всех сторон посыпались вопросы:

     — А кто это?

     — А почему ты его несёшь?

     — А что с ним случилось?

     — А почему он ранен?

     — Он будет жить с нами?

     — А как его зовут?

     И так далее, и тому подобное. Подоспевшие к ним взрослые смотрели на всё это не с таким простым отношением, и на их лицах было написано волнение.

     — В чём дело Идзи? Где ты его нашёл? Что с ним произошло? — быстро заговорила одна из женщин, мельком оглядывая Руруку и на глазах белея от вида его ран. На лице её так и читался вопрос о том, как он выжил при таких раскладах, но вслух она того не произнесла, поймав ответный взгляд мальчика. Мало ли что он мог об этом подумать. Оказаться невежливой и грубой ей не хотелось.

     Идзи принялся описывать, как они с Гавелом рыбачили, потом возвращались, и он, как настоящий герой, увидел бездыханное тело, рванулся за ним, несколько приукрасив всё: как прыгнул в воду, боролся с течением, чтобы добраться быстрее лодки, как вытащил его из воды, как боролся за его жизнь, делая искусственное дыхание. Дети пищали, Рурука же хмурился, пытаясь прикинуть, действительно ли этот мужик смел прикасаться к его губам своими. На миг ему стало отвратительно, он покривился, но решил не акцентировать на этом внимание и просто забыть, как страшный сон. Дети были в полном восторге от рассказа, женщина же хмурилась. Услышав про пожар, она только руками всплеснула. Остальные же принялись перешёптываться, переговариваться, и между ними так и мелькало единственное слово: «война».

     — Действительно, — задумчиво проговорила женщина, когда Идзи сказал, что хочет доставить мальчика к лорду. — Господину Вердже стоит об этом послушать. Он наверняка сможет принять верное решение и помочь мальчику.

     — Поэтому я не буду и дальше рассусоливать и медлить, — кивнул рыбак и, попрощавшись с остальными, ступил на берег и направился к находящемуся на возвышении дворцу лорда.

     Некоторые дети продолжали их провожать. Одна из девочек, сбегав к лужайке, сорвала несколько цветов, и вернулась, вручила их Руруке. Тот потрясённо поглядел на неё, пробормотал неразборчивую благодарность, и девочка залилась румянцем, тут же растворившись в неизвестном направлении. Мальчишки принялись дразниться и рванулись за ней следом. Идзи посмеивался над их расторопной непосредственностью. Он двигался по дороге вверх к имению Вердже, и Рурука любовался высокими деревянными столбиками, уходящими вверх на несколько десятков ярдов. Они были увешаны длинными разноцветными ленточками, которые сейчас вяло едва заметно шевелились под лёгкими прикосновениями воздуха, который в любой момент готов был смениться резкими порывами ветра. Когда-то давным-давно моряки использовали этот несложный способ, чтобы понять, в каком направлении дует ветер, и понять, стоит ли сейчас куда-то отплывать или же нет. Теперь уже давно использовали примитивные анемометры и другие простейшие приборы вроде флюгера и ветроуказателя в зависимости от ситуации. Если капитан корабля мог позволить себе заплатить чародею-артефактору за изготовление личного анемометра, которому можно доверять, то всё было как нельзя лучше. Остальные довольствовались барахлящими дешёвками, либо подделками или иными не слишком достоверными способами. Но традиция осталась, и сейчас лентами украшали город скорее по старой привычке, чем из настоящей нужды. С особым интересом Орт наблюдал за снующими мимо людьми и за тем, как бойкие торговцы раскладывают свой товар прямо вдоль дороги на покрывалах, нахваливая его на все голоса, со всеми возможными говорами, акцентами, тем самым заставляя его прислушаться к каждому, будто бы перекликаясь между собой. Из-за перевала тянулась длинная вереница пустых телег, готовых наполниться товарами и отвезти их дальше по всей стране. Мимо пробегали дети и подростки, увлечённые своими играми и затеями, а женщины, собираясь группками, плели корзины и вязали сети. Почти все мужчины были на рыбном промысле или занимались вырубкой леса неподалёку, или же отплыли на том огромном галеоне, а потому их почти не было видно. Город был охвачен потоком жизни, и мальчишка всё никак не мог насладиться им. В Вэнатоаре этого всего не было. Там было тихо, спокойно, и даже праздники в последнее время не могли разогнать затхлую размеренность, которая там царствовала. Но чем ближе к поместью лорда, тем больше Рурука беспокоился, понимая, что до сих пор не придумал, что ему скажет и каким образом будет себя вести.

     Подъём становился всё круче, и даже то, что рыбак был крепкого телосложения, занимался тяжёлой работой, не делало его судьбу легче. Он сопел и дышал всё более тяжело, и Рурука чувствовал себя несколько виноватым за то, что ему приходится тащить его на себе к лорду. Но это было его решение, и в глубине души мальчишка был ему благодарен за то, что не бросил его на произвол судьбы и сейчас помогает. Идзи поднялся по высокой лестнице и громко постучал ногой в массивные двери поместья. Пока им не открыли, Рурука из-за плеча мужчины любовался высокими навесными садами, по которым сновали садовники, поливая растения, собирая с каких-то урожай, перекрикиваясь между собой и комментируя действия друг друга. Доносился весёлый смех. На город опускался вечер, и с высоты холма Вердже напоминал собой сказку: постепенно на улицах зажигались магические светляки, и они медленно курсировали над дорогами, освещая их, людей и дома разноцветными бликами, напоминая собой стайки ярких рыбок. Совсем издалека доносился солёный морской запах, и слышались крики чаек. Во многих окнах поместья горел свет, и из-за приоткрытых ставен раздавались отголоски разговоров, отдалённые шаги. И, наконец, послышался скрип открывающейся двери, и на пороге возникла ухоженная женщина в длинном платье. Коротко стриженая и, несмотря на то, что одета она была, как леди, наряд у неё был строгим, а лицо её дышало спокойствием и знаниями. Она посмотрела на посетителей без особого удивления, даже если оно и было вызвано видом мальчишки на руках рыбака.

     — Добрый вечер, — сдержанно поздоровалась она, складывая руки за спиной и выпрямляясь. Рурука был несколько огорошен тем, что дворецким в доме Макиоса работает женщина, но не ему было судить о причудах аристократов. Возможно, так здесь было принято.

     — Добрый вечер, Сильвия, — с неожиданным уважением кивнул Идзи и едва не склонился в поклоне. Возможно, он бы это сделал, не будь у него на руках Руруки. Он уже даже наклонился, но, опомнившись, выпрямился обратно и быстро заговорил. — У меня важные новости для лорда Вердже. Могу я с ним сейчас увидеться?

     По лицу женщины было ясно, что ответ её будет строго отрицательным, и она медленно подняла брови, давая рыбаку возможность объясниться и сказать, для чего ему сейчас нужен лорд Макиос. Против её ожидания заговорил вовсе не мужчина, а ребёнок, которого он держал. Израненный, излишне бледный, он мало походил на того, кто способен на внятную речь, но решила его терпеливо выслушать.

     — Это очень важно, — быстро заговорил Рурука, слегка подавшись вперёд на руках Идзи. — Это касается пожара в Вэнатоаре. Он наверняка захочет выслушать меня.

     Теперь женщина нахмурилась, помедлила пару секунд, затем шире открыла дверь и отступила в сторону, позволив рыбаку с его важной ношей пройти в прихожую. Идзи с благодарностью поклонился ей и быстро шмыгнул внутрь, надеясь, что благосклонность женщины на этом не кончится и, более того, распространится на её хозяина. Что он так же, как и она, не выставит их на улицу, выслушает, а после предпримет какие-то действия. Окрылённый Рурука едва не подпрыгивал на своём своеобразном насесте и делал всё возможное, чтобы сохранить приличный вид. Но, судя по едва различимому смешку, донёсшемуся от Сильвии, она всё прекрасно заметила. Закрыв двери в поместье, дворецкий неторопливо и вальяжно двинулась вперёд, указывая им дорогу. Мимо проходили слуги, кивали посетителю, тот отвечал им с заметным старанием, и Рурука несколько переживал, что в какой-то момент у рыбака от этого отвалится голова. Он же делал вид, что его здесь нет и обращать на него взгляды совершенно не стоит, по крайней мере, чужое внимание ему было совершенно не нужно. На полах во множестве лежали роскошные, богатые ковровые дорожки, судя по всему, недавно вычищенные и выбитые, поскольку цвет их был ярким и приятным, а в воздухе повис запах чистоты и уюта. Они миновали огромный гостевой зал, по большей части пустующий, прошли несколько галерей, тускло освещённых небольшим количеством светляков, затем оказались в узком коридоре, скорее всего предназначенном для слуг, поскольку он был абсолютно лишён всяких прикрас и убранства. Тем более что, когда они выходили из него, женщина отодвинула в сторону тяжёлый длинный гобелен, свисающий с потолка до самого пола и закрывающий дверь. Идзи вышел вслед за ней, Сильвия прикрыла двери и повернула в замочной скважине ключ. Они вышли из тёмного крохотного закутка к подножию винтовой лестницы, уводящей наверх. Про себя Рурука тихо хмыкнул, услышав тяжкий, вымученный вздох Идзи, понявшего, что ему сейчас придётся снова взбираться куда-то наверх. Сильвия посмотрела на него с пониманием и едва заметно улыбнулась, участливо поинтересовалась, не желает ли гость остановиться и перевести дыхание. На что мужчина тут же выпятил грудь, выдвинул вперёд подбородок и уверенно заявил, что так легко его не утомить, и он готов идти куда нужно. Сильвия тихо хмыкнула, приподняла и опустила брови, но молча принялась подниматься по лестнице.

     Чем выше они всходили, тем сильнее становилось волнение Руруки, и мысли в его голове перескакивали с одной на другую. Ему хотелось как можно скорее увидеть лорда, рассказать о смерти собственного отца, попросить о помощи, высказать всё то, что вертелось в его сознании на протяжении последних двух недель, когда он не сгорал в лихорадке. Но другая его осторожная и перепуганная часть намекала на то, что так делать не стоит, иначе жди беды. И она оказалась куда сильнее, чем взволнованная радость ребёнка. Глубоко вздохнув и взяв себя в руки, мальчик нахмурился и принялся продумывать собственную речь. Нога его вновь нестерпимо разболелась от того, что Идзи нёс его на руках не совсем осторожно. Конечно, он придерживал его, не давал ни обо что удариться, но покалеченная конечность то и дело покачивалась от неосторожных движений, и растревоженная рана начинала истекать кровью. Голова у ребёнка кружилась, вновь начинала подкатывать тошнота, и он из последних сил цеплялся за собственное сознание, напрягаясь всем телом. Замечая это, рыбак тут же принимался негромко его успокаивать и уговаривать, мол: «Держись, парень, мы уже почти дошли, немножко осталось потерпеть». На что Рурука кивал, пусть на лице его и выступила испарина от страшной боли, терзающей его тело. Температура, было упавшая от пребывания на холодном воздухе, снова поднялась, и его начинало нестерпимо трясти. Они поднялись на последний этаж и вновь оказались в узком коридоре для слуг, разминулись там с коротко стриженой девочкой, мелькнувшей мимо них птичкой в алых одеяниях. Рурука проводил её мало соображающим взглядом и в полном изнеможении прислонился виском к плечу Идзи. Тот занервничал и снова принялся бормотать себе под нос, отвлекая мальчишку от неприятных по всем параметрам ощущений. Наконец, они вышли в широкий ярко освещённый коридор, в котором оказалось достаточно шумно. Сильвия двигалась к арке, завешенной полупрозрачным алым шёлком. Оттуда доносилась едва слышная переливчатая музыка, весёлые голоса, смех, звон бокалов и лёгкий ритмичный перестук шагов. Женщина замерла напротив входа, затем протянула руку к стене и решительно постучала да так, что эхо полетело по коридору, нырнуло в полное веселья помещенье, и мелодия прервалась.

     — Заходи, Сильвия, — раздался оттуда приятный басистый голос.

     Рурука нервно поёрзал и внимательно посмотрел на Идзи. Тот сглотнул, поглядел в ответ на мальчишку и дёрганно улыбнулся ему. Мальчик про себя хмыкнул, ему так и хотелось сказать: «Если ты так хочешь меня успокоить, то, пожалуйста, не нервничай сам». Но он удержал свой злой язык за зубами и пожал плечом, пусть оно на то и отозвалось неприятной болью. Выждав для приличия ещё немного, женщина кивнула самой себе и прошла в помещение. Судя по всему, здесь шло какое-то празднество, было множество богато разодетых мужчин и женщин. Некоторые замерли возле огромного горящего камина, внутри которого на вертеле несколько слуг жарили невероятных размеров кабанью тушу. Для голодного Руруки этот вид был просто невыносимым, и в животе у него снова заурчало, но он не подал вида, тем более что этот звук потонул в удивлённом вздохе, пронёсшемся по залу. Им навстречу двинулся излишне худой мужчина, уже не совсем молодой, но и не старый. Седина проступила на его висках и затылке, но меж тем он не выглядел тем, кто готов начать унывать и поддаваться старческой хандре. Зато вид мальчишки видимо заставил его обеспокоиться, потому как он не привык, чтобы на его праздник приносили нечто подобное, отбивающее аппетит.

     — В чём дело, Сильвия? Кого ты привела? — спокойно поинтересовался лорд, ничем не выдав собственного раздражения, даже умудрился улыбнуться.

     Дворецкий поклонилась, приложив одну руку к груди, а другой указав на гостей:

     — У этих людей для вас важное сообщение, милорд, — проговорила она невозмутимым ровным голосом, и Рурука про себя пропитался к ней глубоким уважением. Говорить подобным образом после долгого путешествия по лестницам и коридорам и при этом знать, что сейчас донесёшь до своего господина неприятную весть, надо уметь.

     Лорд приподнял бровь и внимательно посмотрел на Идзи с ребёнком, слегка нахмурив затем её, и скрестил на груди руки:

     — Вот как? И что же вы мне хотите сообщить? — поинтересовался он, и, несмотря на его приятный тон, Рурука почувствовал нечто не слишком хорошее.

     Он ничего толком не знал про этого мужчину, и теперь его идея рассказать о собственном отце, о том, кто он сам такой, не казалась ему уже такой прекрасной. Скорее он испытал непреодолимое желание как можно скорее убраться восвояси и никогда больше не сталкиваться с этим человеком. Не ведая ничего про этого человека, как он мог доверить ему тайну собственного имени и происхождения? Слишком хорошо мальчишка помнил о том, как его тётушка обратила Диту в бегство, как пыталась убить их, едва только они оказались вдалеке от Гиозо. Эту женщину со злыми холодными глазами он боялся и ненавидел, как никого другого из семьи Орт. Может быть, он и был в этом неправ, но всё же подозревал — она бы не стала с ним рассусоливать, если бы вдруг узнала, что он выжил. В конце концов, для неё, как для верховной леди, истинный наследник был угрозой. Если она хотела сохранить своё положение (а Рурука был на все сто процентов уверен, что она этого хотела), то ей следовало избавиться от такого конкурента, даже если он и не хотел смещать её со своего законного места. И если только этот мужчина окажется не таким хорошим, как его описывал Гиозо, то Рурука рискнёт не только собственной шеей, назвавшись наследником Ортов. Всё это промелькнуло в его голове буквально за несколько мгновений, и он ощутил на сердце тяжёлую скребущуюся боль. Ему нестерпимо хотелось, чтобы кто-то мог понять его и ту трагедию, что он пережил. Он никогда не считал Мэкья своим отцом, да и собственную мать порой начинал ненавидеть за побег от отца. За то, что даже не спросила его мнения по поводу того, хочет он оставить Гиозо или нет. Но вот брат… брата он любил, и мириться с расставанием не желал. И больше всего на свете ему сейчас хотелось обнять мелкого непоседу, прижать к себе, коснуться губами его лба, услышать его весёлую трескотню, посмотреть, как он водит углем по пергаменту, усердно выводя линии. Но он не имел ни малейшего понятия о том, где Роккэн сейчас находится, что с ним творится. И безумно боялся, что элементалисты забрали его в рабство. Конечно, краем уха он слышал от Гиозо о том, что они в основном берут в рабство только женщин, но тревога терзала его воспалённую лихорадкой душу. Сейчас на них смотрело множество людей, и все они ждали, что кто-нибудь начнёт разговор. Судя по тому, что лорд Макиос хранил молчание, он ждал этого от Руруки. Уже тогда Орт обладал задатками тех черт, за которые так ценят дипломатов: определённое самоволие, самоуверенность и острый язык. Конечно, всё это ему ещё следовало отточить на практике, осознать, когда и что следует использовать. Сейчас он действовал исключительно по наитию, стараясь казаться взрослым и смышлёным, а не жалким побитым мальчишкой. Выпрямившись на руках Идзи, Рурука немного приподнял подбородок, позволил себе сощуриться и принял тот самый вид, за который ненавидел собственную тётку. Надменный и своевольный. Макиос несколько удивился, увидев это, но решил пока что промолчать, чтобы услышать, что именно ему хочет сказать малец.

     — Я смею требовать вашей аудиенции, милорд, — проговорил он на удивление спокойно, контролируя дрожь собственного голоса, готового сорваться на писк от страха и боли. — Разговор крайне важен и имеет политический подтекст.

     В зале кто-то присвистнул, кто-то похлопал в ладоши, кто-то заулюлюкал, но Рурука и бровью не повёл, смотря прямо в глаза лорду. Тот едва слышно хмыкнул, затем чуть поклонился с насмешливым видом.

     — Как прикажете, молодой господин, — весело произнёс он и приблизился, затем взял ребёнка на руки. Рыбак открыл было рот, чтобы вмешаться, но Макиос остановил его единственным взглядом. — Разве вы не слышали? Молодой господин хочет общаться наедине, — ухмыльнулся Макиос, а затем двинулся в другой конец зала, где виднелся высокий проход двери. Он бросил мимоходом взгляд на своих гостей и будто бы виновато улыбнулся. — Я скоро вернусь, мои дорогие, не скучайте по мне.

     Затем кивнул музыкантам, замершим в углу, и они возобновили прерванную визитом мелодию. Те, кто танцевал, вернулись к своему занятию, остальные же продолжили что-то негромко обсуждать между собой, наслаждаясь яствами и питьём. Лорд поднялся по короткой лестнице в собственные апартаменты. Маленькая приёмная с небольшим столиком для секретаря сейчас пустовала, была чисто прибрана и приятно пахла высушенными травами. Макиос толкнул бедром следующую дверь, отворяя её, и прошёл в свой кабинет, сообщающийся со спальней и ванной, но остановился на рабочем месте и усадил мальчика на высокий диван. Рурука изнеможённо привалился спиной к прохладному подлокотнику, откинув назад голову. Прикосновение холодной бархатистой ткани было ему, как манна небесная, и он тяжело задышал, несмотря на все свои усердия и желание казаться непробиваемо спокойным. Лорд ухмыльнулся и присел на край стола, не сводя взгляда с ребёнка. Несколько мгновений Рурука молчал, потом заговорил, не открывая глаз.

     — Это очень важно, — голос его не выдержал, надломился, сорвался почти что на стон, и мальчик поморщился, приложил дрожащую ладонь к пылающему лбу. Теперь лорд понимал, что весь его вид это не искусно сыгранная иллюзия, что это не попытка смутить или же обмануть его, что ребёнку действительно очень плохо. Повязки на его ноге обильно пропитались кровью, и мужчина нахмурился, чуть подался вперёд, но мальчик продолжил говорить. Голос его вновь стал ровным и пугающе спокойным. — Это очень важно… это… связано с…

     Завидев, как у мальчишки закатываются глаза, как он откидывается назад на подлокотнике, Макиос немедленно рванулся к нему, с ужасом наблюдая за тем, как расслабленно открываются губы, затем горько кривятся, а самого мальчишку начинают бить нешуточные судороги. Макиос не обладал магией исцеления, не мог бы с точностью сказать, что именно с ним было не так, помимо сломанной ноги и того, что всё тело было покрыто волдырями, ожогами, ссадинами, синяками и другими мелкими переломами, на которые мальчишка не обратил внимания из-за терзающей его боли. Но к облегчению мужчины судороги не продлились долго. Мальчик расслабился и растёкся по дивану, едва слышно постанывая сквозь забытьё. Понимая, что долго он в таком состоянии не протянет, мужчина едва заметно нахмурился. Следовало вызвать ему лекаря, но пока достойный жрец будет волочить своё тело от столицы или от другого большого города, ребёнок, скорее всего, скончается и так и не расскажет ему, почему преодолел такое огромное расстояние, ради чего всё это сделал, и что же казалось ему таким безумно важным. Скинув с плеч собственный плащ и накрыв им почти полностью обнажённое тело, лорд покинул собственный кабинет и вернулся в зал. На него посмотрели встревоженно и обеспокоенно, поскольку на лице обычно расслабленного мужчины читалась серьёзная взволнованность произошедшим.

     — Что за вести? — поинтересовался один из его гостей, приподнявшись на диване.

     Макиос пожал плечам, не останавливаясь ни на мгновение, хотя шёл достаточно неторопливо, чтобы дать себе время подумать.

     — Он потерял сознание, — быстро сказал лорд, приметив, что рыбака уже след простыл. Следовало послать за ним и допросить с особым пристрастием, но он решил пока повременить и разобраться собственными силами. — Мальчугану нужно промыть раны и привести его в должный вид. Я должен узнать, что именно заставило его сюда явиться.

     — А тебе не всё ли равно? — спросил другой гость, вальяжно развалившийся в кресле и попивающий вино. Рядом с ним на полу сидела коротко стриженая девочка, внимательно изучающая узор ковра рядом с собой. Макиос сощурился и остановился, переведя на него злой взгляд.

     — Кажется, я уже говорил тебе: не смей являться сюда со своими слугами, — резко бросил он, чем вызвал недовольную гримасу на лице собеседника. — Думаешь, я здесь в игры играю? Не хватало ещё, чтобы что-нибудь заподозрили. Немедленно выпроводи её отсюда. Сильвия!

     Женщина появилась из-за шторки, как по мановению волшебной палочки. Вышла, опустив голову, не смотря на своего хозяина:

     — Да, лорд? — ровно поинтересовалась она.

     — Выведи отсюда служанку, чтобы глаза мои её не видели.

     — Как прикажете, лорд.

     — И ещё. Отправь в Умбрэ за лекарем. Поинтересуйся, может быть, в городе есть кто-то, способный к целительству.

     — Слушаюсь, лорд, — всё так же спокойно произнесла она, как-то незаметно приблизившись к служанке и протянув ей руку. Девочка немедленно ухватилась за неё, торопливо поднялась на ноги и испуганно прижалась к женскому боку. — Будут ещё какие-то распоряжения, лорд? — спросила Сильвия, уложив руку на плечо девочке.

     Макиос мотнул головой, но женщина, даже не глядя на него, всё прекрасно поняла, и замерла в ожидании, что мужчина первым покинет помещение, дабы не выходить вперёд него. Лорд помедлил секунду, словно хотел сказать ещё что-то, посмотрел на своих гостей, нахмурился и произнёс то, что ему хотелось говорить в последнюю очередь:

     — На сегодня наша встреча окончена, разъезжайтесь по домам. О следующем сборе я напишу.

     Аристократы недовольно переглянулись между собой, но спорить с Макиосом не стали, принялись выветриваться из помещения с лёгкостью дыма. Дождавшись, пока зал опустеет, Вердже зло чертыхнулся, досадуя, что встреча прервалась из-за такого жалкого неудобства. Примерно он мог догадываться, что хотел ему сказать мальчишка, и это наводило его на неприятные размышления. Если он проигнорирует эту весть и ничего не сделает, могут закрасться какие-то сомнения, а они ему совершенно не нужны сейчас, когда он так хорошо устроился и наслаждается происходящим. Постояв ещё с минуту, Макиос быстро покинул зал, спустился на этаж ниже, преодолел короткий тускло освещённый коридор и замер подле резных дверей, больше напоминающих искусную золотую дверцу клетки, громко постучался. Ответа долго не было, но затем дверь распахнулась, и на пороге возник бледный юноша с синяками под глазами и послушно лежащими русыми волосами. Он был худ, но жилист, и это было прекрасно видно сквозь его полупрозрачную спальную рубашку и брюки из дорогой атласной ткани. Посмотрев на лорда, он немного посерел и сделал шаг назад, затем взял себя в руки и выпрямился.

     — В чём дело, отец? — тихо поинтересовался он, делая всё возможное, чтобы не прятать взгляд.

     — Поднимись в мой кабинет. Там ребёнок, — начал Макиос, ничего толком не объясняя. — Нужно за ним приглядеть, пока меня не будет.

     — Что за ребёнок? — удивлённо пробормотал парень, вскинув брови.

     — Какое тебе дело? — огрызнулся Макиос, и юноша быстро вжал голову в плечи, поняв, что задал вопрос о том, что его совершенно не касается. Он хотел извиниться, но лорд глубоко вздохнул и положил руку ему на плечо. — Я расскажу тебе всё попозже. Иди к нему. Если начнёт метаться, попробуй его успокоить. Мне нужно найти лекаря. — Нокиос с пониманием кивнул и замер в ожидании следующих распоряжений. — Сильвия отправилась в город по моему приказу. Так что, в случае чего, у тебя не будет её помощи, но ты всегда можешь связаться со мной ментально. Я постараюсь вернуться в течение получаса, а потом мы с тобой перенесём мальчишку в твою комнату. Пока он не придёт в себя и не сможет самостоятельно передвигаться, будет твоим соседом.

     Любой другой наследник титула на месте Нокиоса уже бы давно взбунтовался и выказал своё неудовольствие по поводу распоряжения отца, но юноша отнёсся к этому на удивление спокойно и кивал на слова лорда, пока он не замолк. Некоторое время он внимательно смотрел на собственного сына, затем вдруг улыбнулся, но в этой улыбке не было ничего приятного или похожего на отцовскую теплоту. Это был широкий оскал голодного зверя. Он наклонился, погладил юношу по голове, затем обхватил его затылок пальцами и крепко поцеловал. Нокиос не сопротивлялся, но и не думал отвечать, замерев истуканом. Для него всё это не было новостью и шоком. Он привык терпеть подобное и закрывать на это глаза.

     — Думаю, сегодня ночью ты будешь спать у меня, — оторвавшись от губ сына, произнёс Макиос, затем потрепал его по волосам и с невозмутимым видом двинулся прочь по коридору.

     Наследник долго стоял в дверном проёме, усердно глубоко дыша и успокаиваясь. Пренебрегать распоряжениями Макиоса было дурным тоном, а потому Нокиос, тяжело вздохнув, переоделся и отправился к кабинету отца, из последних сил оттягивая тот момент, когда окажется в этом помещении. Поступь и все его движения были вялыми, несколько сонными, а взгляд — мутным и расфокусированным. Ему приходилось прикладывать все свои силы, чтобы заставить собственное тело повиноваться и двигаться. Особенно тяжело оказалось подняться по ступеням. К концу лестничного пролёта ему стало невозможно тяжело дышать, а от боли подкашивались ноги. Дело было вовсе не в количестве или высоте ступеней, но после снотворного совершать такие подвиги Нокиос был неспособен. Вчера днём он принял ударную дозу, которая валила с ног даже взрослого мужчину, и только совсем недавно открыл глаза. А теперь следовало присмотреть за каким-то мальчишкой. Перед тем, как зайти в кабинет, Нокиос остановился, крепко вцепившись в дверную ручку. Он испытывал невероятную злость и даже ревность, предполагая, что увидит очередного любовника отца на несколько ближайших лет. Но когда прошёл внутрь и уже приготовился удушить из жалости несчастного, замер, как громом поражённый. На диване лежал ребёнок, которого прежде ему не доводилось видеть в их городе. Он крупно дрожал всем телом, что выдавало его беспокойный сон и убеждало, что он не находится под действием снотворного. Это означало, что покамест бояться нечего, и всё не так плохо, как ему казалось на первый взгляд. Он осторожно приблизился, придвинул к дивану рабочее кресло отца, медленно и очень осторожно опустился в него, перебарывая ломоту в теле. Скорее всего, мальчик был младше его самого. Для Нокиоса это не было чем-то из ряда вон, хоть и не доставляло ему совершенно никакого удовольствия, когда он думал о чём-то подобном. Поглядев на плащ отца, укрывающий ребёнка, наследник осторожно сдвинул его в сторону, и взгляду юноши открылись раны, щедро усыпавшие маленькое тело. Вздрогнув, Вердже быстро вернул ткань на её место и уставился в пол, искренне надеясь, что лекарь всё же найдётся, потому как такие травмы у ребёнка просто не должны быть, и юноша готов был побить того, кто оставил на нём эти следы.

     Время, казалось, будет тянуться бесконечно, но вскоре явился Макиос, и его сын под руководством перенёс Руруку в свою комнату. Ничего не сказав, лорд удалился, а его наследник остался присматривать за гостем, с дрожью и ужасом ожидая того момента, когда отец пришлёт за ним Сильвию. Но этого всё не происходило, и в какой-то степени Нокиос был даже рад этому. Да что уж там лукавить, он просто был вне себя от счастья, что не придётся снова глотать снотворное, а потом несколько дней ходить на как будто бы ватных ногах. Некоторое время мальчик не подавал никаких признаков жизни и того, что ему совсем нехорошо, и Нокиос, подведённый собственным телом, тоже провалился в сон.

     Ближайшую неделю он провёл возле мальчишки, под внимательным надзором Сильвии и с её помощью обрабатывая и промывая его раны. В первый день женщина помогла ему нормально вправить ногу ребёнка, поставить кости на место, затем наложить шину, зафиксировать конечность, а потом выгнала его прочь, сказав, что сейчас будет вычищать загноившуюся плоть. Нокиос хотел было возразить ей, но наткнулся на уверенный холодный взгляд. Сильвия никогда прежде не смотрела на него, равно как и на его отца, выученная строгими правилами, по которым слуге, позволившему такую наглость, выкалывали сначала один глаз, а если подобное повторялось, то и второй. Но сейчас вокруг не было никого, кто мог бы упрекнуть её в столь наглом поведении. Она ничего не сказала, но юноша понял её без слов и быстро вымелся из комнаты, оставшись ждать в коридоре, когда она уйдёт. Первое время он напряжённо прислушивался, но в его спальне царила абсолютная тишина, которая напрягала с каждой секундой всё сильнее и сильнее. Но то, что коснулось его слуха дальше, было хуже этого безмолвия. Мальчишка закричал от боли. Так неистово и громко, что у Вердже заложило уши. Он зажал их ладонями, не понимая ровным счётом ничего. Вряд ли Сильвия могла сделать ему что-то дурное, но юноша понимал, что сейчас она наверняка наживую отрезает от ребёнка куски загноившейся плоти раскалённым ножом. Припоминая, сколько на теле Руруки было ран, вспоминая, как они выглядели, Нокиос понимал, что ребёнка ждёт очень долгая и совершенно неприятная процедура. Но Сильвия работала быстро, и вскоре уже покинула спальню молодого господина, не обращая внимания на то, что с рук её мелкими каплями неохотно падает кровь.

     — Вы можете вернуться в свои апартаменты, милорд, — тихо произнесла она, вновь увлечённо рассматривая пол. — С гостем лорда Макиоса не случится ничего дурного. Продолжайте промывать его раны каждые два часа, меняйте припарки, и вскоре он встанет на ноги.

     — А как же жрец? Мне казалось, что отец собирается вызвать кого-нибудь из столицы.

     Сильвия чуть повела бровью и повернула голову в сторону, тем самым выражая собственное недовольство:

     — Милорд отозвал свой приказ, — ответила она и бесшумно удалилась, и Нокиос с замиранием сердца вошёл в свою спальню.

     Перебинтованный по самое не могу мальчик лежал на постели и широко распахнутыми глазами смотрел в потолок. Взгляд его медленно переполз на вошедшего, зрачки сузились, как будто бы он ожидал продолжение пытки.

     — Привет, — негромко, сказал Нокиос, закрывая за собой дверь и приближаясь к постели. Он не хотел вспугнуть ребёнка и старался не делать резких движений, не говорить слишком громко. — Я Нокиос Вердже.

     На секунду ему показалось, что ребёнок саркастично ухмыльнулся, но это ощущение тут же выветрилось, когда он увёл взгляд.

     — Рурука, к вашим услугам, — как-то уж слишком вежливо, издевательски вежливо, произнёс он, но с места не сдвинулся.

     Всё его тело онемело от боли, разум отупел, и он не мог бы с уверенностью сказать, хочет он сейчас провалиться в обморок или нет. С одной стороны он не чувствовали ни собственных рук, ни ног, а с другой по всему его телу вспыхивали очаги боли, заставляя время от времени вздрагивать и стискивать зубы сильнее и сильнее. Щёки его были лихорадочно красными, и Нокиос подозревал, что сейчас самое время сделать ему компресс с разбавленным яблочным уксусом для снятия температуры. Мальчишка не смотрел на него, затем даже закрыл глаза и размеренно задышал, время от времени едва слышно всхлипывая от остатков боли. Вердже поглядел на тазик, где обычно разводил раствор, снимающий жар, и скривился, прижал руку ко рту. В уксусной воде лежали ошмётки и кусочки плоти, и кровь ровным слоем окрасила её. Сдержав приступ тошноты, наследник лорда вызвал младшего слугу, который мгновенно принёс новую порцию воды и унёс старый тазик, ничем не выказав собственное удивление или отвращение. Последующие две недели стали приятным разнообразием в жизни Нокиоса, несмотря на то, что причина для подобного была совершенно неприятной. Он менял повязки Руруки, он же помогал ему добраться до ведра, теперь стоящего в углу за ширмой, чтобы он мог справить свои дела, кормил его, поил бульоном, изредка проваливался вместе с ним в сон. Но тут же подскакивал, едва только чувствовал движение рядом с собой или различал болезненные всхлипы, которые издавал мальчик во сне. Спал он с каждым разом всё более беспокойно, метался, бормотал, дёргался, и временами Нокиос ощущал, как его начинают упрямо, хоть и не сильно бить кулаком в рёбра. Он сносил это с величественным терпением, понимая, что Рурука видит какие-то кошмары, возможно, связанные с тем, как он получил свои травмы. Но постепенно он начинал выглядеть всё лучше, лихорадка отступала, выпуская его из своего смертельного захвата, раны перестали кровить, нога постепенно срасталась. Иногда заходил лорд и заносил из своей лаборатории алхимические снадобья, долженствующие ускорить процесс регенерации, и на каждый из них его сын смотрел с особым подозрением. Но ни разу после них Рурука не отключался, как от снотворного, что успокаивало наследника.

     Однажды очнувшись от поверхностного сна и приоткрыв глаза, Нокиос обнаружил, что мальчишки рядом с ним нет. Обеспокоенный, он вскочил, но тут же выдохнул, увидев, что ребёнок сидит на краю кровати, свесив здоровую ногу, а больную поддерживая руками. Он напряжённо, нервно дышал сквозь зубы, хотя ему явно хотелось закричать от боли. Левая его нога совершенно не гнулась, и Нокиос подозревал, что процесс его восстановления будет крайне длительным и болезненным, особенно когда он начнёт разрабатывать сросшуюся конечность.

     — Помочь тебе? — поинтересовался Нокиос охрипшим со сна голосом, быстро садясь рядом с Рурукой и укладывая ладонь ему на плечо.

     Орт отрицательно покачал головой, сощурился, не глядя на него и ещё плотнее стиснул зубы почти что до скрипа.

     — Я должен справиться сам, — выдохнул он, закрывая глаза, затем придвигаясь к самому краю и упираясь здоровой ногой в пол.

     Медленно перенёс на неё вес тела, выпрямился, начал плавно опускать больную конечность, придерживая себя в равновесии и опираясь на кровать. Нокиос встал рядом с ним, протянув руки, готовый ловить, но мальчишка покачал головой из стороны в сторону, показывая, что пока что справляется.

     — Давай я тебе хотя бы трость принесу, — обеспокоенно пробормотал наследник, смотря на этот откровенный мазохизм.

     Подумав немного, Рурука медленно кивнул, а затем откинулся назад, упав на кровать и тут же часто, сипло задышав. В уголках его глаз собрались слёзы, но он взял себя в руки и успокоился. Нокиос же вылетел из комнаты и рванулся в кабинет отца. В приёмной его встретила Сильвия, помешивавшая ложечкой чай в чашке. Боковым зрением уловив силуэт молодого господина, она незамедлительно сообщила, что лорд сейчас не занят и может принять его. Нокиос насмешливо хмыкнул, как будто бы говоря, что отец примет его в любом случае, даже если он безумно занят. На вошедшего сына Макиос поглядел рассеянно, затем едва заметно улыбнулся и поднялся из-за стола.

     — Он пришёл в себя, — быстро заявил юноша, замерев на пороге и не решаясь приблизиться к отцу. Тот мгновенно оживился и засиял улыбкой, но, не дав ему и слово сказать, Нокиос продолжил. — Он хочет начать ходить сам. Но ему нужна трость.

     Лорд вопросительно приподнял бровь, затем сделал широкий жест рукой:

     — Можешь взять любую из моих, мне всё равно.

     Кивнув, юноша подошёл к стойке, на которой в рядок высились изысканные трости на любой вкус. Присмотрев одну из самых простых, юноша быстро схватил её и, избежав объятий лорда, направился к двери.

     — Передай мальчику, что сегодня я с ним пообедаю, и мы с ним обсудим то, ради чего он явился, — ему в спину произнёс Макиос, и в голосе его явно слышалось, что он недоволен поведением своего отпрыска.

     Юноша кивнул, замер на долю секунды, ожидая ещё чего-то, затем стремительно вылетел наружу. Макиос же обернулся к столу и про себя ухмыльнулся. Разговор обещал быть очень интересным.

❃ ❃ ❃ 

     На стене справа от входа висел портрет. Темноволосый мужчина со светлыми, почти белыми глазами холодно наблюдал за происходящим со своего места, не двигаясь, но в каждой острой черте его лица, напоминающей живую, обрётшую плоть молнию, сквозило неодобрение. Каждый раз, чувствуя на себе взгляд этого человека, лорд испытывал лёгкий трепет и мгновенно брал себя в руки, когда ему начинало казаться, будто бы он не может справиться с возложенной на него миссией, что в определённый момент его жизни всё пойдёт под откос, и он потеряет всё то, что так долго строил, возводил долгими годами, претворяя в жизнь замысел его предшественников. Не было рядом никого, кто мог бы понять его, разделить с ним тяжесть взваленного на него бремени, но он привык с этим справляться, и полагал, что сможет довести начатое до конца, что однажды все долгие полные волнения бессонные ночи окупятся и принесут свои плоды. Жить в ожидании удара, тревожного звона колоколов в городе было невыносимо. И порой единственным, что могло принести ему облегчение, было сильное снотворное, которое он изготавливал собственными руками, и которое было его верным спутником на протяжении очень долгого времени. Иногда он понимал, что без этого зелья он не сможет и дальше жить, оно забрало себе его волю и не собиралось отдавать обратно. Подчинённый его вкусу, он с нетерпением ждал, когда забулькает жидкость в котле, приобретая тёмно-синий оттенок, похожий на глубокую ночь. У него всегда в запасе было несколько объёмных склянок, некоторые стояли прямо в его кабинете, некоторые дожидались в спальне, ещё две он всегда носил с собой на тот случай, если все остальные запасы подойдут к концу. Но сейчас ему было не до этого, и мысли его были заняты иным.

     Время подходило к четырём часам вечера, и он с нетерпением ждал у себя в кабинете свою недавнюю находку, которую ему принесли прямо на порог эти несчастные рыбаки. Симпатичный мальчишка, которого он бы непременно в иной ситуации захомутал в два счёта, почти три недели мучился в лихорадке, отняв тем самым много его личного времени и убив всякую надежду на хорошее времяпровождение, к которому он был привычен и которым привык себя баловать. После столь долгого перерыва он испытывал нестерпимое желание зайти в комнату сына и, несмотря на лежащего по соседству найдёныша, как можно жёстче и грубее взять его. Но если бы мелкий вдруг проснулся и увидел это, скорее всего, у него бы возникли определённые вопросы, куда без них. Сейчас Макиос не был готов отвечать ему и объяснять, что происходит в его доме, каков здесь порядок и уклад жизни. Мысль о том, чтобы и его тоже приучить к подобному, не покидала головы и настраивала на весьма раскрепощённый лад. Для начала следовало решить вопрос с ним и понять, как действовать дальше. Взгляд лорда прошёлся по кабинету, оторвавшись от портрета, который служил напоминанием и укором. Этот человек был для него примером для подражания, и вместе с тем Макиос совершенно не хотел однажды оказаться на его месте и пройти по его стопам, которые привели к краху и изгнанию. Незамысловатые пейзажи на небольших холстах не радовали взгляд и не заставляли его сердце сжиматься в томящей нежности. Эти места он бы предпочёл увидеть лично, но у него не было такой возможности. Идеально прибранный рабочий стол-секретер с несколькими свитками, лежащими на краю, привлёк его взгляд. Спешно свернув их, мужчина выдвинул ящик и забросил туда письма, затем провёл рукавом мантии по столешнице, сбрасывая несуществующие пылинки, потом приблизился к комнатному растению, провёл пальцами по прохладным листьям, вдохнул едва ощутимый цветочный запах и удовлетворённо кивнул самому себе. Небольшой обеденный столик, принесённый сюда из гостевого зала, был накрыт на двоих. В чугунном казанке исходило ароматным парком рагу с рыбой. В конце концов, рыба была основным источником дохода в городе Вердже и здесь её не считали деликатесом, добавляя в абсолютно любые блюда. И кому-то это, возможно, могло бы надоесть, но здесь иного выбора не было. Леса вблизи города были достаточно редкими, и живности в них почти не водилось, и потому люди старались часто в них не охотиться, чтобы не свести к нулю наличие животных рядом с собой. На тяжёлой сковороде порезанный на мелкие кусочки, сдобренный лимонным соком и приправами, заманчиво поблескивал золотистой корочкой судак. В стеклянной покрытой рисунками салатнице лежали мелко нарезанные фрукты, смешанные со сметаной. На краю стола ютился керамический заварник, рядом тихо фыркал на небольшой переносной жаровне чайник, подходя к кипению. Столовые приборы, разложенные по всем правилам этикета, радовали взгляд Макиоса, но всё-таки вызывали толику грусти, потому как мало кто ими умел пользоваться в этом затхлом городишке, опостылевшем ему почти так же, как и запах рыбы. Ещё издалека он услышал звук неровных, хромающих шагов и тяжёлый стук одной из своих тростей, которую этим утром Нокиос взял для их гостя. Решив проявить гостеприимство и несколько усыпить бдительность мальчишки, лорд вышел из кабинета в приёмную, торопливо выглянул в коридор и в другом его конце увидел двигающего к нему мальчишку. Найдёныш хмурился, но держал спину строго выпрямленной, тяжко опираясь на трость и стараясь не наступать на больную ногу. Она почти не сгибалась и наверняка причиняла нестерпимую боль, даже когда на неё не переносили вес. Старая одежда Нокиоса на мальчишке смотрелась вполне неплохо, и ухоженный, не умирающий, он выглядел весьма притягательно. Макиос мысленно облизнулся, но изобразил на лице улыбку и направился к своему гостю.

     — Позвольте, я помогу, — галантно произнёс он, подставив локоть под правую руку ребёнка, и тот с неохотой кивнул, опёрся на неё, не сдержал вздох облегчения.

     Лорд посмотрел на эту безумную неуместную гордость с едва различимой улыбкой. Кем бы ни был этот мальчишка, держался он весьма приятно и не казался захолустным деревенским мальчуганом, каких было предостаточно в этом городе, да и во многих других. Когда они прошли в кабинет, Рурука отпустил локоть лорда, тяжко облокотился на спинку стула одной рукой, другой упираясь тростью в пол. Мелкие капельки испарины выступили на его висках, и он, едва слышно прокашлявшись, достал из нагрудного кармана платок, которым вытер лицо. Лорд выждал, пока мальчик приведёт себя в порядок, отодвинул стул, помог гостю усесться и придвинуться к обеденному столу. Он не стал вызывать Сильвию и начал сам ухаживать за ребёнком: положил немного того, этого под удивлённым взглядом Руруки. Затем соорудил себе порцию и уселся напротив мальчика, уложил себе на колени салфетку. Ребёнок не торопился приступать к трапезе, хотя по голодному блеску в его глазах было понятно, что больше всего он хочет сейчас наконец-то нормально поесть. Выждав, пока лорд возьмёт приборы, Рурука пожелал ему приятного аппетита, снова прочистил горло сухим кашлем и заговорил:

     — Я благодарю вас за оказанную помощь, лорд, и рад, что наконец могу поговорить с вами лично. — Макиос приподнял бровь, споро орудуя вилкой и ножом, отправляя в рот кусочки поджаристой хрустящей рыбы. — Как я уже говорил, я хочу с вами обсудить, безумно важную вещь. Это касается…

     Вердже приподнял вверх руку с ножом и обаятельно улыбнулся Руруке:

     — Не стоит говорить о подобном за едой, молодой человек. Я предлагаю вам вкусить трапезу и насладиться ей в полной мере. А уже потом, когда мы оба будем сыты и благосклонны, тогда и обсудим всё то, что вы хотите мне поведать.

     — Но я же… — встрепенулся Рурука, сжимая подлокотники. — Это… это имеет большое значение! Вы не осознаёте!..

     — Я всё прекрасно понимаю, молодой человек. Но должен вас расстроить: от двадцати минут вашего сытого молчания ничего не изменится. Поэтому прошу вас, не обижайте моих поваров своим отказом от великолепной стряпни. Они расстарались на славу, когда узнали, что у меня будет деловой разговор за обедом. Но я не тот, кто поощряет рабочие беседы во время еды. Так что, повторюсь: приятного аппетита.

     Рурука едва заметно нахмурился, посмотрев на него, словно бы что-то заподозрил или какая-то не слишком приятная мысль посетила его голову, но он ничем более не выказал своё недовольство. И мальчишка, взяв в руки столовые приборы, принялся медленно и осторожно есть, стараясь не нагружать свой оголодавший желудок сверх меры. Лорд мельком наблюдал за тем, как мальчик весьма умело пользуется всеми приборами и даже не задумывается над тем, когда и какой следует использовать. Он не стал брать самую большую вилку для основного блюда, взял другую, которая полагалась для рыбы, с чуть скошенным основанием. Также он не стал брать нож для основного блюда или же тот, что был чуть меньше его, для закусок. В его руки попал нож с изогнутым неправильным верхом и выделенным острием. Любой другой ребёнок на его месте наверняка бы схватил первое попавшееся, но Макиос не без удивления наблюдал за его осознанными действиями и абсолютно спокойным взглядом, отсутствием всякой растерянности в голубых глазах. Ел он неторопливо, не клал локти на стол, лишь изредка прикладывал собственные запястья к краю столешницы, и это ещё больше удивило Вердже. Невольно в его голову постучалась мысль, что мальчишка вовсе не так прост, как хотел бы казаться. Возможно, кто-то ему успел вдолбить в голову правила этикета, но вряд ли Нокиос занимался чем-то подобным. Он и сам порой путал все эти вилки, ножи, ложечки и не всегда правильно использовал их. Решив понаблюдать за гостем ещё немного и несколько его отвлечь, лорд заговорил:

     — Как выше самочувствие? Должен сказать, я искренне переживал за вас всё это время и вынужден извиниться за то, что не смог предоставить вам помощь жреца. Сильвия отправила запрос в столицу на целителя, но нам пришёл резко отрицательный ответ, поскольку все сейчас заняты и не могут уехать даже ненадолго. Поэтому пришлось использовать подручные средства.

     Рурука выслушал его, не перебивая, едва заметно приподняв бровь, показывая, что внимательно слушает его и воспринимает своего собеседника. Дождавшись паузы, Орт взял салфетку, осторожно промокнул губы, поглядел на Макиоса и вежливо улыбнулся. Это не было широкой усмешкой довольного мальчугана, растянутой от уха до уха и открывающей зубы, это также не было недовольным изгибом. Это была правильная вежливая и несколько прохладная улыбка, закравшаяся в уголки губ ребёнка. Макиосу показалось, что он где-то уже видел нечто подобное, но память отказывалась ему повиноваться, и он ждал ответ.

     — Ничего страшного, лорд Макиос, это не стоит вашего беспокойства. Мне уже намного лучше, и, кажется, скоро я поправлюсь окончательно. Я безумно благодарен вам за то, что вы позаботились обо мне, и за то, что отрядили на это маловажное дело собственного сына. Это вызывает у меня стыд и уважение разом. Я вам благодарен.

     И вновь настала очередь Макиоса поднимать брови и не без изумления глядеть на ребёнка. Его хорошо поставленная речь смутила его окончательно, и мысленно он уже пытался прикинуть, сколько ему может быть на самом деле лет, и так ли он мал, как кажется. Кивнув, лорд улыбнулся и с облегчением вздохнул:

     — Что ж, это одна из самых приятных новостей за последние дни. Если вам понадобится ещё какая-то помощь, смело скажите мне об этом. Я всегда готов оказать её нуждающимся. Кстати, не так давно заходил рыбак, нашедший вас. Идзи, вроде бы? Справлялся о вашем самочувствии. Так что, если хотите, я мог бы вызвать его, чтобы вы пообщались.

     — Не стоит, — снова качнул головой мальчик, теперь уже не отвлекаясь от основного блюда, сменил приборы, отложив предыдущие в сторону параллельно друг другу так, что они легли горизонтально. Макиосу этот жест понравился, поскольку у аристократов и у тех, кто знаком с этикетом, это означало, что гость одобрил блюдо. И это ещё больше подогрело интерес мужчины. Осторожно придвинув к себе тарелку с рагу, мальчик взял приборы и так же неторопливо и осторожно принялся за него. — Возможно, в какой-то момент я сам доберусь до него. Когда смогу передвигаться без таких затруднений.

     В голос его закралась тоска, покрытая налётом боли. Между бровей легла морщинка. Но делиться своими ощущениями, своими мыслями и горестями с незнакомым человеком он не стал. Рурука всё ещё не мог понять, стоит ли доверять Макиосу, как с ним быть. Он видел, что мужчина смотрит на него с каким-то странным интересом, и это заставляло мальчишку нервничать, перебирать в голове все возможные варианты того, что сейчас будет происходить. Они поболтали о том, о сём: Рурука поинтересовался, что за корабль отсюда уходил, когда его привезли, и Макиос принялся рассказывать, травил байки про моряков, заглядывающих в их город, про ситуации, которые постоянно с ними происходили, про традиции, существующие у них, и мальчишка постепенно расслаблялся на своём месте, понимая, что морально готов вернуться к воспоминаниям о пожаре в Вэнатоаре. Обед подошёл к концу, и Вердже вызвал Сильвию. Дворецкий явилась буквально через несколько секунд после этого, бесшумной тенью зайдя в кабинет, убрав со стола использованную посуду. И даже если её удивили правильно сложенные столовые приборы на стороне мальчишки, она не подала вида, унесла посуду в приёмную, затем вернулась и разлила по чашкам чай. Вежливо поклонилась и так же беззвучно, как и вошла, удалилась из кабинета, оставив лорда и мальчика разговаривать. Макиос вытянул ноги под столом, разлёгся на своём кресле и, взяв чашку, немного отхлебнул из неё, не сводя взгляда с Руруки. Тот помедлил, будто бы прикидывая, готов ли он влить в себя ещё и травяную воду или же нет. Затем придя к какому-то решению, осторожно взял чашку тремя пальцами и отпил чая. Это было несколько проблематично, поскольку ручка была маленькой, постоянно норовила выскользнуть из рук, а сама чашка была большой и увесистой. Но даже если это и причинило ему какие-то неудобства, он об этом не сказал.

     — Должен сказать, что ваше общество показалось мне приятным, юноша, — задумчиво проговорил Макиос, наблюдая за правильными движениями ребёнка и за тем, как он с невозмутимым видом ставит чашку на стол, придерживая её под дно мизинцем, чтобы слишком громко не стукнула.

     В его глазах было какое-то странное выражение, словно бы нежность и вместе с тем грусть. Мыслями Рурука был далеко, за Бурным морем, в замке своего отца, где тот учил его правильному поведению за столом. Ему казалось, что он слышал его голос, подбадривающий и наполненный смешливыми нотами. А потому, когда лорд заговорил с ним, он не сразу уловил смысл сказанного. Потом поднял на него рассеянный взгляд и снова вежливо улыбнулся, кивнул.

     — Ну, коли уж трапеза наша подошла к концу, я готов выслушать вас и по возможности помочь.

     Лорд согнал с себя улыбку, выпрямился на кресле, поставил чашку. Взгляд его впился в глаза мальчика, но тот даже не подумал ёрзать или склонять голову.

     — Должен вас заранее предупредить, что вести эти ничуть не приятные, и мне совершенно не хочется о них говорить, но я отдаю себе отчёт в том, что произошедшее имеет большое значение для фракции чернокнижников. Поскольку вы градоправитель, которому доверяет их Повелитель, вы должны об этом знать. — Рурука говорил с расстановкой, думал о том, стоит ли ему произносить эти слова или лучше этого не делать. Сделав выбор, Орт выдохнул, выпрямился, откинулся на спинку кресла, стараясь игнорировать боль в разнывшейся ноге. — Не так давно на Вэнатоар, мой город, было совершено нападение элементалистов. Должно быть, вы уже слышали об этом, поскольку такое событие не могли пропустить мимо ушей и проигнорировать, тем более что, защищая этот город, погибло множество магов Господина чернокнижников. Это произошло неожиданно, и не было никаких намёков на то, что случится нечто подобное. Я совершенно случайно оказался вмешан в самое сердце битвы, и только благодаря моей семье мне удалось спастись. Но я видел, что стража города погибла почти мгновенно, а чернокнижники ещё какое-то время держали удар. Мы спрятались в подвале, и я не видел, всего, но когда маги стихий одержали победу, они отправились на поиски выживших. Я наслышан о том, что они не брезгуют брать людей в рабство, но я абсолютно уверен, что в этот день они не забрали себе никого, начисто выкосив всё население. Отца нашего семейства убили сразу, он не смог ничего им сделать. Мою мать забрали двое магов. Я уверен, даже сейчас, спустя такое время, смогу их узнать, если только увижу. Я был там со своим братом, и закрыл его от них, чтобы им не пришла в голову мысль свершить над ним то же самое, что они сотворили с моей матерью. Несколько магов обсуждали между собой, что им стоит делать дальше, и они нас вроде бы не замечали. Ушли, плотно закрыли за собой дверь, завалили её снаружи камнями. Я ничем не мог помочь собственному брату, но когда одна из балок треснула от жара, у меня получилось его оттолкнуть, и она свалилась на меня. Не знаю, сколько прошло времени, с тех пор, как я потерял сознание, а после пришёл в себя и смог выбраться из плена, но обнаружил, что дверь снесена, и камни валяются на другой стороне улицы. Мне не удалось найти тело своего брата, хотя я облазил весь город и присматривался к каждому обгоревшему трупу. Я кое-что знаю в географии, и единственный ближайший город, в котором был градоправитель, верный Господину чернокнижников, это Вердже. Мне повезло попасться вашим рыбакам, и они немедленно доставили меня. Вот я здесь. И прошу вас о том, чтобы вы передали мои слова Господину чернокнижников. Я хочу, чтобы он знал. Я… видел некоторых нападавших, и могу помочь в раскрытии этого инцидента. Не хочу, чтобы элементалисты остались безнаказанными. Но у меня есть ещё одна просьба.

     Макиос слушал его, стараясь не пропустить ни слова, ничем не выдав того, что он безумно разозлился. Ему казалось, что никто не должен был выжить в этом пожаре, и когда не так давно по рядам чернокнижников пролетела весть, что их Повелитель усыновил ребёнка, выжившего в этой резне, его достоинство просто вскипело. План нападения был идеален, просчитан до последнего, но всё-таки эти олухи что-то упустили, не смогли добить двух мелких пацанов. И если сначала он испытал нестерпимое желание воткнуть нож в горло мальчишке, то тут до него дошло. Он посмотрел на Руруку с куда большим интересом. Он назвал того ребёнка своим братом. И перед лордом сидит тот, кто способен открыть ему двери куда угодно. Этот мальчик — брат ныне приёмного сына Господина чернокнижников. Если Гилберт Найтгест действительно не так равнодушен, как оказалось, то на него можно будет оказать влияние с помощью этого мальчишки. Глаза Макиоса возбуждённо заблестели, и он, подавшись вперёд, как бы невзначай поинтересовался:

     — Как ваше имя, молодой человек?

     Рурука едва заметно сощурился. Внешне он того не показал, но его кинуло сперва в жар, потом в холод. Он как в лихорадке вспоминал, мог ли в беспамятстве назвать своё настоящее имя, мог ли раскрыть этому человеку своё происхождение. А потому сейчас сделал крайне осторожный шаг и спросил:

     — Для чего вам это нужно лорд?

     — Должен же я, в конце концов, сказать Господину чернокнижников о том, кто готов предоставить ему такие ценные сведения? — легко соврал Макиос, не сводя взгляда с ребёнка.

     Тот немного расслабился, губы его дрогнули в улыбке:

     — Что ж, раз для такого… моё имя Рурука Миррор. — Тут же Макиос едва не подпрыгнул на стуле, мысленно потирая руки друг о друга, просчитывая выгоду из такого внезапного и счастливого приобретения. — Но вы не дослушали меня, — добавил Рурука, сжав пальцы под столом в кулаки. — Я хочу просить вас о помощи.

     — Да? И в чём же дело? — спросил Макиос, едва не облизываясь.

     — Как я сказал, мой брат пропал после нападения. Я очень хочу найти его. Мне больше не к кому идти, обратиться и довериться, прошу вас, помогите мне в этом. Помогите мне найти брата. Это всё, что у меня осталось.

     Вердже призадумался. С одной стороны, с чего бы ему помогать мальчугану? А с другой ему и самому следовало как можно ближе подобраться к приёмному сыну Повелителя чернокнижников. И этот ребёнок вполне мог сыграть ему на руку. Держа в рукаве такой козырной туз, он мог бы многого добиться для своей фракции. Но это было слишком широким жестом с его стороны, и он знал, что ему следует как можно крепче привязать к себе Руруку и не дать сбежать от себя.

     — Пожалуй, — задумчиво проговорил он, вновь немного подавшись вперёд и внимательно посмотрев на мальчика. — Я готов оказать тебе помощь в этом деле, но ты же понимаешь, что ничто не даётся даром?

     Ребёнок зло нахмурился, поджал губы и дёргано бросил:

     — Я уже открыл вам всё, что знаю. У меня больше ничего нет.

     — Мой милый, дорогой Рурука, ты, безусловно, совершил отважный поступок, добравшись сюда из самого Вэнатоара, чтобы донести до меня и Повелителя чернокнижников свои знания. И ты поступил, как настоящий герой, это пойдёт на пользу фракции. Но всё-таки твой брат никак не относится к миру политики, с которым я связан. И потому просто так броситься на его поиски я не могу. Если, конечно, ты не примешь моё предложение и не согласишься действовать со мной заодно.

     Рурука заметно побледнел, нахмурился, а затем внезапно ухмыльнулся, и это выражение лица совершенно не понравилось Макиосу, вновь напомнило ему о чём-то неприятном, и сердце его пропустило несколько ударов. Опёршись на подлокотник, мальчишка небрежным, но резким жестом отбросил в сторону трость и гордо приподнял подбородок:

     — Ну что ж, лорд, как видите, более я никуда не могу от вас деться и нахожусь в полном вашем распоряжении. Чего вы от меня хотите?

     Вердже возликовал. Он медленным гипнотизирующим движением поднялся из кресла, направляясь к ребёнку, что замер напротив. В светлых его глазах прочитался ужас, но он быстро смирил себя и свёл губы в тонкую линию, распрямил плечи. Какая-то странная выдержка была у этого вроде бы деревенского мальчишки. Макиос упёрся рукой в подлокотник, развернул кресло к себе, склонился к лицу Руруки, внимательно изучая его взглядом, а затем заговорил, и Орту показалось, что воздух наполнился перезвоном незнакомой ему магии, что исходила из голоса Вердже.

     — Ну что же, Рурука Миррор, в таком случае ты отказываешься от своего права на свободу, от своего права голоса, и отныне я твой голос, я твой разум, и каждое моё решение — твоё решение.

     Мальчик почувствовал, как у него взмокли ладони. Сердце бешено заколотилось в груди, постепенно затихая и опускаясь в самые пятки. Недавно отступивший жар лихорадки вернулся к нему сторицей и охватил всё его сознание. Он долго смотрел в тёмные глаза лорда, и судорожно размышлял над тем, что ему остаётся делать. Откажись он сейчас, и, возможно, у него больше никогда не появится шанс найти Роккэна. В вечерней тишине поместья прозвучало роковое согласие.

❃ ❃ ❃ 

     Ночь окутала поместье, и почти все его обитатели отошли ко сну. Лорд расхаживал в своём кабинете, то и дело нервно взмахивая рукой, и перья с чернилами, порхающие над свитками, начинали двигаться, записывая его мысли, готовые после отправиться с гонцами во многие уголки Ифарэ. Ему следовало предупредить своих союзников о том, что пока что он заляжет на дно, но вскоре приступит к решительным действиям. Думы его метались от одной к другой, и он не мог толком сосредоточиться, чувствовал неприятное напряжение, от которого следовало как можно скорее избавиться. Задумавшись и немного помедитировав над свитками, мужчина убрал их в стол, наложил защитное заклятье и покинул свой рабочий кабинет. Сильвия терпеливо дожидалась в приёмной, заканчивая ежедневную уборку. Женщина замерла, чтобы получить распоряжения хозяина.

     — Могу заняться вашим кабинетом, милорд? — осведомилась она, и он сухо кивнул и, не произнеся ни слова, вышел в коридор.

     Шёл он медленно и неторопливо, прислушиваясь к звукам за стенами своего обиталища. Из города уже почти не доносились никакие голоса, лишь изредка раздавались крики чаек да недовольная ругань рыбаков, которые вскоре тоже должны были сойти на нет. Путь Макиоса лежал к опочивальне, расположенной не так далеко от его комнаты отдыха. После обеда и заключённого договора с Рурукой, он отдал распоряжение разместить его неподалёку от себя. И теперь собирался нанести визит. Он бесшумно вошёл в гостевые апартаменты, окутанные ночной мглой. Одежда мальчишки была аккуратно сложена на стуле, рядом на спинке висела его трость, которую лорд благодушно отдал в пользование Миррора, тем самым подчеркнув, что даже с такой помощью тот от него никуда не денется. Мужчина остановился возле его постели, поглядел на разметавшегося и раскрывшего мальчика. Некоторые повязки сползли с его тела, и он едва заметно хмурился во сне, изредка недовольно ворчал. Такой расслабленный, спокойный и совершенно неспособный к сопротивлению. Губы Макиоса растянулись в ухмылке, и мужчина принялся неторопливо снимать с себя рубашку, кинул её на спинку стула, после чего спихнул с себя сапоги, расстегнул брюки. Всё это было проделано быстро и беззвучно, так, что ребёнок на постели даже не шелохнулся и не вздрогнул.

     Поднявшись на кровать, лорд ненадолго замер, любуясь худым, немного угловатым телом Миррора. Ресницы его едва заметно подрагивали время от времени, безвольные губы были чуть приоткрыты и так и манили сотворить с ними нечто непотребное. Протянув руку, Вердже провёл по ним подушечкой большого пальца, едва касаясь и улавливая размеренное тёплое дыхание мальчика, которое следовало подчинить совершенно иному ритму. Ладонь чародея скользнул по повязкам, нетерпеливо отодвигая их в сторону, чтобы открыть взгляду больше бледной нежной кожи. Склонив голову, Макиос потянул носом запах сухого чистого тела, пахнущего травяным настоем из чабреца и лимонной травы, который Сильвия использовала, когда готовила ванну для господ. Интересно, помогал ли ему с этим Нокиос? От этой мысли член мужчины стал наливаться жаром возбуждения, стоило ему только представить, как мальчики вместе принимают ванну. Худые мускулистые бёдра и икры особенно привлекли алчный взгляд мага, пока он примерялся к юному телу. Сняв с пояса брюк небольшую склянку с тёмной жидкостью, мужчина откупорил её, и комната наполнилась слабым запахом пионов и чистой воды — так пах яд пресноводного василиска. Поглядев на крепко спящего ребёнка, Макиос ухмыльнулся шире, неторопливо подцепил пальцем его бельё, постепенно спуская его ниже, обнажая последний участок тела. Мальчик нахмурился, завозился, но не очнулся, только повернулся на правый бок, согнув нижнюю ногу, а больную оставив выпрямленной.

     Вылив немного жидкости себе на ладонь и отставив склянку на тумбу, лорд неторопливо, со вкусом огладил упругие ягодицы другой рукой, оттягивая самый волнующий момент. Спустив с себя бельё, он принялся с неспешностью оглаживать собственный член, смазывая его и наслаждаясь открывшимся ему видом. Мальчонка обещал стать неплохим развлечением для него на долгие, очень долгие годы. Конечно, для лорда не было открытием, что вытяжка из желёз василиска обладает наркотическим действием, вызывающим привыкание. Стоило как следует напоить этим Миррора, дабы он более не мог без этого, чтобы сам шёл к нему за новой порцией эликсира, отдав себя в его полную и безоговорочную власть. Небрежным жестом толкнув Руруку в плечо, чтобы улёгся на живот, лорд раздвинул его ягодицы, окинул впадинку меж ними оценивающим взглядом. Задышал мальчишка чаще, попытался завозиться, но лорд навалился на него сверху, плавным движением бёдер проталкивая член в анус мальчонки. Первые несколько секунд не было совершенно никакого сопротивления, и маг сделал пару сильных движений на пробу, вдавливая ребёнка в постель. Рурука захрипел, задёргался, и мышечное кольцо конвульсивно сжалось вокруг члена мужчины. Глаза Орта распахнулись, он дышал часто и быстро, охваченный острым приступом паники. Не понимая ничего, он дёрнулся было назад, чтобы подняться с кровати, но тут же со всхлипом уткнулся в подушку, куда его с силой опустила широкая мужская ладонь. Ниже поясницы начинался ад, разрастающийся с каждым толчком, с каждым движением члена внутри него.

     — Нет, нет, нет, — отчаянно забормотал Рурука, кровь которого теперь пульсировала с каждой секундой всё истеричнее. — Нет, хватит, пожалуйста!

     Макиос недовольно поморщился. Такие сопли и крики его совершенно не устраивали, равно как и трепыхания, когда он наслаждается процессом. Впившись в длинные кудри, лорд заставил мальчика запрокинуть назад голову, затем стал тянуть всё сильнее, выгибая напряжённую спину. Взяв с тумбы склянку, он схватил мальчишку за щёки, надавил между челюстями до того сильно, что из глаз ребёнка хлынули слёзы. Он начал махать руками, и Вердже с силой приложил его лбом о резное изголовье кровати. Сознание Рурука не потерял, но ненадолго ослеп, оглушённый мощным ударом, и повалился на постель. На короткое время движения мужчины прекратились, но член его оставался внутри, и мальчика тошнило от того, что он ощущает пульсацию мужского органа своей задницей. А пока он боролся со звоном в голове, лорд споро снял со стула его рубашку и незамедлительно зафиксировал за спиной руки, чтобы лишний раз не мешались. Но всё равно ребёнок дико зарычал, задёргался всем телом, как уж, когда лорд взял его за бёдра и возобновил движения.

     — Так, значит, да? — зло и с угрозой бросил Вердже, а затем повторил недавно проделанное: заставил парнишку почти встать на тазовые кости, раскрыл его рот и принялся вливать в него густое снотворное.

     Рурука хотел было выплюнуть жижу, но мужчина обеими руками закрыл ему рот, почти ломая спину и возобновляя сильные движения. Булькающий крик мальчика разбился о горячие мокрые ладони чародея, перерос в кашель и содрогания. Снотворное пошло у него носом, и лорд в наказание крепко стиснул узкую шею, тряхнул мальчика:

     — Да ты хоть знаешь, какова цена этого снадобья, сучий ты сын?

     — Одна разъёбанная задница, — хрипло сплюнул Рурука, чувствуя, как немеет язык и нёбо, затем ощущение переходит на горло и нос, лицо.

     Его повело, голова кружилась, и он окончательно потерял связь с происходящим. Макиос, ощутив, как расслабляется его тело, отпустил ребёнка на постель, слегка вздёрнув вверх его бёдра. Рурука слабо застонал от боли, когда его заставили согнуть не совсем восстановившуюся ногу, засипел, неразборчиво шевельнув губами. Мужчина коснулся их пальцами, испачканными в зелье, втолкнул их в рот ребёнка, чтобы получил полную порцию и немного сверх того. «Засыпай, маленький тигрёнок, сон у тебя отныне будет частым и крепким», — подумал Вердже и хрипло засмеялся, наблюдая, как у Руруки закатываются, а затем закрываются глаза. До того пытаясь откусить пальцы чародея, он разжал челюсти, и мужчина довольно хмыкнул. Так бы с самого начала! А то какие-то бессмысленные трепыхания. Будто не понимает, что ему, мелкому шкету, ничего не сделать против могущественного чародея.

     Теперь, когда он был в полной власти лорда, Макиос блаженно прикрыл глаза, задав сильный, быстрый темп. Никаких воплей о том, что больно, что не хочет, никаких неумелых попыток освободиться или подстроиться — всё это лорду было не нужно. Вынув член из задницы мальчишки, Вердже повернул его на спину. Тот жалобно заскулил, ресницы его снова задрожали, покрытые россыпью мелких капель, и мужчина не смог не восхититься. Поди ж ты, сопротивляется до сих пор! Раздвинув бёдра Миррора и слегка надавив на них, лорд с особым интересом наблюдал за тем, как член медленно погружается в слегка растянутое отверстие, затем покидает его и вновь заполняет собой. На каждое новое проникновение мальчик вздрагивал, всхлипывал и чуть мотал головой из стороны в сторону. Вдоволь наигравшись, Вердже втолкнулся до самого основания и склонился к влажному лицу Миррора. Из него вырастет красивый сильный юноша, а после и мужчина, и всё это будет принадлежать ему. Проведя языком по подбородку ребёнка и его расслабленным губам, лорд довольно зажмурился, ощущая горьковато-сладкий привкус снотворного на его коже. Да, пожалуй, достойная приправа к такому занимательному блюду, как Рурука Миррор. Не останавливая своих движений ни на миг, Макиос тщательно собирал губами и языком остатки эликсира, слегка прикусывая упругую тёплую кожу, а затем втолкнулся в маленький рот языком. Здесь вкус зелья был особенно силён, вызывал пьянящий приступ азарта и даже некоторого прилива сил. На долю мгновения Миррор крепче сжал челюсти, но Макиос стиснул в пальцах его член, и мальчишка окончательно отключился.

     Когда ни капли снотворного не осталось на лице и теле мальчика, лорд, наконец, почувствовал себя хоть сколько-то удовлетворённым. Узкая задница доставила ему достаточно удовольствия на этот день, и его самого начинало клонить в сон. Покинув его тело, мужчина развязал безвольные руки Миррора, затем уложил миниатюрные ладони на собственный колом стоящий член, заставив обхватить пальцами. Придерживая за кисти, чтобы не прерывать ласку, мужчина потянулся, вновь взял мальчика за волосы, оторвал от постели. Перехватив под шею, впился взглядом в лишённое эмоций личико. Почти как мертвец. Придерживая руки и тело мальчишки, Макиос сделал несколько последних быстрых судорожных движений, стиснул зубы, с рычанием изливаясь на лицо ребёнка. Уложив его обратно на постель, маг некоторое время сидел в стороне, любуясь плодами собственных деяний. На рассечённом лбу остались потёки крови, сползающие вниз по векам и скулам, там смешиваясь с семенем. В трещинках на обветренных губах остались синеватые разводы от зелья, на шее начали проступать синяки. На внутренней стороне бёдер остались кровавые разводы. Да, такой вид ему, определённо, нравился. Небрежно отеревшись рубашкой мальчугана, Макиос оделся и покинул его комнату, довольно мурлыкая себе под нос.

❃ ❃ ❃ 

     Родные скромные покои после длительных разъездов казались дворцом, постель — королевским ложем, а непродолжительный сон — сказочным отдыхом. Когда голова коснулась подушки, вампир сразу забылся, провалившись в дрёму. Он безмерно устал выслушивать наглую ложь, улыбаться, зная правду, что сквозила в чужих мыслях, а они отдавались в его власть. Мучительные видения, словно бы принадлежащие другой жизни, тяготили душу, казавшуюся куда более взрослой и уставшей, чем она была. Внутри он чувствовал себя сгорбленным жизнью стариком, хотя внешне был молодым, возмутительно молодым для своей должности юношей. Порой он открывал глаза после этих кошмаров, вглядывался во тьму замка, вслушивался в чужие мысли с подозрением и недоверием. Он знал ответы на все свои вопросы, которые ему даже не приходилось задавать, лишь сосредоточиться и выловить в водовороте образов и помыслов необходимое. И потому в потоке столь необходимой дрёмы его будто током ударили чужие эмоции, ворвавшиеся в его спокойствие штормовой волной. Псионик подорвался на постели, широко распахнув глаза. Обыкновенно это значило только одно — его любимый брат опять напился до чертей и хочет выговориться.

     — Гилберт, тьма тебя побери, иди проспись, — зло чертыхнулся Пассиса на ментальном уровне.

     — Да что ты… — в гневе воскликнул Господин чернокнижников, и в этот раз накал его ощущений был слишком ярким, слепя и оглушая. — Выслушай меня!

     — Я сказал: иди спать, немедленно, — уже даже с усталостью произнёс вампир, прикрывая глаза и сворачиваясь на постели уютным комочком.

     — У меня ребёнок, господи, выслушай же ты меня, идиот! — если на мысленном уровне и можно орать, то старший Найтгест именно это и делал. — Я не знаю, что мне делать!

     Пассиса только тяжело вздохнул и с ласковой интонацией сердобольного лекаря поинтересовался:

     — Ну и кто же это?

     — Р́оккэн Мир́р́ор́! — совсем уж сорвавшись, ответил Повелитель.

     Снова выдохнув с особым разочарованием, юноша накрыл голову одеялом, скрывшись и им, и блоком. Сон укутывал его нежным тёплым подолом, и псионик вновь расслаблялся. «Роккэн Миррор», — пронеслось в его голове. Такое знакомое имя. Где он его слышал? Спустя несколько минут Пассиса Найтгест вылетел из комнаты, тщетно пытаясь перебороть сон и неудобную одежду, надетую задом наперёд — даже рубашка, и та была напялена чёрти как. Заспанный, едва ли готовый к таким быстрым перемещениям неуклюжий вампир споткнулся на ступенях, чудом удержавшись от того, чтобы свалиться вниз. Ему повезло, что по дороге ему не попался ни один чернокнижник, иначе бы его непременно засмеяли, хотя обычно боялись даже хихикать над неловкостью своего территориального управляющего. Когда он уже вылетел на ступени замка, готовый бежать в конюшню, часовые опустили мост через ров, и медленно по нему загарцевал вороной жеребец, внеся на своей спине Повелителя чернокнижников. Под плащом он кого-то прятал, и на лице его читалась озадаченность, взволнованность: будто бы он совершил нечто, не совсем понимая, что же творит, а теперь до него начало медленно доходить. Глядя на него, Пассиса всё больше убеждался в том, что брат не пьян и на самом деле переживал о том, что натворил. Но стоило ему увидеть псионика, выбежавшего из замка в брюках и рубашке, надетых задом наперёд, в сапогах не на тех ногах, в плаще вверх тормашками наизнанку, как на лице его появилась улыбка, а сам он затрясся от усердно сдерживаемого смеха. Спешившись, Гилберт прижал к своей груди укутанного в плащ ребёнка, а коня отправил ментальным сигналом в сторону конюшни.

     — Ты совсем с глузду двинулся?! — яростно зашептал Пассиса, уставившись на мужчину во все глаза. — Где ты… как ты… да откуда вообще у тебя такая мысль взялась?!

     — Ты мне об этом скажи, — улыбнулся Гилберт, и младший Найтгест оторопело рассмотрел в полутьме его нежную улыбку, когда взгляд Господина опустился на мальчика на его руках. — Я… не смог остаться безучастным, когда увидел его. Ты же знаешь, я многим обязан ему и…

     — А где же второй? Где Рурука? — с беспокойством завертел головой Пассиса, словно Миррор мог выпрыгнуть откуда-то и явиться пред его взгляд.

     — Не выжил, — тихо, но резко произнёс Гилберт и прикрыл глаза, слегка понурил голову. — Только Роккэн.

     Псионик в сердцах ругнулся, сжав руки в кулаки. Людская жестокость не знала границ, равно как и их способность обращать жизнь в смерть с оскорбительной лёгкостью. Оба вампира сохраняли тяжёлое молчание, пока поднимались в заброшенные покои Господина чернокнижников. Он не ночевал там с тех пор, как занял свою должность: воспоминания преследовали его в каждой тени, сжигали его клеймёную душу, не давали вздохнуть без боли в груди. В этой комнате он был столь жесток и слеп в своей яростной страсти, здесь он в последний раз видел своего возлюбленного, здесь он простился с ним, здесь он был обречён коротать свою жизнь до тех пор, пока Охотник не явится в мир — и ещё немного. Найтгест готов был считать секунды и минуты, лишь бы тем самым сократить свою муку, понять, что подождать осталось совсем немного. И теперь, войдя в пыльное помещение, в котором не осталось ничего из того, что он так любил, замер в нерешительности. Пассиса с сочувствием поглядел на брата, деликатно и учтиво скрыв собственные силы, дабы не ощущать его боль. Он знал его проблему, его муку, и ночами, когда Гилберт бредил своим Акио, не знал, куда прятаться от боли, что и его пронзала каждый раз.

     Помедлив, Господин чернокнижников вызвал прислугу, которые вскоре оперативно наводили порядок в его апартаментах, тихо шурша по углам. Повелитель сохранял молчание и неподвижность на протяжении нескольких мгновений, затем шагнул дальше, игнорируя прислугу, что подготавливала апартаменты к пребыванию в них. Сам он осторожно уложил ребёнка в кресло, неловко поправил сбившуюся одежду, оглянулся на брата, и тот ободряюще улыбнулся. Гилберт замер поодаль, массируя виски. Наблюдая за этим, Пассиса испытывал немалое волнение. «Что же я натворил? И что теперь делать?» — сквозило в его мыслях, не скрытых блоками, откровенных и болезненных. Приблизившись к брату, младший Найтгест коснулся его плеча, стиснул его пальцами:

     — Ты сделал правильный выбор. Возможно, тебе будет тяжело, но ты не один. Мы справимся.

     Он хотел было сказать, что у них была заботливая семья, но осёкся: его самого окружал вниманием Гилберт, а сам Повелитель чернокнижников был воспитан вовсе не родителями, а Артемисом старшим, который в свою очередь не был нянькой. Да, с Пассисой Гилберт был весьма мягок и внимателен, предугадывал все его мысли и желания, но что делать с человеческим ребёнком, вампир не имел ни малейшего понятия.

     — Согласен, — кивнул Гилберт, поддержав ложь младшего, пусть на душе и было тяжко, присел на подлокотник кресла рядом с Роккэном. — У меня есть для тебя задание. Нужно съездить в детский дом. Заведующий использует детей, как шлюх. Нельзя позволить ему и дальше заниматься этим. За одно только это его уже можно казнить, но я хочу, чтобы ты узнал, не было ли у него сообщников. Не желаю, чтобы подобное было на подвластных мне землях. Я знаю, ты не любишь этим заниматься, но ты сможешь вывести его на чистую воду. Дети не заслуживают этого ада.

     Лицо псионика скривилось, зрачки сузились, а тонкие ноздри гневно затрепетали, и он поджал губы, всем своим видом говоря, что думает об этом. Слишком хорошо ему было известно, как подобное ломает жизни. И если его самого защищал брат, то у этих детей не было такой могучей опоры и поддержки. Однако каменное выражение немедленно вернулось к нему.

     — Я отправлюсь завтра же. Разузнаю про него и сделаю всё, чтобы он отплатил за содеянное, — тихо, но очень сурово произнёс Пассиса, кивнув и выходя из комнаты. — Ты можешь быть спокоен, брат, он получит по заслугам.

     Он удалился из апартаментов брата куда быстрее, чем позволяла неудобная одежда. На спальню будто опустился тяжёлый купол тишины и неизвестности. Оказаться здесь так быстро Гилберт не хотел. Стоило закрыть глаза, как он слышал шелест хищных теней, неподвластных ему, чуждых, протягивающих к нему когтистые руки. Господин чернокнижников кивнул уже самому себе, без особого интереса наблюдая за копошащимися в спальне слугами. Они беззвучно и споро наводили порядок, обустраивая комнату Повелителя. Вскоре от пыли не осталось и следа, на кровать постелили свежее бельё, убрали паутину с углов и окна, несколько из них возились в ванной. Когда всё сверкало чистотой, а прислуга выветрилась прочь, Гилберт уложил Роккэна на постель, снова поправил на нём одежду, неуверенно накрыл одеялом. Что такое забота, он знал лишь приблизительно: его самого воспитывал Господин жрецов, и здесь никакого разговора о родительской опеке не было, а Пассиса с Деменсио всегда были достаточно самостоятельными, чтобы узнать, каково это, быть отцом. Да и человеческий ребёнок весьма отличался от вампира, и что делать с ним, Гилберт не знал. Решив, что тот и сам сможет справиться в случае чего, чернокнижник небрежно укрыл одеялом мальчика, встал и вышел в коридор, прикрыв за собой дверь, затем поднялся в кабинет. Как и полагается, только когда напряжение оставило его, он почувствовал всю гамму неприятных ощущений: страх, гнев, волнение, недоумение. И единственное спасение было в этом помещении, лишённом звуков и ярких красок. Бесприютное, безмолвное, оно было его пристанищем и обителью. Глядя на пустые стены и окна, он понимал: нечего рассчитывать на лучшее и ждать избавления в месте, где нет надежды и светлого будущего. Здесь его загнанный в угол зверь принимал свою участь, смирял гнев и отчаяние, считая часы и минуты по секундам. Такова была его плата за шанс когда-нибудь снова увидеть фаворита, знать, что он жив. Здесь была его вотчина, его владения, место, подчиняющееся только его желаниям. Роскошное кресло против ожидания не прельщало его, равно как и сверхурочная работа, хотя обыкновенно мужчина заседал за свитками с первых лучей солнца до глубокой тьмы. Рядом с ним стояло второе: поменьше и изящное, даже уютное с подушкой, накрытое пледом. Место, которое никто не смел занять, предназначенное для того, кто совсем недавно явился на свет, но не переступил порог родного мира. Пустой взгляд прошёлся по его спинке, подлокотникам, рисуя родной силуэт, травя разум несбыточной мечтой. Долгие грядущие годы обещали лишить его остатков благоразумия, истерзать душу, средоточие его силы. Мужчина устало опустился на диван, где коротал нерабочее время, готовясь погрузиться в безрадостные сновидения. Найтгест медленно откинулся назад, закинул ноги на подлокотник и вытянулся всем телом, закрыв глаза и укутавшись плащом. Так было проще. Сделал три шага, и уже Господин, сделал ещё три — и вот ты просто безмерно уставший вампир, непричастный к миру политики. Он бы с куда большим удовольствием раскрыл крылья, повис вниз головой в коконе, коротая время в видениях из прошлого. Хуже бесконечного бодрствования были кошмары, удушающие своим безмолвным обещанием превратить жизнь в ад. Господин чернокнижников тяжело выдохнул и остановил сердце. Провалившись в сон, мужчина с обречённой готовностью раскрыл душу своим кошмарам.

      — Всего сорок лет, — раздался потусторонний недобрый смех. — Я жду. Мы все ждём.

     Каждую ночь этот голос вёл отсчёт вместе с ним, не давая расслабиться и забыться, предать забвению муку, будто тикающие без остановки часы. Грохот этих щелчков скручивал его душу, врезался в сознание, иссушал. И чем дальше, тем больше он злился, терял разум, тем сильней хотелось сорваться, выглушив все запасы вина. Каждый раз, открывая глаза после этих кошмаров, он ощущал, как магия его затухает, перестаёт подчиняться воле. И это бесило, выводило из себя. Упаси тьма кто-то узнает, как ослаб Повелитель чернокнижников.

     И потекла череда дел, отнимая время и не давая лишний раз задуматься. В какой-то мере Гилберт любил подобную загруженность: тогда не приходилось безысходно пялиться в стол и ждать хоть чего для собственного развлечения. Порой он готов был предпочесть кипу свитков, хотя ненавидел их более всего, свободным часам. В этот же раз, не став копаться в старых письмах, мужчина покинул кабинет и отправился в обход. Прежде у него с собой была целая книга, исписанная списком мест, на которые следует обратить внимание, и первые годы своего правления он почти не расставался с ней. Но куда теперь ему эта вещица? Конечно, порой было полезно освежить память, но сейчас в том не было необходимости. Вампир с нежной улыбкой вспоминал, как в первый раз отправился на смотр своих владений и знатно растерялся, а потом ещё и нагоняй получил от наставника за упущенные бреши. И потом ходил по строго назначенному списку, наворачивая по замку и окрестностям бессмысленные восьмёрки. Уже после он смог систематизировать точки осмотра и сильно сократить время, что требовалось для этого занятия. У него были ответственные люди, отвечающие за определённые виды деятельности, и обыкновенно Найтгест спрашивал всё с них. Но вампир понимал, что, не пройдя пару раз в неделю по замку, даст своим людям расслабиться и потерять бдительность. Потому эти оздоровительные прогулки выпадали на разные дни, это поддерживало подчинённых в тонусе. Но что было лучшим в этих делах— как они все начинают бегать и паниковать, стоит ему показаться на подотчётной зоне со словами: «Погляжу, как у вас дела идут». О, это зрелище было неподражаемым! Но самым излюбленным местом для посещений было не казначейство и не тренировочные залы, а академия. Вовсе не оттого, что там было скопище ошибок и разгул для деспотизма. Найтгесту нравилось заходить на лекции, ловить на себе изумлённые и восхищённые взгляды студентов, особенно самых младших из них. Это было определённым стимулом для продолжения обучения, сближало с будущими чернокнижниками и оставляло у детей неизгладимые впечатления. Сложней было со старшими курсами: там юные охламоны из кожи вон лезли, чтобы показать себя, продемонстрировать способности и знания. Некоторые были столь самоуверенны, что бросали вызов Гилберту, считая, будто бы способны одолеть своего Господина. Это было забавно, особенно когда бросались всем курсом, полагая, что толпа сможет справиться с подобным. У профессора Кито от этого всякий раз случались едва не припадки. С одной стороны старый преподаватель искренне верил, что его студенты способны одолеть владыку, а с другой: «Куда вы лезете, придурки мелкие?!» Словом, обращать практические занятия Кэрбра в балаган Гилберт обожал.

     Но в этот раз дойти до академии у него не получилось. Всякий раз, внимательно осматривая цитадель, Найтгест находил что-то, шедшее в разрез с необходимым уровнем защиты. Вот и теперь, предчувствуя неприятность, мужчина спустился в пещеры дрессировщиков. На первый взгляд всё шло более чем хорошо: люди на своих местах и заняты делом, не мучают тварей, те отвечают взаимным уважением. Но Гилберт не был бы собой, если бы не дал себе установку засунуть свой нос в самую дальнюю щель. Сопровождавший его Лоренцо радостно травил байки, порядком заскучав на рабочем месте, да и давно не было у него шанса пересечься со студенческим другом. Вампир на это лишь едва слышно хмыкал и вставлял немногословные реплики, чаще обычные междометия. Рядом трусили две мантикоры, вившиеся у ног любимца с нежностью ручных кошек.

     — Чувствуешь? Сквозняк, — задумчиво вынес вердикт Господин, остановившись на разветвлении переходов.

     — Да быть того не может. Вентиляцию запускают в первый и четвёртый день недели, — удивлённо поднял брови Минор, завертев головой. — А других выходов помимо главного здесь нет.

     — Вот и я о чём. Пойдём.

     Оба ускорили шаг, теперь сохраняя молчание, и даже мантикоры перестали издавать басовитое мурлыканье, увидев, как дрессировщик уложил ладонь на рукоять плети. Для них это было дурным знаком. Помимо чистого горного воздуха теперь стал ощущаться тухлый, трупный запах. Вскоре чернокнижники увидели, что из-за очередного поворота падает чистый дневной свет. Слуха вампира коснулось смачное жадное чавканье, наполненное похрустыванием и скрипом зубов по чему-то твёрдому. Дав знак Минору остановиться, Гилберт отправил свою тень вперёд, на разведку. Сгусток марка бесшумно скользнул по стене, замер, опустился на пол, слился с камнями. Глаза Повелителя наполнились тьмой, а лицо застыло.

     — Горные тролли, — коснулся мыслей Лоренцо голос вампира. — Маленькая стая, но особи гигантские. Как-то изловчились убить детёныша дракона. Но мне хочется знать иное: как вы допустили, что они откопали себе ход сюда? И неужели не услышали, как они это делают?

     Лоренцо покосился на него с недовольством, пожал плечами, показывая, что он всего лишь дрессировщик, а охраной территорий занимаются другие люди. Найтгест оскалился в гневе, тряхнул головой и вернул тень на положенное ей место.

     — Зови ещё своих. Будем выгонять их отсюда. Не хватало ещё лишиться чудищ из-за вонючих великанов, — отдал приказ Гилберт, присаживаясь на камни у стены и облокачиваясь на неё спиной.

     — А ты здесь для красоты, что ли? Или Господин чернокнижников не может справиться со стаей троллей? — поддел его Лоренцо, хотя уже отправил ментальный импульс другим дрессировщикам.

     — Для чего мне хоть пальцем шевелить, когда есть подчинённые? Моя цель — озадачить вас. А уж как вы будете искать выход не моя головная боль, — резко провёл границу между дружеской шуткой и излишним нахальством по отношению к Господину вампир. — Если вся ваша команда не сможет их одолеть, тогда я вмешаюсь, но сейчас буду наблюдать.

     Лоренцо с пониманием вздохнул, решив не проверять, насколько у друга дурное расположение духа, и без того было видно, что не слишком хорошее. Теперь за поворотом было слышно ворчание, набирающее обороты, и дрессировщик внимательно слушал. В конце концов, твари были его специализацией. Теперь стая делила между собой последние остатки мяса и костей, и вот-вот могла разгореться свара. Тролли были весьма тупыми созданиями, но самые старшие и крупные из них становились немного умней, учились заманивать в свои ловушки животных и иногда даже людей. Как они проделали ход в пещеры дрессировщиков, оставалось тайной.

     Вскоре явилось ещё пятеро чернокнижников, и Лоренцо на ментальном уровне объяснил им, что к чему. Те покрутили головами, молча спрашивая друг у друга, кто прав, а кто виноват. Взгляды их привлекал безмолвно сидящий на полу Господин чернокнижников. Для полноты образа в его руках не хватало утренней газеты, поверх которой он бы смотрел на нерадивых подчинённых, а также фарфоровой чашки с крепким чёрным чаем, чтобы с самым скептичным видом отпивать его маленькими глотками, будто отмеряя тем самым время на задание. Подоспели, негромко цокая копытами, минотавры. Их было с дюжину, и наверняка глава дрессировщиков подобрал тех химер, что ещё не показали себя в тренировках. Мантикоры смотрели на рогатых солдат с ревностным чувством собственного достоинства, дыбя шерсть на мощных загривках. Лоренцо снял с пояса плеть, и она мягко развернулась, повисла в воздухе, как змея, поднявшаяся на хвосте. Тени обняли её, загустевая острыми шипами. В ответвлении с новым выходом всё утихло, но твари насторожились, приняли боевые стойки. Минотавры крепче схватили длинные широкие мечи, сделали несколько шагов вперёд. Дрессировщики дали отмашку на атаку, и устремились за химерами, действуя под их прикрытием. Там, куда не попадал свет, тролли выдолбили в каменной тверди нишу для своего пиршества. Пол и стены были замызганы кровью дракона, от которого остались лишь кости, покрытые ошмётками мяса, а вокруг ютилось пятеро крупных тварей в полтора человеческих роста. Короткие массивные ноги с широкими плоскими ступнями и длинными пальцами поддерживали тела, покрытые грубой серой кожей, настолько твёрдой, что её подчас было проблематично пробить даже с помощью меча. Зато верхние конечности у них были длинными, цепкими и, несмотря на весь неуклюжий внешний вид, ловкими и крайне смертоносными. Головы у них по сравнению с остальной массой были маленькими, без ушных раковин и с плоскими носами, зато пасть у каждого могла вместить приличных размеров пса. И даже если не всего, то половину уж точно. Крохотные злобные глазки фосфоресцировали в темноте, приспособленные к подземной жизни. Самый большой из троллей схватил ребро дракона, наставив острым концом на приближающихся минотавров. Чернокнижники же действовали, исходя из обороны и защиты, окутывая химер пологом из подвижных теней, не давая навредить тварям. Минор, в противовес коллегам, вырвался вперёд, орудуя плетью с завидным профессионализмом. Пусть сама по себе она и была безвредна против бронированной кожи троллей, но стоило усилить её магией, как она начинала представлять для них настоящую угрозу не хуже мантикор.

     Потасовка по мнению Гилберта затянулась, он со скучающим видом рассматривал свои ногти и подумывал о том, чтобы заказать у ювелиров новые кольца. Когда чернокнижники вывалились в основной коридор, Найтгест посмотрел на них весьма тоскливо:

     — Слишком долго.

     — Крепкие, твари, — пожал плечами Лоренцо. — Что с дырой делать?

     — Заткнуть всеми возможными способами. Чтобы к закату солнца её не было. Не желаю, чтобы в моей цитадели была такая слабость, — вампир поднялся, встряхнулся и одёрнул одежду. — Можете начинать.

     Дрессировщики переглянулись, сглотнули так, что эхо этого звука пронеслось по пещерам, и Найтгест довольно улыбнулся, после отправившись дальше. Лазарет, кухни, кузница при замке, конюшни, крепостная стена, казначейство — день клонился к закату, и мыслей в голове Господина стало на порядок меньше. Теперь он мог быть уверен, что на ближайшее время его замку ничего не грозит кроме стёртых беготнёй ног. А когда он уже двигался к своему кабинету, что-то насторожило вампира в коридоре подле его апартаментов. Ему почудился тихий, слабый, но не прекращающийся ни на мгновение кашель. И, что странно, исходил он из его собственных покоев. Сперва мужчина подумал, что к нему кто-то забрался в попытке что-нибудь вынести, но тут же припомнил, что оставил там Роккэна. Встрепенувшись, Найтгест поспешил в спальню и к собственному удивлению обнаружил, что ребёнок действительно безостановочно кашляет, даже не просыпаясь. Он свернулся маленьким калачиком, завернувшись в одеяло, покрывало и простынь, а подушку прижав к груди. Мелкий дрожал так, что постель ходила ходуном, и это абсолютно точно не было нормально. Господин чернокнижников присел рядом с ним, положил холодную ладонь на лоб ребёнка, едва не вздрогнув от жара, что он источал. Что такое болезнь, Гилберт по себе не знал, потому как подобные слабости были вампиру не к лицу. Но о существовании этих проблем был наслышан, правда это не спасало ситуацию.

     — Учитель, кажется, мне нужна ваша помощь, — первым же делом мысленно обратился к Повелителю жрецов мужчина, как никогда раздражённый собственным бессилием. — Немедленно.

     — В чём дело? — с недовольством отозвался тот спустя несколько минут, явно занятый чем-то иным. — У меня нет времени на твои глупости.

     — Это, отнюдь, не глупости, а важное дело. У меня… заболел сын.

     Некоторое время ответа не было, и вампир про себя чертыхнулся, а через секунду вздрогнул, когда голос Акио раздался за спиной:

     — Что ты сказал? Я не ослышался?

     Серый принц был помятым, с бледными следами засосов на шее, не скрытой расстёгнутым воротником рубашки. Даже без мехового плаща, своей гордости!

     — Ты не ослышался. У меня нынче есть сын, — с обречённостью кивнул чернокнижник, указав на Роккэна. — Я усыновил его.

     — Одного? Разумно, — хмыкнул жрец, но по лицу вампира понял, что всё не так просто. — В чём дело?

     — Он был всего один, — тихо заметил чернокнижник, поджав губы.

     — Быть такого не может. Я уверен, что второй должен быть жив.

     — У судьбы на этот счёт свои взгляды.

     Жрец качнул головой и нахмурился своим мыслям, но почти тут же лицо его озарила улыбка, которую даже сильно примерно счастливой назвать язык не поворачивался. Но она была едкой и довольной, будто что-то пошло куда как лучше, чем жрец планировал изначально. Мужчина присел на постель с другой стороны, повернул ребёнка на спину, безжалостно сорвав с него одеяло. Роккэн захныкал, завертелся, вцепился в одеяло так, что двое магов едва их разделили, приложив огромные усилия. «Проще было бы пальцы сломать», — сплюнул Найтгест, когда одеяло затрещало по швам, разорванное их усилиями. Альбинос посмеивался и откровенно веселился, наблюдая за этим.

     — И почему тебе надо было позвать меня? Неужели же все лекари в лазарете перевелись разом? — полюбопытствовал он, натягивая на руки перчатки и снимая с мальчика потрёпанную грязную рубашонку. — Когда ему стало хуже?

     — А мне почём знать? Я был занят, — огрызнулся смущённый и злой Гилберт. — Где-то между закатом и последним часом. Что с ним?

     — Самая элементарная простуда плюс стресс. Да к тому же множество мелких ожогов и царапин. Его организм не может изыскать ресурсы на борьбу со всем этим. Такое случается, когда в жизни происходит излом, вот он и свалился. Ничего, пара снадобий, покой, уход, и он будет, как новенький. Видимо, мне придётся задержаться у вас. Что же, рано или поздно мне бы пришлось заняться твоим отцом. Ты не справлялся о его состоянии? — посмотрев на кислое выражение лица чернокнижника, Артемис печально вздохнул и провёл по лицу рукой. — Всё с тобой понятно. Встряхнись, Гилберт, тебе следует быть куда внимательней с твоей должностью. Умение управлять потоками информации и держать их в голове делает Повелителя Повелителем. А ты расслабился.

     — Ничего подобного. Может, у вас в Белом замке и тихо, но здесь та ещё свистопляска. Сюда иди, сюда гляди, здесь успей, тут пиши, там дай задание и помощь. Как ты скажешь с этим быть? Я не псионик, у меня нет такого могучего способа всё помнить.

     — Мы с тобой уже об этом говорили пару десятков лет назад, Гилберт. Записывай, держи первоочерёдные задачи в голове, пока не разберёшься с ними. Что ты как маленький, ей богу? Как будто первый год Господин. И будто впервые через это проходишь.

     — Ты сам знаешь, что меня мучит. Я не могу унять свои силы. Они исчезают. Это-то ты понимаешь? Их будто выкачивают из меня день за днём, и я беспомощен, как младенец, — вампир понурился, плечи его поникли, а взгляд стал тусклым и пустым.

     — А всё потому, что ты рано схватился за Артемиса, дурья твоя башка. Подумать только, связал с ним свою душу, пустил время вспять, а теперь ещё и причитает, что ослаб. — Это была излюбленная тема жреца для распекания нерадивого ученика. Он не упускал возможность напомнить Найтгесту о том, как он ужасно оплошал. Конечно, его беспокоило не столько состояние ученика, сколько то, что его мнения в этом инциденте никто не спросил. Ещё бы, всё пошло наперекор тому, как он планировал! — Страдай теперь, горе.

     — Ты не… — Гилберт сжал зубы, нахмурился. Ему хватало того, что он и без того не мог существовать, как прежде. — Я не о том. Это иное.

     — О, нет, дорогуша, это как раз оно. Полагаешь, что я не знаю, как это работает? Вы, Найтгесты, чрезмерно самовлюблённые и эгоистичные, полагаете, будто бы вам должно принадлежать всё на этом свете. И если уж кто-то приглянулся, то можно присвоить его, как вещь. Но, благо, Сердце мира достаточно разумно, чтобы обезопасить своих детей от таких посягательств. Будь ты не так тороплив, имей в запасе хоть немного терпения и благоразумия, всё бы сложилось совершенно иначе. Так нет же, тебе захотелось немедленно…

     — Послушай сюда, великий умник, — резко оборвал его тираду, способную длиться целую вечность, Господин чернокнижников. — Я великолепно знаю всё это, ты ничем уже не сможешь меня удивить в своих словах. Но я имею ввиду совсем не то. Да, я наслышан о способностях Акио, о том, что сделал ужасную ошибку, однако же будь так мил, дослушай меня до конца. Кто-то обозначил своей целью извести меня со света. Я не знаю, кто это или что, но не сомневаюсь, это создание далеко от вашего семейства. К тому же, я ни на секунду не сомневаюсь в том, что я сделал ещё что-то, о чём не могу вспомнить. Меня сживают, истощают, доводят до полного изнеможения каждую ночь. И всё это я запоминаю лишь отчасти. Я… должен сделать нечто.

     Теперь уже Повелитель жрецов замолчал, приглядываясь к Гилберту. В последний раз они виделись полгода назад, и молодой мужчина осунулся, стал ещё бледнее, чем был обыкновенно. Следовало проверить его душу, наверняка пострадавшую во время манипуляций с полотном времени, неподвластным ему. Мальчик на кровати, наконец, перестал метаться и стонать, затих, начал дышать куда спокойней.

     Когда Роккэн открыл глаза, он увидел двух мужчин. Одного он не знал, но он показался ему смутно знакомым, а вот второй приятно успокоил его нарастающую панику.

     — Папочка, мне холодно, — пожаловался он с детской непосредственностью, даже не представляя, как его слова встрепенули вампира. Он выпрямился, будто разом гора с плеч свалилась, обернулся на мальчика, который смотрел на него с доверием и даже нежностью. Протянул руку и взял его за рукав плаща. — И есть хочу. И пить. Пап, а это кто?

     «Вот так да», — немало удивился Акио, едва заметив, как Роккэн шустрым хорьком нырнул к мужчине и прижался к его плечу щекой, обвив руками его тело. Конечно, не весьма успешно, потому как длины его детских ручонок едва хватило на то, чтобы обнять Гилберта, и даже кончики его пальцев не встретились друг с другом. Мальчик зажмурился, словно бы ничего лучше в своей жизни не испытывал, и именно близость чернокнижника покрыла разом все пережитые беды. Найтгест на это смотрел изумлённо и потерянно, не зная, как и реагировать на эту нежность. Он посмотрел на учителя едва не с мольбой, прося подсказку.

     — Вызови слуг. Пусть принесут ему горячий наваристый бульон с куриной отварной грудкой и мятый с молоком картофель, — быстро сориентировался жрец, наблюдая за тем, как вампир безуспешно пытается выбраться из хватки сына. Даже то, что тот был мелким и едва живым, не мешало ему вцепиться в мужчину со всей крепостью. — Закажи ему одежду у портных, а я пришлю хорошего жреца, чтобы присматривал за ним. Ему необходимо курсом пропить снадобье из эвкалипта, зверобоя и горицвета для профилактики. Больше ягод с чаем. Вересковый мёд не помешает. Об алхимической составляющей я позабочусь. Но на твоём месте я бы проверил его голову и душу. Такие травмы не проходят бесследно. Но мне следует заняться Кедзином. Что-то мне подсказывает, что самое время.

     Гилберт рассеянно кивнул, затем спохватился и обратился к учителю, остановив его тем самым подле дверей:

     — Будь так милостив, скажи об этих цветах моим алхимикам. Не то у меня из головы вылетит.

     Серый принц иронично хмыкнул, показав, что понял его хитрость и манёвр, лишённый изящества. Но всё же согласно кивнул, решив не мучить воспитанника ещё и этим, ведь ему и без того хватит забот на ближайшее время. Алхимики Господина чернокнижников не подчинялись ему формально, однако, получив приказ от старшего жреца, немедленно принялись за исполнение, не став задавать лишних вопросов. Гилберт же остался наедине с приёмышем, который прижался к его груди лицом, впиваясь пальцами в одежду и кожу, не давая шелохнуться лишний раз.

     — Папочка, а где Рурука? — поднял на вампира честный взгляд мальчик, и взор его так и заметался по лицу Найтгеста, выискивая ответ. — Он ведь скоро придёт?

     Внутренности Гилберта свернулись ледяным комом, а во рту пересохло. Он смотрел на малыша и понимал, что не сможет сказать ему правду. У него не достанет сил сделать это и расстроить ребёнка до глубины души. Как объяснить ему, что старший брат не придёт уже? Как самому взять в руки нож и вырезать из его сердца память о нём, вырвать с корнем ту надежду, что поддерживала его? Сможет ли он заменить собой всю семью и, главное, своевольного летописца, скрыть от невзгод и мук?

     — О ком ты, малыш? — как можно более осторожно и невозмутимо спросил Господин, чувствуя, что ступает по топкой трясине, готов вот-вот провалиться в неё по шею. Неверный шаг, и он утянет за собой ребёнка.

     Мальчик с мукой нахмурился, губы его скривились, как от горького лекарства, и он задрожал всем телом, будто заставлял себя пройти через плотный барьер. Открыл рот, вдохнул со страшным тяжким хрипом, словно кто держал его за горло, перекрывая ход воздуху.

     — Я… не знаю, — простонал он, сжавшись и теснее прильнув к чернокнижнику. Взгляд его помутился, а пальцы сильней стиснули Найтгеста. — Но он… он…

     — Тш-ш, мой маленький, успокойся. Ты увидел плохой сон. Нужно отдохнуть.

     С каждым сказанным словом вампир чувствовал, как ему самому становится легче, как душа перестаёт дрожать и испуганно сжиматься, прося подмоги и поддержки. Мальчик снова напрягся всем телом, будто заставлял себя тем самым вспомнить то, что покрылось полотном забвения. Обмяк в руках чернокнижника, но даже так не выпустил его из объятий, сжимая пальцы до боли. «Что бы ни случилось, я сделаю его жизнь лучше. Отгоню невзгоды. Он не вспомнит о случившемся», — пообещал самому себе мужчина, позволив слуге войти в помещение и внести тяжёлый серебряный поднос с едой и чаем. Тот посмотрел на Повелителя с ребёнком полными любопытства глазами, без спешки поставил поднос на постель в стороне, удалился, но Гилберт даже не взглянул на него.

     С того момента поползли слухи. И если Господин чернокнижников не распространялся об усыновлении Роккэна, то прислуга, наводившая порядок в его апартаментах, приносившая еду мальчику по расписанию, сделала всё за него. Чего только не было в этих сплетнях! И что вампир приволок в замок своего бастарда, и что зашуганный ребёнок — подстилка Повелителя, и что вампир держит его исключительно ради крови. Словом, замок порой напоминал жужжащий улей со своими разговорами и передачей всё более безумных идей о происхождении и предназначении этой мелочи. Быть может Гилберт и вырвал бы злые языки, если бы только разговоры не затихали при его приближении. Его же мысли были заняты иным: элементалисты напали вновь, помимо прочего семейство Орт осталось без верховного лорда, что создавало значительные брешь в защите от гоблинов и неудобства. Но быстро явилась Зепфинохор, сестра покойного Гиозо, преподнеся завещание, в котором лорд назначал её своей преемницей. В подлинности этих строк Найтгест сомневался, однако был наслышан о способностях девушки и знал, что она искушена в дипломатии, а потому не глядя подписал указ о её назначении на должность. Это было как никогда кстати вместе с дарами от Ортов: золотом и молодыми чернокнижниками. В том, что это незаконнорожденные ублюдки любвеобильных дипломатов, он не сомневался, но пока они приносят пользу и не тянут лапы к власти, всё было хорошо. Тем более, что магов и воинов для войны требовалось достаточно. А как только они будут мешаться, не составит труда избавиться от них. Тарис отказывался от переговоров, не отвечал на многочисленные письма Найтгеста, и молча отправлял свои отряды не куда-то, а на мирные города. Но стоило Господину чернокнижников сосредоточиться на обороне мирных поселений, как маги стихий тут же бросались на незащищённые и брошенные военные форпосты своих извечных врагов. Это, мягко говоря, выводило из себя. Элементалисты не выдвигали никаких требований, не объясняли, чего хотят, но то, что теперь отношения не спасти, понимал каждый, даже самый обычный оруженосец.

❃ ❃ ❃

     Одно из первых осознанных воспоминаний — белоснежный мужчина, сидящий на краю кровати. Он выглядел таким строгим и при этом вызывающим доверие, что моя рука в его пальцах не казалась чем-то из ряда вон. От её прикосновений становилось легче. Жар, поразивший тело и душу, отступал. Но всё же страх коснулся меня, когда я увидел, как тонкая серебряная игла со странным приспособлением над ней нависла над веной у сгиба локтя.

     — Не надо, — этот жалкий скулёж, несомненно, принадлежал мне. И вряд ли он мог вразумить лекаря. — Пожалуйста.

     — Будет не больно. — голос у беловолосого звучал подобно шелесту ветра в горах. — Тебя когда-нибудь кусала пчела? — я обречённо кивнул, ведь их на пасеке Вэнатоара хватало. Вот только что это за место, я не помнил. Знал только, что там есть пасека, и что пчёлы кусаются. — Будет не так больно, как их укусы.

     Игла вошла в вену легко, не причинив боли, и мужчина заставил меня разжать пальцы, затем сам их сжал и вновь распрямил. Когда же маленький поршень внутри прозрачного стеклянного цилиндра стал опускаться, впрыскивая мутную белую жидкость в кровь, стало немного больней, но я не обратил на то внимания, потому что рассматривал лицо лекаря, послушно уже самостоятельно сжимая и разжимая пальцы, пока он не сказал остановиться.

     — Вот так. Молодец. Как ты себя чувствуешь? — он положил шприц на тумбочку, протёр место укола мокрой ватой, и ранку стало щипать.

     — Никак, — честно ответил я. А что ещё было говорить? Тело было непослушным, голова тяжёлой и пустой. — Это нормально? — Мужчина помедлил с ответом, снимая с рук белые перчатки и испытующе рассматривая меня. Когда-то я слышал, что в мире существуют такие волшебники, которые умеют лечить тело и душу своими словами, что они всегда укутаны в белоснежные одежды. А этот человек как раз походил на такого. Вот только откуда бы ему взяться, если это лишь сказки? — А вы настоящий? Или пришли из книги?

     Теперь он выглядел даже растерянным, и брови его дрогнули, приподнимаясь.

     — Я по-настоящему пришёл из книги. Из старой, волшебной истории, — хмыкнул он, и я принял его слова за чистую монету. Откуда мне было знать, что такое сарказм? — Меня привёл твой отец. Ты голоден?

     — Нет. А где папа? Где Рурука? — В памяти остался зыбкий, неясный образ, отчего-то казавшийся безумно важным. Звук этого имени был для меня и значимым, и бессмысленным одновременно. Кому оно могло принадлежать? Мне казалось, будто бы с ним связано множество историй, таких же сказочных, как и те, откуда явился этот целитель. Быть может, они виделись там? Иного я и предположить не мог. — Ты видел его в своей сказке? — тут же настойчиво спросил я, садясь в кровати.

     — Нет, хвала богам, там я его не видел, рано ему там показываться, — с неясными интонациями произнёс он, и то ли радость отражалась в его глазах, то ли страдание. — Думаешь, ему там место?

     — Нет, — я мотнул головой, отчего она немедленно закружилась, но пока было терпимо. — Я… я хочу, чтобы он был тут.

     — Его здесь нет. И не будет, — внезапно резко произнёс лекарь, вставая со своего места и поправляя одежду. — Забудь.

     — Как можно забыть того, о ком не помнишь?

     — А как ты помнишь того, кого нет?

     Это начинало ужасно злить. Этот человек ни разу не ответил на мои вопросы, лишь задал кучу своих, окончательно запутав меня, и теперь виски и затылок ужасно болели. Расстроенно фыркнув, я свесил ноги с кровати, хотя конечности слушались слишком плохо. Было холодно, и я поздно обнаружил, что ничего из одежды на мне не осталось. Куда она могла подеваться?

     — Ищешь свои вещи? — странно участливо для того, кто только что так срезал меня, поинтересовался он. — Они в шкафу.

     Это было ещё более странно. Мне казалось, что в ногах кровати должен стоять сундук со всей одеждой, но ни там, ни в других углах комнаты его не обнаружилось, а я не поленился залезть во все щели и проверить. В итоге пришлось довериться словам мужчины и заглянуть в шкаф. Даже не смотря в сторону странного человека я чувствовал его ответный взгляд, слышал его тихое фырканье, которое всем своим звучанием выдавало веселье.

     — Что смешного? — огрызнулся я, не поворачиваясь и глядя в глубины гардероба. Здесь моей одежды тоже не было, зато нашлась другая, которая бы могла подойти по размеру, вот только она наверняка принадлежала какому-нибудь богатею. Шёлк, парча, бархат, атлас — всё это я видел лишь издалека и впервые смог прикоснуться к столь дорогим тканям. Нет, не может быть, чтобы это было моим. У меня есть моя любимая льняная рубашка и такие же штаны, куртка из мягкой кожи с потёртыми рукавами и спиной от многочисленных игр. И где, наконец, моя обувь? Ни одна пара сапог из изумительной кожи не походила на неё! Да моя разваливалась на части, у неё были битые носы и оторвались до половины подмётки! — Где моя одежда?! — уже почти крикнул я.

     — Это — твоя одежда, глупый ты козлёнок, — мужчина рассмеялся в голос, подошёл и выдвинул один из ящиков в другой половине шкафа. Там лежало бельё, подштаники и даже нижняя нательная рубашка. Такая тонкая, почти прозрачная, словно сотканная из света Лун и звёзд. — Ты ведь сын Господина чернокнижников. Поэтому те тряпки, что были на тебе, уже сожгли от греха подальше. Неизвестно, какие деревенские болезни ты на них мог притащить сюда, а нам только эпидемии не хватало. Одевайся.

     — Сам ты… эпидемия, — зло буркнул я, чувствуя, как краснею. Но не от стыда, а от ярости. Эти «тряпки», как он выразился, не могли болеть, это каждый знает, ведь болеют только живые. О чём я незамедлительно и сообщил, на что мужчина засмеялся лишь с пущим весельем. — Я хочу то!

     — Нет, — сурово возвестил он, скрестив на груди руки. — Хочешь такую же одежду, сшей сам. А если пальцы кривоваты для такого, то пойди заработай на материалы и закажи пошив у портных.

     — Тогда я буду ходить так! — крикнул я, захлопнув шкаф, но он тут же мстительно распахнул дверцу в обратную сторону, и она огрела меня по спине. — И никто, слышишь, никто не заставит меня напялить ЭТО!

     — Хорошо, мёрзни голяком, как нецивилизованный дикарь. Думаю, слуги и жители замка будут в восторге от представших им видов. Ещё бы, каждый день им, что ли, удаётся увидеть мешок с костями, обтянутый кожей? Изумительно.

     Говоря это, он уже выходил из комнаты, но дверь оставил приоткрытой. Как же я был зол! А ведь было, и правда, ужасно холодно, как будто не лето на дворе, а зима. Особенно тянуло из коридора. Открытое окно делало всё ещё хуже. Я никогда не любил холод, от него тут же начинали неумолимо стучать зубы, отбивая такие ритмы, каких мир не слыхивал. Про дрожь, колотящую тело, я вообще молчу! Из шкафа на меня ехидно глядел тёплый свитер из тёмной шерсти яка. В нём, наверное, очень тепло, да и те брюки с пуховой подкладкой из викуньи вроде бы хорошие. Вот только если мужчина меня обманул, и это чужие вещи? А руки уже сами потянулись к тёплым тканям, чтобы согреться. Не успел я моргнуть, а уже был одет, и зубы выстукивали друг по другу не так яростно. Странно, но всё село на меня, как влитое! Как будто кто на заказ шил, вязал и кроил.

     За дверью оказался большой тёмный коридор, уводящий в неизвестность. В дальнем его конце, едва освещённом странными шариками, парящими в воздухе, я разглядел белую длинную мантию и профиль вредного мужчины. Он вывернул из-за угла, замер на пару секунд, смотря себе под ноги, затем стал спускаться по лестнице, постепенно исчезая из моего вида. Больше вокруг никого не было, и это пугало. Такое таинственное безмолвие я раньше никогда не встречал. Страшно было слишком шумно вдохнуть или пошевелиться, тем самым дав ткани зашуршать. Задрав нос повыше, чтобы точно ничего не бояться, я поспешил за человеком.

     Сапоги были совсем не разношенными, но почти не давили на ступни и пальцы, зато так задорно цокали маленькими квадратными каблуками, что все ужасы незнакомого места мгновенно улетучились. Весёлый стук прекратился, едва только я ступил на лестницу, укрытую толстой ковровой дорожкой. Она по-заговорщически прятала звуки, поглощала их, скрывая моё преследование от лекаря. Двигался мужчина неторопливо, будто в этой жизни ему совершенно некуда было спешить. По пути встречались невысокие статуи, изображающие странных созданий с крыльями, будто огромные хищные ящерицы, и я прятался за ними, уверенный, что мужчина меня ни за что не заметит. Ещё бы! Куда ему до моего проворства и хитрости! Стоило мне только увидеть, что он замедляет шаг и начинает оборачиваться, я нырял за постаменты, затаив дыхание. Короткими перебежками, полный любопытства, я увидел, как он останавливается возле высоких дверей, украшенных тонкой резьбой. Мне она показалась не очень красивой и даже отталкивающей. Откуда я мог знать, что это вовсе не во имя искусства, а ради того, чтобы сдерживать того, кто заперт внутри? Но чувствовал, что в этих загогулинах куда больше смысла, чем в обычном орнаменте. Лекарь постучал, отворил двери с помощью массивного ключа и прошёл внутрь. А я стремглав кинулся к комнате, придержал тяжёлую дверь, не дав ей до конца закрыться. В узкую щель я увидел, как мужчина подходит к кровати, на которой кто-то сидит, но его заслонила белоснежная спина.

     — Как твоё самочувствие, Кедзин? — даже мягко спросил лекарь, держась на расстоянии нескольких шагов от постели. — Хочешь мне что-нибудь сказать?

     — Снова ты, Акио. Я всё жду, когда ты придёшь и скажешь, что пришло время. А ты только оттягиваешь завершение моего пути, — голос был почти ветхим, тихим и низким. Если бы не слабость, что пронизывала его, он был бы глубоким, зычным и властным. — Лучше ты скажи мне, сколько мне ещё пылиться в заточении.

     — Ты не пленник, Кедзин. И твоя жизнь не кончена. Нужно лишь подлатать твою ауру и душу. Если ты, конечно, перестанешь сопротивляться моей помощи, — сказав это, лекарь прошёл к жаровне в углу комнаты справа от кровати.

     На ней почти лежал, оползая по изголовью кровати, осунувшийся мужчина. Кожа его была морщинистой, возле глаз, рта и на лбу — особенно. Около уголков губ и на щеках ютились тонкие шрамы, потемневшие от времени. Тусклые глаза когда-то наверняка были ясно-фиолетовыми, но сейчас походили на запылённые стёкла. Тёмные жидкие волосы покрылись сединой, свисали на плечи и лицо неопрятными сосульками. Почти прозрачная нательная рубашка висела на нём мешком, а руки лежали безвольно, точно давно остались без сил. Тогда я ещё не знал, но уже в таком возрасте увидел три поколения Повелителей чернокнижников, а этим далеко не каждый может похвастаться. Лекарь смешивал в котелке над огнём ингредиенты, не сводя с них взгляда.

     — Скажи мне, как там Гилберт? Как мои дети? — подал голос больной, повесив голову.

     — Думаю, ты и сам можешь у них спросить. Нужно лишь связаться с ними, — тихо ответил Акио, быстро глянул на него и вернулся к своему занятию.

     — Я давно утратил свою магию, Артемис. У меня нет возможности говорить с ними ментально. Но я хочу знать, что с ними.

     — Ошибаешься, Кедзин, ты лишь боишься прибегнуть к силам. Не знаю, правда, отчего, — упорствовал целитель, и я видел в уголках его губ улыбку. Зачем он так издевался над бедным стариком?! Неужели ему совсем не жаль больного? Даже я видел, как ему плохо! — Поверь мне, ты можешь это сделать.

     — Наверное потому, что мою камеру украсили ограничительными и ослабляющими рунами. Не лгите, Повелитель. Мой сын и вы делаете всё, чтобы я не сходил с кровати. Уж это я чувствую. Эти стены день за днём истощают меня, подтачивают, как вода камень. Скоро уж песок начнёт сыпаться.

     — Гилберт обеспокоен твоим состоянием. Он мог убить тебя или отправить на казнь, но уговорил меня заниматься твоим лечением. Если бы он хотел твоей смерти, ты бы здесь сейчас не лежал. Но раз ты спрашиваешь… Гилберт сейчас занимается войной с элементалистами. Не вполне успешно, но пока справляется. Вскоре, должно быть, прижмёт их. Хотя, чего я лукавлю. Через пару лет он одержит победу. Пассиса, к твоему сведению, весьма вырос над собой, занял должность территориального управляющего, и вполне неплохо справляется с ней. Ему тяжело, потому как никто не верит в его силы, кроме Гилберта и меня, до сих пор видят в нём наивного глупого мальчика. Конечно, в чём-то он им и остался, не скоро распрощается со своей стеснительностью и робостью, но его уже боятся почти все лорды подчинённых чернокнижникам земель. А Деменсио… ты уверен, что хочешь узнать про неё? — Кедзин медленно кивнул, закрыл глаза. Похоже, ему стало легче только от рассказа про детей. Как он их любит, наверное! — Она уплыла в Монезран, устроилась при короле Аллосе. Но покамест отказывает ему в помолвке, хотя он забросал письмами Гилберта и меня, упрашивая повлиять на её решение. Забавная ситуация, право, особенно, если учитывать, что она по уши влюблена в одну из служанок.

     — Она всегда больше заглядывалась на девушек, чем на мужчин. Такой прозорливый политик, как Аллос, должен был это понять с первой встречи, — недовольно вздохнул Кедзин, поморщившись. — Что за времена! Женщину с мужчиной встречаешь реже, чем драконов. Я никогда не доживу до внуков.

     — Ну, вообще-то, на днях ты стал дедушкой, — тщательно пряча улыбку, произнёс Акио.

     — Что-о?! — взревел Кедзин, разом подорвавшись с кровати и выпучив глаза.

     С него тут же слетела и смертельная усталость, и немощность, он будто помолодел на добрых двести лет. Нашлись и силы, чтобы подскочить с кровати и подойти к лекарю, схватить его за плечи, развернуть к себе. Артемис улыбался широко и лукаво, чуть щурясь, уложив ладони на локти старика.

     — Ты не ослышался, — кивнул он.

     — Тьма великая! И я не знал?! Я хочу… я хочу увидеть внука! Или внучку! Без разницы, кто это!

     — Роккэн, зайди.

     Я от неожиданности ввалился в комнату, когда дверь отворилась по мановению руки целителя, едва не повалившись на пол, почти коснувшись его носом и расставив руки для равновесия в стороны. Что ж, это был почти поклон. Но ни перед кем я не хотел гнуть спину, а потому выпрямился. Кедзин обернулся ко мне, изумлённый не меньше моего. Целитель хитро глядел на нас. Откуда он только узнал, что я здесь, как смог раскусить мою безупречную слежку?!

     — Это… он? — удивлённо вопросил Кедзин, приближаясь ко мне, пока я стоял, как в землю вкопанный.

     — Ну да, не она же, — брякнул я, гордо подняв голову и поджав губы.

     — Подожди, Артемис, ты сказал на днях… а этому ребёнку далеко не пара дней.

     — Он неделю как сын Господина чернокнижников, — миролюбиво произнёс Акио, возобновляя работу над зельем.

     — Костлявый он какой-то, — задумчиво и будто не совсем веря своим глазам произнёс Кедзин, подходя ко мне и одним движением поднимая, взяв под плечи, над полом. Он так стремительно удалился от меня, что тут же стало не по себе, равно как и от внимательного рассматривания. — Задохлый.

     — Да и ты, дедуля, не то что бы эталон воинского телосложения, — буркнул я, недовольный тем, что меня крутят, как куклу для игр.

     Клянусь, у меня было такое чувство, что он вот-вот разожмёт руки, и я полечу на пол — так вздрогнул он от неожиданности. Видать, не рассчитывал, что я открою рот. Мы смотрели друг на друга с несколько секунд, удивлённые, не понимая, приятно или неприятно.

     — Он назвал меня дедулей? — обернулся на лекаря вампир, всё так же держа меня в воздухе, отчего руки уже начинали болеть. Но спустя несколько мгновений он вдруг приобнял меня, уютно прижав к себе.

     — Слава богам, сошлись два одиночества, — хмыкнул Акио, помешивая зелье длинной серебряной ложкой. Наконец он взял со стола высокую колбу, маленьким половничком налил в неё свой эликсир, а после протянул своему пациенту. — Держи, выпей. Надеюсь, вы не убьёте друг друга, пока я буду отсутствовать. Мне нужно сделать несколько важных дел, пока я здесь.

     Кедзин кивнул, свободной рукой взял склянку, пока другой держал меня возле себя. Я уже сам обнял его за плечи, изумляясь тому, что в таком сухом на вид мужчине есть силы без напряжения выносить мой вес. Хотя, пожалуй, даже через пару сотен лет он мог бы делать это без особого труда. Когда жрец ушёл, Кедзин с мукой на лице выпил зелье в два больших глотка, а я с любопытством смотрел на то, как его крупный кадык поднимается и опускается, как прошивает мужчину неприятная дрожь. Должно быть, варево было абсолютно отвратительным на вкус. Но пробовать для того, чтобы убедиться, я не стал. Вместе со мной он подошёл к столу, посмотрел в мои глаза, точно думал, что же со мной делать. А мне было неожиданно хорошо рядом с ним, спокойно.

     — Ты мне нравишься, — оповестил я Кедзина, широко улыбнувшись ему и обняв за шею. Пусть он был далеко совсем не красивым, имел лихорадочный вид моментами, но что-то в нём мне ужасно нравилось. Может, едва различимые алые искры в глубине зрачков, может чуть приподнимающие его верхнюю губу клыки, что виднелись, когда он начинал говорить, может, схожесть с моим отцом. Надо сказать, старик удивился, когда я изрёк эти слова, но тут же растаял, и плечи его, до того напряжённо выпрямленные, опустились.

     — Мы найдём общий язык, воробей. Как насчёт прогуляться? В замке темно и холодно, а тебе было бы неплохо погреться на солнце и подышать свежим воздухом, — бодро предложил он, чуть подкинув меня на руках к моему огромному счастью. Стоило мне радостно захохотать, как мужчина лукаво сощурился и слегка покружил меня в воздухе, затем поставив на стол.

     Отсюда, с такой невероятной высоты, мне была отлично видна вся комната, и я даже мог выглянуть в окно с чёрным стеклом. Вид открывался унылый и серый: скалы, уходящие далеко вверх, способные своими пиками расцарапать небо.

     — Поиграй пока тут, а я приведу себя в порядок, — краем уха услышал я, взбираясь на подоконник в надежде увидеть что-то более приятное.

     Кедзин же вышел через арку, скрытую гобеленом, в комнату для омовения, пока я припал к стеклу носом и ладонями. Внизу, у подножия гор, была небольшая лощина, в которой наблюдалось движение. Там скопились люди в чёрных плащах, а возле них крутились удивительные создания. Точно огромные крылатые коты! Взвизгнув от восторга, я спрыгнул на пол, рванулся к двери, но не смог её открыть — ни ручки, ни хоть какого рычага на них не было, только голое дерево с резьбой. От расстройства хотелось заплакать, и я побежал обратно к подоконнику, но не мог до него дотянуться. Что за несправедливость мира! С трудом удалось взобраться на стол, который едва не опрокинулся от моих потуг, прыгнул обратно на свой насест. К моему счастью кошаки всё ещё были на месте, и я стал отчаянно скрести по раме окна в поисках хоть какой щели и возможности выбраться на свободу. Как можно было упустить шанс увидеть поближе этих чудесных созданий? Наконец, рама поддалась и с душераздирающим скрипом отворилась наружу. Кажется, даже несколько щепок полетело в стороны, но я не обратил на это внимание. Откуда мне было знать, что оно открывается внутрь? Оконный проём был высоким и узким, однако я смог высунуться по пояс, жадно вдыхая чистый воздух, нисходящий с гор, вслушиваясь в отдалённые команды людей и рычание их подопечных. Почти ничего слышно не было, а я дал себе слово, что доберусь до них и послушаю. Подался вперёд, впившись пальцами в парапет. Ещё бы немного, и я непременно расслышал басистые голоса огромных кошек. Но едва я двинулся дальше, как цепкие пальцы схватили меня за пояс брюк и затащили обратно в комнате.

     — Куда, очертевший?! Разбился бы! — гаркнул Кедзин, придерживая меня у груди. Он был белее того, каким предстал передо мной некоторое время назад. — Тьма великая, неужели не понимаешь, что это опасно?

     — Что? — удивился я, подняв брови. — Смотреть на котиков?

     Мужчина звонко хлопнул себя ладонью по лбу и покачал головой, затем поставил меня на ноги и потрепал по волосам, заставив поморщиться и вжать голову в плечи. Такие прикосновения мне не всегда нравились, потому как после них кудри стояли дыбом, не желая возвращаться к положенному им состоянию.

     — Хочешь поглядеть на наших мантикор? — поинтересовался Кедзин, поправляя на себе фрак.

     Казалось, что его не было всего ничего, но за это время он успел преобразиться и принять вид ухоженный: теперь волосы его не походили на грязные сосульки, а удобная, практичная одежда не висела на нём мешком, и даже в глазах появился задорный огонёк. Он протянул мне руку, и я тут же за неё ухватился, когда мужчина направился к двери.

     — Мантикор? Это что? — переспросил я, послушно замирая возле выхода из комнаты.

     Некоторое время старик молчал, напряжённо глядя на дверь даже как-то неуверенно. Потом коснулся ладонью дерева, и оно поддалось, открывая выход в коридор. Выражение его лица стало растерянным, но вместе с тем и радостным, будто он не мог поверить в происходящее. Я же дёрнул его за руку:

     — Деда! Что такое «мантикор»?

     — Мантикора, а не мантикор, — поучительно заметил он, выходя вместе со мной из своего заточения и небрежно закрывая двери. Я заметил, что он посмотрел на резьбу с отвращением, хотя она была, на мой взгляд, пусть и отталкивающей, но красивой. — Это химера. Ты знаешь, что такое «химера»? Нет? Почему я не удивлён? С чего бы начать… — мужчина нахмурился, пожевал губы. — Есть среди дрессировщиков люди, учёные, которые занимаются выведением новых видов животных. Когда они совмещают два разных вида хирургическим, алхимическим или магическим путём, получаются химеры, перенимающие часть особенностей у изначальных видов. Понятно?

     — Нет, — я замотал головой, в которой после «хирургическим» ничего не осталось. Это было слишком сложно. Половину его речи я вообще не понял.

     — Ох, дибилушка, — тихо себе под нос пробормотал Кедзин, затем уже громче, чтобы я мог слышать, продолжил. — Мантикора — единственная прирождённая химера, появившаяся в природе сама по себе. Можно даже назвать её воплощением Сердца мира, потому как вряд ли кто из особей, чьи черты ей присущи, мог дать между собой потомство. Это большой лев с кожистыми крыльями и ядовитым скорпионьим хвостом. Сейчас увидишь их.

     Что за лев, я понятия не имел, и история быстро наскучила, почти утомила, и настроение стремительно упало, Мужчина продолжал вещать ещё что-то про особенности этого существа, про то, как их разводят в пещерах, про воспитание, а моё внимание полностью занимали статуи в коридорах. Пустые голые стены разочаровывали, нагоняли тоску, равно как и монотонная, серая, почти чёрная гамма всего, что окружало нас. Здесь не хватало цветов, не хватало чего-нибудь яркого, и я стал просто смотреть себе под ноги. Полы коридоров и лестницы были устланы алыми ковровыми дорожками, но даже это спустя почти пять минут путешествия быстро надоело. Когда мы вышли за пределы замка, в лицо ударил холод, и я крепче стиснул руку мужчины, надеясь согреться, но и в нём самом тепла было не слишком много.

     Зато потом!.. Кедзин подвёл меня к компании людей, что общались друг с другом, время от времени обращая взгляды на крылатых котов, дерущихся между собой, тренирующихся. Они делали это без особого запала, но другого выхода у них не было. Заметив подошедшего, изумлённые и даже немного испуганные люди стали переглядываться. Женщина, единственная в их компании, положила руку на кнутовище с серебряным коротким клинком на конце.

     — Добрый вечер, — степенно поздоровался вампир, чуть наклонив голову. — Мне нужна самая спокойная мантикора.

     — Но, позвольте, — встрял немолодой мужчина, выйдя вперёд и нахмурившись, — химеры тренируются. Я не советую их отвлекать.

     — Я не ясно выразился, Зо́ла? — надавил Кедзин, не выпуская моей руки, хотя я изо всех сил уже рвался к огромным котам, которые занимались поблизости.

     Мужчина запыхтел, засопел носом, затем свистнул, и от группы мантикор отделилась одна. Шерсть у неё была темней, с мелкими вкраплениями седых волосков. Сама она была слепа на один глаз и удивительно покорно остановилась возле нас. Кедзин сел рядом со мной на корточки и подозвал химеру жестом. Она приблизилась, и я протянул к её морде руки. Не успела она меня толком обнюхать, как я тут же стал наглаживать бархатную мордочку, ткнувшись в большой мокрый нос лицом. Дыхание у неё было тёплым и глубоким, и я тут же подошёл к её поджарому боку, прижался к нему щекой. Он сильно вздымался и опускался, приподнимая меня вместе с собой.

     — Это и есть мантикора, Роккэн. Они очень опасные существа, сильные и гордые. Это вовсе не игрушки и не питомцы, — вещал Кедзин, а я его и не слушал, заворожённый жёсткой шерстью кошки и её смиренным терпением, хотя мне казалось, что ей должно нравиться. Во всяком случае, это лучше прикосновения злых кнутов, которыми владели дрессировщики. — У них ядовитые хвосты, и яд этот парализует того, в чью кровь попадает, чтобы мантикора могла без проблем прикончить. Как видишь, у них большие когти и клыки, чтобы было легче разрывать мясо. Несмотря на то, что крылья кажутся слабыми, они способны поднять в воздух всю массу тела. Конечно, учёные вывели новый вид, который предназначен для длительных перелётов и даже для того, чтобы переносить всадников, но в первую очередь мантикора — воин на земле.

     — Я хочу к ней на спину, — заявил я, отчаявшись взобраться самостоятельно. Я соскальзывал по шерсти обратно вниз, а стоило мне уцепиться за неё пальцами, как кошка начинала дёргать мышцами спины и хлестать хвостом, но не рычала, не одёргивала.

     — Ты не видишь разве, Роккэн? У неё хвост как раз над спиной. Если ты, упаси тьма, напорешься на жало или сделаешь что-то, что спровоцирует её на атаку, ты умрёшь. Для тебя порция этого яда будет фатальной, — попытался образумить меня старик, но я упорствовал.

     — Хочу к ней на спину! — уже громче произнёс я, надувшись.

     Старик покосился на Золу, и тот развёл руками, затем кивнул, показывая, что проследит за моей сохранностью, и я радостно взвизгнул, когда вампир поднял меня под руки и усадил возле загривка мантикоры подальше от хвоста. Едва только оказавшись там, я крепко обнял её за шею, зарывшись носом в густую гриву, скрывшую меня едва не до половины. Она упоительно пахла чем-то приятным, я даже толком не мог описать этот запах, но он мне нравился до умопомрачения. Руки наглаживали голову кошки, пока не наткнулись в глубине шерсти на два меховых больших тёплых комка, оказавшихся ушами мантикоры. Стоило мне начать почёсывать их, как большая суровая воительница зашлась басовитым мурлыканьем, прикрыла глаза, облизнулась. Восторгу моему не было предела! Но кое-кто был со мной совершенно не согласен.

     — Ты что делаешь?! — раздался окрик такого знакомого голоса, и я встрепенулся, поднял голову.

     Мой отец приближался широким быстрым шагом, и, кажется, его всего трясло. Кедзин скрестил на груди руки, перекатился с пятки на носок, невозмутимо глядя на него:

     — Погляди на него, Гил. Он в полном восторге.

     — Совсем с ума сошёл сажать его на это чудовище? — продолжал разоряться брюнет, разом сняв меня со спины мантикоры и поставив на землю, крепко взяв за плечо. — Она могла ранить его или вовсе убить! Безумец!

     — Как ты себе позволяешь говорить со своим отцом? — уже с толикой угрозы бросил старик и нахмурился, опустив руки.

     — Так, как ты того заслуживаешь, — оскалил клыки отец, и я невольно засмотрелся на них, но тут до меня долетел громогласный рык, и всё моё внимание сосредоточилось на прекрасном существе в сотне ярдах от нас, которое задорно резвилось неподалёку от мужчины в чёрном плаще.

     Каким оно было грациозным, могучим! Кедзин вещал ещё что-то, а я уже выскользнул из-под руки и направился к скачущей кошке. Одинокий дрессировщик то и дело гладил её по гриве, когда она приближалась, трепал по холке, и мне хотелось сделать так же. Потом я заметил, что чуть дальше на странном лежбище возятся маленькие копии этой самой кошки. Они переползали с место на место, иногда били друг друга лапами без когтей, игриво кусались и попискивали. Я уже бегом отправился к котятам, которые с любопытством смотрели на меня, прекратив свои игры. Я опустился рядом на колени, рассматривая их. У них была мягкая шерсть, большие лапы, а крылья почти не раскрывались, медленно покачивающиеся над спинами хвосты с жалами гипнотизировали. Протянув руку, я погладил одного между ушей, и малыш настороженно замер, хвост его задрожал, слегка дёрнулся вперёд и отклонился назад. Раздался свист и хлопок, оглушившие на секунду, а меня что-то захлестнуло поперёк тела и рвануло в сторону. Надо мной пролетело огромное кошачье тело. Мантикора приземлилась рядом с лежбищем своего потомства, развернулась ко мне и ощерилась, вздыбила шерсть, распахнув крылья. От её рыка всё внутри похолодело. Хватка ослабла, и я увидел, как по траве поползла плеть, возвращаясь к своему хозяину, как раз к тому мужчине, что играл с кошкой. Боль была сильна, но от страха я даже не мог осознать её и среагировать, просто пялился на человека в плаще.

     — Это чтоб запомнил, — усмехнулся он, глядя на меня и наматывая на руку плеть. Глаза у него были холодными, колючими и ядовитыми, равно как и та ухмылка, что исказила его губы. Он приблизился ко мне и склонился, изломив бровь. — Что ты здесь забыл, мелкий? Родителей потерял?

     — И нашёл, — как отец оказался так быстро рядом со мной, я не понял, но было чувство, что он вырос из теней прямо возле меня, тут же подхватив на руки и прижав к себе. Боль мгновенно опалила сознание, но больше её прошило от слов незнакомца. Голова трещала по швам, глаза закрывались. — Это мой сын, чтоб ты знал.

     — И ты должен знать, что я спас твоего сына, — заухмылялся мужчина, и зелёные его глаза недобро блеснули. — Ещё бы немного, и мантикора задрала его на части за то, что посмел прикоснуться к её детям без разрешения. Это стоит благодарности, а не такого отвратительного обращения.

     — Погляди. Ты исполосовал его кожу в лохмотья. А об одежде и вовсе забыть можно.

     — Ничего, заживёт. Мужчину красят шрамы. Ну же, Гил. Где «спасибо»? Или Повелители не умеют благодарить друзей за сохранённую жизнь детей?

     — Спасибо, — сухо бросил отец и быстро направился прочь, а меня снова всего лихорадило, слепя и скручивая тело судорогами.

То, что твоя душа

В облике тёмной силы,

Для меня не беда!

Ради тебя готов

Вырубить все осины,

Но против креста

Я не пойду никогда!

Вероятно, я до сих пор

Живу лишь в виде исключенья.

Сам себе вынес приговор,

К ней проявив своё влеченье.