Ты потаённая дверь —

Путеводная нить между тканью миров.

Верь в меня или не верь,

Я приду чередою запутанных снов:

Крахом немыслимым,

Ярким, неистовым,

Счастьем скачусь по щеке.

Верь в меня пламенно,

Верь в меня искренне!

Дремлешь в моей ты руке. 

     Высокий стеклянный потолок, заваленный снегом, не пропускал свет, и в помещении блуждали неясные блики факелов. Тени сюрреалистичными зверями скакали по стенам, и это зрелище успокаивало, равно как и тихое бормотание по левую руку. От каменного пола тянуло холодом, и тонкий лежак, едва набитый сеном, не спасал. Ожоги не желали затягиваться, силы были на нуле, боль слепила, но скорее не та, что крутила тело, а та, которая не находила себе место в душе.

     — Тебе лучше? Воды принести? — заботливо ворковал знакомый голос за спиной, у второго лежака. — Может, есть хочешь? Повара ещё не спят, можно попросить их приготовить еду.

     — Ты ел? — хриплый ответ звучит пожухлым карканьем ворона, но в нём чувствуется ответная забота. Возможно приправленная виной и смущением, но это была именно она.

     Сил слушать эти мурлыканья не было. Охотник медленно перевёл взгляд на дверь. Она была плотно закрыта и не торопилась никого впускать. «Важный договор. Дипломатия. Политика. Судьба фракции», — повторял он про себя, внутренне сжимаясь с каждой секундой всё сильнее. Худое одеяло не спасало, скорее делало лишь хуже: лежалое, промокшее, и через него стужа чувствовалась острей. Равно как и одиночество. Ненужность. Заброшенность. Пожалуй, он бы сейчас обрадовался и Тарису, и Гулшгаризгу, что уж говорить про деда и Гилберта. Последнего он желал видеть особенно сильно, чтобы присел рядом, встрепал волосы и произнёс своим тихим проникновенным голосом: «Тише, я здесь, сейчас станет легче». Никого. Лишь жрец, Рурука и Роккэн, чей испепеляющий взгляд он чувствовал спиной. Не обижался, не злился и не собирался открывать тайну, почему его брат относительно цел и невредим, тогда как на нём самом живого места не осталось. Незачем было строить из себя героя и требовать уважение, когда это было его обязанностью. Но всё же странно тоскливо было на душе. Артемис всем своим существом чувствовал, как проходит невидимая граница, разделяя зал: на одной половине были семья, любовь, дружба, забота, а на другой находился он. Зона отчуждения.

     Роккэн снова посмотрел на Акио. Альбинос съёжился на своём матрасе, натянув одеяло по самый подбородок. Идиот, неужели не понимает, что так не согреться? Быстро взглянув на брата, занятого горьким целебным настоем, юноша осторожно сделал шаг к Охотнику. Вряд ли к нему кто придёт, разве что облюбовать за деньги, но если он скончается до того, как Саймон им займётся, будет неприятно.

     — У тебя всё хорошо? — максимально невозмутимо спросил сын Господина чернокнижников.

     — У меня всё прекрасно, разве ты не видишь? — голос Акио сорвался судорожным выдохом, почти всхлипом, и художник успел разглядеть влажное основание ладони юноши, пусть он и проводил им по глазам почти украдкой. — Просто отлично. Лучше не бывает. Спасибо.

     — Ясно, — кивнул Роккэн, возвращаясь к брату.

     С одной стороны ему было даже жаль Охотника: вон, как дрожит, никто о его самочувствии даже не захотел справиться, наверное, и одежды запасной с собой нет. А с другой он почти ликовал, радовался, что этот человек страдает после того, как нанёс ему оскорбление, посмев быть рядом с его братом. Даже злая улыбка появилась на его лице, но он лишь нежнее провёл кончиками пальцев по высокому лбу брата, унимая боль и отвлекая. Позади раздался хруст сена, а следом и шумный вздох. Жрец обернулся.

     — Куда?! А ну лежать!

     — Мне уже лучше, благодарю, — сипло прошептал Акио, хотя его шатало из стороны в сторону, как тонкое дерево на лютом ветру. — Я пойду.

     Хлопнула входная дверь, и Мирроры не без удивления покосились на неё, а затем на силуэт в проёме. Повелитель чернокнижников решительно направился в их сторону, и Роккэн готов был поклясться, что Охотник весь подобрался, попытался быстро утереть вновь набежавшие слёзы, но аура его мгновенно начала мягко лучиться тёплыми тонами. На их глазах вампир резко опустился на колени рядом с лежаком демона, сгрёб юношу в крепкие объятия, прижав к своей груди. В первую секунду Акио дёрнулся, а затем всхлипнул и обнял его в ответ, запустил дрожащие и обожжённые пальцы в чёрные кудри. Найтгест выдохнул, затем втянул носом запах его волос, принялся осыпать мелкими, частыми поцелуями любимое лицо. Артемис не мог и дальше держаться, делать вид, что ему всё равно, что ему вовсе не страшно и не больно. Тихие сдавленные рыдания сами собой рвались из его груди, он жмурился и отчаянно вцеплялся в мужчину, до потери пульса боясь, что из-за этой минутной слабости перестанет быть тем, кого любили.

     — Прости, я… я сейчас возьму себя в руки, — прерываясь на всхлипы, прошептал Акио, с каждым словом лишь сильнее сжимая пальцы на спине вампира, боясь отпустить. — Секунду. Я… я…

     — Ты в своём уме, Акио? — нежно вопросил Господин, посмотрев на плотно смеженные веки, на дрожащие губы и бегущие без остановки слёзы. — Я так беспокоился за тебя. Тьма, что же они сделали с тобой, мой малыш? Клянусь, всех их убью. До единого.

     Артемис неуверенно приоткрыл глаза, посмотрел на мужчину. Так близко, так трепетно и спокойно. Будет ли у него ещё хоть один шанс сказать всё, что терзало душу?

     — Я был не прав, — быстро выпалил он, а взгляд его испуганно заметался по лицу чернокнижника: демон искал ответ, — и мне безумно стыдно за такое поведение. Поэтому, если ты сможешь меня простить…

     — Шутишь? — Гилберт расплылся в улыбке, затем зарывшись носом в его волосы на макушке. — Я ждал этого момента, но ты был слишком холоден.

     — Зато сейчас пылающий уголёк, — раздался ворчливый комментарий со стороны братьев, и Найтгест осуждающе покосился на Руруку. — Вы ещё поцелуйтесь.

     — Рурука, я обязан довести до твоего сведения, что пассивная агрессия дурно сказывается на процессах выздоровления, — менторским тоном возвестил Саймон, до того не решавшийся нарушить идиллию и напомнить Повелителю о том, что беспокоить пациентов не стоит. — Тебе следует изменить свой взгляд на жизнь.

     — Облачиться во всё светлое, наслаждаться солнцем, ага, — мрачно пробубнил Орт, патетично закатив глаза.

     — Рурука, может, ты побудешь пассивным и агрессивным со мной в другом месте? — ласково проворковал Роккэн, а затем глянул на Гилберта. — Папочка, здесь рядом есть таверна?

     — Когда-то была, — невозмутимо ответил мужчина и открыл рот, чтобы продолжить, но к собственному удивлению обнаружил, что пальцы Акио, до того мягко перебиравшие его волосы и ласкавшие, вдруг неумолимо сжимаются.

     — Папочка? — низким и крайне угрожающим голосом проговорил Артемис, переводя взгляд с братьев на вампира и обратно. — У тебя есть минута, чтобы объяснить, какого чёрта здесь происходит.

     — Ты ему не сказал? — печально спросил Найтгест у Руруки, и тот хищно улыбнулся и качнул головой из стороны в сторону. Вампир цыкнул языком и приложил ладонь к глазам. — Милый, знакомься, это мои сыновья. Я усыновил их много лет назад.

     — Пидорас ты, Рурука, — констатировал факт Акио, а затем посмотрел на вампира и против воли расплылся в нежной улыбке и тут же подался вперёд, крепко поцеловав мужчину.

     — Это тот самый момент, когда мы делаем вид, что нас здесь нет, и тихо уходим, не мешая влюблённым, — театральным шёпотом возвестил младший из братьев, на что Акио, не отвлекаясь, продемонстрировал ему средние пальцы. — Что это за…

     Артемис невнятно замычал, но поучительная лекция не удалась. Мирроры под наставительным взглядом Саймона удалились: Рурука шёл, перекинув руку через плечи брата, а тот поддерживал его то за талию, то за ягодицы, мечтательно улыбаясь.

     — Этот эликсир ускорит регенерацию, — заговорил Саймон, выставляя склянки рядом с матрасом Охотника, — этот восстановит запас сил, этот обезболит, а…

     На этом звуке тень подхватила подол его плаща и стремительно пихнула в открытый рот. Жрец не стал и дальше нарываться на злость вампира и ретировался за Миррорами, надеясь, что у Господина хватит мозгов определить снадобья и не добить Акио своей страстью. Едва только двери за целителем закрылись, Артемис неохотно прервал поцелуй и откинулся назад. Как бы ему ни хотелось продолжить, накинуться на мужчину здесь и сейчас, состояние его оставляло желать лучшего. И чернокнижник это понимал. Поглядев на загноившиеся ожоги, на обтянутые кожей кости, синяки под глазами, вампир качнул головой и принялся по очереди поить юношу оставленными жрецом эликсирами.

     — Почему твой спутник не лечит тебя? — строго вопросил мужчина, когда Акио закончил давиться очередным снадобьем.

     — У меня не осталось сил для этого. Не знаю, сколько прошло времени, но я слишком долго был в двимерите. И хранитель лечил Руруку, иначе бы он просто умер от ран. Ему и так дурственно от жары, так что незачем было ухудшать ситуацию. В конце концов, раз уж выпал шанс защитить двоих, то моим долгом было воспользоваться им и сделать всё, чтобы они не пострадали, — говорил Артемис с невозмутимостью, с таким видом, как будто ему это ничего не стоило. Но Найтгест видел, как тяжело ему далось геройство. — Я знал, что справлюсь. На кой чёрт я тогда вообще нужен?

     Гилберт приложил пальцы к его губам, заставляя замолчать, ободряюще улыбнулся. Послышался деликатный и не совсем довольный кашель, но кроме них никого в лазарете не было. Однако Акио вдруг кивнул, хоть и поморщился. На глазах у вампира аура юноши, пёстрая и яркая, стала блекнуть, её силы куда-то растворялись. Сириус, оказавшийся недовольным, что его сочли слабым для двоих раненых, принялся за целительство. Руки Охотника задрожали, кисти свело судорогами боли, и Господин бережно укутал его объятиями, не давая сорваться в бездну безумия, поддерживая. Следовало позвать жреца обратно, но он, похоже, был уверен, что справятся без его вмешательства. Однако от близости Наречённого Артемису стало невозможно легче, как будто всё то, что подрубало корни, по которым текла сила, разом исчезло вместе с последствиями. Процедура длилась слишком долго, заняла несколько часов, в течение которых Акио с попеременным успехом то проваливался в бессознательную лихорадку, то внезапно приходил в себя и начинал заплетающимся языком извиняться. Отчаяние в его голосе граничило с истерикой, и мужчина то и дело крепко целовал разгорячённые губы, не смел хоть на шаг отойти от него.

     Когда же от страшных ран остались бледные царапины, а присутствие духа растворилось в тишине и темноте зала, вампир решительно укутал фаворита в свой плащ и поднял получившийся кулёк на руки. Артемис застонал, приоткрыл глаза, и выглядел он так, словно не верил, что пережил лечение, что до сих пор может соображать, а Гилберт не исчез, как сладкий сон. Более всего он боялся, что это закончится, что разрушит прекрасную иллюзию неосторожным словом. Посмотрев на сонное и несчастное выражение лица юноши, Найтгест фыркнул и коснулся его лба губами.

     — Не уходи, пожалуйста, — смущённо попросил Охотник, не до конца понимая, что именно происходит. Ему казалось, что сейчас вампир растает в тенях, оставив после себя только холод и страх. — Я исправлюсь.

     — Глупый лисёнок, похоже ли, что я спешу покинуть тебя? Отдыхай.

     Артемис кивнул и вроде закрыл глаза, но крепче ухватился за мужчину, заметно тем самым развеселив его. Вампир шёл прочь из дворца Совета. Теперь никакая война и конфликты не казались ему тем, что может волновать. Да и какая разница, кто противостоит ему и хочет насолить, когда любимый юноша прижимается к нему и держит так крепко, что вырваться нет возможности? Стоило выйти под лунный свет, как Охотник оживился, завертел головой. Подошедший на зов вампира Вазиалис посмотрел на предполагаемую ношу с подозрением, но противиться не стал.

     — Элгорм! — вдруг позвал Акио, заставив вампира вздрогнуть и начать соображать, не ругательство ли это. Сначала ничего не произошло, и Охотник повторил: — Элгорм!

     Единорог тут же примчался из чащи, радостно жуя ветку, тяжело увешанную здоровенными гроздями рябины. Элгорм резко остановился и теперь глядел на вампира и его жеребца во все глаза, перестав жевать. Решив, что дело плохо, единорог с тонким ржанием сделал свечку, а затем рванулся на таран. Вазиалис всхрапнул, развернулся и резко опустил голову, перекинув поводья, и эльфийский конь застрял в них, не успев напасть на Найтгеста.

     — Элгорм, ты совсем дурачок? — тихо рассмеялся Акио, наблюдая за тем, как единорог пытается освободиться и дотянуться коротким рогом до соперника, но конь Господина чернокнижников невозмутимо обмотал его мордочку поводьями и накинул петлю на страшное «орудие убийства», едва выглядывающее из-под густой гривы. — Оставь, нельзя.

     — Два сапога, — колко заметил Гилберт.

     Не став забирать у жеребёнка его добычу, вампир посадил Акио в седло, вскочил за ним следом, прижав юношу к своей груди. Вазиалис шёл неторопливым шагом, чтобы единорог поспевал за ним и не вырвался. Путь их лежал на юго-восток мимо Белого замка к Ваконцэ. Несмотря на то, что был мал, городок служил убежищем жрецам и постепенно расширялся. Даже вечный холод, окутывавший всё вокруг, не был достаточно серьёзным аргументом, чтобы отбить желание существовать под крылом прорицателей. Единственный уютный постоялый двор был самым большим сооружением в Ваконцэ, возвышался на четыре этажа и занимал в длину почти полсотни ярдов. «Крылья дракона» был построен крестом, и из его сердцевины-трактира можно было попасть в каждое крыло, где размещались комнаты для постояльцев. За постоялым двором располагалась внушительных размеров конюшня, почти никогда не пустовавшая и закрытая от всех ветров и холода. Здесь всегда следили за соседством животных, чтобы лигры не накинулись на лошадей или единорогов, чтобы не устроили конкурентскую борьбу с тиграми или пантерами. Когда Господин чернокнижников преодолел высокие арочные ворота, увитые хладостойкими цветами клематисов, из-за здания показался конюх, по уши укутанный в шубу и толстый шарф. На мужчину в одной только рубашке он посмотрел с ужасом, и Гилберт готов был поклясться, что услышал стук его зубов. Но и демон на его руках дрожал и сжимался всё сильнее, пытаясь не замёрзнуть. Спрыгнув с ним на землю, чародей кивнул на Элгорма и Вазиалиса:

     — Поухаживайте за ними.

     Конюх кивнул и осторожно взял вороного за поводья, но у коня чернокнижника было на удивление хорошее расположение духа, чего не скажешь о маленьком единороге, который, кажется, хныкал от холода и едва передвигал замёрзшие ноги. Едва только оказавшись внутри постоялого двора, Акио немного пришёл в себя, приподнял голову и осмотрелся. В который раз усмехнувшись его сходству с лисом, попавшим в незнакомое место, вампир направился прямой наводкой к одному из столиков, где разглядел сыновей. Усадив фаворита рядом с ними и повелев присмотреть за Акио, он отошёл к трактирщику, чтобы договориться о комнате. Пока вампир отсутствовал, юноша опять почувствовал на себе крайне тяжёлый взгляд Роккэна, хоть и был уверен, что он подкармливает брата сытным рагу с бараниной.

     — Не стыдно тебе ему в глаза смотреть? — негромко спросил художник, перестав буравить тяжёлым взором профиль уставшего Охотника.

     — Если бы мне было, чего стыдиться, — невозмутимо и спокойно пожал плечами Артемис, теснее укутавшись в плащ Найтгеста и ткнувшись в него носом, против воли стараясь унюхать аромат любимого мужчины. Он не стеснялся того, что теперь на него косо поглядывают уже из-за соседних столиков. Ему даже почудилось, что он заметил на другом этаже алый плащ Повелителя элементалистов, но сделал вид, что занят своими делами. — Не объяснишь, с чего я должен пристыженно вилять хвостиком?

     — Вы, двое, — грозно произнёс Роккэн, ткнув вилкой сначала в сторону вздрогнувшего Руруки, затем в сторону Акио, — я знаю, что было между вами в «Старой преисподней», и я возмущён, что вы делаете вид, словно всё так и должно быть.

     — А что было в «Старой преисподней» кроме того, что мы выпили, пару раз поцеловались, играли в карты, а потом это чудовище всю ночь металось и звало тебя по имени? — сухо поинтересовался Артемис, приподняв бровь и посмотрев прямо на Роккэна. Ему с трудом верилось, что юноша столь разительно переменился за прошедшее время, что его жизнь так ошеломляюще отличается от прошлого. — Роккэн, знаешь прекрасную поговорку: «Не зная броду, не суйся в воду»? Это означает, что не нужно браться за то, о чём не имеешь ни малейшего понятия. К несчастью, я слишком уважаю вас обоих и устал слушать эти помои, чтобы сейчас начать ругаться и негодовать. Поверь, Рурука не говорил ни слова о ваших отношениях, но я доподлинно знал о том, как много вы значите друг для друга, поэтому если бы я вдруг решился переспать с твоим братом, в первую очередь проверил бы округу на наличие псионика, управляющего другими через мысли. Прости, что не оправдал твоих ожиданий и не оказался портовой шлюхой в день прибытия корабля, но между мной и Рурукой ничего не было. Если, конечно, не считать пары поцелуев и кучи проигранных партий в карты.

     Надо отдать ему должное: несмотря на то, что временами был весьма капризным, младший Миррор выслушал его крайне внимательно, не перебивая и не кривляясь, а затем неожиданно подался вперёд и смачно ударил брата деревянной ложкой по лбу:

     — Придурок! Что ты мне наговорил?! «Великолепная ночь»?! «Надо ещё выпить с Акио»?! Рурука Миррор, я убью тебя, как только у тебя затянутся раны, клянусь!

     — Эй! Да за что? А если бы он соврал? — огрызнулся Орт, с опаской косясь на вилку во второй руке брата.

     — А что, он соврал? — опасно сощурился художник. Старший Миррор ехидно улыбнулся и отрицательно покачал головой. Роккэн незамедлительно стукнул его ложкой ещё раз. — Вот кто у нас настоящая блядь!

     — О чём ты, сын? — Гилберт подсел к ним и тут же придвинул к себе стул с Артемисом, не желая теперь отпускать юношу от себя. Охотник с улыбкой прильнул к нему, уложив голову на плечо. Художник быстро глянул на приёмного отца и увёл взгляд, снова ставший злым и ледяным.

     — О том, что Рурука идиот последний, — зло буркнул юноша, тоже принимаясь за сытный ужин, пока его брат едва различимо ухмылялся и теперь ел уже самостоятельно. — Он ввёл меня в заблуждение в отношении Артемиса, и между нами возникло некоторое недопонимание.

     — Иными словами Рурука сделал вид, будто бы мы переспали, после чего Роккэн любезно оповестил меня о том, что я выбрал не ту специализацию и что мне следовало попробовать свои изумительные таланты в доме наслаждений, — красочно описал Охотник, поднырнув под руку Гилберта и прикрыв глаза. — Но мы уже разобрались, так что всё в порядочке.

     — А Леонсио? — не выдержал и напомнил художник, скрестив на груди руки, пока Гилберт переводил медленно мрачнеющий взгляд с одного на другого, старательно игнорируя старшего сына. С него бы стало и похуже интригу устроить, стравив не двух юнош, а, например, двух лордов или даже Повелителей.

     — Идентичная история, ненаглядный, — усмехнулся Акио, поведя плечами и удобнее устраиваясь в объятиях вампира, который задумчиво поглаживал его по волосам, прикидывая, как много раз он мог бы упустить юношу в чужие руки за эти полгода. — За исключением того, что я выяснил, что преподаватель дипломатии, как ему и положено, прекрасно владеет языком и горлом. А ты ещё говорил, что подобное привлекает мужчин вокруг меня.

     — Горлом? — скорее самому себе под нос пробормотал Роккэн, почесав затылок. — А что, и так можно было?

     — Я тебе при случае расскажу, — подмигнул Охотник, сдержав неприличный смех, узнав юношу с этой святой и непорочной стороны.

     — Только избавьте меня от деталей потом, — покривился Найтгест, уложив ладонь на рот возлюбленному, чтобы перестал трепаться без остановки. Акио незамедлительно провёл кончиком языка по прохладной коже, заставив мужчину мелко вздрогнуть и убрать руку. — О, наш ужин несут. Ты же голоден, малыш?

     — Не исключено, — ехидно заметил Роккэн, а затем поднялся со своего места и потянул за собой Руруку. — Поэтому мы вас оставим наедине. Наслаждайтесь.

     — Язва, — когда братья удалились, веско произнёс Гилберт, наблюдая за тем, как разносчица ставит на стол миску, полную тушёного в сливках кроличьего мяса, рядом тарелку с крупно нарезанными ломтями ржаного хлеба и кувшин с яблочным домашним вином. Положив на стол два комплекта приборов, завернутых в тонкие полотенца, девушка пожелала приятного аппетита и удалилась. — Так что там с Леонсио? — как можно более спокойно поинтересовался вампир, скосив взгляд на юношу.

     — Неужели ты ревнуешь из-за того, что кто-то посмел отсосать у меня? — фыркнул Артемис, но, несмотря на его весёлый тон, Гилберт чувствовал, что ему неловко, что он осторожничает и временами бросает на него боязливые взгляды. — Впрочем, я бы тоже ревновал, если бы кто-то попробовал ласкать тебя. Или если бы нашёл тебя с кем-то в постели пораньше с утра. Да вообще вне зависимости от времени суток.

     Вампир едва различимо вздрогнул, затем улыбнулся и потрепал Акио по макушке, придвинул ему приборы, чтобы начинал восполнять силы истощённого тела. Наблюдая за тем, как Охотник стремительно уплетает ужин, не побрезговав даже хлебом, который обычно игнорировал, чародей чувствовал себя счастливым. Сам он и не думал присоединяться к трапезе, но без спешки пил вино. В кои-то веки ему не хотелось напиться вдрызг и забыться беспробудным пьяным сном. Его радовало одно только присутствие юноши рядом, шустрое биение его сердца. Они оба деликатно не вспоминали вслух о причине ссоры, обходили стороной скользкую тему. Акио хотел подробно рассказать, что случилось в Квиррсаза, но Господин его остановил. Нечего было говорить о работе и политике в столь дивный спокойный вечер, когда они наконец были вместе. Против ожиданий демон вполне охотно приступил к вину, уговорил несколько чашек, и Найтгест решил, что самое время отправить юношу спать. Стоило ему только обмолвиться об этом, как Артемис шустрым лисом скользнул на его колени и обнял за шею, одарив возмущённым взглядом:

     — Шутишь что ли? Какое спать? Время ещё детское.

     — Доболтаешься. Я ведь вспомню, сколько тебе лет, — в шутку пригрозил чародей, вместе с ним на руках вставая и направляясь к комнате.

     — А что, так не помнишь? — с лёгким недовольством вопросил демон, приподняв бровь в самой обвиняющей манере.

     — Двадцать лет шесть месяцев две недели пять дней семнадцать часов и пятьдесят одна минута, — без запинки проговорил вампир. Артемис покосился на него без малого удивлённо, если не шокировано, и слегка отодвинулся, всё выше поднимая брови, но уже без издёвки. Чернокнижник потянулся к нему и коснулся губами заалевшей скулы. — Я очень долго ждал тебя.

     Он не сдержал улыбку, когда Акио сам потянулся и поцеловал его. Бегло, в уголок губ, почти целомудренно, но зато с той нежностью, в которой никогда бы не смог признаться. В их номере на четвёртом этаже только прибрались и по заказу Найтгеста подожгли благовония. Под сводчатым потолком лениво вертелся глиняный шар с тонкими резными боками, кажущимися ажурными от количества мастерски сделанных сквозных узоров. Внутри аромалампа была разделена поперёк на две части: в нижней стояло несколько свечей, а в вогнутой лунке над ними грелось дурманно пахнущее масло. Между досками стен над постелью держались удивительные миниатюрные светильники вытянутой формы. Внутри них палевым цветом тлели палочки, щедро испускающие дым через множество крохотных дырочек в стекле. На двух стульях, стоящих по бокам от изголовья кровати, покоились сложенные махровые полотенца и халаты, которые предоставлял постоялый двор, чтобы гости могли спать в тепле вне зависимости от того, была ли у них подходящая одежда для сна с собой или нет.

     Гилберт поставил возлюбленного на ноги, хотел уже подтолкнуть его к постели, чтобы переодевался и ложился, но Акио мягко увернулся. По тому, как он поднял плечи и уставил взгляд в пол, вампир понял, что сейчас что-то будет. Демон сглотнул и совсем по-детски стиснул в пальцах подол плаща чернокнижника.

     — Я правда очень виноват, Гилберт. Это всё так ужасно глупо вышло, что меня аж трясёт. Таким идиотом я себя очень давно не чувствовал. Если бы только я потратил время, чтобы узнать обо всём, если бы я…

     Вампир прервал его, прижав к своей груди. Юноша в объятиях съёжился, ссутулился, повинно опустив голову. Понимая, что ещё немного, и он просто съест себя мысленными укорами, Найтгест заставил его поднять голову и запечатал губы поцелуем. Всё его существо возликовало от этого касания, которым мужчина столь долго бредил. Ни одна женщина не могла доставить столь много удовольствия единственным прикосновением, никто не мог заставить его душу трепетать в счастливом порыве. Постепенно убеждаясь, что вампир не держит на него зла, эмиссар расслабился, перестал зажиматься, раскрыл губы. Всё это время между ними ширилась пропасть, грозясь поглотить собой и их, и тех, кто был рядом. Переступить через неё оказалось не столь тяжело, как могло бы. Пусть первое время Акио и убеждал себя, что у них ничего не выйдет, после осознания собственных ошибок стал наблюдать за Господином чернокнижников, ища в его жизни подтверждение собственным выводам. Быть может, ему в самом деле стоит испытать свою жизнь с женщиной? Но против собственной сути никуда не сбежишь, противиться зову души нет смысла. И теперь Охотник смог выдохнуть, почувствовал себя на своём месте. Не было смысла отпираться.

     Вампир медлил, осторожничал, мягко поглаживая юношу по спине, поднимая руку выше, с упоением зарываясь пальцами в его волосы. На периферии сознания колола ревность, напоминая, что юноша и его приёмыш были странно близки, да ещё и проклятый преподаватель. Но говорить о том Найтгест не стал. К чему новые скандалы и ссоры, когда это создание, наконец, оказалось в его объятиях? Акио приобнял его, прижался, ладони скользнули по плечам мужчины с робостью и нежностью, оплели подобно мягкой лозе. Он приоткрывал влажные тёплые губы, мелко, часто касался ими чернокнижника, и глаза его были прикрыты. Найтгест не мог заставить себя сомкнуть веки, смотрел на его лицо, которое было так близко, такое одухотворённое и усталое. Видел, как трепещут густые длинные ресницы, чувствовал дыхание на своей коже и размеренно отвечал. То прихватит нижнюю губу собственными, то аккуратно обласкает языком, то отстранится недалеко, уступая инициативу. И демон поддавался, тянулся следом и припадал к холодным устам, пока, наконец, не обвёл их языком, толкнулся внутрь. Гилберт понял, что пропал. Снова. Утонул рядом со своим лисом, раскрыл ему свою душу, отдавая без страха в распоряжение всё её тепло. Когда он чуть надавил на затылок Акио, тот не стал противиться. Языки столкнулись осторожно, на пробу, огладили друг друга, и вампир чувствовал лёгкий винный остаток. Артемис задышал чаще, крепче стиснул объятия, приподнялся на цыпочки, чтобы было легче, и Гилберт с дрожью ощутил, как напряглась его спина, прогнувшись в пояснице, как жарче прильнул к нему юноша, окончательно разрушив ледяную стену между ними.

     — Артемис, — в перерывах между быстрыми, смазанными поцелуями шептал вампир, перебирая его волосы одной рукой, другой лаская плечи, не зная, как коснуться везде, как насытиться им. — Мой милый, славный, нежный. Тьма великая, как я тосковал, как ждал тебя.

     — Ждал бы ещё дольше, если бы не вино. Стал бы я творить такое на трезвую голову.

     Ох, эти издёвки, это напускное высокомерие. Глядя на эти колючки и шипы, вампир не мог не улыбнуться, знал: Артемис слишком боится показать настоящее своё лицо, свою ласковую суть. Это его отчаянное желание защититься от всего, боязнь быть раненым не физически, но душевно, все его заморочки — всё это Гилберт видел до последнего. И потому не переставал шептать, беря его руки в собственные, осыпая пальцы касаниями губ:

     — И дождался бы. Явился бы к твоим холодным стенам снова, чтобы ты сдался. Сманил бы твою тень, лишь бы ты был здесь, со мной, — вампир поднял взгляд на юношу. Тот зарделся, нахмурился, будто бы злился, но брюнет знал, как никто: ещё немного, и Акио уже будет робко просить замолчать, чтобы никто не заметил мелькнувших слёз. — Я был слишком настойчив, тогда как ты — не совсем готов. Моя жестокость, излишняя пылкость не пошли на пользу, но знай, помни, что все мои помыслы о тебе. Артемис, любовь моя.

     — Хватит, прекрати нести чушь! — замотал головой Охотник, закрыв его рот ладонью. Он бы испугался произносить свои нежные мысли, изливать душу, стеснялся говорить ласковые слова, убеждённый, что это удел слабых. Но сейчас Гилберт слышал его мысли, так и кричащие в ответ о его полном согласия ответе. — Не говори этого.

     — Я люблю тебя, — улыбка тронула лицо Повелителя, и демон возмущённо вскрикнул, накрыл его рот ладонью, чем мужчина незамедлительно воспользовался, лизнув чуть солёную кожу.

     Закрыв глаза рукой, Акио прижался к нему, крепко притискивая пальцы к губам вампира. Тот едва ощутимо задрожал от смеха, провёл языком между ними, и к его счастью юноша слегка раздвинул пальцы, отозвался. Странный поцелуй через такую ненастоящую преграду возбуждал, и Гилберт убрал руку Охотника, уложил себе на плечо и крепко обнял его. Порывистые прикосновения стали чуть резче, Артемис будто хотел согнать с бесстыжих губ сказанные слова, а Найтгест мечтал запечатлеть их на коже возлюбленного, чтобы помнил всегда.

     Демон вцепился в его плечи на несколько мгновений, а после без зазрений совести скинув с себя плащ. Оторвавшись от губ Артемиса, Гилберт ехидно поднял бровь:

     — Что я вижу?

     — Иди к дьяволу, я слишком долго этого ждал, — прошептал юноша, поднявшись на цыпочки и снова поцеловав чернокнижника.

     Этот ответ вполне устраивал его. Более того, нашёл в его душе восхитительно острый отклик. Мужчина подхватил его под бёдра, прижав к ближайшей стене, истязая губы поцелуями. Артемис не медлил, обхватил его ногами за талию, запуская пальцы в его волосы, задыхаясь от удовольствия. Рядом с ним его сердце успокаивалось, пусть и билось теперь, как бешеное. Не желая и дальше ждать, Акио стал расстёгивать рубашку Господина, распахнул её, прошёлся ладонями по его груди. Как ему не хватало этих ощущений! Этой близости! Найтгест про себя ухмыльнулся, прикидывая, на сколько хватит терпения альбиноса. Его собственного вряд ли бы достало на длительные прелюдии. С некоторым трудом ему удалось оторваться от губ Артемиса, пусть тот и тянулся за ним следом, силясь утолить собственные голод и страсть. Прижавшись ртом к шее юноши, вампир тихо зарычал, выпустив клыки. Против ожиданий Охотник не стал противиться, прижал его к собственной шее, подался навстречу, выгнувшись в спине и издав протяжный стон, едва мужчина прокусил кожу и сосуды. Ровно там, где оставались бледные следы шрамов от прошлых укусов. Затрепетал всем телом, прикусил губу.

     Горячая кровь демона пьянила не хуже вина, оставляла на языке солоноватый привкус. В ней чувствовалась неутолённая страсть, предвкушение, пряное обещание удовольствия, неиспытанного его телом. Куда сложнее оказалось сделать всего два глотка и отпустить его, не терзать тонкую шею, оставить его разум трезвым, не до конца смести его прочь вампирским афродизиаком. Потянув мужчину за волосы на затылке, Акио припал к его губам, слизывая остатки кровавых капель. Провёл кончиком языка по острым клыкам и не сдержал шумного выдоха, когда пальцы мужчины стиснули его ягодицы. Ни тени страха не осталось в нём более, лишь невыносимое желание и дальше быть рядом с ним, ощутить на себе всю силу Найтгеста. И потому, ненадолго утолив потребность в поцелуях, он спустил ноги на пол, мягко оттолкнув от себя мужчину. Чернокнижник сбросил рубашку, потянулся было к ремню, но юноша остановил его руку. На вопросительный взгляд он ответил ухмылкой, а после почти требовательно усадил вампира на постель, упёрся коленями по бокам от его бёдер. С тщательно сокрытым блаженством Найтгест наблюдал за тем, как Охотник разоблачается, оголяя торс, а затем начинает осыпать поцелуями плечи и грудь чернокнижника, спускаясь ниже, буквально стекая по нему на пол, позволяя почувствовать, как бархатом скользит по нему, лаская кожей, устраиваясь у него между ног и расторопно избавляясь от остатков одежды. Вампир приласкал его, погладив по макушке, запустив пальцы в волосы. Акио с видимой сноровкой расстегнул ремень и брюки вампира, задрожав от предвкушения, сквозняка и лёгкого страха. Когда возбуждённая плоть легла в ладонь, юноша на секунду смущённо замер, увёл взгляд, после более уверенно подавшись вперёд и вобрав в себя член. Гилберт пристально смотрел на него, мысленно восхищаясь и наслаждаясь воистину желанным зрелищем. Пусть Артемис не умел говорить о своих мыслях и чувствах вслух, но язык его тела был куда откровенней, и его действия говорили сами за себя. Отчего-то Гилберт знал, что ни к кому более юноша так не прикасался до сих пор, что бы там ни говорили. Он слегка хмурился, прикрыв глаза, двигался неторопливо, привыкая заново к близости. Втянул щёки, сжав меж ними головку члена, и вампир шумно вдохнул, погладив высокие скулы. Альбинос закрыл глаза, с каждым мгновением двигаясь всё более уверенно, и Гилберт едва удерживался от того, чтобы вскинуть бёдра и втолкнуться глубже, проникнуть в узкое горло. Ощутив лёгкий трепет любовника, Акио поднял на него лукавый взгляд, слегка отстранился, и ни о чём сейчас чернокнижник не жалел так сильно, как о потере ощущения маленького горячего рта вокруг члена. Но Охотник его не разочаровал: принялся водить языком по всей длине¸ и блеск его глаз говорил о том, что он сам получает удовольствие от происходящего. Гилберт не понаслышке знал, как юноша любит это дело. Постепенно заставляя себя вспомнить всё, что знал, Акио с толком и расстановкой ласкал любовника. От его неторопливых касаний перед глазами темнело, но чернокнижник упрямо терпел, не желая прерывать сладкую пытку. Охотник же с весьма игривым видом обхватил одно из яиц губами, втянул в себя, тщательно проводя по нему языком и придерживая ствол пальцами, ни на секунду не переставая поддразнивать головку. А уж когда Артемис вдруг разомкнул губы и плавно насадился горлом на плоть любовника, тот с блаженным рычанием запрокинул назад голову. Пальцы вампира скользнули по вискам Акио, собирая волосы, придерживая и чуть сжимая, но так бережно и ласково, что у юноши разбежались возбуждённые мурашки по телу. Он привыкал по новой к крепким рукам Повелителя, к тому, как он по-хозяйски обходится с ним, не переходя границ. Пообвыкнувшись с тем, как плоть вампира распирает горло, он подался назад, вдохнул, вновь заглотил член до основания. Найтгест стал чуть подаваться бёдрами ему навстречу, задавая чуть более быстрый темп, и Охотник с радостью воспринял это. С ехидцей мужчина смотрел, как Артемис запустил руку в своё бельё, начиная ласкать себя. Невыносимо хотелось увидеть, как он будет подготавливать себя, как будет прогибать спину и постанывать, завлекая и будоража. Когда же юноша опустился чуть ниже, устроившись так, чтобы чародею было удобней двигаться, мужчина был вынужден сделать несколько глубоких вдохов, чтобы не сорваться и не изнасиловать узкое горло. Меру вампир знал и прекрасно понимал, что Акио, в отличие от него самого, воздух жизненно необходим. Желание крепло, а потому чернокнижник мягко потянул Акио назад за волосы, и он жадно задышал, обводя языком раскрасневшиеся припухшие губы. Склонившись, Гилберт поймал его язык в плен собственных губ, слизнул с его подбородка слюну и семя и втолкнулся в рот, исследуя каждый дюйм.

     Юноша резко подался вперёд, прижавшись кожа к коже и скользнув вверх по телу вампира, стремительно оседлал его бёдра, так неистово целуя, что голова шла кругом. И Найтгест с ухмылкой припомнил, что рот у его любовника — самая эрогенная зона, несмотря на все его увещевания о том, что ей на самом деле является спина. Стоило как следует поцеловать юношу, и он заводился не хуже, чем от других ласк, и потому так любил делать минет. Разве же Гилберт мог отказать ему в этой радости?

     — На тебе слишком много одежды, счастье моё. Избавься-ка от неё, — прошептал ему в губы чернокнижник, каждый раз чуть отклоняясь назад, когда Акио тянулся за поцелуем, которым был одержим.

     Застонав, юноша поднялся на постель, смерив Господина мутным взглядом, и он незамедлительно поцеловал его в пах, оказавшийся слишком близко к его лицу. С наслаждением наблюдал он за тем, как эмиссар расстёгивает брюки и приспускает их с бёдер. Мужчина вновь одарил его коротким поцелуем, чуть прихватил крайнюю плоть губами. Почувствовав это касание, Акио издал блаженный стон, мелко задрожал, вскинувшись в руках любимого. Если бы он мог описать эти ощущения словами смертных! Но в голове крутилось только одно: «Жарко». Даже этого было слишком мало, чтобы выплеснуть собственные чувства. Стоило ему избавиться от одежды, как Гилберт потянул его на себя за бёдра, заставив оседлать. И вот тут уже он не мог сбежать от жадных поцелуев, да и не желал уже поступать так. Теперь, когда все мыслимые и немыслимые преграды приличий были пройдены, отпираться не было никакого смысла. Артемис целовался ненасытно, настойчиво, как будто от этого зависела его жизнь. Возможно, так всё и было.

     — Охолони, — ухмыльнулся вампир, откидываясь назад. — Хочу поглядеть, как ты подготовишь себя.

     К его истинному восторгу Акио зарделся, заёрзал, и мужчина едва не задохнулся от предвкушения и веселья разом.

     — Подожди, не хочешь же ты сказать, что… — чернокнижник вгляделся в лицо любовника: он увёл взгляд, потупился и прикусил губу. — Боги милостивые, я не мог даже помыслить, что ты оставишь мне…

     — Иди к дьяволу! Если ты думаешь, что помимо тебя не было достойных претендентов, то ты ужасно ошибаешься, — огрызнулся демон, гордо дёрнув головой.

     — Но всё же сейчас ты здесь, со мной, — мягко улыбнулся брюнет и погладил его по щеке. — Осчастливь меня волшебным видом.

     — Если у тебя есть с собой смазка, то что угодно, — внезапно произнёс Охотник, ехидно вскинув бровь.

     На секунду Гилберту показалось, что он ослышался, а затем вампир всерьёз задумался над тем, есть ли у него с собой такой важный ресурс. Но не прошло и секунды, как маг хитро ухмыльнулся и с самым заговорщическим видом подмигнул возлюбленному:

     — Даже если у меня нет, то я точно знаю, кто нам в этом поможет.

     Артемис внимательно пронаблюдал, как тень шмыгнула под дверь, прислушался, уловив возмущённый вскрик старшего Миррора с другого конца коридора, и невольно прыснул. Дверь приоткрылась, и военный трофей плавно скользнул на постель, а тень без проблем опустила засов.

     — Чтобы никто не помешал, — объяснил Гилберт, а затем с лукавыми искорками в глазах кивнул любовнику на смазку и повторил: — Осчастливь меня.

     Юноша смущённо надулся, с промедлением слез с него и потерянно оглядел комнату, чуть близоруко щурясь. Пусть в очках он намного лучше видел, но без них смотрелся куда симпатичнее. Он нерешительно потянулся к колбе, а Найтгест, только того и ждавший, накинулся на него со спины. Юноша успел только ахнуть, когда язык мужчины скользнул меж ягодиц. Вцепившись пальцами в покрывало, Акио рванулся было прочь, но вампир крепко держал его в своих руках. Ему нестерпимо хотелось коснуться возлюбленного повсеместно, обласкать так, чтобы он задыхался от нежности и молил о новом прикосновении, чтобы не мог после встать на ноги из-за удовольствия и боли. Почувствовав, как бёдра любовника задрожали совсем уж крупно, мужчина выпустил его, поцеловав в поясницу:

     — Ну вот и можешь начинать.

     Охотник оглянулся на него, смерил бешеным взглядом и всё же открыл смазку. Пробка вылетела с сочным хлопком, и по помещению распространился дурманный сладкий запах, перебивший аромат благовоний в два счёта. Вампир медленно приподнял бровь, открыл было рот, чтобы остановить любовника, но тут же закрыл его, однако ехидную улыбку удержать оказался не в силах.

     — Что ты так улыбаешься? — с толикой подозрения и смущения буркнул демон, потупившись, чувствуя себя неловко оттого, что мужчина без зазрений совести нагло рассматривает его.

     — Ничего, любовь моя, лишь жду, когда ты потешишь меня сногсшибательным спектаклем в одном лице.

     Вампир откинулся назад, придерживая себя на локтях и всеми силами сохраняя невозмутимость, не давая юноше понять, что за поразительная смесь находится в его руках. Решив после поблагодарить сыновей за такой случайный подарок, Гилберт хотел добавить о том, что насладится шоу в полной мере, когда юноша вдруг тихо хихикнул:

     — Не стесняйся, милый, можешь говорить, что думаешь, а не выковыривать из себя сомнительные словечки.

     Найтгест нахмурился, но изобразил на лице улыбку. Артемис же отвернулся и приподнялся на коленях. Мужчина жадно следил взглядом за тем, как любовник выливает густую жидкость себе на ладони, растирает их и пальцы. Запах лотосов усилился. Мелко дрожа, Артемис запустил под себя правую руку, увитую белоснежной татуировкой змеи. «Надо же, как славно вжилась», — подумал вампир, любуясь своим подарком. Прежде это было изящное украшение из белого металла, но теперь, напитавшись магией Акио, слилась с ним. Но чернокнижник знал: стоит только юноше пожелать, и она станет столь же вещественной и смертоносной, сколь и задумывалась изначально. Но то была лишь мимолётная мысль, не оставившая за собой и следа, когда Акио отвёл в сторону одну ягодицу, а пальцы второй руки заскользили по впадинке, лаская и смазывая. А уж когда два пальца проникли внутрь узкого отверстия, Гилберт и вовсе содрогнулся всем телом, сгорая от нетерпения и острого желания. Эмиссар задышал чаще, сбито и судорожно, прикрыл глаза, обвёл языком губы. Глядя на изящные изгибы его тела, Найтгест едва сдерживался от того, чтобы немедленно взять его. Однако это зрелище стоило любых мук.

     Сперва Охотник был крайне осторожен, и нетронутое отверстие отзывалось болью на его медленные движения и попытки растянуть его. И почти каждое заставляло юношу шумно втягивать воздух сквозь зубы и замирать на долю секунды. Затем он стал чуть уверенней, из груди вылетел блаженный стон, и по белой коже разошлась волна мурашек. Гилберт знал его любовь к этим моментам, и широкая улыбка тронула его губы. Он приблизился, замер за спиной юноши, потянув носом его тонкий аромат. Акио задрожал ощутимей, едва только почувствовал близость любовника. А стоило ему присоединиться к юноше, лаская его ягодицы, сминая и разводя в стороны, как Охотник вовсе податливо и раскрепощённо откинулся на его грудь. Прикусив выглянувшее из-под волос ушко, вампир очертил поцелуями скулу и подбородок юноши, опускаясь к приоткрытым губам. Провёл по ним языком. Зачастую хорошая прелюдия для них значила куда больше, чем сам секс. И абсолютно точно Господин чернокнижников знал, что его белый лис будет в полном восторге.

     — Сколько лет минуло, а ты всё ещё за тщательную подготовку готов душу отдать, — мурлыкнул Найтгест, сощурившись, слегка прикусив нижнюю губу юноши.

     — Если хотел безжалостно порвать мне зад, так бы и сказал, — простонал юноша, силясь поймать губы вампира и обласкать. А когда его пальцы втолкнулись внутрь, застонал громче, резко выпрямившись в объятиях чернокнижника.

     — Ох, милый, если бы подобное было у меня в мыслях, ты бы уже стоял на коленях и молил о пощаде, — сладко прошептал вампир, куснув его за плечо. — Тьма великая, тут готовить не подготовить. И за что мне это волшебное подношение?

     — Ты хотел сказать: «трахать не перетрахать»? — с трудом удерживая стоны и собственное готовое начать изгибаться тело, судорожно выдохнул демон, силясь сохранить лицо.

     — Возможно, — ухмыльнулся вампир, мягко убрав руки юноши ему за спину и самостоятельно продолжая растягивать его, чувствуя, как эластичные мышцы начинают поддаваться всё охотней. — Но этим мы с тобой, несомненно, займёмся.

     Третий палец погрузился внутрь, и Охотник застонал громче, бёдра его крупно задрожали, а веки опустились. Теперь Найтгест чувствовал, как колечко мышц поддаётся с каждой секундой всё лучше, а сам юноша уже не столько всхлипывает от боли, сколько от наслаждения. Разогревшаяся смазка стала такой же горячей, как и демон, который теперь едва не метался, колени его беспощадно разъезжались.

     — Боги, горячо, — едва не проскулил Артемис, хмурясь и хватая ртом воздух. Пальцы его впились в руку вампира, которой он придерживал любовника поперёк груди, не давая лишний раз дёрнуться. Неровный стон вырвался из его груди, и он толкнулся бёдрами навстречу пальцам чернокнижника, который весьма умело растягивал девственный анус. — Гилберт, милый, прошу тебя, хватит, пожалуйста, не могу.

     — Мальчики такие затейники, не так ли? — прошептал Повелитель, награждая очередным поцелуем ухо Акио, проводя по нему языком, а затем ещё тише добавил: — Видишь ли, эти лотосы обладают любопытным возбуждающим свойством. Я не знал, что мои сыновья увлекаются подобным, но если бы ты знал, какое великое «спасибо» я хочу им сказать.

     Альбинос лишь невразумительно застонал, то ли пытаясь вырваться, то ли наоборот плотнее насадиться на ласкающие его пальцы. Вид настолько не контролирующего себя возлюбленного вызывал у вампира приятные чувства, но мысленно он себе пообещал, что в следующий раз доведёт любовника до подобного состояния и без всякой афродизии. Но сейчас ему будет намного легче перебороть неминуемую боль и справиться с некоторыми не весьма приятными ощущениями.

     — Хочу видеть тебя, — внезапно чуть отстранился демон, когда мужчина стал осторожно потираться членом ему между ягодиц, готовясь взять. — Пожалуйста, Гил.

     Улыбнувшись, вампир осторожно выпустил его из объятий, позволяя выбрать самую удобную для него позу. Акио чуть поёжился, обернулся и осторожно влез к нему на колени, обнял за шею одной рукой, пальцами второй взяв плоть мужчины, направив себе между ягодиц. Алчный взгляд Найтгеста скользил по лицу юноши, улавливая и морщинку между бровей, появившуюся после боли, и дрожь припухших от поцелуев губ. Придерживая любовника под спину, чародей заставил его откинуться назад, почти придерживая в воздухе, второй крепко обвив талию и плавно, но сильно толкнувшись вперёд бёдрами. Ногти юноши впились в его спину, обжигая болью царапин, он засипел, сдерживая крик, но плотно зажмурился, сжав коленями бока любовника.

     — Не стесняйся, милый, можешь стонать, как тебе угодно, а не замыкать в себе, — вернул шпильку Гилберт, проходясь поцелуями по напряжённо выгнутой шее, выступающему симпатичному кадыку, под которым залегла столь любимая им впадинка, сводившая его с ума.

     — Не дождёшься, — с видимым трудом прошептал Акио, слегка приподнялся на коленях и опустился на плоть любовника, шумно втянул воздух сквозь зубы. — Чтоб людям спать мешать?

     — Не бр̀осай мне вызов, малыш, не то кр̀ичать будешь до самого р̀ассвета. А р̀ассветы здесь пр̀иходят поздно, очень поздно, — игриво сощурился с ухмылкой вампир, начиная медленные и сильные движения, не давая возлюбленному время притерпеться. Чем дольше ждать, тем сложнее будет потом. Да и вампир справедливо полагал, что после стольких лет, в которых он считал не дни, но секунды, с него достаточно.

     От звучания его голоса с лёгким примурлыкиванием, которое прочие бы назвали смешным и нелепым, Акио весь напрягся, скованный возбуждённой дрожью пополам с болью и удовольствием. Мужчина не без улыбки наблюдал за тем, как любовник приоткрывает рот, как жадно дышит, выгнувшись столь сильно, что видно все рёбра. Крупное и даже неестественное содрогание было трудно не заметить. Прежде, чем вампир успел сложить два и два, Акио потянулся к его уху и едва слышно попросил, обжигая кожу неровным дыханием:

     — Пожалуйста, скажи это ещё раз.

     — Что? — неуверенно переспросил Найтгест, ненадолго даже прекратив собственные движения, взволновавшись, что юноша всё же свихнулся в плену у гоблинов. Что он такого сказал?

     — Ты так мурлыкаешь, что у меня, кажется, внутри всё отзывается дрожью, — признал Акио, окончательно смутившись и, стараясь спрятаться от стыда, жадно припал к его губам, не давая ничего сказать в ответ. Гилберт прикрыл глаза, улыбнувшись странности возлюбленного и с восхищением принимая его нерастраченную страсть. Язык демона столь упорно врывался в его рот, изучая каждый дюйм, что после этого поцелуя слегка кружилась голова, но он не смог затмить всю ту гамму чувств, которую испытал вампир в следующее мгновение. Альбинос вульгарно провёл языком ему по губам и с самой влюблённой улыбкой произнёс: — Мне нравится твоя уздечка. Такая упругая. Кажется, я знаю, куда ушла её длина.

     — Нашёл, когда обсуждать мои изъяны, — нахмурился Найтгест.

     — Достоинства, любовь моя. Достоинства.

     Едва только Гилберт услышал это, как сердце против его воли мелко забилось с риском выбить грудную клетку. Охотник смотрел на него из-под полуопущенных ресниц, задержав дыхание. Одним богам ведомо, сколько сил он приложил, чтобы сказать хотя бы эту малость, но теперь он понимал, глядя на лицо возлюбленного, насколько счастливым можно быть. Стремительный жадный поцелуй украл воздух из самых лёгких, выжег их диким пламенем страсти.

     — Не надейся, что я выпущу тебя из кр̀овати в ближайшие сутки, — с придыханием пообещал чернокнижник впечатываясь бёдрами в любовника и с нетерпением проводя пылающие царапины на его шее, уже прикидывая, где бы прижать посильней.

     — Если отпустишь, я укорочу тебе уздечку в другом месте, — пробормотал юноша и тут же зашёлся стоном, пронёсшимся по их комнате и вырвавшимся явно за её пределы.

     Каждое движение Гилберта заставляло его поджимать пальцы ног от нестерпимой сладости ощущений, впиваться руками в одеяло и беспощадно сминать его. Когда плоть вампира до конца проникала в Акио, органы его скручивало болью и начинало казаться, что между ягодиц внезапно устроился филиал ада. Но как же ему хорошо было под прикосновениями широких ладоней, под внимательным и ласковым взглядом. Ощутив набежавшие слёзы, Артемис перехватил Найтгеста за плечо, требовательно притянув к себе и спрятав лицо у него на плече. Юноша с удовольствием вдыхал запах его волос, не представляя даже, как жил без этого ощущения так долго, как посмел отказаться от подобного по собственной глупости. Он понимал, что чародей максимально щадит, осторожничает и старается не быть резким, и в кои-то веки не торопился требовать иного. И даже то, что теперь вампир дышит возле его виска, что с губ его срываются низкие стоны, делало Охотника счастливым. Он помнил, что Гилберт пренебрегал необходимостью дышать, с некоторым даже отвращением говоря, что это людская прерогатива и слабость. Но рядом с ним Найтгест чувствовал эту глупую необходимость: втягивать в себя воздух, вместе с ним вбирая в себя запах возбуждённого горячего тела любимого, лёгкую терпкость капелек пота, выпуская из груди доказательство своего наслаждения.

     — Мой малыш, — исступлённо прошептал чернокнижник, припав губами к худому плечу с отчётливо виднеющейся косточкой. Он не мог удержать в себе все те мысли, терзавшие его долгие годы, становившиеся с каждым часом всё более болезненными и едкими. Но теперь вампир был уверен, что всё прошедшее стоило того. Какую ещё цену следовало заплатить, чтобы вновь быть рядом с возлюбленным, видеть его, изнывающим от удовольствия? — Мой нежный, мой славный.

     — Твой, — предано подтвердил Акио впервые за всё то время, что знал Господина чернокнижников. И так сладко это прозвучало, таким восторгом отозвалось в душе вампира, что он заулыбался. — Эй, мне легче.

     — А так? — чародей с людоедской улыбкой уложил ноги любовника себе на плечи и склонился ниже, внимательно глядя на юношу. Тот слегка нахмурился и поджал губы от боли, но заставил себя ответить улыбкой и податься бёдрами навстречу.

     Это безмолвное разрешение развязало вампиру руки, и он позволил себе дать волю чувствам, столь долго копившимся внутри него. Понимая, что возлюбленному не совсем комфортно, что его тело не готово к подобным изощрённым сгибаниям тела, он неохотно попробовал вынырнуть из-под колен Акио, но тот переплёл между собой ноги, поймав мужчину в ловушку.

     — Попробуешь сбежать — сверну тебе шею, — пригрозил Охотник, но хватку ослабил, чтобы Гилберту было удобнее: при такой чувствующейся разнице в росте вряд ли бы магу было не проблемно продолжать.

     Брюнет только с улыбкой качнул головой, прикидывая, когда упустил момент резкой перемены от робкого и смущённого мальчишки к слегка тираничному нахалу. Это было не важно. Первый десяток движений очевидно причинял неудобства Артемису, он тихо поскрипывал зубами и жмурился от неприятных ощущений, кулаки его резко сжимались, и ему приходилось заставлять себя разгибать пальцы. Вампир отвлекал его всеми доступными способами: не обделял вниманием его член, покрывал поцелуями колени и бёдра любовника, изредка прихватывая разгорячённую кожу, покрытую каплями испарины, зубами. Вскоре Артемис расслабился и раскрепостился, и болезненные всхлипы сменились более протяжными и блаженными вздохами, срывающимися на стоны. Возле уголков глаз больше не собирались морщинки, когда он смежал веки, а в том, как он запрокидывал голову, Найтгест видел влекущее приглашение. Взгляд его был прикован к той стороне шеи юноши, где видимо глазу вздувалась и опускалась напряжённая жилка. Даже не будь он вампиром, его бы загипнотизировал ритм этой слабой дрожи, но он мог разглядеть и услышать, как стремительно течёт кровь по артерии. «Не хватало ещё загрызть его», — мрачно про себя хмыкнул чернокнижник, уводя взгляд, чтобы не испытывать собственное терпение. Словно уловив это, Акио быстро глянул на него, а затем стремительно притянул к себе мужчину, не давая сбежать. От близости распалённого тела, от бешеного биения крови юноши у чародея кружилась голова, и он терял над собой всякий контроль, тем сильнее стискивая объятия, чем дольше прижимался к нему Охотник. Ощущая некую сдержанность Гилберта, Артемис недовольно хмыкнул и тихо заговорил, прерываясь на короткие стоны:

     — Кажется, ты подзабыл множество вещей и потерял сноровку, дорогой. Мне придётся подсказывать тебе? — Очнувшись от наваждения, которое наводил на него ритм крови любовника, маг с непониманием глянул на юношу. Тот лишь покачал головой, а затем перехватил руки мужчины, излишне бережно придерживающие его за талию, повёл к своей груди, остановив одну возле соска и с вызовом улыбнувшись, пальцы же второй уложив на свою шею. Гилберт попробовал возразить, но Охотник не дал ему и рта раскрыть, схватив вампира поперёк горла. От неожиданности мужчина замер, вопросительно глядя на любовника, на лице которого появилось расстроенное выражение. — Даже показать тебе не могу, почему мне это нравится. Ненавижу вампиров, — негромко буркнув это возмущение, Акио перешёл к более решительным действиям и уже через пару секунд оттолкнул от себя чернокнижника, опрокинув его на постель и нависнув над ним. Пусть он и испытал боль, когда вновь опускался на член любовника, но так он взял ситуацию под контроль, решив встряхнуть какого-то потерянного Найтгеста. Какую-то жалкую четверть часа назад этот мужчина едва не изнасиловал его, столь сильно было его возбуждение, а сейчас ему словно было неловко.

     Глядя в родные черты лица, в слегка мерцающие золотистые глаза, получая удовольствие от его близости, чернокнижник не мог отделаться от мысли, что несправедливо заполучил всё это наслаждение. Так невовремя пришедшие воспоминания о любовнице-Воровке, выбили из него дух, но опьянённый афродизиаком юноша того вроде бы не заметил. И уже через пару мгновений Найтгест пропитался его настроением, позабыв об остальном. Какой смысл ему было теперь отвлекаться на что-то, когда цель всей его жизни была достигнута? Почувствовав крепкую хватку на собственной шее, Акио улыбнулся уголками губ, одарив мужчину глубоким поцелуем. Его сведённая напряжённой дрожью спина выгибалась от каждого резкого движения точёных бёдер всякий раз, как он чуть приподнимался на коленях и опускался обратно. Ощущение болезненной и в то же время восхитительной наполненности пьянило его, и губы и кончики пальцев начинало покалывать от возбуждения. Частое дыхание осушило бы его рот, если бы не череда почти животных поцелуев, которыми они истязали друг друга. В груди не хватало воздуха, и глаза закрывались сами собой от невыносимой нежности и восторга, затмевающего разум. Юноша шумно и жадно задышал, когда пальцы вампира разжались, дозволяя ему насытиться горячим дыханием, изогнулся, выпрямляясь на любовнике. А пока он был отвлечён на совсем иные ощущения, Найтгест не удержал улыбку, коварным изгибом проявившуюся на его лице. Придерживая Акио за бёдра, маг сел, осыпая едва ощутимыми прикосновениями губ его плечи и грудь, не давая сосредоточиться ни на чём другом. Но одного только Гилберт не учёл: тяжело скрывать магические потоки от пожирателя душ, настроенного на твою ауру. Когда Аретмис распахнул глаза, опасно и зло посмотрев на чародея, было уже поздно: густые тени, материализовавшись за его спиной, весьма успешно оплели руки Акио, не давая ими шевельнуть. С секунду юноша будто бы прикидывал, согласен ли он на подобное, но затем тихо усмехнулся:

     — Кажется, я не выбрал стоп-слово.

     — Оно тебе не понадобится, — заверил его чернокнижник, наблюдая за тем, как мрак медленно пробирается по плечам юноши, охватывая его шею крепкой удавкой, а после поднимаясь выше и ложась на глаза.

     Мужчина неуместно нежно поцеловал его в уголок губ. От до боли сведённых вместе лопаток расходились иголочки боли и приятного жжения, от которого хотелось отделаться, но вампир избрал куда более приятный способ. Его ладони крепко стиснули ягодицы Охотника, оставляя слабо кровоточащие ободки от острых ногтей на алебастровой коже. Резким контрастом перекликаются между собой удушение: сильный узел тени на горле, перекрывая кислород, и сразу же — ошеломляющая осторожность прикосновений к позвоночнику, кончиками пальцев по чувствительной коже, с нажимом обводя каждый позвонок, заставляя Акио выгибать спину и шипеть сквозь зубы от сводящей с ума откровенности прикосновений. Единственное, чего хотелось в эти мгновения, так это подчиниться властным касаниям, позабыть обо всём. Охотник знал, что от крепкой хватки любовника останутся синяки, но когда он попробовал дёрнуться, предупреждающее рычание кровопийцы заставило обмякнуть и откинуться назад на руки мужчины. Именно безотчётное доверие не оставило шанса на возражения и мольбы: чернокнижник не станет вредить. Найтгест наблюдал за почти лихорадочной дрожью юноши на пике блаженства: любовался часто и мелко вздымающимся животом, изредка чуть дёргающимися напряжёнными мышцами рёбер, юрко мелькающим меж губ языком, которым Охотник пытался смочить высохшую кожу. Эмиссар изогнулся сильнее, почти затрепетал, но у вампира на этот счёт были совсем другие планы. Он не дал юноше излиться, крепко пережав его плоть у основания, заставив пережить оргазм на сухую. Акио заёрзал на нём, едва не захныкал, исступлённо насаживаясь на член любовника в попытке умилостивить мужчину и позволить ему кончить. Чародей же неторопливо отстранил от себя юношу, покинув его тело, хоть ему и самому хотелось продолжить. Но зрелище, представшее ему, стоило этих мук. Связанный тенями Акио заворочался на кровати, изгибаясь и хватая ртом воздух. Слишком возбуждённый, чтобы хоть два слова связать, Артемис прижимался лицом к простыням, силясь унять жар. Короткий вскрик вырвался из его груди, когда увесистый шлепок пришёлся на его ягодицу, скорее от неожиданности, чем от боли.

     Приняв правила Найтгеста, юноша неловко повернулся к нему спиной, приподняв крупно дрожащие бёдра, но вампир не собирался потакать этой безмолвной мольбе. Перехватив кисти Акио, мужчина направил его пальцы к влажному от смазки анусу, надавил, вынуждая втолкнуться. А пока он был занят этими ощущениями, вампир навис над ним, но не торопился проникать, оглаживая член любовника по всей длине с издевательской медлительностью, собирая урожай стонов и всхлипов. По дрожи тела поняв, что возлюбленный вот-вот кончит, чернокнижник заставил его выпрямиться и подтолкнул к одному из столбиков, на котором держался тяжёлый бархатный балдахин. Прижавшись щекой к прохладному дереву, Артемис не удержался от крика, когда любовник проник в него и задал резкий и жёсткий темп, почти впечатывая его в колонну. От всего его начинала колотить нестерпимая дрожь, и уже не было стыдно оглашать стонами комнату в страхе, что это кто-то услышит. Его возлюбленный мучитель не остановился даже тогда, когда юноша кончил, измазав семенем столбик кровати. Акио покорно наклонил назад голову, стоило только чернокнижнику резко потянуть его назад за волосы, будто бы мрака, что окутал его тело, мужчине было недостаточно. Теперь, обретя своего Акио, он желал предъявить на него все права, привязать к себе как можно крепче, чтобы не смел даже подумать о побеге. Но вслед за звериной грубостью пришла и столь необходимая Охотнику нежность: чародей накрыл его губы собственными, неспешно и глубоко целуя, и эта ласка не подчинялась такту его бешеных движений, от которых у Артемиса всё внутри сворачивалось в тугой ком и уже нестерпимо болело. Маг замедлился, плавно выскользнул и тут же втолкнулся на всю длину, повторил этот жест, и глухо рыкнул, кончая. Юноша было дёрнулся, но крепкая хватка на волосах заставила его замереть и позволить мужчине излиться внутрь до конца. Тени растворились, и он без сил опёрся затёкшими руками на кровать, но они неумолимо подогнулись, и Акио бы непременно свалился на пол, если бы маг не обнял его поперёк груди. Уложив юношу на постель, чернокнижник вытянулся рядом, любуясь телом Охотника. Теперь алые отметины засосов, багровые ободки укусов и синеватые следы пальцев украсили белое полотно. Палитра страсти на этом уже не девственном холсте вполне устраивала чародея, но он прекрасно понимал, что это далеко не последний штрих в их совместном рисунке. Давая любовнику отдышаться и прийти в себя, вампир перевернулся на живот, подгрёб к себе Артемиса, уткнувшись носом в его взмокшую макушку, и юноша послушно прижался к нему, восстанавливая дыхание. Сердце его колотилось столь неистово, что это отзывалось болью, и эмиссар морщился первое время, но расслабился.

     Приоткрыв глаза, Акио украдкой посмотрел на Повелителя: брюнет лежал, уткнувшись лицом в подушку, точно собрался вздремнуть и попал в сети сна быстрее, чем осознал это, но прядь волос, заправленная за ухо, не скрывала его спокойное и, главное, довольное лицо. Потянувшись, юноша коснулся губами его брови, невольно зажмурившись от теплоты, что разливалась из его груди по всему телу, наделяя истомой и восхищённым трепетом. К его удовольствию Господин ещё не уснул и потому открыл глаз и скосил взгляд на притихшего любовника, улыбнулся ему уголком губ и неторопливо погладил по спине.

     — Жив? — глухо из-за отчасти прикрывающей его рот подушки вопросил он.

     — К твоему несчастью, — в своей привычной язвительной манере ответил Артемис и довольно наморщил вздёрнутый нос.

     Найтгест удовлетворённо кивнул на этот ответ и принялся перебирать густую шевелюру возлюбленного, искренне радуясь, что волосы не пострадали в плену у гоблинов. Воспоминания о переговорах с Гулшгаризгом неприятно взбудоражили мага, и проступившие в его глазах алые блики не остались без внимания Охотника. Он покачал головой и ловко уселся на бёдра чернокнижника, принимаясь вдумчиво разминать его натруженную спину.

     — Ты сам говорил, что не следует думать о работе в такие моменты, — напомнил Акио, с силой проходясь пальцами вдоль позвоночника вампира, заставляя его размякнуть. — Так что расслабься.

     Гилберт пожал плечами, на что незамедлительно получил несколько тычков в болевые точки, от которых он едва смог продохнуть в следующее мгновение. Тело его будто парализовало, и Артемис с угрозой приподнял руку для ещё одного удара:

     — Не «хрен его знает», а расслабься.

     Чернокнижник медленно кивнул, и юноша улыбнулся, тут же исправляя содеянное. После нескольких минут движений его цепких пальцев по мышцам спины чернокнижник чувствовал себя податливым куском теста, которое не желает шевелиться. Руки Акио двигались будто в некоем гипнотическом танце, то растирая кожу вампира, сгоняя напряжение, то надавливая кулаками так, что едва искры из глаз не сыпались, то мяли его плечи и места рядом с позвонками до боли, а затем снова приятные поглаживания, изгоняющие боль. Артемис склонился и провёл кончиком носа по шейным позвонкам мужчины, запустив толпы мурашек и обдав щекотным потоком тёплого дыхания. Приятная усталость ртутью наливала кости и вены вампира, подталкивая к кататонии, и он бы непременно уснул, если бы юноша не перешёл к совсем иному массажу, заставившему мужчину взъерепениться и взвиться разгневанным драконом.

     — А ну-ка пошёл к дьяволу! — рявкнул Найтгест, попытавшись отпихнуть руку юноши от собственного зада, но тот безапелляционно перехватил его кисти, не давая мешать себе. — Артемис, нет!

     — Вспомни эти слова, когда они превратятся в «Артемис, да», — прошептал над его ухом юноша, тщательно растягивая его пальцами и про себя тихо фыркая и посмеиваясь от неверия, что до сих пор Гилберт сохранял суровый нейтралитет по этой своей части.

     Акио прекрасно отдавал себе отчёт в том, что если бы Найтгест не желал этого, то запросто бы уже скинул его с себя и наградил парой тумаков за излишнее своеволие, а потому по губам его расползлась блаженная улыбка. Прекрасно понимая, что ощущения в первое время могут быть не самыми приятными, он не торопился, и от его неожиданной нежности чернокнижнику было даже слегка не по себе. Он с определённой растерянностью прислушивался к своим ощущениям, к прикосновениям юноши, чувствуя, как каменеет всё тело, не зная, каким образом реагировать.

     — Мне будет удобнее, если ты поднимешь свою прекрасную попку, — с тихим смехом произнёс Артемис, поцеловав мужчину в плечо.

     Ему было странно и смешно, что его прекрасный любовник так зажимается и нервничает, и в то же время он разделял его чувства, а потому старался максимально бережно отнестись к его телу. Безусловно, вампиру наплевать на многие повреждения, и это в какой-то мере бесило Охотника, но он считал, что даже при таких раскладах ему следует быть ласковым, а не несдержанным и порывистым. К тому же, когда ещё выпадет шанс наблюдать за Господином чернокнижников в столь беспомощном и оторопелом состоянии? Когда Найтгест устроился в подходящем коленно-локтевом положении, юноша благосклонно кивнул и не стал его ни поправлять, ни менять что-то, глядя на его сведённые вместе бёдра и ничуть не соблазнительно выгнутую спину. «Всему своё время», — с улыбкой, полной предвкушения и удовольствия, подумал Охотник, свободной рукой цепляя чудом уцелевшую склянку со смазкой, но передумал. Успеется. Он склонился и по очереди поцеловал любезно подставленные ягодицы, умоляя себя сдержать смех от того, как забавно и напряжённо они поджались. Акио развёл их в стороны, вынув пальцы из слегка разработанного отверстия и незамедлительно скользнув по нему языком. Если чернокнижник и имел какие-то возражения, то теперь они имели его, начиная вытягивать из груди Повелителя сбитое дыхание. Чародей чувствовал себя куда как странно, и подушка под его судорожно сжатыми пальцами готова была лопнуть. Вот, что чувствовал Артемис? Что ж, теперь Гилберт считал, что не зря старался, хотя, быть может, Охотник в эти мгновения прикладывал куда как больше усилий. Чувствовать его язык внутри было более чем непривычно, но вместе с тем и приятно, и неконтролируемый озноб пробрал от самых внутренностей, отбирая у вампира контроль над телом. Он зарождался где-то на уровне живота, сжимая внутренности и просачиваясь в каждую клеточку тела. Почувствовав, как юноша настойчиво протискивает руку ему между ног, Гилберта с опозданием понял, что стоит всё же устроиться иначе. Едва колени мужчины раздвинулись шире, Акио довольно хмыкнул, и начал по всей длине проходиться по его члену плотным кольцом из пальцев, время от времени сжимая их чуть сильнее и одаривая куда как более интимным массажем, чем несколько минут назад. В его действиях не чувствовался дикий напор, но от ласковых прикосновений к глазам подступал туман, и мужчина не отдавал себе отчёта в том, что уже подаётся ему навстречу, что позволил себе несколько несдержанных стонов. И Охотник затрепетал от неожиданного даже для него восторга. Сколько раз он слышал грубое рычание своего мужчины, сколько слышал приглушённый хрип, а теперь его слух огладил низкий стон, от которого волосы на затылке встали дыбом от возбуждения. Не выдержав, юноша оторвался от своего занятия и принялся быстро, трепетно целовать поясницу и спину возлюбленного, то поднимаясь выше к выдвинутым лопаткам, то опускаясь обратно, чтобы прикусить кожу под копчиком. Ошарашенный таким накалом, чернокнижник снова замер, как изваяние, уставившись перед собой остекленевшим взглядом. По всему его телу будто пронёсся вихрь раскалённых иголок, пронзивших кожу и изрешетив его.

     Но когда обильно политые смазкой пальцы погрузились в анальное отверстие, он едва заставил себя отпустить напряжение, с трудом вспоминая, как брать под контроль своё тело. Но против его ожиданий боли не последовало, и он окончательно растерялся, даже обернулся на любовника, который с ироничной улыбкой посмотрел на него в ответ. В его лучистых глазах виднелись искорки смеха, но мужчина не успел обидеться или смутиться. Акио свободной рукой погладил его по спине и заговорил:

     — Так странно и приятно одновременно видеть тебя в такой позе. Боюсь, что я быстро войду во вкус.

     — Поглядим на твоё поведение, — как можно более сурово произнёс Повелитель, и Артемис засмеялся в голос, содрогаясь всем телом.

     — Милый, не в твоём положении угрожать мне, — нежно ответил Акио.

     Он сказал ещё что-то, по крайней мере Гилберт был уверен в этом, уловив движение родных губ, но тело его едва не подбросило удовольствием, и он упустил всю информацию, да и забыл, что они о чём-то обмолвились. Юноша довольно и лукаво сощурился, поняв, что наткнулся на простату, а потому не собирался теперь упускать это из вида. Пока мужчина был сосредоточен на ином, Артемис не без опасений смазал собственный член, надеясь, что эффект лотосов снова не ударит по его телу. Он до сих пор ощущал его отголоски, жаром прокатывающиеся по венам, но старался держаться. Полюбовавшись немного чародеем, Акио устроился позади него и надавил на поясницу. Объяснять лишний раз не пришлось, и Гилберт без слов прогнулся, хоть и хмурился, не веря, что пошёл на поводу у демона и дал своё согласие. Проникновение члена заставило его теснее сжать зубы и закрыть глаза, притупляя болевые рецепторы, но в следующий миг он почувствовал, как Артемис почти свирепо сжал пальцы на его бедре:

     — Ещё раз что-то такое со мной выкинешь — голову оторву. — Недоумевая, как Охотник узнал о маленькой хитрости, вампир только недовольно цокнул языком, на что получил лёгкий шлепок. — Не заставляй меня быть грубым, дорогой. Тебе, если я верно помню, не слишком нравилось, когда я отторгал ощущения своего тела?

     Тычок в прошлое оказался куда как более болезненным, чем ощущение члена в заднице, и Найтгест склонил голову в подтверждение и постарался отпустить вампирскую суть. Ни быть полностью человеком, ни вампиром, ему не было по душе, и он предпочитал балансировать на золотой середине между этими двумя противоречащими ипостасями, на тонком канате над пропастью с раскалённым белоснежным пламенем. Но только стоило ему расслабиться и прочувствовать всё, как Акио сменил гнев на милость и начал неторопливо на пробу двигаться, оглаживая всё тело чернокнижника. Проворные ласковые пальцы будто бы были везде: успевали коснуться и подрагивающих бёдер, и обласкать соски, и пробежаться самыми кончиками по головке плоти, и слегка царапнуть шею, будто бы прикидывая, стоит ли сомкнуть на ней хищную хватку. Юноша с восторгом ощущал, как любовник подаётся ему навстречу, как тянется за его лаской со столь непривычной податливостью, какой Артемис за ним никогда не наблюдал. По его мнению Гилберт был скорее жесток и не терпел чужих касаний, и теперь эмиссар узнавал совершенно новые для себя вещи. Он обхватил мужчину под плечи, прижавшись к его спине и зарывшись носом в густые кудри, с каждым своим движением ощущая ответную дрожь возлюбленного, как резко вздымается его грудь в приглушённых стонах. Сражённый удовольствием вампир был той картой, которую Акио следовало изучить во всех подробностях, заглянуть во все тайны и запустить в них свои загребущие руки. Юноша не желал торопиться, но не мог удержать себя и старался покрыть своими ласковыми касаниями и поцелуями каждый дюйм прохладной кожи, изредка кусался и проводил самым кончиком языка по следам. Потому он так удивился, увлечённый тактильными ощущениями и порывом осыпать нежностью всего любовника, когда ощутил прикосновение его ладони к собственной руке.

     Гилберт переплёл с ним пальцы и тут же крепко сжал, когда удовольствие ударило по его сознанию раскалённым прутом. Вампир рыкнул сквозь зубы, и Артемис ощутил, как его когти вспарывают его ладонь; кровавое пятно расплылось по простыне, но Охотник простил ему эту несдержанную неосторожность. Даже поднёс руку к губам мужчины, и он с жадным нетерпением припал к ранке, слизывая кровь и едва не впиваясь в кожу клыками. Артемис начинал ощущать подкатывающую волну оргазма, дыхание его сбилось и давалось с каждым мгновением всё тяжелее, а поясница горела от боли. Всё же, не стоило ему приступать к подобным экспериментам после экстренного вторжения в его личную жизнь с тыла. Но вампир, похоже, был с ним абсолютно солидарен, и его низкие стоны с каждым разом всё приятней ласкали слух Акио.

     — Артемис, — на выдохе позвал вампир, снова стиснув ладонь любовника.

     — Да? — с едва заметной улыбкой шепнул Охотник, потянувшись к уху Найтгеста.

     Чародей помедлил, но новое движение юноши вырвало из его груди лишь:

     — Артемис, да!

     Охотник расплылся в улыбке.

❃ ❃ ❃ 

     Не в пример более интеллигентный и воспитанный контингент «Крыльев дракона» не имел обычая собираться в пьяные толпы, обменивающиеся сплетнями. Чаще постоялый двор служил путешественникам и посетителям Белого замка, в то время как жители Ваконцэ предпочитали проводить время по своим домам и местам работы. Большая часть населения нанималась к жрецам: прорицателям требовалось обслуживание жилых помещений, люди на кухнях, а некоторые и вовсе служили образцами и подопытными для студентов академии целителей. В отличие от подпольных организаций, заинтересованных не в излечении людей, а в извлечении выгоды из их тел, жрецы гарантировали помощникам оплату посещений их лекций и практик, а также абсолютную безопасность исследований. Так, некоторые обладатели уникальных врождённых дефектов тела специально приезжали в Ваконцэ, тем самым обеспечивая себе не только прибыль, но иногда и исцеление. Ко всему прочему некоторые пробивались на достаточно почётную должность для тех, у кого нет способностей к магии жреца: младшие помощники ассистировали прорицателям в сложных операциях, экспериментах и иных аспектах службы целителя. Белые чародеи собирали деньги со всех уголков Талиарена и по праву считались богатейшей фракцией из всех. Им не требовалось оплачивать труд множества воинов и солдат, а каждый отдельно взятый маг мог прекрасно обеспечивать себя самостоятельно, но ещё и стабильно получал оплату за частые вызовы в замки и на поля сражений. Спрос на чародеев равновесия и ле́карства был всегда. Именно поэтому многим людям, обращающимся к ним за услугами или советом, часто приходилось приезжать в холодные земли, чтобы дожидаться своей очереди до освобождения лекаря.

     У Ваконцэ также было и другое название: Город, в котором вечно царствует Неделя зимы. Именно здесь представители всех рас и фракций могли сосуществовать без страха и сражений. На территории, подвластной Повелителю жрецов, политические стычки и противостояния были под строгим запретом, а нарушители мгновенно депортировались с владений этих магов и попадали в чёрный список, и находящиеся в нём не могли рассчитывать на помощь жреца долгое время. Запретом часто пользовались отряды фракций, преследуемые противниками, находя прибежище в Снежных землях до тех пор, пока не накопят силы для следования к своему Господину. Но сейчас по всему континенту царило перемирие, и никаких неожиданных гостей не предвиделось. Вопреки обычаям с самого утра постояльцы живо обсуждали свежую новость. Известие о том, что чернокнижники по решению Совета крупно провинились перед гоблинами, что вынесено решение о начале войны, как только сойдёт снег, распространилось со скоростью молнии, и не было того человека, который не желал узнать подробности. Все этажи «Крыльев дракона» гудели, как злой рой агрессивных насекомых. Стало известно, что в конфликте был замешан прямой потомок Господина жрецов и, подумать только, приёмный сын Повелителя чернокнижников! Этих двоих дипломатов отрядили для урегулирования конфликта с гоблинами, но до подписания соглашения в руки шаману Квиррсаза попали шпионские сведения, отправленные ими в один из замков тёмных магов. Предъявленное ими обвинение в шпионаже стоило господину Найтгесту огромной контрибуции и отстранения двух сильных дипломатов от дел до завершения военных действий между гоблинами и чернокнижниками. К тому же Совет долго спорил о судьбе старшего приёмного сына Гилберта. В плену у гоблинов юноша к своему несчастью встретил своё совершеннолетие, и сильные мира сего не могли прийти к соглашению: стоит ли его казнить или заключить в тюрьму, как полагается иным полноправным и совершеннолетним магам, или же обращаться к тому времени, когда было совершено преступление и когда дипломат ещё не считался самостоятельным и взрослым. По настоянию и благодаря репутации Господина жрецов ему назначили такое же наказание, как и его коллеге. Но даже это стало тяжёлым ударом для Руруки, который едва ли мог теперь смириться и покорно ждать окончания войны.

     Его брат не понаслышке знал, какой тяжёлый и опасный характер у внешне спокойного и безвредного аристократа с утончёнными чертами лица. И увидеть молодого мужчину обессиленным, с пылающими от ненависти глазами было страшно. Роккэн понимал, что ничего хорошего за этим не последует. Да и сам художник был измождён. С тех пор, как Рурука уехал в командировку, юноша не находил себе места, думал о случившейся между ними ссоре, о том, что его возлюбленный долгое время будет вместе с Акио наедине, а это могло значить, что рано или поздно они снова предадутся разврату. Так считал художник до прошлого вечера. Теперь всё его поведение по отношению к Охотнику казалось ему просто ужасным и неприемлемым, и юноша то и дело бросал взгляды на лестницу, ожидая, когда появится Акио. Время уже подходило к полудню, но на улице всё ещё было темно и до отвращения холодно, и от этого начинало ломить кости. Не спасала даже пятая кружка горячего чая, которым Роккэн заливал своё горе. Шум наверху стал почти ужасным, а после затих, как если бы люди разом умерли или исчезли в порталах, но гул стал постепенно нарастать, возвращаясь к прежней оглушительной громкости. Эта волна шла по всем этажам, пока не достигла обеденного зала: на лестнице появился один из виновных в начале войны дипломатов, укутанный в огромный махровый халат. Но даже эта хламида, которая не была ему по размеру, не могла скрыть ни шеи с возмутительно яркими метками засосов, ни щиколоток с подозрительными следами синяков будто от верёвок. Артемис мечтательно и открыто улыбался каким-то своим мыслям, не замечая ничего вокруг, едва не вприпрыжку спускаясь по высоким ступеням. Он не увидел Роккэна, хоть тот и помахал ему, прошёл к трактирщику и завязал разговор. Решив добиться своего, Миррор подошёл к нему и вежливо кашлянул.

     — Доброе утро, — оглянувшись, лучезарно улыбнулся Охотник, весь будто сиявший. Роккэн так и не понял, куда делся тот забитый, несчастный и серый юноша, который прошлым вечером едва мог подняться самостоятельно. Сейчас перед ним был полный сил Акио, едва не готовый вспорхнуть. — Как спалось?

     — Неплохо, спасибо. Я занял столик. Позавтракаешь со мной? Или ты вернёшься к папе?

     — Он спит без задних ног, мне будет скучно есть одному, так что пошли, — легко согласился Артемис, показал трактирщику столик и вместе с Роккэном устроился на местах.

     — Удивлён, что ты не занимаешься тем же, — с подозрением заметил Роккэн, оглядывая юношу так, будто у него были ответы на все тайны мира.

     — Я сам удивлён, если честно, но я так хорошо себя чувствую, что даже странно. Я как будто заново родился. — Артемис почти из рук у разносчицы забрал огромную кружку глинтвейна и миску с яичницей не менее внушительных размеров, приправленную специями и с добавлением сыра и сочного бекона. — Больно, конечно, но я счастлив, как никто.

     Роккэн не удержался от улыбки, когда смотрел на быстро завтракающего Акио. Он щедро хлебнул горячее вино и зажмурился, не замечая косые взгляды со всех сторон. Дав ему немного перекусить, полагая, что юноша ужасно голоден после заключения у гоблинов и длительных постельных игрищ, Миррор стал подбирать слова. Роккэн был уверен, что слышал переливы из комнаты отца до самого утра, что утихомирились любовники только несколько часов назад, а потому бодрость Акио смущала его лишь больше.

     — Послушай, Артемис, — негромко начал он, и Охотник вопросительно поднял брови, не отрываясь от еды, — я так и не извинился толком перед тобой.

     — Роккэн, солнце, не пойми меня неправильно, — перебил его эмиссар, посмотрев прямо в гневно сузившиеся глаза старого друга, — но мне не нужны твои извинения. Я ведь помню, что послужило причиной нашей вроде бы как ссоры.

     — Я сломал тебе руку, — вставил слово Миррор, и Охотник к его удивлению рассмеялся, а смешливые лучики появились у его глаз.

     — Если бы я выслушивал каждого, кто хоть раз мне что-то ломал или просто ударял меня, я бы провёл сотню лет за этим занятием. Ещё раз говорю, что я не держу на тебя зла. Возможно, что первое время мне было обидно, но это осталось в прошлом. Мне бы хотелось назвать тебя своим другом, а для этого не стоит ворошить былое. Но вот твой брат, — Акио зло сощурился и покачал головой. — Он повёл себя не совсем приятно, и это едва не стоило мне самого важного в моей жизни. Я немного злился на него, но и это в прошлом. Хотя его не мешало бы проучить. Так я считаю.

     — И что ты думаешь сделать? Если ты полагаешь, что на него подействуют лекции…

     — О, нет, это не слишком доходчиво, — ухмыльнулся юноша, и Роккэн ощутил странный азарт, показавшийся ему знакомым, хотя он и не верил, что такое бывает в первый день знакомства. Акио поманил его к себе, и художник наклонился к столу, чтобы узнать план.

     Трактирщик с подозрением наблюдал, как двое юнцов оставили свой завтрак, а затем разбежались кто куда: кудрявый невысокий парнишка выбежал на улицу, а беловолосый демон рванулся наверх. За ними смотрел весь постоялый двор. Когда масштабная подготовка была закончена, Роккэн подбежал к трактирщику и поинтересовался, есть ли у него свободный свиток и чернила с пером. На положительный ответ он просиял:

     — Засекай время!

     В первую секунду мужчина подумал, что ему послышалось, потом он присмотрелся к юноше и вдруг ехидно улыбнулся. Из-под стойки появилась грифельная доска, похожая на ту, что красовалась в «Старой преисподней».

     — Мой тесть часто присылал мне письма из столицы с разными новостями, — пояснил мужчина, стирая старые записи, а затем каллиграфическим почерком выводя символы наверху. — Мне понравилась потеха, которая у вас там существует.

     Роккэн радостно рассмеялся и мысленно пообещал себе поставить Олафу кружку хорошего пива за его прекрасного родственника. Они с Артемисом заняли место у окна, переглянулись и взяли в руки пустые деревянные кружки. Когда первый стук разнёсся по трактиру, народ умолк, с непониманием смотря на них и ожидая объяснений. Юноши улыбались друг другу столь хитрым образом, что некоторые невольно стали шарить по карманам, боясь, что расстались с кошельками. Стук становился громче, его начали подхватывать, отбивая ритм кто тарелками, кто сапогами.

     — Беги! Беги! Беги! — вплелось в этот грохот, люди вторили, хоть и не понимали, к чему вся шумиха.

     Махнув Роккэну, Акио стремглав бросился к лестнице, а трактирщик внимательно следил за песочными часами. Юноши подоспели вовремя: нарвавшийся на взбучку Орт распахнул глаза и сорвался с постели. Он действовал на автомате, еще не подозревая, как крупно влип, насолив не только Охотнику, но и брату. Ему даже повезло, что Гилберт не успел очнуться и внести свою лепту в нравоучение. Хотя оба юноши понимали, что вряд ли он позволит себе встать в ближайшее время. Прочитав простое заклинание, отделившее от него часть тени, Артемис позволил ей скользнуть под дверь и закрыл глаза, уложил ладонь на голову художнику, делясь картинкой. Не совсем готовый к такой подставе в новом трактире, сонный и ослабленный долгими любовными утехами, Рурука с тихой руганью схватил одежду. Она вся была мокрая насквозь, но это не остановило его и не дало в спящий мозг предупреждающий сигнал. Нацепив одежду, Орт прислушался на секунду, проверяя, не идёт ли брат, и вдел ноги в сапоги. Он уже рванулся к окну, но тут же распластался на полу, смачно поцеловав всем лицом холодное дерево. Плотно прибитые к полу сапоги не дали ему сделать ни шагу. С отчаянным вскриком дипломат всем телом подался вперёд, и подошвы прекрасной обуви остались гордо стоять посреди комнаты в назидание будущим поколениям. Подскочив с пола, Рурука уже собрался возобновить бег, но снова растянулся на полу и обнаружил, что шнурки его сапог хитро переплетены между собой в такие узлы, какие и змеям в брачный период не снились. Ругаясь на чём свет стоит, старший брат Роккэна поднялся и стремительными заячьими прыжками направился к окну, дёрнул ставни, раскрыв их на себя. Его изумлённый восклик потонул в грохоте и плеске: это закреплённое ведро, наполненное льдом и водой, с размаху опрокинулось на него, облив с ног до головы. Пока Охотник и художник покатывались за дверью со смеху, люди уже высыпали во двор, наблюдая за происходящим. Теперь голосили куда громче, и дрожали стёкла в окнах. Открылась дверь дальше по коридору, и Повелитель чернокнижников показал свою заспанную физиономию, пытаясь понять, с чего весь сыр-бор. На него замахали руками и приложили пальцы к губам, призывая к сохранению конфиденциальности. Рурука послал зов коню и, не раздумывая, сиганул из окна. Затейники вбежали в комнату и свесились на улицу, глядя на развалившегося в снегу Орта. Не до конца пришедший в себя молодой мужчина позабыл, кто он и где, что его скакун остался за много миль в пустыне, а привязанный на конюшне Яблочко не торопился к нему на помощь, но зато неторопливой рысцой выскочил Элгорм. Поглядев на фигурную стонущую композицию, единорог неспешно приблизился к нему и боднул в правую ягодицу. Пусть рог у него и не был заточен, как у боевых коней эльфов, но Руруке хватило и этого, чтобы окончательно убедиться в том, что день у него, мягко говоря, не задался. Повернувшись на спину, он уставился на хитрые и довольные рожи брата и эмиссара и застонал в голос, закрыв лицо руками.

     — Я вас ненавижу, — пробормотал он себе под нос, и Роккэн незамедлительно послал ему воздушный поцелуй.

     — Может, помочь ему подняться? — с беспокойством спросил юноша у Артемиса, скосив на него взгляд. — Столько шишек себе набил, наверное, лицо всё в крови…

     — Обойдётся. Идём, надо закончить с завтраком, — Артемис как-то неожиданно ласково потрепал художника по волосам, и тот недовольно наморщил нос, но остыл так же быстро, как и разозлился.

     Акио против своих слов вышел из постоялого двора и вытащил Руруку из сугроба. Его заливистый смех был слышен даже в зале, пока Орт разорялся заковыристыми ругательствами, потирая бесконечные ушибы. Восклицания Охотника так и вызывали улыбки: «Может, лёд приложить?», «А ты чего босиком? Простудишься же!» Роккэн прятал улыбку в чашке с чаем, наблюдая за тем, как старший брат сгребает пригоршню снега, комкает её, а затем бросает в эмиссара. Тот с хохотом бросил в него другой снежок и пустился наутёк от теней, которые теперь открыли на него охоту. Мельком глянув на присевшего напротив отца, юноша перестал улыбаться и нахмурился. Гилберт с сонным любопытством наблюдал за весельем во дворе трактира, подперев подбородок рукой. Встрёпанные волосы вампир даже не удосужился немного причесать, и теперь непослушные кудри завились ещё сильнее, чем обыкновенно. Покосившись на оставленные Охотником царапины на его бледной коже, Роккэн не удержал тяжёлый вздох.

     — Как ты можешь спокойно смотреть ему в глаза? — тихо спросил художник, и Найтгест заметно вздрогнул и напрягся, перевёл на него взгляд. Зрачки его медленно сузились. — Как… ты ему хотя бы рассказал? — Мужчина покачал головой и вновь уставился в окно, сведя брови. — Боги милостивые… Пап, как ты мог? Ты столько лет ждал, бредил им, чтобы потом ни с того ни с сего изменить ему? Ты же видел, как он переменился за эти часы просто от того, что ты был рядом, как он теперь счастлив. Меня слепит его аура, а ведь вчера её и видно-то не было. Разве ты этого не видишь? Разве не дурно тебе от того, что ты сделал?

     — А что, ты хочешь, чтобы я сейчас подошёл к нему и сказал: «Знаешь, милый, я тут спал с одной девушкой, пока мы с тобой не общались. Это ничего не значит сейчас, но мой сын хочет, чтобы ты знал об этом»? — ощерился уязвлённый Гилберт, не желавший объясняться перед приёмным сыном, который на его взгляд слишком много себе позволял, да и не его ума это было дело. — Хочешь, чтобы он снова сбежал от меня после того, как мы только-только нашли наше согласие? Так давай, я выскажу ему это.

     — Женщина знает? — с нажимом произнёс Роккэн, проглотив резкость отца и молча согласившись с тем, что не следует расстраивать Охотника после таких испытаний лишний раз. Гилберт отрицательно качнул головой и закрыл лицо руками, собираясь с силами. — Ты должен ей это сказать. Лично. Мы будем проезжать через столицу, и я тебе настоятельно советую решить, кто из них тебе нужен.

     — О своём дяде ты также думал? — холодно спросил чернокнижник.

     Деревянная кружка в руках Роккэна с протяжным скрипом треснула, смялся железный обод, державший её. На художника страшно было смотреть: он смертельно побелел, а в глазах проступили опасные блики жестокости. Казалось, что ещё немного, и он с рычанием бросится на вампира, столь силён был его гнев, пробуждённый тычком отца в его собственную дилемму прошлого. Зло уведя взгляд, художник прикусил свой язык, чтобы не сказать лишнего, но из него всё же вырвалось:

     — Тайны рано или поздно дают о себе знать.

     Гилберт молча кивнул и разжал стиснутые в кулаки пальцы. Он заставил себя улыбнуться, когда в трактир зашли мокрые после игры в снежки Артемис и Рурука. Первый всё ещё над чем-то посмеивался, а Орт уже не казался таким злым, пусть и явно хромал, подволакивая за собой ногу и горбясь от сильного удара. Дипломаты шмыгнули наверх, чтобы переодеться, и вампир внимательно следил за ними взглядом, но не мог не таять, наблюдая за Акио. В его душе становилось теплей, когда он слышал его родной голос или видел любимые черты, а потому злость, которую распалил сын, отошла на второй план. Холодная и чуть влажная ладонь Роккэна, коснувшаяся его руки, отвлекла от мыслей.

     — Извини, — тихо пробормотал художник, придавленный мрачностью, — я был не прав.

     Чернокнижник молча и осторожно сжал его пальцы и виновато улыбнулся. Когда Акио и Орт присоединились к ним за столом, и отец, и сын уже не пытались ругаться. Демон незамедлительно поднырнул под руку возлюбленного, отогреваясь и блаженно жмурясь. И Роккэн, и Гилберт, глядя на него, понимали, что будет слишком жестоко рассказать об измене, а потому не стали первыми искать тему для разговора, делая вид, что заинтересованы в своём завтраке.

     — Кажется, я что-то сломал, — просипел Орт совершенно севшим голосом, да и весь его вид был болезненным и не совсем готовым к дальнейшему путешествию.

     — Сходим к дедушке, — тут же нашёлся Артемис, мигом позабыв и про глинтвейн, и про яичницу, остывшие и потерявшие свой вкус. — Он поможет, я уверен.

     — Как-то меня дали на опеку дедушке. Пришлось экстренно бросать пить и курить, — буркнул старший Миррор и покривился с таким видом, как будто съел нечто совершенно отвратительное.

     — И принимать наркотики, — с угрозой прорычал Роккэн, и Артемис удивлённо покосился сначала на одного, потом на другого, пытаясь понять, о чём они говорят.

     — В любом случае, я бы хотел наведаться в Белый замок. Если хотите, можете ехать без меня, но мне нужно проведать кое-кого, — предложил демон, и художник не мог отделаться от ощущения, что Гилберт едва не сломал вилку, оказавшуюся в его руке. — Тем более что я хотел там побыть какое-то время, покопаться в библиотеке…

     — Мы подождём, — утробным голосом, полным угрозы, бросил Господин чернокнижников, на что Акио изломил бровь с непониманием. — Мне так или иначе нужно обсудить с твоим дедом несколько важных вещей.

     — Не забудь полюбопытствовать на тему того, почему нас обвинили в шпионаже и даже не стали ничего выяснять, — прорычал Рурука, не желавший признавать своё поражение. Но даже это не могло бы заставить его прекратить продумывать план отмщения. — Ни свидетелей, ни улик, ни алиби. Что этот Сантьяго о себе возомнил? Они умеют читать воспоминания, так почему не воспользовались этим? Гоблины будут насмехаться над нами, а моё имя дипломата сложно будет спасти после этого.

     — Решение Совета не подлежит обжалованию, — неожиданно ответил ему Артемис как-то незаметно помрачневший. Ему не понравилось, что его вплели в интриги семейства Орт, но теперь, зная историю Руруки, он не сомневался в том, что Зепфинохор следует поставить на место. Вот только для начала нужно разобраться с жителями пустынь. — У нас ещё будет шанс доказать свою невиновность и потребовать возмещение ущерба. Кому как не тебе знать, что из этого положения тоже можно вытащить приличную выгоду. Если я верно помню, то при доказательстве ошибочного решения Совета можно стребовать с них что угодно. Главное правильно выстроить линию защиты и загнать их в тупик.

     — И как ты предлагаешь это сделать, умник?

     — Кажется, я ясно сказал, что мне нужно в библиотеку Белого замка, — оборвал его Акио, бросив на Орта злой взгляд. — Можешь положиться на меня. В этом плане я смогу отстоять нас.

     — Мальчики, — миролюбиво произнёс Гилберт, прерывая их жаркий спор, — зима. Не сейчас стоит болтать о подобном.

     — Зима — время бескровной и жестокой политики, — возразил Артемис, повернувшись к вампиру и посмотрев на него одновременно и ласково, и серьёзно. Чернокнижник поморщился, но приласкался к тонкой ладони, коснувшейся его щеки. — Тогда как в бесснежное время правят бал магия и оружие, зимой следует вооружаться словом и знаниями. Это наше поле боя, и я уверен, что мы справимся быстрее, чем сойдёт снег. Хм… — юноша замолк и потёр подбородок, обдумывая что-то, и остальные с интересом ждали его следующих слов. — Вот если бы заручиться помощью того, кто читает самые глубинные мысли. Гилберт, а что с Пассисой? Я не видел его в замке.

     — Не вовлекай его в это, — поморщился вампир, и оба Миррора резко отреагировали на имя псионика: художник весь будто сжался и с болью на лице отвернулся, а Рурука оскалился в жуткой улыбке. — Он отошёл от политики и давно дал понять, что не желает снова заниматься этим. Очень многое поменялось с того момента, как… — Повелитель осёкся, и любовники обменялись быстрыми взглядами, стараясь понять, не уловили ли Роккэн и его брат неосторожно оброненные слова. Вампир продолжил, но уже осторожней: — Пассиса вышел замуж и уехал. Мы писали ему, но…

     Роккэн без слов вытащил из внутреннего кармана плаща бережно хранимый свиток и протянул Артемису, который тот принял не без содрогания. Лист был исписан непривычно резким и обрывистым почерком, будто писавший эти строки ужасно злился.

     «Роккэн!

     Благодарю тебя за потраченные время, чернила и свиток, но это пустое. В который раз повторяю, что я счастлив здесь, вдали от Чёрного замка и от своей семьи. Я был слеп, полагая, что она подарит мне тепло и любовь, но и ты, и твой дражайший старший брат открыли мне глаза на истину. Всё дело в том, что я более не вижу смысла в поддержании переписки с кем-либо из вас.

     Допускаю, что мои слова могут показаться жестокими по отношению к вам всем, но вам пора уяснить, что я всем доволен. Мой супруг вежлив и обходителен, в чём вы все уже успели убедиться при нашем первом и последнем, к счастью, визите; мы проводим много времени вместе, несмотря на его весьма прибыльное и полезное дело, которое процветает в отличие от чернокнижников; его любовь ко мне так же крепка, как и всеобъемлюща. И я в который раз прошу вас перестать осаждать меня со своими глупыми детскими записками: ничего не поменяется. Я отдаю себе отчёт в том, кем являлся для вас. Если бы хоть один из вас мог увидеть во мне Пассису, а не замену чему-то своему, то всё бы сложилось иначе. Мне опостылело вытаскивать вас из передряг, а затем получать далеко не лестные слова в собственный адрес.

     Прошу вас забыть и моё имя, и место, где я стал счастливым.

     Отныне и впредь более не ваш,

     Пассиса Эйвери».

     Артемис не верил собственным глазам. Ему показалось, что внутри него что-то оборвалось со звонким дребезгом, оставив в душе осколки битого стекла. Это не могло быть письмом Пассисы! Подняв взгляд на Роккэна, юноша вернул ему письмо и едва слышно пробормотал:

     — Сочувствую. Я не знал, что всё обстоит так.

     Поймав на себе подозрительный взгляд Руруки, Акио поспешил подняться на ноги и отправиться к лестнице, чтобы более не терять ни секунды драгоценного времени. Он чувствовал на себе внимание Орта, и от этого становилось как минимум неуютно.

     — Ты знал его? — коснулось мысленное обращение старшего Миррора сознания Охотника, и тот молча стиснул зубы, боясь выдать себя. На его взгляд не было никакого повода раскрывать правду и объяснять, в чём дело.

     — Мне так казалось. Гилберт часто рассказывал про своего брата, — уклончиво отозвался Артемис, быстро собираясь в путь. До Белого замка был всего час пути, но он желал добраться как можно скорее и найти ответы на волнующие его вопросы.

     Рурука ничего не ответил, но Охотник понимал, что дипломат вряд ли остался доволен этим ответом. Ни одно подозрение не могло быть хуже того, что испытывают Орты — это юноша усвоил уже давно.

❃ ❃ ❃ 

     В зимней тишине, как в пуховом одеяле, опускался вечер, ведя за собой студёную ночь, полную безмолвия и угрозы. Как можно было странствовать по такому холоду и не чувствовать себя умирающим? Как пережить пронизывающий до костей ветер? Но почему-то именно сегодня казалось, будто бы даже эта лютая непогода не существовала, и увлечённые беседой путники не отвлекались на то, что виделось мелочью. С Холма согласия в миле к югу от Умбрэ открывался вид на прелестную столицу. В уютном пышном снегопаде она блекло сияла, точно скопление крошечных маячков, привлекающих внимание и позволяющих пробиться сквозь метель к приюту. Едва только стоило затихнуть разговору, как начинал чувствоваться звериный напор холода. И все сразу торопились завязать новую тему, избегая гулкую тишину безлюдных земель. Это не давало погрузиться в тяжкие думы каждого. А их у всадников было более чем достаточно, и они не отличались особой радостью, скорее преобладали мрачные настрои. Хотелось всем четверым забыть обо всём случившемся, затолкать осадок как можно глубже, чтобы не смел о себе напомнить. И чем более избитыми становились слова и разговоры, тем понятней было им: в воздухе загустевает неловкость. Кого тревожила грядущая война, кого связанные с ней потери и боль, но не это стало главной проблемой, поделённой между ними. Взгляд альбиноса то и дело возвращался к Орту, встревоженная поза с нервными и резкими движениями которого выдавали беспокойство. Прежде Рурука не позволял себе подобную открытость в эмоциях, старался сдерживать такие порывы и прятать от чужих глаз. Но тут не нужно обладать особой проницательностью, чтобы увидеть обуревающую его лавину мыслей: лихорадочный блеск голубых глаз с каждым днём наполнялся зловещей сдержанной яростью, и оставалось лишь гадать, когда она выплеснется из него и покроет землю кровавым пламенем возмездия. Не менее обеспокоенно на него смотрел и художник, часто кусал губы, отчего они на морозе превратились из лепестков цветущих вишен в обветренные пустынные разломы. Помимо брата, который закрывался в себе и варился в мстительных мыслях, его волновало и иное. Приёмный отец дал слово объясниться с любовницей, но Акио не отлипал от вампира почти никогда: испугавшись возможности потерять его, теперь Охотник держался за своё счастье даже с излишней цепкостью. Иногда казалось, что он всё знает и потому не желает отпускать чернокнижника от себя ни на секунду. По той же причине хмурился и Повелитель, пытаясь отыскать более убедительную отговорку, чтобы не вызвать подозрения, когда отправится на встречу с Воровкой. Он всё пытался придумать, что будет говорить ей, пока на его плечи не навалилось мрачное понимание: нужно сказать правду. Для вампира это сродни серебру и полыни, потому как оставляет во рту горечь и выкачивает силы. Проще лгать направо и налево, выпускать яд своей лжи в души окружающих и защищать себя тем самым. Да и соображения о войне его вовсе не утешали. Всё то время, что они ехали из Белого замка, мужчина старался заранее подсчитать ресурсы, распределить людей и подготовить всех к худшему. Могло показаться, будто бы гоблины не являют собой угрозу, что более слабого противника не сыскать, но это будет блажью. Пусть подавляющее большинство гоблинов и страдало от непроходимой тупости, их Король и шаманы были опасными соперниками на экономическом поприще. Иногда Найтгест мог лишь вздыхать над тем, как легко жителям пустынь даётся преумножение богатств. Но даже не это беспокоило вампира. Он слышал о варварских способах убийств, которыми пользовались чешуйчатые карлики: в оружие каждого был вплавлен магический катализатор, который при попадании лезвия в тело врага расплавлял в полостях клинка золото, а оно в свою очередь заливалось в кости и сосуды жертвы. Раскалённый металл убивал за считанные секунды. Но даже у этого были и свои минусы: после подобного гоблину требовалось либо сменить оружие, либо ждать, пока восстановится действие катализатора. Да и не мог вампир упустить из вида, что и любовник, и младший сын крайне часто и нервно поглядывают на молчаливого дипломата.

     Их излишнее внимание Рурука будто бы не замечал, игнорируя вопросительные взгляды. Он мог выглядеть сколь угодно безумным и взбешённым, но в голове строевым шагом маршировали планы, до того ровные и выверенные, что его бы начали бояться, узнай о том, что творится в мыслях молодого мужчины. Ему было понятно, что его горячо любимая тётушка решила вычеркнуть его из игры, но достаточно было и того, что выставила его идиотом перед целым светом. Чтобы он, да попался на шпионаже? Никогда этому ни бывать. Разве прежде он давал другим понять о том, как щепетильно собирает информацию? Подобное жалкое поддельное письмо воистину оскорбило и задело его. Стал бы он использовать такое примитивное средство связи, чтобы передать важные сведения? Ещё и жрецы, будто сговорившись и разом впав в маразм, подтвердили вину, которая и вовсе не существовала. В этом всём чувствовался дурственный привкус руки судьбы и прозрения, и Орт недовольно морщился. Что-что, а вот будущее он считал излишне капризной материей для того, чтобы верить его проявлениям в видениях белых магов. Куда логичней на его взгляд было бы подчинить суть времени, не давать ему повернуть не в ту колею. И теперь Рурука чувствовал в себе силы расставить капканы и ловушки так, чтобы судьба не смела без его ведома сделать хоть один шаг. Юноша привык достигать поставленных целей, но путь его казался безумным и неспособным принести нужные плоды. А всё оттого, что он привык действовать не от общего к частному, а наоборот. У него была конечная цель — титул лорда. Но чтобы получить его, следовало отбросить от правления могущественную Зепфинохор, наверняка окружённую слугами и стражей в родовом поместье. Она никогда не была глупой женщиной и ни за что бы не подпустила к себе племянника на расстояние пушечного выстрела. И для этого следовало мягко толкнуть к ней того, кто может представлять для неё интерес. Безусловно, она будет опасаться и Охотника, задетого их внутренней борьбой, потому как никому доподлинно неизвестно, чего ждать от взбалмошного эмиссара. Для Руруки этот элемент плана был самым опасным: непредсказуемость действий и мыслей Акио выводила его из себя, и он уставал гадать, каким образом поступит Артемис в следующий миг. С него бы сталось собственноручно убить Короля посреди зимы, подговорив зыбучие пески в Сэчетъ и не марая руки. К тому же, следовало отыскать повод для того, чтобы свести Охотника и Зепфинохор, отыскать все возможные доказательства благородства крови Руруки, его полное право на обладание всеми привилегиями лорда.

     Орт не был уверен, что после его побега из замка тётка сохранила хоть какие-то намёки на его происхождение, а потому план его отталкивался вовсе не от материальных ценностей, но от тех, что лежали за пределами их плана существования. Ему было известно, как опасно прибегать к подобным ритуалам, сколько сил нужно потратить, чтобы провести их правильно, а вместе с тем следовало подстраховать себя и найти того, кто поручится за его показания и их истинность. Был нужен тот, от кого не будут ожидать защиту в сторону наследника Ортов. На его памяти далеко не все обладали псионическим могуществом, и тот, кто мог дополнить собой картину планов, находился во многих милях от Чёрного замка, оборвав все связи с миром. Из головы наблюдательного Руруки не шло то, как огорчился Охотник, прочитав письмо Пассисы, пусть молодой мужчина и был уверен в том, что эти двое ни разу не пересекались, не могли знать друг друга. И ложь Акио оказалась тем более вызывающей неприятные подозрения. Чтобы уговорить Пассису встать на свою сторону, старшему Миррору следовало совершить нечто абсолютно не вписывающееся в рамки мироздания, разорвать грани возможного. Но всё начинается с малого. Это знание Рурука усвоил уже много лет назад, а потому не собирался опрометью бросаться в самое пекло и тем самым подставлять свою шею под удар топора палача. Чтобы начать своё восхождение, он должен собрать сведения, но самостоятельно лезть в петлю он не собирался. На примете у юноши было несколько претендентов на подобные свершения, но Охотник к его жалости отпадал почти сразу. Если его только действительно поймают на шпионаже, отстранением от должности всё не закончится. И потому, скрепя сердце, Орт принял решение. Пришла пора выпустить на охоту узника.

     — Я поеду, — объявил Гилберт, не желая останавливаться на последний отдых перед столицей. — Нужно обсудить военные вещи с одним важным лицом.

     Артемис покосился на него с осуждением и молча, но веско скрестил на груди руки. Он уже успел спешиться, а Элгорм был слишком мал, чтобы использовать его для верховой езды, и потому пошедший прочь шагом Вазиалис вызывал у него тихую зависть. Почувствовав на спине обвиняющий взгляд любовника, вампир приложил максимум усилий, чтобы не сгорбиться и не выдать собственные чувства, а затем поддать коню пятками под бока и пустить галопом к Умбрэ. Мирроры вопросительно уставились на Охотника с немым вопросом на лицах: «Как парировать будем?» Но юноша лишь махнул рукой и пешком двинулся в сторону столицы, по колено утопая в снегу. Эльфийский единорог скакал по его следам, проваливаясь по самый подбородок: его маленькие острые копытца пробивали более плотный слой снега, и малыш вполне мог уйти под него с головой.

     — Садись, — кивнул Рурука, но к его изумлению Акио взялся за протянутую руку Роккэна и вспрыгнул в седло позади него. — Что за фокусы?

     — Он понравился Яблочку, — честнее некуда объявил художник, который не желал признаваться, что демон пышет жаром во все стороны и рядом с ним куда теплее, чем даже под плотным одеялом. — Тем более что твоя покупная кляча двоих не выдержит.

     — Можно подумать, что твоей кляче от двух тел на спине не плохо, — огрызнулся Орт, который до сих пор не мог смириться с потерей своего коня.

     — Роккэн, — внезапно прервал их перепалку Акио, задумчиво вглядываясь в ночную мглу. По золотистому блеску магии в его радужке братья поняли, что демон сейчас скажет что-то веское, и он их не разочаровал: — Как давно Пассиса выходил с вами на связь? Вы… ты понимаешь, что его надо оттуда вытаскивать?

     С одной стороны Рурука был неприятно удивлён этими словами, потому как Охотник подчёркнуто убрал его из высказывания, а с другой едва не вскричал от ликования. Раз сам демон заговорил об этом, значит, дело можно наладить с огромной выгодой для Орта. Художник же помрачнел и опустил плечи, взгляд его померк.

     — Он счастлив со своим мужем, Артемис, и доходчиво дал понять, что не желает с нами знаться, — пробубнил юноша себе под нос.

     Акио поморщился. Он с сочувствием покосился на Роккэна, и на его лице отпечаталось выражение сострадания: так смотрят на тяжело больное животное, которое проще добить, чем выходить. Помяв переносицу двумя пальцами, демон заговорил, взвешивая свои слова:

     — Если бы он был счастлив, мой милый, он бы непременно приглашал вас к себе в каждом письме; делился событиями из своей жизни и интересовался о ваших; будь Пассиса действительно счастлив в браке, он бы делился этим счастьем с теми, кто им обделён. Гилберт рассказал мне о том, при каких обстоятельствах Ис познакомился со своим супругом, и я готов съесть собственную шляпу, что наш дорогой псионик выскочил замуж вовсе не от большой любви, а от отчаяния. Как известно, безысходность слепит, закрывает глаза даже самым разумным из нас, и я не буду отрицать того, что Пассиса куда рассудительнее всех тех, кого я знал и знаю. Поверь, счастливые люди не изливают столько агрессии на тех, с кем жили рядом столь долгое время. Сдаётся мне, что он вляпался по самое не балуйся.

     — Чушь, — попытался возразить Рурука, но поймал на себе яростный взгляд не Роккэна, но Артемиса.

     — Я знаю, что ты ревнуешь, но будь так добр: запихни свою ревность куда подальше. Здесь разговор не об отношениях, а о том, что Пассисе сейчас может быть во сто крат хуже, чем нам. Может я и не знаю его, но я знаю людей, дошедших до самой грани отчаяния. Они способны на дикие поступки, — Акио запнулся, шумно сглотнул и пару раз часто моргнул, отгоняя страх и слёзы. Восстановив дыхание, юноша продолжил: — В любом случае, я не понимаю, чем ты думал, Рок, когда получил это письмо и не попробовал написать, узнать хоть что-то. Вы бывали у них? Боги, избавьте меня от таких племянников, даже если они приёмные.

     — Артемис, — по слогам бросил младший Миррор, сжимая поводья до побеления костяшек, — он не желает общаться. Вот и всё.

     «Может он и не желает, а я ему настоятельно советую пройти интенсивную терапию общением с парой оболтусов», — про себя хмыкнул Акио и на время закрыл опасную тему. Однако что бы он ни решил, у Роккэна было своё мнение, и он не привык, чтобы его игнорировали. Юноша завёлся, тем более, что тема для него оставалась животрепещущей и нераскрытой: едва пришло последнее письмо, как в семье мигом перестали произносить имя псионика, будто его и не существовало для них вовсе. И Артемис был первым за много лет, кто не стал делать равнодушный вид, не закрыл глаза на Пассису. Для художника это было самой настоящей отдушиной, пусть Акио и разозлил его, предположив, что вампир не был откровенен.

     — Да с чего ты это вообще взял?! — вспылил младший Миррор, повернув голову к демону. — Пассиса ни за что бы не стал врать нам об этом! Он просто не стал бы врать.

     Артемис вздохнул. У него был веский аргумент, но смогут ли братья понять его? Сможет ли он донести его до их голов, подтвердить свою правоту?

     — Когда-то мне пришлось участвовать в одной политической интриге, — начал он, выбирая слова с особенной осторожностью. — На кон было поставлено слишком много, пришлось задействовать и других людей. Мне нужно было часто покидать очаг действий, я не мог всегда находиться рядом со своими помощниками, но я верил им и полагался на них. Знал, что друзья не подведут меня. Однажды вернувшись к ним, я натолкнулся на стену отчуждения. Они отвергли меня, сказали держаться как можно дальше от них, потому как я стал им противен. Ни причин, ни объяснений я не получил тогда. А ведь эти люди были единственными, кто был на моей стороне, разделял мои взгляды на происходящее, осознавали всю важность того, чтобы не дать интриге расшатать политические устои. Можете себе представить, в каком состоянии я уходил оттуда, насколько подавлен был? Я понимал, что не справлюсь в одиночку, что не смогу спасти своего Господина. Мне не было ясно, почему они так себя повели, что теперь делать. Но спустя некоторое время они сами явились ко мне. Им удалось втереться в доверие врага, войти в его расположение, и общение со мной могло раскрыть их. Для того, чтобы помочь мне, им пришлось принять эту модель поведения. Боюсь, что здесь также. Пассиса вынужден был писать именно так. Он бы ни за что не вёл себя подобным образом, никогда не стал бы так говорить с близкими. Здесь кроется ещё что-то.

     — Тебе удалось спасти того человека? — робко спросил Роккэн, который колебался, не мог понять, как связаны между собой слова Акио и письмо Пассисы, не мог поверить, что всё обстоит так.

     — Да, — кивнул демон. — Но ненадолго.

     И мрачно замолк, нахмурившись. Мирроры же внимательно смотрели на него и ждали продолжение, старались понять, что до них хочет донести Охотник. Покачав головой, Артемис увёл взгляд. Если они не напишут Пассисе, он сам это сделает.

❃ ❃ ❃ 

     К одному из столичных заведений, где подавали лучшего жареного вепря и самый крепкий ром, подъехала скромная карета. Кучер остановил лошадей и спешился, подошёл к дверце и открыл её. Девушка опёрлась на протянутую руку и спустилась на землю, кутаясь в богатую шубку из шерсти лигра. Глубокий капюшон прикрывал её лицо и уши от пронзительного ветра; плотная пушистая муфта сразу скрыла белые руки от непогоды. По месту, куда её приглашали, девушка сразу могла понять, что именно от неё хотят. Для деловых официальных встреч выбирали подобные места, где всегда много народа, и её можно не опасаться, а ещё в таких заведениях не держат комнат для уединения, и рассчитывать на приятное времяпрепровождение не приходилось. Для тайных сделок её звали в мелкие пабы и трактиры, где лишний раз не станут рассматривать других посетителей, но и задержаться там не захочется даже на лишние пять минут. Если планировался вечер, переходящий в ночь, её звали в постоялые дворы или же прямиком в дом. И теперь ей было интересно, с чего любовник пригласил её именно сюда. В глубине души она знала, что рано или поздно это случится, но до последнего надеялась, что сможет удержать Господина чернокнижников. Яркое освещение от множества свечей убивало всю романтическую обстановку на корню, не давая ей даже зародиться, и всё помещение было отменно видно. Множество небольших столиков, рассчитанных на двух-трёх людей, оставалось на расстоянии друг от друга, которое можно было обозначить приличным. По крайней мере, если не говорить слишком громко, соседи не услышат ничего, что им знать не стоит. Взгляд её прошёлся по залу и не сразу уловил того, кого она искала, но затем на её лице появилась улыбка. Мужчина оторвался от любования видом за окном и поднялся ей на встречу, с истинно джентельменской учтивостью помог снять шубу, повесив её на высокую деревянную вешалку. Намида была облачена в длинное просторное платье до пола, хотя обыкновенно предпочитала носить брючные костюмы, но в последнее время ей пришлось изменить свои вкусы. У этого платья не было корсета, как носили многие модницы столицы, но всё же они бы позавидовали искусному шитью и лёгкости множества слоёв ткани. Но девушка носила его вовсе не для того, чтобы похвастать приобретением, но чтобы скрыть от чужих взглядов медленно растущий живот. Пока что ей это удавалось. Устроившись в мягком кресле, Воровка поглядела на чернокнижника, присматриваясь к лицу вампира. Они не виделись около месяца, но мужчина заметно поменялся: теперь он не выглядел серым призраком с тусклыми глазами, и аура его переливалась от тёмных сил, которыми он повелевал.

     — Голодна? — не дав девушке и слово сказать, вопросил чернокнижник, и Намида не услышала ни толики прежней теплоты.

     — Да, — кивнула она, не видя смысла жеманничать, как то любили делать другие девушки, прикидываясь существами, питающимися одним воздухом. Расправив складки на платье, Воровка уложила руки на колени. — Я слышала о произошедшем в дворце Совета. Сочувствую, что так вышло. Будешь теперь пропадать на военных собраниях?

     Чернокнижник издал неясный звук и покривился, выказывая, насколько недоволен ситуацией. Подозвав официантку с помощью колокольчика, который стоял на краю стола, мужчина принял у неё меню и незамедлительно протянул любовнице, предлагая выбрать на свой вкус. Перед ним стоял глиняный чайник и чашка, на дне которой ещё оставалось немного чая. Картина была абсолютно непривычной, потому как Господин чернокнижников с куда большим удовольствием употреблял алкогольные напитки, а к подобному относился с пренебрежением.

     — А ты ко мне присоединишься за ужином? — полюбопытствовала девушка, листая меню и покамест не смотря на мужчину, боясь увидеть в его глазах холодность и отторжение. — Или сразу отправишься дальше?

     — Поеду, — согласился Гилберт, в какой-то мере даже вздохнув с облегчением, что не пришлось объясняться. — В конце концов, нынче меня ждут не только дела, но и семья.

     — Что ж, я рада, что у тебя всё сложилось, — искренне улыбнулась Намида, пусть ей и стало нестерпимо больно от ощущения конца. Отношения не обязывали их ни к чему, да они и сами не торопились связывать себя хоть сколь-нибудь крепкими узами, но она смела мечтать о том, чтобы быть женой этого мужчины.

     Ей в принципе никогда не везло на любовном поприще: первая её пассия оказалась жуткой юбочницей и тащила в постель всех девок с округи; вторая излишне цеплялась за неё и в последствии едва не преследовала, успев надоесть до головной боли; с третьей не зашло дальше целомудренных поцелуев; с четвёртой женщиной она почти обвенчалась, но вовремя узнала, что она собирается замуж за богатого аристократа с Изумрудных островов. После стольких лет неудач и череды случайных любовниц по работе, Намида решила, что уж с мужчиной ей точно повезёт больше. Что ж, и в этот раз Воровка оказалась не права. Вот только теперь всё кардинально изменилось. И доказательство этого свернулось у неё под сердцем, и она почти могла различить биение маленького сердечка, когда укладывала ладонь на собственный живот. Улыбка, адресованная вампиру, стоила ей многих сил, но не была ни наигранной, ни язвительной. Было глупо с её стороны полагать, будто бы такой влиятельный и могущественный мужчина задержится рядом с ней надолго.

     — Познакомишь меня с ней? — с лёгкими нотками заигрывания спросила девушка, подзывая официантку и заказывая куриный рулет с чесноком и красное сладкое вино. — Хоть буду знать, кому Повелитель чернокнижников отдал свою душу.

     — Это не лучшая идея, милая, — невесело рассмеялся Гилберт, которому стало неимоверно легче от того, что девушка не пытается отговорить его и вцепиться в него всеми коготками. — Он не будет счастлив, узнав, что я был с кем-то близок, пока между нами был конфликт.

     — Ох, — только и выдала девушка, приподняв бровки и с интересом посмотрев на Найтгеста. — Так это мужчина? Теперь мне в три раза любопытнее. Не тот ли это эмиссар, из-за которого ты сорвался к Совету?

     Получив подтверждение, Намида покачала головой, не веря себе и оттого чувствуя себя только хуже. Она ощущала боль в животе, отдающуюся в душу, но не стала подавать вид, что ей некомфортно или больно. Разносчица принесла Воровке ужин, но вампир не дал ей уйти и сразу заплатил за весь заказ и сверх того, если Намида решит задержаться в заведении после его ухода.

     — Ты знаешь, где меня найти, — негромко произнёс Гилберт, встав из-за стола. Он поцеловал кончики пальцев протянутой руки девушки, запахнул на себе плащ.

     — А ты всегда можешь ко мне обратиться, — вернула любезность Воровка, не в силах спрятать собственную печаль, но это не помешало ей напоследок поцеловать мужчину в щёку. — Мадам Аллюра не делает скидок, но я, так уж и быть, могу оказать любезность.

     — Полно, — фыркнул чернокнижник, и в глазах его проступили алые блики. — У меня есть убийца, и я могу полагаться на него, как ни на кого иного.

     Вежливо поклонившись, вампир удалился, оставив девушку в одиночестве. Голод улетучился в трубу, и она не могла и кусочек съесть, молча глядя на бокал с вином. Не став трогать еду, Воровка поднялась из кресла, накинула на плечи шубку и вышла на улицу под пушистый снегопад. Почти сразу она столкнулась с троицей, которая шествовала мимо, едва не срываясь на бег. Молодые юноши что-то живо обсуждали, но при появлении богато одетой девушки примолкли. Один из них показался Намиде знакомым, но из-за метели она почти не могла разглядеть лицо. Зато оказавшийся в опасной от неё близости высокий парень с молочными волосами запомнился ей.

     — Прошу прощения, — мягко улыбнулась она, обойдя их и быстро направившись прочь по улице.

     Боль в животе становилась всё более нестерпимой, и голова Воровки кружилась. Она бы продолжила и дальше упрямо идти куда глаза глядят, но земля словно ускользнула у неё из-под ног, и Намида тяжело опала на заснеженную мостовую. Руки её непроизвольно коснулись горячего расползающегося пятна на платье, и она так и не смогла понять, почему не ощущает никакого эмоционального всплеска. Почти сразу нашлись люди, не прошедшие мимо: они кинулись к девушке, кто-то стал звать жрецов. Но даже сквозь пелену странного половинчатого обморока Воровка понимала, что они уже ничего не смогут сделать.

❃ ❃ ❃ 

     — Давайте посмотрим на сад скульптур, — почти проплакал Роккэн, которому не хотелось протирать штаны в жрально-выпивальных заведениях. — Это недалеко.

     — Я думал, что ты замёрз, — недовольно пробормотал Рурука, которому нестерпимо хотелось выпить и тем самым окончательно расставить мысли по местам. — Но если ты настаиваешь…

     — Настаиваю, — подтвердил художник и мельком глянул на Акио.

     Демон не проронил ни слова с тех пор, как они оказались в столице, всё поглядывал по сторонам, надеясь отыскать Гилберта. Но Роккэн оказался внимательней и на счастье Артемиса первым увидел чернокнижника. Его было отменно видно из окна одного из ресторанов, равно как и его компанию. Поняв, что ещё немного и Охотник увидит их, юноша ухватил его за локоть, повернув к себе:

     — Ну хоть ты скажи! Пойдём в сад скульптур!

     От чужого прикосновения Акио весь съёжился, распрямил плечи, недовольный тем, что его вырывали из мыслей. Любого другого он бы уже ударил наотмашь, но удержался и лишь хмуро посмотрел на Роккэна, и кивнул, пусть меньше всего хотелось любоваться достопримечательностями. Не говорить же, что он уже тысячу раз бродил по заросшим аллеям в часы особенно тяжкого заключения у Гилберта.

     — Поглядите-ка, — произнёс Орт, отвлекая их и обращая взгляды юнош на вышедшего из ресторана мужчину.

     Повелитель чернокнижников даже не посмотрел в их сторону и быстрым шагом стал удаляться. Артемис хотел было броситься вслед, но Рурука остановил его:

     — Помнишь, что он сказал о важной беседе? Должно быть она закончилась не совсем так, как он хотел. Лучше не лезть сейчас.

     — Не суди по себе, — огрызнулся демон и перешёл на быстрый шаг.

     Он бы непременно сбил с ног вышедшую на улицу девушку, если бы Роккэн не дёрнул его за плащ. Потерянное выражение лица леди напомнило ему самого себя в те часы, когда он только разорвал отношения с возлюбленным, и на секунду захотелось приобнять несчастную и успокоить, но она извинилась за что-то и поспешила в другую сторону. Бросив взгляд на улицу, демон понял, что уже не видит Найтгеста, и на смену тоске пришла злость. Если бы не Мирроры, он бы успел его догнать! Но до того, как он открыл рот и высказал собственное негодование, его мыслей коснулось магическое обращение Повелителя, едва не заставившее его мгновенно улечься на землю и умереть от счастья: «Извини, что не дождался вас. Не хотел снова столкнуться с коллегой. Я занял места в «Старой преисподней». Подойдёте?» Окрылённый Артемис одарил братьев улыбкой и тут же потащил их за собой.

     — Похоже, сад скульптур откладывается, — ехидно заметил Рурука, покосившись на мрачного брата, который надулся, подобно сычу. — Ничего, малыш, ещё успеем нагуляться.

     Время было уже позднее, но это не мешало постоянным посетителям «Старой преисподней», которые набились во все углы. Некоторые компании делили столики пополам, и разносчицы сбивались с ног, поднося новые кружки и тарелки с яствами и питьём. Как Гилберту удалось отбить место в трактире, Артемису было невдомёк, но лишь до поры. Едва они устроились рядом с вампиром, как к ним подскочил бойкий мальчишка. Акио, занятый тем, чтобы снять с себя плащ, не глядел в его сторону, но одного только голоса хватило, чтобы демона пробрало до костей.

     — М-м, у вас сегодня большая компания, господин, — некоторая зависть сквозила в интонациях официанта. Он стоял, подбоченившись и с пренебрежением глядя на троицу, подсевшую к мужчине. — Уверены, что хотите их общества? Мне не трудно выставить их вон.

     — Не стоит, это лучшее общество, — с усталостью ответил Повелитель и протянул руку за меню. — Мы сами обсудим, что будем есть.

     — А знаете, у нас сейчас как раз готовятся ваши любимые лангусты, просто пальчики оближешь, какие они сочные. И вчера завезли «Южное сновидение» от тёмных эльфов, — зачастил юноша, стреляя глазами в сторону вампира.

     Акио казалось, что мальчуган не может закрыть свой рот от количества слюны, что там скопилось, столь жадно он смотрел на чернокнижника. Но даже не это вызвало злобу и потрясение Артемиса. Он смел думать, что больше никогда не увидит этого человека, что он остался в далёком прошлом и больше не вмешается в его жизнь. «Как иронично, что ровно сегодня я вспоминал про тебя», — подумал демон, рассматривая официанта. Всё такой же угловатый и щуплый, с русыми короткими волосами, он всеми силами старался привлечь внимание чернокнижников. Но даже самая обтягивающая форма не смогла бы найти, что подчеркнуть на невзрачном теле. Заметив излишнее внимание возлюбленного, вампир лишь пожал плечами, показывая, что сделал всё возможное, чтобы мальчишка оказался от него подальше.

     — Так что насчёт омарчиков, господин? — прощебетал официант, кокетливо поправляя прядку волос и едва не раздевая мужчину взглядом. — Может что-нибудь сладенькое?

     — Спасибо, не нужно. Всё сладкое у меня уже есть, — ухмыльнулся вампир и собственническим жестом обнял Акио за талию, погладив его по бедру.

     Едва не задохнувшись от возмущения, официант стремительно испарился, но Артемис чувствовал его полный ненависти взгляд даже с другого конца зала. Мирроры словно не заметили ничего, внимательно изучая меню и тихо переговариваясь, выбирая что-то на двоих.

     — Так что там про омарчиков было? — скопировав тон разносчика, но с угрозой вопросил Акио, выразительно посмотрев на вампира. Тот засмеялся в кулак, и плечи его так и сотрясались от плохо сдерживаемого веселья. — Тьма, его только не хватало.

     — Спокойно, лис, он лишь отдаст нам заказ и больше не будет мешать, — заверил его Найтгест, любуясь профилем юноши, заигрывая с его волосами, не находя в себе силы оторваться от него. Весь неприятный осадок, что был в его душе после разговора с Намидой, оказался позабыт и вытеснен другими более приятными ощущениями. — Чего желаешь?

     Артемис посмотрел на него и ухмыльнулся, всем своим видом говоря, чего бы хотел на ужин, но не при людях же, ей богу. Уловив этот настрой, Гилберт приятно оживился и решил, что сам закажет для них угощение. Стоило ему только чуть приподнять руку, чтобы подозвать официанта, и он был тут как тут, но теперь испепелял Акио ревнивым взглядом.

     — Пусть будут лангусты, «Южное сновидение» и суп с мидиями, — объявил вампир, невольно вздрогнув, когда ощутил ладонь любовника на собственном колене. — И скажите, чтобы нам подготовили комнаты.

     — Четыре? — с нажимом поинтересовался юноша, зло зыркнув на Артемиса и его руку, которая беззастенчиво поглаживала чернокнижника по бедру.

     — Две, — вместо Повелителя отозвался демон, одарив официанта улыбкой.

     — Ну, а вы? — обратив своё внимание на Мирроров, резко вопросил тот.

     — Рыбный пудинг, сырный суп, две порции морской капусты, лавандовый чай и выжимку граната, — бодро оповестил Роккэн, и было ясно, что в выборе напитков Рурука не участвовал, потому как постное выражение его лица говорило само за себя.

     — Конечно, сладенький, — проворковал разносчик и едва не вприпрыжку убежал в сторону кухни.

     — Почему-то я думал, что больше не увижу Лихниса, — мрачно буркнул Акио, прижавшись щекой к груди Гилберта и едва не развалившись на нём, как жаждущий ласки кот.

     — Он поступал в академию, но мне удалось настоять на том, чтобы его не взяли, — подметил Гилберт, и суть их разговора оставалась для братьев не совсем понятной. — Так что это — меньшее из зол.

     — Но если он ещё раз попробует катить к тебе шары, я их раздавлю, — буркнул Артемис, уткнувшись лицом в шею вампира и прикрыв глаза, стараясь абстрагироваться от лишнего шума вокруг.

     Он почти задремал, когда на стол с грохотом опустилось блюдо с его лангустом, заставив вздрогнуть и обернуться. Остальные тарелки уже были аккуратно расставлены, равно как и кружки, но к его персоне, похоже, решили отнестись особенно. Лихнис с таким же шумом поставил напротив него бокал с вином, едва не пролив его на альбиноса, но не спешил уходить.

     — Приятного аппетита, — провозгласил он, но всё ещё крайне зло поглядывал на Акио, которого это даже начинало забавлять. — Кушайте не обляпайтесь.

     — Может быть дадите полотенца для рук? — поддел его демон, выдерживая гневный взгляд со стоическим спокойствием. — Знаете, я думаю, что сильно запачкаю их.

     А когда официант уже собрался открыть рот и вывалить всё, что думает по этому поводу, послышался возглас Олафа:

     — Херолихнисимус, тудыть тебя во все щели, сколько можно языком мести, цыпа?! А ну тащись на пятнадцатый стол!

     Дальнейшие распоряжения потонули во внезапном взрыве смеха Охотника. От неожиданности он не успел не то что сдержать хохот, но даже попытаться прикрыть его кашлем. И Мирроры, и Гилберт, и Лихнис смотрели на него с широко раскрытыми глазами, не зная, что вызвало веселье Акио, пока он не начал со стоном сползать со стула куда-то в темноту стола.

     — Херолихни-исиму-ус, — раздался его убитый стон сквозь безудержный смех. — Боже-е, сочувствую, парень, мои соболезнования.

     — Вообще-то, это благородное имя! — вспыхнул юноша, схватив меню и едва не ударив им по макушке демона, показавшейся из-под стола вместе с его красным от смеха лицом. Даже слёзы в уголках его глаз выступили. — Оно означает…

     — Да уж по звучанию ясно, что оно значит, — через хихиканье парировал Артемис.

     — Херолихнисимус! — снова загрохотал трактирщик, едва не топая ногами. — Я сказал живо!

     Бросив абсолютно оскорблённый взгляд на демона, официант поспешил убраться подальше, бормоча что-то о том, что надо было плюнуть ему в тарелку. Приступ веселья Артемиса прекратился не сразу, только после того, как Роккэн робко протянул руку и потрогал его лоб, проверяя, нет ли температуры.

     — Ты чего? — недоумённо вопросил Гилберт, косясь на любовника не без опаски.

     — Вы вообще слышали? Херолихнисимус!

     — И что? — вступил Рурука, который, как и остальные, не видел ничего смешного в имени официанта.

     Артемис попытался объяснить, но лишь фыркнул и решил, что будет веселиться один. Улыбка, что бродила по его лицу, передавалась и другим. Ненадолго беды оставили всех четверых. Пусть Лихнис и не был самым приятным человеком в мире, но про лангустов он не соврал: сочное мясо с пряностями и ромом дарило истинное наслаждение вкусовым рецепторам, и было плевать на сок, текущий по рукам, а сладкое крепкое вино только украшало ужин, придавая лёгкости голове. К лангустам на тарелках лежали порезанные дольки лимонов и несколько ломтей ржаного хлеба, а в крупных соусницах заманчиво поблескивал сливочный соус. Рурука поглядывал на варварский способ обращения с деликатесом молча и неодобрительно, но щипцы для лангустов в трактире не подавали, а судя по довольному лицу демона он вовсе не был разочарован таким упущением. Орт же грустно косился на пудинг, который с радостью уплетал Роккэн, заедая его морской капустой и радостно запивая гранатовым соком, пока его брат без особого рвения черпал суп и понимал, что придётся перешагнуть через себя и съесть рыбу.

     — Давай, попробуй. Очень вкусно, — улыбнулся ему художник, слегка пихнув в бок. — И кстати очень полезно. Ты знаешь, мне дедушка рассказывал, что там много каких-то витаминов, которые похожи на солнце.

     Страдальческое выражение глаз Руруки сложно было представить. Рыбу он ненавидел во всех её проявлениях, равно как и солнечные лучи, но ради брата можно было перешагнуть через себя. Главное было после этого не вывернуться наизнанку. Ещё и эти напротив начали подкармливать друг друга супом, и так мило это выглядело, что юношу аж мелко встряхнуло от зависти. Отвернувшись, Рурука залпом опустошил чашку с чаем и грустно подцепил кусочек жареного хлеба, макнул его в суп и отправил в рот. А ещё он заметил, что Роккэн и Артемис обмениваются время от времени странными взглядами, ощутил лёгкие магические потоки, которыми сопровождалось мысленное общение. «Что вы там обсуждаете?» — с ревностью подумал дипломат, стараясь подслушать, но крепкий блок заставил его отказаться от этой затеи, не то ещё поймут, что к чему.

     — Ты уже знаешь, что делать с гоблинами? — прервал тишину Орт, обращаясь к отцу, и тот тяжко вздохнул, смерив его усталым взглядом, который так и говорил: «По мне видно, что я знаю?» — Хоть какие-нибудь мысли есть?

     — А ты тоже картавишь? — брякнул слегка пьяный Артемис, не дав теме развиться и уйти в дебри политики. — Или почему ты избегаешь произносить слова с «р»?

     — Тоже? — не понял Роккэн, затем посмотрел на своего отца под новым углом. — Па-ап?

     — Дьявол, Акио, — застонал Гилберт, хлопнув себе по лбу. — Кто тебя за язык тянул?

     — А тебя? — съехидничал юноша, а потом спал с лица и поглядел на братьев. До них сразу дошло, в чём дело, и демон прикусил губу, поняв, что они не были в курсе маленького дефекта.

     — Подумать только, — с ухмылкой протянул Рурука, откинувшись на спинку стула. Он принял настолько повелительную позу, что мгновенно стало понятно: он обязательно использует полученную информацию. Закинув ногу на ногу и переплетя пальцы на колене, он лукаво улыбался вампиру, — у великого Господина дислалия. Вот это я понимаю новость так новость.

     — А скажи «Рурука Миррор»! — с широкой и наивной улыбкой попросил Роккэн.

     — Что-то знакомое. Звучит как: «Ты сейчас снова окажешься в детдоме», — изрёк Гилберт и мрачно воззрился на Артемиса, который виновато пожал плечами и со всей возможной кротостью потёрся щекой о его плечо. — Ох, погибель ты моя. Ну что тебе стоило молчать?

     Охотник вновь приласкался к нему и с самым невинным видом протянул к губам вампира лимонную дольку с солью, стараясь замять неловкость и задобрить возлюбленного. Вампир быстро сменил гнев на милость и ласково поцеловал Акио в уголок губ. Как мог он злиться на него? На эту легкомысленную шалость, на его колкие издёвки? Одно только это говорило о том, что демону не всё равно. Стал бы он обращать внимание на то, что ему не интересно? Ужин подходил к концу, и Гилберт подозвал официанта, расплатился.

     — Комната готова? — спросил он ровным тоном, не обращая внимания на румянец мальчишки от щедрых чаевых, на которые Повелитель никогда не скупился. Когда разносчик кивнул, чернокнижник поднялся. — Нам нужна ванна.

     — Одна на всех, — прыснул Рурука, и глаза Лихниса едва не полезли на лоб.

     — Чего-о? — на выдохе прошептал он. — Да как вам не стыдно?

     — Это была шутка, — успокоил его Гилберт.

     — О каком чувстве юмора может идти речь у человека, который называет Херолихнисимус благородным именем? — прыснул со своего места Акио. Он не торопился покидать стол, вытянул ноги, безмятежно улыбаясь, точно обдумывал какую-то шалость.

     — Хватит, — оборвал его Повелитель. — Ты идёшь?

     — Я задержусь на пару минут. Нужно перекинуться словечком с Роком. Иди. Я скоро поднимусь.

     Рурука и Гилберт переглянулись. Этот тандем начинал их сильно беспокоить. Казалось, что всего несколько недель назад эти двое могли подраться на ровном месте, а теперь почти не отлипали друг от друга. Артемис сделал жест, выпроваживая их, а затем обернулся на Роккэна, и веселье ушло с его лица, морщинка появилась между светлых бровей. Художник смущённо молчал и снова кусал губы, заламывая пальцы. Те к ужасу Акио гнулись во все стороны с такой лёгкостью, точно в них не было суставов, и он полагал, что знает, в чём причина. Цыкнув языком, Охотник извлёк из кармана кисет с трубкой и принялся набивать её ароматным табаком, обдумывая просьбу юноши, которой он его огорошил некоторое время назад.

     — Даже не знаю, как тебе помочь, — пробормотал он, раскурив трубку и пустив несколько густых колечек дыма. — Сам понимаешь, что это не просто.

     — Мне бы хоть как-нибудь, — почти умоляюще ответил Роккэн, пересев к демону поближе. — Просто… не знаю, мне кажется, что я не могу сделать так, чтобы ему нравилось. А ты ведь… ну, умеешь.

     — Умею, конечно. Но у меня… — он хотел было сказать о практике и опыте, но вспомнил обвинения художника и замолк. — Почему бы тебе просто не делать так, как подсказывают тебе ощущения? Что было бы приятно тебе?

     — У нас очень отличаются вкусы, — печально поделился Роккэн, рассматривая свои пальцы.

     Артемис смотрел на него почти сочувственно, мягко улыбаясь. Художник выглядел таким несчастным, что его было даже жаль. Но от его просьбы становилось совсем неловко. Вдумчиво вдыхая в себя дым и накручивая свои волосы на ладонь, Акио смотрел в потолок.

     — Неужели ты не чувствуешь, что ему бы нравилось? Мне всегда думалось, что нет ничего проще. Но… словом, я могу тебе рассказать, как надо, а вот показать… ты хоть сам представляешь, чего будет стоить провернуть это под носом у вампира? А стоять у вас над душой я просто не буду. Можно было бы отвести тебя в нужное место, чтобы там тебе всё показали «на пальцах», но и это не останется без внимания наших благоверных, — Охотник больше бормотал себе под нос, успокаиваясь от того, что произносит это вслух. В голову ему постучалась на его взгляд гениальная идея, и он засиял улыбкой. — Вот что. Поднимешься со мной, подождёшь, а я дам тебе знак, когда заходить. Но прошу тебя, будь максимально осторожен и бесшумен. Иначе уже ни один из богов не поможет нам.

     Роккэн заулыбался и кивнул.

❃ ❃ ❃ 

     Когда принесли тяжёлую бадью и наполнили её горячей водой, Повелитель чернокнижников не без облегчения забрался в неё и вытянулся во весь рост. Не хватало только Артемиса под боком, чтобы насладиться последними спокойными днями в полной мере. Уже давно у него не было возможности элементарно отдохнуть, и он желал получить от этого своеобразного отпуска все блага. Когда открылась дверь, вампир не удержал улыбку, увидев Охотника. Тот прикрыл дверь и направился в его сторону, заманчиво покачивая бёдрами. Вот только почему-то юноша не стал раздеваться, зашёл ему за спину и принялся мять плечи, отчего вампир весь напрягся. В прошлый раз массаж для него закончился не совсем хорошо, пусть и приятно. Уловив это, Акио рассмеялся и склонился, поцеловал мужчину в макушку. Его поцелуи прошлись по ровному пробору, опустились ниже, и мягкие губы нашли ухо вампира, обласкав его.

     — У меня есть предложение, — негромко прошептал демон, и от его дыхания Гилберт весь покрылся мурашками. — Но тебе придётся выполнить все мои требования.

     Мужчина обернулся на демона и крайне скептично приподнял бровь:

     — У меня будет стоп-слово?

     — Оно тебе не понадобится, — рассмеялся Артемис, затем приподнял его подбородок кончиками пальцев, глядя в любимые аметистовые глаза, отыскивая в ответном взгляде хоть каплю протеста. — Я хочу, чтобы ты на время отказался от своих вампирских инстинктов. Чтобы прочувствовал всё, как человек.

     — Это сложно, — заметил Найтгест, протянув руку и погладив юношу по приоткрытым губам. Он уже хотел дотянуться до них и украсть поцелуй, однако Акио слегка отстранился, и хитрый его прищур вызывал желание немедленно согласиться. — Как скажешь.

     — Тогда вылезай, — почти потребовал Артемис, отойдя и похлопав по кровати, — и садись.

     Вампир осторожно устроился на краю изножья, и юноша жестом фокусника извлёк из набедренной сумки плотную чёрную повязку. Недоумение Повелителя росло в геометрической прогрессии, пока Акио завязывал ему глаза, а затем негромко шуршал рядом, распаляя интерес и нетерпение. Но когда вдруг мужчина ощутил, что его ногу прижали к ножке постели и затянули ремнём, он встревожился:

     — Если ты думаешь, что я сбегу, можешь не бояться, — неловко пошутил вампир.

     Притупив все инстинкты и способности, он перестал слышать ровное дыхание юноши, биение его сердца, и от этого становилось как-то пусто на душе. Но раз уж Артемис попросил, то некоторое время можно и потерпеть. На его фразу Охотник не ответил до тех пор, пока не ограничил возможности движения любовника максимально: теперь Найтгест был растянут на постели, не мог и шелохнуться, если только поломав кровать. Акио остановился напротив любовника, любуясь проделанной работой и прикидывая, сколько ему понадобится времени. Послав мысленный зов Роккэну, юноша не без тревоги глядел на дверь. Художник шмыгнул внутрь с беззвучностью мыши, поглядел на отца и покраснел до корней волос, но упрямо не отвёл взгляд. Про себя воздав молитвы всем богам, чтобы мужчина ничего не заметил, Акио уговорил себя сделать вид, будто бы никого помимо возлюбленного в комнате нет, а сам начал вдумчиво оглаживать грудь вампира. Он поддразнивал его, не торопился приступать к чему-то более весомому, входя во вкус. Было в этом и что-то будоражащее.

     — Как ты поймёшь, что я не жульничаю? — с улыбкой спросил вампир, когда юноша уселся на полу между его ног, обдав тёплым дыханием.

     — Ты даже представить себе не можешь, — веско ухмыльнулся демон.

     Он убедился, что Роккэн внимательно наблюдает из-за чуть раздвинутых пальцев, которыми закрывал пылающее лицо. Юноша и сам не знал, как ему хватило смелости попросить Акио научить его делать минет, и теперь умолял себе не сбежать. С содроганием художник наблюдал за тем, как Артемис покрывает член неторопливыми поцелуями по всей длине, оглаживает самыми кончиками пальцев. От его вдумчивых действий, блаженства, что отражалось на лице, даже у Роккэна слегка засвербело в брюках. И при этом он старался уловить самое малейшее движение, не сводил глаз с Охотника, боялся лишний раз моргнуть и упустить что-то важное. Эмиссар разомкнул губы, провёл языком по головке плоти раз, другой, смачивая слюной.

     — Главное — не торопиться, — коснулось его мысленное пояснение Роккэна, и художник вздрогнул, но кивнул. — Если будешь спешить особенно в первое время, разворотишь себе горло и не сможешь повторить процедуру ещё долго. К тому же ему будет приятно почувствовать такое внимание, уж поверь мне. Но и не переборщи. Тянуть с основными ласками тоже не стоит.

     И в подтверждение своим словам обхватил головку члена губами. То, как он менторским тоном объяснял каждое своё движение, как спокойно относился к этому, вызывало в художнике небывалое уважение. Если бы он был на месте Акио, ни за что бы ни смог хоть что сделать под чужим взглядом! А ещё и пояснять!..

     — Губы и горло далеко не самые важные при оральных ласках. Язык, щёки, руки — всё это играет свою роль, добавляет красок. Погляди. Выглядит ли это полной отдачей? Смог бы ты сказать, что это приятно?

     Демон убрал руки себе за спину, качнул головой, сглатывая, но Гилберт слегка нахмурился. Это было мимолётно, на секунду, но Роккэн понял, что имеет ввиду его «учитель». Зато когда Акио начал уверенными движениями поглаживать ствол члена одной рукой, а другой слегка сжимать яйца, с губ вампира сорвался шумный вздох, готовый перерасти в стон. От этого демон блаженно зажмурился, чуть приподнял плечи от удовольствия, и художник против воли восхитился: ему прежде казалось, что есть в этом процессе что-то неприятное, унизительное, но Охотник любил и своего мужчину, и доставлять ему наслаждение. Он уже хотел спросить о том, что волновало его больше всего, однако Акио его опередил.

     — А дальше самое сложное, с чем ты столкнёшься. Горло достаточно деликатная зона, и здесь стоит прислушиваться к собственному телу. Не советую тебе делать минет на полный желудок или при недомогании, иначе точно стошнит. В первую очередь научись расслаблять эти мышцы, потихоньку тренируйся.

     И незамедлительно продемонстрировал свои способности. На глазах у Роккэна он опустился ниже, и художник увидел, как чуть дёрнулся кадык демона, а член мужчины стал погружаться в горло. По мере того как плоть проникала дальше, юноша шире раскрывал глаза. А когда Артемис замер, мелко содрогаясь, младший Миррор не сдержался.

     — Он весь ТАМ?! — мысленно воскликнул он.

     Артемис не знал, от чего поперхнулся в этот момент: от внезапного комментария юноши или же от того, что он высказал. Отпрянув, демон закашлялся, и вампир на кровати выгнулся, попытавшись помочь любовнику отдышаться, но не смог толком ничего сделать.

     — Всё в порядке, — успокоил его Акио, а затем обратился уже к ментальной связи, укоризненно посмотрев на юношу. — Ты не мог бы не комментировать настолько эмоционально?

     — Ну, у меня-то рот свободен.

     — Ты меня подменить хочешь?

     Роккэн замотал головой из стороны в сторону, и демон вернулся к своему увлекательному занятию. А пока он был занят удовлетворением любовника, художник быстро шмыгнул из комнаты, и демон уже успел обрадоваться, что можно и что-нибудь ещё вытворить с беззащитным вампиром, как дверь снова отворилась. Миррор уселся неподалёку и уложил на полу свиток, по которому принялся быстро чиркать углем. Поймав ошарашенный взгляд Акио, юноша широко улыбнулся и показал ему продолжать. «Тьма, за что мне это», — со вздохом подумал Артемис, но не стал лишний раз отвлекаться и наводить возлюбленного на подозрения. Но надолго Роккэн не задержался и, мысленно пообещав сделать что угодно в благодарность, удалился практиковаться. Почувствовав невероятное облегчение, Акио выпустил член вампира из плена собственных губ и забрался на постель, поглаживая его живот кончиками пальцев. Помедлив, он с трепетом поцеловал Найтгеста, зарылся пальцами в его волосы, наслаждаясь уединением.

     — Думаешь, ему это поможет? — после долгого поцелуя вопросил Гилберт.

     Артемис вздрогнул и отпрянул, невольно прижав ладони к лицу. Ровно на секунду ему захотелось расплакаться, столь резко его кольнули слова чернокнижника, сбив его с толка и загнав в угол. Огромных сил стоило Охотнику удержать эмоцию и не сбежать восвояси. Тени мягко заструились и высвободили мужчину. Найтгест сел и крепко обнял любовника, поглаживая его по волосам и успокаивая: пусть Артемис и сдержался, но вампир ощутил его страх и смятение. Демон неловко прижался к мужчине и подобрал к груди ноги, стараясь свернуться комочком.

     — И как ты понял? Мухлевал? — справившись с голосом, спросил Охотник.

     — Я не псионик, но вы так шумно общались, что, полагаю, вся улица слышала, — фыркнул Повелитель и тут же пожалел.

     Он не привык к открытым проявлениям эмоций у Артемиса, а потому, когда он всё же разрыдался, на секунду вампир растерялся. Отняв руки от лица юноши, он принялся торопливо собирать губами шустрые капли слёз, после каждой награждая возлюбленного лёгкими поцелуями в губы.

     — Тише, я не злюсь, — заверил его Гилберт, не давая вырваться и убежать. — Ты мог бы сказать мне всё как есть, а не искать окольные пути. Я даже счастлив, что вы нашли общий язык, но…

     Поняв, что слова ничуть не успокаивают его, вампир прикусил язык. Следовало сдержать комментарии и сделать вид, что всё пошло по плану Акио, не смущать его. И тогда мужчина позволил собственной душе раскрыться навстречу душе демона, прильнуть к ней, окутать. Охотник с непривычки затих, дёрнулся, а после обмяк в руках Найтгеста, обессиленно прижимаясь к его плечу и крупно дрожа всем телом.

     — Тише, лис, — на ухо ему произнёс Господин, погладив по лопаткам, найдя кончиками пальцев паутину бледных шрамов от крыльев. — Я люблю тебя.

     Акио прочувствованно шмыгнул носом, но промолчал.

     — А вот тебе мой урок, — услышал Охотник ментальное обращение художника, — скажи ему. Говорить о своих чувствах не страшно. Скажи ему!

     По тому, как резко напрягся до того расслабленный юноша, Гилберт понял, что младший сын попытался вразумить демона. Но Повелитель знал, что Акио бы ни за какие коврижки не согласился бы делиться своими переживаниями из-под палки. А уж в таком расстроенном состоянии подавно. Выставив по периметру комнаты блок, отрезавший их от прочего мира, вампир уронил любовника на постель, отнял руки от заплаканного лица, вглядываясь в его глаза, как совсем недавно это делал сам демон.

     — Я… я… — попробовал выдавить из себя Артемис, но чернокнижник закрыл ему рот ладонью, покровительственно улыбнувшись.

     — Знаю.

     Сняв с юноши обувь, мужчина начал неторопливо мять его ступни, оглаживать по всей длине кончиками пальцев, сильно надавливая и с нежностью любуясь тем, как поджимаются его пальцы. Переключив Охотника на эти ощущения, вампир поцеловал любезно подставленную пятку, прикусил кожу, и только услышав тихий смех смог улыбнуться.

❃ ❃ ❃ 

     Триумфального возвращения в Чёрный замок не вышло. На взгляд Артемиса жизнь, состоящая из случайностей, была лучшим, что могло предложить им всем мироздание, и по его мнению именно случайности, наслаивающиеся на другие случайности, и являли собой ту самую квинтэссенцию счастья, которая могла бы затмить все расчёты и далеко идущие планы. Ему хотелось верить, что всё обстоит именно так, что ни один самый могущественный и искушённый в интригах жрец не способен повлиять на эти крохотные песчинки в жерновах судьбы. Ненароком оброненные обстоятельства смешивали на столе все карты и не давали великовозрастным мудрецам вершить чужие судьбы. Он прекрасно осознавал, что может и наверняка ошибается, но одного только этого было мало, чтобы погасить его веру. Именно те годы заложили в нём отчётливое осознание одной прописной истины: «Как бы игроки ни стремились обыграть друг друга, внезапно налетевший ураган запросто опрокинет доску». Всегда найдётся тот, кто будет считать, что всё на свете должно быть подчинено только его замыслу, обязано пройти по задуманному им пути. Будут и те, кому это встанет костью в горле, кто начнёт противодействовать и сопротивляться. Найдутся умники, кто решит подстелиться под одну из сторон, возлагая большие надежды на награду и место в новом мире. Но помимо всех этих страстных любителей острых ощущений существовали и те, кого они вовлекали в свои бои, перетаскивая чужие жизни, как одеяло или плюшевую игрушку. Охотнику не нравилось ощущать себя ни тем, ни другим, то прикрывая собой одного, то чувствуя, как тянет за ногу другой. Впервые столкнувшись с крупномасштабной интригой, он не имел ни малейшего понятия, что им решили распорядиться по собственному усмотрению и даже не поставили в известность. И уже после, когда детали произошедшего конфликта изволили всплыть в самой нелицеприятной форме, ему лишь оставалось скрежетать зубами. «Прежде чем вовлекать меня в свою корриду, так и скажите, что вам от меня что-то нужно, чтобы я ненароком не испортил всю прелесть идеальной картины», — не единожды после этого ворчал он.

     Но не о том речь, далеко не о том. В тот самый момент, когда счастливая семья (Охотник с вампиром в обнимку на одном коне, за которым по следам трусил единорог; блаженно улыбающийся Орт, видимо, пересчитавший все звёзды; и непривычно тихий, но окрылённый Роккэн) въехала на подвесной мост, идиллию можно было считать погребённой заживо. Можно было прочувствовать всю остроту недовольных и обвиняющих взглядов, что устремляли некоторые чернокнижники на незадачливых дипломатов. И чем внимательней и злей глядели на них, тем меньше им хотелось исправлять ситуацию и объясняться. Это было ниже достоинства одного и излишне для терпения другого. Но подобных недовольных были единицы, что знатно облегчало атмосферу в Чёрном замке. Братья отправились отсыпаться, Гилберт же был вынужден удалиться на рабочее место и взять быка за рога. Оставленный на произвол судьбы Акио собирался написать письмо Пассисе и выудить из него, ниточка за ниточкой, что с ним происходит. Но в его планы вмешалась одна из тех случайностей, которую он успел нежно полюбить несмотря на все за и против. И этот элемент неожиданности дожидался демона в его апартаментах, порядком запустевших и покрывшихся пылью. Завидев в дверях хозяина комнаты, белобрысый оборотень мигом подорвался с сундука для вещей и бросился к Охотнику, заключив его в крепкие объятия, повиснув на нём подобно медвежонку коалы. Ошарашенный таким эмоциональным приветствием, Акио неловко погладил эмпата по волосам, стараясь не рухнуть на пол и при этом прикинуть, с чего бы вдруг его должны так встречать.

     — Стоило тебя без присмотра оставить, а ты уже вляпался по самое не могу! — начал сокрушаться оборотень, встав на лапы и зло воззрившись на юношу, хлеща хвостом из стороны в сторону. — Я едва успел вернуться в Талиарен, как сразу узнал, что тебя обвинили в шпионаже! Это же надо было так… я думал, что собственные лапы от беспокойства сгрызу!

     — Всё в порядочке, — привычно и как можно более легкомысленно бросил Акио, не учитывая, что Люук прекрасно ощущает его тяжкие эмоции. Получив взгляд из коллекции «Снисходительного раздражения», демон понурился и пожал плечами. — Было неприятно.

     — Неприятно?! Да ты хоть знаешь, что со шпионом могут сделать?! — взвился оборотень, обхватывая лицо юноши ладонями и поворачивая к себе, чтобы не смел уводить взгляд, как любил то делать обычно. — Арти, тебя могли не просто убить. Не будь таким легкомысленным.

     — Да знаю я, — смущённо буркнул демон, пытаясь стряхнуть с себя оборотня, но в его изумрудных глазах плескалось столь безграничное отчаяние, что сил не хватило. Протянув руку, Артемис ласково потрепал мягкий комок кошачьего уха, почесал его ногтями и подошёл к постели. Каким-то автоматическим жестом встряхнул покрывало, поднимая в воздух облачко пыли, пригладил ткань, чтобы затем упасть поперёк постели и свесить вниз голову. Волосы тяжёлым водопадом стекли вниз, укладываясь на полу складками атласного снега. Полежав пару минут, он всё же заставил себя заговорить: — Нас подставили, вот и всё. Если я верно понял Руруку, то это его тётушка.

     — Рурука? — оборотень с недоверием нахмурился, уши его чутко стригли воздух, пока в голове эмпата ворочались воспоминания. Встрепенувшись, он плюхнулся на кровать рядом с демоном, отчего тот невысоко подпрыгнул и издал мутный звук, напоминающий ворчание спящего медведя. — Ты только что сказал «Рурука»?

     — Задай ещё какой-нибудь шаблонный вопрос, а то у меня так мало простора для ответа, — буркнул себе под нос Артемис. — Да, он.

     Оборотня всего передёрнуло. Он отлично помнил, как из-за поисков этого мальчишки потерял всё, ради чего жил, как все считали его давно погибшим. В первые секунды Люук испытал острую ярость, желание отыскать его и придушить собственными лапами, но в следующее мгновение оборотень расслабился. Что ж, раз он жив, значит, и младший сын Гилберта жив и счастлив. Если бы только это было известно раньше, если бы элементалисты не вмешались в их поиски, то всё сложилось иначе. Акио уже некоторое время наблюдал за ним, перевернувшись на спину и закинув руки за голову. У него был нюх на истории, как у эмпатов на эмоции, а у псиоников на мысли. Что-то любопытное сразу бросалось ему в глаза, но Акио полагал, что сейчас может напороться на неприятие, если сунет нос, куда не приглашали. Поймав демона на наблюдении, Люук понурил плечи и покачал головой:

     — Шпионаж и Рурука вместе приносят слишком много неприятностей, Артемис. Я это знаю. Когда я был совсем молодым, меня вмешали в поиски этого ребёнка. Кто ж знал, что он был у нас под носом.

     — И что ты подразумеваешь, когда говоришь, что шпионаж и он несовместимы?

     Эмпат деланно безразлично пожал плечами, но Акио не думал так просто отставать от него.

     — Я ездил на одну миссию с оборотнем, который весьма рьяно пытался убедить меня в твоей смерти. Думаю, что вы знакомы. Зауэр. — Люук кивнул, и Артемис продолжил. — Почему ты решил сбежать от них всех?

     Эмпат окинул взглядом помещение. Оно не выглядело обжитым или уютным: аскетичный минимализм сквозил в каждой простой вещи; не были ни одного украшения или намёка на роскошь, кроме одеяла из шерсти снежного лигра. Зарывшись в него пальцами, полиморф печально повесил голову, вспоминая нежную шерсть Наречённого под своими ладонями, слаженную игру узлов мышц поджарого тела. Пустота, снедавшая его много лет из-за глупости и высокого самомнения. Все мечты и надежды рухнули в один миг, оставив после себя только мрак и агонию души. Он помнил их великолепный дуэт, прославленный среди оборотней за тонкое сочетание грубой силы, проницательных умов и звериной чуткости, верности. Их способности дополняли друг друга, душа одного была продолжением другого. И эмпат был более чем уверен, что ни с кем другим не сможет почувствовать себя полноценным и живым, что кто-то подарит ему ощущение счастья и вдохновения, желание открывать глаза по утрам. Навсегда ему в память врезался тот самый момент, когда он понял, что остался один в целом мире, когда жизнь разделилась на «до» и «после». Сколько лет он изгонял из себя эту выхоложенность, заполняя дыру в сердце любым мусором, что попадался ему под руку? В прошлом предательство другой пары оборотней стоило ему жизни возлюбленного, в этот раз — его собственная глупость. Почти половину столетия эмпат убеждал себя, будто бы во всём виноват Гилберт и его сыновья, из-за которых они вляпались в это болото, но теперь стойкое осознание собственной беспомощности перед могуществом других фракций сгрызало его изнутри.

❃ ❃ ❃ 

     В отличие от чернокнижников у оборотней был всего один замок, и город рядом с ним считался единственным официальным местом, где обитали полиморфы, но они запросто селились по всей стране.

     И одним из селений, где нашли приют целых две семьи полиморфов, была и Чаща светляков, единственной достопримечательностью который были огромные заросли кустарников, цветущих круглый год, и по ночам они сняли, как мириады звёзд. Городок насчитывал сто домов, с дюжину больших скотных дворов и редкую для подобных мест школу. Здесь детей обучали элементарной грамоте и чтению. Основным занятием селян, помимо охоты и скотоводства, было переписывание различных трактатов и реставрация книг. Часто сюда свозили множество книг из различных библиотек, чтобы рукастые жители, которых иначе, как светляки не называли, лечили носителей знаний.

     Получалось у них на диво складно, и многие позже перебирались в крупные города, где имелись библиотеки, чтобы зарабатывать куда больше денег. Хорошо жилось семье городского лекаря. Отставной полевой медик хотел бы спрятаться от должности жреца и отжить свою заслуженную спокойную старость, но неудачно продемонстрировал способности паре жителей. После этого его спокойствию пришёл конец. Пусть Кирионелл и не был пожилым затворником со скверным характером, но за свои века успел побывать на многих войнах, и теперь чувствовал себя истощённым. Да и выбраться из Нижнего мира и отбиться от приевшегося нелестного звания бастарда оказалось не так уж и просто. Особенно будучи бастардом во втором поколении. Но даже с этим он справился в весьма юном возрасте. Его мать была Акио, и ему передались все её гены, однако это единственное, что ему было известно о ближайших родственниках. Впрочем он ими и не интересовался, с первых дней разумной жизни уяснив, что никому не сдался. И единственной, кто смог его переубедить и выудить из скорлупы презрительного отношения к окружающим, была вдовствующая оборотниха. До того Алейя Накамура занималась простеньким ведовством и жила на окраине селения, а затем стала почти каждый день прибегать к жрецу даже по самым глупым мелочам: то палец порежет, пока шинкует коренья, то набьёт случайно крохотный синячок, то вроде бы ногу подвернёт. Хитрая кошка могла прийти с одной проблемой и остаться до самого вечера, невинно щебеча о всяких бессмыслицах. Как-то незаметно вместе с проблемами девушка стала приносить вкуснейшие пирожки с ревенем, варенье, на приготовление которого она тратила многие часы, не используя сахар, и иные угощения, которые они поглощали за чаем. Его тоже варила оборотниха, и Кирионелл любил наблюдать за тем, как девушка с мечтательной улыбкой мурлыкает себе под нос и по щепоткам добавляет травы в кипяток. Жрец и не понял, в какой момент кухонная утварь ведуньи переместилась в его дом вместе с травами, кореньями и сухоцветами; за ними следом на его земельный участок высадились и крохотные плантации, и теперь по утрам из сада в окно заливались упоительные ароматы. Кошка прижилась как в его доме, так и в сердце, после чего не покидала ни то, ни другое. Едва только приняв этот факт, Кирионелл более не медлил: они обвенчались, а вскоре уже очаровательные двойняшки дополнили их семью. Жрец считал добрым знаком то, что они пошли в мать, а не в него: черношёрстные шалопаистые котята не были склонны к поглощению душ, ни одной белой прядки не было на их лоснящихся шубках. Но лишь до поры. Росли они с разной скоростью: Тайлер, старший из них, почти за десять лет перегнал отца, был активным и неуёмным, в то время как Тош не торопился вырастать, больше времени уделяя наблюдению за происходящим вокруг и книгам. Даже собрал себе гнездо из книг отца, заботливо растрепав страницы.

     Когда мальчишкам стукнуло по пятнадцать лет, по соседству поселился оборотень с женщиной. Как после призналась Алейя, это она позвала их. Сначала Акио никак не мог понять, для чего они перебрались в такую глушь, но чем больше присматривался к соседке, тем больше понимал. У неё была вполне типичная для одной семьи аристократов внешность: чёрные тугие кудри, тёмные вампирские губы, бледная до снежной чистоты кожа и яркие аметистовые глаза в обрамлении угольных длинных ресниц. Как наследницу рода Найтгест занесло в Чащу светляков, оставалось загадкой. Тем более что она уже была на приличном сроке беременности. Лифаэн, её ухажёр, настоял на том, чтобы Кирионелл обвенчал их и принял роды. И пока жрец наблюдал за женщиной и ребёнком, развивающимся в её теле, узнал, что она сбежала от законного супруга. На месте жреца многие бы рванулись сообщать ему, что беглянка нашлась, но глядя на цветущую от счастья девушку даже не помышлял о подобном кощунстве. За всю свою жизнь Акио видел будущее всего несколько раз и был счастлив, что не может узнать о судьбе этих двоих, что не будет надобности проводить в тяжких раздумьях ночи и дни. Мальчишка, родившийся у них, оказался с характером, и часто по ночам можно было слышать его неугомонный вой, от которого долго раскалывалась голова, но сельчане закрывали на это глаза, приговаривая, что рано или поздно тот подрастёт и перестанет действовать на нервы.

     Но Зауэр на то и Зауэр, чтобы нервировать всех и каждого — так считал он сам. Сорванец использовал всю свою силу и дурость, чтобы носиться с деревенскими собаками, приводить в деревню друзей-волков и рыть подкопы в курятники. Но это было бы не так бедственно, если бы к его сумасшествию не присоединились Тайлер с Тошем. Две пантеры и волк разве что самих жителей не грызли для веселья, а в остальном резвились с утра до ночи, не уставая придумывать себе всё новые способы развлекаться. Не помогали ни воспитательные беседы, ни поучительные лекции, ни тумаки, ни даже домашний арест. А после того, как Зауэр притащил откуда-то щенков, виновато виляя хвостом, терпению Лифаэна пришёл конец. Хулиган был экстренно отправлен в академию оборотней, и братья Накамура притихли. После этого город покинул и Тайлер, по наставлению отца решив изучать магию некромантов. Тош загрустил. Мало того, что он был мельче собственных сверстников, так теперь потерял и тех, кого понимал сам и кто понимал его. Но скука длилась не долго: вскоре из дома соседей снова начал раздаваться детский плач, похожий скорее на жалобное протяжное мяуканье. Ведомый любопытством, Накамура заглянул к ним в гости и обнаружил в большой плетёной корзине, заботливо обитой мехом, маленький пушистый комочек. Белая шёрстка непослушно стояла дыбом, как у одуванчика, и розовые уши казались больше самого тельца. Пантера долго наблюдал за слабо мявкающим существом, усевшись рядом с корзиной, затем наклонился и пригладил шерсть языком. Создание тут же затряслось и начало издавать громовое мурлыканье, столь мягкое и нежное, что Тош заслушался. Ему не верилось, что такое крохотное тельце может так сладко мурчать, вызывая желание вторить ему. Так Тош впервые увидел Люука.

     После этого жизнь помчалась вскачь, не оставляя ни единого шанса на то, чтобы угнаться за её стремительным бегом. В отличие от Накамуры маленький Найтгест рос будто бы с каждым днём. Ещё при рождении у него были внушительные лапы, по которым сразу было ясно: вырастет сильным оборотнем. Это в какой-то мере будто бы даже подхлестнуло Тоша, и его отец не мог не заметить изменения, происходящие в ауре и теле сына. Со временем он стал напоминать грозовую тучу, готовую в любой миг исторгнуть на землю гром и молнии, тугие плети ливня, и это было знакомо Кирионеллу. Чтобы обуздать всю эту мощь, следовало отправить мальчишку на обучение, но если он будет развиваться в одном направлении, потеряет многое из того, что в нём заложено. Тогда жрец впервые за много веков получил короткое, но яркое видение: оборотень, облачённый в плащ чернокнижника, стоящий на коленях перед Лордом де’Мос. Алейя не вмешивалась в воспитательный процесс никогда, лишь изредка давая подсказки мужу и напоминая о том, что дети на то и дети, что не знают всего, что их нужно научить, а не ругать. Пока супруги совещались, Тош без устали ходил по пятами за растущим ирбисом. Полнолуние у Люука всегда проходило тяжко: он мог накинуться на человека, терял над собой контроль и превращался в самого настоящего кровожадного монстра, и Накамура часто вызывался выгуливать его в лесу, подальше от людей.

     Ночь в чаще тем гуще, чем плотней друг к другу растут деревья. Темнеет рано и поздно рассветает, а молочный туман часто блуждает над корнями, скрадывая звуки и укрывая под своим пологом кустарники. Лесоповал в старом русле образовывал худо-бедно пригодное убежище от дождя, но почва под стволами деревьев была порой даже топкой. Эхо разносилось во все стороны и разгоняло мёртвую тишину. Зверьё и птицы притихли, отсыпаясь, а ночные хищники сторонились этого места. Гулкое рычание раздавалось из тьмы под корнями упавших деревьев, по которым неторопливо курсировала чёрная массивная тень. Крупная пантера выхаживала взад-вперёд, внимательно заглядывая под стволы, наблюдая за происходящим внизу с чуткостью и снисходительностью. Свет Лун не проникал через густую листву, но в Чаще светляков тьма была зыбким понятием: в мареве тумана призрачно блистали раскрывшиеся чаши цветов, щедро усыпавших кусты. Белая когтистая лапа появилась из тени и вонзилась в ствол дерева аккурат с хвостом пантеры, но Тош лишь лениво сделал шаг в сторону, развернулся и игриво шлёпнул по локтю ирбиса. Люук заворчал с угрозой, метнулся к выходу из убежища, но пантера опередила его, приземлившись перед ним на лапы и выгнув спину. Синие глаза полиморфа игриво сверкали, фосфоресцируя во мгле, а в ответ на него глядели изумрудные кошачьи очи с крохотными от ярости зрачками. В зелёной радужке проступали янтарные блики, служившие напоминанием о том, как мало напоминает себя настоящего зверь, который дыбил шерсть, скалясь на Накамуру. Но старший полиморф уже успел привыкнуть к диким повадкам юноши, к его вспыльчивому нраву и ярости. Странно было понимать, что ему всего три года, но по силе он уже мог бы сравниться со своим старшим братом и даже порвать его на клочки, если бы тот вдруг удумал сунуться к разъярённому полнолунием оборотню. Длинный мощный хвост метался из стороны в сторону и шелестел палой листвой, когти от нетерпения взрывали почву и готовы были вонзиться к плотную шубку пантеры. Стремительный рывок тела, и ирбис распластался в полёте. Тош плавно скользнул в сторону и навалился сверху, затем вцепился в загривок оборотня и, легко оторвав его от земли, потрусил вглубь леса. Люук пискнул, поджав задние лапы ближе к телу, чтобы не волочились по земле, а хвост обнял шею старшего оборотня, не то собираясь задушить, не то покрепче обнять. Теперь, когда Накамура был к нему так близко, ирбис пропитывался спокойствием, а безумие отходило прочь. Подняв взгляд на пантеру, эмпат жалобно мяукнул и прижал уши, чувствуя себя виноватым.

      Накамура добрался до родника и поставил злой комочек шерсти на лапы, пригладил языком загривок и повелительно надавил лапой на напряжённые лопатки, заставив мелкого улечься. Сам он вытянулся рядом и заразительно зевнул, любуясь блеском воды на каменистых порожках, вслушиваясь во вкрадчивое мурлыканье оборотня, который осторожно притулился к нему под бок. Ему казалось, что ничто не сможет заставить его бросить это чудо с бледными серыми пятнами на белой шубке, с длинным хвостом и большими чуткими ушами. Рядом с ним всё непонимание улетучивалось прочь, все беды казались незначительными, а сама его душа светилась от ликования и отзывалась утробным мурчанием на эту близость. Лениво потянувшись, Накамура накрыл лапой Люука, заботливо вылизывая его перепачканную в грязи морду, пусть тот и начинал ворчливо шипеть время от времени и хлопать хвостом по бедру. Их идиллия, казалось, могла длиться вечно, но рассвет и уход Лун сделал из грозного ирбиса щуплого мальчугана-полиморфа, едва ли способного ветку переломить пополам.

     — Я хочу домой, — захныкал Люук, сжимаясь в комочек от холода и потирая глаза кулаками.

     Тош понятливо кивнул и подлез под него, чтобы быстрее добраться до Чащи светляков. Они ушли на несколько миль от дома, а малышу следовало отдохнуть в своей родной кровати и поесть нормальную еду, а не костлявую белку, зазевавшуюся и забывшую об осторожности. Бьянка поглядела на пантеру с пренебрежением: вампирша ещё издалека учуяла возвращение сына и пусть понимала, что Тош сильно рискует, проводя время в полнолуние с Люуком, не питала к оборотню большой любви. Она забрала ребёнка на руки и, не сказав ни слова, захлопнула перед Накамурой дверь, оставив его в горьком одиночестве. Перевоплотиться он позволил себе только в своём доме, где его дожидался отец. Кирионелл был невысок и субтилен, и первые морщины уже тронули бледное лицо, отмеряя его время с безжалостностью. Даже Тош видел, как теряет отец прежнюю резвость, как усталость всё чаще заменяет собой былой огонёк в серых глазах, подливая каплю горя к его облику. Зайдя в гостиную и увидев, как жрец зябко кутается в плед посреди жаркого лета, оборотень почувствовал, как невольно сжимается сердце, но не подал вида.

     — Доброе утро. Ты сегодня рано, — подметил оборотень, присев на подлокотник кресла, в котором грелся отец. Кирионелл поднял на него непонимающий взгляд и пару раз кивнул, точно не совсем осознавал, что происходит. — Что-то случилось?

     — Я обеспокоен, — тяжко проговорил Кирионелл, хмуро глядя в окно, выходящее в сад. — Лифаэн и Бьянка долго ругались с неделю тому назад, и он пропал. Это на него не похоже.

     — Дядюшка герой войны, не пропадёт, — успокоил отца Накамура, хоть кончик его хвоста и сделал нервное движение из стороны в сторону.

     — В нём я не сомневаюсь ни на секунду, — раздражённо ответил жрец. — Но Люуку будет тяжело. Бьянка ничего тяжелее веера в руках не держала, а деньги спустит быстрее, чем ты успеешь сказать полное имя Лорда оборотней. Будь моя воля, забрал бы его к себе.

     — Так в чём проблема? — легкомысленно и даже с радостью воскликнул Тош, вскакивая на ноги и с азартом глядя на Кирионелла. — Давай я буду за ним приглядывать, я уже умею. Мы сегодня были у родника и…

     — Это славно, сын, но моих сил не достанет удержать его, когда ты уедешь учиться.

     — Но я не…

     — Лорд де’Мос благосклонно дал согласие на предоставление тебе места в академии, а также весьма милостив был Господин Найтгест, получив мою рекомендацию. Завтра ты должен отбыть в замок де’Мос и приступить к обучению, но помимо прочего я настоятельно рекомендую тебе заняться чернокнижием по совместительству. Директора академий уже извещены о двойной нагрузке, которая будет возложена на тебя, а потому тебе предоставят возможность использования некоторых…

     — Но отец! — вскричал молодой полиморф, отшатнувшись от кресла и с ужасом уставившись на мужчину. Стоило ему подумать о том, как он будет денно и нощно зубрить предметы и трястись в седле, как глаза его заволакивала пелена отчаяния и бешенства. — Что будет с мамой, если… когда…

     — Всё в порядке, Тош.

     Когда Алейя появилась в комнате, ни тот, ни другой не заметили. Курчавая смуглая девушка в простом льняном платье смотрелась рядом со жрецом как минимум странно: она походила на юную нимфу, способную щебетать хвалебные оды природе от заката до рассвета, в то время как Кирионелл был похож больше на старого волка, глядящего на это из-под валежника. Ведунья приблизилась к мужу и мягко сжала его плечо, улыбнувшись уголками губ:

     — Не печалься, мой котёнок, мы справимся. Послушай папу и отправляйся к Арлану. Насколько я его помню, он никогда не оставлял молодых зверей на произвол судьбы. Ты найдёшь в нём мудрого друга, поверь мне. Мы постараемся приглядеть за Люуком, в конце концов, не первый дурной полиморф в этой деревне, с которым нет сладу.

     Тош приблизился к отцу и молча опустился на колени, ткнувшись лбом в его ладонь, боясь и страшась будущего, но безоговорочно доверяя родителям.

     — Что ж, — тихо пробормотал он, обнимая себя хвостом, — Тайлер уже во всю трудится и познаёт тайны магии, Зауэр тренируется, так чем я хуже? Обещаю, вы будете мною гордиться.

     — Мы уже, — кивнул Кирионелл, похлопав сына по спине.

     Тош встал и помог подняться жрецу, с чувством обнял его. Следовало сказать Люуку, что уезжает, но малыш наверняка сейчас спал и видел десятый сладкий сон. Усталость заставила младшего Накамуру удалиться в комнату и свернуться комком в гнезде из одеял и подушек с ароматными травами. И только после того, как сын ушёл, Кирионелл позволил себе тяжело опуститься обратно в кресло, откинувшись на спинку. Крупные капли пота выступили на его лбу, а из груди вырвался кашель. Ведунья склонилась к нему, принимаясь заботливо гладить по лицу, нашёптывая заговоры и покрывая щёки мужа поцелуями. Жрец вымученно улыбнулся оборотнихе и провёл ладонью по её плечу, затем прижав тонкие пальцы к своим губам:

     — Не стоит, родная, от Увядания не спастись.

     Девушка горько зажмурилась и осторожно устроилась на коленях супруга, обняв его со всем своим трепетом. Она не могла поверить, что волшебная хворь заберёт у неё возлюбленного, поставит жирную точку в их истории. Жрец и сам не мог уверовать в то, что эта болезнь поразила его душу. Обыкновенно Увядание касалось людей ещё в юном возрасте и убивало за несколько десятков лет. Кирионеллу же сравнялся шестой век, и он понимал, что у него теперь нет и года. Болезнь уничтожит его с жестокой стремительностью. Он считал, что успел сделать достаточно, чтобы умереть с чистой душой: у супруги был прекрасный дом, дети оказались скоропалительно пристроены в лучшие заведения, и теперь их судьбы были у них в руках. «Жаль, не взгляну на своих внуков», — с тоской подумал мужчина, перебирая кудри жены, с упоением вдыхая запах её тела, подарившего ему многие часы наслаждения. Сейчас собственная беспомощность казалась ему унизительной и горькой. Как никогда хотелось отнести супругу на руках в спальню и воздать почести упругой коже, гибким изгибам и жаркому дыханию. Алейя трепетно поцеловала мужа и одарила влюблённой улыбкой. Она осталась вдовой после нескольких лет жизни с оборотнем из свиты Лорда Арлана, и долго горевала, удалившись в Чащу светляков, где находила покой для своей души в диких травах и цветах, в заговорах и простом колдовстве природы. Кирионелл стал для неё звездой с небес, вдохнувшей в неё саму жизнь. Он подарил ей прекрасных детей, и ведунья верила, что он отдал им свет своей души, столь сильно он любил двойняшек. И теперь, понимая, что придётся прощаться с Кирионеллом, девушка не могла унять боль в душе. Как могла она пережить это во второй раз?

❃ ❃ ❃ 

     Вещи были собраны в два счёта: у Тоша почти не было своих пожитков, кроме пары комплектов одежды да короткого кинжала, который ему подарил Кирионелл. Мать собрала ему еды в дорогу, напихала по карманам полезные травы и долго не могла выпустить юношу из объятий. Со стороны это выглядело прекрасно: миниатюрная девушка вставала на мысочки, чтобы уткнуться лицом в грудь рослого сына, а тот наоборот наклонялся, чтобы поцеловать её в лоб. Кирионелл не без помощи ребёнка поднялся на ноги. Казалось, что за ночь на его лице прибавилось морщин, а сам он похудел на добрых десять килограммов. Оборотню было страшно подумать, что он уедет и более не увидит жреца. Прощание вышло тёплым и чувственным, но Накамура спешил к Люуку, хотел рассказать ему о своём отъезде. Стучаться не пришлось. Дверь в дом соседей была открыта, и Люук в длинной рубашке до самых пят, чумазый и довольный, сидел на крыльце, увлечённо ковыряя ложкой деревянные ступени. Те не торопились сдаваться. Где была Бьянка, оборотень не знал и знать не хотел. Присев на корточки напротив малыша, оборотень потрепал его по волосам, привлекая к себе внимание. Люук мурлыкнул, приласкался к широкой ладони и тут же шустро нырнул в его объятия.

     — Как ты себя чувствуешь, котик? — проворковал Тош, обняв мальчугана хвостом и зарывшись носом в пушистый мех, который до сих пор стоял дыбом, превращая полиморфа в безобидную пушинку. Отвечать Люук не стал, прижимаясь к груди старшего оборотня и во всю ласкаясь к нему. — Малыш, я уезжаю. Буду учиться, — вкрадчиво произнёс Накамура и заглянул в сонные глаза полиморфа, стараясь уловить его реакцию. Мальчик скуксился, захныкал и вцепился в Тоша всеми лапами, не желая его отпускать. — Буду приезжать. А ты подрастай и присоединяйся ко мне.

     — Ещё чего, — надменно хмыкнула Бьянка из-за его спины и поманила к себе сына. — Идём, Люук, пора есть.

     Мальчуган завертел головой, не в силах определиться, кто ему нравится больше, в ком он нуждается сейчас. Накамура с плохо скрываемым сожалением смотрел на то, как Люук сполз с него и направился к матери, косолапя и фыркая.

     — Люук, — позвал Тош, понимая, что ещё не скоро увидится с ним, что вампирша наверняка нарочно вмешалась в их прощание.

     — Езжай, хвостатый, нечего моему ребёнку голову морочить, — бросила она и, взяв Люука за руку, повела в дом.

     С того дня Тош ненавидел, когда перед ним захлопывали двери. Он пообещал себе, что обязательно заберёт мальчишку и сможет переубедить его мать, доказать, что он чего-то да стоит. Оборотень поднялся в полный рост, поглядел на безразличную дверь и с упрямством зашагал прочь.

❃ ❃ ❃ 

     — Мне опостылела эта деревня! — на повышенных тонах воскликнула Найтгест, схватив со стола тарелку и с силой шваркнув её об пол. — Надоели эти рожи, эта глухомань! Я хочу в свет!

     Лифаэн не успел ни слова сказать после того, как пересёк порог дома. Жена встретила его уже во взвинченном состоянии. Он и сам устал корпеть над книгами и на охоте, добывая еду. Люук внимательно наблюдал за происходящим, медленно жуя один из тех пирожков, которым его угостила Алейя. Сладкое ревеньевое повидло стекало по лапам, склеивая шерсть, но он не обращал на то внимание, смотря на родителей.

     — Да куда нам ехать? — вымученно спросил старший оборотень, попробовав сесть, но женщина оттолкнула стул, и он рухнул на пол. Полиморф поморщился. Он был старше её на сотню лет, но оба уже пережили не мало. Лифаэн знал и Сириуса IV, жил под правлением Артемиса Акио I, но не мог оставаться равнодушным к красоте вампирши. Когда она согласилась сбежать с ним от Кедзина, оба знали, чем это может обернуться. Их долго искали, и едва ли им удалось бы скрыться, если бы не Алейя. Лифаэн помнил её ещё совсем крохой, но знал, что она нашла приют в тихом селе к югу от замка де’Мос. Ведунья любезно пригласила их к себе, сказав, что скроет от ищеек Повелителя, но даже теперь было опасно высовывать нос из этой тихой гавани. Лифаэн смертельно устал объяснять жене, почему они должны оставаться в Чаще светляков ещё какое-то время, но упрямая Найтгест не желала его слушать. Теперь, когда она совсем опухла от скуки, мужчине приходилось пожинать плоды.

     — Не буду я торчать в этой дыре! — голос Бьянки набирал децибелы, и Люук начинал нервничать. Мальчик заскулил и протянул руки к отцу. Уловив, что Лифаэн собирается его успокоить, вампирша оттолкнула руки супруга. — Чёрта с два! Запрещаю тебе даже подходить к нему, пока мы не уедем отсюда!

     — Да ты совсем сбрендила, женщина. Думай, что говоришь. Это мой сын, и я имею полное право взять его на руки, — уже зло прорычал мужчина. — Отойди, Бьянка.

     — Нет. Мы уедем отсюда!

     Полиморф рыкнул и круто развернулся. Не сказав ничего, он вышел из дома, громко хлопнув дверью. Ему нужно было побыть одному и подумать, что делать. Жену он любил, но порой она становилась абсолютно невыносимой. В лесу было необычно тихо, даже ветер не трогал листву. Лифаэн пинал опавшие ветки, рыча себе под нос проклятия. И в этом безмолвии особенно ярко раздался звон магии. Перед оборотнем распахнулся сияющий всеми красками портал. Полиморф шарахнулся было в сторону, но разлом стремительно рванулся к нему, поглотив за долю секунды, тут же и исчезнув вместе с ним. Тихо ухнула сова, завыл дикий волк.

❃ ❃ ❃ 

     Ребёнок заходился рыданиями. Его вой стоял на весь дом, выливался на улицу и бил по слуху соседей. В переливчатом плаче, срывающемся на ультразвук, едва ли можно было разобрать слова, но его мать прекрасно слышала его желание. «Хочу к папе», — снова и снова, как заведённый, ревел он. От непрекращающейся мигрени тяжело было даже моргать или поворачивать голову, хотелось спрятаться куда-нибудь подальше от этой сирены, не сбавляющей свои обороты. Женщина вышла из комнаты, едва не срываясь на бег. Её выводило из себя поведение сына, который не желал успокаиваться никакими способами. Его слова плотно засели в мозгу, пульсировали в каждой клеточке тела, и она желала размозжить голову мелкого об стену, чтобы он наконец затих. Был бы здесь Лифаэн, он бы непременно сладил со своим отпрыском, но оборотень как сквозь землю провалился и уже больше месяца не появлялся. «Сбежал», — зло думала Найтгест, но даже это не заставило её вести себя по-другому и начать что-то делать. Сердобольная ведунья выслушивала её стоически и забирала Люука к себе, после чего тот ненадолго успокаивался. И в этот раз Бьянка желала вновь сбагрить нерадивого полиморфа подальше от себя, остаться в тишине и покое хоть ненадолго. Как известно, трава на другом берегу зеленее. Вампирша не верила, будто бы у соседки были проблемы с детьми, что она могла испытывать трудности при воспитании сразу двух мальчишек. А ещё женщина помнила о своих оставленных детях. Её не терзали угрызения совести, когда она вспоминала, что сбежала сразу после того, как родила их и дала им имена. К их отцу она никогда не питала глубинных нежных чувств, лишь хотела сложить с себя обязанности Госпожи и вдоволь наслаждаться привилегиями, которые даровал выгодный брак. Сейчас её детям должно было исполниться по шестьдесят с лишком лет, уже почти совершеннолетние, но это не трогало никакие струны в её тёмной душе. Всё, что волновало женщину сейчас, так это как бы заткнуть Люука.

     Громко постучавшись в двери соседского дома, Бьянка стала ждать, когда же ей откроют. Вскоре на пороге появилась Алейя. Она выглядела усталой и измождённой, но вампирше смогла улыбнуться.

     — Что такое? — промурлыкала ведунья, хотя прекрасно слышала вой полиморфа.

     — С ним опять что-то не так, — возмущённо воскликнула Бьянка, всплеснув руками и поставив их в бока. — Не возьму в ум, почему он вечно ревёт.

     Оборотниха печально кивнула и шустро прошла мимо неё. Раздосадованный, что его не желают слушать, Люук плёлся следом за матерью, а потому Алейя поймала его на пороге и тут же взяла на руки, принимаясь укачивать и негромко мурлыкать. Слёзы мгновенно утихли, и мальчик расслабился, свернувшись комочком. Бьянка ликующе улыбнулась и отошла с дороги.

     — Приглядишь за ним? — невинно взмахнув ресницами, поинтересовалась Найтгест, но в голосе её слышалась не просьба, но утверждение. Она знала, что ей не откажут. — Мне нужно поохотиться.

     — Конечно, иди, — рассеянно кивнула Алейя, бережно прижимая к себе успокоившегося ребёнка, как своего собственного.

     Не успела она договорить, как вампирши уже след простыл. Тяжко вздохнув, девушка вернулась в дом и усадила мальчика за стол, трепетно помогла ему умыться из тазика с холодной водой и вытерла льняным полотенцем мордашку. От ласки маленький ирбис замурлыкал, жмурясь и подставляясь под нежные руки девушки, едва не влезая на стол, чтобы быть поближе. С негромким смехом вернув его на сидение, Алейя стала хлопотать по кухне, заканчивая с приготовлением обеда. Наваристый суп терпко благоухал благодаря добавленным в него пряным кореньям, и содержимое булькающего котелка очень интересовало полиморфа.

     — Где дядя Кири? — вопросил Люук, оглядываясь по сторонам, словно мог не заметить жреца в маленьком помещении.

     — Он спит, — легко отозвалась Алейя, снимая котелок с огня и ставя на деревянную подставку на столе, подпирая его подставками, чтобы не опрокинулся и не пролил содержимое. Закоптившийся котелок поменьше для кипятка отправился на жердь, чтобы нагреть воду. — Отнесёшь вместе со мной к нему еду?

     Мальчик ответственно кивнул и соскочил на пол, тут же подставив ладошки. Поглядев на честную физиономию Люука, девушка умилённо улыбнулась и почесала пушистое ушко, вызвав очередной приступ неудержимого мурлыканья. Вскоре на большом подносе разместилось по три комплекта мисок, чашек и приборов, и одна плетёная корзинка из ивовой лозы для хлеба. Всё это полиморфы вместе понесли к спальне супружеской четы. Как и сказала Алейя, жрец спал. В последнее время он всё больше проводил время именно так, не в силах перебороть болезнь. Но стоило девушке поставить на прикроватный столик поднос, как Акио открыл блеклые глаза и попробовал сесть, чтобы не выглядеть совсем уж немощным. Когда же на постель вспрыгнул соседский мальчишка, Кирионелл даже улыбнулся и нашёл в себе силы усесться, хотя уже несколько дней не мог самостоятельно встать. Смотреть на него без слёз давалось Алейе всё трудней, и она молча прикрыла рот ладонью, наблюдая за тем, как маленький оборотень с любопытством обнюхивает руку жреца, а затем начинает игриво покусывать дрожащие пальцы, не причиняя боли, но ласкаясь.

     — Покормить тебя, малыш? — сухим и шелестящим голосом спросил Кирионелл, услышав тонкое бурчание желудка мальчика.

     — Я сам! — гордо возвестил оборотень, вздёрнув нос и скрестив лапы.

     Алейя только улыбнулась и пристроилась рядом с ними. Она взяла плошку одной рукой под дно, другой подхватила ложку и с незыблемой любовью принялась кормить мужа. Она со сладостью в душе вспоминала, как прибегала к нему и притворялась больной, чтобы он усадил её на диван, укрыл пледом и начал по ложечке давать «лекарство». Как после признался жрец, то была подслащенная патокой вода, потому как он прекрасно распознавал обман хитрой кошки. А она говорила, что чувствует себя лучше. Как же хотелось ведунье, чтобы сейчас супруг шутливо подмигнул ей и сказал, что больше не болен благодаря ей. Заметив грусть в глазах жены, Кирионелл приподнял уголки губ и с признательностью погладил её по плечу. Каким лёгким и ломким выглядел он теперь! Люук наблюдал за процессом обеда с завистью, а затем подлез под руку девушки и требовательно открыл рот. Супруги рассмеялись.

     Ни вечером, ни на следующий день, ни через неделю Бьянка не вернулась за сыном, и Алейя поняла, что теперь на её плечах лежит ответственность за малыша, которого она пригрела в своём доме. По ночам полиморф часто плакал, свернувшись клубочком в старой спальне Тоша, забившись в глубину гнезда.

     — Знал бы, что всё будет так, ни за что не стал бы принимать роды у Бьянки, — сокрушался жрец, который видимо оживился от присутствия в доме Люука. Даже начал иногда доходить до сада, где мог часами наблюдать за тем, как Алейя и маленький полиморф ухаживают за растениями. — Мало того, что Лифаэн исчез невесть куда, так ещё и эта кукушка бросила ребёнка. И не одного! Что за женщина, что за бессердечное существо.

     Ведунья слушала его и только кивала, боясь того мгновения, когда это ворчание перестанет раздаваться в доме, когда единственным её спасением от одиночества станет юный оборотень. Она упрашивала супруга забрать часть её сил, но Кирионелл даже не желал ничего слышать про это. И потому по ночам девушка больше вслушивалась в дыхание супруга, в биение его сердца, до дрожи в коленях страшась их исчезновения. Люук оказался чутким мальчиком: он чувствовал чужие эмоции и стремился разделить их, помочь. И каждый раз, как девушка грустила, начинал крутиться рядом с ней. То принесёт венок из лесных цветов и ягод, то ответственно поможет с готовкой, то обратится ирбисом и начнёт скакать по всему дому, веселя всех. Но он всё ещё плохо справлялся со своей звериной сутью во время полнолуния, и Алейе пришлось отправиться с ним за город. Она так давно не меняла свой облик, что уже почти забыла о том, какой болью отзывается перевоплощение, как меняются все чувства, пугающе заостряясь. Но рядом с поджарой стремительной пантерой Люук вёл себя прилично и не кидался на зверей, пока она не начинала учить его охотиться, как когда-то объясняла своим сыновьям. «Как они там? Как их жизнь?» — с тоской думала ведунья, наблюдая за тем, как малыш резвится на лесной поляне, гоняясь за светлячками и лунными бликами. Тайлер прислал им всего одно письмо после своего успешного поступления, сухо изложив путешествие и распределение по факультетам, но уже несколько лет от него не было ни слуху ни духу. Тош тоже пока не давал о себе знать, и материнское сердце умирало в неизвестности. Ей хотелось сесть под светом Лун и начать рычать и стенать, терзать когтями ни в чём неповинную землю, бросаться на деревья и срывать с них кору. Но это было бы дурным примером для малыша, который теперь смотрел на неё с беззаветной любовью. Он мог так компактно и уютно свернуться рядом с ней на диване после дневных хлопот, накрыв нос лапами и обнявшись хвостом, что всё дурное покидало её голову. Вся тяжесть эмоций растворялась рядом с мальчуганом, оставляя лишь признательность и нежность. Её двойняшки любили растянуться поперёк неё или Кирионелла, игриво выпуская когти или слегка прикусывая, забирались по ночам под одеяло, чтобы поиграть с ногами, но никогда не вели себя так, даже когда были очень маленькими. «Как она могла оставить тебя, крошка? — с сожалением думала Алейя, вылизывая мягкую, шелковистую шёрстку ирбиса и прижимая его к своему покатому тёплому боку. — Как можно злиться на тебя?»

     В последнее время жители всё чаще и чаще заглядывали к ним, с неодобрением косились на ведунью, которая отправляла их прочь, приговаривая, что Кирионелл не может их принять даже с самыми маленькими болячками. Бродили злые сплетни, что ведьма сжила со свету и соседей, и медленно убивает сельского лекаря своими ядовитыми чарами и травами; болтали и о том, что Люук был её внебрачным сыном, что она изменяла супругу. Алейя не злилась на людей. Она давно утратила эту способность. Теперь ей было лишь капельку обидно, ведь она столько лет жила рядом с ними бок о бок, врачевала в меру своих способностей от простейших хворей, подсказывала, где лучше всего сажать урожайные растения, с кем из стада случить корову. И эти разговоры подтачивали её изнутри, не оставалось сил даже на то, чтобы оправдаться. Но воспринималось это совершенно иначе.

     После очередной прогулки в лес с Люуком, Алейя возвращалась с полной корзиной сочной земляники, и маленький полиморф неустанно воровал одну-две ягоды под одобрительным взглядом ведуньи. Она мимоходом ненавязчиво рассказывала ему про встречающиеся травы, какие корни от чего помогают, как подманить диких зверей, и мальчик с удовольствием слушал. Вечерело. Стойкий дух лесных ягод дурманил нос по-осеннему. Тёплое время подходило к концу, и все начинали запасаться на зиму. Девушка поясняла, зачем ей так много ягод, как она собирается сделать варенье и потом обязательно открыть его зимой, чтобы малыш вдоволь насладился лакомством в холодную пору. Полиморф не вредничал и кивал, тут же принимаясь тащить со всех кустиков охапки ягод без разбору: вместе с листьями и веточками, с насекомыми и даже ядовитые. Алейя лишь смеялась и показывала ему свою корзинку, в которой не ползал ни один клоп, где не затесался ни один зелёный отщепенец с копной листочков. Кирионелл ждал их на крыльце в окружении обеспокоенных селян. Он выглядел не таким уставшим, как обыкновенно, и девушка про себя обрадовалась, что ужин пройдёт на её любимой кухне, где всё дышало гармонией и умиротворением.

     — Как же ты постарел, Кирионелл, — охала одна из женщин, качая головой, — совсем тебя без сил Аля оставила.

     — Моя супруга здесь не при чём, — похоже уже в который раз произнёс жрец.

     Завидев ведунью, он резво поднялся на ноги и направился ей навстречу, сияя улыбкой. К её ужасу и радости одновременно муж подхватил её на руки и покружил, заставив взвизгнуть. Благо, что корзинка не улетела и ягоды не рассыпались в стороны. Люук радостно захлопал в ладоши, охваченный эмоциями своих опекунов. Жители Чащи смотрели на оборотниху с неодобрением, когда она стала загонять Кирионелла в дом, щебеча о том, что ему не стоит лишний раз напрягаться. Ужин выдался особенным: все трое в равной степени принимали участие в приготовлении, перешучивались, будто бы не было всех этих тяжких месяцев ожидания неизбежного. Рагу с травами благоухало на всю улицу, вызывая тихую зависть и голодное бурчание желудков; а варенье, добавленное в кипяток, скрасило вечер, переходящий в ночь. Уютно полыхал камин, отгоняя прохладу, и семья собралась перед огнём. Алейя с ногами забралась на диван и уложила голову на плечо супругу, переплетя с ним пальцы, а Люук свернулся на коленях жреца, высоко мурлыкая от удовольствия. Только теперь они заметили, как мальчик стремительно подрос за это время, как вытянулся, пусть всё ещё был непростительно юн.

     — Надо будет отправить его в школу, — как когда-то сказал про двойняшек, пробормотал с улыбкой Кирионелл, запуская пальцы в густую шёрстку и расслабляясь. — Лишним не будет.

     — Как скажешь, — покладисто мурлыкнула ведунья.

     Вскоре маленький полиморф уснул, и Кирионелл сам отнёс его в комнату, где пристроил не в гнездовье, а в нормальной постели, укрыл одеялом и подоткнул его под ноги, чтобы не замёрз посреди ночи. Супруга дожидалась его в спальне, расчёсывая перед сном отросшие волосы. Простая сорочка открывала её смуглые плечи с россыпью крохотных родинок, но не давала рассмотреть все прелести тела. Жрец с улыбкой наблюдал за тем, как девушка поправляет кудри, затем взбирается на постель и хлопает рядом с собой по кровати ладонью, предлагая отправиться ко сну. Он не стал спорить, разделся и прилёг рядом. Только теперь он ощутил, как устал за этот насыщенный вечер, что действительно желает как следует отдохнуть. Оборотниха пристроилась у него на груди, повозилась немного и затихла, почти сразу умиротворённо засопев носом. От неё пахло хвоей и дождём, и Акио любил этот запах, но не больше, чем её саму. Самостоятельную и хитрую, умную и простую, такую домашнюю и нежную. Ему никогда не были нужны девушки с умопомрачительно длинными ногами или же пышными формами, он не засматривался на их внешнюю мишуру, и оттого лишь сильней любил свою простоватую оборотниху с бирюзовыми глазами. Приобняв девушку за маленькое плечико, жрец закрыл глаза. Он ужасно устал.

❃ ❃ ❃ 

     Яркий рассвет пробрался через плотную циновку, которой были завешены окна в доме, и мягкий сквозняк игриво приподнимал тяжёлое плетение, принося с собой запах отцветающих деревьев и влажной земли после ночного дождя. Со скотных дворов неслись звериные голоса и рьяное кукареканье соперничающих петухов, желающих первыми возвестить о приходе нового дня; блеяние коз, бредущих на утренний выпас слышалось отовсюду. Алейя любила просыпаться под эти звуки, не видела в них ничего раздражающего, пусть её супруг постоянно негодовал по этому поводу, бормоча о том, что все нормальные люди в это время ещё спят, а такой оркестр никому за даром не сдался. Прогрохотала по дороге телега, гружёная пустыми бочками — это один из владельцев лошадей поехал на родник, чтобы привезти в село чистую пресную воду. Хлопали ставни открывающихся окон. Снова раздался стук колёс, но в этот раз не такой расхлябанный и дребезжащий, скорее уже деловой и степенный. Привезли новые книги на реставрацию, а это значит, что ведунье самое время отправиться за несколькими экземплярами для себя. Помимо того, чтобы восстанавливать старые талмуды и получать за это приличные деньги, Алейя любила почерпнуть из них знания. Иногда попадались воистину странные книжицы, в которых не было ни слова о теории магии или алхимии, но на страницах разворачивались жизни выдуманных людей. Несколько раз она даже читала их и находила странное очарование в таком простом и необычном досуге, а Кирионелл только потешался над ней. Он уважал чужой труд, но романы считал лишней тратой времени, сил и бумаги, но с улыбкой слушал, если жена вдруг решала почитать вслух, скрашивая их будни. Когда-то, ещё до первого брака, ведунья следила за порядком в личной библиотеке семьи де’Мос, а потому страстно любила читать и приучала к этому сыновей.

     Квохтание кур и грудное мычание коров окончательно пробудило девушку ото сна. Ей казалось, что этот день будет лучше предыдущих, что сейчас не время грустить и предаваться печальным размышлениям. Почувствовав руку супруга на виске, Алейя приласкалась к пальцам, но кисть безвольно опала на постель. «Наверное, он ещё спит», — безмятежно подумала она, пока не ощутила холод, исходящий от мужчины рядом с ней. Оборотниха подорвалась и обернулась. Голова жреца была повёрнута к ней, а сквозь плотно сомкнутые губы успела просочиться кровь, но сейчас она уже засохла и полопалась. Кровавые разводы остались и на морщинистых впалых щеках, взяв начало из пустых глазниц Акио. Она с какой-то тяжкой надеждой тронула плечо Кирионелла, осторожно тряхнула его, но добилась лишь того, что у трупа разжались челюсти, а густая холодная кровь полилась на постель. Ведунья не закричала, не убежала прочь, боясь моргнуть и упустить миг жёсткого контроля над эмоциями. У неё задрожали мышцы шеи, и голова мелко затряслась, а грудная клетка заходила ходуном в тщетной попытке вдохнуть воздух и не задохнуться от рвущейся наружу души. Её будто наживую вскрыли и вывернули наизнанку, оставив обнажённое сердце в обрамлении переломанных рёбер, а сверху подлили кипящую смолу. И она течёт так медленно, обволакивая каждый сосуд и заливаясь в органы, просачиваясь в сердце, наполняя его густой чернотой, схожей разве что с самой Пустотой. Она не могла смотреть на мужа, но и отвернуться было выше её скудных сил. Можно было хоть всю вечность сидеть так рядом с ним, надеясь, что однажды всё исправится, что всё это окажется неправдой. Всё её сознание застыло в этом моменте, в этом мгновении, когда пришло осознание конца. «Он больше не мучается и не страдает», — уговаривала себя кошка, стирая крупные слёзы с лица и мелко раскачиваясь на постели. Нужно было встать, омыть тело, завернуть его в простыню и увезти на кладбище, чтобы похоронить там; нужно было покормить Люука и собрать персики с деревьев; а ещё обязательно выбрать себе самую массивную книгу, чтобы скоротать за работой над ней неделю-другую.

     На ватных ногах ведунья вышла во двор, где набрала ведро из бочки, куда стекала дождевая вода, и её глаза не различали ничего перед собой. В голове девушка планировала, что стоит сделать сегодня, а что можно перенести на другое время. Её сознание старательно вычёркивало прочь самую страшную мысль, поселившуюся внутри неё жадным плотоядным насекомым. Кирионелл мёртв. Даже зная, что ничего не могла с этим сделать, что Увядание неотвратимо собирает свою жатву с душ, Алейя пыталась обвинить во всём себя. Так проще было принять жгучую агонию, которая вытягивала из неё по нитям силы вместе со слезами. Сейчас она будет хлопотать с похоронами, с завтраком, по дому, придумает, как отправить Люука в школу, а потом позволит себе вдоволь рыдать, когда никто не будет смотреть. На неё начинали оглядываться. Молчаливая и бледная ведунья без единого звука роняла слёзы, стоя с ведром воды в руках и одними губами уговаривая себя вернуться в дом. Как бы ни относились могущественные маги фракций к ведовству и иным слабым колдовским практикам, но даже Алейя обладала определёнными силами. Они дремали в её душе и иногда пробуждались, чтобы наделить сад пышными кронами и дородным урожаем. И теперь её чада старательно тянулись к ней, чтобы поделиться своей жизнью. На глазах у селян изумительное яблочное дерево начало увядать, и сухие листья закружились в воздухе, оставив повисшие плетьми ветви. Эмоциональный всплеск ведуньи не остался без внимания.

     Оборотниха устроилась на постели рядом с мужем, осторожно отёрла его тело и лицо, но боялась поднимать взгляд: глазницы без век будто наблюдали за ней. «Спи, дорогой, да дождись меня, а я скоро приду», — нашёптывала девушка, пока осторожно оборачивала труп простынёй. С тяжким сердцем и огромным трудом ведунья подняла его на руки, вспоминая всё, чему успела научиться, глядя на гвардию Лорда, тренирующуюся во дворе замка. Но когда она вышла во двор и положила тяжёлый свёрток на тачку, заметила, что в деревне воцарилась тишина. Она не хотела поднимать голову и смотреть по сторонам, однако осознавала, что всё же стоит взглянуть вокруг. Жители Чащи собрались вместе и стояли вдоль забора, которым был обнесён участок сельского лекаря.

     — Что у тебя в простыне, Алейя? — сухо вопросил староста Чащи светляков, гневно щурясь.

     Ведунья пожала плечами, подняла голову выше и с немым ужасом и вместе с тем с равнодушным смирением осознала, почему к ней явилась такая прорва народа. И деревья, и трава в селе увяли, а скот лежал поголовно мёртвый. Для девушки не было секретом, как отнесутся к подобному, и всё, о чём она сейчас жалела, что так и не смогла дать Люуку попробовать осенних персиков. Таких золотистых, с румянцем и сочной мякотью, тающей во рту вместе со всеми печалями. Что у него никого не останется, и мальчик не сможет больше свернуться на коленях Кирионелла, подметая хвостом пол под собственное звучное мурчание. Она не ответила на вопрос жителей, но упрямо взялась за ручки телеги и покатила её к лесу, чтобы довершить начатое. Её провожали презрительными взглядами, не сулящими ничего хорошего. «Пожалуйста, тьма, свет, равновесие, пусть они не тронут малыша, — как заведённая повторяла про себя ведунья, не обращая внимания на занозы, впивающиеся в ладони, на нестерпимое жжение в костях. Её дикая сущность просилась наружу, чтобы забыться в безумии охоты и спрятаться от боли. — Только не Люук. Дайте мне похоронить супруга, и я не буду даже сопротивляться. Пусть творят, что хотят. Но только не Люук». Но ей не дали даже выйти из села, не то что воздать последние почести покойному мужу.

     Поговаривают, будто бы, если убить мага, предав его огню, с жаром пламени из него вырвется вся его магия, что это озарит землю благодатью и напитает её силами. Это поверье осталось ещё с древнейших времён, когда Истовый через своих фанатиков вещал о великом соединении с богами через смерть в пламени. Вот только далеко не каждый из них знал, что единственный, кто может претендовать на могущество чародея — Сердце мира. А пытаться что-то забрать у самого мироздания чревато последствиями. Алейя чувствовала, как вместе с одеждой сгорают её волосы, как обугливается и лопается кожа, но не причитала и не просила о своём помиловании. Она была мертва ещё до того, как жители насладились видом чёрного смрадного дыма, улетающего ввысь. Проклятая ведьма, что убила лекаря и соседей, истребила животных и растения, была уничтожена.

❃ ❃ ❃ 

     — Сколько берёшь? — мужик смачно сплюнул под ноги юноши.

     — А то ты не знаешь расценок, — безразлично повёл покатым плечом белошёрстый полиморф, заставив ткань потрёпанной льняной рубашки спуститься ниже. — Городок маленький, все знают.

     — Ты тут не умничай, потаскуха, а по факту говори.

     — Платишь медью — отсосу, серебром — можешь часок баловаться, золотом — я в твоём услужении до конца дня, — ровным голосом объявил оборотень.

     Он был высок, строен и хорошо сложен, а это, как известно, неплохо ценилось среди проституток. Такие пользовались большим спросом, но в деревне, где нет конкуренции, не выбирали и точно знали, кому можно отдать свои деньги за удовольствие. Длинная грива, пусть и не знала давно гребня, казалась мягкой даже на взгляд; мускулистые ноги поддерживали оборотня, как и любого человека, хотя высокий свод вытянутой стопы и казался хрупким из-за обманчивой худобы. Застиранный единственный комплект одежды скрывал всё самое сокровенное, но не вызывал отвращения. Все знали, что оборотень искушён в вопросах близости и вытворяет такое, что даже самые крепкие из мужчин потом долго ни на одну задницу не засматриваются. Мужчина призадумался и подкинул на ладони золотую монетку, и оборотень оживился, повёл бёдрами, оскалившись в плотоядной улыбке:

     — Плата вперёд.

     Репутация местной шлюхи не была ни разу запятнана ложью, и такие причуды ему прощались. Отдав оборотню монету, мужчина сказал ему следовать за собой и направился к центральной улице окольными путями. Пусть каждый встречный-поперечный и знал о том, чем полиморф зарабатывает себе на жизнь, но лишний раз появляться в его компании не решались. Люук любил этот сезон: осень цвела пышными алыми и золотыми тонами, пока в один день каждый год не обращалась гнилыми деревьями, болезнями и мёртвым скотом. В такие дни, когда он замечал увядание листьев, слышал первый тяжкий кашель деревенщины, он ощущал поблизости присутствие чего-то родного, близкого к его душе. И он верил, что это те люди, что приютили его когда-то давным-давно. Именно по болезням людей он понимал, что минул ещё один тяжкий год, полный унижений и не самой роскошной жизни. Сколько он ни пытался воскресить сад приёмной матери, но земля отдала все свои соки много лет назад, и теперь не смогла бы плодоносить до конца времён. Накрапывал дождь, а оборотень вальяжно помахивал пышным хвостом и подёргивал ушами, когда на них попадала вода.

     Они прошли в домишко, внешне выглядящий вполне ухоженным, однако внутри не чувствовалась женская рука: местами целыми комьями лежала пыль, гора грязной посуды высилась на полу возле входа в кухню, а запах грязной одежды резал острое обоняние зверя. Пока его клиент разувался, полиморф сделал мягкий пас руками. Он уже почти не прикладывал к этому колдовству никаких усилий, делая скорее на автомате, чем действительно осознанно. Из магического марева в коридор скользнул иллюзорный образ юноши, который незамедлительно взял мужчину за руку и повёл за собой на второй этаж, чтобы как следует удовлетворить все его прихоти. Сам же Люук с прохладным любопытством прошёлся по первому этажу. Прежде он не бывал в этом доме, а потому ещё не знал, где можно взять еды и полакомиться, подкрепив собственные силы. Но едва только он нашёл в подвале головку сыра и цинично откусил от него крупный кусок, как сверху раздался разгневанный рёв мужика. В ту же секунду иллюзионист ощутил, как морок лопнул, точно мыльный пузырь. Это не предвещало ничего хорошего. Взлетев по лестнице на первый этаж, он сразу столкнулся с неудавшимся клиентом. У него были расстёгнуты брюки, а рубашки и след простыл; лицо его пылало от гнева, перекосившись в гримасе ярости.

     — Обмануть меня вздумал, выродок?! — взревел он, бросившись на оборотня с кулаками, но тот увильнул, прижимая к себе сыр, торопливо дожёвывая то, что успел откусить. Никогда ещё выбор между целостностью и голодом не был для него так сложен! — Надо было сжечь тебя вместе с ведьмой, чёртов колдун!

     Найтгест утробно зарычал и, высоко задрав лапу, что было сил ударил ей в грудь мужчины, заставив его скатиться вниз по ступеням в подвал. Глянув на сыр в лапах, оборотень сделал ещё один огромный укус, бросил остатки на пол и рванулся на улицу. Судя по отборной ругани, настигающей его, мужик оказался куда крепче, чем можно было предположить на первый взгляд. «Похоже, придётся уйти из города», — даже печально вздохнул Люук, но вылетел на улицу и рванулся в сторону своего дома, на ходу проглатывая лакомство и проклиная себя за то, что не захватил с собой остатки. Узкие улочки окраины разросшегося села являли собой неприятный лабиринт, наполненный отходами и соответствующими запахами. Люук считал эти места самыми худшими, потому как не раз ему приходилось «обслуживать» особо рьяных клиентов в этой грязи и вони. Чего только стоило хотя бы пять минут постоять в облаке смрадных испарений! Поворот, ещё один, до дома всего ничего, а мужик всё бежит по пятам и орёт на всю округу. Поворот и… препятствие? Оборотень не успел отреагировать и врезался в кого-то, тут же полетев в грязь, которая немедленно покрыла белую шерсть, превратив его из миловидного ирбиса в болотное чудище со свалявшимся комками шкуры. Незнакомец тоже был оборотнем, и чёрная его шерсть так и лоснилась, ухоженная и аристократично украшенная изысканной одеждой. Что такой щегол забыл в их глуши? На лице полиморфа отразилось сперва непонимание, затем расстройство и радость. Он широко улыбнулся.

     — Дяденька, вы что? — выдохнул юноша, когда мужчина потянулся к нему, и иллюзионист был готов к самому худшему.

     — Я вижу, ты в беде, Люук. Идём, — бархатный баритон с отчётливыми нотками глубинного мурчания заставил шерсть ирбиса встать дыбом, и зрачки его предательски расширились.

     Не успел он и слово пискнуть, как незнакомец подхватил его на руки, не обращая внимания на то, что грязь марает его изысканные одеяния. Из-за поворота вылетел клиент Люука. Он помедлил и ткнул пальцем в оборотня:

     — А ну верни мой товар, я ещё не закончил.

     — Закончил, — отрезал незнакомец, распрямив спину и возвысившись над хабалистым селянином на две головы. — Или тебе надо помочь?

     Тот съёжился и попятился, разглядев на поясе наглеца ножны, над которыми красовалась филигранная рукоять из стали, и одна только эта часть уже выглядела безмерно внушительно и угрожающе. Замотав головой, мужчина стремительно скрылся за домом, всё так же идя спиной вперёд. Поставив ушки торчком, Люук вдруг ухмыльнулся и как ни в чём ни бывало спрыгнул на землю и отправился в противоположную сторону, махнув незнакомцу на прощание:

     — Благодарствую, любезный, выручил.

     — Люук, — с такими знакомыми расстроенными интонациями позвал оборотень, и иллюзионист замер, обернулся, внимательно присматриваясь. Очаровательная улыбка тронула смутно близкое лицо. — Я же обещал, что приеду…

     — О, знаешь, за шестьдесят лет я подзабыл, что мне кто-то что-то обещал, — ощерился ирбис, вздыбив загривок.

     Не став слушать дальнейшие обвинения, Тош приблизился к нему и крепко обнял, прижав к своей груди, потеревшись щекой о макушку Найтгеста, тут же ласково лизнув в ухо. От этой нежности иллюзионист мгновенно притих, расслабился и ответил на объятия, обхватив мужчину за плечи. Он уткнулся в его шею, принимаясь с упоением вдыхать аромат шерсти оборотня, зарываясь в неё носом и от блаженства прикрывая глаза. Потрепав густой загривок Люука, Накамура приобнял его за плечи и направился вместе с ним ближе к центральной дороге села. Он с тоской поглядывал по сторонам, не узнавая родной городок, в котором провёл всё своё детство. Где пышные сады и радостные лица? Куда подевался упоительный аромат цветов, что стало с Чащей светляков? Не будь у Тоша важного поручения, не встань на его пути деревушка, он бы и не вспомнил о ней, но теперь подозревал, что жрец, который отправил его на задание, что-то знал. Но даже это не могло притупить радостный восторг, когда он смотрел на белошёрстного красавца. Когда же они стали приближаться к родному дому Накамуры, сердце его пропустило несколько ударов и упало в пятки. Дом соседей развалился, доски и брёвна сгнили, а вокруг расползалось болотце, из которого исходил неумолчный писк комарья. Но даже не это бросилось в глаза Тоша. Место, где он рос, выглядело совсем заброшенным, высохший сад щерился голыми стволами деревьев и мёртвых кустарников, а из окон не неслось переливчатое пенье ведуньи, не чувствовался запах домашней выпечки.

     Много лет голова оборотня была занята совсем другим: одну неделю он учился в академии Чёрных страниц, затем отправлялся к де’Мос и неделю учился там, после чего возвращался к чернокнижникам. В первые несколько месяцев юноша почти не ощущал усталость и нагрузку, а к концу первого года так отощал и вымотался, что едва мог соображать. Едва сдав все экзамены для перехода на следующий курс в обоих заведениях, оборотень был вынужден искать средства к существованию. Стипендия была плачевно мала, а пособие, которое ему выплачивали Повелители, не могло окупить все расходные предметы: требовались свитки, чернила, перья, алхимические ингредиенты, одежда, наконец, и еда. Молодого мальчишку на помощь брали с неохотой и недовольством, пусть Накамура выкладывался на полную, пока драил трактиры или конюшни, пока помогал в архивах и торговых лавках. К исходу второго года оборотень готов был испустить дух посреди пути от одного замка к другому, но к тому моменту у него завязались дружеские отношения, что там, что там. Что уж говорить, а полиморф обладал исключительной харизмой и умел находить общий язык с самыми разными существами. Ему улыбнулась удача влиться в компанию студентов, что крутилась возле молодых Найтгестов, а затем и сдружиться с обоими. И девочка, и мальчишка кого-то ему напоминали, но он всё никак не мог понять, на кого они походили. Деменсио и Гилберт отнеслись к новому другу на удивление благодушно, и Тош в итоге смог рассчитывать на их помощь в учёбе. Когда он понимал, что ничего не успевает, а сам вот-вот рухнет в обморок, он обращался к юным вампирам, и они без вопросов подготавливали ему конспекты и задания. В академии оборотней было и сложней, и проще разом. Здесь почти не было нудных лекций, требующих длительного изучения талмудов, но физическая нагрузка была просто колоссальной, и Накамура начинал сдавать позиции. И тогда, когда после очередного занятия упал в городе, не в силах подняться, впервые увидел Лорда. Тогда он ещё не знал, что это именно он. К нему подошёл миниатюрный рыжий полиморф-лис в простой одежде и поинтересовался, что с юношей, после чего помог ему подняться. К тому моменту Тош походил на призрака: отощал до того, что одни только кости да мышцы остались, шерсть свалялась и перестала лосниться, готовая начать выпадать клочьями; впавшие глаза лихорадочно и отчаянно блестели на худой морде пантеры. Поглядев на это, Повелитель отвёл юношу в трактир, где заказал ему еду не слишком жирную, чтобы не угробить оголодавший организм, но вполне сытную: отварная курятина в сметане с луком исчезла с тарелки Накамуры в два счёта, следом растворился и гарнир из съедобных кореньев. Рыжий молча слушал историю юноши, затем шкодливо подмигнул ему и сказал, что после ужина покажет Тошу отличное место, где он может жить просто так.

     Окрылённый радостью, Накамура даже не мог подумать, что это ловушка, не допускал подобные мысли в свою голову. Но не по себе стало молодому полиморфу, когда он осознал, что незнакомец ведёт его в замок Лорда, да с такой беспечностью, словно туда мог войти каждый, кого посетит эта мысль. Приметив недоумение и опаску на лице юноши, рыжий смешливо наморщил нос и махнул лапой:

     — Не бойся, свет мой, нам не запретят пройти.

     К ещё большему изумлению Накамуры стражи кивали, когда они приближались, и незнакомый оборотень вежливо здоровался с ними в ответ, с каждым по-своему: «Здравствуй, храбрый котёнок. Как твоя жена проживает?», «Привет тебе, хитрая мордочка. Опять что-то натворил?», «Рад тебя видеть, хвостик, что нового?», «Всё воешь один на Луны? А в «Ложе Подлунной» бывал?» и прочее в том же духе. Осознание пришло к Тошу, когда в одном из коридоров он увидел портрет в тяжёлой резной раме, где художник изобразил его нового знакомого в полный рост. Подпись гласила: «Лорд оборотней Арлан Фер Орт Михаэль Ларенс де’Мос». Заметив, как расширились глаза юноши, рыжий засмеялся:

     — Не самое лучшее моё изображение, но я слишком люблю этого художника, чтобы не повесить портрет в главном коридоре. Идём, дикий зверь, у меня есть свободные апартаменты для тебя.

     — Но…

     — Никаких «но», мой хороший. Ты себя вообще видел? Как я могу зваться милосердным и добрым правителем, когда мои подданные так страдают? Тем более, что я не могу бросить ребёнка в беде.

     — Я не ребёнок, — взбеленился Тош, насупившись и даже распушив для большего эффекта хвост. — Просто расту медленнее сверстников!

     — Это не отменяет того факта, что ты очень усталая прелесть, которой нужна помощь. Вот, проходи, располагайся. Здесь маленькая прихожая, можешь оставлять тут верхнюю одежду и обувь, сундук и вешалка есть. Это спальня, за гобеленом ванная и туалет. Скромно, но на мой вкус приемлемо на первое время. Если что-то понадобится, можешь обращаться к коменданту или напрямую ко мне.

     Как опытный гид, Лорд показал ему все хитрости апартаментов вроде шкафа, который размещался прямо в стене и был спрятан за огромной картиной с морским пейзажем: она держалась на петлях, точно самая настоящая дверца, и скрывала за собой каменные полки; гобелен стягивался с помощью махровой кисти, протянутой вдоль верхней узкой части изображения, и его можно было как совсем сдвинуть в сторону, так и подвязать по желанию; за длинным зеркалом в ванной, как за картиной в спальне, прятался склад поменьше, но там уже лежало несколько полотенец и халатов. Чем дальше, тем менее уютно чувствовал себя Тош, привыкший к своему обычному деревенскому домику, одной комнате на нескольких студентов и общей ванне. Его растерянность веселила Арлана.

     — Не верю, что это из желания быть правильным Повелителем, — высказал своё сомнение юный оборотень, и рыжий весело расхохотался, прикрыв рот длинным пушистым хвостом.

     — Я знал твою матушку, Тош. Мне приходилось учить её в академии несколько раз. Очень способная ведунья была, ничего не скажешь. Не хотелось бы хвастать, но я вырастил несколько поколений Накамура, а потому, когда узнал твоё имя, не мог остаться в стороне. Здесь они все жили до тебя, и я даже гадал, выдастся ли у меня шанс приютить в этой комнате ещё одну пантеру. Видимо, такова моя судьба: встречать вас и давать приют под своим присмотром.

     Глядя на де’Моса невозможно было сказать, что он прожил уже тысячу лет, столь лёгок он был в общении, так легки были его поступь и жесты, какими не обладают старики. Прыткий зеленоглазый красавец будто жил в ином временном пространстве, не ощущая на себе ход лет, и лишь немногие, кто залезал в его голову или душу, могли понять, как тяжело даётся эта внешняя воздушность. Он не был ни манерным, ни ворчливым, и Тош чувствовал его, как своего ровесника.

     Подойдя к лежбищу из шкур, Накамура провёл лапой по шерсти, не веря, что здесь когда-то спала его мать. Ни Алейя, ни Кирионелл не рассказывали о своём прошлом, сосредоточенные на жизни здесь и сейчас, стараясь не заглядывать в будущее. Арлан смотрел на него поверх хвоста, не уверенный, что юноша знает о родителях правду. Иногда молодая ведунья писала Лорду письма, прикладывая к ним сухие цветы: о муже, о детях, о том, как чудесно они живут. Раз в несколько месяцев де’Мос получал эти приятные весточки, но уже больше года из Чащи светляков не было известий. И он знал причину. Вот только стоило ли говорить об этом юноше и выбивать землю у него из-под ног, когда он только начинал путь своей жизни? Слишком долго Арлан был Лордом и знал о судьбах людей, мог предугадать их дороги, но не желал вмешиваться. Он привязывался к ним против всех доводов логики и рассудка, а затем долго не мог вытравить из души воспоминания о тех, кто ушёл навсегда. Это было его проклятием, как считал он сам. За столько веков он так и не нашёл своего Наречённого, а теперь и вовсе прекратил все поиски. Ему достаточно было внимания Повелителя жрецов, Короля дроу и других менее властных любовников и любовниц.

     — Оставайся, Тош, — вкрадчиво произнёс мужчина, положив ладонь на плечо юноше и покровительственно взглянув на него. — В твоих разъездах это будет вечным и верным пристанищем, которое никто не отберёт.

     — Спасибо, — неуверенно, но с искренней благодарностью выдохнул молодой оборотень.

     После Лорд не единожды выручал его самыми разными способами: то замолвит словечко в академии, то оставит в комнате подарки в виде одежды и книг, то пригласит на пышный ужин, снимая необходимость тратить деньги на еду. Арлан почти считал его своим сыном и с затаённой нежной гордостью следил за успехами юноши. Он взрослел стремительно и неизбежно, превращаясь из нескладного подростка в статного мужчину с хватким умом и особенным взглядом на жизнь. Его острый и расчётливый разум делал оборотня тем опаснее, чем больше он знал. Любая информация, что попадала к нему, могла быть использована с жестокостью и выгодой, но юноша был осторожен и рассудителен, знал, когда стоит говорить, а когда молчать. Потому Арлан ни на секунду не пожалел, когда предложил ему место в тайной канцелярии, которая собирала сведения по всему материку и помогала найти рычаги давления на другие фракции. Более выгодного шпиона, которому можно доверять, Арлан себе не представлял. Но даже при столь тёплом отношении он не смог бы править так долго, если бы не умел находить выгоду. Обучение Тоша у чернокнижников дало юноше много связей и знаний, которые следовало применить по назначению. Двойной агент из Накамуры вышел замечательный, и де’Мос не мог перестать гордиться этим могучим зверем с изысканными манерами, полученными на занятиях по этикету.

     Оказавшись погружённым в пучину придворных интриг, в грязь заговоров, Накамура должен был бы сгнить, как и прочие. Но весёлый цинизм и непоколебимая верность делу служили ему великолепным щитом от взяточников и лазутчиков. В тот день он рассчитывал потратить время на себя, наконец выспаться и отметить счастливое завершение дела с крупными хищениями из казны. Он не любил оставаться в Чёрном замке и предпочитал снимать комнату в Умбрэ у пожилой семейной четы. Они разводили цветы и продавали их на торжества, которые часто проходили в отдельных семьях. Тош не часто пересекался с ними, и порой хозяева дома забывали, что кто-то у них квартирует, пока шпион вдруг не объявлялся с какими-нибудь подарками и оплатой за постой. Пока его не дёргали и не задавали неудобные вопросы, он считал, что люди прекрасны. Но в это утро его разбудили даже рано, настойчиво постучав в дверь. Едва продрав глаза после пьянки, он откликнулся неразборчивым мяуканьем, и хозяйка заглянула к нему.

     — Доброе утро, Тошик, — бодро произнесла она, и от обращения шерсть на загривке оборотня встала дыбом. Он терпеть не мог, когда его так называли. — К тебе посетитель. Говорит, что по срочному делу.

     Накамура бросил взгляд за окно, где только начинало светать, и дал добро на то, чтобы его пригласили. К его удивлению женщина открыла дверь шире, дав разглядеть гостя за своей спиной. Шпион не без удивления смотрел на жреца в белоснежных одеяниях. Уж кого-кого, а их он побаивался, но уважал. Когда чародей прошёл в комнату и закрыл за собой дверь, полиморф потянулся на постели, выгнув могучую спину и широко зевнув. Пусть в роли шпиона он проработал не так уж и долго, но и мимика его, и жесты никогда не выдавали настоящие эмоции, и юноша не показал, что взволнован. А ведь были причины переживать. По долгу службы Накамура встречался с разными людьми, успел познакомиться со всеми Повелителями, и Господин жрецов не был для него незнакомцем, о котором судят лишь по портрету и историческим книгам.

     — Какая честь, Артемис. Чем обязан вам? — в меру уважительно для того, на ком надета только набедренная повязка при встрече с владыкой, произнёс полиморф.

     — Есть поручение для тебя, — не ответив на приветствие, сказал жрец. Судя по тому, что он оставался подле дверей, он не собирался задерживаться. И, как и было у него принято, Господин приступил сразу к сути своего визита, не перенося на дух долгие расшаркивания и хождения вокруг да около. — В Аэлфвердиге замечено излишнее оживление бастардов. Это может дурно сказаться в будущем на правителях поверхности, потому ты отправишься туда и разгонишь это неудобное сборище.

     — Я не занимаюсь «разгоном», — подметил оборотень, вставая с постели и принимаясь расчёсывать шерсть, чтобы выглядеть подобающим образом. Ему не улыбалось ходить косматым и всклокоченным. — Это не моя компетенция, Господин.

     — Охотно верю, — кивнул жрец, поправляя белоснежные перчатки на руках, и Тошу не понравился этот жест. Обыкновенно маги равновесия и исцеления прикасались к собственному лезвию Истины, когда намекали на особую вескость своих слов. А этот ещё и имел обычай использовать его по назначению, ударяя туда, где больнее всего. — Но у тебя есть определённого рода связи с теми, кто занимается. Тебе не составит труда выяснить, по какому поводу они решили устроить шабаш, а потом сделать так, чтобы он прекратился. Я весьма рассчитываю на тебя, Накамура.

     — Признайтесь, Артемис, дело не только в бастардах, — проницательно заметил шпион, натягивая на ноги брюки и щепетильно снимая с них лишние шерстинки, попавшие на ткань от тщательного вычёсывания теперь уже шелковистой шкуры. — Чего вы ждёте от меня в итоге? Чего хотите добиться? Это для меня важнее всего. Имея только смутные указания, я могу не так начать действовать. Нам же это не нужно, не так ли?

     Тош редко видел улыбку на лице ледяного Серого принца и считал её не только красивым дополнением к его образу, но ещё и дурным предзнаменованием. Для человека, который никогда не улыбался, этот жест был столь же необычен, как для самого шпиона топорные действия в деле. Кроме прочего Акио всегда что-то скрывал да так тщательно, что полиморфу даже не хотелось совать туда собственный нос. Если он позволял себе покопаться в личных записях Господина чернокнижников, то это вовсе не значило, что он готов сунуть собственную голову в петлю, которую являли собой секреты Повелителя жрецов. Некоторые вещи на его взгляд не следовало ворошить не только для собственной целостности, но и для безопасности мира. И всякий раз, как Артемис позволял себе изогнуть губы в улыбке, Тош весьма беспокоился о грядущем. Накамура шёл по топкой тропке и вечно задавался вопросом: «Что ждёт меня за поворотом?», — и обеспокоенность своей судьбой не была для него секретом. Он знал, что в любой момент шпион вражеской фракции может воспользоваться его слабостью и вычеркнуть из игры; что никто не застрахован от несчастных случаев. А умирать полиморф совершенно не хотел, потому как считал свой жизненный путь излишне серым и недосказанным. Он не познал многих счастливых часов любви, не побывал в каждом уголке мира, не вкусил лучших вин и не стал обладателем стайки своих котят, о которых уже успел задуматься.

     — Что ж, если ты хочешь конкретику, пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты проехался по конкретному маршруту, не сходя с него ни на милю, — каким-то утробным и потусторонним голосом изрёк жрец, и оборотень против воли вздрогнул. Он искренне надеялся, что мужчина говорит об обычной пыльной земной дороге, а не о жизненном пути. — Я отмечу его. И уверяю тебя, Тош, тебе не понравится, если ты поедешь другой дорогой.

     — Артемис, я говорил вам, что ненавижу загадки прорицателей? — вздохнул шпион и потёр лицо, затем вымученно дал собственное согласие, натянув рубашку, а сверху накинув короткий плащ-полусолнце с глубоким капюшоном. — Лучше сразу скажите, что меня ждёт, чтобы я не слишком сильно переживал.

     — Быть может мне тогда выложить всё, что знаю о тебе? — иронично поднял брови жрец, а потом действительно положил на постель полиморфа карту, благо, географическую. — Здесь есть спуск в Нижний мир, и он находится близко к Аэлфвердиге. Сократишь количество вопросов и подозрений, если пройдёшь там, а не где-нибудь возле Чёрного замка, чтобы потом плестись во тьме.

     Рядом с картой лёг мешочек с золотом, и Тош почувствовал себя ещё хуже. Шпионам никогда не платили вперёд. И даже на взгляд он мог определить, что там вдвое больше, чем он думал получить за такое задание. Бастарды были головной болью Повелителей и аристократов поверхности, вечно что-нибудь вытворяли и вызывали приступы сплетен и скандалов. Стабильно раз в полгода Накамура отправлялся в неприветливые земли Нижнего мира, чтобы усмирить какого-нибудь зарвавшегося второсортного баронета. Пока юноша тянулся к карте и деньгам, Артемис направился на выход:

     — Кстати, забыл спросить. Как ты относишься к проституткам?

     — Конкретно к вам — очень даже неплохо, — на автомате бросил Накамура, которому этот вопрос задавали слишком часто. Опомнившись, шпион бросил взгляд на жреца, но тот только весело ухмыльнулся, показывая, что согласен с таким ответом. — К чему это?

     — Любопытствую сверх меры, — ответил прорицатель и вышел вон, оставив оборотня ломать голову над услышанным.

❃ ❃ ❃ 

     Глядя на Люука, Тош понимал, к чему был тот вопрос жреца и теперь мог бы добавить ещё кое-что. К шлюхам он относился хорошо, а к их клиентуре — отрицательно. Молоденький эмпат целенаправленно двинулся к старому дому Накамуры, не оглядываясь на него и, похоже, не испытывая никакого священного трепета по поводу этого места. Шпиону же пришлось приложить большое количество усилий, чтобы заставить себе перешагнуть через порог. Пусть внешне дом и выглядел заброшенным и нежилым, но внутри царствовал уют абсолютно неожиданный для места, где живёт юный мальчуган, едва ли способный заботиться об внутреннем убранстве и обстановке. Но Люук всегда был хозяйственным и любил комфортное существование. К тому же, для него комфорт был совершенно иным, чем у людей. Ему не были нужны роскошные картины и бархатные шторы, чтобы подчеркнуть собственный вкус. Украшением же служили высушенные цветы, развешенные под потолком бутонами вниз и выставленные в глиняных вазах. Они тоже были самыми разными: от едва-едва слепленных и кривоватых, до тонких и почти воздушных, несмотря на грубость материала. В доме не осталось мебели, но обивка с диванов и кресел была приспособлена под узорчатые мешочки для трав и сменную верхнюю одежду. Сразу в глаза бросалась шкура дикой пумы, растянутая возле камина. Тош оглядывался и боялся спросить о том, что его волновало, чувствовал, как тоска душит его ледяными пальцами.

     — Тебе грустно и страшно, — констатировал Люук, ощутив эмоции Накамуры и глянув на него через плечо. — Но они всё ещё здесь. Иногда я чувствую их присутствие, слышу, как они негромко шепчутся между собой и смеются. Им хорошо сейчас. Осень — их время.

     Накамура не хотел знать, что произошло. Он догадывался, что отец долго не прожил под гнетом Увядания, но что могло случиться с матерью, он не мог даже предположить, и по грусти, читающейся в глазах Люука, понял, что ему и не нужно вникать в произошедшее. Помявшись немного, ирбис прошёл в кухню и принялся разжигать пламя в очаге, чтобы согреть ужин. Шпион следовал за ним, как на привязи, и его преследовало странное чувство тёплого счастья и спокойствия. Впервые за много лет Тоша не волновало, что случится в следующую секунду, что может произойти с ним, и все мысли были направлены на оборотнёнка, который вдумчиво помешивал похлёбку в котелке.

     — Почему ты приехал? — спросил Люук, наливая в тарелки странное, но ароматно пахнущее месиво, а потом начиная хлопотать над приготовлением чая. Пусть он и передвигался по кухоньке с текучей лёгкостью, пусть выражение на его мордочке не было ни грустным, ни радостным, Накамура понимал, что он чувствует себя странно.

     В последний раз они виделись почти век назад, не знали друг о друге ничего, кроме имён и смутных воспоминаний из детства, а теперь собираются сесть вместе ужинать, как будто бы делали так каждый день.

     — Я еду в Аэлфвердиге по заданию, — неохотно признал Тош, стыдливо уведя взгляд. Он и не думал про малыша, которого обещал навещать, не вспоминал про их долгие прогулки в полнолуние, и теперь совесть грызла шпиона. — Это дальше на юге, в Нижнем мире.

     Люук хмыкнул, да и только, но этого хватило, чтобы окончательно уничтожить самообладание Накамуры и заставить его прижать к голове уши. Он не смел приступить к еде, косясь на то, как эмпат с аппетитом лакает похлёбку, не пользуясь приборами. Имел ли он какое-либо право сидеть в этом доме и принимать угощение от юноши?

     — Люук, — позвал он, ещё более жалобно опуская уши, — прости меня.

     — За что? — невозмутимо поинтересовался полиморф, облизываясь и снова утыкаясь в миску.

     — Я обещал, что буду приезжать, а в итоге…

     — Какая мне разница? — хмыкнул Найтгест, беря в лапы большую чашку с чаем и начиная его неторопливо лакать. — Приятно, что ты узнал меня, а я тебя. Расскажи, как сложилась твоя жизнь.

     Накамура окончательно растерялся. Он смотрел на проступающие из-под шерсти кровоподтёки на теле Люука, на его тощую фигуру и потрёпанную одежду и не мог заставить себя хоть слово вымолвить. Сколько лет он уже выживает в полном одиночестве? Почему решил зарабатывать проституцией? Сердце шпиона билось гулко и испуганно, а сам он всё меньше хотел говорить о себе. На его взгляд было бы жестоко хвастаться полученной должностью и каким-никаким, но благосостоянием, обретёнными друзьями. Больше всего он хотел крепко обнять юношу и прижать к себе так, чтобы не мог вырваться, загладить собственную вину хоть как-то. Однако столь же ясно Накамура понимал, что не сможет остаться в Чаще, что ему нужно ехать дальше и выполнить своё задание. А если это лишь проверка на прочность? Если жрец хотел, чтобы он был рядом с Люуком? Горький ком сдавил горло пантеры, и он виновато вилял хвостом и почти заискивающе смотрел на юношу перед собой, боясь раскрыть рот. Поняв, что таким образом ничего не добьётся, Люук снова хмыкнул весьма многозначительно и веско, всем своим видом говоря: «Что ж, я рад за тебя, а теперь — выметайся».

     — Поехали со мной, — попросил Тош, встав из-за стола и приблизившись к Люуку.

     Юноша странно съёжился и слегка отстранился. Он побаивался чужих прикосновений и старался держать дистанцию, но Накамура, столь внезапно свалившийся ему на голову, вызывал желание только прижаться и тихо мурлыкать. Окинув взглядом родной дом, Люук поглядел на шпиона и криво улыбнулся, затем осторожно прильнул, уткнувшись мордочкой в бедро старшего оборотня. Ему не за что было держаться в этом городе, его ничто не связывало с этими местами, кроме горьких воспоминаний и груза отчаяния. Едва только увидев кивок, Тош расцвёл улыбкой и подхватил юношу на руки, закружил, рассмеялся. Люука поразила эта резкая смена эмоций, но он нелюдимо молчал, постаравшись сжаться в как можно более компактный комочек на руках шпиона. Такое поведение вовсе не удивило Накамуру, он испытал лишь острое сочувствие и жалость, угрызения совести, что не оказался вовремя рядом, чтобы спасти от всех кошмаров. Время было позднее для поездок, и Тош отнёс оборотня в свою прежнюю спальню, с некоторым удивлением отметив, что здесь ничего не поменялось с момента его отъезда, и это оказалось приятным открытием. К тому моменту, как Люук оказался уложен в гнездо, он уже спал, но не собирался отпускать шпиона, в которого вцепился с потрясающей настойчивостью. Свернувшись вокруг юноши и прижав его к своей груди, Тош уткнулся носом в ямочку позади его уха и блаженно засопел. От Найтгеста пахло будто бы благовониями, которые так любили жечь благородные в своих усадьбах и дворцах, походило на запах вишнёвого дерева, покрывшегося терпкой сладкой смолой. У Накамуры кружилась голова, пока он с упоением втягивал в себя аромат юноши, зарываясь в его длинную гриву. И как никогда ярко шпион осознал, что наконец нашёл то самое, чего ему так не хватало в этой жизни. Если бы этот юноша был рядом с ним, вот так прижимаясь к нему в поисках тепла и нежности, если бы встречал по вечерам, обнимая, ничего иного Тошу уже не было бы нужно. Засыпать с этой мыслью оказалось до дрожи сладко и упоительно.

     Но ещё более прекрасным на взгляд Накамуры стало утро, когда он проснулся от давно забытого запаха свежей выпечки, что растёкся по дому и дразнил обоняние. В постели Люука не было, и это несказанно расстроило Тоша, ведь он собирался сразу после пробуждения рассказать юноше о том, что ощутил рядом с ним. Однако через минуту дверь открылась, и Накамура оказался застигнут врасплох, пока потягивался в кровати.

     — Доброе утро, — буднично произнёс Люук, ставя на кровать деревянную кадку, полную пирожков, и разделочную доску, на которой стояли кружки с чаем. — Приятного аппетита.

     — Ты ниспослан мне богами, не иначе, — влюблённо выдохнул шпион, нежно глядя на юношу.

     — Возможно, — лаконично согласился Люук, устроившись рядом с ним и принимаясь за лакомство, как и в детстве перемазываясь вареньем по всей длине лап.

     Невозможно было не улыбнуться, глядя на то, как он уплетает пирожки и мурчит, и Тош вновь ощутил прилив тепла в грудной клетке, отдающий пылкой любовью. Он с радостью присоединился к маленькому пиршеству, неустанно нахваливая оборотня за вкус выпечки. Не будь у Люука такая густая шерсть, можно было бы увидеть, как он покраснел, но его всё же выдали уши, к которым хлынула кровь. Взяв эту маленькую особенность на заметку, Накамура не мог не задуматься о том, как бы прекрасно было, если бы такие завтраки проходили в их собственном доме.

❃ ❃ ❃ 

     — Аэлфердиге был пустышкой! — раздражённо бросил шпион, зайдя в кабинет Повелителя. Гилберт посмотрел на него поверх книги с неприкрытым недоумением и растерянностью. — Я ещё ему припомню! Потерял два месяца, пока ездил туда-сюда!

     — И? — поднял брови вампир, не понимая, к чему этот концерт. — Я тут каким боком замешан?

     — Никаким, просто хотел эффектно заявиться к тебе и тем самым подготовить к чему-то более шокирующему, — осклабился Накамура, а потом театрально прокашлялся. К этим выступлениям Господин чернокнижников уже привык, порой они его забавляли, но сейчас вампир испытывал лишь неприятное раздражение. — Позволь представить тебе моего протеже и, как я надеюсь, будущего супруга. Люук, заходи.

     Повелитель даже не попробовал сделать вид, что он удивлён. Для него эта встреча была лишь вопросом времени и обстоятельств. Ещё в коридоре рядом с этим кабинетом, от самой лестницы, эмпат ощутил густую тоску и бесконечную усталость, которую ему никак не удавалось перебороть. На секунду он даже подумал, что все Повелители в этом схожи между собой, что рядом с каждым из них будет невозможно находиться. Он ожидал увидеть кого угодно, но не совсем ещё юного вампира, который столь поразительно походил на его мать всеми чертами и мелочами. Сбитый с толку юноша стоял рядом со шпионом и не мог проронить ни слова, не мог даже кивнуть в знак почтения, как его успел научить Лорд Арлан, устроивший его в академию.

     — Он немой? — с иронией вопросил Гилберт, подперев щёку локтем и окинув оценивающим взглядом молоденького оборотня. — Или не знает, как стоит себя вести, если хочет выжить в политических лужах?

     — Извини, — брякнул Люук, зайдя за плечо Тоша и осторожно выглядывая из-за него. — Привет.

     Вампир фыркнул и покачал головой, затем переключив своё внимание на Накамуру:

     — Так чего ты от меня хочешь, Тош? Сомневаюсь, что вам нужна дуэнья в моём лице.

     — Упаси Великий зверь! — отмахнулся от него шпион, фыркнув и махнув хвостом. — Я лишь заехал получить жалование и новые поручения, если они у тебя есть.

     Вампир покачал головой и подчёркнуто уставился в книгу. Ему совершенно не хотелось сейчас общаться даже с таким приятным собеседником, каким был Тош. Оборотень был ему хорошим и верным другом, полезным подчинённым и опасным противником. Гилберт не был идиотом и полагал, что Накамура лишь выполняет приказы Лорда Арлана, однако не мог отказать себе в удовольствии иногда проводить время с этим разбитным полиморфом. В тягомотине его безрадостных будней Накамура был одним из немногих, кто мог вызвать тень улыбки на лице Повелителя. Люук вновь выглянул из-за плеча шпиона, поглядел на Господина и осторожно мурлыкнул:

     — Пойдём гулять?

     Оба старших мужчины просмотрели на него с удивлением и улыбками. На их памяти никто не мог себе позволить просто так позвать Господина из кабинета, потому как обыкновенно для этого требовалась серьёзная причина, которой бы не смог противиться даже он. Накамура затаил дыхание, ожидая вердикт друга.

     — И где же ты полагаешь нам гулять? Я уповаю, что не подле замка, ибо он успел набить оскомину, — вампир закрыл книгу и слегка отодвинул кресло, но с тем же успехом мог устроиться со всеми удобствами и продолжить изучение талмуда.

     Люук покосился на Тоша и негромко поинтересовался:

     — Он всегда так странно говорит?

     Шпион залился смехом:

     — Всегда, одуванчик, всегда.

     — Жуткий тип, — точно чернокнижника здесь и не было, возвестил Люук, а затем перевёл взгляд на чародея. — Нет, не возле замка. И не в городе. На природе. Пойдёмте куда-нибудь, а то здесь кругом отчаяние и затхлость.

     С этим Гилберт был согласен. И он даже соизволил выбраться из своей цитадели. Чем дальше, тем больше его изумлял Люук: эмпат резво носился вокруг них и засыпал вопросами, не давая обсуждать рабочие темы, отвлекая с завидным профессионализмом. Он то расспрашивал о деревьях, что встречались на пути, а потом исправлял, хвастаясь знаниями, то показывал какую-нибудь иллюзию и просил сказать, когда она началась и когда закончилась. Против ожидания это не раздражало и не выводило из себя, хотя вполне могло бы.

     — Сколько ему лет? — как бы невзначай полюбопытствовал Гилберт, когда оборотень в очередной раз отбежал от них за цветами.

     — Шестьдесят восемь, — просто ответил Накамура, следя за юношей с хищным интересом.

     — Не юн ли? — уточнил Найтгест, намекая на то, что шпиона могут поймать за хвост.

     — О своём несовершеннолетнем любовнике ты так не думал, — просто ответил Тош, скосив хитрые синие глаза на друга.

     — Откуда ты… — начал было вампир и осёкся.

     Он тут же цыкнул языком, уловив довольное выражение на морде пантеры. Шпион был прекрасным провокатором и умел выводить на чистую воду, за что его обожали и ненавидели разом. Если бы только Гилберт был готов к этому приёму, ни за что бы не повёлся на него, однако Тош выловил момент, когда Господин чернокнижников потерял бдительность, а потому теперь ухмылялся от уха до уха.

     — Значит, это правда, — уже не так весело произнёс Накамура, чуть нахмурившись и замедлив шаг. — А я-то думал, что это просто твои фантазии.

     — Как ты узнал? — Найтгест остановился под густой сенью деревьев, окрашенных осенними цветами. — Я никому не давал понять.

     — Ещё в академии. У тебя с собой всегда был пухлый дневник, в котором ты без устали строчил. Я побился об заклад, что смогу выкрасть его и прочитать, так и случилось. Но не переживай, больше о твоей тайне никто не узнает, — успокоил его Тош, хлопнув друга по плечу. — Мне жаль, что так получилось. Но доставляет радость, что ты остался хорошим другом вне времени.

     Гилберт кивнул, но тем и ограничился, не став журить шпиона или задавать ему вопросы. Кем бы ни был Тош, но хранить секреты он умел, каким бы каламбуром это ни звучало. Оборотень трезво оценивал ситуацию и мог держать язык за зубами, когда это было необходимо, а сейчас он знал — в этом есть необходимость.

❃ ❃ ❃ 

     К тому моменту, как Люук закончил свой рассказ, за окном уже царствовала ночь, и оба хотели спать. Выговорившись, оборотень впервые за много лет испытал облегчение и по-настоящему улыбнулся, а вот демон в противовес подрастерял остатки веселья даже наигранного. Он был уверен, что видел Тоша что до того, как Гилберт пустил время вспять, что после, но не хотел пороть горячку. То могло быть совпадением или же имело под собой куда более серьёзную подоплёку. Да и не хотел Акио верить, что Повелитель чернокнижников так низко поступил с друзьями. Юноша ласково обнял эмпата, прижав к себе на грани приличий:

     — Вы с Сэто вроде бы как неплохо сошлись?

     — Этот мелкий засранец почти заколдовал меня! — возмутился Люук, запросто оставив болезненную тему. Он чувствовал, что демону стало неуютно, будто тот желал утаить нечто, однако решил не допытываться. Если бы Артемис хотел сказать, он бы сказал, а насильно из него было не вытащить ничего даже клещами. — Представляешь? Говорит мне, мол, я на тебя глаз положил.

     — Ну, а ты что?

     — А я ему и сказал, чтоб забирал органы и запчасти обратно, потому что мне и своих достаточно. Так он начал меня влюблять в себя через магию! Благо, что Артемис забрал его. Вдали от заклинателя я хоть очухаться смог. Поверить не могу! Да я ему в отцы гожусь!

     — Возраст не главная проблема, — фыркнул Артемис, уложив голову на грудь другу. — Не знаю, в курсе ли ты, но у меня хорошие новости.

     — Можешь не продолжать. Как будто бы не узнаю запах затраханного до дрожи в коленях и удовлетворённого Арти, — Люук усмехнулся, пронаблюдав смущённый румянец на щеках юноши, а потом мягче добавил: — Я счастлив, что вы с Гилбертом смогли договориться и сгладить неровности. Не так страшно остаться без своего единственного, как знать, что он есть, но не с тобой. Вы поступили правильно. Уверен, что всё будет хорошо.

     Демон кивнул, уютно свернувшись на постели. От оборотня пахло тёплыми меховыми варежками, пропитанными благовониями, несмотря на то, что он был вполне человекоподобен, избавившись от иллюзии. Они бы и дальше лежали так и возможно уснули в обнимку, но их отвлёк вежливый стук в дверь. Поборов желание запихнуть Люука в сундук и спрятать, как любовника от мужа, демон позволил войти и быстро соскочил с кровати. Полиморф пронаблюдал за этим с хитрым выражением на лице и наоборот принял весьма раскованную позу.

     — Привет, Гил, — мурлыкнул эмпат, когда Повелитель нарисовался на пороге. — Слышал, у тебя тут проблемы образовались, так я пришёл их решать.

     — Весьма великодушно от тебя, но в постели я и сам могу всё сделать, — ревниво ответил чародей, поглядев на помятую одежду обоих и властно притянув к себе Акио. — Я искал тебя, лисёнок. Почему ты здесь?

     — Потому что здесь мои апартаменты, — удивлённо ответил эмиссар, приподняв брови.

     — Отныне нет, — веско произнёс вампир, подхватив демона на руки и слегка покружив из стороны в сторону. — С этого дня ты спишь у меня.

     — Или не спишь, — вставил ухмылку оборотень, но с наслаждением наблюдал за счастливыми влюблёнными. По его скромному мнению они вполне заслужили покой и наслаждение в обществе друг друга. Неохотно поднявшись с кровати, оборотень потянулся и похлопал одеяло из шерсти лигра. — Хороший подарок, кстати. Такое обычно дарят на свадьбу. Или, как минимум, должно быть такое приданое.

     Сказав это, эмпат вышел, пусть и хотелось подольше купаться в нежных эмоциях этих двоих. Гилберт фыркнул и бережно поцеловал юношу, невольно крепче сжимая пальцы. Он уже хотел поставить любовника на пол, однако тот сильнее обнял его и ткнулся лицом в шею мужчины:

     — Я знаю про Тоша, Гил. Почему ты не скажешь ему?

     Вампир словно заледенел и нахмурился, окинув задумчивым взглядом Охотника. Когда он успел вызнать про одного из самых засекреченных и тайных шпионов, он не знал, но это знание могло стать неудобным.

     — Обещай, что дослушаешь меня до конца и не побежишь в следующую секунду куда подальше, — попросил Найтгест, и демон кивнул, затем требовательно показав на постель. И хотя такое ложе было почти оскорбительным в своей простоте, Повелитель устроился на нём вместе со своей желанной ношей. Артемис завозился, а после внёс свои правки и улёгся на любовника, только тогда кивнув и приготовившись слушать. — Тош считался погибшим в течение семидесяти лет, и я даже не думал, что это ложь. Люук доказывал это, сказал, что собственными глазами видел тело. Да и я участвовал в его последнем упокоении. Но двадцать лет назад завязался конфликт с элементалистами, и нам удалось вытеснить их из одного поселения. Мне сделали донесение, где значилось, что мужчина, похожий на Тоша, бился за магов стихий. Замечу в скобках: эти двое до последнего не начинали линять и походили на диких котов, а потому я тем более не мог полагаться на такие вести, однако повелел доставить мага в цитадель. Можешь помыслить, как я был изумлён, когда в кандалах увидел доселе считавшегося усопшим шпиона? Это была та же душа, пусть и измученная пытками и обучением у элементалистов, жизнью у них, но узнавание было далеко не взаимным. Что бы там ни было в Единении стихий, но ему словно вычистили всю память, и никто не мог совладать с этой напастью. Твой дед тоже попытался вмешаться, но это едва не стоило Тошу жизни, столь дикой болью и бешенством это отозвалось в его теле и душе. К тому же ходили слухи, что Люук покончил с собой, а у этой расы всё ещё более тяжело, когда связь между душами исчезает.

     — Но ты знал, что Люук жив, когда мы встретились! — зло возразил Артемис, уставившись на вампира с обвинением и даже надавив мужчине коленом на пах, из-за чего тот зашипел сквозь зубы и с чувством цапнул любовника за плечо, заставив его взвизгнуть и отпрянуть. — И ты сказал!..

     — Я упоминал, что не знаю, как сложилась его судьба, но не сказал, что не знаю о её начале, — поправил его вампир, не моргнув и глазом. — Это несколько не совпадает между собой.

     — Но ты знал. Почему ты не сказал ни тому, ни другому? Ты хоть понимаешь…

     — Тош знал много опасных вещей и думал о том, чтобы покинуть службу, а я должен был обезопасить себя, — с прохладными нотками в голосе ответил Гилберт, и демона пробрала дрожь. — Повелитель обязан думать о своей безопасности и положении, а шпионы всегда сулят опасность, даже если они лучшие и самые близкие люди.

     Артемис замотал головой, поймав на себе беглый взгляд, а затем приложил пальцы к губам чернокнижника, не дав закончить мысль. Вампир натянуто улыбнулся, но всё же демон чувствовал отголосок вины в его душе, метания, которые теперь испытывал Господин, когда его подловили на горячем.

     — Я тоже знаю много всякого. И опасного в том числе, — усевшись на бёдрах вампира, с вызовом произнёс демон, вздёрнув левую бровь и чуть поведя головой. — От меня ты тоже избавишься, если я стану опасным?

     — Ты и так опасен, Акио, да тебя и колом не отогнать, — язвительно бросил чернокнижник, однако быстро уловил переменившееся не в лучшую сторону выражение лица возлюбленного и быстро добавил: — Это совсем иное.

     — Подмазался ты, конечно, лихо, но хрен я тебе ещё раз доверюсь, — с опаской пробормотал себе под нос юноша, а после ткнул пальцем в кончик носа вампира, вынудив его свести глаза к носу и поглядеть на указующий перст. — Вот, что, Найтгест, — на этом он сделал особое ударение, сильнее сведя колени и сжав ими бёдра любовника, — либо ты вытаскиваешь и приволакиваешь мне Тоша по доброй воле, либо я всё говорю Люуку.

     — Что за наглый ультиматум? Ты метишь ниже пояса, любовь моя, — недовольно рыкнул Гилберт, попытавшись опрокинуть Охотника, но тот увернулся и снова занял выгодную для себя позицию.

     — Конечно. Некоторые полагают, что то, что у тебя там находится, меня и интересует больше всего на свете, но мы-то с тобой знаем, что я дальше просто не дотянусь, — съехидничал юноша, а потом опёрся руками по бокам от головы вампира и нависнув над ним, почти касаясь тёмных холодных губ собственными. — Я прошу тебя, Гилберт. Ты же умеешь быть щедрым и снисходительным.

     — Он будет в замке лишь к концу этого месяца, — неохотно поделился Найтгест, не в силах устоять перед ласковым голосом любовника, обволакивающим и нежным взглядом янтарных глаз. Его тяжкий вздох прошёлся по лицу демона, и юноша прикрыл глаза, мягко поцеловал подбородок чародея. — Не знаю, что ты думаешь делать, но я…

     — Можешь начинать считать дни, Гил, — ухмыльнулся Артемис, лукаво глянув на него. — Думаешь, что я просто так подкатился под бок к твоим сыновьям?

     Вампир издал утробный стон и провёл по лицу ладонями, понимая, какой ад начнёт твориться теперь вокруг него.

Ты так боишься времён,

Что уносят былое с потоком минут.

Знай же: тебе снится сон,

Где рождается вечность, часы не идут.

То, что с рождения было бессмысленным,

Может истлеть без следа;

Там, где глаза открываются истинно,

Ты не умрёшь никогда.