Я расту травой на твоём пути.

Мне не страшно и почти не больно.

Как тебе угодно поступи —

Мне будет довольно.

Я расту травой на твоём пути.

Мне не страшно и почти не больно.

Небом обречённых не спасти

И кара достойна. 

     Яркий свет заливал длинное двухъярусное помещение: стены, отделанные желтоватой древесиной дуба, не успели ещё потемнеть от времени и двух постоянно горящих очагов в разных концах здания; пол из глинистого сланца переливался золотистыми цветами от песочного до тицианового, и шмыгающие по нему девушки в васильковых платьях с широкими юбками по колено походили на крохотных пташек из эльфийских лесов. Возле каждого стола вытянулось по две приземистые широкие скамьи, и почти ни одна не пустовала в этот поздний час; на втором этаже зала столы были скромней, окружённые удобными креслами на коротких ножках. Трактир «Разгульная куща» построили на торговом тракте, что шёл от самых фермерских земель на западе Ифарэ и заканчивал свой длинный путь в порте «Скалистая бухта» на востоке, в людском королевстве. А потому место это не оставалось без посетителей и денег. Караваны проезжали в обе стороны достаточно часто, чтобы не образовывался застой, и многие отдавали предпочтение именно «Куще», а не другим трактирам, оказавшимся неспособными выдержать конкуренцию. Бойкая хозяйка постоялого двора смогла организовать в своём заведении и спальные места, и приличные конюшни, и, как следовало из названия, предоставляла и другие не менее интересные услуги. Иными словами, страждущие находили здесь не только крепкую выпивку и горячую пищу, но и компанию в постель. С первого этажа, миновав широкий балкон с балюстрадой, нависающий над ним по всему периметру, можно было подняться на третий, где размещались комнаты. Расположившись на втором ярусе, можно было любоваться небольшим лабиринтом на первом: полутораметровые перегородки скрывали друг от друга столы, создавая иллюзию уединения, не мешая отдыху. Некоторые торговцы использовали это место для деловых переговоров, сдабривая общение пенным. Внизу было слишком людно, но наверх поднимались целые тучи чужого трубочного дыма, и даже раскрытые настежь ставни окон не спасали.

     В этот вечер свободных мест за столами не осталось, как успел убедиться юноша, обойдя весь лабиринт. Он уже собрался ловить трактирщицу и говорить о комнате, когда ему на плечо легла рука в бархатной дорогой перчатке с алмазной пуговицей в обрамлении серебра:

     — За моим столом есть одно свободное место. Могу предложить вам своё соседство.

     Подняв голову, молодой человек с коротко стрижеными русыми волосами, вовсе выбритыми начисто висками и коротким ершистым хвостиком на затылке уставился на говорившего неподвижными серыми глазами, окружёнными редкими ресницами. Обратившийся к нему человек, по виду, был его ровесником, может, немного старше. Рядом с ним одежда юноши выглядела даже нищенской: оливковая рубашка на выпуск с расстёгнутыми рукавами была прикрыта замшевым коротким жилетом без пуговиц и завязок, но с простой вышивкой на подоле. Из того же материала, что и жилет, были и брюки, перехваченные на поясе широким кожаным ремнём. Высокие сапоги для верховой езды были в следах пыли и грязи. Поняв, что его услышали, незнакомец махнул рукой, указав тростью на лестницу:

     — Пойдём.

     Замявшись на долю мгновения, парень стал медленно подниматься по лестнице наверх, всё бросая взгляды на столы, до последнего надеясь, что какой-нибудь да освободится. Теснить кого-то за столом ему совершенно не хотелось, да и он всё ещё не совсем держал себя в руках, чтобы так близко сходиться с людьми. Молодой мужчина не оборачивался на него, неторопливо перешагивая ступени, сопровождая ходьбу постукиванием железной подбойкой трости. Длинный плащ до пола с глубоким капюшоном скрывал тело человека от подбородка до щиколоток, застёгнутый на все пуговицы. Тяжёлое верхнее одеяние было изготовлено из мембраны драконьих крыльев, уплотнённой чешуёй и кожей. За такую роскошь следовало отдать совершенно баснословные деньги, и тем более неуютно чувствовал себя парнишка, следуя за благородным господином. Он то и дело неуклюже поправлял ножны на поясе, стараясь, чтобы широкий меч не бил по ногам и балюстраде. Они приблизились к свободному от других людей столику, где уже стояла обширная тарелка с жареными рёбрами и мелко толчёным картофелем. Посередине высился кувшин с вином летнего урожая: даже через пробчатую крышку, затыкающую горловину сосуда, парень чувствовал сладковатый дурманный запах, от которого рот наполнялся слюной. Расстегнув плащ, его неожиданный спаситель медленно опустился на стул, облокотив на стену трость, вытянул под столом левую ногу, слегка погладил колено. Помявшись, юноша уселся напротив, положив меч поперёк бёдер, невольно вздрогнул, когда рядом нарисовалась фигуристая девушка, грудь которой аппетитно виднелась из-за корсажа двумя пышными белыми холмиками. Она выжидающе посмотрела на него, дёргано улыбнулась.

     — Ну? Вы будете заказывать? — когда новый посетитель так и не удосужился ничего заказать, поторопила она. — У меня работы куча, некогда рядом с вами весь день торчать.

     — Ему то же самое для начала, милая, — до того молчавший человек выпрямился и протянул девушке пару золотых и серебряных монет, вложив в требовательно протянутую руку. Разносчица тут же стала куда приветливей, качнула крутыми бёдрами, стрельнула жгучими чёрными глазами в щедрого клиента. — Мы вас позовём, если что. — Девушка изящно присела в реверансе и стремительно упорхнула, оставив за собой лёгкий шлейф травяных духов. Молодой мужчина вальяжно стянул с рук перчатки, освободив холёные светлые кисти, сбросил накидку на спинку стула и покровительственно поглядел на соседа. — Какими судьбами?

     — Да я вот охранник караванов, наёмник, — неуверенно заговорил юноша, бросая нервные взгляды в зал. — А вы? Торговец?

     — Я бы так не сказал. Скорее уж я купец. Меня интересуют далеко не материальные ценности, и я их с радостью скупаю. — Он извлёк из внутреннего кармана плаща резную курительную трубку и замшевый кисет с табаком, который стал вдумчиво маленькими щепотками закладывать в табачную чашу. Размеренные и в чём-то изысканные движения завораживали, притягивая взгляд и совершенно отвлекая от остального. — Собираю разную информацию, передаю её из рук в руки за выгодную плату.

     — А-а, — расстроенно протянул парень, тут же понурив плечи. — А я уж хотел предложить свою помощь. Ну, охранять в пути…

     — Полагаете, раз у меня нет обозов и лошадей, на меня не будут нападать? — рассмеялся молодой мужчина, и собеседник впервые обратил взгляд на его лицо. Благородные тонкие черты аристократа, щедро приправленные россыпью неожиданных веснушек, вызывали нестерпимое желание прикоснуться, проверить, действительно ли это живое существо, а не мраморное изваяние, вышедшее из-под резца искусного мастера. Проницательный и несколько лукавый взгляд голубых глаз вынуждал нервничать. Подобранные лентой густые рыжие волосы чуть вились, отливая тёмным каштаном, и одна прядка у шеи выбилась, завлекая изгибами, подчёркивая ярёмную впадину. — Я бы не отказался от чужой помощи. Да и в дороге бывает порой нестерпимо скучно. Позвольте представиться. Рурука Миррор.

     Он протянул руку для пожатия, и парень сглотнул, понимая, что придётся коснуться человека, почувствовать тепло пульсирующей под кожей крови.

     — Меня Двэйн звать, — пусть его и не спрашивали, назвался наёмник, облокотившись на стол и пожав пальцы купца. — Двэйн Эйвери.

     — Приятно познакомиться.

     Парень чуть повернул голову в сторону, с каким-то неожиданным удивлением посмотрев на нового знакомого, и это не укрылось от него.

     — В чём дело? — вооружившись вилкой и ножом, Орт принялся споро орудовать приборами, отделяя одно ребро от другого, срезая мясо и отправляя его в рот. — Выглядите так, будто я сказал что-то неприличное.

     — И вас ничего не смутило? Ну, в моей фамилии…

     — С чего бы?

     — Эйвери. Обычно, когда это слышат, тут же начинают кривиться. По крайней мере, простые люди. Они относятся к вампирам не слишком спокойно, — с каждым словом юноша нервничал всё больше, опасаясь, что купец сейчас укажет ему на дверь и посоветует держаться подальше от людей. Его самого оглушало биение множества сердец поблизости, приходилось контролировать каждую клеточку своего тела, чтобы не свихнуться от жажды. И чем больше он взводил себя, тем больше слов рвалось на язык. — Их не успокаивает даже то, что многие вампиры положили свои жизни в войнах, защищая мир и равновесие.

     На короткое мгновение свет неприятно преломился в глазах Руруки, сделал тени на его лице лишь гуще, придав лицу куда больше хищности и опасности. Но он подался вперёд, спокойная и обворожительная улыбка изогнула бледные губы, а два лучика весёлых морщинок появилось у внешних уголков глаз:

     — Чепуха, Двэйн. Откуда эти бредни только взялись? Ничего глупее я прежде не слышал.

     Пока Эйвери подбирал достойный ответ, подоспела разносчица и поставила перед ним такую же огромную тарелку с аппетитными рёбрами и пюре, рядом уместила пузатый глиняный кувшин и деревянную кружку. Не став что-то ещё говорить, она выветрилась со второго этажа, оставив юношей общаться. Прикасаться к еде вампир не торопился, уставившись на мясо с какой-то мукой, и это не скрылось от взгляда Орта, который весьма пристально наблюдал за собеседником.

     — В чём дело? — полюбопытствовал он, подцепив сочное мясо вилкой и слизнув его с зубчиков, пока оно не упало обратно. — Что-то не так?

     — Мне, право, неловко. Вы заказали мне еду, тогда как мне не следует питаться чем-то подобным. Не подумайте, я не перебираю и не капризничаю, просто в моём возрасте стоит употреблять в пищу иное. — Двэйн неловко потянулся к жилетке, вытащил из кармана небольшую флягу и отвинтил крышку. Занятый исключительно тем, чтобы налить в кружку кровь, он не заметил резкого взгляда Руруки, а когда посмотрел на него, уже вновь видел улыбку.

     — Не уверен, что понял вас верно, Двэйн. Неужели же вампиры пьют только кровь? Так долго не протянуть.

     — Нет, что вы, — Эйвери рассмеялся, но смех вышел не совсем весёлым. — Вам не стоит об этом беспокоиться. Приятного аппетита.

     Пристально глядя на юношу, Рурука неторопливо наслаждался своей едой. Он разглядел, как удлиняются клыки наёмника, как он осторожно заливает густую жидкость в рот. Но так и не увидел движения кадыка, как будто бы прямо изо рта субстанция поместилась в желудок вампира. Дав юноше время насладиться вкусом и разливая вино по кружкам из своего кувшина, Миррор заговорил добродушным и ласковым голосом, который успокаивал, будто бы с каждым словом накидывая на плечи собеседнику прохладную шёлковую ткань слой за слоем:

     — Почему же меня это не должно волновать? Работодатель обязан думать о тех, кому платит. Как мне оставаться спокойным, если я не имею ни малейшего понятия о том, каким образом уважить своего охранника?

     В этот момент он готов был поклясться, что юноша едва не воспарил под потолок, настолько счастливая улыбка озарила бледное лицо. Выпив немного вина, Орт вернулся к рёбрам, но ни на секунду не сводил взгляда с вампира.

     — Вы… вы вправду готовы меня нанять? — едва не с придыханием выпалил Двэйн, вцепившись в край стола. — Несмотря на всё это?!

     — Отчего бы нет? Я наслышан об исключительной силе подобных вам, а в моём деле пригодится надёжный и могущественный защитник. Думаю, я бы смог довериться столь искусному существу.

     — Не то чтобы я был всесильным, в конце концов, я полукровка, — неловко промямлил вампир, потерев скулу кончиками пальцев и всё же решив попробовать ароматный алкоголь. — Но вы можете на меня положиться, господин Миррор!

     — Не сомневаюсь, — изгиб губ «купца» мог бы показаться зловещим, но окрылённый такой удачей молодой Эйвери не придал значения алчному блеску золотистых вкраплений у зрачков нанимателя.

     Ужин пошёл веселей: Двэйн заваливал Руруку вопросами о предстоящем маршруте, о том, где он уже бывал, жадно ловил каждое его слово, не заметив, как под вино умял свою порцию мяса и картофеля. На вкус еда была просто великолепной, но с тем же успехом он мог бы жевать землю — насыщения не последовало. Он и сам не заметил, как разговор зашёл о его скромной персоне, ловко и плавно развёрнутый человеком.

     — Моя семья на самом деле очень богатая и влиятельная, но сейчас я должен доказать, что имею право зваться частью клана аристократии. Прочие мои ровесники имеют фору в виде от рождения чистой крови, а мне не повезло. Матушка предпочла завести отношения с человеком. Зову сердца не было смысла противиться. Со временем я, конечно, стану таким же, как, например, мой двоюродный дядя, но я должен много тренироваться, питаться, как настоящий вампир, — Двэйн говорил неожиданно весело. Судя по его тону, все эти испытания казались ему только наградой. Глаза его начали живо блестеть, пока его сосед по столу с блаженным выражением курил трубку и не прерывал рассказ. — Об этом мало кто знает вне наших кругов, но с ходом времени мы становимся сильнее, развиваемся в течение всей жизни, поэтому мне так важно набраться опыта. Если бы вы только после завершения моего контракта написали моей семье о том, как я себя проявил!.. Моя бабушка крайне ревностно относится к нашему роду, и я ни за что не переступлю порог дома, если она не будет мной довольна. Даже матушка не сможет пойти против её решения. В конце концов, кому придёт в голову спорить с героиней войны? Вы, наверное, слышали, не могли не слышать! Тамика Эйвери. — Если бы Рурука не столь хорошо владел собой, уже бы перекосился и поспешил уйти, но лишь вежливо и с уважением кивнул, не смея отрицать, что эта женщина была выдающейся фигурой истории. — Дядя конечно смеётся надо мной, но он давал ценные советы, иногда я получаю от него письма в дороге. Его насмешки могут ранить, но они скорее придают мне силы, напоминают о том, к чему стоит стремиться. Он мне как отец был всегда. Не знаю, слышали ли вы о нём, ведь он обычно не контактирует с людьми. Октай Эйвери, слышали? Нет? Жаль. Было бы здорово познакомить вас. Мне кажется, что вы в чём-то похожи.

     Силясь перебороть скуку и раздражение, Миррор обновил вино, тут же принимаясь пить из своей кружки, чтобы прогнать из ушей назойливый щебет парня. Пусть и выглядел наивным, он был весьма миловидным, почти красивым, и Орт готов был немного потерпеть бесконечные рассказы. «А я полагал, будто бы все вампиры молчаливые аскеты. Видать, в семье не без урода», — пронеслась жестокая мысль в его голове вместе с обжигающим порывом увести паренька подальше от чужих взглядов и как можно более внимательно исследовать его тело. Совсем стемнело за окном, и посетители трактира расходились по комнатам. Поглядев на это, Миррор поднялся из-за стола, подхватил плащ и трость, двинувшись в сторону лестницы на третий этаж, лишь поманив за собой пальцем Двэйна:

     — Боюсь, я занял последнюю свободную комнату, но буду счастлив предложить тебе спать рядом. Мало ли кто решит напасть на меня в ночи. Да и не гнать же тебя на конюшню, право слово?

     Решив, что это справедливо, Эйвери кивнул, поспешив за нанимателем, едва не подпрыгивая от нетерпения. По пути в комнату поймав служку, Рурука приказал подготовить ванну, без лишних слов вложив в руки девушки несколько бронзовых монет. В просторной спальне вампир увидел объёмную раскрытую сумку, и в ней лежало несколько сменных костюмов, прикрывая то, что было на дне. На полу лежали звериные шкуры, и молодой мужчина разулся у дверей, ступил босыми ступнями на мягкую шерсть. Очарованный кровопийца вторил за ним, вслушиваясь в мерный гипнотический ритм крови Миррора. Каждый удар его сердца казался таким мучительно долгим, и ему хотелось услышать следующий как можно скорее, уловить это биение губами на коже. У окна расположился солидный письменный стол, на котором лежала развёрнутая карта континента, придавленная по углам несколькими внушительного размера книгами. На спинке кресла висела сумка поменьше, и из неё во множестве торчали трубки свитков. Кровать же выглядела так, словно Рурука к ней ни разу не прикасался. Положив плащ на сундук подле стола, молодой мужчина распустил волосы, и они густым полотном упали на лопатки, блеснув в лунном свете. По его воле разгорелись свечи на потолочных балках, разгоняя мрак, но позволяя ему томиться в щелях и углах, оставаясь молчаливым свидетелем. Трое крепких мужиков притащили огромную деревянную лохань, явно готовую послужить ванной для Миррора. В несколько подходов они наполнили бадью горячей водой с кухни, и вскоре комната укуталась приятным тёплым паром. Стоило слугам откланяться, как Рурука, до того неподвижно стоявший у окна и вновь напоминавший статую, шевельнулся. Он поглядел на вампира через плечо и неожиданно хищно улыбнулся, обнажив верхний ряд ровных зубов. Он выудил из сумки мешочек размером с кулак, развязал его и щедро сыпанул в воду сухую траву. Воздух наполнился душистым запахом зверобоя, кипрея и чего-то ещё, неопределённого, слегка горького. Пока травы плавали по поверхности воды, Миррор стал раздеваться, стоя полубоком к наёмнику.

     — Ты можешь воспользоваться, — голос Орта наполнил тишину вместе с густым паром, и предложение это слышалось таким двусмысленным и призывным, что молодой полукровка в полной мере испытал на себе давление человеческих слабостей.

     Двэйн провожал взглядом ускользающие с тела купца дорогие ткани, казавшиеся в те мгновения лишней шелухой, которую хочется отбросить прочь, только бы узреть обнажённую натуру. Словно сквозь сон вампир двинулся к бадье, избавляясь от своей одежды и боясь вспугнуть момент. Взгляд его метался по телу Миррора от шрама к шраму, и он не мог поверить, что у кого-то рука поднялась на этого человека. Кому могло прийти в голову ударить столь обходительного и утончённого обладателя поразительных черт? Заметив, к чему приковано внимание Двэйна, Рурука будто печально повёл плечами, опустил голову на пару сантиметров, позволив волосам ускользнуть из-за ушей и спрятать лицо.

     — Теперь ты понимаешь, почему мне нужна защита? — вкрадчивый голос вперемешку с ароматами дурманил, отнимая всякую волю. — Я не желаю оставаться без помощи.

     Переступив бортик бадьи, он плавно опустился в воду и запрокинул назад голову, оглядывая притихшего вампира. Эйвери раздевался спешно, путаясь в своих конечностях, а затем шустро забрался в горячую воду. Он готов был поклясться, что обладает исключительными рефлексами и реакцией, но против воли вздрогнул, когда молодой мужчина неожиданно подался вперёд, уперевшись коленями по бокам от бёдер юноши, а руки уложив на бортик за его плечами. Склонившись над оцепеневшим наёмником, почти касаясь губами его уха, Орт негромко прошептал:

     — Кажется, за ужином ты почти не ел. Стоит ли ложиться спать голодным, а потом отправляться так в путь? — С дрожью вампир перевёл взгляд на бледную кожу с голубыми ручейками вен, и артерия была так близко, что клыки чесались от желания вкусить её течение. Пальцы Руруки скользнули по шейным позвонкам юноши, поддели ленту, распуская короткий хвостик, обнимая за затылок и подталкивая к своей шее. — Не стесняйся, Двэйн.

     — Я… я никогда не… — заблеял Эйвери, испуганно глянув на Орта, что так интимно прижался к нему, опаляя близостью. — Вообще…

     — Что ж, придётся тебя направить, — искусительно выдохнул молодой мужчина, беря его руки в свои и укладывая себе на поясницу, затем медленно ведя вниз, позволяя прочувствовать ямочки над ягодицами и эти упругие гладкие округлости, которые стиснул вместе с ним. — Совсем не страшно, правда?

     Смущённый донельзя вампир кивнул, следуя за пальцами Миррора, а после поддавшись инстинктам. Клыки с болью вытянулись, а затем легко пронзили кожу и сосуды человека, и кровь потекла через крохотные отверстия в зубах, наполняя полые кости живительной субстанцией. Вместе с ней Эйвери ощущал обжигающую потребность оказаться к купцу ещё ближе. Его сознание наполнялось непривычным туманом, а тело вырывалось из-под контроля.

     — Вот здесь, — неясный хриплый шёпот коснулся одурманенного разума, когда пальцы вампира наткнулись на тугое отверстие между ягодицами. А пока кровопийца решался, Рурука ухмыльнулся, поняв, что придётся показывать буквально «на пальцах». Он властно стиснул бёдра Двэйна, соскользнув с него и потянув к себе, провёл языком по окровавленным губам юноши, пристально смотря в мутные глаза. Его ладони сжали ягодицы Эйвери, помассировали, запуская дрожь по неопытному телу, чтобы затем два пальца беспощадно проникли в анус, выудив из груди юноши возглас. — Вот так. Или прикажешь мне как следует обработать тебя самому?

     Слова Миррора подхлёстывали, сбивали мишуру стыдливости и робости, и вампир не смог противиться повелительному тону. Под одобрительный смешок Орта он повторил жест, раскрыв его пальцами, устремив их в горячую тесную глубину. Он лихорадочно покрывал поцелуями выступающие ключицы, что так любезно ему под губы подставил Орт, выгнувшись и отклонив назад голову. Четыре крохотных отверстия на его шее мелко кровоточили, и алые капли сливались с водой, утекая вниз по поджарому телу, очерчивая его розоватыми лентами. Собирая их языком, вампир терялся в ощущениях, чувствуя странную слабость и ватную лёгкость в теле. Вода неумолимо остывала, травинки липли к коже, раздражая и не давая насладиться видом чистой кожи. Двэйн без слов поднялся, взяв случайного любовника на руки и направившись к постели. Миррор столь вольготно раскинулся на покрывале, раздвинув бёдра, что вампир не мог поверить своим глазам. Тот ли это молодой человек, что вежливо расспрашивал его о семье и том, как облегчить вампирскую участь? Может ли это развратное создание быть галантным торговцем, нанявшим вампира против всех людских обычаев?

     — Не томи меня, — позвал замешкавшегося вампира Рурука, повёл пальцами, привлекая к себе. И его сердце билось всё так же размеренно и гулко, окончательно сбивая с толка!

     — Как ты можешь быть так спокоен? — одними губами прошептал кровопийца, нависая над ним, прижавшись прохладным телом к разгорячённому, слегка надавив на бёдра Орта и прижав их к его животу. На секунду ему показалось, что Миррор поморщился будто от боли, но наваждение развеялось.

     Он не ответил на вопрос юноши, обхватил его ладонями за лицо, притягивая к себе и поддразнивая губы кончиком языка, словно просил впустить его. Навалившись сильнее, протолкнув плоть во влажное от воды отверстие, вампир раскрыл губы, и тут же ощутил, как язык любовника скользит по его зубам, как если бы изучал. Он не пискнул, лишь выдохнул более шумно, и ровно несколько ударов сердца прозвучало друг за другом, затем восстановив привычное биение. Это начинало злить кровопийцу. Неужели же этого человека совершенно не волновало происходящее? От ярости в глазах Эйвери проступили алые блики, клыки заострились, и вот уже Рурука задышал чаще, с ненормальным трепетом облизывая их, но тем самым подливая масло в огонь.

     — Нравится? — хриплым шёпотом вопросил вампир, отстранившись и сделав несколько медленных сильных движений на пробу.

     — Я в восторге, — простонал Миррор, и широкая улыбка тронула его лицо, и он с лёгкой душой откинулся на постель, поддавшись кровопийце.

     Постепенно Двэйн вошёл во вкус, упиваясь податливым телом торговца, ненасытно приникая к нему вновь и вновь, привыкая, что от него не бегут в страхе при виде острых клыков и когтей. А уж когда Миррор повернулся к нему спиной, широко разведя бёдра и влекуще прогнув спину, все прочие мысли вылетели прочь. Он мог лишь прильнуть к спине Руруки, наполнив его собой, прижавшись щекой к мокрому виску, ловя сбитое дыхание. Лишь один раз Орт поправил любовника, взяв его руку и накрыв ей собственный член, тут же блаженно выдохнув и уткнувшись макушкой в плечо вампира. Наслаждаясь гладкой кожей под пальцами, Эйвери задал резкий темп, в такт ему скользя кольцом из пальцев по напряжённой плоти любовника, а затем начав надавливать подушечкой большого пальца на раскрывшуюся головку, исходящую смазкой. Его разум помутился, когда Миррор вдруг откинул назад волосы, открыв взгляду шею и подставив её под жадные вампирские губы.

     — Ещё! — требовательный вздох сразил Двэйна окончательно, и он жадно припал к артерии, вскрыв её клыками. Глоток. Ещё. И ещё.

     Тело становилось всё тяжелее, глаза закрывались, и Рурука с ликованием чувствовал, как замедляются движения вампира, как он вздрагивает то и дело, отгоняя от себя тяжкий дурман. Оттолкнув от себя любовника и опрокинув его на постель, он склонился к самому лицу юноши, ловя взгляд сонных и мало что видящих глаз.

     — Разве мама тебе не говорила, что плохо играть с едой? — прошептал Орт, схватив Эйвери за горло, почти касаясь его губ собственными, а затем приблизился к его уху и добавил. — Особенно если не знаешь, что ты ешь?

     Двэйн застонал, дёрнулся, чтобы справиться с тьмой, но сон укутал его с беспощадным гулким звоном. Миррор ухмыльнулся и выпрямился, вернулся в холодную воду, с омерзением смывая с себя прикосновения любовника, но с блаженством вдохнул полынный пар полной грудью и закрыл глаза. «Как следует отмоюсь и можно приступать», — рассмеялся он про себя и повёл лопатками, как огромный дикий кот перед последним хищным рывком.

❃ ❃ ❃ 

     — Пошёл вон, собака сутулая! — резкий крик заставил подорваться на месте и начать озираться по сторонам. Да кому в голову пришло так орать посреди ночи? — Не нужны мне твои скляночки! Сказать тебе, что ты можешь с ними сделать?!

     Со стоном выпустив неподвижный воздух из груди, брюнет поднялся с постели и, на ходу накидывая на плечи халат, вышел в коридор. Вопли и грохот неслись из соседних апартаментов, и теперь мужчина нисколько не удивлялся. Раздался звон бьющегося стекла, и из комнаты вылетел красный от злости и возмущения жрец. Наткнувшись на Повелителя, он побурел сильнее:

     — Делайте с этим вздорным мальчишкой что хотите, я его больше лечить не буду!

     — И не надо! — встрёпанная длинноволосая мегера явилась следом за жертвой своего гнева. — Я не болен, слышите меня?! Не болен!

     — Да у вас вся семейка сумасшедшая! — взвизгнул лекарь и стремительно исчез в темноте коридора.

     Разъярённый юноша рванулся было следом, но его задержала стальная хватка на вороте шёлковой пижамы, заставив дёрнуться на месте и повиснуть в воздухе, как котёнка.

     — Сын, — крайне строго и устало вздохнул Гилберт, дождавшись, пока парнишка перестанет молотить по воздуху ногами и убавит свой пыл. — Ну и что это?

     — Почему он до сих пор ходит?! — сквозь зубы прошипел Роккэн, когда его вернули на ноги. Он дрожал, как в лихорадке, пальцы его судорожно сгибались и разгибались.

     — К тебе? — мягко уточнил Найтгест, не поддаваясь на этот концерт.

     — В принципе! По жизни! Вообще! — выкрикнул юноша, патетично взмахнув руками.

     — Потому что мне улыбается удача остановить тебя до того, как ты сломаешь ему ноги? — иронично подметил вампир, обнял юношу за плечи и вместе с ним зашёл в спальню сына. Там словно был погром: разбитые бутыльки с зельями, перевёрнутый алхимический стол, сбитое постельное бельё. Гилберт собрал все свои силы, вдохнул, повернул к себе юношу. — Что сегодня?

     — Рурука… он… я… — забормотал Роккэн, скривился словно от невыносимой боли, приложил пальцы к вискам, согнулся. — Его надо остановить… помочь ему…

     Эта игра в воображаемых друзей порядком надоела Господину чернокнижников за это время, и он не сдержал раздражённый звук, цыкнув языком. Сначала Роккэн ограничивался щебетом о брате, о том, что он жив, но несколько лет назад это перешло все возможные границы. Приёмный сын Повелителя стал подвержен неожиданным вспышкам: мог ни с того, ни с сего начать кричать на собеседника или вовсе накинуться на него с кулаками; мог при всей внезапности разрыдаться, не в силах объяснить, в чём дело; по ночам во сне и вовсе так истошно кричал, что мало кто мог спокойно спать. Господин жрецов лично занимался им, исследовал поведение и подбирал лекарства, но после того, как юноша выплюнул их в лицо лекарю, объявил, что не будет продолжать терапию, и прислал другого врача. Но ни одно лекарство не помогало, не считая транквилизатора, после которого Роккэн походил на сломанную куклу. На время это подавляло все эмоциональные всплески, но всё возвращалось на круги своя.

     — Я не понимаю, почему он так себя ведёт, — раз за разом повторял Гилберт своему учителю, окончательно отчаявшись и потеряв всякую надежду. И лишь недавно жрец удостоил его ответом:

     — Вот, что было бы с тобой, если бы ты остался жив при покойном Артемисе. Думаешь, легко быть связанным с тем, чья душа отдана Долине?

     — Но он считает, будто бы Рурука жив. Быть может, мы не там копаем?

     — Копни на кладбище Вэнатоара. И там найдёшь ответы на все свои вопросы.

     И вот снова. Роккэна выгнуло назад, он застонал, замотал головой, вцепившись в свои волосы на затылке, опустился на корточки, уткнулся лицом в колени.

     — Ему ничем не помочь. Сколько мне нужно сказать, что он погиб, чтобы до тебя дошло? — зло и раздражённо произнёс вампир, подхватив ребёнка на руки и уложив в постель. — Его нет.

     — Как и твоего Артемиса! — закричал Роккэн, увернувшись от ласковых рук, что перебирали его волосы. Гилберт шумно выдохнул, отпрянул, широко распахнув глаза. Бледность мужчины стала более явной. Юноша осклабился: — Больно?

     — Не так, как твоему уязвлённому самолюбию, — обронил Найтгест, поднявшись с кровати. — Спать. Живо. Если узнаю, что тебя не было на лекциях, познакомишься с темницей поближе.

     Выйдя из комнаты и захлопнув за собой дверь, мужчина приложил ладонь к губам, сдерживая полный ярости и боли вопль. Каких сил стоило ему не отвесить мальчишке смачную затрещину, не удавить подушкой! Зайдя в свои апартаменты, Найтгест с силой ударил стиснутым кулаком по стене, чудом не размозжив костяшки. Рухнув на кровать, Гилберт закинул руки за голову, уставив взгляд в потолок.

     — Дохлые боги, как же тяжело с детьми, — прошептал он в тишину, содрогнувшись всем телом. — Будь ты здесь, сладил бы с ним в одно мгновение. Мне не хватает тебя.

     Зыбкий сон окутал его быстро и крепко, отняв боль и терзания. Погрузившись в кататонию, он не услышал, как приоткрылась дверь в спальню. Юноша тихо приблизился, замер у изголовья, глядя на мечущегося мужчину. Он бормотал во сне, без остановки звал своего возлюбленного по имени, и такая мука звучала в его голоса, что хотелось пресечь её в ту же секунду. Роккэн приподнял руку, стискивая в пальцах рукоятку серебряного ножа. Поглядел на лезвие, на отца, снова на нож. Вдохнул полной грудью, поднял руку выше и…

     — Роккэн, — ласковый голос в голове заставил замереть и стыдливо спрятать руку с ножом за спину, пусть тот, кто обращался к нему, и не видел происходящего. — Спустись ко мне, детка.

     — Да, дядя, — пришибленно выдохнул юноша, опустив плечи и разжав пальцы. Нож с тихим скорбным звоном упал на каменный пол и скрылся под постелью Повелителя чернокнижников.

     Ощущая острую дрожь и даже страх, Роккэн покинул комнату отца, бросив на него пристыженный взгляд. В спину ему раздалось мучительное дикое рычание, и юноша рванулся бегом через тёмные пустынные коридоры. Камни обжигали холодом голые ступни, и сквозняк проходился по плечам с беспощадностью и резкостью дикого зверя. К тому моменту, как юноша добрался до апартаментов дяди, успел промёрзнуть до костей и теперь дрожал с ног до головы, стоя под дверью и не решаясь постучаться.

     — Заходи, не мёрзни там, — послышалось изнутри, и юноша робко просочился в тёплую комнату, пропитанную запахами благовоний.

     Вампир раскинулся посреди спальни на пышном матрасе, образующем уютное гнездо в центре. По краям бархатные подушки с длинными кисточками поддерживали бледные миниатюрные ступни и голову с длинными растрёпанными кудрями антрацитового цвета. Распахнутый на груди халат едва держался за покатые плечи, подпоясанный чисто для приличия. Над лицом вампира парила раскрытая книга, пока он неторопливо и со всем возможным наслаждением поглощал чёрный виноград, отщипывая тонкими чувственными пальцами бусинки ягод и отправляя их в рот. Обратив взгляд на приёмного племянника, Пассиса обворожительно улыбнулся и похлопал по матрасу рядом с собой:

     — Иди сюда, согреешься.

     С видом поникшим и пристыженным юноша присел на край матраса и тут же провалился едва не по уши, на что Найтгест издал тихий и совсем необидный смешок, но Роккэн всё равно густо покраснел. Ткнувшись макушкой в протянутую руку, сын Господина чернокнижников притих, спрятал лицо в большой подушке.

     — Ты хотел ударить отца, — произнёс Пассиса, подхватывая ягоду и перекатывая её на кончиках пальцев.

     — Не хотел! Я не хотел!

     — Детка, ты мне врёшь, — с отчётливой ноткой разочарования произнёс псионик, неторопливо сев, перебирая густые кудри и не сводя взгляда с макушки племянника. Он помнил всё до последней мелочи. Порой считал это ужасными ночными кошмарами, но чем дальше, тем ясней понимал, что всё было взаправду. Его подозрения подтвердил и брат, тем самым сбросив со своих плеч огромный груз отчаяния и безысходности. И теперь, глядя на мальчугана, что свернулся возле его колен, вампир не мог отделаться от ощущения, что это далеко не ребёнок. Качнув головой, Пассиса поддел подбородок Миррора пальцами, заставив поднять голову: — Роккэн?

     — Я не болен! — хлюпнул носом мальчик, принимаясь тереть кулаками мокрые глаза.

     — Я верю, что ты не виноват в своих эмоциях, дорогой, и они не совсем принадлежат тебе, — как можно аккуратней сказал Найтгест, глядя на расстроенного мальчишку.

     — Так я о том и говорю! — в голос заревел Роккэн, закрыв лицо руками. — Неужели так сложно понять меня? Папа… папа мог бы меня понять!

     «Да, я понимаю, о чём ты говоришь. Но мы говорим о разном», — с тоской подумал Пассиса, бережно обняв юношу, свернувшись вокруг него, скрыв в коконе собственных рук.

     — Папа вечно твердит: «Руруки нет, Рурука мёртв», а я же чувствую! — юноша приложил ладонь к своей груди, поморщился, сжавшись лишь сильнее. — Я… иногда я вижу, что с ним происходит. И это так страшно! Нельзя просто так сделать вид, что его нет. Я его найду!

     Пассиса снисходительно кивнул, внутренне съёжившись от боли. Зная Руруку, он бы из-под земли вылез к своему брату, вот только прошло уже почти пять лет, и следов никаких не осталось. Погиб один из лучших шпионов, расследуя это дело, сошёл с дистанции эмпат Лорда оборотней, а уж сколько чернокнижников умерло, сражаясь с элементалистами, и вовсе не поддаётся исчислению. Но они смогли победить, вышвырнуть магов стихий со своей территории. Вот только какой ценой? Роккэн всё говорил и говорил, захлёбываясь слезами, утирая их с опухшего лица, а у вампира не доставало сил сказать ему, что уже бессмысленно ждать и искать.

     — Он ведь знает, каково это, — одними губами прошептал Роккэн, всхлипнув. — Я же слышу, как он мучается по ночам, как зовёт… почему он не верит мне? Почему никто не верит?!

     — Детка, пойми… — начал Пассиса, но осёкся, когда Роккэн поднял на него неестественно злой взгляд. С ненавистью, презрением и жаждой смерти.

     — Ты тоже думаешь, что я болен? — голос юноши наполнился разочарованием и опасной дрожью. — Такой же, как и они.

     — Зачем ты отталкиваешь Гилберта, меня? — попытался унять его Пассиса, протянув руку, чтобы погладить Роккэна по щеке, но тот увернулся и стал сползать с кровати. — Мы лишь хотим, чтобы тебе стало легче. Мы хотим подарить тебе тепло и ласку.

     — Эта ласка предназначена ребёнку, лишившемуся старшего брата. А значит, я отвергну её тысячи и тысячи раз, — зло бросил юноша от дверей, выйдя прочь и захлопнув за собой дверь.

     После резкой вспышки клонило в сон, сил не оставалось, и только на заднем плане шелестел чей-то голос, сводя с ума. «Таким тварям, как вы, мало клыки вырвать. Я не дам тебе умереть так просто. — Слова прерывались, звучали вновь, перемешивались, менялись местами, хлестали по душе раскалённой яростью, и сердце Роккэна сжималось до боли, пропуская один удар за другим. — Будь моя воля, я бы изничтожил вас всех». Силы покидали приёмного Найтгеста, он едва шёл, припадая то на одну ногу, то на другую, прижимаясь к стенам и едва волоча своё тело к постели. Разум опустел, мышцы не слушались, и на замену злости и отчаянию приходил страх, наполняя собой голову юноши. Так случалось всякий раз после того, как он всей своей душой ощущал брата. Точно тяжёлый бархатный занавес опускался, отделяя его от этого мира. Пусть эти вспышки несли за собой лишь боль и ярость, ослепляя и ссоря с близкими, ничего дороже них у Роккэна не было. Именно с ними он понимал, что не одинок, что на бесчисленных милях мироздания ещё остался тот, ради кого стоило влачить своё существование. Ватные конечности не подчинялись воле, и всё же, разглядев погром в апартаментах, Найтгест стал по-тихоньку убираться. Острый стыд жёг щёки алхимической крапивой. Как ему вообще пришло в голову поднять оружие на отца? Смятённый и дрожащий юноша чувствовал себя как никогда паскудно.

     Роккэн помнил, как отец вызывал слуг после того, как он сам впадал в слепую ярость, чтобы навели порядок, но самому так поступать считал неправильным. К тому же, его не покидало чувство, что Гилберт рано или поздно найдёт тот злосчастный нож и поймёт, что к чему. А это не могло закончиться хорошо.

     Осколки юноша собирал осторожно и внимательно, не пропускал даже самые маленькие кусочки стекла. Он прополз на коленях по всей комнате, но быстро понял, что девать сокровища ему некуда. Лёгкая паника охватила его, особенно когда раздался стук в дверь. Метнувшись сначала в одну сторону, потом в другую, юноша ногой поддел ковёр, закинул под него осколки и тут же накрыл их, разглаживая. Одёрнув одежду, пригладив волосы, он подал голос:

     — Войдите. — Точно только того и ждал с пальцами на дверной ручке, посетитель зашёл. Увидев Кедзина, юноша засиял, бросившись к нему и крепко обняв. Старый вампир расплылся в улыбке и потрепал приёмыша по волосам. — Доброе утро, дедуля!

     — Доброе. Почему ты ещё не собрался? Самое время идти в академию. — Услышав про занятия, юноша покривился, наморщил носик, всем своим видом говоря, что не согласен с этим решением, но спорить с вампирами было бесполезно. Особенно с Кедзином, которого переговорить получалось только у Артемиса старшего. — Вперёд. Даю тебе пять минут.

     С крайне мрачным лицом Роккэн стал без особой охоты складывать в сумку учебники, чистые свитки и запечатанные чернильницы. Ему совершенно не хотелось идти на лекции. Зубодробительный эльфийский язык и бесконечные даты сводили с ума и навевали ужасную скуку. Отец и дядя не уставали твердить, что скоро начнутся интересные предметы, но юноше казалось, что он до них просто не доживёт. Хотя бы потому, что сумка перевешивала его в несколько раз. Именно для этих целей, как говорил Господин чернокнижников, и был абсолютно свободный от других занятий дед. Но что-то подсказывало младшему Найтгесту, что это для исключения возможности побега наглого парнишки. Если бы ему только дали шанс, он бы уже сбежал куда глаза глядят, но стоило ему выйти из аудитории (и не важно, в туалет или на законный перерыв), как бывший Повелитель был тут как тут. Этакий эскорт раздражал до невозможного.

     Но бывало и приятное сопровождение: когда у отца выдавалось свободное время, он встречал сына после академии. Однако не для того, чтобы сразу же сажать за домашнее задание. Они могли подолгу гулять, и тогда Роккэн расспрашивал мужчину об услышанном на лекциях, и он охотно делился своими знаниями. Бывало, поднимет ребёнка на руки, подсадит на нижнюю ветвь дерева, заберётся рядом и всё рассказывает, рассказывает, перебирая его волосы. Это помогало запомнить, и тогда юноша ненадолго загорался интересом к обучению. Запала хватало не больше, чем на месяц. И тогда Роккэн снова приносил «удовлетворительно» одну за другой. Отец не ругался, исправно беседовал с преподавателями и вновь отправлялся на прогулку с приёмышем. Иногда этим занимался Пассиса. И эти дни были самыми счастливыми для юноши.

     Его всё никак не покидало чувство, что вампир значит для него куда больше, чем просто брат его отца. Глядя на него, Роккэн ощущал прилив тепла в груди, дрожь в коленях, и от этого щёки нестерпимо пылали. Когда этот вампир вдруг одаривал его нежной улыбкой, гладил по щеке и говорил: «Детка, давай, я тебе помогу», — юноша готов был сквозь землю провалиться.

     Прогулка до аудитории выдалась молчаливой: Кедзин думал о чём-то своём, Роккэн всё ещё был слишком вялым, чтобы шалить, и просто брёл рядом, взяв деда за руку. Не хотелось даже упрашивать свозить его в столицу вместо истории. Сердце его на секунду пугливо сжалось как от дурного предчувствия.

❃ ❃ ❃ 

     Вереница докладов не желала кончаться, и это порядком надоедало, истощало. Усиленно массируя виски, Повелитель глядел в свиток, но никак не мог собрать слова на нём в единое целое. Голова раскалывалась на части, и не хватало никаких сил, чтобы справиться с этим. Вампир никогда не чувствовал себя таким ослабшим и бесполезным. Всё, за что он брался, валилось из рук. Мысли его неумолимо сворачивали в иное русло, вызывая дикую муку. В тот момент Найтгест думал вовсе не об укреплении позиций на востоке после непродолжительной войны с элементалистами. Думы были заняты лишь приёмным сыном, что с каждым годом вёл себя всё более ужасно. Мужчина был наслышан о переходном возрасте, в конце концов, ему самому пришлось пройти через этот период, но даже это не объяснило бы поведение Роккэна. Да и рано было называть его подростком, пожалуй. Слишком! Но истерики мальчишки, его разрушительные вспышки доводили до бешенства и заставляли руки опускаться. Ещё и эти беспрестанные попытки отправиться на поиски Руруки. Чего только стоил его героический поход с одним только яблоком в кармане на ближайшую милю! Гилберт не стал его останавливать, посчитав, что это достаточно проучит мальчишку. Но когда он спросил у сына, что из этого стоит вынести, тот просто ответил: «В следующий раз возьму два яблока». Мужчине оставалось лишь аристократично приложить ладонь к глазам, чтобы они не смотрели на этот откровенный и наивный идиотизм. До чего ещё его могла довести эта мания? Мальчишка мог внезапно начать улыбаться и смеяться, затем также резко плакать и швыряться всем, что попадалось под руку, и Гилберт всерьёз задумался о психическом здоровье Роккэна. Все вокруг смотрели на это со старательно затаённым интересом, шёпотом несли молву о сумасшедшем сыне Господина. Россказни неслись со скоростью лесного пожара, и чем дальше от замка, тем больше сгущались краски, добавляя к и без того мрачным историям подробности. Поговаривали также, что всему виной отец, что позволил себе довести ребёнка до такого состояния.

     Как прервать эту цепь злых сплетен вампир не знал, но понимал: коли его подданные позволяют себе подобное, видят происходящее в таком свете, стоит взяться за сына всерьёз. Да только каким образом?

     Плавно скользнувший в кабинет территориальный управляющий оборвал нить мыслей, вызвав на лице своего брата тень улыбки. Оглядев понурого и измождённого мужчину, Пассиса опечалено качнул головой. Он не стал занимать кресло по соседству со старшим Найтгестом, прекрасно зная, кому оно предназначается, придвинул гостевое поближе и уселся рядом с Гилбертом. Его молчаливое неодобрение повисло в воздухе дамокловым мечом. Не нужно было обладать даром псионики, чтобы понять, что волнует его. Против ли воли, по своему ли желанию, но он знал о многом вокруг из чужих мыслей. Порой Гилберт жалел, что брат решил пройти дорогой владыки помыслов, с тоской вспоминал то время, когда Пассиса бесконечно спотыкался, путался в своих ногах и не мог себе позволить оказаться на публике. Теперь от этого скромного нескладного юноши ничего не осталось, кроме зыбких воспоминаний.

     — Гил, это слишком далеко зашло, — после короткого молчания произнёс территориальный управляющий, положив узкие ладони на его предплечье. — Неужели же ты не видишь, что мальчик страдает?

     — Думаешь, что я настолько слеп и глуп? — агрессивно ответил Господин, сжимая свиток в кулак и обращая его пеплом. — Полагаешь, будто бы я ничего не слышу и не осознаю? Он часть моей семьи. Мой сын, в конце концов!

     — Ну так сделай же что-нибудь. Какая разница, что ты чувствуешь, если ты ничего не делаешь для облегчения его участи? Как можешь ты говорить о семье, если ничего ровным счётом не делаешь ради него? Ни я, ни Кедзин более не нуждаемся в твоей опеке, но Роккэн… ты же видишь, как он смотрит на тебя? И старается во всём уподобиться тебе.

     — Хочешь, чтобы я носился с ним без остановки? Чтобы я смахивал с него пыль и по ночам читал сказки? У меня нет на это ни часа. Повелитель я или кто?

     — Ты знал, какая на тебе огромная ответственность, когда брал мальчика под свою опеку, — срезал его Пассиса, гневно сверкнув глазами. — Может, тогда было бы лучше оставить его в детском доме? Что там, что тут, он не ощущает заботы. А ты ещё и масло в огонь льёшь, напоминая о его потере.

     — Я так и знал, что ты за этим явился. Пассиса, внемли мне, тьму тебе на голову! Тот мальчишка погиб. Нет ни единого шанса на то, что он смог выжить. Пять лет! Пять! За эти годы можно было пешком дойти до океана и не только. Война выжгла поселения в тех местах, уничтожила любые убежища, где он мог бы оказаться. И не надо мне болтать об ином. Думаешь, я не знаю, что ты ездил по этим местам и сам искал его? Так скажи же мне, неужели великий Пассиса Найтгест сел в лужу и не смог найти мысли дитя? Неужели же он мог оказаться таким могущественным, что сыскал защиту от гениального псионика? Выкинь эту блажь из своей головы! Он давно в Долине вечной тени!

     — Но Роккэн чувствует…

     — Сказать тебе, что я чувствую? — рыкнул Гилберт, сбросив руку брата со своей. — Дыхание погибели, что готова вот-вот вцепиться в меня. Ужас того, кого не смог спасти. Агонию последнего вдоха. Все эти века снова и снова без шанса освободиться. Полагаешь, будто бы я не знаю, каково это — остаться без своего единственного? Я бы жизнь свою отдал, лишь бы хоть день не испытывать эту боль. Учитель не единожды упоминал, отчего это у моего сына. И я знаю, как покончить с этим.

     — Напомни-ка мне, Гилберт, не случалось ли такого, что Господин жрецов выдавал что-то за истину, чтобы управлять тобой и жизнью в целом? — ощерился Пассиса, не выдержав и поставив блоки, чтобы не разделять эмоции брата. Ментальный напор оказался слишком силён. — Хм, если его брат всё-таки окажется жив, будет забавно, ведь тогда получается, что твои пылкие обличения заботливого отца обернутся клеветой слепого остолопа. Как и обычно. Одумайся, пока не поздно.

     — Не надо злить меня, — с грозным предупреждением прошипел старший вампир сквозь зубы. — Мальчишка не выжил. Точка. Это не подлежит обсуждению. Если ты снова поднимешь эту тему…

     — То ты отправишь меня в Пустоту, я знаю эту схему, — Пассиса говорил с незыблемой яростью, содрогался от обиды на брата и не мог поверить, что он столь равнодушен и не способен увидеть надежду. — Что бы сказал на это Арти?

     — Вздумал надавить на мою слабость? Изначально ты использовал тактику, что не сможет отдать тебе победу. Но сейчас… уходи.

     — Я уезжаю. Мне нужно на юг. Я буду продолжать поиски.

     — Нет. Ты останешься в замке до того момента, пока я не дам тебе иные указания. И это слова твоего Господина, а не части семьи.

     — Естественно. Никто из моей семьи не был так жесток.

     Пассиса рывком поднялся и вышел вон, зло хлопнув дверью. Повелитель чернокнижников с рычанием стиснул подлокотники, затем откинул назад спинку кресла и вытянулся, уставив взгляд в потолок. Пальцы его автоматически коснулись подлокотника соседнего кресла, но не нащупали родную руку. Чем дольше длилось это безумие, тем меньше Найтгест осознавал себя. Его некогда убедительные и полные воли слова теряли своё могущество, слетали с губ бессильным пеплом. Затаённый ужас хоронился в его душе: а если то Увядание? Если же его время вышло и опадает последними песчинками, сокращая жизнь с каждой крохой? Нет, он не мог уйти сейчас, когда до появления его Акио осталось всего ничего. Жалкие два десятка лет, даже меньше! С каким бы удовольствием он ушёл в Сотминре, посмотрел на подрастающего мальчишку издалека, но прекрасно знал, что тем самым лишь сильнее разбередит свою душу. Уж этот срок он сможет выдержать, раз перенёс прошедшие два с половиной века. С печальным смехом он понимал, что уже думает, как старик. Ему самому должно было исполниться триста сорок восемь лет через несколько месяцев, но пережитое до временной петли оставило на душе свой след. Теперь Найтгест ощущал это в полной мере.

     А уж когда понял, что невольно задремал в своём кресле — так уж точно. Очнулся он от шагов и шорохов в кабинете, заставивших его подорваться и окинуть взглядом свои владения. Кедзин и Роккэн уселись на ковре, что Гилберт приобрёл, когда сын в очередной раз заболел после сна и рисования на каменной кладке пола. Ему казалось, что там больше места, и диван его не привлекал, хотя Найтгест постоянно перекладывал его на своё ложе, служившее ему верой и правдой много лет. Старый вампир и мальчуган вместе листали исторический талмуд, переговариваясь шёпотом, чтобы случайно не разбудить уставшего владыку. Беззвучно прочистив горло и поправив непослушной после сна рукой волосы, Гилберт вернул кресло к положенному виду и напустил на себя суровость.

     — Как успехи в академии? — точно возобновил прерванный разговор, вопросил мужчина, глядя на один из свитков.

     — Я получил «хорошо» по истории главенствующих рас, — без особой радости сообщил Роккэн. Одним богам ведомо, сколько сил он приложил и сколько его пытал преподаватель, чтобы выудить из него все знания по этой дисциплине. — И «удовлетворительно» по землеведению.

     — Мне нужно наведаться к твоим учителям? — со вздохом спросил Гилберт, посмотрев на приёмыша.

     — Нет, деда уже поговорил с ними. — Мальчик вдруг обернулся, сияя улыбкой. Господин заметил, что его отец странно посмеивается. — Представляешь, только вчера дедушка рассказывал мне про появление во всемирной истории вампиров, прям вот всё-всё-всё. Я это так хорошо запомнил, рассказал, а преподаватель сказал, что я всё придумал, и это неправда! Он так кричал и возмущался, а я открыл двери, пока он не видел. И этот старый пень крикнул прямо в проход, где был дедушка, что все эти истории — параша! Что это значит? Но дедушка ему на пальцах показал, кто здесь выдумщик и остолоп. Кстати, пап, разве же можно вытащить язык через попу? Дедушка сказал, что именно это сделает с преподавателем за его некомпе… некомпемпеме… ме… в общем, за то самое!

     Гилберт старался не смеяться, но его так и пробирало на хохот. Тяжесть, лежавшая на плечах, временно покинула вампира, и нежная улыбка появилась на его лице. Первым не сдержал смех Кедзин, и Господин поддержал его веселье, закрыв лицо ладонями, чтобы скрыть безудержное хихиканье. Роккэн переводил изумлённый взгляд с одного на другого, едва не подпрыгивая на месте от нетерпения. Он откровенно не понимал, почему взрослые так хохочут. С лицом возмущённым и гневным он поставил руки в бока, капризно надув губы:

     — Да что смешного?

     — Ничего, малыш, подрастёшь — узнаешь, — успокоил его Кедзин, потрепав по макушке. — Давай, продолжим с домашним заданием.

     Под гнётом этих слов веселье в кабинете увяло так же быстро, как и появилось: Роккэн понурился и уткнулся в книгу, и на его лице так и читалось, насколько ему тяжело даётся гранит науки. Преподаватели всё сбрасывали на лень мальчишки, не желая слушать ничего о том, что у него нет способностей. Ведь его приёмный отец ясно дал понять, кто явился к Роккэну во сне. Подобные знаки чернокнижники воспринимали однозначно — благословение богини. Они не желали ничего слышать о том, что юноша нарвался на её гнев, умудрился разозлить. Разве же можно прогневать столь мудрую и могучую сущность? А потому всё сводилось к тому, что младший Найтгест просто гоняет балду.

     Раздался стук в дверь, и Повелитель дал разрешение войти. Внутрь скользнул слуга, неся в руках тяжёлый поднос с обедом. Он запыхался, но старательно делал вид, что справляется со своими обязанностями. Следом за ним на пороге возник Господин жрецов, как и обычно не удосужившийся предупредить о своём визите. Пока служка выставлял тарелки, чашку и бокалы на стол, Акио прямой наводкой двинулся к Гилберту.

     — Добрый вечер, — непринуждённо и подозрительно дружелюбно изрёк он, остановившись возле Роккэна и потрепав его по макушке. — И тебе привет, задира.

     — Привет, — заулыбался мальчуган, радуясь даже такой возможности отвлечься от зубрёжки. Он поднялся и распростёр руки, тут же обхватив ими мужчину поперёк спины, крепко обнимая. Сегодня у него было даже хорошее настроение, и он вёл себя на удивление переносимо. Но было возможно и то, что он лишь притворяется рядом с лекарем, чтобы не получить порцию горьких микстур. — Ты снова холодный.

     — Не холоднее, чем обычно, — заверил его Серый принц, мягко похлопав по плечу. — Твой обед явился раньше меня, так что ему удели внимание в первую очередь.

     Роккэн без особого азарта устроился за низким столиком на большой подушке и по ложке стал поглощать густой наваристый суп, больше напоминающий собой пюре. А пока мальчик ел, Артемис обратился к своему ученику:

     — Объясни, что произошло с моим подчинённым.

     — Они не сошлись с моим сыном во мнении о том, какие снадобья и в каких случаях их стоит пить, — максимально невозмутимо ответствовал вампир, даже не отрываясь от работы. — Мне думалось, будто бы ты знаешь обо всём, что делается на континенте. Так к чему эти слова?

     — Ты же понимаешь, я спрашиваю не потому что не знаю, а потому что мне любопытно, какого чёрта ты не следишь за процессом? На ком из нас двоих лежит ответственность за него?

     — На мне, — ворчливо заметил Кедзин, пусть и был счастлив возиться с внуком, с которым проводил всё своё время.

     — Пап, — подал голос Роккэн, почти не отвлекаясь от супа, но даже с его усердием тарелка едва ли была ополовинена, — пойдём сегодня гулять? Ты обещал.

     Словно разом вспомнив про его присутствие, старшие замолчали, и Повелитель поморщился, окидывая оценивающим взглядом кипу работы.

     — Потом, малыш. Много дел.

     — Потом-потом-потом, — забормотал мальчик, нахохлившись, как воробей в песочной ванне. Он недовольно поморщился, отправляя в рот очередную ложку и не переставая бубнить. Артемис старший ехидно изломил бровь и кивнул Кедзину на внука, чтобы внимательно смотрел. — Потом-потом-потом. Ка… — мальчик подавился супом, но договорить посчитал необходимым, чтобы выразить своё возмущение, даже если и не совсем внятно, — гаван твоих дел. — И ещё более зло выдохнул: — Сука картавая.

     Пусть Господин чернокнижников и понял, что мальчишка ругнулся на собственную оговорку, но лицо его всё равно побелело сильнее прежнего, а в глазах мелькнула паника. Он почти физически ощутил, как заныла уздечка под языком. Переборов волнение и злость, мужчина как можно строже произнёс, игнорируя сдавленный смех старшего поколения:

     — Где ты нахватался этих гнусных слов?

     — От Руруки, — буркнул мальчик в ответ.

     Смех в кабинете затих. Теперь все смотрели на ребёнка, ожидая объяснений, но он угрюмо уплетал суп, продолжая ворчать о несправедливости жизни. Жрец приблизился к нему и осторожно положил на плечо ладонь:

     — Роккэн.

     — Он жив.

     — Роккэн, нет.

     — Роккэн, да, — огрызнулся мальчик, дёрнувшись в сторону и оглядев присутствующих затравленным взглядом. Он поджал губы, напустив на себя самый злой и одновременно обиженный вид. — Как вы не понимаете?!

     — Гилберт, позволь тебя на пару слов, — попросил жрец, направившись на выход.

     Вампир стремительно покинул помещение, сотрясаясь от бессильного гнева. Они спустились в заброшенную приёмную, скрытую портретом Сириуса IV. На мебель были накинуты плотные кожаные чехлы, чтобы спрятать от пыли, но на полу её слой был возмутительно толстым. Акио распахнул окно, впуская свежий воздух, и свет, и пылинки мгновенно закружились в потоках сквозняка.

     — Это больше не может продолжаться, — без удовольствия или эмоций возвестил Артемис, рассматривая крепостную стену. Целитель выглядел с каждой секундой всё более мрачным и недовольным. — Мы должны принять меры.

     — А что делать?! На него ничто не действует! — рявкнул Найтгест, ударив сжатым кулаком по стене. — Он может забыть об этом безумии на несколько месяцев, но потом опять за своё. С каждым годом всё хуже и хуже. Его эмоции невозможно угадать: то ласков, что твоя лань, то беснуется, как демон из глубин ада.

     — Ты великолепно понимаешь, что с такими реакциями он не сможет жить, не то что как нормальный ребёнок, но как человек. Ни один некромант не сможет вернуть его брата. И если это действительно он так воздействует на него из Долины…

     — Такого не может быть. Это означает…

     — Это означает, что его брат может явиться Воплотителем. Но мальчишка неспособен на подобное. Быть может через несколько сотен лет, но Роккэн просто не переживёт этот период. Единственное, что мы можем сделать сейчас — разорвать связь между ними.

     — Это чудовищно, — резко воспротивился Господин чернокнижников, мотнув головой. Стоило ему представить, что мальчик ощутит всю гамму отчаяния от этого воздействия, как ужас сковывал душу. Это была худшая из практик, какую только можно найти. — Он не выживет. Но даже если чудо случится, останется калекой на всю оставшуюся жизнь. Должны быть иные пути.

     — Нет. Его можно было бы связать с кем-то другим насильно, чтобы заглушить пустоту, но ты сам знаешь, каков риск. Пассиса мог бы справиться…

     — Исключено. Это слишком жестоко. Пассиса и так не находит себе места, что по сию минуту не нашёл своего человека, а ты ещё и это хочешь сделать.

     Гилберт осознавал, что бесполезно сопротивляться жрецу, что он рано или поздно добьётся своего, что лучше прочих знает о том, как поступить. Но вампир не желал ни своему брату, ни сыну такой судьбы. Жить, зная, что ты всего лишь замена кого-то, что тобой заткнули сквозную дыру в чужой душе, невыносимо. Вампир мог лишь молить Сердце мира, чтобы оно изменило своё решение и развело этих двоих по разным концам вселенной. И тем острее становился его собственный страх, стоило лишь представить, что однажды ему придётся свершить эту казнь над самим собой. Он как обезумевший следил за календарями, подсчитывал дни и месяцы, чтобы всё шло по плану, чтобы изменённая реальность не подставила ему подножку, чтобы однажды вновь обнять возлюбленного. И потому слыша от жреца о разрыве связи, ясно чувствовал в его словах подтекст: «Это случится и с тобой, если ты потеряешь контроль над ситуацией». Вампир знал, что Охотник родился, но не мог ощутить ничего из-за проклятой печати изгнанника, не смел опрометью броситься в мир отщепенцев, хотя ничего не желал так же сильно. Акио должно было исполниться девять, но забирать его в таком возрасте из родного дома было бы неблагоразумно и как минимум дико.

     Роккэн был мал. Он всё ещё был растущим неразумным дитём, и Найтгест надеялся, что запала его души хватит, чтобы пережить ритуал. Поймав полный отчаяния взгляд чернокнижника, Серый принц уложил ладонь ему на плечо и сухо улыбнулся:

     — Молодец. Правильное решение.

     Вампир дождался, пока дверь за жрецом закроется, и приложил ладонь к лицу, ссутулился, принимая на себя тяжесть этого поступка. Он подписал приговор тому, кого должен был оберегать.

❃ ❃ ❃

     Комната магических ритуалов в Чёрном замке была наполнена бледным сиянием, исходящим от кристаллов, что во множестве были расставлены на полу и свисали с потолка в стеклянных сферах. Пол был слегка поднят в центре и незаметно спускался к стенам. От центра его тянулись тонкие желобки, наполненные алхимической смесью «Воля подлунной». Эту дрянь создавали из двимеритового порошка, который благодаря своим свойствам подавлял все магические способности того, с кем соприкасался. Этот металл в большом количестве встречался в Зимних землях, и никто не мог бы сказать с уверенностью, жрецы впитали его силы или он научился у них. В состав смеси также входили толчёные сухие Белые цветы, что росли на могилах прорицателей и впитывали их ауры. Они предназначались для того, чтобы задурманивать разум и успокаивать во время тяжёлых ритуалов. В этот раз концентрация цветов в «Воле» была особенно велика. Туда же была добавлена зола фениксов, чтобы обеспечить полное сгорание порошка и обильное выделение нужного дыма. Кристаллы впитывали и усиливали свет, что лился из желобов, распространяя магические потоки. В центре стоял высокий каменный каркас с углублением, в котором лежал мальчишка. Всего час назад он ещё с криками отбивался от жрецов, не давая напоить себя катализатором для будущего ритуала, а сейчас едва ли соображал. Взгляд его вяло переползал с одного кристалла на другой, но зрачки совсем не реагировали на свет. Что он видел в бреду, было неизвестно.

     Повелители жрецов и чернокнижников вместе вошли в помещение. Незадолго до этого оба приняли зелье «Сопротивление», чтобы не попасть под воздействие «Воли», но каждый всё равно лишний раз наложил на себя очищающую ауру. Роккэн не видел их, и Гилберт был подспудно рад этому. Он посчитал необходимым присутствовать при разрыве связи, хоть и не желал видеть ничего из этого. Акио не стал ничего говорить, сразу приступив к делу. С тиары на голове жреца на его лицо падала полупрозрачная шёлковая ткань, скрывающая от взглядов. Но даже она не могла спрятать сияние глаз Повелителя. Его отточенные до идеала движения разрезали ткань мира, вырывая душу из тела ребёнка и не давая ей никакой надежды на спасение. Сам жрец шагнул на другой план существования, исчезнув из поля зрения вампира. Он был почти привычен к таким фокусам, но всё равно ощущал себя странно уязвлённым, опасался, что Серый принц сотворит нечто из ряда вон.

     Акио же рассматривал душу Роккэна и про себя тихо ругался: в мальчишке, конечно, были задатки магии, но столь крохотные, в которых почти и не было крупиц теней. Это было первым, что разозлило Артемиса, пусть он и наблюдал однажды, как человек при упорных занятиях осваивает искусство пусть не в совершенстве, но в достаточной мере, чтобы зваться чернокнижником. Помимо прочего, мужчина наблюдал серебристую цепь, которая стремилась в никуда, ярко и ослепляюще сияя. Он мягко коснулся крепких звеньев ладонью, пробежался по ним пальцами, и цепь натянулась сильней, низко и угрожающе загудела, а душа мальчугана задрожала, изогнулась, исторгнув волну чистой энергии, смутно напомнившей те, что использовали чернокнижники, отталкивая противников. Этот сгусток света и энергии вовсе не походил на приёмного сына Господина чернокнижников. Бесплотный дух, едва свет стал слабеть, меньше всего напоминал маленького мальчишку, уж скорее молодого юношу. Поймав взгляд жреца, парень с опаской скривился, попытался отшатнуться, но жрец со всей силы дёрнул цепь, и дух не смог ему сопротивляться. Попробовал остановиться, но не смог ни за что ухватиться. «Воля подлунной» начинала действовать, и призрак утратил остатки способностей, и чёрные кисти, сотканные из теней, растаяли.

     Серый принц мог бы оборвать цепь на середине, оставить отросток, с помощью которого можно было бы связать его с кем-то другим; он мог вырвать её с корнем, чтобы не было ни единого шанса на то, чтобы однажды сплестись с кем-то в единении душ; он мог разрушить все бледные нити, что убегали прочь от мальчишки, обрывая мосты к другим людям. Роккэн зарычал, задёргался снова, не желая смириться с собственным положением и признать, что не способен справиться с могущественным жрецом. Лезвие истины затанцевало во мраке, выжигая острием в воздухе матрицу заклинания. Она ложилась на цепь, испещряя её символами, и от каждого нового связь блекла, затухала и погружалась в сон. Артемис был против этого решения, однако слово осталось за Гилбертом: он уговорил учителя не уничтожать столь важную составляющую Роккэна, не превращать его ребёнка в лишённый смысла существования овощ, но усыпить эту нить, заглушить на время, чтобы, когда он станет старше, без страха связать его с кем-то. И каждая следующая руна приносила всё большую муку душе: Миррор дрожал, кривился, опускаясь на колени и прижимая цепь к своему лицу. Сияющие дрожащие капли слёз задрожали в тишине звонкими кристаллами, но жрец был непреклонен.

     — Пожалуйста, дедушка, — едва различимо прошептал дух, посмотрев на чародея с абсолютным отчаянием, — не делай этого.

     Прорицатель замер на долю секунды, а затем единым резким движением выжег последнюю руну, и цепь погасла окончательно, опала вниз, как безжизненная змея, и юноша зашёлся рыданиями, силясь подтянуть её к себе поближе, но она была слишком тяжела и холодна. Жрец коснулся его головы, заставляя погрузиться в сон. Взгляд его заскользил вдоль металлической змеи, что уползала во тьму, вглядывался в неё, стараясь разглядеть: действительно ли на том конце царит пустота?

❃ ❃ ❃ 

     Спальня полнилась тихим надрывным дыханием, исходящим от приёмного сына Господина чернокнижников. Он лежал, укутанный в трое одеял, прислонившись лбом к плечу отца, дрожа всем телом. Его лихорадило, и вампир неустанно поил его то чистой водой, то лекарствами, обтирал его раскалённое тело тряпицей, смоченной в уксусе. Жрец наблюдал за этим с безразличным выражением лица, подавал настои, похоже, ни на секунду не сомневаясь, что мальчишка выкарабкается.

     — Папочка, — раздался надтреснутый голос, и ребёнок впился пальцами в руку Гилберта. — Пап… так пусто и одиноко… пап…

     — Я здесь, маленький. Сейчас станет легче, — зашептал Найтгест, коснувшись губами макушки Роккэна, и вновь провёл по его лицу прохладным компрессом, смочил его в медном тазике, что стоял возле кровати, и приложил ко лбу ребёнка. — Сейчас станет легче, мой малыш.

     — Раз это такая волшебная панацея, что ж ты себя так же не вылечил? — мрачно ухмыльнулся Повелитель жрецов, вглядываясь в осунувшееся лицо Найтгеста.

     — Выйди, — по слогам приказал мужчина, не сводя взгляда с сына, мягко убаюкивая его в своих объятиях. Голос его дрогнул, а плечи поникли. — Выйди и не заходи вообще.

     Жрец жестоко рассмеялся, растянув губы в едкой улыбке. Эта преданная печаль влюблённого Найтгеста веселила его, даже вызывала наслаждение, и он не преминул подлить масло в огонь, замерев в дверях перед тем, как покинуть спальню ученика:

     — Ты знал, что Андреа родила дважды? Почти сотню лет назад, до побега.

     Дверь за прорицателем закрылась. Гилберт засипел, приложив ладонь к лицу, сотрясаясь от беззвучных рыданий, что были готовы задушить его с секунды на секунду. Неужели всё провалилось в пропасть? Неужели он недоглядел? Мальчик в коконе одеял завозился, поднял на него мутный взгляд и протянул мелко дрожащие руки, погладил своими мягкими холодными ладошками по щекам, стирая непрошеные слёзы:

     — Папочка, я с тобой.

     Мужчина мягко прижал ладошку к своим губам, крепко зажмурившись:

     — Спасибо, сын.

❃ ❃ ❃

      Пробудиться не получалось. Воздух был невыносимо тяжёлым, склеивал лёгкие, и от недостатка свежей крови тело не желало подчиняться. Вампиров считают одними из самых сильнейших существ мира, но даже с ними можно справиться, если найти подход. Неудивительно, что при таком могуществе существует множество слабых мест, способных перечеркнуть на корню все плюсы бытия кровопийцей. И потому каждый представитель этой расы, особенно молодой, не знающий всех подводных камней и хитростей жизни, должен внимательно следить за собой и всеми ощущениями в собственном теле, чтобы не угодить в неприятности. Но вот и он попался на крючок интриг и собственной глупости, доверившись обаятельным улыбкам и сладким речам, что задурманили разум. А ведь именно это вампиры не должны себе позволять! Лишь полностью контролируя собственное сознание, они защищены и сильны, но стоит дать слабину — и быть беде. Веки тяжело и неохотно поднялись, давая рассмотреть укутанный мглой потолок и балки с редкими огоньками свечей. По помещению кружились завитки травяного дурмана, из-за которого с каждой секундой он чувствовал себя всё хуже. Теперь уже, когда загадочный купец не отвлекал его, юноша явственно чувствовал полынные нотки в этих ароматах, понимал, почему так ослаб. Конечности не слушались, и Эйвери с трудом опустил голову, рассматривая толстую цепь из самого отвратительного сплава, который только мог встретить молодой кровопийца: серебро с двимеритом жгли кожу даже сквозь одежду, и юноша начинал ёрзать, стараясь избавиться от убийственных ощущений. Шея невыносимо болела, и Двэйну едва удалось повернуть голову и найти взглядом своего мучителя. Молодой человек стоял чуть в отдалении, склонившись над столом. Раздавался тихий металлический перезвон, словно соприкасалось нечто небольшое и тонкое; из маленькой глиняной чаши поднимался густой тонкий дым, завихряясь и клубясь под потолком. Заслышав шорох, Орт обернулся и приподнял уголок губ в довольной ухмылке:

     — О, ты очнулся. А я уж и не надеялся. — Рурука стал приближаться к постели в плавном темпе, покручивая между пальцев узкий серебряный клинок длиной в два пальца. Его блеск неприятно нервировал Двэйна, и он понимал, что не может ничего сделать, чтобы спастись. Миррор склонился над ним и погладил кончиками пальцев по губам, рассматривая лицо без всякой нежности, с холодным интересом. — Знаешь, мне было любопытно, как устроены вампиры. Ничего личного, но ты лишь был первым, кого мне удалось поймать без лишней борьбы. Я понимаю, что старшие особи способны на большее, но их и сложнее найти, изловить и обезвредить.

     Молодой вампир попытался высказать всю уйму ругательств, но осознал, что невыносимая боль сковывает горло и ни один звук не слетает с его языка. Взгляд полных ужаса и отчаяния глаз устремился на Орта, мелкая роса слёз выступила на ресницах, и юноша задрожал. Грудь его судорожно поднималась и опускались в жадных вдохах, он весь затрепетал, как мелкая птица в сетях огромного хищного паука.

     — О, любовь моя, не лей слёзы понапрасну, это всего лишь голос. К чему он тебе, когда есть я? — усмехнулся Орт, проведя ладонью по свежему рубцу на горле кровопийцы. — К сожалению, мне пришлось удалить твои голосовые связки, чтобы ты не мешал процессу. Мне будет достаточно твоих мыслей. И твоего тела. Ведь ты можешь захотеть закрыться от меня. Безусловно, двимерит подавит твои псионические способности, но у вампиров множество хитрых уловок. Но тело… тело не соврёт. С чего бы начать?

     Он выглядел так, будто бы даже не начинал думать о том, как именно будет изучать подопытного, как будет подходить к делу. До последнего юноша надеялся, что всё это дурная шутка, очередное испытание от въедливой семейки, что он вот-вот получит подсказку и сможет выбраться из передряги. В далёком прошлом (это он знал из историй бабки) некоторые люди преследовали вампиров, чтобы получить дар истинного бессмертия. Но эти времена давно минули, ужасы кровопролитий забылись, но теперь, похоже, история должна была приобрести новый виток. Орт вдруг наклонился ниже, встав здоровым коленом на постель. Даже сейчас, глядя на него, Двэйн не мог перестать любоваться, хоть страх и сковывал изнутри ледяным настом. Губы его беззвучно шевелились, а кровь выступала из раны от безумного напряжения, порыва взмолиться вслух: «Пожалуйста, остановись!» Орт притягательно улыбнулся, провёл кончиком языка по пересохшим губам, но нежность в ту же секунду сменилась стальной хваткой, сжавшей челюсти у основания.

     — Хм, как же это работает? — задумчиво протянул Рурука, цинично приподняв верхнюю губу вампира, разглядывая его дёсны.

     Даже невооружённым глазом было видно, что над обычными клыками есть странные крупные бугорки с крохотными будто бы ранками. Помедлив с секунду, Орт надавил над ними, с искренним любопытством наблюдая за тем, как выступают острые вампирские клыки. По ним неохотно потекли блеклые струйки верескового цвета: вампирская афродизия, железы вырабатывающие которую находились в мешочках над клыками, и едва только те выступали, как вампир мог запросто отравить жертву укусом. Старшие неплохо контролировали этот процесс и могли перекрыть ход яду, в то время как молодняк мог запросто отравиться собственным афродизиаком во время кормёжки. Эйвери зажмурился, попробовал дёрнуться, но ему мгновенно надавили коленом на грудь.

     — Будь хорошим мальчиком, Двэйн. Ты же не хочешь, чтобы стало ещё больнее? — с прохладной злостью поинтересовался Рурука, вжимая его в постель и не давая продохнуть.

     Когда у вампира почти закатились глаза, он слез с него и удовлетворённо хмыкнул, затем отошёл к столу, взял полотенце и отёр руки. Пробежавшись по инструментам пальцами, Миррор остановил свой выбор на тонком лезвии и вернулся к подопытному. Видя опасный блеск металла возле собственного лица, Двэйн желал отползти как можно дальше, но упёрся в изголовье кровати, заёрзал. От постыдных слёз горели щёки, горло казалось раскалённым, и чем дальше, тем меньше он верил, что сможет вырваться из цепких пальцев садиста. Лезвие вскрыло дёсны над вампирскими клыками, и тёмно-бардовая густая кровь неохотно заструилась из разрезов, обнажились белые кости и желтоватые мышцы.

     — Жаль, нет кого-нибудь, кто мог бы это зарисовать. Столько времени и сил будет потрачено зря, — сокрушённо пробормотал молодой человек, поддевая клинком мясо и максимально поднимая его, отделяя от костей. — Любопытно. Интересно, с чем связаны эти мышцы?.. Хм…

     Двэйну казалось, что время нарочно остановилось, всё выглядело таким медленным, сверху словно накинули пуховое одеяло. Голова у юноши кружилась, даже пока он лежал, а липкая кровь стекала по губам и шее, пока раны неторопливо закрывались. Для старших вампиров это было бы сущей мелочью, но его регенерация была далеко не совершенной. И от этого становилось лишь страшней. До чего дойдёт этот сумасшедший? Орт вновь отошёл, торопливо записывая что-то на свитке и не обращая внимания на бурые пятна, что сокращали рабочее пространство. Он с тихим бормотанием взял другой свиток, присел на край стола, и сосредоточился.

     «Милый друг!

     Пишу тебе с отчаянной просьбой о помощи. Путешествие моё затянулось и завело меня в тупик. К несчастью, я не смог найти убийц Доменики, но встретил того, кто выведет на них, даст мне подсказки. Однако для этого мне нужна твоя поддержка. Не могу передать всё в двух строках, но уверен, что ты сможешь меня понять и продолжить мою мысль. В конце концов, на кого, как не на тебя, мне полагаться в этой западне? Обещаю, что всё расскажу при встрече, на которую уповаю. Буду ожидать тебя в «Разгульной куще» вместе с горячим ужином и приятной беседой. Пришли свой ответ вместе с этой же птицей, она сама всё поймёт.

Искренне твой,

Рурука».

     Запечатав свиток, Орт приоткрыл окно, впустив в комнату ледяной воздух. Птица, сотканная из теней, спикировала на протянутую руку, мягко впившись когтями в предплечье человека. Мягко встрепав перья на её груди, Рурука протянул письмо, и птица, схватив его клювом, стремительно взмыла в ночь, исчезнув из вида быстрей, чем он успел моргнуть. Обернувшись на вампира, он одарил его ласковой улыбкой, а затем, неторопливо раздеваясь, подошёл. Не зная, что ожидать дальше, Эйвери натужно сглотнул, зажмурился, и оттого лишь более крупно вздрогнул, ощутив прикосновение прохладного тела к собственному. Орт без зазрений совести растянулся на нём, не обращая внимания на цепи. Что ему этот металл? Только кровопийца мог почувствовать всю мерзость беспощадного сплава, неторопливо прожигающего кожу до мяса. Юноша мог поклясться, будто бы чувствует, как цепи медленно, долями дюйма, погружаются в его тело. Ещё немного и коснутся костей! Нет, это лишь казалось ему. Дурнота затопила его разум, подкидывая безумные ощущения, заостряя их с безжалостностью палача.

     Особое строение костей вампира делало ситуацию лишь хуже. Полые внутри, лёгкие и прочные, они наполнялись человеческой кровью во время питания: кровопийцам приходилось так питаться, потому как костный мозг отсутствовал, и следовало поддерживать тело в положенном состоянии. Из тонких желобков во второй и третьей паре клыков живительная жидкость стремилась сначала по костям, не давая им закаменеть и потерять подвижность в суставах, а затем распространялась по всему телу, подгоняемая вампирскими способностями. Этой расе удалось выжить лишь благодаря своим исключительным способностям к псионике и, как её называли иные чародеи, магии крови. В далёком прошлом вампиры произошли от оборотней, были случайной мутацией, вырвавшейся из-под контроля. Своё бесшёрстное потомство полиморфы хоронили заживо. Как правило для этого была всего одна могила на территорию, за которой никогда не следили. К чему бы? Сердце мира не потерпело подобное обращение со своим даром и наделило трупы крупицей жизни, ставшей роковой для человекоподобных зверей.

     Самые первые из мертворождённых были безумными примитивными тварями, которых вела одна только жажда крови. Они могли существовать лишь по ночам, передвигались быстро и бесшумно, нападали стаями на одиноких оборотней и загрызали, пополняя запасы сил. Со временем кровь первобытных родоначальников мира изменила их, сделала куда умней и проворней, подарила способность к перевоплощению и устойчивость к солнечным лучам. Но даже спустя миллионы лет вампиры не могут прервать порочный круг и отречься от своей жажды. Питаясь подобным образом, они поддерживают тела, обеспечивая беспрерывный процесс обновления клеток собственных тел, изредка перенимая нечто новое от тех, кого употребляют в пищу. Процесс эволюции идёт у них на протяжении всей жизни, приводя к абсолютному контролю над телом. Это начинается ещё в чреве матери: ей приходится питаться за двоих, и большую часть своих сил она передаёт ребёнку, давая ему сформироваться. Чем выше её способность к повелеванию телом, тем выше вероятность, что новорождённый уже будет понимать и осознавать себя. Именно поэтому вампиры ждут столетиями и дольше, прежде чем дать потомство, и именно поэтому их так редко можно встретить в рядах обученных магов. Силы этой расы должны быть строго рассчитаны и распределены между телом и подавлением жажды. И чем больше их уходит на иное, тем меньше вампир может управлять своим телом. Если, конечно, один из богов не решит вдруг дать собственное благословение отщепенцам, как например, покровительство Сумеречной госпожи над семейством Найтгест. Исключение лишь подтверждает правило.

     Но всё это Орту только предстояло узнать, выпытать нитка за ниткой из кровопийц.

     — Как думаешь, ты заслужил порцию нежности за столь примерное поведение? — ласково поинтересовался Рурука возле уха вампира, и тот неуверенно кивнул, стараясь поймать взгляд жестоких глаз. Человек перевёл на него взгляд и саркастично изогнул губы. — Действительно?

     Больше всего Эйвери хотелось попросить перестать мучить его, убрать прочь цепи, но его мольбы не смогли обрести звук, разбившись о боль в горле. Искажённое страданием лицо Двэйна приятно возбуждало, проливало бальзам на пылающую углём душу молодого мужчины. Он ясно уловил просьбу вампира, но не собирался отпускать его до тех пор, пока не насытит собственное любопытство, пока не найдёт способ победить более сильных тварей. Выродки. Чудовища. Иначе он их не мог назвать. Неужели же Сердце мира столь жестоко, что позволяет существовать этим отвратительным созданиям?

     — Покажи мне зубы, — потребовал Миррор, и вампир, перебарывая отвратительную головную боль и тошноту, позволил выступить клыкам, приоткрыл рот, чтобы было удобнее рассмотреть. Быть может, тогда его отпустят куда быстрей? — Молодец. Будешь таким же послушным — я позабочусь о твоём триумфальном возвращении в семью.

     Не став ждать реакцию, Орт настойчиво скользнул языком в рот Эйвери, не боясь пораниться, даже не думая, что тот решит его укусить. Обоим было ясно, что за подобное кровопийца лишится жизни быстрей, чем поймёт, что произошло. Двэйн был холодным, как мертвец, и Рурука прикидывал, как долго тот продержится без питания, как часто он сам сможет кормить его, чтобы не лишиться ценного экспериментального материала. Он рассчитывал на долгое и крайне продуктивное сотрудничество. Быть может, Эйвери даже сможет привести к нему ещё кого-то или подскажет, как отыскать вампирские гнёзда, как приманить их. Или как наладить связь? Подумав, что мог бы уничтожать их целыми семействами, Орт содрогнулся от возбуждения, нетерпеливо пробежался пальцами по векам Двэйна. О, он мог бы сделать из этого мальца хорошего слугу, оставить его рядом с собой, как безмолвного защитника. Вот только как заставить его подчиняться? Раз уж сам Орт не желает покоряться Вердже, то как может он вынудить другого? Мысль метнулась к зелью, лежащему в походной сумке, и ликование выросло в груди стремительным и диким ростком. Лорд подсказал ему великолепную идею, сам о том не догадываясь. Вот только для задумки нужна хорошая алхимическая лаборатория, бесперебойное поступление ингредиентов и, конечно же, испытуемые. Не успел Миррор вдоволь насладиться предвкушением и задуматься как следует над планами, как его душу скрутило невыносимым страхом. Чего было бояться в одном из самых презентабельных трактиров среди дорог? Вампир скован, не может сопротивляться, к ним никто не ворвётся без спроса, но…

     С немым страхом Двэйн смотрел, как неумолимо белеет его мучитель, как закатываются его глаза. Рурука повалился на него безвольным мешком с костями, задрожал так, что и самого вампира начало колотить. Если только человек умрёт и не освободит его, Эйвери не сможет выбраться из передряги живым! Едва ли кто-то решится заглянуть в комнату благородного постояльца без дозволения!

     Отчаяние рождает невиданные силы, заставляет использовать те резервы, о которых никому неизвестно до поры. Двэйну казалось, что его собственные кости сломаются, мышцы порвутся, но он затрепыхался, напрягая тело. От недостатка кислорода мозг не желал слушаться, двимерит гасил все ментальные порывы, но юноша вырвался за пределы своих сил. Позвоночник трещал, выпуская крылья, что разорвали цепи, как жалкую паутину. Холодная кровь из переломанных костей густыми потёками заливала постель, но Эйвери высвободился и с отвращением сбросил с себя оковы. Первым порывом было сбежать прочь, оставив человека умирать, и юноша даже перекатил его на постель. Взгляд его забегал по комнате, улавливая смутные очертания. Все те силы, что он копил, понемногу питаясь кровью, ушли на освобождение и крылья, и следовало восполнить запасы, прежде чем бежать, куда глаза глядят. Но мучительный сип Миррора заставил его остановиться. От человека разило жаром и болью, аура его наполнялась кровавыми оттенками, пока он метался, бессильно загребая пальцами покрывало и шепча неразборчивые слова.

     «Ты пожалеешь об этом, Двэйн, — предупредил самого себя вампир, но не смог остаться безразличным. Ведь ему пообещали, что он вернётся домой! — Пожалею. Но нельзя его так оставлять. Наверное, должны быть какие-то лекарства? Может, это обычный приступ?» С трудом встав с постели, Эйвери едва не рухнул на пол, перестав различать что-то от боли: ожоги испещрили его тело змеевидными следами, разорванные нервы позвоночника едва срастались, и приходилось прикладывать все усилия, чтобы сделать хоть один шаг. В сумке человека нашлось множество склянок со странным незнакомым зельем, но вампир предположил, что просто так с собой подобные запасы не носят. Откупорив один из бутыльков, юноша вернулся к Орту и влил снадобье в его рот. Первые несколько минут он продолжал дёргаться и безостановочно бормотать, а потом вяло содрогнулся, выгнулся и затих, точно умер. Пришлось как следует прислушаться, прежде чем Двэйн смог уловить отголосок дыхания. Про себя возблагодарив Сердце мира за благосклонность, юноша взял в дрожащие пальцы руку истязателя, поднёс к губам и вонзил клыки в запястье, делая несколько глотков крови. Почти сразу стало легче, и он опустился на кровать, расслабляясь. Вот только неожиданная слабость, наславшая неприятные воспоминания, заставила его начать подниматься. Глаза закрывались сами собой, и слишком поздно вампир вспомнил слова Миррора: «…плохо играть с едой. Особенно, если не знаешь, что ты ешь». И ещё более ясно в затухающем сознании разгорелось иное: «Ты об этом пожалеешь, Двэйн!» Человек был тёплым, почти горячим, и вампир прижал его к себе, пытаясь остановить забвение, обхватил крыльями, впитывая тепло. Он не хотел умирать здесь, а для этого надо было вытащить Руруку с того света.

❃ ❃ ❃

     — Что у тебя тут? — запыхавшийся с дороги наследный лорд меньше всего хотел говорить по делу, но отстранённый и почти неживой вид друга говорил о том, что медлить не стоит. Он едва смог узнать в бледном и едва ли соображающем человеке своего товарища. — Эй, Рурука? Ты меня вообще слышишь?

     — Здравствуй, — негромко произнёс Орт и кивнул, затем повернулся на пятках и зашагал наверх по лестнице, ничего более не сказав, и Вердже последовал за ним, с каждой секундой всё больше опасаясь за него.

     Комната, куда они зашли, пропахла насквозь сухой полынью и пионами, в темноте не было ничего видно, и Вердже стал шарить рукой по стене, дабы не потеряться в пространстве. Стоило ему позвать Миррора, как под потолком зажглось несколько свечей, ненадолго ослепив лорда. Когда зрение вернулось к нему, он невольно шатнулся назад и наткнулся спиной на Руруку. Оглянувшись на хранящего молчание найдёныша, Вердже с трудом проглотил ком, вставший в горле. То, что он увидел, ему совершенно не понравилось, да и кому бы могло прийтись по вкусу увиденное? На постели лежал совсем молодой юноша, скованный цепями, которые уже покрыла ржавчина засохшей крови. На этот раз он был не оплетён оковами вдоль и поперёк: цепь обхватила его горло и шла за спиной вниз, где обхватывала кисти рук и сложенные кожистые крылья, а ещё ниже — щиколотки. Если бы Нокиос задержал дыхание, то мог бы услышать как едва различимо шипит кожа, плавясь от соприкосновения с двимеритом и серебром. Но его оглушало бешеное биение сердца, а от страха и непонимания слегка дрожали колени.

     — Что это, Рурука? Кто этот ребёнок? Ты совсем свихнулся?

     — Он признался, что был одним из тех, кто убил Доменику. Я вытащил это из него, — ледяной тон Миррора с каждым сказанным им словом заставлял табуны мурашек бежать по телу в панике. И чем дальше, тем больше наследный лорд начинал беспокоиться за него. — Этот, как ты выразился, ребёнок, смог порвать цепь из сплава двимерита и серебра, чтоб ты знал. Но оказался вполне сговорчивым и умным, согласился помочь мне в моих изысканиях, провести исследования, а затем я отправлю его домой.

     — Эксперименты над представителями разумных рас запрещены Советом со времён пятой эпохи, — категорично возразил Нокиос, замотав головой. — Если об этом кто-то узнает, то тебя немедленно отправят либо в Нижний мир или Дикие земли, либо в Сотминре. И молись, чтобы казнили, а не изгнали!

     — Я лишил его голосовых связок. Они пытаются восстановиться, но мне пока удаётся контролировать этот процесс. Об этом никто не узнает, Нокиос. Если, конечно, ты не решишь выдать меня властям. Но тогда мне будет, что сказать на слушаньи против одного нашего общего знакомого. Мы ведь не хотим этого, не так ли? — Вердже не верил собственным ушам и глазам. На лице его друга застыло странное выражение: он не мигал, едва шевелил губами, точно это был не он, а давно остывший труп, которым командует некромант, а глаза совершенно лихорадочно блестели, живо мерцали, но сияние это было отнюдь не приятным, но безмерно пугающим. Не успел Нокиос как следует обдумать сказанное Рурукой, как тот вдруг резко подался вперёд, уцепившись пальцами за воротник дорожного плаща Вердже, дёрнул к себе, внимательно осматривая его лицо. — Мне не удастся победить остатки того гнезда, пока я не буду доподлинно знать, как бороться с вампирами. А сейчас у меня есть относительно безвредный экземпляр.

     — К чему это тебя всё заведёт, ты хоть подумал? — Нокиос и бровью не повёл, сохраняя каменное спокойствие, понимая, что не имеет права дать слабину и подвести человека, с которым вместе прожил несколько лет. Ему невыносимо больно было видеть муку, пожирающую молодого мужчину: она как червь прогрызала в нём всё новые и новые ходы, из ран вот-вот готова была заструиться гниль. И его долгом было вырвать Миррора из хватки безумия, остановить, пока не поздно. — Рурука, опомнись! Неужели ты больше не хочешь найти собственного брата? Вспомни, что ты рассказывал мне о нём: как вы вместе ходили на рыбалку, как…

     — Я лишился его! — в гневном порыве рявкнул Орт, резкой тенью метнувшись к столу и вцепившись в него так, что дерево едва не затрещало под сжавшимися пальцами. Его сильно выдвинутые лопатки и спина задрожали, волосы стекли с шеи, обнажив множество покрывшихся корочкой следов от укусов. Вердже нахмурился, силясь подавить в себе ледяную глыбу, выросшую после брошенных в тишину слов. Тени взметнулись с пола, подобные пенным гребням штормового моря, схлестнулись и опали: Орт не контролировал себя. — У меня забрали его! Его больше нет! У меня больше ничего нет! Какая мне к дьяволу разница, что будет дальше? Я найду тех, кто убил Доменику, а потом… — Миррор обернулся, одарив друга кривым оскалом и горячечным взором. — Примусь за тех, кто отнял у меня Роккэна. Кто бы то ни был, я отыщу его в этом мире и других, из-под земли достану и обращу прахом. Но для начала я должен узнать, как расправиться с вампиром. Все их слабости, сильные стороны, особенности. Те ублюдки пожалеют, что посмели украсть у меня половину души.

     — С чего ты взял, что Роккэна убил вампир? — понимая, что противиться не получится, Нокиос покачал головой, скинул с себя плащ и стал стягивать перчатки, бросил их на спинку стула. — Это мог быть кто угодно.

     — А почему ты решил, что я так думаю? — хмыкнул Рурука, подвязывая волосы лентой и собирая их так, чтобы не мешались. Вердже увёл взгляд, не желая травить душу притягательным образом друга. — Стоит мне вычленить, что делает вампиров такими могущественными, и я обращу это себе во благо. И убийцам моего брата придётся несладко. Поверь мне на слово, Нокиос, они будут молить о покое в Пустоте, когда я наступлю им на горло.

     — Им? Они? Рурука, объяснись. Я ничего не понимаю. Как тебе в голову пришло, что…

     — Думаешь, я сбрендил? — резко прервал его Орт, затем дёрнул щекой и закусил кожу на костяшках пальцев, закрыл глаза. Его опустевшая душа грозилась сожрать саму себя от невыносимого одиночества и бесприютности, и ему приходилось делать всё, лишь бы не наложить на себя руки, когда этого хотелось более всего на свете. Вспомнив то, что испытал с несколько недель назад, Миррор едва заставил себя проглотить ком в горле, выдохнул и поднял голову к потолку. — Я уже говорил, что ты не поймёшь, каково это, когда ты связан с кем-то. Но теперь я молю Душу подлунной о том, чтобы ты никогда не узнал, что значит потерять эту связь, перестать ощущать своего единственного в одну секунду. Мне будто сердце раскалённой кочергой прижгли. Вот только я не нуждался в этом лечении, и кого мне благодарить за это, я лишь собираюсь узнать. Так что, Нокиос, ты поможешь мне?

     Пытливый взгляд пробрал до костей, и Вердже потупился, принял из рук Орта бутылку вина и сделал несколько глотков. Хороший сладкий алкоголь летнего урожая. Но ко всему прочему помимо страха за разум друга его кольнуло и другое чувство, едва не растянувшее губы в усмешке. Что же, теперь Миррор более не сможет увещевать всех вокруг, будто бы предназначен кому-то, теперь место рядом с ним свободно. Поглядев на напряжённый силуэт Руруки, очерченный лунным сиянием через окно, Нокиос без слов кивнул. Он-то поможет, а попутно сделает всё, чтобы смыть печаль друга и подменить её радостью. Стоило только ему выказать согласие, как молодой мужчина расслабился и вновь стал, как прежде: отстранённо-одухотворённый, степенный и обольстительный. Тот лукавый и хранящий молчание незнакомец, что мог сразить кого угодно. И даже то, что Вердже доподлинно знал, на какие вспышки способен его друг, не могло отвратить его от желания помочь и заставить свернуть с намеченного пути.

     — Я уже успел провести несколько экспериментов, но одними сухими заметками не обойтись. Я должен буду понимать, в чём разница между строением тел людей и вампиров, где лучше надавить посильней, и именно поэтому мне нужна твоя помощь. Мне как-то попались в руки твои эскизы, и я считаю, что ты мог бы сделать всё необходимое. — Нокиос титаническим усилием сдержал смущение, поморщился, но согласно качнул головой. — Отлично. Мне нужно разбудить его, иначе результаты будут совершенно непредсказуемыми. Ты знал, что, когда вампиры спят, совершенно не контролируют собственные тела? Они у них окостеневают, как у самых настоящих мертвецов. А всё потому, что кровь не может толково доставлять кислород к мозгу. Внутри их черепушек кроется настоящая сила. И я найду способ обойти её.

     — Разве недостаточно просто отделить голову вампира от тела, чтобы он перестал его контролировать? По-моему, это как раз то, что тебе нужно, — с недоумением вставил слово Вердже, наблюдая за тем, как Орт ставит свечу поближе к кровати и склоняется над кровопийцей. Тот лежал неподвижно и, похоже, не дышал. Но больше всего взбесило наследного лорда не это. Рурука вдруг подался вперёд и коснулся губами лба юноши, прикрыв ненадолго глаза, провёл кончиками пальцев по его щеке, едва слышно позвал. Шёпотом, так вкрадчиво и нежно, что невольно захотелось услышать, как он будет звать в совершенно иной ситуации: распалённый страстью, раскинувшийся на простынях. Тряхнув головой и отогнав от себя поганые мысли, Нокиос кашлянул, напоминая о себе.

     — Так-то оно так. Но как ты предлагаешь мне справиться с их скоростью? Регенерацией? Уверен, это далеко не всё, на что способны кровососы, — с каким-то презрением ответил Миррор, а потом вновь поцеловал юношу в лоб, но тот будто скончался.

     А затем Рурука вдруг странно усмехнулся, приблизился к уху вампира и что-то неразличимо шепнул, при том так ехидно и вызывающе вскинув бровь, что даже без звуков стало ясно, что говорит он о чём-то не совсем приличном. Тонкий узкий клинок появился из коротких ножен, закреплённых на бедре Орта, нашёл острием ладонь хозяина, и несколько крупных алых капель выступило на белой коже. Не прошло и секунды, как вампир распахнул глаза, вскинувшись в оковах, начиная быстро озираться по сторонам. Он незамедлительно нашёл взглядом незнакомца, и Нокиос готов был поклясться, что на лице его прочитал искреннюю надежду и едва ли не мольбу, губы шевельнулись, но без толку — ни единого звука.

     — Так что надо зарисовать? — смерив кровопийцу ревнивым взглядом, вопросил Вердже, и вампир быстро поник, сморгнул набежавшие слёзы. Даже если Рурука соврал, что тот добровольно согласился на испытания, он бы теперь ни секунды не сомневался в том, что стоит вскрывать этого паренька подольше.

     — Вот, погляди. Любопытный механизм, — будто бы Двэйн не мог его слышать, произнёс Миррор и, подняв верхнюю губу вампира, крайне требовательно посмотрел на подопытного. — Покажи.

     «Тебе — что угодно. Но только отпусти», — с отчаянием подумал Эйвери, закрывая глаза и выпуская острые клыки под два полных холодного интереса взгляда. Вердже приблизился, рассматривая с неудовольствием и резкой неприязнью, желая вырвать клыки только за то, что они смели погружаться в шею Орта. Оглядев взглядом не слишком удобную и светлую комнату, Нокиос выпрямился, скрестил на груди руки и одарил друга заговорщической улыбкой:

     — Знаешь, местечко, конечно, любопытное, но совершенно непригодное для подобных вещей. Думаю, отец будет согласен предоставить тебе свою лабораторию. Он там почти не проводит время, а тебе пригодится. Так что приводи свою игрушку в порядок и поедем.

     Эйвери бросил на Миррора отчаянный взгляд, попробовал уцепиться за его одежду, чтобы не делал этого, но Рурука, охваченный азартом, подорвался на ноги, ухмыляясь до отвращения довольно:

     — Я ждал этих слов.

     «Тьма милосердная, за что?» — хотел было спросить Двэйн, но связки ничего не воспроизвели

❃ ❃ ❃ 

     — Сегодняшнее занятие можно считать успешно законченным, — бодро возвестил симпатичный мужчина с копной каштановых волос, подобранных в неряшливый хвостик на затылке.

     Буйные вихры старательно рвались на свободу, то и дело несколько прядок падало на смуглое лицо с раскосыми карими глазами, но неуёмный преподаватель без устали торопливыми движениями подбирал их обратно. Несколько серебристых серёжек-колец в его ушах наверняка возмущали более старших представителей профессорского коллектива, но Отарий никогда особо не прислушивался к чужому мнению, а потому вечно норовил выкинуть что-нибудь этакое. Каким только он не являлся на занятия: и в шёлковых полупрозрачных одеяниях, босоногий и с кучей звенящих браслетов на щиколотках и кистях; и с плащом чернокнижника, застёгнутым под самое горло так, что ни одного движения не различить; и в тоге до середины бедра. Но его предмет не терпел застывшие образы, и преподаватель танцев в академии Чёрных страниц без устали смущал коллег и яркими одеждами, и украшениями. В этот раз длинная сапфировая туника с широкими рукавами до середины кисти воздушно колыхалась от каждого мимолётного жеста, а шаровары едва различимо шелестели при самых крохотных шагах. Обнажённые ступни, казалось, не соприкасались с натёртым до блеска деревянным полом, когда он двигался по круглой ярко освещённой аудитории, внимательно наблюдая за учениками. В основном студентов требовалось научить классическому минимуму, и хвала богам, если в конце курсов они могли сносно станцевать простейший вальс! Но были среди них и те, с кем Отарий занимался дополнительно. Вовсе не из-за низкой успеваемости, а в корне наоборот: некоторые обладали удивительным чувством ритма, завидной гибкостью и пластичностью, что всегда восхищало Дато в людях. Едва только основной коллектив курса вывалился из аудитории в раздевалку, оставив на привычную пятиминутку посетителей дополнительных курсов, как преподаватель радостно хлопнул в ладони, озарив учеников лучистой улыбкой. Весь он дышал поразительной лёгкостью, непривычной в хмурых стенах академии, постоянно пребывал в движении и всегда спускал с рук прогулы и неподготовленность к занятиям, понимая, насколько многим юным магам плевать на танцы.

     — Птенцы, слушайте внимательно! — звонко оповестил он, подходя к группе студентов и укладывая руки на плечи двоим, что стояли по краям образовавшегося полукруга. — Во время Недели зимы я ставлю пьесу в столице, и директор любезно согласилась приобщить вас к этому делу. Кто хочет показать себя во всей своей великолепной красе? — студенты тут же загалдели наперебой, и только один смущённо увёл взгляд, приобняв себя за плечо. Отарий видел, что он сперва радостно встрепенулся, а после поник, опечаленный чем-то. Не дав юноше ускользнуть, Дато мягко поймал его за предплечье, не стискивая, но привлекая к себе внимание. — В чём дело, птенчик? Неужели не хочешь?

     — Хочу, — признал он, прикусив нижнюю губу, отчего верхняя забавно выступила, сделав выражение его лица надутым и недовольным. — Но меня не отпустят.

     — Ах, Роккэн, неужели же ты думаешь, что отец не даст добро на такую изумительную поездку? Только представь, сцена, музыка, наряды один другого краше!..

     — Я-то хочу, — уже чуть раздражённо повторил приёмный сын Господина чернокнижников, потом покосился на скривившихся студентов и ещё больше стушевался, прекрасно зная, что к нему вокруг относятся весьма предвзято, — но отец считает, что мне не подобает заниматься подобным. Если только я скажу, что буду танцевать перед кем-то, мне вообще запретят появляться здесь.

     — О, не беда, я с радостью поболтаю с Гилбертом, смогу убедить его, — радостно воскликнул Отарий, будто только того и ждал. — Это не так уж и сложно. Так, птенцы, бегом на следующие лекции, а ты, Рок, останься-ка.

     Студенты немедленно вымелись прочь, оставив Найтгеста и преподавателя наедине. Выдохнув с облегчением, Роккэн без слов уселся на пол, обняв себя за колени и посмотрев на учителя с надеждой, пусть и с трудом мог поверить, что тот способен уговорить его отца хоть на что-то. Поняв сомнение юноши, Дато тихо засмеялся, приложив кулак ко рту и забавно наморщив нос. Он уселся рядом, перекрестив ноги, откинулся на локти, запрокинув голову.

     — И как вы сможете его убедить? — задал волнующий его вопрос Роккэн.

     — Он не сможет отказать старому другу, — с долей хвастовства ответил Отарий, лукаво сощурившись, точно задумал какую—то пакость. Впрочем, подобное выражение лица было у него почти каждую минуту, но и ожидать от него и следовало чего-то такого. — Ты не знал? Мы учились с ним вместе.

     Младший Найтгест опустил взгляд на свои руки и принялся задумчиво загибать пальцы, шепча что-то под нос. Поняв, что пальцев не хватает, Миррор сдался, окончательно надувшись, но подзуживающее любопытство теперь не думало отпускать юношу. Смех Отария был совершенно необидным, даже подбадривал и поднимал настроение, выгоняя из головы неприятные мысли.

     — Вот что, птенчик, отправляйся дальше на учёбу, а я пока сбегаю побеседовать с Гилом. Давно я его не навещал, наверное он уже и позабыл, как я выгляжу, — Отарий шутливым подзатыльником погнал Роккэна прочь, и тот спешно поднялся.

     Но стоило юноше выйти в коридор, как его мягко перехватили за талию, не дав сбежать раньше времени. Вздрогнув и подняв голову, он заулыбался, зарделся, осторожно прильнув к остановившему его мужчине. Брюнет довольно сощурился, запустив пальцы в непослушные кудряшки, затем склонился и без зазрений совести коснулся губами сперва кончика носа Роккэна, после — левой щеки, губ, но едва ощутимо, мимолётно, оставив на коже мягкую щекотку прохладного дыхания. Смущённый юноша быстро огляделся, но коридор был пуст и свидетелей непотребного поведения не нашлось, и он осторожно обнял вампира, приподнявшись на цыпочки и подставив лицо под ласку. С блаженным видом Пассиса одарил его мягкими поцелуями вновь, прикусил раковинку ушка и тихо вопросил:

     — Что ты делал у старшего курса на занятиях? Дедушка потерял тебя.

     — Танцевал, — бесхитростно признался Роккэн, принимаясь водить носком ботинка по полу, изображая раскаяние.

     — А как ты умудрился пройти мимо Кедзина? — не переставая нежить племянника, задавал вопросы Пассиса, хотя все ответы уже прочитал в открытых мыслях юноши. Но всегда было приятно услышать то же самое вслух, а не копаться в мишуре лжи. — Ты же знаешь, он очень волнуется за тебя.

     — Через окно. Профессор вышел из аудитории за материалами, а я выбрался…

     — Ладно. Думаю, ни твоему отцу, ни деду об этом знать не нужно? — тихо хихикнул псионик, представив, как сцепятся старшие вампиры, если узнают, что произошло. Система делегирования у них работала не слишком хорошо. — Как насчёт погулять, моё маленькое счастье?

     — Много домашнего задания, — печально и крайне удручённо вздохнул мальчуган, надувшись, а потом осторожно взял дядю за руку, переплетя с ним пальцы. — Ис?

     — М? — довольно промурлыкал в ответ Найтгест, которому это фривольное сокращение его имени в устах племянника нравилось безмерно. — Что такое, моя безлунная ночь?

     — Профессор Дато сказал, что ставит представление в Умбрэ, и он пригласил меня тоже участвовать, — начал Роккэн, рассматривая пол под ногами и боясь поднять взгляд. Когда отец узнал, что он проявил себя в танцах, выражение его лица было таким, словно под нос вампиру сунули нечто неприятно пахнущее. — Но папочка не согласится… а я так хочу выступить!

     — Не грусти, Роккэн, думаю, Гилберт согласится. Что в этом такого страшного?

     — Отец говорит, что сыну Господина чернокнижников не подобает отплясывать в цветастой ветоши на глазах у толпы, — поникнув, признался Роккэн, принимаясь заламывать пальцы, но вампир остановил его, накрыв руки мальчика ладонью. — Он не видел и не понимает, как это красиво, сколько сил и чувств вкладывается в движения.

     — Для Гилберта красота заключена в ином, — попробовал защитить брата Пассиса. — Это потоки магии, формулы заклятий, блеск клинков. Ты просто не способен пока что оценить и понять это.

     — Значит, он скажет нет? — хлюпнул носом юноша, и Пассиса понял, что осёкся.

     Сев на корточки рядом с Роккэном, вампир крепко обнял его и поцеловал в щёку. Он не мог выносить его слёзы и грусть.

     — Он согласится. Идём, займёмся твоим домашним заданием.

     Миррору больше ничего не оставалось, кроме как согласиться с этим решением, потому как ему не хотелось расстраивать отца. Чем лучше были успехи сына в учёбе, тем чаще улыбался мрачный вампир, хотя в последнее время казалось, что даже это не может заставить его воспрять духом. Они миновали вечно шумную аудиторию теней, где всегда кричал вздорный преподаватель, прошли мимо непрерывного галдежа в дипломатической лекционной, преодолели несколько длинных лестниц и коридоров, и наконец вышли под яркое зимнее солнце. Оно отсвечивало от недавно выпавшего первого снега, но уже не грело, как несколько месяцев назад. С гор веяло холодом, но ветер почти не спускался за крепостные стены Чёрного замка. Достаточно было и того, что местами лежали сугробы в человеческий рост. Но очищенные от снега дорожки не давали утонуть в нём и пропасть без вести до самой весны. По обыкновению первые снежинки положили конец распрям, но обозначили начало перемирия и нового года, который чернокнижники отпраздновали на широкую ногу. Многие в назначенную ночь повеселились на славу, обменялись символичными подарками, а Роккэн получил новенькую сбрую для своего жеребёнка, откликнувшегося на зов за неделю до того. Вот только сколько бы друзья и подчинённые не искали Господина чернокнижников, чтобы поздравить его, тот будто в воду канул. Найти его не могли в течение почти четырёх дней, а затем он вернулся ещё более мрачным и молчаливым, чем был до того, так и не объяснив никому, куда запропастился. И чем дальше, тем больше волновался Роккэн, боясь приблизиться к отцу и хоть слово ему сказать. Где-то в глубине души он понимал, отчего так, но не сознавался самому себе, и теперь обеспокоенно сжимал руку дяди, взволнованно кусал губы. Опустив взгляд на Роккэна, псионик беззвучно выдохнул, не зная, как поддержать и успокоить его. Порой его пугало, как иногда обрывались все мысли племянника, укутываясь гулкой пустотой, как замирало его лицо, становясь совершенно безжизненным. И оттого он так страшно злился на брата и Повелителя жрецов, что посмели провести ритуал обрыва связи над ребёнком, старался подбодрить Роккэна, не мог не прикасаться изредка к его душе, чтобы одарить своим безграничным теплом. Готов был отдать всё, лишь бы видеть задорную улыбку на родном лице, задыхался от невозможности воплотить его мечту в жизнь. Прошло уже почти шесть лет с того инцидента, но до сих пор вампир чувствовал себя виноватым за то, что не успел вмешаться, не защитил. Для территориального управляющего не было пытки хуже, чем видеть Роккэна и не иметь возможность прикоснуться к нему так, как всегда мечтал. Он готов был положить собственные душу и сердце на алтарь, если бы только это могло отпугнуть пустоту, что овладевала приёмным сыном Господина чернокнижников. Псионик не стал отводить приёмыша в его комнату, но сопроводил в собственные апартаменты. Так он, по крайней мере, будет уверен, что мальчишка проведёт день и ночь в уюте, тепле, не станет задыхаться во сне рыданиями, что сможет успокоить его и пригреть. У него в шкафу уже давно висело несколько комплектов «домашней» одежды для юноши, и вампир надеялся, что однажды увезёт и их, и Роккэна в тихий уголок, где сможет дать волю чувствам. Но пока заботливо помог переодеться, да и сам сменил строгие одеяния чернокнижника на воздушный и даже легкомысленный халат из тончайшего шёлка. Поймав заинтересованный и смущённый взгляд Миррора на своём теле, псионик с трудом удержал торжествующую улыбку и лишь устроился на кровати, расслабившись и освободив голову.

     — Покажешь, чему вас сегодня научили? — миролюбиво попросил Пассиса, распуская волосы, чтобы не отягощали затылок пышным хвостом.

     Уловив хитрющую улыбку Роккэна, вампир невольно насторожился: юноша стал похож на маленького горностая, выбравшегося на свою первую охоту и углядевшего жертву. А пока территориальный управляющий чернокнижников перебирал возможные варианты, мальчишка резко подался вперёд, и не успел Пассиса отреагировать, как миниатюрная ступня племянника уже лежала на его плече, в то время как вторую ногу он максимально отставил назад и теперь стоял лишь на кончиках пальцев. Едва не рванувшись проверять целостность связок племянника, псионик сохранял внешнее титаническое спокойствие, пусть Роккэн и заметил, как тот дёрнулся в его сторону. Довольная улыбочка приподняла уголки его губ, проявив на щеках очаровательные ямочки, и именно это так отвлекло Найтгеста от происходящего, выбило почву из-под ног, не дало сориентироваться в ситуации. Юноша тянулся вниз, и это уже было куда больше, чем шпагат. Пальцы его рук коснулись пола, а глаза вампира распахивались всё шире. Он не мог перестать наклоняться за ним следом, боясь, что Роккэн навредит себе. А потом юноша вдруг резко оттолкнулся от пола, единым рывком оседлав вампира так, что он не успел испугаться за сохранность собственной шеи. Поза была волнующей, пусть Пассиса и не мог быть уверен в том, что Роккэну удобно: пока одна нога его покоилась на плече дяди, второй он уже обхватил его поперёк спины, тесно прижавшись и оказавшись волнующе близко. Пассиса великолепно видел его изумительное лицо и заманчиво мерцающие глаза, чувствовал на своей коже частое горячее дыхание, биение сердца любимого малыша. Вампир не был уверен, что он испытал в этот момент: острый страх за собственную шею, когда нога юноши скользнула дальше, и колено оказалось на плече псионика, а вторая ступня уже покоилась возле поясницы, или же неожиданное возбуждение от этой странной близости. Лицо Роккэна было совсем рядом, а горячее быстрое дыхание сводило с ума, как и сумасшедшее биение крови в венах. «Тьма милосердная, ночь моя, не провоцируй меня», — с отчаянием подумал Пассиса, находя губы Миррора собственными, не чувствуя в себе силы преодолеть бешеную тягу. Эти редкие касания заставляли его душу съёживаться и тут же распускаться пышным цветком, погибающим без них, но столь же явно Найтгест понимал: стоит ему только наплевать на все приличия и правила, и он потеряет своего малыша навсегда.

     — Роккэн, — попробовал образумить юношу псионик, но тут же обнаружил тонкие пальцы на своих губах и мгновенно затих.

     Миррор подался вперёд и прижался губами к губам вампира, с облегчением выдохнув и теснее обняв его. Каких сил стоило псионику не дать волю фантазии и желаниям, воспаляющим сознание день ото дня, ночь за ночью. Но одни только поцелуи мальчика сжигали его и оглушали, забирали его волю, подчиняя Роккэну. Целовался юноша напористо и торопливо, то ли не подозревая, насколько близко к концу терпение псионика, то ли великолепно зная об этом и приближая неизбежное.

     — Закат мой, охолони, — прошептал вампир, отстранившись от племянника и остановив его ласки, — не нужно.

     — Ну почему? — возмутился Миррор.

     — Хотя бы потому что твой отец направляется к нам.

     Не прошло и секунды, как Роккэна с него будто штормовым ветром сдуло, и он уже сидел на краю постели и обиженно смотрел на дверь, по которой спустя секунду деликатно постучали. Пассиса прочистил горло, спешно поправил растрепавшиеся волосы и распахнувшийся халат и только после этого пригласил войти. Он не сомневался, что брат ещё издалека услышал, как бешено в едином ритме бьются их сердца, как они говорят и разбегаются в стороны, точно нашкодившие котята. По одному только выражению лица Повелителя стало ясно — от него ничего не укрылось, и он был не слишком доволен. Но пока ему в лицо не бросали чужую близость, он покорно делал вид, будто бы ничего не замечает, что глух и слеп, что не сгорает в лихорадке одиночества.

     — Мне доложили, что тебя не было на последней лекции, — подчёркнуто не смотря ни на брата, ни на сына, произнёс Гилберт, уделив внимание книжным стеллажам. — Как ты это объяснишь?

     — Никак! Я хочу танцевать! — мгновенно взвился мальчуган, подорвавшись на ноги и поставив руки в бока. — Не хочу всех этих фехтований, военного дела, не хо-чу!

     — Я тоже много чего не хочу, — оборвал его вампир, коснувшись кончиками пальцев корешка одной из книг, деланно расслабленно выудил её с полки и раскрыл. — Когда до тебя дойдёт, что в жизни далеко на всё подвластно нашим желаниям?

     — Тогда это самая дурацкая из всех жизней!

     — Мальчики, — жалобно попытался утихомирить их Пассиса, но поймал строгий и пустой взгляд брата, тут же прикусив язык.

     — Ах, значит идиотская жизнь? — ровный тон вампира был хуже криков и ругани, как и его безразличная мимика, безукоризненная осанка. — И какую же жизнь ты хочешь? — На секунду Роккэн замялся, открыл было рот, но тут же захлопнул, нахмурился. Гилберт многозначительно хмыкнул, иронично изломив бровь, но так и не посмотрев на сына. — Полагаешь, будто бы мне по вкусу слушать твои стенания о жестокости судьбы после всего? Я сказал, что ты окончишь академию, и это не обсуждается. Сколько мне ещё петь эту песню, чтобы до тебя дошло?

     — Гилберт, стоп! — всё же нашёл в себе силы вмешаться Пассиса, встав с кровати и поймав племянника за плечо, чтобы не кинулся на отца с кулаками. — У него не лежит душа к тёмной магии, пойми ты это! Хочет он танцевать — пусть, хочет рисовать — сколько угодно. Одно только то, что он занимается этим… То, что ты тащишь на себе ненавистную должность не говорит, что все должны поступать так же. У Роккэна ещё есть шанс выйти из этой реки. Прошу тебя, брат.

     — Я осведомился о твоём мнении, Пассиса? — впервые за время своего визита Гилберт слегка повысил голос, но на имени брата уронил интонации, вновь ставшие ровными и безжизненными. — С тобой я бы желал обсуждать иные вещи и наедине, без лишних ушей.

     — Я не лишние уши! — вскричал Роккэн, сбросив с плеча руку дяди. — Ты просто завидуешь, что у меня есть выбор! Завидуешь, что я с Пассисой!..

     Звонкая пощёчина обожгла щёку юноши, и он от силы удара шатнулся, плюхнулся на пол, прислонив ледяную руку к горящему лицу. Слёзы сами собой хлынули из глаз от невыносимой обиды и злости, и Роккэн завыл в голос, утирая капли крови, сбежавшие из треснувшей губы. Псионик мигом опустился рядом, обняв его и прижав к своей груди и спрятав от взгляда Господина чернокнижников.

     — Когда я снова услышу подобные слова, ты более не покинешь стен академии. Уясни это, — без тени улыбки или дрожи в голосе произнёс Гилберт, затем сделал шаг к двери, небрежно отложив книгу в сторону. — Пассиса. За мной. Немедленно.

     — Дождись меня, малыш, хорошо? — ласково заворковал псионик, нежно поцеловав племянника в лоб и поднявшись на ноги. — Я быстро.

     Роккэн хлюпнул носом, глотая слёзы и глядя в безразличную спину отца с ненавистью и горьким позором. Едва только дверь за ним закрылась, Пассиса вцепился в плечо брата, готовый начать кричать, но тот лишь дёрнул рукой, не дав завладеть своим разумом с помощью усиления через тактильный контакт. Они миновали покои Повелителя и следом — его сына, прошли несколько коридоров и оказались в открытой галерее, где и остановились. Старший Найтгест взялся за перила, тяжело облокотился на них, уставив взгляд вниз с такой надеждой, что на секунду Пассиса забыл о своей злости и был готов ловить его, удерживать. Но тот лишь начал тихо и спокойно говорить, взвешивая каждое слово.

     — Пассиса, ты могучий псионик, но даже ты не увидишь мою цель, чего я добиваюсь. Мне не нужно, чтобы мой сын ненавидел меня, ведь это убивает меня. Достаточно и иных политиков, что хотят заставить меня захлебнуться войной. Но подумай. Он должен стать магом, — размеренно произносил вампир, и в эти секунды Пассиса не переставал вслушиваться в его наглухо закрытое сознание, как никогда напуганный отстранённостью брата.

     — Зачем? — отчаянно прошептал псионик, коснувшись холодного запястья владыки. Он не отреагировал.

     — Зачем? Ты действительно не понимаешь или лишь не хочешь сознаться в необходимости обучения? — горько хмыкнул старший Найтгест.

     — Объясни, тьма, Гилберт! Может ты и преследуешь какую-то благую цель, но со стороны выглядит так, будто ты хочешь сгнобить Роккэна, заставить его…

     — Он должен стать магом, Пассиса. Посвящение усилит его душу. Даст выжить без своего единственного. Быть может ты и не понимаешь, но я клянусь тебе, даже будучи Повелителем невыносимо тяжело остаться тем же, каким и был. Я не желаю, чтобы мой сын погиб из-за собственного непослушания.

     Псионик быстро спрятал взгляд.

     — Прости, — это прозвучало глухо и скомкано, вампир едва удержал свой голос, чтобы не сорвался, и украдкой посмотрел на молчаливого брата. Пусть он и оставался равнодушным, но Пассиса видел бездонную пропасть безнадёжности, в которую Господин чернокнижников падал и падал.

     — Ничего. Я свыкся. Легче считать меня деспотом и безжалостным мучителем, чем полагаться на моё слово, — мрачная ухмылка скрыла дрожь губ мужчины. Он расправил плечи и откинул назад плащ, не собираясь ломаться, но псионик боялся, что рано или поздно это случится, если всё будет продолжаться в том же ключе. — Что ж… будь так мил, побеседуй со своим племянником. Тебя он хотя бы будет слушать. Мне нужно закончить с делами.

     — Гилберт, не закрывайся от меня, молю, — Пассиса ласково обнял брата за плечи, но так и не поймал его взгляд. — Осталось всего ничего подождать. Позволь мне разделить с тобой эту тяжесть.

     Вампир неожиданно горько рассмеялся, затрясся всем телом и мотнул головой, и на секунду его брату показалось, будто бы он разглядел слёзы, но это был лишь краткий мираж. Могущественный Повелитель слишком хорошо контролирует собственное тело, чтобы проявилась такая слабость. Но когда ментальный блок раскрылся, подобно треснувшей скорлупе яйца, Пассиса невольно приложил пальцы к вискам, справляясь с потоком мыслей и образов, которыми с ним поделился Гилберт. Беловолосая девушка, дочь Повелителя жрецов, в ореоле сияния, с высоким животом; плач ребёнка; слово «бастард», мелькнувшее на свитке вместе с размашистой подписью Акио; трёхдневные метания по Нижнему миру в поисках мальчишки и никаких результатов. Поняв, что же произошло, Пассиса уцепился за брата лишь крепче, не находя слова, чтобы придать ему силы.

     — Ты говорил с ней? Что сказала Андреа? — с трудом спросил псионик, взгляд его бегал по безразличному лицу Господина.

     — Сказала лишь то, что это дитя — случайность, и она была счастлива избавиться от него. Кто отец, не упомянула, — Гилберт говорил это так ровно, так спокойно, что Пассиса почти верил ему, но достаточно хлебнул горя в его мыслях, чтобы купиться на равномерные интонации. — Пассиса?

     — Да, брат?

     — Молю, не дай моему сыну погибнуть, — выдохнул в тишину Господин чернокнижников и беззвучно удалился, всего на секунду стиснув пальцы псионика, обнимавшие его за плечо.

     — Ни за что, — уже самому себе под нос произнёс вампир, повернувшись к горному пейзажу.

     Солнце ярко блистало на вершинах пиков, и казалось, что его свет льётся по отрогам гор, живым потоком сбегая в низину и заливая от края до края. Зрачки вампира сузились до состояния крошечных почти незаметных точек — Пассиса не хотел ослепнуть. Он жадно вдыхал студёный воздух, понимая, что становится всё тяжелее, что рано или поздно придётся либо обратиться к кормящему слуге, что содержались вампирами и в то же время содержали их своей кровью, или же выбраться на охоту. Последнее претило территориальному управляющему, и он с тоской перестал вдыхать. Порой ему хотелось избавиться от этого кровавого проклятия, жить полноценной жизнью, даже если она резко сократится вдвое. Он не желал существовать за счёт других. Найтгест отвлекал себя всеми возможными способами, изгонял из головы пойманные образы из воспоминаний брата, собирал волю в кулак, чтобы пойти обратно в комнату и поговорить с Роккэном. Конечно, это была обязанность Гилберта, и именно он довёл ребёнка до такого состояния, но столь же ясно псионик понимал, что старший брат скорее вновь даст сыну пощёчину за излишнюю дерзость, и тогда их короткому перемирию уж точно настанет конец. «Тьма, как же тяжело быть миротворцем», — с мукой подумал вампир, медленно бредя по коридорам и время от времени останавливаясь, чтобы избежать нежеланного разговора. Как и было уговорено, приёмыш оставался там, где его бросили ради важного разговора. Слёзы он уже унял и только изредка всхлипывал и слизывал кровь с губы. Посмотрев на это воплощение вселенской тоски, Пассиса смягчился и поднял племянника на руки, затем уселся с ним на кровати, вглядываясь в любимые черты. Выждав с пару секунд, вампир мягко слизнул очередную капельку сладковатой мальчишеской крови и с удовольствием зажмурился, на что юноша ответил слабой неуверенной улыбкой.

     — Ночь моя, — вкрадчиво начал Пассиса, и Роккэн растаял, прижавшись щекой к плечу дяди, робко вдыхая тонкий аромат пряностей и благовоний, пропитавший его, — пойми, детка, тебе не желают здесь зла. И иногда приходится делать то, что хочется в последнюю очередь.

     — Не верю, — ворчливо заметил юноша, скуксившись.

     — А зря. Я вот не люблю ездить по миру и слушать ложь за ложью, не люблю пить кровь, но я понимаю, что без моих способностей у брата бы был отвратительный территориальный управляющий, пользующийся своим положением, что без крови я завяну и не смогу более прикасаться к тебе. Моё эго не так велико, как совесть, к несчастью. — Пассиса сделал небольшую паузу, убедился, что племянник слушает, и продолжил. — Пойми, отец не требует от тебя абсолютного знания всех предметов, не хочет, чтобы ты стал идеальным чернокнижником и занял его место. Он лишь просит от тебя заниматься магией, не отвлекаться от того, что сможет сделать тебя сильнее.

     — Но у нас ещё даже не началась толком магия! — заныл Роккэн, повиснув на руках вампира и откинувшись назад, изнывая от душеспасительных речей. — Может я просто подожду до того, как её начнут преподавать, и тогда стану посещать академию? У меня болят руки от меча, я стёр ноги стременами, кожа на руках лопается от алхимических смесей…

     Вампир тоскливо приподнял брови, слушая монотонное бормотание племянника, сходящие на нет, но невнятный бубнёж мог продолжаться, пожалуй, целую вечность, а потому псионик наклонился и мягко куснул юношу за шею, заставив пискнуть и замолчать.

     — Это не так работает, детка, — фыркнул вампир, вытягиваясь на постели и мягко играясь с отросшими кудрями Роккэна, любуясь его расстроенным личиком, осторожно вдыхая приятный запах. Пусть кровь тысячу раз выгорит в его теле, пусть он иссохнет и умрёт, но отказать себе в этом удовольствии он не мог. — Просто послушай отца, Роккэн. Ты у него один…

     — Но есть ещё ты.

     — Брат — это брат. Ты не представляешь, как он желал стать отцом, но… Поверь, малыш, ты для него единственный. И он у тебя тоже один. Не нужно вам ругаться из-за таких мелочей.

     — Ну конечно, — уже не так рьяно заворчал мальчуган, наморщив носик, — просто говорить, когда он идёт с тобой на компромисс. А папа требует, чтобы всё было по его желанию.

     — Думаешь, когда я был твоего возраста, я делал всё, что мне вздумается? — рассмеялся Пассиса, нежно коснувшись губами макушки племянника и встрепав кудряшки. — Или что Гилберт готов поступиться своим мнением и решением ради кого бы то ни было? Нет, к несчастью, он Господин, а воля Господина — закон для нас.

     — Неужели же тебе совсем не обидно? — Роккэн посмотрел на дядю с прищуром, приподняв голову, чтобы тут же получить поцелуй в уголок глаза и блаженно зажмуриться, и Пассиса на это усмехнулся.

     — Иногда, но самую капельку, он же мой брат. Я слишком люблю его, чтобы долго обижаться на него.

     — Ис?

     — Да, закат мой?

     — Что случилось с папой? — не без боязни спросил мальчик. — Почему он такой грустный?

     — Боюсь, я не смогу рассказать тебе эту историю, детка. Она… очень личная для твоего отца.

     — Но всё-таки? Я хочу ему помочь, а как это сделать, если я не знаю, что нужно?

     Пассиса едва заметно нахмурился. Даже он не знал, как помочь брату, а что мог сделать этот крошка? Оттягивая время, псионик сглотнул, хотя во рту было сухо, окинул взглядом комнату, вспоминая, какой она была раньше. Неуютная, полная тишины и пыли, не вызывала желания остаться в ней. Вспомнил он и то, каким сияющим был Повелитель чернокнижников тогда, каким счастливым и полным сил. То, что сейчас звалось Гилбертом Найтгестом, было лишь жалкой тенью. А вдруг Роккэн снова зажжёт огонь жизни в отце?

     — Понимаешь, малыш, когда-то у твоего отца был единственный, Наречённый Сердцем мира, но так сложилось, что он погиб. Гилберт принёс огромную жертву, заплатил своей жизненной силой, чтобы вернуть его себе. Он ждал веками, чтобы увидеться с ним, но случилось так, что женщина, которая дала начало душе его единственного, отказалась от него и отдала кому-то в Нижнем мире, и ребёнок затерялся. Искать кого-то даже в столице — проигранное заранее дело, что уж говорить о таком месте, как Нижний мир. Там всем заправляют бастарды, а от них чести и помощи ждать не приходится. Твой отец… мне сложно сказать и описать всё, что он чувствует, через что он прошёл. Если бы мне пришлось испытать что-то подобное, я бы, наверное, просто сошёл с ума. Жить, зная, что ты теперь навеки один, без родной души, без единственного — невыносимо. Но Гилберт сильный маг. Очень сильный, великий, я не побоюсь этого слова. Он годами учился и совершенствовался, закалял свою душу, и он выживет. Вот только, боюсь, ему это уже не нужно. Поэтому я и прошу тебя, Роккэн, будь осторожен со своими словами. Ты у отца один.

     Приёмный сын Господина чернокнижников героически держался, хотя губы его дрожали, а в глазах собралась солёная влага. Снова хлюпнув носом, Роккэн кивнул и спрятался среди подушек, закопавшись под одеяло за считанные секунды. Несколько мгновений Пассиса смотрел на дрожащий комочек, а затем забрался к нему, тихо позвав:

     — Иди ко мне, ночь моя.

     И уже через долю секунды Миррор тихо дремал на его плече, крепко стиснув в объятиях. «Боги милостивые, за что мне это?» — печально вздохнул про себя псионик, заставив сердце перестать биться и погрузившись в вампирскую дрёму.

❃ ❃ ❃ 

     Когда на следующий день Роккэн по завершении последней лекции увидел у дверей отца, он даже не особо удивился, но с надеждой протянул ему руку, и чернокнижник с бледной улыбкой обнял маленькую ладошку пальцами. Они молча покинули академию, прошли через подъёмный мост, а юноша всё поглядывал на Гилберта с осторожностью и лёгким страхом.

     — Что узнал? — первым нарушил тишину вампир, но Роккэн не услышал в его голосе прежних теплоты и азарта, какие бывали раньше. Лишь дежурная фраза, ничего более, а потому мальчик опустил голову. Порадовать отца ему было нечем.

     — Да там, — Роккэн неопределённо махнул рукой. — Фехтование. И на лошадях ездили.

     — И как тебе?

     — Па-ап… — вздохнул Роккэн. Тут было слишком мало теории, чтобы он мог просто пересказать лекцию и тем самым впечатлить Повелителя. — У меня не получается. Совсем. Меч тяжёлый, конь огромный и не хочет слушаться. Прости…

     Вампир опустил на него взгляд, затем остановился и отвёл подол плаща в сторону, снял с пояса два коротких клинка и один из них протянул без слов приёмышу. Миррор с мученическим стоном взялся за рукоятку, но с удивлением отметил, что оружие лёгкое, как пёрышко. А пока он размышлял над тем, как достанет до отца, едва не в три раза выше его самого, чернокнижник расселся на траве и сделал небрежный выпад в сторону мальчугана. Несмотря на общую медлительность мужчины, Роккэн от неожиданности едва успел отпрыгнуть в сторону.

     — Ну и что ты скачешь, как козлёнок на выпасе? Это поединок, военное дело. Если ты не можешь меч занести, то что будет с магией? Ты должен чувствовать каждую мышцу в теле, командовать ими с лёгкостью, иначе как ты будешь выпускать силы? — нравоучительно, но равнодушно проговорил Гилберт, как мантру, легко отбив клинок Миррора прочь, даже не взглянув на него. — И что это? Техника пьяного безумца? Я тебя умоляю, этим даже волка не убить, что уж об ином болтать. Как с такими умениями ты будешь кого-то защищать или спасать? — Роккэн зло ощерился и, крепко схватив клинок двумя руками, что было сил опустил на вампира, но тот заблокировал удар, не моргнул, а вот юноша от резонанса выронил меч. — Пф-ф. Мальчик мой, ты бы ещё за лезвие взялся, чтоб уж точно победить меня и заставить погибнуть от смеха. Чем больше ты цепляешься за него, тем легче его выбить из хватки. И что с твоими ногами? Тебе неожиданно в туалет захотелось? Так это в кустах делают, только не забудь меч в ножны пихнуть. Ах да, их у тебя и нет. Немного согни колени, не садись. И, тьма, достаточно его так хватать, он не сбежит! Вот, как нужно. Пусть он гуляет в твоей ладони, не пытайся остановить его движения. И опусти, наконец, плечи, я знаю, что они у тебя есть. Уже лучше. Тьма, я учу стоять двадцатидевятилетнего лба! Неужели тебе не стыдно? И чему вас только в академии учат? Боюсь, мне следует посетить лекцию и вызвать вашего учителя на поединок. Ну, нападай.

     С каждым словом чернокнижника Роккэн всё меньше понимал, злится он на отца или хочет рассмеяться от его размеренного ворчания абсолютно скучающим тоном. И всё это, не вставая с земли. Более того, Гилберт откинулся назад и опёрся на локоть, одной рукой играючи отбивая удары сына. Оставалось только выдать тёмному магу бокал вина или книгу для полноты картины. На секунду Роккэну показалось, что глаза отца блеснули, как прежде, но это ощущение пропало так же быстро, как и появилось, оставив пепел надежды. Мальчишка сосредоточенно сопел, не зная, с какой стороны подобраться к Повелителю, а тот будто на зло теперь раскачивал клинок, как маятник, держа его за навершие двумя пальцами. Он, конечно, был лёгок, но не на столько же! И как бы Миррор ни тужился, не смог заставить вампира хоть бровью повести. Сам Роккэн несколько десятков раз оказался разоружён, засветил себе плоской стороной меча по лбу и порезал ладонь о лезвие, вывихнул запястье, а на другом потянул мышцы.

     — М-да, — глубокомысленно и уничижительно подвёл итог тренировки мужчина, встав на ноги. — Зачем я только ещё один меч взял? Когда у тебя следующее занятие по фехтованию?

     — Завтра на второй паре, в одиннадцать утра, — печально признался Роккэн, потирая запястье.

     — Значит мы с тобой пойдём на неё.

     — Но у меня перед этим ал…

     — Думаешь, я встану в такой час? — насмешливо бросил вампир. — Да ещё и в свой выходной?

     — А у тебя бывают выходные? — вопросил Миррор, подняв брови.

     — Сам удивился.

❃ ❃ ❃

     — Па-ап, — тихо в темноте позвал Роккэн, приподняв голову, но ответа не последовало.

     Вампир лежал неподвижно, изредка чуть вздрагивая или хмурясь, иногда он издавал едва различимый хрип или низкий стон, но так и не просыпался. Юноша бросил взгляд на мерно тикающие часы и с лёгким ужасом отметил, что время приближается к девяти утра, а это значит, что ему нужно срочно собрать вещи и бежать в академию, чтобы успеть добраться до лекционной. Но стоило ему начать ёрзать и отползать от отца, как тот незамедлительно накрыл его тяжёлой рукой и одеялом, одним жестом придавив мальчугана и не дав ему шевелиться. Пару раз Миррор на пробу дёрнулся, но Гилберт, похоже, каким-то чудом перенёс вес всего своего тела в одну только конечность, потому как выбраться из-под, казалось бы, целой монолитной плиты было невозможно. «Ладно, если он скажет, что я прогулял лекцию, я скажу, что он меня сам не пустил, — вздохнул Роккэн и попробовал притулиться под бок к Найтгесту, и вот это он ему позволил, даже подгрёб к себе, теснее и теплее укутав в одеяло. — Интересно, а как долго папа может спать? А если он захочет спать весь день? Я ведь захочу кушать, в туалет, а ещё надо умыться. И дедушка хотел мне книги дать. Но я же не смогу столько лежать и ничего не делать. А ещё холодно. Или жарко? Нет, всё-таки холодно. Наверное, надо будет позвать на помощь дядю, чтобы…»

     — Если ты и дальше будешь так ужасно оглушительно думать, то советую звать на помощь богов, — буркнул над его макушкой Гилберт, затем натянув одеяло сыну на голову, как будто это могло помочь скрыться от него. Но к его облегчению мальчик сразу затих, как попугай, на клетку которого накинули плотное тяжёлое покрывало.

     Спать хотелось нечеловеческим образом, но этому Гилберт уже не удивлялся, истощённый до предела. Оставалось лишь надеяться, что ему достанет сил не впасть в кому, а затем и в вечный сон, от которого невозможно пробудиться. А потому теперь он куда внимательнее вслушивался в щелчки секундной стрелки. Но куда больше его волновали не огромные напольные часы с маятником и рубиновым песком, пересыпающимся по циферблату с едва различимым шелестом набегающей на берег волны, а крохотный кожаный ремешок наручных часов, что лежали под подушкой. Они щёлкали куда медленней, но отчётливо, каждым звуком вскрывая грудную клетку. Под стрелками был небольшой экран, на котором неторопливо переворачивались барабанчики с написанными на них цифрами: даты менялись слишком медленно, но и стрелки двигались раз в семь с половиной секунд — это Гилберт уже успел выучить. Каждый день он бросал взгляды на этот предмет из иного мира, носил его с собой и сверялся с эпохальным календарём, что висел в его рабочем кабинете в апартаментах. Это даже кабинетом теперь сложно было назвать: всё там было закидано изрисованными холстинами, банками с краской и кистями. Но один угол, где стояло кресло, был избавлен от этого «хлама», и там красовалась причуда Талиарена: крупный металлический шар с объёмным изображением дракона свисал с потолка на цепи и казался неподвижным, но в момент восхода Лун на небеса одна из его когтистых лап сдвигалась на деление, указывая на день, передние же по очереди обозначали месяца, голова опаляла языками пламени год, крылья же отмеряли эпохи. Когда дракону становилось неудобно, он разворачивался или переползал, но датировку указывал безупречно. Когда Господину чернокнижников становилось нестерпимо скучно часами наблюдать за ним, он мягко манил к себе металлическое чудовище, и оно принималось шнырять вокруг него или ползать по рукам, выдыхая клочки теней. Теперь Найтгесту казалось, что лучше вышвырнуть антиквариат или передать кому-то, кто не будет видеть в диковинке издёвку Сердца мира. Минутная стрелка наручных часов мягко щёлкнула, и вампир приоткрыл глаза, мягче обнял сына, перестав стискивать его в крепчайших объятиях, дав свободу. Послышалось шевеление, и Роккэн показал из-под одеяла нос, сонно посмотрел на отца и заразно зевнул, на что кровопийца ответил взаимностью, продемонстрировав выступившие клыки.

     — А это больно? — сонно спросил Миррор, кивнув на втянувшиеся орудия убийства.

     — Мне казалось, что дядя тебе уже всё поведал об этом, — уклончиво ответил Найтгест, садясь в постели. — Давай, поднимайся. Надо подготовиться к академии.

     — Не хочу-у, — захныкал Роккэн, но быстро заткнулся, поймав крайне серьёзный и тяжёлый взгляд отца.

     Несколько мгновений Повелитель был неподвижен, а затем вдруг резко метнулся вперёд, накидываясь на приёмыша и принимаясь безжалостно находить пальцами его рёбра, чтобы пощекотать. С громогласным визгом Миррор вылетел из постели, сверкнув голыми пятками, и вампир довольно ухмыльнулся, проследив за тем, как мальчишка улепётывает в купальню. Поднявшись и закрыв постель покрывалом, мужчина вскоре остановился у шкафа, вдумчиво перебирая дорогие ткани на вешалках. На секунду ему показалось, что он увидел среди тёмных тонов белоснежный плащ с воротником-стойкой, похожим на лучи снежинок. Изгнав из памяти образ, Гилберт закинул одежду на плечо и проследовал за сыном. Тот неохотно умывался, потирая глаза кончиками пальцев, точно это могло помочь ему проснуться. Усмехнувшись, вампир аккуратным и безболезненным толчком спихнул его в ванную, и вода тут же хлынула из-под крана на голову Миррору. Отплёвываясь от почти горячих потоков, мальчишка показался на свет, смерив отца бешеным взглядом, а тот только коротко подмигнул ему, сразу отогнав всю злость этим шкодливым жестом. «Когда я видел его таким в последний раз? — призадумался юноша, после того как освежился и освободил купальню для отца. А потом пристыженно опустил голову. — Когда в последний раз ночевал с ним. А это было… пару месяцев назад». Вспомнилось ему, как весело он трепался с дедом, гулял с ним, как бегал в ночи к Пассисе, чтобы украдкой целовать его и купаться в его нежности, как тратил время на библиотеку и дополнительные занятия по танцам… вот только не с отцом. С величайшим трудом проглотив ком, вставший в горле, юноша огляделся в комнате и не без ужаса и злости обнаружил возле кровати несколько пустых бутылок из-под крепкого вина. Ещё пара стояла на подоконнике, и около десятка он нашёл в кабинете, заглянув туда чисто из принципа.

     В тот момент, когда Повелитель чернокнижников, приведший себя в порядок, вышел из ванной в спальню, его встретил крайне пристальный взгляд сына. Тот уже собрался, сумка стояла у двери, будто бы подпирая её, а сам юноша восседал на постели, перекрестив и ноги, и руки. Окинув эту фигурную композицию взглядом, вампир с непониманием приподнял бровь, а затем двинулся на выход:

     — Идём. Ещё успеешь насидеться за свою жизнь.

     — Отец, — неожиданно строго окликнул его Миррор, и Гилберт остановился, повернул на пару сантиметров голову, показывая, что внимательно слушает, — откуда столько бутылок?

     — Очевидно, из виноделен де’Мос, — не без сарказма ответил Гилберт. — В чём дело?

     — И сколько ты пьёшь в день?

     — Столько, сколько мне нужно, — поняв, к чему идёт дело, отрезал Найтгест, подняв сумку сына и закинув её себе на плечо. — Ты долго там бездельничать будешь? Пойдём.

     — Нет! — вспылил и упёрся в своё юноша, насупившись лишь больше. — Папа, это очень плохо. Ты понимаешь, что делаешь себе хуже?

     Гилберт сдержал рвущиеся из груди ругательства и возмущения, сделал один глубокий вдох и шумно выдохнул. Как же хотелось схватить мелкого за шкирку и отвести на лекцию, но тогда он ещё больше будет верещать и пилить, а это для истончившихся нервов Найтгеста было самым настоящим испытанием. Вернувшись, мужчина сел рядом с сыном и внимательно посмотрел на него, ожидая продолжение речи, но мальчуган упрямо молчал. Похоже, он в свою очередь ждал хоть какую-то реакцию от вампира.

     — Скажи, малыш, что ты делаешь, когда тебе плохо? — абсолютно ровным голосом спросил Гилберт, уложив ладонь на голову Роккэну и запустив пальцы в густые кудри. Только сейчас он присмотрелся к нему более внимательно и вдруг неожиданно понял, что мальчуган весьма симпатичный, и в какой-то мере понял своего брата. Только вот сам он ни за что бы не повёлся на нечто подобное. — Ты занимаешься художествами, танцуешь, — заметив, как вздрогнул мальчуган, Гилберт изобразил мягкую улыбку, — да, я уже знал об этом, не надо делать такие глаза. Мне это неподвластно, и я этим спасаю множество чужих глаз и беззащитных умов. В ином случае я бы уже давно погиб от стыда. — Представив себе эту картину, Роккэн тихо хихикнул, но тут же напустил на себя серьёзный вид и надул губы, и вампир продолжил. — Я знаю, что алкоголь — одно из худших зол для живых и не очень, но из всего, что есть, это больше всего помогает мне. Возможно, когда-нибудь судьба станет ко мне благосклонна, и тогда я откажусь и от этого яда. А сейчас не лучший час, чтобы обсуждать подобное.

     Роккэн прикусил губу, сдерживая весь поток негодования, что штормом носился в его душе, разрушая всё на своём пути. Он уцепился за руку отца и молча побрёл за ним следом, с разочарованием отметив, что от утреннего веселья вампира не осталось и следа, словно на долю секунды его подменил прежний горячо любимый им мужчина, а затем скрылся в далёкой дымке тумана. Мрачный и неразговорчивый вампир рядом с ним оставался холодным и неприступным. «А ты не думал ли сделать что-то с проблемой, а не ждать, пока она тебя отпустит?» — хотел спросить мальчуган, окончательно отказываясь понимать отца, но надеясь, что сможет как-нибудь помочь ему. Миррор внимательно присмотрелся к отцу, доверившись его руке, почти перестав мигать. Он уже видел подобное, иногда «игрался» таким образом на парах, когда становилось совсем скучно. Роккэн разглядел блеклую аметистовую ауру, что окружала вампира, мягко обтекала его со всех сторон, хотела расползтись во все стороны, но наталкивалась на прозрачный, но невероятно крепкий купол, которым ограждал себя от иных мужчина, не столько для собственного спокойствия, сколько для чужой сохранности. Несколько лет назад она была ещё хуже, почти прозрачная, вялая, но сейчас её словно насыщало, наполняло, и ещё сильнее сосредоточившись, мальчишка смог рассмотреть то, что видел когда-то давно: толстая белоснежная цепь устремлялась во тьму, натянутая до звенящего предела, искрилась и сияла, но аура вампира будто загораживалась от неё, как испуганный человек защищается от предположительно хищного существа. Мальчишка тряхнул головой, и краски вернулись к миру, исчезли видения, и он крайне вопросительно посмотрел на отца. Неужели не чувствует? Или не хочет чувствовать?

     Два занятия по фехтованию впервые пролетели для Миррора, как одна секунда: Гилберт решил тряхнуть стариной и заставил тоже самое сделать и преподавателя, который явно успел потерять интерес к своему искусству и махнуть рукой. Но когда на него рванулся вооружённый Господин чернокнижников, резко вспомнил, кто он такой и за что ему платят. Долго его гонять вампир не стал, но устроился у входа в аудиторию, наблюдая за тем, как занимаются студенты. Под пристальным взглядом Повелителя юные будущие маги волновались, путались, а вот Роккэн наоборот почувствовал себя уверенней, вспомнил, чему его вчера учил вампир. Конечно, одного занятия было слишком мало, чтобы познать тонкое военное искусство, но стоило юноше заметить тень одобрения в глазах отца, как он весь подобрался. Как он сможет спасти Руруку, если не владеет мечом? Хороший вопрос. И Роккэн решил задавать его себе всякий раз, как желание учиться отпадёт. Он ведь тоже наверняка усердно занимается, поглощает знания и становится сильнее. Иначе и быть не может, ведь это его брат!

     — А верховой езде ты меня тоже поучишь? — полюбопытствовал Роккэн, когда они покидали академию.

     Почему-то вампир не стал ему отвечать, но повёл в сторону конюшен, и юноша тут же заулыбался, едва не подпрыгивая от удовольствия. Однако стоило ему только попробовать позвать своего жеребчика, как Гилберт положил ладонь ему на голову, разом погасив энергию и не дав этого сделать. Вопросительно глянув на отца, Миррор обиженно надулся, но вампир вновь слегка шкодливо подмигнул ему, а затем поднял вверх руку с главным кольцом-амулетом. Его чёрный жеребец явился на зов неохотно, неторопливо гарцуя через высокую траву. Роккэн любил находиться в этом месте хотя бы потому, что здесь всегда было тепло и не было мерзкого снега, которого на улице за ночь накопилось достаточно. Конь остановился в нескольких шагах от своего хозяина и гневно раздул ноздри.

     — Его зовут Вазиалис, — абсолютно невозмутимо представил Гилберт, не давая попятиться Роккэну, который не без страха смотрел на огромное животное.

     И хотя жеребец был прекрасным, его могучие ноги, завершающиеся массивными копытами, не вызывали желания подойти поближе. На секунду мальчику даже показалось, что длинные щётки запятнаны кровью, но видение исчезло достаточно быстро. Лоснящаяся шерсть мягко переливалась в лучах искусственного солнца, и зачёсанная на правую сторону грива опускалась до середины груди. Роккэн мог видеть, казалось, каждую натренированную мышцу выносливого тела коня. Он вспомнил своего жеребёнка: едва стоящего на дрожащих тонких ногах, карие глаза у которого решительно ехали к носу, не очень улавливая происходящее, в то время как Вазиалис едва не с насмешкой поглядывал в его сторону, будто бы говорил: «Рискнёшь, мальчишка?»; а ещё жеребёнок был едва ли выше Роккэна. Тут уже юноша не был уверен, что сможет забраться на мощную спину без чужой подмоги. Посмотрев на отца едва не с мольбой, он с возмущением увидел, как тот скрестил на груди руки и насмешливо покачал головой. Теперь поучительные слова преподавателя о том, что скакуны подобны своим хозяевам по характеру, не казались такими уж глупыми. Миррор стал осторожно приближаться к жеребцу, боясь лишний раз моргнуть, потому как у него складывалось ощущение: стоит на секунду закрыть глаза, и этот демон набросится на него и затопчет насмерть. Пока Роккэн делал маленькие осторожные шажки в сторону Вазиалиса, тот успевал сделать парочку назад, пятясь от него и чуть взмахивая головой, точно прикидывал, насколько хватит упрямства мальчугана.

     — Вазиалис, — напомнил о своём присутствии Гилберт, и жеребец зло скосил в его сторону голову, гневно поднял и опустил бока, затем плавно подогнул под себя передние ноги, но от этого легче не стало.

     Миррор рискнул подойти поближе, протянул руку и коснулся бархатного носа коня, но тут же отдёрнул, обнаружив, что зубы у него расположены весьма близко к этому нежному органу и могут раскрошить его руку в два счёта. Жеребец деланно отвернул голову в сторону, будто не желал смотреть, как на него будут забираться, точно предвидел, через какие круги ада ему придётся пройти до того, как его отпустят дальше пастись.

     — А можно мне седло? — робко вопросил Миррор, с надеждой посмотрев на отца, но тот только ухмыльнулся и хитро сощурился. Только по одному его выражению лица юноша понял, что рассчитывать на поблажки нет смысла.

     — Вазиалис — лучший учитель для наездника. Если ты сможешь остаться на его спине, то сможешь найти общий язык с каким угодно скакуном. Единственное, что тебе понадобится — поводья. Не выпускай их ни в коем случае.

     — Но их нет! — возмутился мальчуган, подняв ногу, чтобы топнуть ей, но не успел опустить.

     Жеребец вдруг рванулся вперёд, нырнув ему между ног и тем самым закинув себе на спину. Миррор успел только закричать и обхватить его спину поперёк руками, чтобы не улететь дальше. Под смех вампира конь стрелой метнулся через поле, и Роккэн едва не улетал прочь с него, боясь открыть глаза. Вазиалис совершал прыжки, резко останавливался и вновь начинал забег, а потом вдруг встал на дыбы, и юноша в одно мгновение перестал чувствовать под животом горячее лошадиное тело. Лишь благодаря своей гибкости он не вывихнул руки, не потянул спину, когда обнаружил, что висит в полутора ярдах над землёй. Конь опустился на все четыре ноги и взбрыкнул, подбросив на себе юношу. Того медленно начинало мутить от происходящего, но тот твёрдо вознамерился дотерпеть до конца разминки вредного животного. Уловив момент, юноша упрямо развернулся и вцепился пальцами в гриву жеребца, заставив его издать разъярённое ржание. «Извини, Вазиалис, с этого момента он тебя уже не отпустит», — мысленно рассмеялся вампир, наблюдая за родео. Оскорблённый до глубины души конь пронёсся мимо хозяина, едва не снеся его с ног, но Гилберт был готов к подобным представлениям, а потому и глазом не моргнул на мелькнувшую рядом чёрную бестию. Тот всё набирал обороты, нёсся подобный ветру, и Роккэну казалось, что он распрощается со всеми своими зубами — так сильно его кидало на могучей спине. А потом вдруг Вазиалис резко остановился, низко опустив голову, и мальчишка с визгом перелетел через неё, кубарем повалившись в траву. Гладкая грива выскользнула из его вспотевших ладоней, правда несколько длинных волосков осталось в его судорожно сжатых кулаках. «А вот это я не учёл», — не без испуга подумал Господин чернокнижников, бегом кинувшись к месту, где в последний раз видел сына. Вазиалис прошёл мимо королевской походкой, высоко задрав нос, но вампир видел, как тяжело он дышит. Найдя распростёртого на земле приёмыша, Гилберт опустился рядом с ним на колено, поводил ладонью над широко распахнутыми глазами и с облегчением выдохнул, когда Миррор посмотрел на него. Не успел Найтгест поинтересоваться о самочувствии, как Роккэн вскочил на ноги и с боевым кличем кинулся за жеребцом. Тот замер и обернулся на упрямца с таким искренним изумлением, что Повелитель чернокнижников только ухмыльнулся и отсалютовал ему двумя пальцами.

     — Сил тебе, ненаглядный, — не без ехидства бросил вампир, а сам направился к складу амуниции, чтобы найти подходящее по размеру седло для сына.

❃ ❃ ❃ 

     В зимнее время надобности в том, чтобы пылиться в кабинете, не было, а потому всё чаще Гилберт выбирался на воздух, но в основном бродил в гордом одиночестве по занесённым снегом территориям. Покой замершей природы проливал на его душу целительную прохладу, изгонял из мыслей полные муки метания. В один из таких пустынных дней его особенно тянуло прочь, звало как можно дальше от родного дома, вот только куда ему было податься? Он попросил отца подстраховать его в случае возникновения проблем, а сам посетил конюшню, чтобы проехаться и дать волю ветру. Хотелось, чтобы он растрепал его душу, сдул с неё пыль ожидания и боли, несбывшихся надежд. Но к собственному удивлению вампир обнаружил в конюшне сына. Рядом с ним топтался тощий жеребёнок, ноги которого уже не пытались во всей внезапности подогнуться и повалить детёныша в снег. Юноша осторожно гладил его по шее и подкармливал яблоком, тихо что-то бормоча себе под нос. Мужчина остановился неподалёку, прислушавшись.

     — Кушай, малыш, ты должен вырасти большим и сильным, — бормотал Миррор ласково и с трепетом, на что жеребёнок радостно чавкал и махал хвостом, кося карими глазами на хозяина. — Я буду заботиться о тебе, гулять с тобой, учиться… ты и заметить не успеешь, как станешь великим жеребцом. Нам же предстоит долгий путь, помнишь? Очень долгий…

     — Куда-то едешь? — мягко вмешался вампир, подойдя и положив ладонь на плечо сыну.

     — Не сейчас, потом, — понурил голову мальчуган, а потом вытащил из кармана ещё одно яблоко и поделился им с любимчиком. — Искать Руруку.

     Гилберт нахмурился и убрал руку, не став ничего говорить. Ему не хотелось снова спорить на эту тему, а потому он медленно побрёл к складу, не торопясь вызывать Вазиалиса. Донёсшийся в спину оклик заставил его остановиться и обернуться.

     — Я найду его. А потом твоего жениха, — уверенно заявил Роккэн, задрав голову и распрямив плечи. — У меня же есть Яблочко!

     — Малыш, одного яблока явно будет недостаточно, — с трудом удержав дрожь голоса и нежную улыбку, произнёс Господин.

     — Его зовут Яблочко, — веско заявил юноша, похлопав жеребчика по лопаткам, отчего у того немедленно разъехались ноги, и он плюхнулся животом в снег, незамедлительно подскочил и с высоким жалобным ржанием стал носиться из стороны в сторону. — Видишь, какой он быстрый?

     — Сын, — едва заставил себя выдавить Найтгест, до последнего контролируя собственный голос.

     — Они живы. Ты всегда боялся этого ощущения и старался от него спрятаться, закрыться всеми силами. И считал, будто бы алкоголь поможет сбежать от одиночества. Ты боялся пустоты на том конце связи, как огня, думал, что можешь игнорировать это. Но твоя связь не уснула, она не как моя. И всё же я чувствую, я знаю — мой Рурука жив. Так может и тебе пора хоть раз в жизни прислушаться к ней, если других слушать не хочешь? Понять, что всё это время ничего не менялось? Твоего Артемиса просто нужно ещё немного подождать. — Роккэн смотрел на него очень серьёзно, говорил размеренно и уверенно, как будто не он не так давно бился в истерике и не желал ходить в академию. Точно перед вампиром был совершенно другой человек. — Я это… вижу.

     Господину чернокнижников казалось, что его вот-вот свалит с ног. Он боялся. Как никогда, ужасно и неистово. Не желал открывать собственную душу и натыкаться на ледяную и острую пустоту, готовую растерзать его на части единственным прикосновением. Но почему-то решил довериться Миррору, прикрыл ненадолго глаза, спасаясь от ослепляющего света. Мужчина успел позабыть, что это такое — убирать защиту с собственной души, открывать её всем ветрам. Но стоило это сделать, как его коснулось давно забытое ощущение. Сосредоточился, вливая все свои силы в цепь, что, казалось, могла удушить его со временем и утащить на дно отчаяния. Слабый отклик разжёг немой восторг, опалил сердце, заставив шумно втянуть воздух и согнуться едва не пополам. Роккэн бледно улыбнулся, заметив, как просияло лицо отца, коснулся собственной груди, но связь дремала, не желала подчиняться, и в какой-то момент он даже слегка позавидовал вампиру. Однако радость за любимого отца была куда сильней, равно как и счастье от его прежней живой улыбки.

     — Вы, взрослые, такие глупые, — покачал головой Роккэн, когда Повелитель изумлённо посмотрел на него, явно желая спросить, каким образом он узнал. — Высасываете проблему из пальца, чтобы потом веками решать её и чем-то занять себя. Я бы на твоём месте уже бы нёсся к нему, не обращая ни на что внимание. — Едва только Гилберт открыл рот, чтобы выдать очередную тираду об ответственности Повелителя, юноша махнул рукой. — Конечно же, должность куда важнее Наречённого. Потом на себя пеняй.

     Невольно вздрогнув от того, как резко исчез в тенях мужчина, Миррор съёжился и ласково обнял жеребёнка, уткнувшись лицом в его лоб.

     — Мы тоже найдём Руруку, — тихо прошептал он, смахнув несколько слезинок.

❃ ❃ ❃ 

     Шум машин и вонь бензина накинулись со всех сторон вместе с чуждыми голосами и биением множества сердец. Во всю грело солнце, проливаясь на чёрные зимние одеяния вампира, согревая так, будто бы ему того действительно хотелось. Многие языки Сотминре произошли от их наречий, и потому подстроиться под них и понять, не составило труда. На странно одетого мужчину поглядывали с любопытством, но обходили стороной, стараясь не попадаться под ноги, потому как выглядел он так, словно сбежал из психушки. Лихорадочный взгляд метался по лицам, а сам он не торопился сдвигаться с места, пока, наконец, уверенно не зашагал вдоль дороги. Время от времени он останавливался и не знал, зачем это делает, правильно ли поступает. Сможет ли выдержать и не украсть возлюбленного домой, где ему самое место? Но одно только желание просто увидеть Акио перебарывало все иные принципы и мнения. «Тьма, я же умру от невозможности коснуться его», — увещевал себя вампир, двигаясь по бледной нити связи, которая уводила его вглубь города, пока не привела к высокому зданию тёмно-бордового цвета с обширным двором, где во множестве кучковались студенты. Молодёжь толкалась, шумно общалась, кого-то подняли на руки и теперь таскали по всей территории под довольный хохот наблюдающих. Но все они были по меркам смертных взрослыми, что здесь мог забыть ребёнок? Гилберт прошёлся туда-сюда, взволнованный настолько, что даже забыл скинуть с себя плащ, чтобы несколько облегчить собственное пребывание в Сотминре. Когда он уже почти отчаялся, в очередной раз минуя вход в университет искусств, входные двери открылись и в тенёк выбрался мальчишка с белыми волосами до плеч. Только увидев его, вампир встал, как вкопанный, не в силах поверить, что не бредит, что всё происходит на самом деле. Взгляд его был прикован к Акио.

     В джинсовой куртке и шортах, длинной футболке, кедах — такой простой, обыкновенный, что в иной ситуации Найтгест бы даже не зацепился за него взглядом. В руке он держал чёрный футляр, смутно напомнивший Гилберту о лютне, на которой когда-то играл Охотник. Мальчик сделал пару шагов, заметил неожиданное препятствие и остановился, запрокинул назад голову, удивлённо посмотрел на незнакомца в длинном плаще. На секунду вампиру показалось, что в светло-карих глазах мелькнуло узнавание, мягко улыбнулся ему в ответ и уже хотел протянуть руку, но парнишка сделал шаг назад, а затем шустро нырнул обратно в здание. Всё это заняло не больше пары секунд, но Господину чернокнижников казалось, что прошла целая вечность, вскрывшая его душу и вывернувшая наизнанку. «Испугался? — рассеянно подумал вампир, заставив себя сдвинуться с места и покинуть территорию университета, чтобы дать мальчишке спокойно выйти. — Я же ничего не сделал? Или?..» Вампир не уходил далеко, маячил вокруг, не желая упускать шанс поглядеть на Акио ещё хоть немного. На секунду его посетила крамольная мысль вернуться домой и заманить за собой Роккэна, чтобы Охотник не так шугался, но быстро отказался от этого. Следовало действовать своими силами.

     Но сколько бы он ни ждал, Артемис не торопился выходить из здания, немало тем самым рассердив вампира, который устал рассеивать излишки тепла и ловить на себе косые взгляды. Через дорогу от университета нашлось премилое летнее кафе, где Найтгест устроился в тени, внушив официантке, что тревожить его не стоит. Через несколько часов, показавшихся мужчине едва не целым днём, он узнал в толпе одного из своих бывших подчинённых. Рафаэль был неплохим чернокнижником, хорошим солдатом, но отказался и от привилегий, и почестей, чтобы быть вместе с любимой женщиной. «Интересно, знает ли он о другом ребёнке жены?» — призадумался Гилберт, не сводя взгляда с бывшего мага, наблюдая за тем, как он заворачивает на территорию и удивлённо оглядывается по сторонам. Вечерело. Начинало смеркаться. Студентов уже почти не осталось во дворе, а потому затеряться среди них не было возможности. Когда мужчина уже подходил к дверям университета, Акио шустро выскочил ему навстречу и тут же схватил за руку. Вампир не мог разобрать о чём они говорят, но выражение лица отца мальчика ему не пришлось по вкусу. Дав им отойти на несколько десятков ярдов, вампир покинул своё убежище и последовал за ними, держась в тени и постепенно сокращая расстояние. Хотелось окликнуть возлюбленного, привлечь его внимание, позвать за собой, но сердце падало в пятки и неистово колотилось, сходя с ума. Это испытание было слишком тяжёлым для него.

     — Ты хоть запомнил, как этот хмырь выглядел? — расслышал чернокнижник и неприятно напрягся.

     — Запомнил, — вздохнул парнишка, понурив белую голову. — Странно было бы, если бы не запомнил. Высокий такой, весь в чёрном…

     — Сектант? — натянуто рассмеялся Рафаэль, и Гилберт едва удержался от того, чтобы бросить сапогом ему в голову. — Страшный гот?

     — Как будто я не могу отличить гота и сектанта от… от… — мальчик задумался, подбирая слово, затем махнул рукой с футляром. — Не важно. А ещё у него были очень красивые глаза. Как называется мутация, при которой радужка приобретает фиолетовый оттенок? Сейчас… Происхождение Александрии вроде? Я читал об этом в одной книге.

     — Что это за книга такая и где ты её вообще достал?

     — Ты не поверишь, про мутации, — съязвил Артемис, и вампир не удержал улыбку. — Говорят, у альбиносов тоже такое бывает. Пап, почему у меня карие глаза? Разве они не должны быть серыми или там голубыми?

     «Что за глупости? Самые лучшие глаза!» — с возмущением подумал Найтгест, но оставил комментарии при себе, тая от родного голоса и забывая обо всех проблемах, что терзали его на протяжении многих лет. Рафаэль замешкался с ответом, затем пожал плечами, показывая, что не знает его и не может помочь сыну разобраться в себе. Тот расстроенно вздохнул и пнул камешек, и он отлетел на приличное расстояние. Некоторое время они шли в полном молчании, но Гилберт был рад и ему, присматриваясь к Акио. Однако следующие слова его отца взбесили чернокнижника до безумия:

     — Ты сегодня пил таблетки? — как бы невзначай спросил мужчина, и Артемис сильнее опустил плечи, стараясь казаться меньше, а ведь уже был достаточно высок для десятилетнего сорванца. — Завтра ведь нужно идти к Мэзэко-сан, она поймёт, если ты пропустил приём.

     — Думаешь, я всё выдумал? — вопросом на вопрос ответил Охотник, и Гилберту показалось на секунду, что аура его засияла сильнее прежнего, начиная пульсировать под быстрое биение его сердца. — Или что у меня галлюцинации? Что мне просто не хватает внимания, и я решил его таким образом от тебя добиться? Спасибо, пап, я пил таблетки. Просто тот мужчина очень… странно на меня смотрел. — Акио сделал паузу, пошёл медленней, и вампир тоже притормозил, чтобы случайно не привлечь к себе внимание. — Мне даже в какой-то момент показалось, что я его знаю. Просто на секунду подумал: «Я тебя уже видел. Как ты?» А он улыбнулся. Не знаю, что это было. Кажется, я неправильно сделал, что сбежал от него.

     — Ещё как правильно, — ворчливо заметил его отец, покачав головой. — Ты новости не смотришь? Кругом куча педофилов.

     — Ну и что, — буркнул Акио, а Гилберт не знал, хочет возмутиться таким описанием себя или просто нужно пересмотреть своё поведение. — Он не выглядел, как извращенец из подворотни, если ты об этом. Просто был странно одет.

     — Ладно, Арти, хватит об этом. Ты просто устал.

     — Хорошо, Рафаэль, как скажешь, — вымученно признал юноша и окончательно повесил нос.

     Гилберт дошёл с ними до самого дома, остановился на углу, не зная, стоит ли остаться здесь и ещё немного полюбоваться Акио или же вернуться домой до лучших времён. Запустив Артемиса в дом, Рафаэль вдруг оглянулся на него и вздрогнул всем телом, широко распахнув глаза. Вампир помялся и изобразил дружелюбный оскал, затем заставил себя исчезнуть в портале. Только немного подождать. Зато теперь нашлись силы, чтобы преодолеть финишную прямую.

❃ ❃ ❃ 

     Слякотная осень оставляла желать лучшего. Бофу вышла из берегов и теперь наполняла низину с безжалостностью, но без особого успеха, если целью её было уничтожение города, построенного там. Жители давно привыкли к такому поведению реки, и их жилища были построены на высоких сваях. Вода всё равно не поднималась выше перевала, который в сезоны половодья обращался речушкой, уносящей грязную муть вглубь Ифарэ. Правда в такую пору повышалась активность пресноводных василисков, и появлялся риск того, что торговые корабли ненароком снесут чей-нибудь домишко, если его не заметят в густом тумане. Белая дымка скрывала Вердже от внимательных взглядов, и лишь в редкие дни её разгонял порывистый ветер. Перемещение на лодочках и плотах — обыденность, привычная для жителей, разве что становилось труднее прокормить скот и отправлять его на выпас. Если раньше пастушки и пастухи без проблем выводили скудное общее стадо через ущелье, то теперь приходилось переправлять по несколько голов на больших плотах, опасаясь каждой ряби. Василиски любили переворачивать эти утлые судёнышки и утаскивать людей и скот под воду, где раздирали их на части. Но это ничуть не умаляло красоты получавшихся видов. Как только ил и песок оседали, через чистейшую толщу воды можно было увидеть старые тропинки, траву, уплывающую вместе с неторопливым течением; блеск чешуи василисков через тусклые солнечные лучи; маленькие косяки рыб, снующие туда-сюда пёстрыми стайками. Наблюдать за подводной жизнью можно было часами. Дети с удовольствием сооружали кораблики из коры старых или мёртвых деревьев, пуская флотилии по реке.

     Вода не успела ещё добраться до перевала, и паромщики скучали на своём посту, ожидая гостей Вердже, но на горизонте было пусто, а в сонной осенней тишине дробный стук копыт стал слышен задолго до того, как всадники показались в ущелье. Редко когда сюда заезжали случайные путники. Таких обычно ждали со стороны реки, но никак не верхом. Уже приготовившиеся нагреть руки паромщики издали общий недовольный вздох, когда узнали в одном из всадников сына лорда, а в другом его воспитанника. Третий, правда, не был знаком местным мужикам, а потому вызвал у них понятное неодобрение и подозрение. Молодой парнишка был одет прилично, не казался на фоне двух других бродяжкой, но постоянно сутулился и держал голову опущенной. Вердже и Рурука ехали по бокам от него, вроде бы поддерживали светскую беседу, но выглядело всё так, будто конвоировали преступника.

     — Доброго вам денька, милорды, — в один голос поздоровались паромщики, и Нокиос кивнул им, Рурука же лишь слегка наклонил голову, тем и ограничившись. — Давно вас видно не было.

     — Пора бы и выбраться из родового гнезда, — небрежно бросил наследный лорд, спешившись. — Доставьте нас в поместье.

     — А этот чего? — нелюбезно кивнул в сторону незнакомца один из паромщиков, усы его даже задрожали от настороженности. — Впервые его вижу.

     — Он со мной. Мой коллега, — подал голос Рурука, и на секунду показалось, что в тени капюшона его глаза неприятно засияли магическим огнём.

     В такой глубинке чародеи нагоняли страх и считались не столько спасителями мира, сколько опасными чудовищами, и уже почти ни для кого не было секретом, что мальчишка, которого приютил лорд, балуется тёмной магией. Его опасались, и он, похоже, был доволен эффектом, который производил на мирных селян. Его мрачный вид, пропитанные ядом речи, отстранённость от мира — всё это казалось жителям города пугающим. И от того лишь более страшно становилось, стоило только вспомнить, каким очаровательным и дружелюбным этот юноша был несколько лет назад. От милого ребёнка не осталось и следа. В начале лета он вдруг уехал куда-то, пропал, люди было вздохнули с облегчением, но вот Миррор вернулся. Да не один, а с кем-то. Поговаривали, что после того, как вампиры растерзали Доменику, юноша сошёл с ума и бредил идеей отыскать убийц. По внешнему виду было не сказать, что же там на самом деле прячется в голове аристократичного парнишки, но всякий понимал — ничего хорошего.

     Один из паромщиков неохотно указал рукой на свой плот, и трое взошли на него. Под весом лошадей плавсредство опасно просело, но выдержало. Те же двое мужиков, что остались на берегу, отвязали плот и оттолкнули, давая ему отправиться по течению. С разливом Бофу стала не такой стремительной, не пыталась унести плот в сторону океана, но даже так с подобным грузом паромщику пришлось приложить достаточно много усилий, чтобы доставить их к поместью лорда Макиоса. Когда они причалили к подъёмнику, Нокиос прикоснулся к небольшому колокольчику, и тот вяло звякнул, но более громкий звук раздался сверху, и двое привратников мгновенно оживились. Будь гости без лошадей, могли бы забраться по выступающему из воды столбу с рейками, но ни один из них не собирался так издеваться над собой. Как только все трое всадников оказались на подъёмнике, привратники зашевелились, вращая лебёдку. Двэйн вцепился в поводья, с лёгким беспокойством глядя на удаляющуюся воду. Восприняв этот жест по-своему, Рурука смерил его насмешливым взглядом:

     — Решил поближе познакомиться с местной фауной и померяться с ней силами?

     Вампир нахмурился и снова уткнулся взглядом в холку коня, невнятно замычав. Услышав этот неясный звук, Орт тоже покривился, дёрнув плечом.

     — В который раз ему нужно удалять связки? — не без недовольства буркнул Нокиос. — Никогда бы не подумал, что вампиры так быстро восстанавливаются.

     — В шестой, — мрачно произнёс Рурука, но больше ничего не сказал: они поднялись к фундаменту и сошли на пристройку, где спешились и передали лошадей конюшему.

     Словно кровопийцы и не было рядом с ними, они всю дорогу обсуждали обнаруженные феномены и полученные сведения, пока Эйвери смотрел на них с крайне страдальческим видом. Под длинным балахонистым плащом не было видно цепей, что увивали его тело, не давая использовать магию и сбежать от Миррора. Даже если бы Вердже и хотел, чтобы вампир исчез из его жизни, Орт плотно вцепился в свою лабораторную крысу и не желал отпускать ни при каких условиях. Сильвия открыла двери не сразу, но долго ждать явление дворецкого не пришлось. Даже если женщина и удивилась незнакомцу, то никак не выразила эмоции, сохранив безразличное выражение лица и тут же опустив взгляд в пол.

     — С возвращением, милорд Нокиос, господин Рурука, — церемониально возвестила она, отходя в сторону и давая юношам пройти в дом, чтобы затем закрыть за ними двери и замереть, ожидая указаний.

     — Где отец, Сильвия? — поинтересовался Вердже, скидывая с плеч плащ и отдавая дворецкому в руки.

     — В своём кабинете. Предупредить о вашем приезде?

     — Не стоит. Нам нужен ужин на две персоны в лабораторию лорда.

     — На две? — порядочно уточнила женщина, мельком глянув на хранящих молчание Орта и вампира.

     — Именно.

     Сильвия кивнула и бесшумно удалилась. Нокиос кинул недовольный взгляд на кровопийцу, который неподвижным истуканом стоял у дверей, и глаза у него были абсолютно стеклянными.

     — Я схожу к Макиосу, — со вздохом произнёс Миррор, вешая плащ и направляясь к лестнице, время от времени тяжело опираясь на трость. — Разговор будет долгим, я боюсь. Покорми Двэйна.

     — Он жрал несколько дней назад, — воспротивился Вердже, но быстро прикусил язык, когда Рурука замер на ступенях, даже не повернув к нему голову, однако Нокиос тут же почувствовал себя так, словно ему за шиворот вывалили ведро колотого льда. — Хорошо.

     — Как славно, что мы нашли общий язык, — едко бросил Миррор, продолжив подъём, не собираясь ждать, пока наследник лорда и вампир нагонят его.

     В голове его перекатывались мысли, неторопливо выстраиваясь в стройные ряды, складывая определённый план. Добраться до кабинета Макиоса оказалось, как и обычно, не просто, но Орт упрямо ковылял, надеясь, что за время его отсутствия вампир и Нокиос друг друга не убьют, хотя с них сталось бы. Гостиная, где обычно было достаточно шумно и людно, пустовала, а выхоложенный камин не вызывал желания остановиться и погреться в своём тепле. Открытые двери в кабинет выглядели приглашающе, но Миррор как никто знал, что к этим челюстям дикого зверя стоит относиться с особой осторожностью. Когда он преодолевал короткую лестницу к приёмной, изнутри донёсся до отвращения знакомый голос, заставивший юношу остановиться и собрать волю в кулак:

     — Как успешно съездил?

     Выдержав паузу и вдохнув поглубже, Рурука прошёл в помещение, держа спину максимально прямо:

     — Это как посмотреть. Если отталкиваться от цели моего отъезда, то совсем неуспешно и скорее даже провально. А если от результатов, то просто великолепно.

     Лорд окинул его скептичным взглядом, приподнял бровь, подталкивая к продолжению повествования, но Орт не торопился раскрывать свои карты, миновал приёмную и зашёл в кабинет, после чего неторопливо устроился на диване. Раздавшиеся шаги Макиоса неприятно нервировали и раздражали, вызывая нестерпимое желание как следует огреть его по ногам тростью, но юноша удержал свой порыв. Когда мужчина уселся рядом, Миррор отодвинулся, увильнув от протянутой руки.

     — Мне нужна твоя лаборатория, — не став расшаркиваться и юлить, потребовал Рурука, рассматривая книжный стеллаж с максимально отрешённым видом. — А также твои связи с алхимиками и поставщиками ингредиентов.

     — Что это ты удумал? — едва заметно нахмурился Макиос, мысленно прикидывая, зачем воспитаннику может понадобиться такой обширный набор.

     — Я искал убийц той девочки, но нашёл нечто более интересное. Мне попался один молодой вампир, и я собираюсь его изучить. — Рурука сделал паузу, дождавшись, пока лорд откашляется и закончит ломать комедию. — Для этого мне нужно множество вещей, которых у тебя, я так полагаю, в запасах нет.

     — Конечно, это не моё дело, — как можно более саркастично заметил элементалист, но шпилька не тронула юношу, сохранившего равнодушие, — но на кой чёрт тебе это? Уж не буду говорить о том, что эксперименты над разумными существами давно запрещены, и тебя запросто…

     — Нокиос случайно не твой сын? Я уже слышал эту песню, — отмахнулся от него Миррор и впервые посмотрел прямо на него. Юноша улыбнулся уголками губ, иронично приподняв брови. — Учитывая, что я занимался изучением вампира прямо в комнате трактира, не думаю, что кого-то это на самом деле волнует. — И чуть более задумчиво прибавил, потерев подбородок кончиками пальцев: — Хотя, возможно, дело в том, что он не мог дать о себе знать. Связки, знаешь ли, не слишком быстро восстанавливаются.

     — Ты меня запугиваешь, недоросль?

     — Нет, что вы, милорд. Добровольно делюсь с вами полученными сведениями.

     Макиос сдержал тяжёлый вздох и перевёл взгляд на окно. Ему незачем было отговаривать мальчишку и останавливать его. Тем более, что он до сих пор рассчитывал с его помощью получить влияние на Повелителя чернокнижников. А тот, как это ни странно, был вампиром. Возможно, этот странный интерес Руруки придётся как нельзя более кстати.

     — Ты не ответил на вопрос, Рурука. Зачем тебе изучать этих упырей?

     — Я должен знать их сильные и слабые стороны. На что они реагируют, как их обезвредить, как повлиять на них, — ровным тоном перечислял Миррор, загибая пальцы с таким видом, как будто перечислял список покупок для посещения ярмарки. Пусть он и делал это абсолютно повседневно и спокойно, но лорд почувствовал себя неуютно. — Мне не удастся выяснить это во время сражения. Уж скорее я погибну самой глупой и бесполезной смертью, чем добуду информацию. Поэтому мне нужно тихое место, в которое никто не будет заходить каждые две минуты. Мне нужны материалы и, конечно же, подопытные. Ты ведь не за красивые глаза зовёшься лордом. Далеко не за них, я бы сказал. Ты разрешил той шайке провести охоту на своей территории. Что мешает тебе сделать это снова и предоставить мне очередного кровопийцу?

     Вердже дёрнул щекой, на долю секунды прикрыл глаза и покосился в сторону воспитанника. Тот смотрел в ответ и почти не мигал, и эта чёртова ехидная улыбка всё никак не покидала бледное лицо, нервируя и выводя из себя. «Интересно, как давно это до него дошло? — подумал элементалист, встав с дивана и подойдя к столу, с которого взял колокольчик и пару раз встряхнул его, вызвав Сильвию. — И почему в таком случае не обратился ко мне сразу?» Мужчина всей спиной чувствовал пристальный взгляд и ощущал себя не самым лучшим образом. С каждым днём мелкий щенок становился всё опаснее. Даже на привязи из снотворного он мог больно укусить, если не оторвать кормящую его руку. Следовало пустить его силы в иное русло.

     — А ты не думал над тем, чтобы не просто исследовать вампиров? — будничным тоном поинтересовался Вердже, обернувшись и вздрогнув от того, что Миррор стоял в шаге от него. И когда только успел приблизиться? — На каждого можно найти управу. Но только какой смысл в том, чтобы искать слабые места и копаться в их внутренностях, когда можно найти универсальное средство?

     — Что ты имеешь ввиду? — лёгкое непонимание в глазах Руруки ненадолго успокоило лорда. Пусть мальчишка и имел серьёзную хватку, но некоторые вещи ещё не научился понимать.

     — Скажу по-другому. Чтобы убить вампира, следует отделить его голову от тела или же разрушить мозг. Думаю, до этого ты уже либо сам додумался, либо узнал из третьих рук. Но добраться до кровопийцы непросто. Особенно, если это какой-нибудь напыщенный аристократ, окопавшийся в замке в окружении верных слуг. Если такой насолит тебе, не будешь же ты нестись напролом, пытаясь выбить лбом двери? Да и любая ищейка, которая увидит голову отдельно от тела, немедленно заподозрит, что тут, возможно, о боже нет, произошло убийство. Тебе же не хочется угодить в тюрьму или отправиться в изгнание из-за какого-то там кровососа? — получив утвердительный кивок, Макиос расплылся в улыбке и положил ладонь на плечо воспитаннику, отчего тот скривился и попытался отойти, но элементалист сжал пальцы, не давая сбежать. — С твоим умом и моими ресурсами не так уж и сложно создать нечто, что не выдаст убийство. Подумай об этом как следует.

     Миррор резким жестом отбросил руку мужчины, сделал несколько шагов назад, но по блеску его глаз лорд понял, что подал ему хорошую идею. Сильвия вежливо постучалась, и Рурука невольно задумался над тем, сколько она могла услышать из этого разговора.

     — Сильвия, предоставь господину Миррору информацию о людях, доставляющих нам алхимические ингредиенты, — с приятной улыбкой попросил лорд, и женщина кивнула. — Что ж, теперь я хочу взглянуть на нашего гостя.

     Пусть Рурука и выглядел так, словно бы всё прошло, как по маслу, но внутренне выдохнул с огромным облегчением. Конечно, он не думал, будто бы такой человек, как Макиос, начнёт читать ему лекции о морали и свободе существ, но всё же не полагал, что лорд так просто согласится с ним да ещё и подкинет пищу для размышлений. Весь путь до лаборатории Орт судорожно размышлял над тем, каким образом найти или создать вещество, которое будет действовать на всех вампиров? Как сделать так, чтобы оно не убило сразу? Или?.. От роя мыслей, беспощадно носящихся в голове, начало неприятно ломить в висках, и сердце безумно колотилось в груди. А потому, когда он в подобном состоянии зашёл в обширный кабинет, где его дожидались Нокиос и вампир, последний мигом поник, хотя на секунду его взгляд, упавший на лорда, загорелся надеждой. Рурука не сказал ни слова, подойдя к стеллажу со стеклянными ячейками, в которых хранились разные смеси и вещества. Каждая была заботливо обозначена бронзовой табличкой с вытравленной на ней надписью.

     — И зачем ты такого мелкого поймал? — донёсся до Миррора словно издалека голос лорда, но он не обернулся на него. — Неужели не смог найти кого-то посильней?

     — Я должен изучить все этапы развития вампиров, — абсолютно безразлично ответил Рурука, заложив руки за спину. — Двэйн мне уже поведал, что они сильно изменяются с возрастом. Осталось понять всё на примере.

     Вампир издал горловой звук, больше похожий на стон отчаяния, закатил глаза и помотал головой, поджав губы. Нокиос посмотрел на вампира с острым неодобрением, и лорд его будто бы только увидел:

     — Сын? А ты в это как вообще вмешался?

     — Кто-то должен всё это записать и зарисовать. Руками по локоть в крови это делать не совсем удобно, — за него ответил Орт, не обратив никакого внимание на выступление Эйвери. — Нокиос любезно согласился мне помочь. Тем более, надо же как-то кормить вампира. Меня одного явно будет маловато.

     Двэйн покосился на него слишком странно, и Макиос ухмыльнулся, заставив его вздрогнуть.

     — Что ж, если тебе понадобится моя помощь, ты вс…

     — Спасибо, милорд, того, что вы уже сделали, вполне достаточно, — отрезал Рурука, даже не поворачиваясь к ним и оставаясь на своём месте, точно его прибили к полу. — Но я учту все ваши слова. Прошу вас, если вам не сложно, оставьте меня наедине с вампиром.

     Лорд покривился, однако не стал усугублять ситуацию и махнул сыну, чтобы тоже не мешался. К его удивлению, едва только Нокиос стал подниматься, кровопийца ухватил его за рукав рубашки и замотал головой из стороны в сторону. Юноша недовольно поморщился, точно вляпался во что-то нелицеприятное, смахнул с себя руки кровопийцы, как надоедливую мошку, и удалился за отцом. Дождавшись, пока их шаги затихнут, Орт обернулся к вампиру. Тот замер, косо поглядывая на него, как кот, который готов удрать под диван при первых же намёках на взбучку. Едва различимо хмыкнув, Миррор подошёл и потрепал его по волосам, затем расстегнул плащ и повесил его на спинку стула. Ткань рубашки Двэйна под цепью почти истлела, и Рурука бы непременно занёс это в свои бесконечные свитки, как интересное наблюдение, но мысли его были заняты другим.

     — Надо думать, Нокиос тебя не покормил? — спросил он, неторопливо разглаживая волосы Эйвери и не сводя с него взгляда. — Есть хочешь?

     Вампир промолчал, опустив взгляд. Он искренне не понимал, где проходит тонкая грань между жестоким садистом и заботливым мужчиной, а потому старался лишний раз не давать о себе знать. От цепей кости нестерпимо ломило, кожа казалась раскалённой, и от голода неприятно кружилась голова. Вампир не ждал ничего, но всё равно вздрогнул, когда почувствовал приятный будоражащий запах с солоновато-металлическими нотками. Небрежно рассечённая ладонь оказалась возле его рта быстрее, чем он успел сообразить, что происходит, а клыки сами собой выступили от нестерпимого желания утолить голод. Орт внимательно наблюдал за тем, как вампир слизывает кровь, прикрывая глаза и тянясь за рукой по мере того, как он медленно отодвигал её подальше. Не прошло и минуты, как вампир уже утыкался лицом в его шею, глухо порыкивая от желания впиться в сосуды, утолить свою жажду. Руруке достаточно было чуть кивнуть, чтобы дать своё соглашение и тем самым развязать вампиру руки. И всё равно Орт вздрогнул, когда ощутил, как клыки пронзают кожу и сосуды с риском повредить мышцы и разорвать в клочки. Если бы слюна кровопийц не обладала целебным эффектом, все их жертвы не пережили бы и одной кормёжки. Миррор почти физически ощущал, как его кровь подчиняется Двэйну, устремляясь к его клыкам, как покидает его тело, но вампир меру знал. Он не жадничал и не брал больше, чем ему могли дать. Отстранившись на пару сантиметров и проведя языком по кровоточащим ранкам, вампир заставил кровь Руруки свернуться и закупорить след от укусов.

     Глаза Орта были прикрыты, ресницы мелко трепетали, и сам он старался дышать как можно более тихо, сдержанно и ровно, но кровопийца понимал, с какой бурей эмоций и ощущений сейчас борется его мучитель. И в какой-то степени это было приятным разнообразием. Эйвери вопросительно приподнял брови, когда Рурука всё же открыл глаза, осторожно коснулся ладонью груди молодого мужчины. Он слышал и чувствовал, как быстро колотится его сердце, как бьётся сквозь грудную клетку в его руку, точно желающий ласки щенок. Но в противовес этому выражение лица Миррора оставалось преувеличено спокойным, как если бы ничего компрометирующего и выводящего из равновесия не происходило. Его мелкая дрожь заводила и не давала закрыть глаза на эту пикантную деталь. Но Двэйн знал, что рано или поздно Рурука снова оседлает его колени, заставит потерять дыхание от грубых поцелуев и жёстких ласк, и это держало куда крепче, чем необъяснимая привязанность к его крови. Вампир до последнего не понимал, что его так влечёт именно к нему, из-за чего кровь Миррора утоляет его голод лучше, чем любая другая. Пока однажды не увидел, с каким невозмутимым видом юноша выпивает зелье, а затем падает почти замертво. Запах от склянки исходил странный, необычный, такие прежде вампиру не доводилось встречать. Это уже после он узнал, какое сильное снотворное и наркотик разом носит с собой его мучитель, что едва ли хоть одна капля его крови не отравлена ядом василиска. На кровопийцу снадобье действовало не так быстро и оглушающе, но и он теперь испытывал неприятное волнение всякий раз, как не мог получить свою порцию эликсира.

     К удивлению Эйвери Рурука вдруг прикоснулся к цепям, послышался тонкий перезвон магии, и оковы с жалким звяканьем свалились на пол, освободив кровопийцу. На секунду в его голову ворвалась мысль: «Бежать!» Как можно дальше, быстрее, пока чародей не опомнился, но пришедшийся на его шею грубый поцелуй заставил замереть. Эти странные отношения равно губили и придавали сил, калечили душу и заставляли каждый раз воспрянуть из пепла. Поцелуи Орта стали подниматься выше, очертили челюсть и ушную раковину, прошлись по короткому отросшему ёршику волос на виске, по лбу и переносице. Двэйн зажмурился, потянулся к губам молодого мужчины, карая себя за то, что не может решиться и сделать шаг к свободе. Одно только понимание, что, сбежав, более никогда не сможет ощутить внимание Миррора, прикованное лишь к нему одному, его жгучий научный интерес, пылкие объятия и лихорадочный шёпот, требующий вновь овладеть им, вызывало у кровопийцы нестерпимую муку. До сих пор его не покидала надежда, что Рурука одумается или же согласится прекратить пытки. Тогда не было бы существа счастливее и вернее, чем Двэйн. Но даже в эти мгновения, когда молодой мужчина восседал на его коленях, прижимаясь к груди и время от времени прогибаясь в спине, над кровопийцей в воздухе будто завис острейший клинок, готовый в любую секунду прервать его жизнь за мимолётное непослушание. Орту не нужно было оружие, чтобы убивать. Он сам был, как заточенный меч, способный разрушить любую преграду. И любых людей. Эта опасность, что окутывала его денно и нощно, чувство, что за тобой наблюдает матёрый хищный зверь — всё это пьянило и сводило с ума. Но ничто не могло быть куда более угрожающим, чем ласка Миррора, его удушающая пылкость. Эйвери доподлинно знал: тот, кто может вызвать у Руруки подобные эмоции, кто удостаивается его желания, никогда не вырвется из его цепкой хватки. Каждый, оказавшийся хоть ненадолго под влиянием Орта, вряд ли сможет отказаться от него впредь. Дьявольские обаяние и харизма удерживали рядом с ним.

     Кровопийца стал выпутывать его из одежды, желая вновь насладиться видом бледной кожи в узорах шрамов, прохладой поджарого тела, объятиями. Пока они ехали от «Разгульной кущи» в Вердже, Нокиос неустанно наблюдал за ними, и его резкие замечания, агрессивное поведение заставляли вампира робеть. Его не покидало ощущение, что наследный лорд имеет определённые виды на Руруку и что его невозможно раздражает холодность друга, его странное увлечение вампиром. И тем сильнее становилось желание оставаться рядом с Миррором, чтобы Вердже не имел ни единого шанса. Двэйн знал, что он во всех смыслах куда интереснее, чем этот аристократишка. От этого на душе вампира становилось приятно тепло. Да и не желал он, чтобы Нокиос однажды позволил себе заломать руки Орта за спину, заставить его изогнуться от боли и удовольствия, прикоснуться к нему так, как делал то кровопийца. Но хуже было бы, если бы Миррор вдруг сам сделал это, выказав своё странное расположение и интерес. Эйвери видел, когда они покидали трактир, как он вежливо и весьма витиевато общается с хозяйкой корчмы, как осыпает её изысканными словами. Пусть она и не была обделена вниманием других мужчин, но зарделась и начала улыбаться от елея, что лил ей на уши обаятельный красавец. На мгновение Двэйн разозлился, но столь же быстро остыл, спрятав самодовольную улыбку под маской равнодушия и покорности. Ни одни льстивые слова Орта не стоили и гроша, не раскрывали его перед остальными, но яростная нежность, с которой он сжимал пальцы на волосах; порывистость, с которой оставлял кровоточащие царапины на спине, с которой кусался, до боли сжимая челюсти; дрожь от грубости — именно это было его сутью.

     Вампир с Миррором на руках поднялся, окинул оценивающим взглядом помещение, которое — уж это он успел осознать — станет его камерой заточения на долгие годы, примеряясь ко всем поверхностям, рисуя в своём воображении, где лучше будет смотреться раскрепощённый Орт. Быть может уложить его на холодный камень, испещрённый алхимическими символами, посмотреть, как мурашки будут странствовать по коже от прикосновений шершавой поверхности, наблюдать, как он будет цепляться за тонкие желобки? Или прижать к стеллажу и проверить, насколько крепко он привинчен к полу? Или смести со стола все склянки и устроить Миррора на гладкой столешнице, как изысканное блюдо, которое следует принять со всеми почестями и этикетом? А если опрокинуть на кресло, прижать к его спинке и не давать шевельнуться, пока будет задыхаться от наслаждения и муки? Пока взгляд вампира блуждал по лаборатории, Рурука неловко ёжился от холода и от того, как пальцы Двэйна едва ощутимо сжимаются и поглаживают по коже, распаляя желание. Словно приняв какое-то решение, кровопийца двинулся к окну, по стеклу которого стремительно стекали капли дождя. Поставив Миррора на ноги и требовательно толкнув его к подоконнику, вампир опустился на колени, осыпая жгучими поцелуями, перемежающимися укусами и засосами, поясницу, ягодицы и бёдра мужчины, стремительно избавляя от остатков одежды. Он внимательно наблюдал за тем, как Рурука вздрагивает, сжимает пальцы, оставляя следы от них на стекле, запрокидывает назад голову. Вампира раздражала длинная бархатная лента, которая стягивала густую шевелюру на затылке Орта в незамысловатый хвост. Ему совсем не шла эта прилизанная аккуратность, пусть и добавляла его образу определённый шарм. Вот только этой чопорной аристократичности не было места сейчас. Кровопийца без сожаления потянул за край ленты, распустив её и подставив лицо щекотному шёлковому водопаду: отросшие длинные волосы теперь щекотали кончик его носа, пока он прижимался губами к копчику Миррора. Зажмурившись на долю секунды и позволив себе млеть это время, Двэйн с особым удовольствием протянул руку, запутываясь пальцами в полотне густых локонов. Он уловил, как мелко содрогнулся Рурука в предвкушении, но не стал идти на его поводу до поры, стиснув ягодицы, всё ещё хранящие бледные следы от его пальцев. Даже этого было достаточно, чтобы заставить Миррора замереть ненадолго в покорном молчании. Но всякий раз, как прохладный язык вампира скользил меж ягодиц, как толкался внутрь, Рурука вздрагивал, едва заметно приподнимался на носочки, а дыхание его учащалось.

     Зная, насколько глупо и бессмысленно затягивать с прелюдиями, как это раздражает его хозяина, кровопийца выпрямился, огладил ладонью спину и плечи Орта, упиваясь изгибами порочного тела. Точно был демоном, живущим за счёт чужой страсти и близости, Миррор привлекал к себе, и трудно было насытиться им. А возможно так считал только сам Двэйн, но его это устраивало. Пальцы его скользнули по шее молодого мужчины, по дрогнувшим мышцам, кадыку, поднимаясь выше. Смакуя каждую секунду, запоминая их и сохраняя в своей душе, Эйвери провёл кончиками пальцев по губам Руруки, и тот с изумительной покорностью приоткрыл рот, приласкал его языком. Теперь он не делал вид, что спокоен, не пытался произвести впечатление, и кровопийца прислушивался к безумному гипнотическому и завораживающему ритму крови. Но даже это не могло бы отвлечь его от резких ласк и осторожных укусов, которыми награждал его руку Миррор. Он обхватил губами пальцы вампира, смачивая слюной, слегка посасывая, и голова кружилась от одной только мысли о том, где бы ещё эти умения мог применить Орт. И пусть Двэйн понимал, что Рурука скорее будет в восторге от животной грубости, не считал, что стоит заставлять его потом страдать от механическим повреждений, которые так или иначе появятся на его теле из-за этих сомнительных практик. А потому всё же снизошёл до того, чтобы как следует подготовить и смазать разгорячённое узкое отверстие ануса Орта, хотя тот и начал недовольно поводить плечами. В постепенно опускающихся сумерках тусклый свет свечи на алхимическом столе превращал стекло в мутное зеркало, подёрнутое дымкой от разгорячённого дыхания Миррора. И Эйвери видел отражение молодого мужчины, как он чуть хмурится и кусает губы. Он не стал слишком долго мучить его ожиданием, и блаженная улыбка, проступившая на лице Руруки, крупный трепет его тела от проникновения и несдержанная дрожь бёдер от хватки на волосах — все эти мелочи лишь сильнее цепляли душу кровопийцы. Даже если бы Двэйн мог, он бы не захотел сбежать.

❃ ❃ ❃ 

     Первое, что осознал младший Вердже, когда зашёл в помещение — лаборатория обратилась в руины. Какое именно стихийное бедствие могло наворотить столько бед, он не знал. Стеллаж с ценными сыпучими смесями и ингредиентами был перевёрнут, и штыри, что крепили его к полу, печально торчали из пола, погнутые и где-то даже сломанные. Стол валялся посреди алхимического круга. Распахнутое и разбитое окно поскрипывало ставнями, виднелись капли крови на подоконнике. Зато кресло осталось на своём месте. И в нём свернулся комочком проклятый вампир. Кровосос выпустил крылья и укрылся ими, как одеялом. Едва только Нокиос сделал шаг, Двэйн распахнул глаза и цепным псом глянул на него, приподняв верхнюю губу и оскалив клыки.

     — Что ты сделал с Рурукой, тварь? — прорычал Нокиос, вынимая меч из ножен.

     К его изумлению Эйвери сорвался с кресла быстрее, чем он успел моргнуть. На кровопийце не было цепей! Да и вообще он мог похвастаться крайней малоодетостью. Ещё бы секунда, и вампир бы обязательно растерзал его на клочки, но его остановил сонный и надтреснутый голос:

     — Двэйн, нет.

     Кровопийца смерил Вердже яростным взглядом, затем развернулся и молча подошёл к креслу, где возлежал обнажённый Миррор. По следам на его теле Нокиосу было не трудно догадаться, чем именно эти двое здесь занимались, и от этого он злился лишь сильней. Но когда Двэйн забрался на кресло и обнял молодого мужчину не только руками, но и крыльями, аристократ просто вскипел.

     — Это уже ни в какие ворота, — бросил он, и Рурука посмотрел на него поверх плеча закрывшего его собой вампира с прохладным любопытством. — Какого чёрта ты освободил его, Ру?! Он мог убить тебя!

     — И почему меня это не испугало? — безразлично бросил Миррор, и Двэйн недовольно нахмурился, оскалился, но тут же разомлел, едва Орт провёл кончиком языка по его клыкам, усмирив злость. — Как видишь, мой милый друг, я всё ещё жив. И буду безмерно благодарен тебе, если ты выйдешь и дашь нам привести себя в приличный вид. Ах да. Пусть слуги приготовят ванную в моей комнате.

     Нокиос стремительно захлопнул рот, нахмурился, повёл плечами, будто собирался и на Миррора поднять руку, однако молча вышел, громко хлопнув за собой дверью. Вампир вопросительно посмотрел на Руруку и негромко замычал, нахмурившись. Молодой мужчина потянулся всем телом, блаженно зажмурился, как если бы вчера его не протащили по всем поверхностям лаборатории, устроив незабываемый марафон похоти и разврата.

     — Он ничего мне не сделает, — ответил на немой вопрос кровопийцы Орт, неохотно выбираясь из его объятий и вставая, — ведь я его старый добрый друг. Конечно, с этим нельзя перегибать палку, но согласись — слушать это нытьё было невыносимо с утра пораньше.

     Эйвери понимающе кивнул, с недовольством наблюдая за тем, как Миррор одевается, неторопливо собирая одежду по всему помещению. Ему бы больше понравилось, если бы тот не прятал своё тело за дорогими тканями, но мнение кровопийцы в этом вопросе, как и во многих других, не спрашивали. И самому вампиру тоже пришлось одеться, предварительно спрятав крылья.

     — Вот что интересно, — вдруг задумчиво проговорил Орт, застёгивая рубашку и глядя на юношу, — ты вроде бы весьма молод, но крылья у тебя есть. Я слышал, что это прерогатива более старших вампиров, если не чистокровок, аристократии. Странно.

     Двэйн поморщился и неопределённо качнул головой, показывая, что сам не знает, почему так. Он не хотел вспоминать, что получение этих великолепных атрибутов было крайне болезненным и дорого ему обошлось, что до сих пор выпустить их из-под кожи — нестерпимо. Рурука не ждал от него ответа, но вампир ясно понимал, изучением чего в ближайшее время займётся этот садист. Однако к его восторгу и счастью Миррор не загонял его в лабораторию в течение следующих двух недель: пока шёл ремонт, пока везли новые ингредиенты, пока всё переделывалось под Орта, он показывал кровопийце окрестности и само поместье. Эти дни он любил особенно нежно, вспоминая о них, когда терпеть очередные вскрытия было до потери пульса больно. Он мог заглушить рецепторы и нервы, но всё равно часть из них добиралась до его воспалённого сознания, сводила с ума. И единственным спасением было спрятаться в своём воображаемом уютном мирке, сотканном из сладких воспоминаний. Ему приятно было думать, что всё происходящее вокруг — кошмарный сон, а всё остальное — жизнь. Что Рурука вовсе не пытает его, что настоящий Миррор приглашает его подняться на борт небольшого фрегата и отправиться до следующего порта, чтобы полюбоваться берегами и видами Бофу. Что он без слов тянет его за собой в постель и садится сверху, услаждая взгляд и тело. С трепетом Эйвери вспоминал, как блаженно заулыбался Рурука, стоило вампиру с рычанием выгнать из его комнаты зашедшего туда с не самыми благими намерениями лорда Макиоса. С тех пор Орт стал ещё лучше относиться к своему подопытному, окончательно подрывая его желание убраться прочь. Он даже смог синтезировать средство, вколов которое Двэйну, притуплял все его болевые ощущения. Всё чаще начинал шутить с ним, и однажды вдруг как-то странно заговорил с ним, когда после долгой возни со склянками и эликсирами устроился в одном из кресел и стал раскуривать трубку:

     — О чём ты мечтаешь, Двэйн? Или есть что-то, чего ты боишься? Мои исследования… подходят к концу. И я хочу отблагодарить тебя за всё, что ты здесь перенёс.

     Эйвери изумлённо приподнял брови, посмотрев на молодого мужчину. Чем дальше, тем меньше он его понимал. Руки Орта мелко подрагивали, взгляд был непривычно блеклым, а сердцебиение, как и во время их первого разговора, оставалось ровным и спокойным. Но вампир уже успел понять, что это значит только одно — Миррор что-то задумал или его что-то ужасно тяготит. Не так давно начавшие восстанавливаться связки болели, говорить было трудно, но кровопийца всё же ответил:

     — Ты обещал, что я вернусь домой. Что ты напишешь письмо моей семье. Сдержи обещание.

     — Конечно. Полагаю, завтра будет наш последний день вместе. Предлагаю поужинать и лечь спать. Хотелось бы составить письмо на свежую голову.

     Эйвери подорвался со своего места и подбежал к нему, схватив за плечи и заглянув в его лицо с таким искренним детским восторгом, что внутренне Миррор скривился, но удержался. Он понимал, что если будет тянуть ещё немного, то потеряет всякую решительность, что не сможет довести начатое до конца. И оттого было страшно смотреть на это создание, искренне радующееся предстоящему освобождению. Орт изобразил улыбку и протянул руку, погладил кровопийцу по щеке и обвёл пальцами его губы:

     — Даже жаль после стольких лет отпускать тебя, но клятва есть клятва.

     — Если хочешь, буду навещать тебя или присылать приглашения, — тут же быстро произнёс вампир, прижав ладонь Миррора к своим губам. Ему не хотелось думать о том, как сильно он будет тосковать о Руруке, как страшно будет выйти из поместья и почувствовать себя свободным, забыть всё то, через что ему пришлось пройти. И потому так сильно было желание сделать эти последние их часы самыми яркими.

     Орт разделял его желание. Он вызвал Сильвию, и женщина явилась несмотря на то, что за окном уже давно царствовала ночь. Пьяная красками и запахами цветов весна окружала поместье цветущей водой, нежным теплом. В эту ночь меньше всего хотелось думать о грустном и предаваться тоске, а потому когда дворецкий приготовила «совам» лёгкий ужин и принесла вино, оставив их наедине в большой столовой, они не стали устраиваться по разные концы длинного стола. Двэйн перенёс всё к камину, пока Рурука споро разводил огонь. Они уселись на полу рядом друг с другом, и даже рыба уже не казалась такой надоевшей. Вампир ел человеческую еду просто за компанию, наслаждаясь её вкусом, пока Орт набирался силами и слушал его восхищённый трёп. Голос у Эйвери был надтреснутым, наверняка это причиняло ему муку, но он не мог замолчать ни на секунду, делясь с Миррором тем, как будет проводить своё время, что хочет увидеть в мире и чем заняться после. На удивление радостная болтовня не раздражала Руруку, даже нравилась ему в какой-то мере. Он разлил вино по бокалам, затем вдохнул поглубже и поднял свой:

     — Что ж, Двэйн, за твоё возвращение к семье.

     — Спасибо, — с трудом выдохнул вампир и разом опустошил бокал.

     Тепло разлилось по его телу, он почувствовал себя таким безмерно счастливым в эти мгновения, что на секунду даже испугался. Но отмёл от себя страх, благодарно улыбнувшись Орту и прижавшись к его плечу щекой. Миррор медленно погладил его по голове и уставился в камин.

     Всю ночь Эйвери не мог уснуть, бродил по поместью, прощаясь с ним и жадно дыша полной грудью. Утром Рурука позвал его к себе и при нём составил письмо о доблестной службе вампира у него: как юноша охранял его в дорогах, как проявлял себя и великолепно контролировал. Собирался Двэйн со скоростью, какой не ожидал от себя, понимая, что стоит ему промедлить хоть одну секунду, и он не сможет уйти, поддастся желанию остаться рядом с Миррором до конца своей жизни. Лёгкость переполняла юношу, и он едва не подпрыгивал, когда вышел вместе с Рурукой на крыльцо поместья. Орт довёл его до подъёмника, потому как после снежной зимы низина вновь была полна воды, и добираться до перевала следовало с помощью плота. Слуга привёл коня вампира. Тот был накормлен как следует, отдохнул и дышал силами, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения дать себе волю на дороге. Вампир прикрепил сумки к седлу и заставил себя обернуться на Руруку. Маг стоял чуть поодаль, задумчиво улыбаясь и оперевшись на трость. Поддавшись порыву, Двэйн стремительно обнял его, поцеловал в щёку и неохотно отстранился, успев шепнуть лишь одно «спасибо». До самого перевала кровопийца чувствовал на себе его внимательный взгляд.

     Как на крыльях он летел через всю страну, подгоняя жеребца и забывая временами спать, так сильно ему хотелось оказаться в родовом гнезде и увидеться с семьёй. Ни весенняя слякоть, ни патрульные не могли испортить ему настроение и заставить перестать улыбаться. Спустя пять лет в заточении он наконец-то почувствовал себя свободным и счастливым. С этим ощущением полёта не могла сравниться даже грубая любовь Миррора. «Я обязательно снова увижусь с тобой, Рурука», — пообещал себе Двэйн, когда с холма разглядел одну из резиденций Эйвери. Этот замок был самым древним из всех тех, которыми владел род аристократии вампиров. Ещё издалека его заметили слуги, и когда Двэйн спешился во внутреннем дворе, двери распахнулись. На пороге показалась мать. Она была именно такой, как он запомнил: миниатюрная и очень ухоженная женщина в брючном костюме, и короткие её каштановые волосы были подобраны позолоченным ободом с ярким рубином. При виде сына зелёные глаза вампирши засияли, на секунду наполнились влагой, но она не бросилась к нему и стала ждать, пока он сам поднимется, следуя этикету. Молодой вампир взбежал к ней и опустился на одно колено, поцеловал кончики пальцев протянутой руки, и только после этого со смехом подхватил её на руки, закружил. Мать растаяла и тут же одарила сына волной нежных поцелуев, с трудом сдерживая слёзы счастья. Она думала, что он погиб, так и не сумев пройти ритуал инициации, но видела, как Двэйн изменился, перестав напоминать оживший труп.

     — С возвращением, мальчик, — даже в прохладном голосе бабушки послышались нотки гордости, и младший вампир поставил мать на ноги, поклонился Тамике. — Мы рады снова видеть тебя здесь.

     — Я… счастлив, — выдохнул Двэйн, чувствуя, как от лёгкого головокружения дрожат руки. Наконец. Дом. Свобода.

❃ ❃ ❃ 

     Тихо скрипнула дверь. Наследный лорд Вердже медленно и осторожно прошёл в столовую, стараясь лишний раз не шуметь. Рурука был неподвижен, и это несколько напугало Нокиоса, но он решился подать голос.

     — Сработало? — почти одними губами спросил он у друга.

     — Сработало, — неожиданно ухмыльнулся Орт, погладив по голове неподвижного Эйвери. На лице вампира застыла странная блаженная улыбка, стеклянные глаза не реагировали на свет и движения. Он словно был в трансе. Рурука потянулся и негромко возле самого уха вампира прошептал: — Пора на охоту, Двэйн.

     Вампир послушно поднялся. Движения его были, как у поломанной куклы, и это заставило Вердже выдохнуть с облегчением. Наконец-то, спустя столько лет работы, они получили результат. Первое зелье «Ложного счастья» было готово.

❃ ❃ ❃ 

     — Все молодцы, птенчики, — закончил Отарий, с трудом сдерживая восторженные возгласы и аплодисменты. Он любил своих учеников, оказавшихся достаточно талантливыми и способными закрыть глаза на предвзятое отношение мира к определённым видам искусства. — Это произведёт фурор в столице, будьте уверены. Даже те пни, которые ничего не смыслят в этом, будут в восторге.

     Студенты устали, и он это понимал. Большинство из них танцевали и готовились к выступлению в ущерб себе, сокращая время на подготовку к некоторым экзаменам и занятиям, чтобы насладиться любимым хобби. Многие страдали от недосыпа и часто совершали маленькие и незаметные ошибки, но Отарий не смел их ругать за это, с нежностью поправляя и подсказывая. Особенно его заставляло грустить то, что студентка, которой принадлежала главная роль, была вынуждена уехать с семьёй на Изумрудные острова, и теперь вся суть постановки стремительно летела мантикоре под хвост. Он знал эту партию и любил, но считал неправильным отбирать у своих учеников крохи внимания и славы. Именно поэтому, когда в помещение просочился Роккэн, лицо преподавателя озарила улыбка. Мальчик до того танцевал совершенно другое, был среди остальных студентов и смешивался с группой, но теперь Отарию казалось, что он неплохо покажет себя в другой роли. Другое дело, что времени почти не осталось, да и костюм та девушка по ошибке увезла с собой.

     — Роккэн, пташка моя, подойди, — позвал он, помахав из-за спин других студентов.

     Юноша послушно приблизился, грустно вздыхая от зависти и обиды, что пропустил занятие из-за тренировки по фехтованию с отцом. Ему никак не удавалось вырваться, а потому прибежал он уже к заключительному танцу. Старшекурсники поглядывали на него с сочувствием и одновременно раздражением. Проигнорировав это, Миррор взял протянутую руку преподавателя и отошёл с ним в сторону.

     — У меня есть к тебе очень важная просьба, Роккэн, — произнёс Отарий, присев рядом с ним на корточки и взяв миниатюрные кисти в свои. — Илланола уехала с родителями и не сможет выступить с нами, нужно подменить её, и я считаю, что у тебя получится лучше прочих.

     — Главная роль? — упавшим голосом уточнил Роккэн, но глаза его уже сияли от восторга. — Но я... Я вместе с ней репетировал всего ничего, и выступление уже через неделю!

     — Я помогу тебе. Завтра я еду с несколькими студентами в Умбрэ, будем готовить сцену и зал. И мы с тобой успеем как следует отрепетировать. Уверен, что ты прекрасно справишься с этим.

     Отарий заражал своим энтузиазмом, зажигал в чужих душах огонь стремления, не давал опускать руки и сдаться. Глядя на него, юноша понимал, что найдёт в себе силы, чтобы подготовиться и выступить. Реплик во всей постановке было немного, большая часть слов принадлежала рассказчику, в роли которого выступал Отарий. Когда остальные студенты выветрились, преподаватель опомнился:

     — Ах да, костюм... костюм... хм, что же делать. — Роккэн распахнул глаза, испугавшись, что из-за этого его будущий феноменальный успех вот-вот рассыплется прахом, но Дато мигом пресёк мрачные мысли. — А, сам сошью, мне не впервой!

     Когда он уже собрался ввести Роккэна в курс дела, двери аудитории открылись, и Миррор с любопытством покосился на мужчину, возникшего в проёме. Ему доводилось мельком видеть этого преподавателя, слышать его из других лекционных, но увидеть пришлось впервые. Волосы у профессора были седы, но не отливали благородной белизной, а походили скорее на выцветший пепел. Редкие морщины покрыли его лицо, но тёмные глаза оставались ясными, а взгляд — цепким и внимательным. Несмотря на весьма почтенный возраст, о котором никто не мог говорить с уверенностью, профессор Кэрбр держался на удивление прямо и гордо, и его осанка не могла не восхитить Миррора. Судя по слегка приподнявшимся бровям Кито, он не ожидал увидеть в лекционной кого-то, кроме своего коллеги, но помедлил и прошёл внутрь:

     — Уже заканчиваете?

     — Как раз-таки нет! — бодро возвестил преподаватель танцев, тут же просияв от неподдельного восторга и куда более тёплого чувства, которое Роккэн разглядел в нём. — Ты вовремя, Кито, нужна твоя помощь.

     — Если у тебя вдруг случились провалы в памяти, напомню, что я не имею никакого отношения к этим вашим танцулькам, — с подчёркнутым пренебрежением проговорил старый чернокнижник, но дверь за собой закрыл и подошёл ближе, посмотрел на студента с немым вопросом.

     — Роккэн Найтгест, господин, — опомнившись, представился старшему юноша, слегка кивнув, но того, похоже, устроил этот не совсем почтительный жест.

     — Кито, — суховато отозвался тот и переключил всё своё внимание на молодого преподавателя. — Так в чём дело?

     — Девушка, которая должна была исполнить главный танец, была вынуждена уехать с родителями, и её нужно заменить. Роккэн подойдёт на её место, но с ним нужно позаниматься. Я покажу ему несколько ключевых движений, объясню, но у меня роль рассказчика, а говорить и танцевать я одновременно не смогу. К тому же я ещё и тенями занимался и…

     — Удивительно, что у тебя что-то могло получиться, — едко заметил мужчина, не любивший, когда почитаемую им магию использовали в таких возмутительных вещах. По его мнению маги Господина чернокнижников не должны были выплясывать незнамо что да ещё и чары к этому прикладывать! — Так уж и быть, я помогу.

     — Ты просто чудо, — пропустив мимо ушей колкость, воскликнул Дато, потянувшись и звонко чмокнув Кито в щёку, но тот и бровью не повёл.

     Теперь Роккэн смотрел на них с ещё большим любопытством, стараясь не давать знать о себе. Он заметил, когда Отарий передавал магу свиток с постановкой, что их руки украшены похожими кольцами, в которых, меж тем, не было никакого магического смысла. Только тут до юноши начало доходить, и он не удержал восторженный писк, вырвавшийся из его груди и заставивший мужчин вздрогнуть и обернуться на него. Кито оставался невозмутимым и прохладным, лишь посмотрел на юношу крайне предупреждающе, и от острого взгляда внутренности похолодели. Устроившись на ступенях, что вели к сцене, Кэрбр развернул свиток и с видом, полным недовольства, стал вчитываться в текст, затем покривился и посмотрел на ожидающего вердикт Дато с долей насмешки:

     — Звёздный союз? Я тебя умоляю, Отарий. Это самое тривиальное событие, которое только тебе попалось? Эта постановка такая же затасканная, как и… как и сама идея, которую несёт в себе. Если она там вообще есть!

     — Поэтому, хвала тьме, не тебе решать, что будет поставлено, — заупрямился Дато, нахмурившись и даже притопнув ногой от обиды. — Между прочим, если тебе не отказывает память, я сам играл в ней. И тогда тебя всё устраивало!

     — Оставим этот вопрос для лучших времён, — напомнив, что Миррор греет ушки, заметил Кито.

     Роккэн с подозрением посмотрел на то, как мужчина быстро пробегает глазами по строкам. «Хоть бы на вдохе не умер, — про себя даже немного испугался юноша, но ничем не выдал тревогу за почтенного чернокнижника. — А то вот-вот кости растрескаются на пыль». Но то, что он услышал дальше, окончательно убедило его в том, что вовсе не возраст определяет человека. Кито прокашлялся, несколько раз глубоко вдохнул, а затем заговорил, и его хорошо поставленный менторский голос наполнил аудиторию, как внезапно хлынувший в открытые ставни свежий воздух. На секунду Роккэну показалось, что просто пришёл ещё кто-то, а старик просто открывает рот и ничего не говорит, но тут же понял, как сильно заблуждается. Мужчина великолепно контролировал свой голос, и глубокое звучание заставляло прислушаться к нему, впитать в себя каждое его слово. Вступление Миррор благополучно прослушал, а затем был вынужден вынырнуть из странных грёз и прислушаться к тому, что до него пытался донести Дато. Преподаватель принялся пояснять, какие действия должен выполнять на словах рассказчика Роккэн, какие у него будут перемещения и движения, в каких местах будут его немногочисленные реплики. Часть из них юноша помнил хотя бы потому, что у него самого не было изначально никаких слов, если не считать тех, что остальная группа произносила в один голос. И тем интереснее и страшней одновременно становилось ему, стоило только подумать о том, что у него не будет шанса филонить, просто шевеля губами.

     История, которую они собирались показать на сцене, рассказывала о давних временах, когда во второй эпохе весь мир был вынужден объединиться, чтобы противостоять противникам, пришедшим из иного мира. Вот только касалась она вовсе не войны, а события, которое осталось почти без внимания. Ледяные волхвы решили воспользоваться царящей неразберихой, прорваться через своих и чужих к порталу, ведущему в иной мир, но быстро осознали, что сделать это не получится без огромных потерь. Потому главным архимагом было принято решение действовать обманом, пожертвовав принцем фракции. Юноша должен был заручиться поддержкой чернокнижников, которым в то время приходилось тяжелее прочих: тёмные маги потеряли в этой войне половину своих войск, оставили Чёрный замок и похоронили Повелительницу Амарэйнт, а потому во фракции царило упадническое настроение и сущая неразбериха. Приходилось им полагаться исключительно на Госпожу жрецов, Камелию Акио, которая была единственным голосом разума в Талиарене в ту мрачную эпоху. Задумка волхвов быстро раскрылась, и принц, оставшийся один среди чёрных магов, был вынужден бежать, его оттесняли от родных земель и брали в окружение. Если бы у ледяного волхва не достало сил встретиться с ними лицом к лицу и рассказать, что он сам не желал этого обмана, правитель бы погиб, то фракции бы столкнулись в очередной войне. Именно после этого стала зарождаться такая профессия, как шпион, и потому к ним относились с крайней осторожностью.

     Роккэн подстраивался под новую для себя ситуацию, старательно запоминал, повторяя за преподавателем танцев движения, а за Кито — свои слова. Он начинал уставать и ошибаться, оступаться, и с каждой минутой чувствовал себя всё более выжатым. Когда правая его нога подвернулась, он уже был готов повалиться на пол и больно удариться, но вдруг ощутил, что его мягко поддерживают тени. Профессор Кэрбр посмотрел на него поверх свитка и покровительственно улыбнулся, затем поднялся с нагретого места:

     — Отарий, я думаю, что твой ученик вымотался. На сегодня с него хватит.

     — Ох, прости, птенчик, я так увлёкся, — смущённо выдал Дато, и Миррор с удивлением подметил, что у него тоже подрагивают колени и руки.

     — Учитель, вы тоже устали, — не раздумывая ни секунды, высказался Роккэн и к ещё большему изумлению увидел, что мужчина покраснел.

     — Боюсь, я устал совсем от другого, — он кинул на Кито мечтательный взгляд, и юноша быстро смекнул, что к чему, не удержал очередной возглас умиления. — Иди отдыхать, пташка моя, но завтра в восемь чтобы был у ворот замка. Поедем в столицу, обустроимся, порепетируем.

     — Но что скажет отец? — Роккэн неловко поёжился, представив, что с ним сделает вампир, если его сын без слов уедет в неизвестном направлении. Да и вряд ли он разрешит мальцу махнуть рукой на занятия.

     — Я поговорю с ним, ни о чём не переживай, — улыбнулся во всю ширь своего симпатичного смуглого лица Отарий, затем замахал изящными кистями, выпроваживая. — Давай-давай, вперёд, спать!

     Миррор направился к дверям и уже из проёма обернулся на преподавателей, украдкой посмотрев на то, как Кито мягко приобнимает запыхавшегося мужчину за плечи и целует в лоб. Просияв от увиденного, юноша закрыл за собой двери и бегом направился в замок. Следовало выспаться перед такой волнительной поездкой!

❃ ❃ ❃ 

     В холле поместья было людно: собрались слуги, наблюдая за отъездом лорда и его воспитанников. Землевладелец отдавал последние указанию дворецкому, хотя юноши уже нетерпеливо топтались у дверей, готовые сорваться в путь в ту же секунду. Когда же Макиос попрощался и повернулся к выходу, Миррор и Вердже вылетели на улицу, тут же оседлав заранее приготовленных коней. Элементалист смотрел на это сквозь пальцы, подумывая над тем, что замучается с ними в столице, ведь пойди уследи за обоими охламонами. У всех лошадей седельные сумки были набиты почти до предела, но вряд ли бы это остановило чересчур горячных юнцов.

     — Что будет с кровопийцей? Кто-нибудь об этом подумал? — первым прервал долгое молчание Нокиос, когда они миновали занесённый снегом перевал и въехали на узкий тракт, ведущий мимо полей к лесному массиву, известному под названием Медвежьей чащобы.

     — Да, — одновременно ответили Рурука и старший Вердже, но продолжил последний: — Я отдал распоряжение Сильвии, она проследит за тем, чтобы он питался.

     — Жаль, — себе под нос бросил его сын и быстро посмотрел на Миррора, чтобы убедиться, что он этого не услышал.

     То ли Орт в самом деле не разобрал слова друга, то ли был достаточно разумен, чтобы пропустить колкость мимо ушей. И именно это раздражало Вердже больше всего. Вместо того, чтобы использовать вампира для поиска других вампиров, Рурука по большей части использовал его в своих личных целях, как обычного слугу. И его излишне бережное отношение с глупой куклой выводило из себя, равно как и то, что Орт допускал Двэйна до своего тела и всё больше отдалялся от остальных, погружённый в какие-то свои мысли, которыми перестал делиться окончательно. Раньше из него можно было выдавить хоть односложное высказывание, но теперь мужчина совершенно закрылся в себе. Что с ним происходило, Вердже не понимал, и это доводило до полного отчаяния, срывало с губ проклятия и недовольство. Нокиос надеялся, что после поездки в столицу Миррор немного придёт в себя и перестанет прятаться от внешнего мира. Теперь его глаза даже начинали казаться живыми, блеск в них не выглядел мёртвым или лихорадочным, начинал напоминать о том, что внутри ещё теплится жизнь. И всё же, когда возле него не было этой отвратительной марионетки с безумной улыбкой на бледном лице, Нокиос опять подумывал о том, чтобы оказать Орту знаки внимания. Он считал найдёныша достойной для себя партией даже не зная о его происхождении, о котором молодой мужчина никогда не распространялся, перестав рассказывать даже о своём брате. Прошло уже шесть лет с тех пор, как Роккэна не стало, но, похоже, горе не отпускало Руруку, подтачивало его изнутри, истощало его душу. «Разве не могу я заменить его? Разве не смогу я сделать тебя счастливым? — размышлял Вердже, глядя на лишённое эмоций лицо друга, на его правильный профиль и скрытую бархоткой шею. — Неужели ты не желаешь отказаться от этих горьких воспоминаний и найти в своей жизни свет? Невозможно ненавидеть всё вокруг, это сведёт тебя с ума. Так раскройся же наконец!»

     Умбрэ встретила их принарядившимися улицами и оживлённым весельем, которое воцарялось в городе каждый раз, как Совет объявлял Неделю зимы, и представители всех фракций съезжались в столицу Ифарэ, чтобы обменяться новостями и вдоволь насладиться покоем. Все ворота на выезд были приветливо и гостеприимно распахнуты, на каждом заборе красовались цветы зимних светло-голубых лобелий, привезённые жрецами; в кованых фонарях мерцали денно и нощно всеми тёплыми цветами светляки, озаряя улицы задорным сиянием, и их блики ложились на лица людей, придавая каждому особое очарование. Вдоль дорог всюду виднелись невысокие кучи сугробов, из которых дети и подростки радостно сгребали снег, чтобы швыряться им друг в друга и наводить ещё больший шум в Умбрэ. В эту радостную пору каждый мог заглянуть в любой дом и получить радушный приём, угощение и непринуждённую беседу, соседи бегали друг к другу с блюдами и бочонками, отовсюду раздавались смех и разговоры. Впервые оказавшись в таком огромном городе, Рурука оторопел, почувствовал себя беззащитным и потерянным. Ни Вэнатоар, ни Вердже не могли похвастаться такими благородными домами, широкими проспектами, просторными площадями и шумливым людским потоком. Всю дорогу от пограничного города Орта не покидало ощущение, что что-то вот-вот случится, и он не знал, будет ли рад происшествию, сможет ли справиться с тем, что судьба подготовила ему. Но он вспоминал о своём спасении из пожара, из когтей вампиров и успокаивался. Душа его была закалена, очерствела, и он считал, что готов к любому потрясению, сможет принять его, как само собой разумеющееся.

     Пока они ехали в сторону постоялого двора «Дикий пламень», им пришлось миновать странное сооружение, которое явно не принадлежало столице и появилось совсем недавно. Высокая деревянная сцена с несколькими лесенками по бокам и в центре была скрыта от падающих снежинок под навесом тёмно-синего цвета, за ней же высился огромный чёрный шатёр, в котором угадывалось сияние светляков, мелькали силуэты. Перед сценой же в большом количестве стройными рядами на почтительных возвышениях были выставлены скамьи, также порядочно и добросовестно скрытые навесами, что держались на высоких кольях, плотно вбитых в землю. Народ с любопытством шнырял рядом, поглядывая то на сцену, то на места для зрителей, перешёптывались, но пройти внутрь не могли: бледный барьер из теней не давал раньше времени ворваться внутрь и сунуть нос, куда не приглашали. Лишь узкий проход не был загорожен, но там стоял глашатай в чёрных одеяниях: он оповещал толпу о скором начале представления «Звёздный союз», которое подготовили чернокнижники. Макиос при звуке этой вести неприлично фыркнул, пробормотал себе что-то под нос, но, заметив интерес Руруки, забеспокоился.

     — Я бы посмотрел, — серьёзно заметил Орт, тормозя коня и спрыгивая на землю. Прежде чем Вердже успел возразить, его сын проделал то же самое, поспешив за другом. Лорд был вынужден отправиться следом. — Доброго вам дня, сударь. Когда начало спектакля? — изумительно вежливо после поклона поинтересовался Рурука, обратив на себя внимание глашатая.

     — Через полтора часа, сударь, — дружелюбно улыбнулся молодой человек, сверившись с большими часами, впаянными в фонарь у южного окончания площади. — Ещё остались билеты. Можете успеть!

     — Глупости какие. Давно известно, что чернокнижники ни черта не смыслят в искусстве, — грубо бросил Вердже, даже не соизволив спешиться и изобразить радушие. — Пойдёмте, мальчики, нечего глазеть на этот позор.

     — Позор говорить о подобном, не зная и сотой доли истины, — гордо и с вызовом поднял подбородок глашатай, смерив лорда прохладным взглядом. Он мгновенно понравился Миррору.

     — Какова же цена за вход? Я бы хотел присутствовать на выступлении, — снова пустил в ход своё очарование Рурука, не дав покровителю и слово сказать.

     — Пять золотых за карту в первых трёх рядах, две золотых и шестьдесят серебряных за карту в рядах с четвёртого по девятый, и, наконец, одна золотушка за места в рядах с девятого по пятнадцатый. А если вам нужен бинокль, то его можно арендовать за десять серебряных, — бодро озвучил прейскурант привратник, и Рурука без зазрений совести взял тонкий прямоугольник из базальта размером с половину ладони, на котором было высечено «1-3». — Ну, а вы? Желаете созерцать триумф тёмных магов над искусством? — едко спросил молодой человек, ехидно посмотрев на Вердже. Первым согласился Нокиос, и лорд, скрипнув зубами, всё же присоединился к ним и приобрёл билет.

     Глашатай даже попробовал разозлить его сильнее, бормоча себе под нос что-то о том, что билеты в первые ряды уже закончились, придётся взять что-то другое, но Нокиос углядел в его руке нужную базальтовую карту и вкрадчиво кашлянул. Самым счастливым из них, как ни странно, выглядел Рурука, хотя, казалось бы, из всех троих «аристократами с опытом» были Вердже, а не найдёныш, выросший в деревне, и ценить искусство полагалось им. Удивление лордов росло всё больше, пока они добирались до постоялого двора, размещались в своих комнатах, а затем ужинали. Орт всё время озирался по сторонам, выискивая часы, чтобы убедиться, что они не опаздывают, что не пропустят выступление, поторапливал их, когда они отправлялись на площадь. И с каждой секундой сердце его колотилось всё более бешено, он не мог найти себе покоя. Запомнивший их глашатай шкодливо подмигнул Миррору, когда забирал у него билет, и пока остальные не видели, передал ему небольшой бинокль. «На всякий случай», — как будто был заговорщиком, произнёс он, и молодой мужчина неожиданно для всех улыбнулся. Также привратник подсказал, что есть ещё возможность разместиться во втором ряду, а не в третьем, потому как первый уже полностью занят. Рурука поспешил в имитацию зала, понимая, что волнуется, как девица на выданье.

❃ ❃ ❃ 

     Шум на площади стоял знатный: те, кто остался без билетов, старались занять места на крышах и заборах, но хитрые чернокнижники, едва только привратник подал знак, сомкнули купол, скрыв от чужих взглядов и сцену, и скамьи. Несколько секунд абсолютной темноты наполнились изумлёнными возгласами и шорохом одежд, но затем сквозь мрак стали медленно расцветать под потолком бледным сиянием светляки. Зрители оставались в тени, чтобы не отвлекать актёров, но, присмотревшись, можно было уловить блики на лицах. Сцена, напротив, была освещена достаточно, чтобы увидеть всё. Устроившись в третьем ряду, Пассиса едва сдерживал восторженную улыбку, сжимая руки в кулаки и уложив их на свои колени. Только узнав, что племянник будет выступать в столице этим вечером, вампир примчался, почти загнав своего коня в пену, и уже полчаса ожидал начало. Он страшно волновался за Роккэна и молил всех богов, чтобы всё прошло без сучка и задоринки, потому его так возмутило ворчание мужчины во втором ряду чуть в стороне от него. Присмотревшись, территориальный управляющий с удивлением для себя узнал лорда пограничных земель, но не стал делать замечание по поводу не совсем подобающего поведения. Скоро мужчина сам затих, и Найтгест снова обратил взгляд на сцену. Стал раздаваться тихий ритмичный стук, постепенно и незаметно нарастающий, разом приковав внимание к сцене. Люди медленно возникали словно из ниоткуда, вырастали из теней, что были отлично видны с высоты, на которой располагались скамьи. Они походили друг на друга, как крупицы в песочных часах, отличаясь друг от друга лишь ростом (и то не сильно!) и оружием, которое было у каждого в руке. Длинные распахнутые плащи едва не касались пола, мелко трепыхаясь в нескольких дюймах от него, открывая взглядам сапоги с квадратными высокими каблуками из металла. Заправленные в них шёлковые брюки держались с помощью широких поясов с серебристыми бляхами в форме драконьих голов. Свободные и кропотливо расшитые короткие туники скрывали припудренную кожу и не давали разобрать, кто же танцует, юноша или девушка. Капюшоны, держащиеся на простеньких фибулах, скрывали волосы и отбрасывали тени на белые лица, делая их всех неразличимыми. Всего их было девятнадцать, и все они синхронно невысоко поднимали и опускали оружие, задавая ритм. Эти звуки летели под самый купол, падали вниз и стекали по стенам, окутывая со всех сторон и будто проникая в грудную клетку, заставляя вздрагивать после каждой волны.

     Откуда-то полилась печальная протяжная музыка, набирающая обороты, и в неё вплёлся ровный хор голосов актёров:

     — Госпожа, прощаемся мы с тобой в тоске и смирении, не смея сетовать на свою судьбу. Ты воспитала нас, как своих детей, подарила новую жизнь и раскрыла пред нами горизонты бесконечных теней. Под твоими крыльями обрели мы силы и показали миру свою волю, но теперь настал наш черёд излить мрак под свет сестёр Лун. Наблюдай за нами, Повелительница, из Долины вечной тени, гордись нами, жди нас!

     Закончив вступительную речь, актёры вдруг пришли в движение и поменяли расположение: до того стоявшие в шахматном порядке, они хлынули к дальнему краю сцены возле кулис, выстраиваясь полукругом. Их шаги звучали как один: шли нога в ногу, между шагами опуская оружие на пол, выводя волнующий ритм.

     — Разверзлись порталы, впустив в нашу Подлунную существ поистине безжалостных и кровожадных, — внезапно зазвучал один голос, и откуда он исходил, было не понять. Казалось бы, будто он повсюду, закрадывается в душу и завоёвывает своей мучительной глубиной и красотой. — Их целью было если не уничтожить, то поработить наш мир, разбить на голову, но все мы смогли дать отпор и отстоять свой дом, держались за свои земли, пока не были вынуждены объединиться и начать сражаться спина к спине с иными фракциями. — На сцене началось движение. Маги стремительно выстроились полукругом, и тени хлынули со всех сторон, обрушиваясь на них хищными волнами, разбиваясь об ответные хорошо отрепетированные выпады, опадая чёрными хлопьями к ногам. — Лишь в горах, обозначающих начало Зимних земель, удалось миру найти укрытие от захватчиков, боящихся холода пуще смерти, но чем дальше на юг, тем сильнее становились ледяные волхвы.

     На этих словах показалось, что занавес дрогнул и мелькнуло светлое пятно, неожиданно привлёкшее взгляд посреди общего мрака. Чернокнижники вдруг разом взметнули вверх руки, раздался глухой хлопок, и белоснежное облако закружилось по сцене, немного алхимической смеси попало и в зал, но она была абсолютно безвредна. Однако знали о том совершенно не многие, послышались вскрики, люди повскакивали, но тут же заняли свои места. А пока длился этот переполох, на сцене возник новый герой. Ниже остальных, миниатюрный и абсолютно не вписывающийся в общую картину, точно осколок иного мира, явившийся им после взрыва, что устроили чернокнижники. Одежда его на секунду вызвала ропот и шепотки, но всё утихло. Грудь юноши была скрыта перламутровым топом из блестящей чешуи, обхватывающей шею тонкой линией ткани, позволяя рассмотреть выступающие рёбра и впалый живот, а особо внимательные могли бы увидеть и узкий шрам, охватывающий его за талию, как лучший из ухажёров. На тазовых костях держался пояс, и от него спереди и сзади спадали длинные полосы светлой ткани с волнующими разрезами до середины бедра. Но те, кто подумывал заглянуть под них, были горько разочарованы наличием коротких шорт, прикрывающих всё сокровенное. На запястьях и щиколотках юноши перезванивались крохотные бубенчики, сопровождая каждый его жест мелодичным звучанием. Он был абсолютно бос, и аккуратные ступни легко и плавно касались пола. Белоснежный плащ, откинутый за спину, казался сложенными перистыми крыльями. Лицо юноши выглядело безжизненным, взгляд отстранённо скользил по куполу, точно выискивал что-то. Длинные густые кудри с трудом были собраны в причудливую косу, спадающую до бёдер, и вплетённые в неё синие пёстрые ленты будто мягко сияли. Образ его довершал тонкий витой венец, прикрывающий лоб россыпью голубых каменьев, похожих на звёзды.

     «Закат мой, как ты невозможно прекрасен стал, — с отчётливой нежностью подумал Пассиса, не удержав ласковую улыбку, что тронула его лицо. — Тьма милосердная, как же ты великолепен!» И столь же остро он ощутил сквозь все блоки чужую мысль, будто зациклившуюся в секундный вопль отчаяния: «Роккэн! Роккэн! Роккэн!» Взгляд территориального управляющего заметался по залу, пытаясь отыскать того, кому она принадлежала. Кто мог знать его племянника? В ту же секунду он разглядел рыжеватую макушку и профиль бледного молодого мужчины с россыпью веснушек, что сидел на расстоянии вытянутой руки от него во втором ряду. Сердце вампира испуганно замерло, и их с человеком мысли зазвучали в унисон: «Неужели же он жив?!» Тот миг, когда Найтгест увидел Руруку Миррора, отпечатался в его памяти до скончания веков.

     Ошарашенный вампир пропустил мимо ушей диалог принца волхвов с невидимым архимагом, вынудившим его отправиться к чернокнижникам и обманом переманить чёрных магов на их сторону. Голова Пассисы была занята совершенно иным, и он едва ли верил своим глазам. Внутри него восторг боролся со страхом и отчаянием, и меньше всего ему хотелось, чтобы выступление закончилось, потому как он понимал, куда устремится внезапно объявившийся старший брат его племянника. Сцена ожила, и вампир с замершими дыханием и сердцем посмотрел на Роккэна. Юноша в резком движении отвернулся от зала, отчего накидка его взметнулась и улеглась на одно плечо, открывая обнажённую спину, украшенную чернильными рунами. Они сбегали от самой шеи вниз, скрывая позвоночник и заканчиваясь за линией эша. Строгие и почти что жёсткие движения чернокнижников, окружающих принца, резонировали с его плавными изгибами. Вот, казалось, он всего лишь поднял руку, изогнув её, а этот жест передался всему его телу нежной текучей волной. Теперь танцоры в чёрном опускали оружие вразнобой, и ритм звучал военным призывом, а льющаяся музыка какого-то духового инструмента запускала по всему телу мурашки. Стоило Роккэну приблизиться к одному из чернокнижников, уйдя из-под выпада оружия, как он замирал, как был, запрокинув голову и подставив лицо перемигивающемуся свету светляков. Словно в ночи вспыхивали искры снега и света, заливая их вдвоём. Юноша увивался вокруг них, но в его движениях не было ничего пошлого, хотя выглядело так, будто бы он сейчас с проворством обласкает тело партнёра по танцу. Недосказанность его движений, останавливающихся в нескольких сантиметрах от чёрного мага, вызывала нестерпимое желание попросить его закончить, наконец прикоснуться и увидеть слияние тьмы и света. Мрак, что подолом укрывал пол сцены, разлетался от шагов Миррора, оставляя бледные пятна, точно внезапно выпавший снег.

     — Идём со мной, — обращался он к каждому.

     — Нет! — звучал стройный ответ всех чернокнижников, и юноша устремлялся к следующей жертве.

     Он то обхватывал ногой посох мага, то выгибался над замершим клинком, то подставлял горло острию глефы, и на каждом оставлял сияющий белоснежный отпечаток. Движения чернокнижников становились всё медленней, они подстраивались под ритм Роккэна один за другим, вторили его движениям, пока наконец все они не начали плавно раскачиваться из стороны в сторону. Юноша воздел руки к небу, будто управлял ими, заставляя следовать за его жестами, и они повиновались. На их губах, подведённых яркой помадой, появлялись одурманенные улыбки. Падало оружие, и принц волхвов стремительно забирал его и вонзал между досок позади себя, отгораживаясь от зала всё сильнее. Остался всего один вооружённый чёрный маг, и Миррор обратил всё своё внимание на него. Колдуны собрались вместе, встав за упрямцем, протягивали руки, укутанные мраком, но тут же отклонялись назад, когда за спиной чернокнижника стремительно вырастали тени.

     — Пойдём за нами, пойдём, — звучал хор соблазнённых, но среди них звонко цвёл голос Роккэна.

     — Нет! — чернокнижник всё также убеждённо отстукивал ритм своим посохом по полу, отгоняя окружающий его со всех сторон снежный вихрь. А затем произошло то, о чём Роккэн забыл, что заставило его замереть. Чернокнижник обернулся к остальным, высоко подняв вверх оружие, после резко указав им на волхва. — Братья! Сёстры! Очнитесь! Вслушайтесь в его льстивые речи!

     «Боги, что я должен сказать? — услышал Пассиса паническую мысль племянника и невольно похолодел, стиснув пальцы ещё сильнее. — Или не должен? Что же делать? Чёрт, дьявол, я забыл!» Тишина длилась слишком долго. В зале послышались смешки, юноша стал выглядеть растерянным и испуганным. Но в тот момент, когда казалось, что постановка безвозвратно испорчена, из-за кулис на сцену, точно дикий зверь на охоте, вылетел ещё один человек в чёрных одеяниях. Взгляды обратились к нему. Отарий пробыл на виду у всех только пару секунд, но уже успел оказаться перед Роккэном, заслонив его собой от чернокнижника, отбить его оружие в сторону длинным клинком с двумя лезвиями, и поднять из углов тени, оборвавшие звучание мелодии.

     — Как смеешь ты указывать оружием на правителя? — ровно и гневно воскликнул мужчина. — Вслушайся в его слова, он молит о помощи!

     Если бы только зрители знали, что то, что они видели дальше, отчасти было сымпровизировано за несколько секунд самими актёрами, аплодировали бы до самого рассвета, но танцоры удивительно хорошо держали себя в руках. Лишь секундная заминка могла подсказать внимательному зрителю, что где-то их обманули. Да и вряд ли были среди них те, кто доподлинно знал историю «Звёздного союза». Про себя Рурука хмыкнул на эту оплошность и скрестил на груди руки. Уж он знал историю почти досконально и помнил, что ничего подобного в те времена не происходило, однако спустил всё на тормозах. Да и не до подлинности сведений было ему в те мгновения, когда этот мужчина вдруг обернулся к Роккэну и вполне себе страстно обнял его за талию, заставив прогнуться и продемонстрировать всему залу восхитительную гибкость. «Убью, — спокойно пообещал самому себе Орт, холодно изломив бровь. — Сначала переломаю все пальцы, потом отрежу кисти, а уже потом вырву из плечевых суставов». Псионик, слышавший это, покривился.

     Миррор и Отарий первыми начали танец. Почти до неприличия переплетённые в объятиях, они кружили вдвоём мимо снующих вокруг, точно голодные мантикоры, чернокнижников. Чёрные маги атаковали их, но пара уворачивалась, спасала друг друга, то притягивая к себе, то слегка отталкивая. Из-под одного выпада Дато почти выхватил юношу, подняв его за талию и закружив в воздухе, отчего несколько перьев из плаща разлетелось в стороны, кружась в непрерывных потоках воздуха. Теперь уже ледяной волхв начинал выбиваться из сил, останавливался и почти падал, но Отарий ловил его и помогал продолжить бегство от чёрных магов. Белые следы Роккэна на полу под шагами Дато обращались мраком, и за ними сгущались тени. Чернокнижники прорывались сквозь них единым потоком, нагоняя беглецов. И снова их шаги звучали один в один, а лезвия врывались во мрак беспощадными выпадами. Волхв запнулся. В широком, могучем и впечатляющем движении Отарий поднял юношу на руки, а он в головокружительном пируэте оттолкнулся от плеч мужчины и оказался на его спине. Никто из зрителей не смеялся, все внимали, загипнотизированные дробным стуком барабана, тревожной и низкой трелью флейты, грохотом железных сапог и шелестом магии. Взгляды были прикованы к окружённой паре. Им было не спастись.

     Чернокнижники настигли их в синхронном выпаде, и тени взметнулись, укутывая беглецов. Купол опадал, вырисовывая силуэт двух людей, переплётшихся в пылких объятиях и подаривших друг другу единственный пылкий поцелуй. Мрак растворялся, расползался по полу, и чернокнижники отступали вместе с ними полукругом, занимая ту же позицию, что и в начале, покорно опускаясь на колени. Отарий лежал на сцене, приложив ладонь к груди, и принц навис над ним, прикоснувшись ладонью к щеке. Он воздел голову к потолку, глаза его были закрыты. Роккэн и мужчина заговорили в один голос под утихающую музыку, и голоса их слышал каждый в зале:

     — Любовь моя, пустить бы время вспять, чтоб всё начать с начала.

     Тени упали на сцену, скрыв актёров от зала. В воцарившейся тишине сначала зазвучали первые одинокие аплодисменты, а затем будто грянул гром. Разгорались светляки, и по одному стали из-за кулис появляться танцоры, сбросившие плащи, и теперь было видно лицо каждого. Взбудораженные, уставшие и весёлые, они каждый по очереди исполняли короткий индивидуальный танец и замирали в разных позах, образуя широкий коридор, по которому затем прошёл Роккэн. Кудри его выбились из косы, непослушно спадали на лицо и плечи, улыбка сияла лучше любого светильника. «Тьма, любовь моя, ты неподражаем», — внезапно услышал Пассиса новую мысль и бросил быстрый взволнованный взгляд на старшего Миррора. Тот поднялся со скамьи, как и многие вокруг, жарко аплодируя, но лицо его оставалось неподвижным и мрачным. Это не обещало ничего хорошего. Когда танцоры уходили за кулисы, Роккэн шёл последним, и Найтгест готов был поклясться, что заметил, как тот вздрогнул, и увидел чёрный плащ в узкой щели в занавесе.

❃ ❃ ❃ 

     — Мрак великий, пташки мои, вы невероятны! — вскричал Отарий, когда вся труппа оказалась в шатре. Он засмеялся от облегчения, несколько слёз сбежало по его лицу, и мужчина раскинул руки в стороны. — Дайте я вас всех обниму!

     Студенты с громогласными воплями кинулись к преподавателю, куда быстрее заключив его в жаркие объятия, чем он успел хоть слово пискнуть. Дато мог назвать мало ситуаций, когда он был таким же безмерно счастливым, а потому не скрывал своих эмоций, плакал и не мог остановиться, потому что «птенцы» торопились стереть слёзы и в один голос вещали о том, как они ему благодарны. Пусть все устали, едва не валились с ног и хотели ополоснуться, не могли отлипнуть друг от друга. Поняв, что чего-то не хватает, Отарий стал оглядываться, сморгнув пелену слёз, и тут же прикусил губу и притих. Господин чернокнижников стоял поодаль возле одного из переносных артефактных зеркал, губы его быстро шевелились, но что он говорит, было не разобрать. Роккэн стоял перед ним, понурив голову, изредка хлюпая носом. Потом вдруг выпрямился и сказал что-то, отчего вампир вздрогнул, губы его против воли растянулись в улыбке, и он похлопал сына по плечу, снова что-то произнёс. Прежде чем преподаватель успел вступиться за героя, они исчезли в мрачном зеве портала вместе с вещами юноши. И ровно через секунду после этого полог шатра вдруг взметнулся в сторону, а внутрь зашёл незнакомый молодой мужчина, опирающийся на трость. Выглядел он взволнованным и даже растерянным, когда понял, что на него смотрят все актёры.

     — Что вы…

     — Где Миррор? — не став объяснять, что забыл в шатре, быстро и резко спросил незнакомец, окидывая взглядом гримёрку.

     — Кто? — Отарий нахмурился, выбравшись из объятий студентов и заслонив их собой. Его изящной фигуры было недостаточно, чтобы закрыть всех, но он старательно делал вид, что способен ради защиты своих птенчиков на всё. — У нас нет таких.

     — Он, наверное, про Найтгеста, — шепнула одна из девушек, и лицо нарушителя границ изумлённо вытянулось, краска окончательно отхлынула от него, сделав похожим на мертвеца. — Его уже забрали.

     — Дьявол! — все вздрогнули, когда незнакомец закричал и со всей силы ударил кулаком в стоящее рядом с ним зеркало. Мрак взорвался осколками от этого столкновения, а мужчину всего трясло. — Чёрт бы всё побрал! Увядание всем вам на головы!

     Рурука вылетел на свежий воздух, жадно и заполошно дыша. Его колотила такая крупная дрожь, что он и шаг более сделать не мог. Затравленным и опасным зверем он смотрел по сторонам, стараясь отыскать Роккэна, но того уже и след простыл. Зато на глаза ему попался одинокий силуэт возле ступеней, которые вели за кулисы. Бледный черноволосый красавец в плаще чернокнижника внимательно смотрел на него, и во мраке глаза его точно светились. Орту не нужно было следить за ним, чтобы понять, что перед ним вампир. Уж он это чувствовал. И оттого рука его медленно легла на небольшой мешочек на поясе, где хранилась полынная пыль вперемешку с серебряной крошкой.

     — Какая незадача, — первым заговорил кровопийца и двинулся ко входу в шатёр. — Быть может, удача тебе улыбнётся в другой раз, мальчик.

     — У неё не будет другого выбора, когда я отрежу её лживые губы, — не поворачиваясь, мрачно пообещал Миррор и быстро пошёл в обход сцены к залу.

     Пассиса посмотрел ему вслед, с трудом переборов дрожь ужаса, что на него нагнал этот человек. Он помнил задумчивого и весёлого хрониста, который дорожил своим братом, как ценнейшим сокровищем вселенной, лёгкого на подъём юношу. Тот, кто бросил угрозу во мрак ночи, походил на свирепого дракона, не знающего ни жалости, ни любви. Вампир с трудом сглотнул и потянулся мыслями к своему брату. Его следовало предупредить.

Хочешь, взгляни на сады, шатры и дворцы

До берегов небосклона.

И если не покажется, что всё это дым —

Твои и престол, и корона.

Или пройди насквозь, в груди

Не оставив единого вдоха.

Укройся от грозы и оставь позади —

Даже это будет неплохо.