Я пережил крах, разоренье.

Кто я теперь? Сам как отраженье.

Был я богат. Во всём лишь он виноват —

Тот, кто пришёл из зазеркалья,

Кто принёс в мою жизнь страдания…

Мой Бог, утешь меня, уверь, что я — это я

Лихорадит душу, я обиды не прощаю.

Я разрушу план твой, обещаю.

Ты меня не знаешь, ты всего лишь отраженье.

Средство есть лишь одно — сгинь на дно. 

     — Говори, ты знал?! — внезапно раздавшийся дрожащий вопрос неприятно удивил лорда Вердже, только собравшегося лечь спать. В свете единственной свечи Миррор, стоящий у дверей, походил на порождение мрака. — Не медли с ответом, Макиос!

     — Знал что, Рурука? — устало и как бы с непониманием спросил элементалист, садясь в постели и приподнимая брови. — Не знаю, о чё…

     — Ты знаешь, тварь, — хрипло прорычал Орт, надвигаясь на него ледяным айсбергом. — Прекрасно знаешь, о чём я, Макиос. Мой брат. Ты знал, где он.

     — О, ты его всё-таки узнал? — лорд изобразил радость, а затем заухмылялся. — Приятно знать, что мои уроки не прошли даром. Но теперь ты готов узнать правду.

     Миррор уложил ладонь на набалдашник трости, принимаясь медленно его отвинчивать. Весь его вид говорил о том, что он незамедлительно прикончит элементалиста, если не получит информацию. Чародей нервно дёрнул плечом и поднялся, возвысившись над ним на голову, поймав руку юноши с клинком и не дав довершить удар.

     — Твой брат всё это время был у вампира. И не какого-нибудь там, мой милый Рурука. Его поймал сам Господин чернокнижников. Для маленького птенчика это и благо, и приговор, — склонившись к уху Орта, прошептал Вердже, и зрачки молодого мужчины опасно сузились. — Кто, как не ты, знает о том, на что способны эти кровососы? Мои шпионы доносили, что твой брат спит в одних апартаментах с Повелителем. Вот только… спит ли? Или откармливает своей кровью и ублажает своим телом?

     «Убью», — отчётливо подумал Миррор, и лорд блаженно ухмыльнулся.

❃ ❃ ❃ 

     — Я не понимаю, как тебе вообще в голову стукнуло уехать и не оповестить меня о том, куда, — разорялся Повелитель чернокнижников, мечась по снятой в трактире комнате. Роккэн сидел на постели, стирая с лица грим и дуя губы. — Ты знаешь, как я испугался за тебя, малыш? Я думал, что скончаюсь! Если бы не твой дядя, я бы не узнал до этого момента, что с тобой! Я ужасно зол!

     — Пап, ты плакал от счастья. И твоя аура так и светилась после выступления, — улыбнулся Роккэн, проникновенно посмотрев на ошарашенного чернокнижника исподлобья. — Не рассказывай мне про злость, когда твоя душа так ликует.

     — Только скажи об этом кому-то, — буркнул вампир, отвернувшись и со стыдом осознав, что впервые за долгое время почувствовал солёную горечь слёз на своих щеках. — Никому ни слова, и ты пойдёшь со мной на бал.

     — Папочка, ты знаешь, что ты самый лучший? — рассмеялся юноша, кинувшись к чернокнижнику и прыгнув ему на спину, уложив подбородок на плечо.

     Гилберт оглянулся на него и мягко поцеловал в щёку. И в этот момент ментальный зов Пассисы застал его врасплох. «Надо срочно поговорить. Встретимся в «Старой преисподней», когда Роккэн уснёт», — прозвучало в его голове, и вампир ощутил неприятное беспокойство, передавшееся ему от брата. Каких усилий ему стоило не подать вида, уложить сына в постель и убаюкать, а затем только сорваться в самый шумный из трактиров! Там уже шло жаркое обсуждение выступления чернокнижников, и Гилберт невольно испытал острую гордость за Миррора. Когда он устроился за одним столиком с Пассисой, тот посмотрел на него без малого испуганно, и радостное настроение мигом покинуло владыку. Сам псионик не ел, но у руки Гилберта уже дожидалась бутылка вина и полный бокал, который вампир незамедлительно пригубил, понимая, что разговор предстоит не из приятных.

     — В чём дело? — мягко вопросил он, и Пассису как прорвало.

     — Я не знаю, радостная это весть или нет, брат, но ты будешь удивлён, я обещаю. Сегодня на выступлении я увидел того, кого уже успел счесть мёртвым, за покой души которого молился всем известным проклятым богам. Боюсь, им не суждено сбыться, ибо рано просить о покое того, кто живее всех живых. Вот только тело это одно, а душа — совсем другое. Будь уверен, я не ошибся, это не бредни и не шутка, хоть я и желаю всем своим мёртвым сердцем, чтобы это было так. Я не знаю, стоит ли говорить Роккэну, но будет несправедливо оставить его в неведении, — псионик замолчал, потом всхлипнул и поджал губы, взгляд его остекленел, и он покачал головой, будто не верил тому, что собирается сказать. Повелитель чернокнижников ждал, ощущая, как против его воли на спине выступает ледяной пот. Такова была реакция на опасность, которую он себе представил. — Словом… сегодня я встретил Руруку Миррора. Не иначе как прямиком из преисподней, потому что то, чем он стал… если всё это время он жил без поддержки близких с разорванной связью, то это ничуть не удивительно. Но Гилберт… тьма, я впервые так испугался. Ты просто представить не можешь, что в этой голове. Мальчишке должно быть не больше сорока лет, но тот, кто был со мной лицом к лицу, походил на взрослого мужчину. А его мысли… — Найтгест снова всхлипнул, и его брат торопливо пересел к нему, обнял за плечи. Впервые за сотни лет Пассиса прижался к нему, как в детстве, тихо рыдая и утыкаясь лицом в плечо, сжимая на груди плащ. Прежде чем Повелитель успел среагировать, псионик выхватил у него бокал и разом опустошил, тут же обновив вино. — Ты ведь знаешь, есть псионические блоки, а есть уровни мыслей, каналы. Псионики способны создавать около пяти, мне доступны семь, но это мой предел. Те, кто не совершенствуется в этом искусстве, максимум опускаются на второй уровень. Я… я увидел первый, наткнулся на второй и расслышал лишь неясный шёпот, на третьем меня встретило эхо. И был четвёртый. Четвёртый, Гилберт! Но даже это не объяснит и не опишет всё, что я успел уловить за короткую минуту, когда внимательно вчитывался в него. Ненависть и отчаяние на грани с безумием, пустота, которую он готов обрушить на каждого без разбора, — Пассиса замолчал. Выпил ещё вина и уставил неподвижный взгляд в стену, пока Гилберт медленно гладил его по волосам, безмолвно делясь своим размеренным спокойствием. Но следующее заставило его вздрогнуть. — Он был с лордом Вердже. Ты понимаешь? Всё это время он, похоже, был на его попечительстве, и мы все это проглядели. Я не могу себе представить, что с ним успел сделать этот любитель «Сна василиска». Гилберт… братик, что нам делать?

     — Я не знаю, — честно ответил вампир, ощущая, как обрывается душа. Роккэн был прав. Вот только насколько он обрадуется тому, что описал Пассиса?

❃ ❃ ❃ 

     Бал-маскарад в столице был одним из тех мероприятий, которое хочет посетить каждый. К тому же, эта возможность есть у любого желающего. Никаких сухих приглашений, как в кругу аристократов, никакой платы за вход: приходи, веселись и радуйся потехе. Но главная его особенность была в том, что проходил он вовсе не в здании и даже не на одной хилой площади. Проводился он по всему городу, но большее количество людей и веселящихся, конечно, можно было встретить именно в центре Умбрэ, где размещалось большинство трактиров и постоялых дворов. На открытый воздух выносили столы, яства и алкоголь. В эту ночь не считали количество приготовленного и съеденного, никто и не думал следить за блюдами или посудой, забыв обо всех бедах. Музыканты бродили по всем улицам и площадям, обустраивались где-нибудь ненадолго и добавляли веселье в отдых. Как правило, на Озёрной площади всегда были мастера музыки, вот и теперь компания из десяти человек с разношёрстными инструментами восседала за длинным столом и услаждала слух бойкой мелодией. Никакой речи о синхронности и профессионализме танцующих не было. Все творили то, кто во что горазд. В общей суете, казалось, никто не заметил прибытие на площадь двух всадников. Богатые и безукоризненно подобранные одежды выдавали в них аристократов, однако они не пестрили и сливались с толпой. Мужчина в алом фраке и широкополой шляпе с грифоновым пером, скреплённом аметистовой брошью, спешился первым, стукнув каблуками сапог с вышивкой драконов на голенях. Верхняя часть его лица была закрыта индиговой маской, но чувственные тёмные губы, на которых значилась улыбка, были отлично видны, привлекали внимание, вызывая жаркое волнение тех, у кого не были прикрыты шеи. Он потянулся ко второму всаднику и галантно снял его из седла, покружил и поставил на ноги. «Тьма, хоть бы его штаны не треснули», — со смешком подумал чернокнижник. Аккуратный юноша в лигровой шубке и узких кремовых брюках тихо захихикал, а карие глаза так и лучились от счастья и восторга. Маска его изображала удивительно детально проработанную мордочку снежного барса. Он протянул руку в тёмных бархатных перчатках и уложил её на предплечье вампира, уже поглядывая по сторонам с любопытством и азартом. Найтгест придерживал его, и хватка была даже опасной от четырёх колец-когтей, унизавших его пальцы на правой руке. Когда они вместе станцевали пару раз, Гилберт удовлетворённо кивнул и уложил ладони на плечи сына:

     — Ступай, отдыхай. Но будь очень внимателен, сын. Бал, конечно, великолепен, но это опасное место. Здесь множество не самых честных людей, а потому… чуть что — зови меня или Пассису, мы тут же явимся.

     — Пап, я уже взрослый, перестань, — гордо фыркнул Роккэн и лёгкой рыбкой ускользнул в толпу, мгновенно затерявшись.

     «Так-то оно так. Но сможешь ли ты дать отказ тому, о ком мечтал столько лет? — печально подумал вампир, а сам взял бокал вина и отошёл в сторону, не став предаваться бесконечному веселью. Его время ещё не настало. — Я бы не смог, малыш. Но, быть может, ты куда сильнее меня? Не будешь ты слеп, если поймёшь, что этот человек погубит тебя?» Чернокнижник прикусил губу и закрыл глаза.

❃ ❃ ❃ 

     Он давно бродил по городу, вглядываясь в других людей, с дрожью в душе ожидая, когда появится его желанный. Лорд уверил его, что Господин чернокнижников обязательно явится на празднество. И даже если рядом с ним не будет его содержанца, можно будет вытянуть информацию, ведь в этот день все равны между собой. И потому столь велики были его счастье и ярость, когда он увидел их. Да, лица пары были скрыты масками, но Рурука узнал бы своего брата из тысячи, чувствовал его близость, изнывал от боли, снедающей его сердце. Он уже хотел рвануться к ним, схватить Роккэна и увезти как можно дальше, но замер, с растущей в груди ненавистью наблюдая за тем, как вампир протягивает руки и услужливо снимает его брата с коня. Орт готов был поклясться, что проклятый чернокнижник пялится на задницу Роккэна! Молчаливой тенью молодой мужчина следовал за ними, смотрел, как они танцуют, как держатся друг за друга. Что это? Неужели же они любят друг друга? Его всего разрывало на части, хотелось подойти и вонзить клинок в сердце кровососа, а затем отрубить его паскудную голову, наблюдая, как вытекает чёрная кровь. Вот, воспитанник Найтгеста скользнул прочь, и вампир не стал за ним следовать, но вот Рурука… Рурука не собирался снова терять брата.

     Ни лиц, ни имён — разве же это не главная романтика подобных праздников? Делай, что тебе вздумается, и никто не посмеет осудить, потому как что можно предъявить безликому и безымянному призраку? Бескрайняя свобода оглушала и выбивала воздух из груди. Мелькали маски, стираясь из памяти быстрей, чем менялся партнёр по танцу, но приёмный сын Повелителя чернокнижников даже не думал запоминать их. Это было не то, что он желал оставить в своём сердце. Пока в одно мгновение не ощутил прикосновение к талии, которое будто заставило его душу засиять ярче солнца и воспрянуть из пепла боли и забвения. Но мираж исчез так же быстро, Роккэн успел лишь изумлённо обернуться, чтобы увидеть человека. На секунду юноше показалось, что время застыло, все звуки улетучились, оставив его наедине с незнакомцем в маске. Какой у него был наряд! Не было ни единого кусочка кожи, кроме рта и подбородка, который был бы открыт взгляду, но это скорее не удивляло или возмущало, но вызвало желание избавить от тканей, узнать, что за сокровище столь тщательно прячется. Длинный плащ из мембраны и чешуи крыльев дракона лежал на его плечах и будто был его второй кожей, а высокий воротник из когтей огнедышащего ящера обнимал шею. Но даже там, где он заканчивался, начинался широкий атлас бархотки с алым рубином в подвеске. Чёрная приталенная рубашка с кожаным вставным корсетом казалась великолепным средством пыток, но аристократ не выглядел тем, кого подобное может смутить. Она спускалась до середины бедра, и к телу её прижимал покоящийся в ножнах клинок с филигранной рукоятью из белоснежной кости. С навершия на пару дюймов спускалась кисть темляка, мягко покачиваясь в такт движениям мужчины. Замшевые чёрные брюки без карманов и вышивки, без единой складочки или пятна не оставляли никаких надежд на то, чтобы стремительно их снять. Сапоги для верховой езды всё же не были так идеальны, припорошённые снегом, но Роккэн даже не обратил на то внимание, рассматривая искусно сработанную маску. Как и плащ незнакомца, она была выполнена из драконьей чешуи, мембраны, а также кости, уподобляясь сабле мужчины. Изображала она свернувшегося над левым его глазом крылатого ящера, который будто улыбался и подмигивал рубиновым хитрым глазом. Приоткрытые крылья, казалось, вот-вот распахнутся, и прекрасное создание упорхнёт прочь, дав, наконец, возможность взглянуть на скрытую красоту. Мелкие чешуйки, одна к другой, были ему, как родные, и хвост дракона огибал правый глаз носителя. Гранатовые резные языки пламени скрывали лоб аристократа, сливаясь с рыжеватыми кудрями и будто чуть заигрывая с ними. С немым восторгом юноша смотрел вовсе не на это, а на кончик прямого носа аристократа с виднеющимися точками веснушек. Словно шкодливые лучики солнца поцеловали всё его лицо, и пара из них досталась даже подбородку. Капюшон лежал на его макушке, и в полумраке лучистые голубые глаза мерцали, гипнотизировали.

     Мужчина вежливо поклонился и молча протянул руку из поклона, не сводя будто хищного взгляда с юноши. Роккэн не мог отказать, понимая, что пропал от одного только взора. Человек не произнёс ни единого слова, но Миррор осознавал, что погибнет без его голоса, не простит себе, если не услышит его. Мелко дрожащие пальцы юноши коснулись ладони, обтянутой атласом алой гладкой перчатки, и через секунду он обнаружил себя в круговороте танца. Воспитанник Повелителя готов был поклясться, что мужчина даже не смотрит по сторонам, чувствовал его взгляд всем своим существом и изнывал от того, как он беззастенчиво ласкает им. Объятия на талии обжигали даже через тёплую одежду, и вечно мёрзнущий Роккэн понимал, что ему становится жарко, что дыхания не хватит. Незнакомец переплёл с ним пальцы, чуть наклонив голову и глядя на него сверху-вниз, и юноша отчего-то знал: маска для него совсем не преграда, и он знает, кто за ней скрывается. Невозможно смотреть на незнакомца так. На пару мгновений голова у Миррора закружилась, ему показалось, что он уже когда-то испытывал нечто подобное, вот только вместо неловкого переминания с ноги на ноги он чувствовал за спиной крылья. Знал, что ему не позволят оступиться или упасть. Эта абсолютная поддержка стоила всех артефактов мира, пьянила пуще алкоголя и затмевала разум.

     — Мы… мне кажется, что я вас знаю, — сказал первое, что ему пришло в голову, Роккэн, задыхаясь от волнения. Он понимал, как глупо и банально звучат его жалкие слова, но не мог остановить себя и заставить замолчать. — Как будто бы всю жизнь знал. У вас есть такое ощущение? — Мужчина снисходительно улыбнулся ему, чуть наклонив голову, но так и не произнёс ничего, но Миррор понял без слов, тут же засиял, сильнее сжав пальцы. — Это так странно, знаете? У меня весь мир будто за одну секунду перевернулся, как только я вас увидел. И на душе стало так тепло, как если бы её погладили, как кота. Знаешь, ты похож на кота. Но не на домашнего лощёного котёнка, а на тех зверей, которые в лесах охотятся. Скорее на тигра, хотя я никогда не видел тигров. А ты? — юноша сам не понял, когда перескочил на «ты», почему не может перестать заваливать незнакомца вопросами и бесполезной мишурой. Но так хотелось рассказать ему обо всём, что приходило в голову! А мужчина с таким нежным взглядом слушал его и едва ощутимо поглаживал по спине, и от этих касаний будто тысячи коготков коснулись его кожи, умоляя выгнуться навстречу аристократу, прильнуть к нему как можно теснее. Он отрицательно качнул головой, показав, что не видел диких охотников, но даже это не расстроило юношу. Как может расстроить такой человек? Скорее уж Роккэн пожелал отправиться с ним в те места, где хищные коты горделиво возлежат на деревьях, наблюдая с высоты за жертвами. — Я бы хотел, чтобы у меня жил такой потрясающий красавец. — Бровей незнакомца юноша не видел, но был уверен, что тот ехидно изломил левую, потому как маска чуть дрогнула, а на губах снова появилась улыбка. Миррор ужасно смутился и быстро затараторил: — Не ты… в смысле, и ты тоже, но я… ох, я говорил про тигра или пуму. То есть, ты тоже тигр, но… боги, как стыдно. Ты же не посчитаешь меня наивным расхристанным дурачком, который кокетничает с каждым встречным? Я вовсе не такой, хотя с тобой флиртую. То есть нет! Не флиртую! Или?.. — Не успел юноша закончить свою мысль, как мужчина вдруг поцеловал его руку, которую держал в своих пальцах, и Миррор даже сквозь ткань ощутил горячее дыхание, разославшее по телу волну мурашек и дрожи. — Скажи, что я не надоел тебе своей болтовнёй за пару минут? Ты же скажешь, если я надоем? — К его вящему изумлению аристократ ехидно усмехнулся и отрицательно качнул головой. Взгляд его с каждой секундой прекращал быть ледяным и хищным, в нём зародилось безграничное тепло. Вот только как быстро оно обратится неудержимым пожаром? — Неужели ты готов терпеть мой трёп и дальше? Да? Теперь мне неловко. Может быть ты расскажешь о себе? Мне так хочется узнать про тебя больше, как можно больше. Где ты столько лет пропадал? — Роккэн запнулся и опустил взгляд. Он не понимал, как это вылетело из его груди, и он боялся поднять взгляд на незнакомца и увидеть презрение или непонимание. А уж когда он отпустил пальцы юноши, едва не кинулся к нему, чтобы обнять тесней. Мужчина приподнял его лицо за подбородок, безошибочно отыскав его под объёмной маской. Поймав взгляд юноши, незнакомец качнул головой и с мягкой улыбкой приложил ладонь к груди Миррора. Тот боялся поверить, остановился и понял, что музыки уже давно нет, а они отвальсировали куда-то прочь. Вокруг раскинулся ухоженный парк, и они стояли в тени беседки, скрытые от чужих глаз. Аристократ взял его руку и молча приложил к своей груди, дав почувствовать, как бешено в ней колотится сердце. И это никак не вязалось с его спокойным выражением лица. — Боже, неужели…

     Миррор поднял свою маску, уместив её на макушке. Взгляд его метался по лицу незнакомца, который оказался куда роднее всех тех, с кем он прожил одиннадцать лет.

     — Ру?..

     Но вместо ответа получил мягкий и напористый поцелуй, от которого незамедлительно подогнулись колени, и мужчина перехватил его за талию, не дав упасть. «Папочка!» — невольно мысленно пискнул Роккэн, крепко зажмурившись и порывисто ответив на ласку. Не прошло и минуты, как раздалось шипение открывающегося портала, и аристократ отпрянул. Усадив юношу на скамью, он исчез в тенях быстрее, чем тот успел понять, в каком направлении удалился незнакомец. Ему показалось, что он ощутил прикосновение к своему карману, но всё это растаяло, едва только его схватили за плечи. Полный тумана взгляд различил знакомый силуэт, и Миррор, совершенно ошалевший от счастья, не стал сопротивляться, упав в объятия отца.

     Испуганный недавним возгласом сына, Гилберт ещё больше удивился, когда обнаружил его не на одной из главных улиц или площадей. Мальчик как-то забрёл в заброшенный парк возле границы города, был совсем один и дрожал так крупно, что это больше походило на припадок, чем на слабость. Но больше всего взбесило вампира то, что от юноши пахло другим человеком. Слишком сильно, чтобы это можно было назвать приличным. А раскрасневшиеся и опухшие губы говорили сами за себя, как и маска, упавшая в снег в середине ротонды. Вызвав Пассису и оставив его присматривать за полубессознательным мальчишкой, вампир присмотрелся, различив в снегу свежие следы. Две пары вели к беседке, но одна уводила во тьму между деревьями. Вампир рванулся туда, не зная, что хочет больше — разорвать наглеца, испугавшего его сына, на части или убедиться в том, что это Рурука, а никто иной. Следы были совсем неравномерными, и мужчина сделал вывод, что у человека проблемы с левой ногой: промежуток шага с этой стороны был меньше, но след — длиннее, как будто бы её слегка подволакивали. Мысли были одна хуже другой, Повелитель начинал остывать, понимая, что просто обязан найти второго Миррора и исправить свою ошибку. Следы завернули за раскидистое дерево с толстым стволом, и кровопийца расслышал биение сердца и судорожное дыхание. Взяв себя в руки, чернокнижник обошёл дерево и остановился, глядя на сидящего в снегу человека. Лицо его было скрыто капюшоном и маской, он подтянул к груди колени и не шевелился, но Гилберт не стал рассусоливать. Он сбросил капюшон с рыжеватой макушки, подцепил завязки, заставив маску упасть на землю. Присев на корточки напротив молодого мужчины, вампир с удивлением узнал в человеке потерянного и вроде бы как мёртвого вздорного хрониста.

     — Ну что, вскроешь мне глотку клыками? Или будешь медленно день за днём высасывать из меня кровь? — ровным и холодным тоном бросил Рурука, подняв на чернокнижника яростный взгляд. Найтгест пару раз моргнул, справляясь с сильным несоответствием между воспоминаниями и реальностью. — Или тебе больше по нраву устраивать охоту с травлей? Накачивать афродизией и сводить с ума? Что ты сделал с моим братом?!

     Внезапно раздавшийся крик окончательно сбил чернокнижника с толка, но он успел наклониться в сторону, когда Миррор рванулся на него с явным намерением убить или побить как минимум. Пронаблюдав короткий полёт лицом в снег, чародей без слов уселся на копчик смутьяна, неторопливо заломал ему руки за спину, терпя ритмичные и мощные удары каблуков в спину. Это даже начинало веселить его, особенно попытки Руруки вытащить лицо из сугроба, потому как Найтгест не постеснялся слегка придержать его затылок.

     — Остынь, — со смехом бросил он, прикладывая минимум усилий к тому, чтобы не давать Миррору высвободиться или навредить. — С чего ты взял, что я с ним делаю что-то подобное? Подобные клише о таких, как я, вызывают только смех, не более. Если ты не можешь сказать что-то куда как весомое, то советую тебе заткнуться и послушать. — Рурука настороженно замер и чуть повернул голову, хотя во тьме не мог толком рассмотреть мужчину. Но аметистовые сверкающие глаза выводили его из себя. — Я усыновил его одиннадцать лет назад после того, как элементалисты сожгли ваше поселение. Он мне сын, а не то, что ты там себе выдумал на какой бы то ни было почве. Если бы я хотел, я бы уже оставил тебя без головы подальше от столицы, чтобы тобой лакомились животные, но хочу кое-что с тобой обсудить. Хочешь ли ты снова быть с ним? — Миррор медленно кивнул, и Найтгест улыбнулся, встал и помог ему подняться, отряхнуться, затем протянул руку и вопросительно приподнял бровь. — Никаких конфликтов ближайшие полчаса?

     Орт помялся и обхватил ладонь вампира пальцами. Ответная хватка едва не стоила ему целостности костей.

❃ ❃ ❃ 

     — Мало того, что увёз с праздника раньше на несколько дней, так ещё и на собрание позвал, — недовольно буркнул Роккэн, но с конца маскарада до прихода в библиотеку он сохранял подавленное молчание, потому даже такие признаки наличия жизни в его теле обрадовали его отца. Юноша стоял за мольбертом, неохотно набрасывая перспективу, чтобы потом не переделывать и не переносить. — Просто скажи, что тебе нравится, когда я страдаю, а?

     — Если бы это доставляло мне удовольствие, я бы оставил тебя в замке, где-нибудь в темнице, — осадил его Гилберт, поглядывая на брата и сына с беспокойством. Они подчёркнуто не смотрели друг на друга.

     Едва только очнувшись, Миррор обнаружил себя лежащим на коленях дяди. Тот обеспокоенно смотрел на него и неизменно лаково улыбался, поглаживая по лицу.

     — Закат мой, как…

     — Я… прости меня, Ис! — выпалил юноша, резко садясь и слегка отодвигаясь, чем немало смутил вампира. — Мне так жаль, что так вышло, но… но он такой хороший и славный был! Ты просто не представляешь. Я посмотрел на него и... и понял, что всё. Я пропал. Он как будто одним только взглядом вынул из меня душу, всю её покрыл поцелуями и лаской, а затем положил обратно. Но мне кажется, что кусочек он унёс с собой. И я даже рад. Просто… если бы ты только видел его глаза, его улыбку… он весь… Я не могу! Прости меня, прости, прости! — Роккэн против собственных желаний разрыдался, потерявшись в ощущениях. Всего секунду назад он чувствовал себя полноценным, чувствовал, что душа ожила, задыхался от молчания незнакомца, а теперь вновь будто умер. И тем более стыдно было смотреть на притихшего дядю, взгляд которого резко померк. — Если я его снова не найду, если он снова не найдёт меня, то зачем все эти одиннадцать лет?

     Пассиса не ответил, только с пониманием улыбнулся и кивнул, осторожно похлопав юношу по спине. Псионик заблокировал все свои мысли, чтобы не слышать больше ни капли восторга юноши по поводу «незнакомца», боялся, что задохнётся от боли, если уловит ещё хоть одну из них. А потом Гилберт потребовал увезти Миррора обратно в замок, предупредив, что приедет позже, что нужно экстренное собрание. Что его толкнуло на это решение, Найтгест не знал да и не желал копаться в причинах, лишь дав своё согласие. А потому тихо предупредил Роккэна, что они уезжают, взял его за руку и повёл прочь. Он будто оглох и перестал чувствовать что либо, не обращая внимания на крики юноши, на то, как он бьёт по кисти, пытаясь высвободиться. Больше они не разговаривали.

     Сонные и злые чернокнижники заползали в зал совещаний так, точно собирались сию же секунду разорвать Повелителя на части, но тот оставался невозмутимым и даже находил в себе силы улыбаться. Он знал, как сильно они все его сейчас ненавидят, понимал, что правильный Господин дождётся окончания праздников и только после этого робко попросит у подчинённых явиться в замок. Но вампиру нестерпимо надоело быть правильным, соблюдать законы и всем угождать. Единственное, что его волновало, сейчас нежилось в постели в обнимку с кучей подушек, уткнувшись в одеяло вздёрнутым носиком и морщась от солнечного света, падающего из щёлки в шторах. Он мечтал не о том, чтобы в несусветную рань проводить собрание с похмельными чародеями, а о белоснежном лисёнке, дремлющем на его плече и шепчущем его имя сквозь сон. Да много чего хотел Гилберт Найтгест, вот только вряд ли кто мог помочь ему в этом. Ещё двадцать девять лет он будет обречён на одиночество без возможности скрасить его родным дыханием. Но даже если так, то почему он не может избавить кого-то от этого ада? Вампир бодро поздравил всех с началом Недели зимы, подвёл итоги прошлого сезона и года, а затем стал раскидывать план на будущее по людям, но каждому в его весёлых интонациях слышалась издёвка и плохая шутка.

     — Позвольте, — вдруг заговорил человек, голос которого показался Роккэну равно знакомым и чужим, но не отвлекался от мольберта, — но разве же ситуация с элементалистами не была урегулирована девять лет назад?

     — Как вы наблюдательны! — подметил Найтгест, одарив говорившего клыкастой улыбкой. — Но это без учёта недавних вещей, внезапно оказавшихся на свету. Потому я считаю, что у нас есть все шансы на то, чтобы изменить соглашение и дать понять элементалистам, что они максимально незаконно поступили в минувшей войне.

     — О, а война бывает по законам? Где мой пергамент? Мне срочно нужно это занести в летопись.

     — Поищите в своём доме. Ах, да.

     Выглянув из-за холста в поисках наглеца, посмевшего столь открыто хамить отцу, Роккэн спал с лица. Кисть выпала из его пальцев, прочертив алую линию через всю картину, мазнув по его одежде и оставив яркую кляксу на полу. Вампир обернулся на сына, расплылся в улыбке и поднялся из кресла:

     — Что ж, все свободны. Отдыхайте. Увидимся в конце зимы. А может и позже, как я надеюсь.

     Повелитель уложил ладонь на плечо брату и вместе с ним покинул библиотеку, чернокнижники плелись за ними, но только один оставался на своём месте, внимательно глядя на притихшего художника. Эти кудри, отмеченные осенними красками, этот одаренный солнечными поцелуями подбородок и нос Миррор узнал, и потому не мог сдвинуться с места. Не став ждать чудо, Рурука поднялся из кресла и, опираясь на трость, направился к нему. Роккэн не помнил, выронил он палитру или просто отбросил её в сторону, но через секунду уже крепко обнимал брата, уткнувшись лицом в его грудь, едва различимо всхлипывая от счастья. Орт уложил подбородок ему на макушку и не сдержал вдох облегчения:

     — Как я ждал той секунды, когда обниму тебя, мой милый, мой родной, любимый… Роккэн, боги, неужели…

❃ ❃ ❃ 

     — Вы понимаете, что вы не правы?! — рявкнул лорд Вердже, несдержанно стукнув кулаком по столу Господина чернокнижников, но он оставался максимально спокоен, и его равнодушная улыбка бесила больше всего. — Это мой воспитанник! Я содержал его одиннадцать лет, выходил его после пожара, обучал, а вы просто берёте и заявляете, что он остаётся в Чёрном замке?!

     — Я не наблюдаю у вас документ, заявляющий, что вы являетесь его опекуном. К вашему сожалению я уже обзавёлся подобным, и множество копий уже созданы. Так что ваша позиция весьма шаткая и незавидная. Посему я могу лишь оплатить вам путь до дома и добавить к этому несколько бутылок вина. Как насчёт того, что…

     — Сказать, что вы можете с ним сделать?!

     — Напомнить вам о том, Макиос, что мы искали этого юношу много лет, и несколько моих людей не поленились осведомиться лично у вас, не являлся ли он в ваше поместье? Напомнить ли ваш ответ? Коль мы закончили эту бессмысленную дискуссию, я…

     — Этот мальчишка принадлежит мне! — взорвался лорд, подорвавшись с кресла и едва не уронив его на пол. Безразличные Мирроры, стоящие за спиной вампира, похожие, как две капли воды, но разные, как ночь и день, раздражали его всё больше. — И он отправится со мной!

     — Рурука мой, — внезапно прошипел Роккэн, обходя стол отца и останавливаясь рядом с Вердже, затем ухватив его за воротник и встряхнув. — Мой и ничей больше. А посмеешь ещё хоть слово моему отцу сказать, я вырву твой язык через задницу.

     Орт сдержанно приподнял бровь и выразительно кашлянул, прочищая горло и скрывая смех. Вампир усмехнулся и переплёл между собой пальцы, затем кивнул на дверь, показывая, что разговор окончен. Младший из братьев отпустил мужчину и вернулся к брату, тут же обвив его руку своими. Вердже вылетел из кабинета, как ошпаренный, и его трясло. Дело было даже не в едкости или грубости Найтгеста, не в отказе, а в самом Руруке. Зелье, которое он спонтанно создал, пока работал над «Ложным счастьем», оказалось куда сильнее и приятнее «Сна василиска», но рецепт мальчишка оставил в тайне. Правда прежде, чем Макиос понял, что ему подсунули другой эликсир, стало уже слишком поздно. Щенок подсадил его на эту отраву, и теперь элементалист ясно мог представить его хищный оскал торжествующего победителя. Когда шаги Вердже затихли, Гилберт вздохнул с облегчением и уронил голову на раскрытые ладони. Оказалось проще, чем он себе представлял, но короткий разговор всё равно выпил все его силы. Хотелось оставить замок и прогуляться в Сотминре, полюбоваться Артемисом, но Гилберт не мог бросить медленно загибающегося от тоски брата, да и мальчишки вдвоём вполне могли выкинуть что-нибудь эдакое.

     — Ру, пойдём гулять? Я тебе мантикор покажу, — разобрал вампир и про себя улыбнулся.

     — Да, конечно, как скажешь, — немногословно согласился Орт, и они уже направились на прогулку, когда вдруг Рурука замедлил шаг и согнулся пополам.

     Найтгест отреагировал первым и метнулся вперёд, поймал содрогающееся тело у самого пола. Роккэн вскрикнул, отшатнувшись, но затем присев рядом. Молодой мужчина бился в конвульсиях, у него слезились глаза, а из горла вырывались хрипы вместе с неприятным бульканьем и выступающей пеной. Глаза его закатились. Гилберт, подозревая самое худшее, повелел открыть окно, а сам вытащил свой ремень и привязал им руки Миррора к его телу, за несколько секунд сбросил рубашку и, свернув её валиком, впихнул в судорожно сжимающиеся челюсти. Испуганный Роккэн едва заставил себя шевельнуться, медленно встал и, постоянно оборачиваясь на брата, приблизился к окну, после чего раскрыл его. Повелитель же мысленно связался с двумя самыми влиятельными людьми, которые могли помочь в этой ситуации. И быстрее явился не тот, кто находился в соседнем крыле, а тот, кто занимался студентами во многих милях от Чёрного замка. Господин жрецов, уже получивший короткую сводку о ситуации, начал действовать моментально, несколькими плавными пасами укутав тело юноши потоками магии, притупившими его болезненные ощущения. Явившийся через несколько минут после этого Пассиса мгновенно выпроводил Роккэна в коридор, затем кинулся к корчащемуся на полу человеку, обхватил его голову ладонями. Сильный ментальный импульс ненадолго успокоил охваченный ломкой мозг, и вампир тут же скривился, пропитавшись его ощущениями и мыслями в этот момент. С безмолвным ужасом все трое наблюдали за тем, как пена, сочащаяся из уголков рта Орта, и слёзы, собирающиеся в глазах, приобретают бледный синеватый оттенок, становящийся всё гуще. Артемис старший с руганью вытащил рубашку ученика изо рта юноши, приподнял его верхнюю губу и полившиеся выражения стали куда как хлеще. Дёсны юноши и внутренняя сторона губы были в неприятном синем налёте, вены на языке и возле уздечки опухли, приобрели тот же отвратительный мертвецкий цвет. То же самое наблюдалось и на щеках.

     — Увядание ему на голову в цвете лет! — закончил свой бранный монолог жрец после полного осмотра, с омерзением начаровав водянистый шар на своих руках, смывая следы наркотика. — Мрак в его дом и душу! «Сон василиска»! Лучше бы с эльфами курил денно и нощно, чем это! Не хочу даже знать, что с его внутренними органами.

     — У меня давно закончились запасы толчёной чешуи василиска, — пробормотал Гилберт, быстро сообразив, что происходит. Он в сердцах обругал глупого мальчишку, который медленно затихал под их общими усилиями. Пассиса молчал, широко распахнув глаза, быстро стёр набежавшие слёзы и отвернулся, обняв себя за плечи. — У него должны быть запасы этого зелья. Нужно обыскать сумку, даже нескольких капель будет достаточно, чтобы…

     — Нет! — Роккэн стоял в дверях, дрожа с головы до ног, не сводя взгляда с распростёртого на полу брата. — Вы что?! Ему нужно помочь, а не травить дальше!

     — Малыш, иди к себе, — строго произнёс Гилберт, не глядя на него и боясь посмотреть хотя бы мельком, — не надо тебе это видеть. Ему очень плохо.

     — А то я не знаю! — крикнул Роккэн, попробовал подойти, но Пассиса быстро поднялся и, закинув его себе на плечо, молча унёс. Издалека доносились полные гнева крики художника. — Поставь меня немедленно! Я должен быть с ним!

     — Детка, пойми, сейчас мы ничего не можем сделать, только утолить его потребность в наркотике, — как можно более мягко произнёс Пассиса, не собираясь ставить племянника на пол. — Это необходимость.

     — А ты и рад, — зло бросил Миррор, стискивая руки в кулаки. — Я видел, как вы друг на друга смотрите. Ты завидуешь и злишься, а он просто почему-то ненавидит тебя. Его всего перекашивает, когда ты оказываешься рядом. Да и тебя тоже!

     — Вот значит как? — прохладно поинтересовался Пассиса, затем поставил юношу на ноги. — Ну что, счастлив ты? Вон твой дорогой Рурука: хромой маньяк с наркотической зависимостью в одиннадцать лет. О, я убеждён, что ты об этом мечтал. Куда мне до прекрасного Руруки.

     — Да что ты знаешь, — всхлипнул Миррор, утерев слёзы кулаком и понурив плечи, — обо всём этом. Он растил меня, учил и…

     — Так попроси его научить тебя глотать наркотики, алкоголь и члены так же, как это делал он! — рявкнул вампир, затем прижал ладонь к губам и быстро бросился по коридору, не понимая, кто дёрнул его за язык.

     Увиденное в голове Руруки слишком резануло по его душе, и теперь Найтгеста тошнило от одной только мысли о его жизни. Проще было бы прикончить его, чем попытаться восстановить. Но говорить такое ни в чём неповинному Роккэну… Однако сказанного не воротишь. Юноша смотрел ему вслед, понимая, что не может вдохнуть, что губы дрожат, а слёзы текут по лицу горючим водопадом. Из кабинета раздался полный боли вопль, и Миррор осознал, что именно он сейчас должен решить судьбу брата. Как в помутнении он добрался до их общей комнаты, осторожно развязал походную сумку Руруки, вытащил одежду, свитки, а затем наткнулся на множество колбочек, наполненных зельем. Вытряхнув всё лишнее, мальчишка припустил в кабинет отца. Он явился ровно тогда, когда Орта начало выворачивать наизнанку. Его рвало желчью, пропитанной синими разводами. Кислый запах смешивался с неожиданным ароматом пионов в такую мерзкую смесь, что художник удержался лишь благодаря своему упрямству и тому, что не ел с утра. Повелители перевернули старшего Миррора на живот, чтобы он не захлебнулся, и из него снова и снова выходили потоки мутной жижи. Поглядев на дорогую бархотку, перехватывающую шею Руруки тугим ошейником, Акио безжалостно сдёрнул её.

     — Непоколебимое равновесие, выколи мне глаза, тут и афродизия замешана, — с выражением ругнулся жрец, закрыв лицо руками, не желая смотреть на пористую от шрамов шею Орта. — Скажите мне, что вы его просто из-под земли выкопали и попробовали оживить с помощью недоучки-некроманта, так мне будет проще понимать этот… это. Роккэн, живо давай сюда зелье. — Юноша торопливо отдал прорицателю рюкзак, и тот, только заглянув в него, застонал, как будто это его собиралось вывернуть наизнанку. — А теперь выйди. Мне принесём его через час. Будешь следить за этим оболтусом, чтобы не скончался.

     Художник бесшумно вышел и закрыл за собой дверь. Он быстро смахнул слёзы и до боли стиснул зубы.

❃ ❃ ❃ 

     Горячо. Больно. Тихо. Я мечтал никогда не ощутить эту смесь вновь. Я желал освободиться от этих чувств и позабыть о них на веки вечные. Кости плавились внутри тела, их словно вытаскивали наружу, и каждое движение вызывало вспышки агонии. Чем дальше, тем больше меня трясло, и я надеялся, молился на тот миг, когда всё сущее канет во мрак. Каждый новый приступ судорог подкидывал на полу и скручивал в морские узлы. Образы метались в отупевшем разуме, искажались и превращались в сущую неразбериху. Как бы я ни пытался выцепить из этого водоворота единственный, что мог помочь мне удержаться на грани, он ускользал. Всегда ускользал от меня, оставляя во мраке шептать его имя, взывать к нему и надеяться на встречу. Видел ли я его на самом деле или то была лишь опьянённая ядом иллюзия, пропитанная великолепием и несбыточной надеждой? Зов разбивается о ком в горле, а язык, кажется, занял собой весь рот, не ворочается. Чьи-то ледяные руки касаются губ, боль обжигает шею, неясный шёпот. Неужели так трудно дать мне умереть?

     Но что это? Во рту чувствуется сладкий вкус, от которого становится легче едва не в ту же секунду. Жар, боль, тишина покидают меня, и им на смену явились иные ощущения, ничуть не отстающие в омерзительности. Яркий свет лился со всех сторон, от него не было спасения, за ним следовали абсолютное отсутствие какого-то контакта с конечностями и бьющие по слуху голоса. Ни одно слово не оставалось в голове, только прокатывался тяжёлый металлический шар по мозгу, превращая его в слякоть. Рвотный привкус сменил собой сладость.

     — Начал реагировать на свет, уже хорошо, — незнакомый голос заставил задрожать и снова вывернуть желудок наизнанку. Вместе с кровью вышла синяя муть, показавшаяся мне подозрительно знакомой. — Значит так, Гилберт, отнеси его в комнату, но для начала… если не дать ему порцию афродизии, начнётся что-то похуже того, что мы уже успели увидеть. Намёк понял?

     — К сожалению, — приёмный отец тяжко вздыхает.

     Всё кажется таким замедленным, ватным и холодным, но вот укус, прошивший плечо с беспощадностью арбалетных болтов, наполнил жаром и блаженством, притупившими все остальные чувства. Густой туман заволакивал взор, и губы сами собой растягивались в улыбке.

     — Не стесняйся. — Чей это голос? Как будто собака гавкает, пытаясь выплюнуть огромную ядовитую жабу. Ах да. Мой. Вот только связь между мозгом и языком прервалась уже давно. — Я люблю, когда кусают пожёстче. Можешь даже мышцы прокусить. Кому-то нравится.

     — Не хочу обижать тебя, мальчик, но ты не в моём вкусе. Тьма, гадость какая, я как будто гнилого василиска с костями слопал. Можно я лучше буду сцеживать яд в колбу, а потом делать ему уколы? Иначе я погибну — ахнуть не успеете.

     — Что угодно, лишь бы этот идиот избавился от зависимости. Лучше бы тебе все следы афродизиака высосать, но я боюсь, что он въелся в селезёнку, печень и костный мозг. Проще будет ему новые найти.

     Они обсуждали меня… как подопытную крысу. На секунду я понял, как чувствовал себя Двэйн, но ни капли сожаления не испытал. Сознание погасло быстрей, чем я успел сказать что-то в собственную защиту. Разве была моя вина в том, что меня вынуждали пить зелье? Да, положим, с вампирским ядом я сам оплошал, но «Сон василиска» не был моим выбором. И кто в здравом уме решится на подобное? Сквозь горячку бреда прорвалось ощущение ледяных сильных рук, подобравших меня с пола, как какую-то кучу тряпья. Жалкое, должно быть, я являл собой зрелище. И меньше всего на свете хотелось, чтобы в таком виде меня показали Роккэну. Я бы ничуть не удивился, если бы второй вампир из Найтгестов воспользовался этим и обратил моего единственного против меня. Пожалуй, именно это стало тем самым рычагом, поднявшим мою загнивающую душу со дна, придавшим сил. Но всё же для того состояния, в котором я был, даже это не смогло бы меня заставить самому встать на ноги и дойти до комнаты, отмыться и привести себя в чувства. И вместе с тем я испытал жгучий стыд, что вокруг меня началась такая активная деятельность, что от меня сразу возникло такое количество проблем. Говорят, наркоманам плевать на всё, кроме дозы, что у них атрофируются все личностные качества, превращаются в овощи, жаждущие новую порцию своей отравы. Для меня же моя зависимость была скорее неудобным фактором, который следует держать в голове, чтобы не забыть о последствиях, к которым может привести отсутствие под рукой порции снотворного. Теперь же это стало не просто досадной неприятностью, а самой настоящей проблемой. Не из-за того, что меня внезапно стало волновать моё состояние и моральный облик, нет. Подобное могло заставить Роккэна отвернуться от меня. Лучше стимула избавиться от дряни, к которой меня приучил Макиос, не найдёшь. Однако я не мог не ухмыльнуться, представив, как его будет коробить без моего зелья.

     Через смутную пелену до меня стал доноситься шум воды, затем лица коснулся горячий пар, от которого незамедлительно захотелось взвыть, но вместо негодующего вопля из груди вырвалось только неясное мычание. Протест мой был проигнорирован, равно как и моя потребность в одежде, которую через несколько минут сняли с моего тела. Я погрузился в горячую воду и с трудом приоткрыл глаза. Господин чернокнижников стоял в стороне с Роккэном, едва заметно шевеля губами, и я напряг зрение, но ничего из этого не вышло. Кровопийца, похоже, понимал, как неприятно будет выдать информацию шпиону, который умеет читать по губам, а потому мимика у него была минимальной. Мой брат замотал головой, топнул ногой, и выражение его лица говорило о том, как ужасно он зол и расстроен. На секунду мне показалось, что глаза его покраснели от слёз, но судорога, прошедшаяся по мышцам, вынудила меня зажмуриться и перестать выворачивать шею, чтобы понять, что происходит. Широким водопадом кипяток стекал из раззявленной пасти дракона, но дотянуться до вентиля и изменить температуру не было никаких сил. От жары я переставал соображать, и поэтому уложил голову на бортик и позволил себе ненадолго отключиться.

     Забвение и наполненное мешаниной образов и звуков короткое бодрствование чередовались слишком беспорядочно и вне зависимости от того, чувствовал я себя выспавшимся или отдохнувшим. Но всё же меня не покидала приятная мысль, вызывающая на лице улыбку: стоило мне открыть глаза, чтобы понять, что изменилось, как рядом вырисовывался Роккэн. Он выглядел таким взволнованным и обеспокоенным, что я невольно улыбался ему. Меня не хватало даже на пару слов, чтобы успокоить его и убедить в том, что я вовсе не слабый мальчишка, что я справлюсь с напастью. Пусть только он будет рядом, а всё остальное не имеет значения. Когда же он вдруг протягивал к моему лицу руки, начиная ласково поглаживать, всё моё существо сперва сжималось в испуганный комок, готовое выпустить иглы, а затем растекалось теплом по телу. Следом за этим, как правило, он принимался стирать с моего лица капли испарины, тихо приговаривая что-то себе под нос. Я не слышал ровным счётом ничего, но видел, как шевелятся его губы и не мог сосредоточиться на этих движениях, мечтая украсть с них ещё один поцелуй, ощутить их касание на собственной коже. Мне казалось, что после происшествия на маскараде и моей внезапной ломки он не захочет приближаться ко мне, а потому не рисковал, выжидая. Всё же, прошло много лет, наверняка что-то переменилось в его характере, а потому я не мог быть полностью уверен в том, как брат отреагирует на мою ласку. Да и что я мог? В те мучительные дни, когда мне под одеяло засовывали десятки грелок, заставляя пропотеть, когда тошнота приходила чаще, чем светлые мысли, у меня не хватало сил на то, чтобы элементарно поднять руку и погладить брата по щеке. Вся моя энергия уходила на поглощение бульона, а затем на его отправку в тазик путём выворачивания желудка наизнанку. Остальная пища не усваивалась вообще, казалась горькой на вкус, царапала раздражённую глотку, и я всё меньше хотел продолжать эти бесконечные пытки.

     Иногда приходил жрец, имени которого я не знал. Он брал у меня кровь из вены, что-то уточнял у Роккэна, затем мягко трепал его по макушке и уходил, но я уже раздумывал над тем, каким именно образом оторву ему руки за то, что посмел касаться моего брата. Но хуже было не это. Временами приходил Гилберт, и я всеми силами удерживался от того, чтобы дать ему с размаху по зубам, когда он запускал в меня клыки. Мне было ясно, что это «для моего же блага», да и выражение его лица было не менее страдальческим, чем у меня, но я всё не мог отделаться от ощущения, что когда-то он так же смел вести себя с Роккэном, и от этого внутри груди закипала ярость. Однако дураком я не был уже тогда и прекрасно понимал, что у меня не получится навредить такому могущественному вампиру. Найтгест совсем не походил на Двэйна ни внешним обликом, ни своими повадками. Я постоянно наблюдал за тем, как Эйвери поглядывает по сторонам с явным беспокойством, раздумывая, как бы найти пищу, как получить кровь. Он часто дёргался и будто искал источник несуществующего шума, морщился от далёких звуков. Этот же вампир был абсолютно спокоен всегда и во всём, как мне казалось. Его не тревожил шум, ему не было никакого дела до охоты, и он до последних мелочей контролировал своё тело, как мне казалось. А ещё у него было всего четыре клыка, что совсем не походило на острую череду зубов неофитов или молодых вампиров, и это начинало выводить меня из себя. Если эти кровососущие твари так разительно отличаются друг от друга, то как мне найти к ним общий подход? Как сделать так, чтобы «Ложное счастье» действовало на всех одинаково?

     Беспокойная бредовая дрёма наконец начинала походить на сон, и я уже давно потерял счёт времени, не знал, сколько нахожусь в постели и не занимаюсь тем, ради чего существовал. И впервые за долгое время мне что-то снилось. Я бы предпочёл не видеть совсем ничего, но был вынужден окунуться в искажённое прошлое. Образы настоящего мешались с пережитым мною, и как итог получалась полная несуразица, однако причиняющая не меньше боли, чем прошлое. Я видел себя вновь обессиленным, в ожогах, со сломанной ногой, неспособным шевельнуться и хоть что-то сделать для своего спасения. До тошноты знакомая комната окружила сознание, но показавшийся в дверях мужчина был вовсе не лордом Вердже. Вот только я никак не мог понять, кто это из двух Найтгестов. Но стало вовсе не до различий между ними, когда кровопийца навалился сверху и вонзил клыки в артерию, раздирая её с безжалостностью и удовольствием на измазанном кровью лице. Как и в любом сне, смерть всё не приходила, боль была лишь абстрактным понятием, да и ощущения не соответствовали реальности. Но стоило мужчине начать поползновения на мою задницу, я стал избавляться от оков сновидения. Больше всего помогло не это, а вполне себе осознанная мысль, даже чувство, прошившее тело наслаждением: кто-то прикасается ко мне.

     Глаза я открывать не стал, понимая, что больше не сплю. Но ясно понимал — меня в самом деле поглаживают то по плечу, то по груди, опуская миниатюрную ладонь ниже. Не став ждать чуда, я переложил её на собственную плоть и с усмешкой различил изумлённый смущённый вздох за спиной. Решив не смущать брата ещё сильнее, я отпустил его кисть и повернулся на спину, приподнял веки, пусть и далось это с трудом.

❃ ❃ ❃ 

     Рурука был совсем плох — это Роккэн успел уяснить за несколько часов, пока сидел рядом с ним и наблюдал. Орт метался и хрипел, а пальцы его постоянно выгибались с риском завернуться в обратную сторону, выломав суставы, и юноша постоянно гладил его по рукам, сжимал его пальцы, унимая судороги. Не было ни капли отвращения, только страх за человека, к которому уже успел привыкнуть и которого так страшно снова потерять. Глядя на измождённое и почти серое лицо, Роккэн не мог отделаться от ощущения, что это его вина: не смог найти сам, не убедил взрослых в том, что брату нужна помощь, а теперь может лишь менять грелки, делать компрессы и по мере сил успокаивать судороги. Когда отец вытащил Руруку из ванной и уложил в кровать, младший Миррор не удержал испуганный вздох, рассмотрев его тело. Как будто кожу брата множество раз прижигали раскалёнными головнями из костра, проверяли на нём остроту ножей и спускали псов. От множества шрамов перед глазами рябило, и юношу мелко потряхивало. Он бы посчитал это красивым, если бы не понимал, сколько боли и муки пришлось перенести брату, чтобы получить такую экзотическую внешность.

     В первую ночь Рурука казался безжизненным мертвецом, не шевелился и едва дышал; на вторую стал ворочаться и негромко постанывать, хмурясь; на третью уже метался и бормотал, его снова начинало тошнить, а температура, до того державшаяся ниже положенного уровня, подскочила. Миррор был напуган, не знал, что делать, особенно когда брат вдруг распахнул глаза и отчётливо проговорил: «Пожалуйста, не мучай меня, Роккэн. Прошу тебя. Неужели тебе нравится, что я страдаю?» Художник почувствовал себя так, как будто ему со всей силы ударили ногой в грудь, а затем схватили за горло и подняли над землёй. Но больше его напугало не это. Абсолютно пустой и ничего не различающий взгляд Орта был уставлен на него, он не мигал и не говорил больше ничего, но Роккэн считал, что должен успокоить его. Однако как только он прикоснулся к щеке брата, тот издал мученический стон и повалился на бок, и синеватая пена выступила в уголках его губ. Пришлось разбудить отца и позвать его на помощь. Старший Найтгест на это только нахмурился и не сказал ничего, удалился ненадолго и вернулся с тонкой высокой склянкой, наполненной бледной голубоватой жидкостью.

     — Дедушка ещё не приготовил противоядие? — тихо спросил Роккэн, уцепившись за руку отца, когда брат перестал метаться и стонать. — Сколько можно? Посмотри, как ему плохо.

     — Ему нужен чистый яд василиска, чтобы сделать его. Это долго, малыш, нужно подождать.

     Художник тяжело вздохнул и забрался в кровать к брату, крепко обнял его, прижав к своей груди и уткнувшись носом во взмокшие от испарины волосы. Теперь от него всего пахло чистой водой и пионами столь ярко, что Роккэну становилось дурно. На занятиях по алхимии им рассказывали, какое разрушительное действие яды оказывают на тела, как пропитывают внутренние органы. И юноша мог только ужасаться, представляя, сколько этой дряни в его брате.

     Цикл повторялся: сперва молодой мужчина почти не шевелился, затем начинал беспокойно спать, а после становилось совсем худо. Когда явился Повелитель жрецов, младший Миррор готов был расцеловать его и убить одновременно, но покорно отошёл от Руруки, позволив сделать инъекции. Акио посмотрел на юношу и улыбнулся ему, затем погладил по голове ледяной ладонью:

     — С ним всё будет хорошо, поверь мне. Я слышал, ты неплохо справлялся на занятиях по полевой медицине, умеешь ставить уколы? — Роккэн неохотно кивнул. То, что он умеет их делать, вовсе не значит, что ему это нравится, но ради брата юноша был готов потерпеть. — Хорошо. Делай инъекции раз в день, ближе к вечеру, чтобы он привыкал и начинал различать день и ночь. Через неделю придёт в себя. Может начаться слабая ломка, но советую не реагировать на это. «Сон василиска» сильно меняет людей, сводит их с ума. Рурука неплохо держится, сможет пересилить свою зависимость. Тем более, что у него есть ты.

     Собрав все свои силы, Роккэн кивнул, и Повелитель удалился, но юноша чувствовал, что скоро снова увидит его. Поняв, что придётся приложить всю волю, младший Миррор запер за ним дверь и вернулся к брату. Тот всё же начал спокойно, размеренно дышать, иногда приоткрывал глаза и едва заметно улыбался, а после вновь проваливался в сон. Но ничто не могло быть лучше тех моментов, когда Роккэн осторожно гладил его по ладони, а Орт вдруг сжимал пальцы, не отпуская его. И пусть он был слаб, а вырваться не было бы трудно, юноша не желал этого делать. А потом художник стал замечать в его поведении определённые странности. Рурука вздрагивал, если его касались, пока он спит, съёживался, затем подавался навстречу руке и начинал дышать чаще. Решив, что брату нравится, художник старался чаще обнимать его, почти не отпускал, пусть сам немало устал за прошедшие бдения.

     Прижавшись щекой к спине Руруки между лопаток, младший Миррор с блаженством вздохнул и прикрыл глаза, автоматически принимаясь гладить его по плечу и груди. Шрамы под пальцами он чувствовал великолепно, и это даже начинало нравиться ему, тем более что никаких признаков того, что ему не нравится, старший не подавал. И вновь раздался приглушённый, надтреснутый и бархатистый стон Орта, огладивший слух юноши своим звучанием. Помедлив немного, он погладил брата по груди, прислушиваясь к спокойному биению его сердца, про себя радуясь, что он наконец спит без кошмаров. Но в это мгновение Рурука вдруг шевельнулся, взял его за кисть и повёл руку брата ниже, пока ладонь не улеглась на вполне себе возбуждённый член. Краска прилила к щекам художника быстрее, чем он понял, что происходит, и он смущённо пискнул, но боялся хоть пальцем шевельнуть или отпрянуть. Гладкая горячая кожа с пульсирующими бугорками вздутых вен вызывала желание опять прикоснуться, но Миррор не мог даже сдвинуться с места. А вот Орт снова зашевелился, стал переворачиваться на спину, и его брат поспешил откатиться, чтобы не оказаться придавленным к постели, заодно и руки спрятал. Когда Рурука всё же открыл глаза, принимаясь осознанно изучать потолок взглядом, художник вздохнул с облегчением, приподнялся на локтях, всматриваясь в его лицо.

     — Как спалось? — с улыбкой поинтересовался Роккэн, стараясь скрыть свою неловкость, но румянец всё ещё жёг его щёки. — Что тебе снилось?

     — После того, как твоя рука оказалась на моём члене — уже ничего, — ухмыльнулся молодой мужчина, хитро сощурившись. Спросонья голос у него был чуть ниже, и от этого мурашки забегали по телу художника, а уж когда старший Миррор потянулся и коснулся губами мочки его уха, и вовсе почувствовал себя повсеместно истыканным мелкими иголочками. — Можешь продолжить, мне понравилось.

     — Рурука, ты чего, — забормотал Роккэн, окончательно смятённый и неспособный понять, что происходит. Но в то же время ему казалось, что нет ничего зазорного, что это в какой-то мере даже правильно. Но стоило представить, что брат прикоснётся к нему, как сердце начинало абсолютно бешено колотиться. — Я… я…

     — Я научу, — фыркнул Орт, склоняясь и целуя его, а затем беря руку брата и вновь укладывая на свою плоть, чуть сжимая его пальцы.

     А пока Роккэн был занят новыми для себя ощущениями, привыкал и пытался запомнить, обнаружил, что всё совсем не так просто, как кажется на первый взгляд. Но он полностью доверял брату, знал, что тот не причинит ему вреда. Но всё равно вздрогнул, когда Рурука стал зеркально повторять его ласку, до безобразия точно и уверенно, ни на секунду не прекращая целовать. Пользуясь тем, что брат больше занят тем, чтобы переварить новые эмоции и чувства, Орт плавно опустился на кровать, затянув на себя возлюбленного. Смена положения заставила младшего Миррора начать волноваться куда сильнее, чем прикосновение в интимной зоне.

     Эти два факта боролись между собой, раскачивали весы и его собственные эмоции, стремительно накаляющиеся до бела. Его пробрала крупная дрожь, в глазах щипало от невольных слёз стыда. Словно ощутив неладное, старший Миррор переложил его руки себе на плечи, сосредоточив внимание на шее брата.

     — Я не причиню тебе зла, крошка, — каждое слово он сопровождал лёгкими поцелуями, изучая ярёмную впадинку, кадык и очаровательные в своей нежности изгибы между шеей и плечом. — Останови меня, когда поймёшь, что тебе не нравится.

     Роккэн шумно всхлипнул, но кивнул и хотел обнять Орта, однако тот как-то неожиданно переместился ниже, сбежав от его хватки. Через пелену слёз и рой эмоций художник различил, как прохладные и обветренные губы касаются сначала одного соска, затем другого, как если бы Рурука задумался над тем, какому из них уделить внимание в первую очередь. Юноша совсем не знал, как ему на это реагировать, чем ответить, и мысли приняли мирную капитуляцию до того, как он смог определиться. До сих пор его всё устраивало, и ласка брала своё, отбивая желание сопротивляться. Когда Рурука принялся с завидным тщанием и усердием обводить сосок языком, художник в первую очередь подметил вовсе не то, как его тело реагирует на это, а то, что опухлость с языка сошла, равно как и синий налёт. «Хорошо, — отстранённо подумал он, осторожно запустив пальцы в волосы брата. — Это значит, что ему становится легче, что он сможет вылечиться. Боги, пусть с ним всё будет в порядке». И лишь после этого он осознал, что дрожит уже вовсе не от страха или стеснения — Орт удивительно хорошо знал, как ласкать. Будь Роккэн чуть более опытен и прозорлив, уже бы начал сходить с ума от ревности. Но само понимание, что это всё взаправду, что Рурука вновь с ним, делало его слишком счастливым, дарило ему ощущение крыльев за спиной. И он искренне надеялся, что старший испытывает то же самое. Вот только если у этого человека и были крылья, то чёрные и кожистые, и уж благодать от них точно не исходила.

     Чем ниже целовал Миррор, тем меньше Роккэн понимал, что происходит. Колени его не держали, да и руки подвели, пришлось опереться на локти, чтобы не повалиться на постель и брата. А когда член юноши оказался во рту Руруки, стало вовсе не до удержания тела или контроля над ним и голосом. Невыносимо хотелось свернуться комочком, расплакаться и укрыться с головой одеялом. Точно успокаивая его, Орт стал неторопливо ласкать спину и бёдра брата бережными поглаживаниями. Пальцы его слегка надавливали на кожу, ладони же касались лишь основанием, и художник поймал себя на мысли, что хочет почувствовать их полностью. Но сказал совершенно иначе:

     — Мне не нравится.

     Руруке стоило огромных сил не поперхнуться и не возмутиться. Он неохотно и плавно выпустил солоноватый горячий член из губ, посмотрел на юношу и молча поднял брови, ожидая хоть каких-нибудь объяснений. Роккэн потупился, заливаясь краской, а затем почти беззвучно зашептал, крепко зажмурившись:

     — Я тоже хочу ласкать тебя. Нечестно, что ты вот так вот стараешься, а я будто жду чего-то. Как если бы должен приехать караван, а мне нужно будет приняться его и проверить каждую телегу. И их там слишком много, а я и не знаю, с чего начать. Потому что ничего не умею. Кому нужен приёмщик, который понятия не имеет о товаре? То есть… я не хочу сказать, что твои ласки можно купить! Нет, я скорее сброшу с самой высокой башни того, кто захочет их приобрести! Но... Ох!

     Художник распахнул глаза, ощутив прикосновение к губам, и тут же повторил свой возглас, увидев перед собственным лицом возбуждённый член. Его удивило вовсе не наличие у брата этого органа, не то, что ему подсунули это ко рту со всей возможной услужливостью, а то, что едва ли способный на резвые перемещения Рурука во время его монолога умудрился абсолютно бесшумно и незаметно сменить своё положение. «Это телепорт? Или я так разволновался? — лихорадочно думал юноша, пока под внимательным и благосклонным взглядом любимого осторожно целовал приятно тёплый ствол плоти. — Или он как вампир может беззвучно и быстро передвигаться?» Один поцелуй, второй. Поняв, что сам Роккэн не сообразит, что к чему, Орт про себя только блаженно улыбнулся и на показ разомкнул губы, провёл языком по его пенису, обласкав по всей длине. Юноша послушно повторил, хоть его брату и пришлось сдерживать смех: в попытке и видеть, и ласкать, это милое недоразумение выгнуло спину и упёрлось макушкой в постель, чтобы ничего не упустить. «Тьма, малыш, тебе точно противопоказано делать минет», — с улыбкой подумал Рурука, но не стал ничего говорить, ведь тот старался и усердствовал в своём обучении. И всё же, ему льстила неопытность брата, хоть и навевала тоску: это означало, что прежде художнику не приходилось опускаться до подобного. Вот только целовался он на диво хорошо, и вот это уже порядком злило Орта. Оставив эти размышления до лучших времён, он приступил к наглядной практике. Сам же молодой аристократ без зазрений совести решил продемонстрировать все свои умения. Но так, чтобы брат мог повторить. Осознавая, что до чего-то более-менее весомого они доберутся совсем не скоро, Рурука про себя взвыл от острого желания.

     Младший Миррор послушно и медлительно обхватывал член губами, едва касался языком и слабо посасывал, почти незаметно хмурясь. Только попробовав повторить за братом и забрать член поглубже, как чудом не подавился и отпрянул, жадно дыша и покашливая. Рурука же со сноровкой пропускал головку его плоти в горло, затем, будто так и было задумано, а не от нехватки воздуха, отпускал и вдруг начинал поддразнивать языком яйца, беззастенчиво целуя и обхватывая каждое губами. Роккэна начинало мелко потряхивать, он уже не понимал, что делать, больше обдавая член брата горячим дыханием и стонами, чем настоящими ласками. Не выдержав эту пытку, Орт перехватил его руки и требовательно уложил на свою плоть, принимаясь надрачивать вместе с ним. Это оказалось куда проще и понятней, и художник быстро смекнул, что к чему, даже увлёкся своим занятием. Он не отрицал, что ему не достаёт опыта, что брат куда больше смыслит в этом, но мысленно пообещал себе, что исправится, потому что на его взгляд было несправедливо по отношению к Руруке лишать его удовольствия. Но куда больше он удивился, когда наслаждение перевалило через все допустимые рамки, и его колени наверняка бы заходили ходуном, если бы он не упирался ими в кровать.

     Старший Миррор же с блаженством собирал языком выступающие капли спермы, буквально вытягивая её из раскрывшейся головки. Когда плоть художника перестала исходить семенем, Рурука откинулся на простыни, мягко потеснил пальцы брата на своём члене. С ненаигранным интересом Роккэн наблюдал за тем, как брат ласкает себя, как мелко дрожат бёдра, как часто вздымается и опускается его живот. Но не сдержал изумлённый всхлип, когда капли семени угодили ему на лицо. А пока он соображал, Орт быстро стёр их и слизнул, не дав и секунду на решение. И всё же им обоим пришлось призадуматься, когда, укладываясь спать после любовных игрищ, они увидели у кровати поднос с лекарством и ужином на двоих. Но к счастью одного и горести другого не обратили на это внимание.

❃ ❃ ❃ 

     Метель мела безжалостно. В округе замка Вуаль намело высокие сугробы, и город, выросший возле его стен, был тих. Зато в местной таверне «Многоликая» шумно пьянствовала компания. Они заняли все столики, побрезговав лишь стульями у стойки трактирщицы. Со всех сторон небольшой корчмы доносились оклики, а если скандировалась шутка или острота, оратор обязательно вставал на скамью или стол, чтобы видели и слышали все. Для редкого посетителя это выглядело дико и непривычно, но чернокнижник за стойкой даже не вздрагивал. В «Многоликой» он уже бывал, пока ездил по поручениям Господина, но в этот раз помчался в такую даль вовсе не из-за работы. Привело его на северо-западную границу между Ифарэ и Саурэ элементарное желание выпить как можно дальше от дома. Впервые за всю свою жизнь Пассиса хотел надраться, а отдалённый форпост как нельзя лучше способствовал этому состоянию. Посетители-чародеи узнавали его и сторонились, полагая, что территориальный управляющий явился по их души. Но вампиру было плевать на них. Мысли его отличались воспалённым отчаянием и горящей злостью.

     В своё время он надеялся, что брат Роккэна жив, даже искал его, однако теперь как никогда желал видеть его в могиле. Или хотя бы на другом конце материка, подальше от юноши. Ревность душила его, но вампир понимал, как она бессмысленна и глупа в его положении. Ему бы радоваться за племянника, но псионик привык считать его своим. Желал однажды назвать мужем. Кто он такой, чтобы спорить с Сердцем мира? Найтгест не умел и не любил пить, но на торжественных встречах, где великое множество алкоголя, отказываться от него неприлично. Зато сейчас самозабвенно напивался, впервые понимая своего брата. И так же, как он, пожелал убить того, кто его окликнул его в такое неподходящее время.

     — О, господин территориальный управляющий! Сколько крови утекло с тех пор, как я видел вас в наших краях в последний раз? Вы по делу или ради местных красот? — бойкий мужчина в дорогом расшитом камзоле небесного цвета и меховой мантии облокотился рядом с ним на стойку. — Что же вы в одиночестве сидите? Это даже как-то невежливо по отношению к другим посетителям. Складывается ощущение, что вам неприятно чужое общество.

     — Первое впечатление самое верное, — нелюбезно бросил Пассиса, опустошая кружку и слизывая горький эль с губ.

     Он видел прежде этого нагловатого и в чём-то даже обаятельного вампира. Условно в этих землях всем заправлял наместник замка, но каждый дурак знал, что настоящая власть принадлежит виконту Эйвери, который подмял под себя большую часть торговых лавок в Вуали. Если кто-то желал начать здесь своё дело, то обязательно отправлялся на поклон к этому вампиру. Он был первым в очереди на наследование титула графа и всех сопутствующих ему привилегий, но даже это заставляло задуматься, ведь графиней Эйвери была и оставалась Тамика, пережившая не одного и не двух своих наследников. А потому Октай не зевал по сторонам и ещё до своего совершеннолетия получил тёплое местечко возле наместника Вуали. Постепенно хваткий вампир смог наладить связи со многими представителями торговой гильдии, он смыслил в рыночных отношениях и был не последним в сфере экономики. Главная его особенность заключалась в том, что он давал молодым предпринимателям дорогу в мир торговли, где крутились большие деньги и рыбы. Однако взамен собирал кровавую дань со своих протеже. Вампиров на своей территории он не слишком любил, но если видел в кровопийце выгоду, то мог подпустить его к своему банку в обмен на услуги. «Рубиновый банк» Эйвери был единственным в своём роде и преуспевал, потому как его владелец умел приумножать свои богатства. Всего за век Октай без вмешательства своей знатной родни смог отстроить собственную усадьбу в нескольких милях от замка, в горах, взять под контроль множество торговых операций и отладить систему сбора и сохранения людской крови.

     Это всё Пассиса успел узнать за время своих посещений Вуали и в какой-то степени восхищался Эйвери за его деловую хватку и вполне вещественную власть. Но всё же был настороже, не желая попасть под влияние могущественного аристократа. И потому его так напрягали сильные ментальные блоки Октая, которые не желали ему поддаваться. С такими Найтгест держал ухо востро и каждую секунду ждал подвох, засаду и беду.

     — Вы, как всегда, сама любезность, — приятный баритон виконта звучал гулко и удивительно не царапал слух.

     Пассиса перевёл на него незаинтересованный взгляд. Коротко стриженые тёмные волосы вампира не скрывали бледное лицо с резкими чертами: впалые щёки, высокие скулы и волевой подбородок — всё как на подбор кричит о крови дворянина. Несмотря на излишнюю худобу, он был даже в чём-то привлекателен. То ли острый взгляд раскосых зелёных глаз, то ли манера держаться исключительно аристократично, то ли он слишком умело выделял свои достоинства. Территориальный управляющий чернокнижников не был уверен, что у него когда-нибудь появится способность так же хорошо подбирать одежду по цвету и фасону, как то делал Октай. Не удосужившись ответом, Найтгест отвернулся и уже хотел заказать ещё эль, как виконт и здесь опередил его.

     — Бутылку «Осенней скорби» этому господину за мой счёт, — бодро оповестил вампир, шкодливо подмигнув чернокнижнику. — Если уж и заливать горе, милорд, то только качественной и крепкой выпивкой. Позвольте пригласить вас за мой стол.

     Пассиса решал не долго. «Почему бы не провести с ним вечер, если ничего другого не остаётся? — подумал он и пошёл за Октаем, опустив взгляд в пол. — Всяко лучше хоть какое внимание, чем его отсутствие. Тем более, виконт не так уж и плох. А если он попробует через меня получить влияние на Гилберта, быстро останется без яиц. Но… не сегодня». Ему хотелось надраться до чертей и забыть в чужих объятиях о том, что он увидел. Когда несколько недель назад он захотел помириться с Роккэном и принёс ему и его брату ужин вместе с лекарством, которое синтезировал Артемис старший, он резко пожалел о своей бесшумности и блоках на мысли. Мирроры самозабвенно ласкали друг друга, не обращая внимание на мир вокруг. Именно тогда Пассиса понял, что ему нет места рядом.

     И потому ничуть не жалел, когда через несколько часов Октай выносил его, вусмерть пьяного и неспособного идти самостоятельно, из трактира и говорил о том, что покажет свою усадьбу.

     «Я тоже хочу любви», — с отчаянием подумал псионик перед тем, как потерять сознание.

В сером мешке тихие стоны.

Сердце моё, как трофей Горгоны.

Жалости нет — во мне простыл её след.

Злоба меня лютая гложет,

Разум судьбу понять не может,

Против меня восстала сущность моя.