То ли небыль, то ли быль,

Время стёрло грани в пыль,

Сотни лет бродяга-ветер

По земле её носил.

Нет на свете старика,

Кто бы знал наверняка,

Где в ней выдумка, где — правда:

Стёрли разницу века.

Сказка — ложь, да в ней намёк

Притаился между строк,

Еле зримое посланье

Из исчезнувших Эпох.

Кто посланье то прочтёт,

Мудрость предков обретёт,

Если всю легенду эту

По крупицам соберёт. 

     Стрёкот сверчков окружал замок, но не мог проникнуть за безразличные каменные стены, и даже поднимающийся до самых вершин башен ветер не смел беспокоить тишину лазарета. Его эфирные потоки ударялись о крепость и окутывали мрачными хохочущими завываниями, рождающими сквозняки в переходах. От них казалось, что твердыня неспокойно дышит и будто дрожит, наполняя лёгкие коридоров и залов ледяным воздухом и не отпуская его. Эти вздохи трепали шторы и оглаживали ворс ковров, цепляли подолы длинной одежды и не убранные под ленту волосы. Замок притих и горевал. Ни капли лунного или любого другого света не разливалось по холодному гранитному помещению, и в первозданной мгле рождались мученические стоны и всхлипы. Так звучали раны. В этот раз многие койки были заняты, и изредка несколько жрецов проверяло своих пациентов. Чаще всего целители подходили к постели, возле которой неустанно нёс дежурство Повелитель чернокнижников. Мужчина следил и за ходом операции, прошедшей с неделю тому назад, помогал при перевязках и кормлении. Его старший сын покинул лазарет, лишь полежав в нём один день, Пассису вообще держали отдельно, а Роккэн… Вампир мягко огладил пальцы юноши в своей руке, но тот так и не очнулся. Повязки скрывали травмированное с левой стороны лицо, и вообще открыты взгляду были только подбородок с красными тонкими рубцами, правая щека да уголок белых губ. Если присмотреться к его ауре, то можно было увидеть, как ужасно истончилась она, но поверх неё лежала другая: это было наложенное Повелителем жрецов заклятье, долженствующее на время стать защитой и поддержкой раненому юноше. Молодой медиум был чрезмерно слаб и не смог бы справиться с таким повреждением, а потому его погрузили в искусственную кому, и кокон, которым его окутали, заставлял сердце юноши биться, а лёгкие наполняться воздухом. Никто не знал, сможет ли аура юноши восстановиться и избавиться от кокона и выживет ли он, если убрать этот целительный купол. Гилберт не мог оставить его, с каждым днём загоняя себя всё глубже в отчаяние, но вливая в кокон собственные силы. Во всём случившемся он винил лишь себя, понимая, что трагедия в усадьбе Эйвери — последствие его упрямства и глухоты. Час за часом он прокручивал в голове события прошлого и выискивал намёки на то, как складывалась судьба брата. Они расстались на таких яростных эмоциях и тонах, что Найтгест старался даже не вспоминать о существовании Пассисы. Вот только то письмо… Оно лишь подогрело злость и обиду вампира, раскалив их до критической точки, заострив до того, что он мог пораниться и сам. Будь он не так ослеплён собственной гордостью, смог бы он увидеть то же, что и Охотник? Демону хватило такта и сдержанности, чтобы не повторять «А я говорил!», и Гилберт был ему за это безмерно благодарен. Более того, Артемис взял на себя обязанности любовника. Ему было непросто, однако не из-за огромного документооборота или требующихся стальных нервов. Маги не желали признавать Акио на месте своего Повелителя, а потому юноша уговорил вампира написать доверенность и уже каждому, кто заикался об отсутствии прав у Охотника на управление, молча показывал бумаги и не отрывался от прочих рутин. Как мог, Артемис справлялся с делами фракции и никак не комментировал ситуацию, хотя по его глазам было видно, что слов у него накопилось достаточно. Юноша редко заходил в лазарет, но вырывался к ним в каждую свободную минуту. Вот и теперь скрипнула дверь в печальное помещение целительства, впуская альбиноса. Он не старался идти тише, да и едва ли мог переставлять ноги, но Повелитель всё равно вздрогнул, когда почувствовал прикосновение лёгких рук к своим плечам.

     — Как вы? — тихо спросил демон и сел на кровать к Роккэну. Художник не отреагировал даже тогда, когда Акио взял его за руку.

     — Без изменений, — глухим голосом ответил вампир.

     Мужчина сильно похудел, и кожа его приобрела сероватый оттенок. От того количества энергии, которую он вливал в исцеление приёмыша, его собственная магическая сущность заметно ослабла, и потому вампирская ипостась постепенно брала верх. Артемис осторожно выпустил небольшой пульсар, чтобы лучше ориентироваться в темноте, и это тоже не заставило Найтгеста моргнуть. Свет скользнул по его волосам, и юноша вдруг увидел серебристую прядь, идущую от виска вампира: толщиной с две лютневые струны и едва ли уловимая, но Артемис не мог перестать смотреть на неё. Юноша протянул руку и коснулся седины столь осторожно, словно боялся причинить боль.

     — Я всё думаю о том, мог ли я не допустить этого, — хрипло прошептал Гилберт. Впервые за много дней он отвёл взгляд от бессознательного сына. — Мог ли я сделать хоть что-то? Будь я внимательнее, заметил бы я подвох в письме и то, что они уехали из замка? Мои слепота и глухота…

     — Твои неотъемлемые качества, — мягко перебил его демон и ласково погладил по щеке. — Что сделано, то сделано. Пассиса… его сигнал о помощи был слишком слабым и тихим, а мальчики чересчур дорожили им, чтобы сказать тебе обо всём. Когда я думал о том, что писал Пассиса, я вспоминал Лихниса. Тогда я боялся за тебя, и мы все хорошо помним, чем это обернулось. Может ты зря винишь себя, может и нет. Но одно я скажу тебе: каждый вынес из этого что-то своё. Тебе стоит поспать и поесть, Гил. Не думаю, что Роккэн будет счастлив увидеть твою мертвецкую физиономию, когда он очнётся.

     — У меня в памяти снова и снова всплывает один момент, — будто не услышав его, вдруг сказал мужчина, и на его лице мелькнул отголосок эмоций. — Когда он был совсем маленьким и едва доставал мне до талии, он подошёл однажды и начал тянуть за плащ. С таким видом, будто узнал что-то очень важное и жаждал этим поделиться. Я сел и уже хотел полюбопытствовать, что случилось, а он… Он погладил своими маленькими ладошками моё лицо, откинул волосы и сказал только: «Папочка, ты такой красивый!» И убежал. А я ещё долго не мог унять улыбку. И всё думал, думал… и сейчас думаю. Я хочу, чтобы и его дети однажды сказали ему это.

     Чем дальше, тем тише становился голос вампира, и в него прокралась предательская дрожь, а глаза наполнились влагой. Акио бережно обнял возлюбленного и прижал к своей груди. Пальцы его перебирали густые кудри и то и дело касались серебристой прядки на виске. Горький ком в горле не давал демону ровно дышать. Он разделял чувства Господина в какой-то мере, однако не мог себе представить, насколько сильнее его эмоции. Ведь Гилберт растил его столько лёт, и художник ему на самом деле был точно родной ребёнок. Между ними были и ссоры, и разлады, но всё же вампир любил Роккэна. Его привязанность была своеобразной, тут уж ничего не попишешь, но она проросла в душе мужчины, и демон мог видеть, как по будто бы ажурным ломким нитям связи, которые пролегли между ними, Найтгест делится с сыном силами. Серый принц не стал говорить ничего своему воспитаннику, но напрямую высказал внуку, что теперь всё зависит исключительно от Роккэна: если юноша не очнётся сам, то ему уже никто не поможет.

     — Иди спать, Гилберт, я побуду с Роккэном, — попросил Артемис, приподняв лицо возлюбленного ладонями и нежно взглянув в его слегка покрасневшие глаза. — Не переживай, с ним ничего не случится, а ты уже едва сидишь.

     — Я не могу, — отрицательно мотнул головой вампир и болезненно нахмурился.

     — Гилберт, чёрт возьми, ещё немного и ты будешь лежать рядом, — жёстко припечатал его демон. Он почти грубо встряхнул любовника. — Из Долины ты ему ничем не поможешь.

     Найтгест несколько мгновений смотрел на любовника и пытался понять, насколько он прав, а потом обречённо кивнул. Ему не хотелось оставлять приёмыша, но слова Артемиса несли в себе здравый смысл. Мужчина с трудом поднялся, облокотившись на руку демона, и виновато глянул на него, но тот лишь отмахнулся:

     — Не переживай, Гил, я не собираюсь спать в ближайшие несколько дней. Иди.

     Вампир помялся ещё немного. Его всё не покидала мысль, что он не имеет права на отдых, когда его сын, будто бабочка в коконе, не может выйти из комы. Артемис не обернулся и сосредоточился на друге, осторожно приоткрывая собственные силы, чтобы не навредить юноше их потоками. Он даже бровью не повёл, когда дверь за любовником закрылась, варясь в своих мыслях. Демон прекрасно понимал, что не стоит пока что говорить ему о плачевном состоянии Пассисы и том, что Рурука пытается вырвать сведения из Октая. Им нужно было знать, что именно виконт сделал с супругом, дабы помочь ему. Раны, которые нанёс младший Миррор вампиру, были серьёзными, но не смертельными, и аристократ уже был вполне здоров и неустанно лил яд собственных слов на всех вокруг. Складывалось впечатление, что он сошёл с ума ещё до того, как в его усадьбу явились братья, но псионик всё время молчал и не мог подтвердить это, а пытки Орта пока не приносили успехов. Акио несколько раз присутствовал на этих допросах молчаливой тенью, и его всё не покидало ощущение, что в выверенных движениях Руруки есть нечто большее, чем желание допросить Эйвери. Какой-то холодный и по-научному заинтересованный взгляд старшего принца пронизывал до костей и запускал по коже стаи перепуганных мурашек. С этим чувством демон ничего не мог поделать и всё чаще обращал внимание не на то, что говорит вампир, а на действия рыжего. Он брезговал традиционными методами пыток, но орудовал хирургическими инструментами и алхимическими снадобьями. Вновь и вновь демон вспоминал и жалел о том, что заинтересовался содержимым склянок.

     — Это полынь с серебром. Ослабляет любого вампира, — безэмоциональный ответ Руруки прошил мозг Акио страхом. — Так он не сможет притупить болевые рецепторы. Мне будет проще узнать у него всё. А это «Рябиновая соль» сгущает кровь и заставляет её свернуться прямо в венах. Для него это всё равно что иссушение.

     — Он что-нибудь уже сказал? — стараясь не смотреть на мучающегося в оковах вампира, спросил демон.

     — Ничего толкового. — Хмыканье Руруки прозвучало крайне недовольно, и он без тени страха или отвращения провёл лезвием скальпеля от ярёмной впадины Эйвери до пупка. Ни капли крови не выступило. — Но это лишь вопрос времени.

     — Кстати о времени, — хрипло и неожиданно засмеялся Октай, отчего оба юноши едва не подпрыгнули. — Говорят, что оно лечит, да? А как оно вылечило тебя, малец? Ты до сих пор хромаешь, да? Я видел. Знаешь, это значит, что перелом неправильно сросся. А знаешь, что тебе может помочь? Нужно ломать заново.

     — Не сомневаюсь в том, что ты хочешь предложить свою помощь. — Рурука внимательно посмотрел на шею Эйвери и протянул к ней лезвие. — Если бы не информация, я бы уже вырезал тебе голосовые связки.

     Акио за его спиной вздрогнул, и это не укрылось от взгляда виконта. Мужчина посмотрел на демона и снова засмеялся, едва не задыхаясь своим надрывным хохотом.

     — Твой друг знает твою маленькую тайну, а, Рурука? — прошипел Октай и вцепился в подлокотники металлического кресла, пропитанного серебром. Толстые цепи удерживали его, но вампир чуть подался вперёд, сдирая кожу о металл. — Я вот знаю.

     — Пока что, — заверил его Орт и даже не поменялся в лице, но от кровопийцы не укрылся запах страха, на секунду наполнивший помещение терпкими нотками пота.

     Теперь Артемис всё чаще вспоминал этот нелицеприятный эпизод. Вспомнился ему Двэйн, который до сих пор едва ли мог говорить, и заверение жреца о том, что мальчику много раз удаляли голосовые связки. Мелкая дрожь часто проходилась по телу демона, и он до боли стискивал зубы, уговаривая себя посчитать это простым совпадением. Ещё меньше надежды внушал Пассиса. Первые несколько дней его не могли избавить от двимеритового ошейника, и псионик кидался на каждого, кто пытался снять с него эту удавку, шипел и даже кричал. Его удалось обезвредить только Зауэру и Тошу разом, которых подпитал силами демон, но даже за такой короткий промежуток времени молодой вампир успел укусить Накамуру за плечо и разодрать связки, а его друга наградить кровавыми бороздами на морде. Один из кузнецов смог перекусить ошейник клещами, и после этого псионика будто подменили: он обмяк, затих и более не выдавил из себя ни звука. После того, как ему помогли принять ванну и слегка привели в приемлемый вид, накормили, вампир сам ушёл из замка, но не покинул его территории. Он облюбовал тихую лощину у основания горы, где неумолчно журчал родник, и Пассиса сидел возле него, не отводя глаз от блеска воды. Каждый понимал, что молодой чародей прошёл через нечто страшное, что его сознание надломилось в браке, но на контакт вампир не шёл. Благо, что он не отказывался от еды и следовал советам близких: ел, когда ему на это намекали, изредка спал, но тем и ограничивался. Загнать его в цитадель не представлялось возможным, и вскоре псионика оставили в покое. Атмосфера вокруг была, мягко говоря, угнетающей.

     Время в безмолвной неподвижности тянулось непозволительно, и Артемису всё казалось, что оно замерло и не собирается сдвигаться с места. От холода ныла спина у самой поясницы, и боль эта проникала к органам, так что не получалось изгнать её даже потянувшись, а мысли были слишком далеко от лазарета. Ледяная безвольная рука художника в ладони Акио чувствовалась абсолютно невесомой и излишне ломкой, хоть Охотник и знал, как крепка бывает его хватка в иные моменты. Изредка издавали хрипы боли другие раненые и болеющие, но юноша не видел их из-за высокой ширмы, скрывающей койку Миррора. От осознания того, что прямо под ними находится морг, в который уже унесли одного из пациентов, становилось лишь гаже. Молчать было не в силах Акио. Он когда-то читал о том, что люди в коме могут слышать, когда с ними говорят, а некоторые из тех, кто вышел из этого состояния, говорили, что всё осознавали и понимали, но не могли сделать ровным счётом ничего. Юноша не чувствовал себя дураком, когда заговорил с безразличным ко всему медиумом, но ощущал необходимость заполнить тишину и немного встряхнуть друга. Он рассказывал о свадьбе Арлана и том, как чудесно смотрелись обручальные кольца, сделанные по эскизу Роккэна; как территориальный управляющий чернокнижников, несколько лет назад занявший эту должность, требовал украсить вход в Чёрный замок, чтобы повысить его популярность; как слуга по привычке принёс в кабинет Гилберта вместо плотного человеческого завтрака графин с кровью; как он хочет познакомить Роккэна со своими родителями, просто потому что считает, что это было бы хорошей идеей. Слова иссякали, а гулкая пустота навязла в горле липким комком, от которого так хотелось избавиться поскорее. Рассвет пришёл рано, и разлил тёплое сияние по мрачному лазарету. Демон услышал, как открылась входная дверь, но не повёл и бровью, полагая, что это либо один из жрецов, либо посетитель какого-нибудь пациента. И тем сильнее он удивился, когда к ним подошёл профессор теней Кито.

     — Добрый день, — негромко поздоровался Акио и снова посмотрел на художника.

     — Здравствуйте, Артемис. — Чародей выглядел непривычно спокойным и собранным, а его сосредоточенное лицо было лишено эмоций. — Как мальчик? Жрецы ничего не сказали?

     — Лучше бы не говорили. — Тяжкие интонации в голосе Акио неприятно кольнули душу чернокнижника. — Они сделали всё, что было в их силах. Если Роккэн не окрепнет и не сломает кокон, то… впрочем, это всё пустое. Он упёртый и сильный. Справится.

     Кэрбр приподнял уголки губ в подобии тёплой улыбки и с затаённой нежностью поглядел на художника. Этот шустрый пацанёнок был одним из худших его студентов, но преподаватель прекрасно знал, что его способности заключаются в совершенно ином. Конечно же это не мешало Кито отвешивать принцу подзатыльники и спрашивать с него предмет со всей возможной строгостью. Мужчина остановился у изголовья постели и провёл костяшкой указательного пальца по бледной щеке медиума. Акио наблюдал за этим с возрастающими опасениями, но не смел вмешиваться и рубить с плеча. Уже успевший убедиться в том, что пущенное вспять время сильно изменило многих, юноша приучил себя не возвращаться к призракам прошлого. Быть может когда-то Кито и был сбрендившим стариканом, брызжущим слюной при воплях, но демон почти физически чувствовал, как он переменился. Охотник не мог бы сказать с абсолютной уверенностью, но видел в этом чародее нечто большее, чем обычного человека. Что мог скрывать этот поседевший мужчина? Какая скрытая сила таилась за его ещё не дряхлым, но уже не молодым телом? О каких тайных знаниях мог поведать профессор, если бы кому-нибудь удалось добиться его доверия? Неприглядный пожилой маг был столь невзрачен внешне, что это выделяло его на фоне прочих. Свет странно упал на глаза чародея, и на кратчайшее мгновение Артемису почудилось, что он увидел по-змеиному вытянутый зрачок. Но этот блик быстро исчез. Когда Охотник уже хотел спросить, зачем Кэрбр явился в лазарет, юношу настиг сильный ментальный зов Серого принца.

     — Поднимись в кабинет, — почти в приказном тоне сказал Повелитель жрецов. — Сейчас же.

     — Прошу прощения, господин Кэрбр, могли бы вы немного присмотреть за Роккэном? — быстро проговорил демон, поднимаясь на ноги и поправляя плащ. — Мне нужно отойти к Господину жрецов по делу фракции. Я обещаю вернуться как можно скорее.

     Чародей выразительно махнул рукой и отпустил юношу. Стоило же двери за заместителем Повелителя закрыться, как маг куда более внимательно посмотрел на художника. Он отчётливо различал истончившуюся ауру, но в силу своего происхождения куда лучше видел робкий и блеклый свет, исходящий от трещин в ней. Роккэн изо всех сил старался вернуться к жизни и очнуться, но этих сил было слишком мало для подобного геройства. Когда-то множество тысячелетий назад Кито пообещал себе, что не посмеет привязаться ни к одному чернокнижнику, а их он видел больше, чем кто бы то ни было. И Кито держал своё слово, не давал никому из учеников и подопечных растопить лёд в его душе. Единственным исключением стал шебутной Отарий Дато, который смог отвоевать себе уголок и в сердце чародея, и в душе. И только ради него мужчина поддался на уговоры и согласился немного помочь юному принцу, ведь трагедия, произошедшая с любимчиком, сильно ударила по учителю танцев. Кито прикрыл глаза, и вслед за этим мимолётным движением захлопнулись ставни всех окон замка и его двери. Глубокий печальный вдох породил в коридорах неестественный сквозняк и эхо. Вся цитадель содрогнулась, и каждый, находившийся в ней в тот момент, почувствовал на себе эту нежданную встряску. А потом из самых глубинных подземелий вдруг поднялась могущественная волна энергии, хлынувшая будто из-под земли. И даже на вершинах гор родилось эхо грома. Вслед за тем, как эта чудовищная воля поднималась выше, двери и окна вновь распахивались, а маги испуганно оглядывались, ровным счётом ничего не понимая. Рассветное сияние резко хлынуло в лазарет, и на несколько секунд на полу вырисовалась огромная крылатая тень. Всё затихло так же резко, как и началось, и профессор снова погладил юношу по щеке:

     — Хватит спать, мальчик. На занятия вместо тебя никто не сходит.

     Кэрбр вышел из-за ширмы, и плащ его на секунду взметнулся, точно огромные кожистые крылья, а следом растаял, будто дурной сон. По коридорам пронёсся отголосок вздоха куда более довольного, чем несколько часов назад. Грусть оставила Чёрный замок. Если бы кто-то наблюдал не за странными передвижениями мебели по твердыне, не за неожиданными хлопками дверей, а за юным медиумом, то в миг, когда волна мощи хлынула в лазарет, увидел бы, как она коснулась самой души юноши. Роккэн отчётливо услышал, что его зовут. И на него накатило чувство неожиданной бодрости, которое смешалось с чугунной слабостью и болью во всём теле. Ему хотелось немедленно подскочить и начать делать хоть что: зарядку, растяжку, изучить тонкости отношений между гоблинами и людьми, начать говорить на наречии дроу, посмотреть на небесные храмы ледяных волхвов, — но вместо этого он только тихо застонал. Было так ужасно темно! Неконтролируемая паника выместила все прочие чувства, разрезая сознание надвое. Одна его часть безумно хотела расплакаться и начать звать отца, чтобы отогнал прочь прожорливый неестественный мрак, а другая один за одним жёстко задавала себе вопросы. Где он? Что с его братом? Где Пассиса? Мёртв ли Октай? Почему он один? Ответить себе юноша не мог. Но во тьме ему начали являться совсем иные образы. Медиум был к ним привычен, однако они умудрились напугать его. Обыкновенно Роккэну всё же приходилось сосредотачиваться на физической составляющей мира, чтобы начать различать ауры, а теперь… теперь они будто сами раскрывались перед ним, отдавая во власть художника свою необычную суть. Раньше он мог различать лишь ауры людей, но в этот раз видел и матовое приглушённое сияние, исходящее от стен и иных поверхностей, испещрённых трещинами. Когда-то здесь вспыхнула драка между жрецами, полюбившими одну чернокнижницу, и Лезвие истины одного из них оставило глубокую борозду на полу. Её смогли скрыть за новыми плитами, но Роккэн видел эту рану, невольно нанесённую замку. Вместо одного окна и части стены зияла рваная дыра, оставшаяся после попадания в неё снаряда катапульты, и художнику казалось, что он слышит тихое падение капель крови. Потолок, напротив, почернел от сажи и копоти пожара, случившегося много столетий назад и унёсшего жизни многих целителей и их больных. Но вовсе не это приковало к себе взор юноши. Его собственная душа пылала, источая ослепительный свет, какого прежде никогда не было. И самым невообразимым в этом были две цепи, расходящиеся от него во мглу. Одна из них была отмечена блеклыми шрамами рун, но горела огнём, который мог бы обжечь, если бы носители связи чуть меньше любили друг друга. Вторая же напоминала атласную ленту, струящуюся гладкой извилистой рекой. И та, и другая связь много значили для медиума, но до поры молчали, давая едва очнувшемуся юноше время на осмысление. Воодушевление, заставившее его пробудиться, сходило на нет, и Роккэн смог во всех красках ощутить собственное тело. Ему казалось, что его беспощадно изломали во всех костях, выдернули все суставы, а лицо он хотел бы не чувствовать вовсе. Хотя бы потому, что оно будто обратилось в один сплошной кусок агонии. Слишком смутным в его воспоминаниях был момент, когда вампир нанёс беспощадный удар своей когтистой лапой. То ли от безмерной ярости, то ли от страха за возлюбленного брата, но младший Миррор переборол короткий обморок и лишь по звукам и аурам нашёл Октая и Руруку. Куда лучше он помнил изломанную душу виконта: как испещрённая трещинами голая пустыня без единого намёка на ростки живительной зелени, но посреди этого запустения гордо раскинуло могучие ветви лишённое листвы древо. Его узловатые корни глубоко ушли в самую суть Эйвери, и лишь оно не давало умирающей душе рассыпаться в прах, только его ветви помогали спастись в тени от палящего солнца жестокой реальности. Этот дуб с корой цвета венге за несколько десятков лет из крохотного кустика обратился нерушимой твердыней, но ни разу не выпустил листву, не породил ни единого жёлудя. Любовь Октая к супругу поглотила все жизненные силы и вобрала в себя остатки его разума. Лишь это всеобъемлющее чувство помогало мужчине не погибнуть во мраке безумия, но медиум прекрасно понимал: оно же и погубит его. Ему было жаль Эйвери, но ещё больше ненавидел его. За боль Пассисы, за то, что посмел поднять руку на Орта, за то, что появился в их судьбах и успел оставить шрамы. Но тогда у Роккэна не было выбора. Либо он победит Октая, либо он убьёт их и продолжит безнаказанно издеваться над мужем, прикрывая жестокое сумасшествие привязанностью и благими намерениями. Миррор терпеть не мог насилие и рукоприкладство, испытывал острое отвращение к грубой силе, но стоило ему различить, как вампир замахивается, чтобы ударить Руруку, как у художника сорвало все ограничители.

     Обожжённые до мяса ладони и пальцы не слушались и казались закаменевшими, а любая эмоция, проявляющаяся на лице, доставляла лишь муку. С мрачной отчётливостью он отдавал себе команды: сесть на койке, встать с неё, отыскать хоть кого-нибудь. И если с первыми двумя пунктами не возникло никаких проблем, то даже сделать один шаг оказалось более чем тяжким испытанием. Юношу закачало из стороны в сторону, и он нелепо взмахнул руками, стараясь удержать шаткое равновесие. Пусть он и видел ауры, окружающие его со всех сторон, но это не всегда совпадало с физическим планом существования, а потому он вполне мог напороться на искусственно возведённую стену там, где не видел её своим особым зрением. Да и вестибулярный аппарат подводил Роккэна. Много лет назад отец учил его фехтованию и показывал разные приёмы, даже пробовал учить его сражаться в полном мраке, не полагаясь на многие чувства. Но это за ненадобностью осталось в далёком прошлом. И потому медиум старался не отрывать босые ноги от холодного каменного пола, передвигался медленно и наугад, вытянув вперёд крупно дрожащие слабые руки. Каждый новый шаг отзывался в нём нестерпимой болью, откликающейся во всём теле судорогами. Как по нити Ариадны, Миррор двигался вдоль реки-связи, напряжённо прислушиваясь к её переливчатому тихому звону. И Рурука, и Пассиса вдруг закрылись от всего мира, и Роккэн всё никак не мог дозваться до них, а язык будто прилип к нёбу, иссушенный многими днями на больничном ложе. От долгого пребывания в лежачем положении тянуло и ломило поясницу, и юношу не покидало ощущение, что там у него образовался пролежень. Но ничего из этого не волновало художника. Как слепой щенок, он брёл на нетвёрдых ногах, натыкался на стены и падал, но с достойным упрямством поднимался. Корочка, образовавшаяся на ожогах, треснула, и жидкость из волдырей пачкала кисти и камни, на которые он опирался, чтобы перевести дыхание и перебороть колотящую его дрожь. Колени Миррора ходили ходуном, а в голове вновь и вновь вспыхивал зов, на который никто не откликался. Чувство одиночества жгло нежную душу, и её сияние покрывалось пепельным мраком, но Роккэн отгонял его от себя прочь. А связь становилась тоньше и тоньше, будто эту реку беспощадно что-то иссушало, обращая её шелковистое полотно в бледный призрачный свет.

     Свежий горный воздух хлынул в лёгкие медиума, и он понял, что вышел из замка и здесь уже не найдёт верную опору в виде коридоров и ступеней. Голые ноги утонули в густой траве, но в кои-то веки эти прикосновения не рождали на измученном и изуродованном лице улыбку. Краем сознания Роккэн отметил, что повязки потяжелели от пропитавшей их крови, что боль нарастает, ввинчиваясь под кожу и мясо, добираясь до костей. Точно стальные иглы скреблись по его костям, и сердце Миррора сбивалось с ритма. Будь здесь отец или брат, ему бы не было так страшно, но его подстёгивало желание добраться до псионика и убедиться, что с ним всё в порядке. Он сбил пальцы ног об острые торчащие из-под земли камни, то и дело спотыкаясь, чувствовал зарождающийся в лёгких хрип, и ему ужасно хотелось закашляться. Хоть его переломы и заросли почти полностью, но отголоски боли всё ещё беспокоили юношу. Мрак, наполненный мучительными ощущениями, становился тем гуще, чем дальше отходил Миррор от цитадели. Он остановился и закрутил головой, как если бы это могло помочь ему разглядеть хоть что-то. Но ни одной живой души вокруг или намёка на путеводную звезду. Растерянность заместила собой гордую настойчивость юноши, и он уже не был так уверен, что сможет добраться до вампира. И связь, как назло, совершенно поблекла, обратившись абсолютно прозрачной и неразличимой нитью. Резкий порыв ветра, к которому Роккэн не был готов, сбил его с ног, и художник неловко повалился в траву. Где он? Где хоть кто-нибудь? Почему рядом с ним никого не было в момент пробуждения, хотя он слышал, что с ним беседуют? Он с трудом встал на карачки, не думая о том, что крошки земли и травяной сок забиваются в раны, и закрутился на месте волчком, пытаясь отыскать ориентиры. Смутно вырисовывалась аура Чёрного замка, но ведь ему нужно было в совершенно другую сторону! Миррор попробовал было позвать дядю, но губы отозвались лишь пожаром боли, а в горле захрипело. «Пассиса, ну где же ты?» — отчаянно возвал в своих мыслях юноша, теперь двигаясь совершенно наугад. Его трясло и лихорадило, и сознание становилось всё темнее и темнее, готовое погрузиться в очередную пучину беспамятства, от которого он уж точно не сможет очнуться. Силы покидали конечности художника, и руки его, на которых он заставлял себя ползти, подогнулись. Упав лицом в землю, Роккэн только тихо всхлипнул. Даже закричать не было никаких сил, а раны едва не затрещали по швам от такого насилия над собой. «Где же ты?»

❃ ❃ ❃

     Никак — абсолютно исчерпывающее слово для объяснения моего самоощущения. Чувства, за которым я прятался, как за каменной стеной, спасаясь от воспоминаний и дурных помыслов, разрывающих сознание и душу. Уговаривал себя час за часом и день за днём окунуться в забвение и изгнать из собственной памяти прошедшие годы. Годы, в которые я думал, будто более счастливого вампира не сыскать. У меня было всё: любимый супруг, дарящий мне всё своё внимание и ласку; шикарный особняк, в котором было так прекрасно носиться и резвиться; тёплая постель с кучей подушек, об которые я обожал точить когти; миска с кровью у камина, которую муж заботливо пополнял всякий раз, едва я подавал признаки жажды. В моих глазах он был самым лучшим на свете, и его слова становились истинной и законом в высшей инстанции, и ничего другого я не желал. Что ещё могло требоваться? Я был без ума от него. Для псионика это совершенно не показатель мудрости или правильности ситуации. Но тогда я был не ментальным магом, а счастливым котом, которого носят на руках, которого гладят по голове и заботливо купают в господской ванной. Я воистину гордился и коллекцией чудесных ошейников, подаренных мне супругом, и тем, как он нахваливает мою «шелковистую шёрстку», был влюблён в его игры со мной и не видел ничего, кроме него. Что могло быть лучше? Я ревновал к безголосому мальчику, старался укусить его побольнее и ужасно злился, когда супруг отгонял меня от того, не давая отомстить за украденное внимание. Но каждую ночь он возмещал это, награждая меня властными поцелуями и ласками. Лишь взгляд его зелёных глаз делал меня счастливым, лишь его нежность и улыбки имели смысл в целом мире. Ничто не могло смутить меня или возмутить в подобном раскладе, ведь ни в одном уголке нашей подлунной было не сыскать такого счастливого и влюблённого кошака. Хуже было получать наказание за проделки, шалости или же очередное нападение на мальчишку. Мой возлюбленный хозяин мог принести серебристую цепь и посадить на неё в углу, не давая добраться до тёплого ложа и лишая его общества ночью. Но лучше это, чем стать его пепельницей, на которую он выбивал трубку и в которой давил угли. После такого мне оставалось лишь виновато мурчать и тереться о его ноги, выпрашивая прощение, ведь оно и любовь супруга были лучшими на свете.

     Ровно до тех пор, пока в усадьбу не явились смутно знакомые юноши. Их запах пробудил старые и блеклые воспоминания, наполняя их красками. Я наблюдал за ними из-за балдахина и уже готовился выйти знакомиться, чтобы обнюхать их руки и игриво лизнуть, но то, что стало происходить дальше, вызвало в моей душе панику. Муж бросился на них, и до меня вдруг дошло, что я ничегошеньки не могу сделать. Как выбрать между самым важным хозяином сердца и этими лучиками света, случайно проникнувшими в мой утлый замутнённый разум? Я был растерян и не знал, что мне делать. Не знал, кого бросаться защищать. А потом вдруг сквозь пелену немого восторга от вида сурового супруга прорвалось туманное воспоминание. Я ведь старался защитить их от чего-то, пытался спрятать их от гнева Октая. Но разве же мой любимый муж мог быть опасен? Резня в усадьбе подсказала, что может. Хуже было не это. Запах крови прекрасного создания ненадолго вернул меня в былые дни, когда я прислушивался к его биению и зову. И рыжий обольститель вдруг спрятал моё обнажённое тело своей рубашкой, точно в этом было что-то постыдное. Ровно на секунду я вдруг почувствовал себя ужасно грязным и испорченным, но тепло прекрасной ткани, согретой телом молодого мужчины, укутало странным ощущением слепого восторга. А потом он попросил своим проникновенным голосом, упавшим до интимного шёпота, помочь раненому лучику света.

     Они хотели отобрать у меня моё сокровище, мой восхитительный ошейник, подаренный мужем. Где он? Я не знал, и оттого гневался и рычал, кидаясь на каждого, кто пытался приблизиться. Но отчего-то совестно мне было только тогда, когда я поранил странно близкого белого юношу, однако он больше не приближался и всё смотрел с немой мольбой и сочувствием, пробуждающей во мне всё больше гнева. «Где Октай? Октай? Где ты? Когда ты придёшь?» — всё повторял про себя я, бросаясь с когтями на стены отдалённо знакомой комнаты, и перевернул всю постель в поисках любимого бубенца, с которым обожал играться, когда супруг был занят. Мне было страшно и одиноко, и я всё чаще садился у дверей и мяукал, пытаясь дозваться до возлюбленного.

     Это помутнение могло длиться и вечность, если бы однажды не явилось четверо людей. Двое из них были настроены, как мне показалось, враждебно, огромные щипцы в руках третьего мне совершенно не нравились, а внимательный взгляд беленького пронзал меня насквозь. Я защищал свою драгоценность до последнего, не желая потерять подарок моего счастья. Металл жалобно взвизгнул и переломился. И страшное понимание вместе с осознанием сломило мою волю и желание брыкаться. Чужая кровь во рту не казалась гордым охотничьим трофеем, а их голоса терзали воспалённую и испуганную душу. Обожание, сплетённое с любовью, выветрилось, будто ошейник всё это время затыкал некую щель, через которую они и сбежали, оставив вместо счастья пустую оболочку.

     Почти шестьдесят лет я любил какой-то выдуманный образ и мог лишь мечтать о том, чтобы это длилось всю вечность. А потом ко мне вернулись воспоминания, с чего это всё началось. И от слепого восторга тупого животного остались лишь пепел и пыль. Я остался ни с чем. Первые дни меня преследовали гнев, отчаяние и дикая растерянность. Что теперь? Как мне быть? Как реабилитировать себя после стольких лет, когда ползал на коленях за тем, кого считал идеалом, и мурлыкал по единственному щелчку холёных пальцев? А потом пришло безразличие. Мне было никак.

     Исчерпывающе и абсолютно никак. Что-то приглушало нашу брачную связь, и я не знал, хочу ли узнать о судьбе жестокого супруга. Понял ли он, что я предал его? Или просто желал изломать моё сознание и душу себе на потеху? Ответов на эти вопросы у меня не было, но я и не стремился к ним. Мне нужно было побыть одному и дать своим мыслям, искорёженным двимеритом, вернуться из животного состояния к прежнему, делавшему меня мной. Подальше от тех, кто мог начать задавать мне нежеланные вопросы. Смутно помнил я, как муж читал некое письмо и страшно гневался, а я лишь мельком увидел почерк старого полузабытого за ходом веков друга. Я не знал, что происходит в стране, в замке, в семье, но это казалось мне тогда слишком тяжёлым для ослабевшей головы, которую следовало нагружать постепенно. Восстанавливать запас сил, пробовать псионику и винить себя. Бесконечно и со злостью бичевать себя за ошибку. Если бы не я, если бы не мой поступок, никто бы не пострадал. Роккэн и Рурука были бы целы, а Октай не превратился из чудесного мужчины в неведомого монстра с жестоким нравом. Или же он и был им, но до поры боролся с чудовищем, сидящим в его душе? Когда настал тот миг, который заставил его прекратить эту борьбу с внутренним демоном? Тогда ли, когда мы, опьянённые выпивкой в «Многоликой», неистово ласкали друг друга в шикарной постели? Или же тогда, когда он узнал о моём безжалостном вранье? Или в тот злосчастный вечер, когда на пороге усадьбы возник бедный племянник, истерзанный Ортом? Нет, монстр отравлял его присно, ковыряясь в загноившихся рубцах жутких потерь. Мог ли я найти другой выход из чудовищной ситуации и спасти супруга? Было ли в моих силах стать его лекарством?

     Череду размышлений прервал отчаянный зов возлюбленного ментального голоса, который бы я услышал, пожалуй, даже если бы был без сил. Он просил о помощи, и я не колебался. Юноша не дошёл до меня всего с десяток ярдов, и вид того, как он слепо ползёт в темноту, которую ему подарил Эйвери, почти поверг меня на колени своей сокрушительностью. Окровавленные повязки, грязные руки, неконтролируемая дрожь — этого было больше, чем самого Роккэна, но он упорно пытался отыскать. Меня. Так же, как я тщился искать своего супруга несколько дней назад. Мёртвое моё сердце испуганно и в то же время нежно сжалось, когда я вдруг понял, что меня более ничего не сдерживает. Стремительно догнав художника, я подхватил его на руки и прижал к груди, чтобы отнести к обнаруженному мною роднику. Юноша тихо всхлипнул и обмяк. Сквозь повязки я не мог понять, потерял он сознание или нет, но голова его была пронзительно пуста. Устроившись на камнях с любимым, я стал бережно отмывать грязные руки, боясь потревожить раны лишь сильнее. И как же я был зол, понимая, что во всём виноваты и я, и Октай. И если себя я ещё успел бы наказать, то где искать супруга, мне было неведомо. На секунду душа моя зажглась неистовым ликованием, причиной которого был Роккэн. Целый уголок его губ дрогнул в подобии улыбки, и я проводил её ласковым поцелуем. Мне думалось, что после стольких испытаний мы имеем полное право на то, чтобы подарить друг другу эту ласку, которой казалось излишне мало в эти застывшие секунды воссоединения. Ни один подчиняющий артефакт, ни одна дрессировка не могли бы вызвать во мне столько влюблённого восторга.

     Но всё же наше счастье было бесцеремонно прервано. Мою душу вдруг словно обожгло жгучим страхом и ненавистью, затмившими глаза кровавой пеленой. И до меня дошла отчаянная мысль: это мой супруг ищет меня. Его намерения были кристально ясны. Он ощутил всю ту же гамму эмоций, какие испытал и я, глядя на возлюбленного Миррора. Октай знал, кто отвоевал у него пальму первенства, которая ему почти никогда и не принадлежала взаправду. И он желал нанести ответный удар, отбить меня у моего избранника.

     — Роккэн, — впервые за шестьдесят лет заговорил я, и голос мой походил на звериное рычание, а не на прежний ласковый сочный мёд, столь любимый им, — тебе нужно спрятаться. Закат мой, я не дам тебя в обиду.

     Миррор повёл головой на звук и тут же замотал ей, столь крепко вцепившись в мои плечи, что я испытал страх. Но больше меня испугал оклик родного голоса. Даже тогда, когда на мне уже не было ошейника, услышав его, я ощутил прикосновение счастья. Этим голосом я бредил столько лет, этот голос многие годы нашёптывал мне на ухо комплименты и клятвы в любви, это звучание будило меня по утрам и убаюкивало по ночам. Голос Октая не изгладился из моей души, и я понимал, что буду вспоминать о нём ещё многие века. Может, буду пробуждаться от ночных кошмаров в холодном поту, а может, буду слышать его, ублажая собственное тело и воскрешая, как феникса из пепла, его былую нежность. Но от прежнего холёного аристократа осталась лишь жалкая тень: в потёках тёмной крови и порванной одежде, с ожогами на теле и множеством шрамов, а отчаяние на лице граничило с безумной яростью, — любимый мною мужчина никогда не позволял себе выглядеть подобным образом. И тут Роккэн на моих руках заметался и закричал, схватился вдруг за левое колено и съёжился в крошечный комочек. Мой взгляд забегал с юноши на вампира, и только тогда я разглядел, что Эйвери сжимает в окровавленной руке что-то… что-то. Ошмётки мяса и обрывки мышц скрывали за собой округлую выгнутую кость.

     — Пассиса, котёнок, ты не прав, — неожиданно печальным голосом проговорил Октай и провёл языком по своему страшному трофею. Что это было? Роккэн заходился рыданиями и неразборчиво мычал, откашливая кровь. — Оставь их, милый. Идём домой. Давай вернёмся.

     — Что у тебя в руке? — игнорируя сладкий призыв, на который готов был уже откликнуться, спросил я. — Что ты натворил, Октай?

     — Почему тебя это волнует? — вампир медленно приближался хищной походкой, но в прежде любимых глазах я видел лишь безумие, а раскалённые эмоции не согревали нежностью, удушая своим ядом. — Брось, милый. Помнишь, что они отреклись от тебя? Как выгнали тебя прочь? Вспоминали ли они о тебе всё это время? Иди ко мне.

     Он слегка развёл руки в стороны, приглашая в свои объятия. Я осторожно положил стонущего Роккэна на землю и сделал шаг к супругу, вглядываясь в его сжатый кулак.

     — Отвечай. Что у тебя в руке? — продолжал я, изо всех сил сопротивляясь желанию подойти к мужу и осторожно прильнуть. Как же хотелось мне стать тем наивным юнцом, который верит каждому слову и льнёт в поисках ласки и любви!

     — Я обещал его брату, что принесу ему Роккэна. И убью у него на глазах. Сам Рурука, видишь ли, сейчас не совсем может прийти, — зло улыбнулся Эйвери и бросил мне под ноги свою добычу. Это… коленная чашечка?

     Всего на секунду я обернулся к младшему Миррору, увидев, как он впивается пальцами в колено и не по-человечески воет, задыхаясь рыданиями. Но даже этого вампиру хватило, чтобы выпустить клыки и кинуться к моему племяннику. Мне было… никак. Я знал, что у меня один путь — защитить Роккэна и убить своего мужа. Не просто мужчину, с которым делил постель для любовных игрищ на протяжении шести десятков лет, но того, с кем была связана моя душа. Он был наполнен горем и страшной злостью, осыпающейся отчаянием, и эти эмоции одолевали меня, пронзая сердце ураганом из острейших лезвий. Я любил его. Боготворил. И пусть то было под влиянием отвратительного артефакта, но до этого я сам дал согласие на предложение стать его супругом. И считал, что так и должно быть. Точно время вдруг замедлило свой бег, я мог видеть, как он отталкивается от земли с чудовищной силой, чтобы одним прыжком оказаться возле художника. Но отныне Роккэн был под моей защитой. Я собирался собственными руками оборвать связь, о которой мечтал много веков, убить того, кто подарил мне надежду на любовь и бесчисленные часы безоблачного счастья. Пусть я и не был воином или могучим аристократом, которыми являлись мой брат и супруг, но ради возлюбленного можно пойти ещё и не на такое. Решение было принято.

     Развернувшись единым движением, я настиг Октая и набросился на его спину, целясь когтями в шейные позвонки. Реакция вампира не сыграла мне на руку, и он успел отбить мою кисть до того, как я нанёс удар. На долю секунды мы замерли, вглядываясь друг другу в глаза. Мне казалось, что мы стоим не возле Чёрного замка, а на палубе медленно покачивающегося корабля, что вот-вот он сделает мне предложение, а я быстро соглашусь и кинусь с объятиями. Но холод наполнял раны на сердцах обоих, и наша связь натужно гудела и звенела, готовая рассыпаться на части. Мы оба не желали этого. И я чувствовал то же желание, что и он: подхватить её дрожащими руками и покрыть россыпью поцелуев, чтобы спасти то, что ещё осталось от нас. Нас, которые беспечно играли в догонялки с Феделмой и Сайл; нас, задыхающихся в поцелуях и томлении и окутанных закатными лучами; нас, принимающих вместе ванную и объятых дымом пряных благовоний; нас, идущих под руку по вересковому полю вблизи усадьбы. И отчётливо понимали, что этому больше не бывать. Я обрёл свободу и не желал более оставлять Роккэна, а Октай оказался бессилен перед собственным безумным желанием владеть мной безраздельно. То самое драгоценное «мы» разлетелось брызгами металлических осколков, когда я выпустил клыки и с предупреждающим рычанием бросился на некогда безумно любимого мужчину с единственным желанием растерзать на клочки и лишить головы. Его отчаяние слепило меня своей искрящейся чистой болью, но я понимал, что теперь стоит закрыться от него раз и навсегда. Эйвери всё прекрасно понял и незамедлительно принял истинно вампирский облик, но на своё счастье не стал раскрывать крылья, хоть я и надеялся на такой исход. Как никогда больно и горько было ощущать огненные вспышки прикосновений острейших когтей и зубов, но вовсе не от того, что мы терзали друг друга, как бешеные волки. Нанося рану супругу, я чувствовал её на своей душе и давился слезами, вынуждая себя оставаться безразличным. Возможно именно поэтому он старался нанести единственный расчётливый удар, чтобы сразу лишить меня искорёженной жизни, останавливал свою руку, если видел, что я уворачиваюсь и могу подставить не самый жизненно важный участок своего тела. Но тем яростнее были укусы, которыми он пытался отравить меня и вытянуть из моих костей и жил густую холодную кровь. Мы оба были покрыты ранами, нанесёнными друг другом, как физически, так и ментально, и оттого глаза застилала не пелена ненависти, но досады и вины. Я всё пытался дотянуться до его шеи, хотел завершить этот отвратительный поединок и броситься на помощь Руруке, но Октай словно нарочно затягивал происходящее, уводил меня всё дальше от Миррора. Единственное, что я мог сделать в эти мгновения — снова обмануть его. Прежде чем виконт успел отшатнуться, я крепко обнял его и прижался лицом к его окровавленной груди, отпустив вампирскую суть. Эйвери замер. Наши мёртвые сердца бились в едином ритме, замедляя бег и недоверчиво замолкая.

     — Прости меня, — шепнул я. — Так же, как я простил тебя.

     Супруг ошарашенно опустил на меня взгляд, но было слишком поздно. Тени взметнулись вверх, обвивая конечности и стан вампира. Его полный гнева и боли крик утонул в хрусте его шеи под моими зубами. Я сдавливал её так сильно, что челюсти сводило яростью. Эйвери мелко вздрогнул и начал обмякать. Магический мрак объял его голову и с хлюпаньем отделил от тела, которое затем безвольно рухнуло на стылую землю.

     Никак. Так я хотел думать, пока навзрыд захлёбывался слезами, свернувшись неподалёку. То, что было частью меня столько лет, исчезло в один миг, оставив меня совершенно одного пред потоками безразличного ветра. Я почти физически ощущал, как место, где брала начало моя связь с мужем, чернеет и погибает, как звонкая цепь разлетается на куски.

     Никак. Абсолютно и исчерпывающе. То, что я заслужил.

❃ ❃ ❃

      Путь от лазарета до кабинета был отмечен тяжкими думами и усталостью, но юноша шёл быстрым и упругим шагом, перемахивая через несколько ступеней. Пусть общее состояние и ситуация не располагали к подобному, но он надеялся, что услышит от Повелителя жрецов не только строгое распоряжение, но и нечто более тёплое. Хотелось уличить Серого принца в наличии сердца, однако демон заранее готовился к максимально официальному тону и безразличному взгляду. Когда он добрался до своего рабочего места, ему уже хотелось лишь опуститься в кресло и отдышаться, но оно было занято старшим Артемисом. Бегло и невнимательно взглянув на внука, прорицатель указал на диван, а сам продолжил изучать бумаги. Охотник беззвучно хмыкнул и растянулся на жёсткой обивке. Ему не доверяли и предпочли лишний раз проверить всю документацию, пока неразумный юноша руководит целой фракцией без должной подготовки. Но у этого конкретного Акио на беду прочих была хорошая память, и мелочи западали в неё надолго. Он не зря столько лет провёл рядом с Гилбертом, не просто так шерстил библиотеку и вытягивал информацию из других. Доказывать что-то властному мужчине он не видел никакого смысла, да и почти потерял жаркое желание добиться признания деда.

     — Что ж, покамест ты справляешься. — Артемису показалось или в голосе Повелителя засквозило удовольствие? Лицо жреца оставалось непроницаемым. — Но я не для того тебя сюда позвал. Пришло письмо от Королевы эльфов, и оно адресовано не Господину чернокнижников, а тебе. Я советую тебе как можно скорее собраться и отправиться к ним с дипломатической миссией.

     Артемис Первый замолк и внимательно посмотрел на внука, но тот сохранял молчание, пока принимал сидячее положение и поводил лопатками, выгоняя из них зудящую боль. Усталый взгляд Охотника вызвал в Сером принце куда больше эмоций, чем он мог позволить себе продемонстрировать. Мужчине было жаль, что юноша работает и старается на износ ради спокойствия собственного Наречённого и целой фракции, но такова была его судьба, и вмешиваться в неё целитель душ не желал. Как никогда ясно жрец понимал, что именно в эти годы закладывается основа сил юного любопытного демона, что ему нужно пройти свой путь и закалить себя перед грядущим. Сейчас ласка деда расслабила бы и приглушила его пыл, а потому мужчина оставался холоден к внуку. Ни жестокий взгляд, ни скупая мимика или жесты, ни голос его не выдавали глубинную привязанность к молодому пожирателю душ. Ему тоже порой хотелось потрепать шёлковые волосы, объять со всей своей родительской любовью, подбодрить истинно дружеской шуткой, но далеко не это было нужно свободолюбивому Акио. И тем больнее было чувствовать на себе порицающий взгляд хранителя, который всё это понимал лучше своего подопечного, но Артемис старший не пробыл бы Повелителем так долго, если бы поддавался каждой своей эмоции. У него была отдушина в виде молодого ученика, но жрец принимал его пылкие ласки с горькой усмешкой, доподлинно зная, что и он оставит его, последовав за выбором Сердца мира. Такова была судьба Серого принца, и он принимал её с молчаливой гордостью.

     — Предлагаешь мне оставить замок и прямо сейчас сорваться с места? — Лёгкие ироничные нотки в текучем голосе Охотника слегка разозлили старшего демона. — Или позволишь дождаться, пока настоящий Господин вернётся в строй? К тому же, я должен буду отправиться по одному личному делу и…

     — Ты когда-нибудь научишься слушать старших? — раздражённо бросил жрец, который был крайне недоволен тем, что юноша не желает делать так, как ему говорят. — Я не просто так говорю тебе это сделать.

     — Как скажете, Повелитель. — Юноша резко поменялся в лице и опустил взгляд в пол, а плечи его поникли. Волосы не желали покорно лежать под хваткой ленты и уже выскользнули из её пут, ненадолго заслонив собой грустное лицо от жреца. Артемис не выдержал: — Почему ты так холоден ко мне? Неужели в тебе нет ни капли любви? Я понимаю, что ей неоткуда взяться по отношению ко мне, но всё же? Разве я не имею права хоть иногда получать от тебя маленькую кроху внимания?

     — Артемис, — устало и уже не так сурово произнёс Повелитель. Ему больно было смотреть на муку внука. Не успел он продолжить, как юноша сам закончил за него мысль слово в слово.

     — Сейчас не время, — вздохнул демон и покивал.

     Жрец уже хотел отвергнуть собственный принцип и приблизиться к внуку, но двери и окна кабинета вдруг резко захлопнулись, заставив обоих Акио вздрогнуть. Как один они ощутили могущественную волю, наполнившую Чёрный замок от подземелий до самых шпилей башен. Потом застучали повсеместно ставни, обратив тишину гулким многоголосым грохотом. Свет и тени мелькали с ужасающей резвостью, и младший демон часто моргал, пока не замер, прислушиваясь к восстановившемуся молчанию. Они походили на двух настороженных драконов, улавливающих отголоски эха, бродящих по их владениям. Охотник глубоко и внимательно дышал, будто вынюхивал что-то, из гордого крылатого обратившись в любознательного лисёнка, впервые выбравшегося из норы в дурманно пахнущий еловый лес. Более ничего странного не происходило, но Повелитель понимал, что момент упущен, а потому заставил себя вспомнить о судьбах фракций, о тысячах душах, завязанных на них, что ему придётся жертвовать всем, чтобы его дорогой демон окреп и встал на нужный путь. Рука, до того так и зудевшая от желания прикоснуться к бархатной коже на щеке юноши, опустилась в обширный карман плаща прорицателя.

     — Тебе лучше отправиться как можно скорее, Артемис. Возьми с собой Элгорма, — заговорил жрец, вновь ставший безумно далёким и холодным, и даже крохотной искры тепла не осталось в серых глазах.

     А юноша вдруг чуть повернул к нему голову и заразительно улыбнулся, пронзив этим игривым жестом самую суть ледяной души родственника.

     — Я дождусь, когда настанет время, — пообещал он, выпрямляясь и встряхивая головой. Лента окончательно сорвалась с гладких волос, перестав придавать ему строгий вид. Вновь напротив жреца был вольный и шебутной парнишка. — И тогда тебе не скрыться от меня за своим безразличием. Можешь делать вид, что тебе всё равно, но мы оба чувствуем, что это не так. Я уже привык не обижаться.

     — Ступай, — как можно более ворчливо напомнил старший Артемис, скрывая зарождающуюся улыбку. — У нас ещё будет шанс поговорить.

     Охотник расправил плечи и уже сделал шаг к двери, но тут замер. Глаза его широко распахнулись, а остатки красок окончательно покинули белое лицо. Прорицатель тоже ощутил это волнение, и они, не сговариваясь, бросились из кабинета к лестнице, уводящей вниз. Акио всегда были связаны между собой и остро чувствовали друг друга, но помимо этого обладали тонким чутьём, различая происходящее вокруг с куда большим успехом, чем прочие. В эту секунду их обоих подхлёстывало ощущение беды. Роковой опасности, тяжёлой поступью бредущей по землям чернокнижников. Жрец лишь на секунду остановился, чтобы посмотреть на то, как внук подбегает к дверям, ведущим в апартаменты Повелителя. На его вопросительный взгляд Серый принц только отрицательно качнул головой и махнул, чтобы юноша поспешил. Лучше уж Гилберт отдохнёт немного и как следует наберётся силами, чтобы затем вступить в прежний неравный бой с демонами бюрократии. А пока они могли справиться и собственными силами. Ещё издалека они услышали болезненные стоны, доносящиеся из нижних коридоров подземелий, а им навстречу уже бежал извечный спутник Руруки. Молоденький и не совсем соображающий вампир остановился и указал рукой на спуск:

     — Там. Плохо.

     После пребывания у Октая голосовые связки юноши восстановились, пусть и не до конца, но до сих пор каждое его слово едва ли удавалось разобрать, как будто он говорил через плотную повязку, скрывающую его лицо. Раз Двэйн так переполошился и бросился искать помощь, значит ситуация совершенно вышла из-под контроля Орта. Младший Акио перемахнул через перила, беззвучно приземлился на лестничную площадку у дверей, открывающих проход в подземелья, и скрылся во мраке. Вампир припустил за ним, а жрец решил не подводить свою репутацию благородного и степенного мужчины, хоть за ним никто и не наблюдал. Конечно, кроме хранителя Охотника. До слуха прорицателя донёсся испуганный вскрик внука. Скулёж Двэйна. И полные муки стоны. Даже не стоны, а рыдания. Надрывные и отчаянные. Когда старший Артемис вошёл в лабораторию, отведённую под допросную комнату, он едва смог удавить на корню изумлённый вздох. Распростёртый на полу молодой мужчина истекал кровью и издавал эти животные пугающие звуки. Порванная штанина открывала взглядом варварскую рану на его ноге: коленная чашечка была оторвана вместе с кожей, и несколько кровавых полос уходило на голень и бедро, а из-под них торчали порванные мышцы и сухожилия. Пусть Орт и обладал титаническим самообладанием, пусть строго и жестоко контролировал себя обыкновенно, но в эти минуты стенал и выл, в каком-то помутнении бился затылком об пол и до крови кусал побелевшие губы. Охотник уже перетянул бедро друга лентой, хоть тот и пытался схватить его скользкой рукой.

     — Лежи смирно! — воскликнул испуганный Акио, но напоролся на абсолютно перепуганный и отчаянный взгляд Орта.

     — Он. Пошёл. За. Роккэном. — Сквозь плотно стиснутые зубы зарычал Рурука и снова откинул назад голову, зашёлся криком, когда попробовал шевельнуться и отползти в сторону.

     — Артемис, найди и останови Октая, — быстро отдал приказ Повелитель, единым движением обращая Лезвие истины белоснежными перчатками и начиная спорое целительство.

     Охотник сорвался с места, как пущенная с тетивы стрела, подгоняемый стенаниями Руруки. Зрелище искалеченной ноги будто отпечаталось на его сетчатке, проявляясь раз за разом всё с большим остервенением. Не будь Артемис сосредоточен на поиске, он бы первым делом рванул в лазарет, но капли крови отметили путь вампира, который, похоже, не собирался скрывать своё присутствие. Акио подоспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Пассиса крепко обнимает вампира, а на того со спины набрасываются прожорливые тени. На секунду Охотник хотел рвануться на помощь, но замер истуканом. Он помнил младшего Найтгеста робким и несмелым юношей с доверчивым взглядом и мечтательной улыбкой на тёмных губах. В его памяти это был утончённый и ломкий красавец, которому претили жестокость и кровопролития. Но на глазах у демона псионик с беспросветно отчаянным рычанием укусил глотку супруга сначала со стороны сонной артерии и вырвал оттуда целый шмат мяса и жил, рванул к себе голову виконта и, наклонив его, вцепился в его позвоночник. Треск слабым отголоском донёсся до Артемиса, и его всего передёрнуло, когда тени оторвали голову Октаю. Охотник испуганно сделал шаг назад. Пассисе будто подрезали марионеточные нити, и он нескладно опал на землю, закрыв голову руками. Его всего трясло в рыданиях. Вампир запрокинул голову и исторг душераздирающий вой, отпуская с этим плачем свою исковерканную любовь и агонию. Его перемазанные в тёмной холодной крови пальцы снова и снова проходились по мокрому от слёз лицу и шее, почти вспарывая их ногтями. Молодой чародей протянул руки и упал поперёк мёртвого неподвижного тела Эйвери, будто не желая признаться самому себе в том, что ему пришёл конец.

❃ ❃ ❃ 

     Мокрый холод подземелья ломил кости и выкручивал мышцы судорогами, не располагая к дальнейшему пребыванию в мрачных стенах. Будь у Октая выбор, он бы непременно ушёл оттуда, но толстые двимеритовые цепи со сплавом серебра крепко удерживали его на грубо сколоченном неотёсанном кресле. От него уже все руки, спина и седалище были в занозах, но вампир продолжал хищным взглядом следить за Ортом. Он провожал каждый его жест, движение и заминки. Мальчишка мнил себя великим алхимиком и тем, кто может сломить волю могущественного аристократа. Да, душа Эйвери была изломана предательствами и болью, но они же и закалили его, сделав невосприимчивым к прочим страданиям. Всё, о чём мечтал виконт, пока наблюдал за Рурукой — схватить мелкого паршивца и выпить всю его кровь, перетереть его кости в пыль и развеять этот прах над океаном Смерти. Мужчина раз за разом проворачивал эту мысль в голове и лелеял план мести. Мальчишка всё пытался вызнать, что же Октай сделал со своим мужем, как вернуть ему волю и разум, на что Эйвери заносчиво смеялся и отмалчивался. Что он сделал? Он подарил маленькому котёнку единственного хозяина и бесконечную пропасть любви, всю свою душу и все помыслы. А всё остальное Пассиса сделал сам, не увидев в своей безумной тяге к Октаю ничего необычного и дав артефакту привязать себя к супругу сильнее жрецов. Но раскрывать юноше свои тайны вампир не собирался. Нет. Он желал, чтобы эта змея давилась собственным ядом от абсолютного бессилия, чтобы он никогда не занял место лорда и не вернул свою честь. Эйвери не верил, что у этого человека вообще существует понятие чести. Как может зваться доблестным и благородным тот, кто сотворил чудовищное преступление над Двэйном? И вот именно это выводило Октая из себя более всего. Его любимый племянник вился возле Руруки и преданно заглядывал ему в глаза, улыбался, ласкался, а тот принимал это поведение, как должное. Что это чудовище сотворило с юным вампиром? Как превратило его в такую безмозглую куклу с абсолютно шальной и счастливой улыбкой на безумном лице? Очередная пытка началась не совсем так, как Октай привык. Не шумел огонь под котлом с зельем, не лязгали инструменты. Пока Эйвери раздумывал над этой странной обстановкой, Орт приблизился к нему с подозрительной улыбкой на лице. Этот оскал не предвещал ничего хорошего, впрочем, вампиру уже было нечего терять. Молодой мужчина перекидывал из руки в руку колбу с необычным синеватым эликсиром, а аристократ уже раздумывал над тем, чем на этот раз его вздумал напоить этот никчёмный зельевар.

     — Что же, мы с тобой не сможем договориться по-хорошему, я полагаю? — Голос старшего принца звучал даже игриво, точно он уже считал себя победителем и желал поизмываться над пленником. — Я дам тебе последний шанс, Октай, прежде чем ты уйдёшь в забвение. У тебя есть возможность сохранить свою душу и ответить на мои вопросы по собственной воле. Затем я отпущу тебя, выполнив одно твоё требование, которое бы не навредило мне или моей семье. Ежели нет… тогда разговор будет иным.

     — Ты много мнишь о себе, мальчишка. — Эйвери подался вперёд, игнорируя боль от цепей и не сводя взгляда с рыжего. Ухмылка озарила худое лицо вампира. — Слишком много. Ни одно твоё деяние неспособно будет заставить меня рассказать что-то.

     Рурука пожал плечами, а потом поманил к себе Двэйна. Молоденький кровопийца с готовностью приблизился и посмотрел на Орта преданными и влюблёнными глазами. Миррор приказал поставить Октаю распорку в горло и подержать его как следует, и Эйвери с радостью принялся выполнять. Наследному лорду доставляло огромное удовольствие страдание, отражающееся на лице вымученного вампира при виде того, как любимый племянник покорно следует каждому слову хозяина. Отчаяние и бешенство подсвечивали зелёные глаза виконта и обращали их в пылающие угли, на которые Орт не переставал лить горючее. И всё же он считал, что Октай будет скорее вознаграждён, нежели наказан. Но даже такая награда будет крайне жестокой. Когда младший Эйвери без страха запихнул серебристую воронку в горло родственнику и схватил его за подбородок, вынуждая запрокинуть назад голову, виконт гневно рыкнул, дёрнулся, однако недолёток держал на славу. Словно ему некуда было спешить, в поле зрения мужчины появился Рурука, на показ медленно откупоривая склянку с зельем и слегка покачивая её в руке. Жидкость засверкала, точно в ней плескались крошечные звёзды, сорванные с неба беспощадной рукой алхимика. Он стал вливать эликсир в рот вампира, и тому ничего не оставалось кроме как глотать густую жидкость. Вкуса её он не мог бы почувствовать, однако по горлу и пищеводу будто заструилось живительное тепло, отгоняя и муку, и страхи. Октай задёргался на кресле и обмяк, не мигая. Двэйн вопросительно глянул на хозяина и по его разрешению забрал распорку, чтобы затем отойти в сторону от греха подальше. Орт жадно вглядывался в черты безвольного лица виконта и отсчитывал секунды. «Ложное счастье» было его последним козырем, чтобы вырвать сведения из Эйвери, и он поставил всё на этот страшный эликсир.

     — Ты слышишь меня? — вопросил Рурука, когда прошла уже минута, а Эйвери всё не шевелился.

     — Да, — бесцветным голосом ответствовал вампир, но не менял положение.

     — Ты ответишь на мои вопросы со всей искренностью и любовью, которые питаешь ко мне?

     — Да.

     — Тогда скажи мне, что и почему ты сделал с Пассисой Найтгестом.

     — Он предал меня. Скрывал от меня, что ты издевался над моим племянником и заточил его в куклу. Но Зепфинохор помогла мне, открыла глаза. Я исполь…

     — Зепфинохор? — Гневные нотки в голосе Руруки напомнили угрожающее рычание хищника, защищающего свою территорию. От упоминания тётки его всего встряхнуло, а по лицу заходили желваки. Теперь уже псионик не так интересовал его. — Как она оказалась в это замешана? Что ты ещё о ней знаешь? Вы работали вместе?

     — О да, — вдруг рассмеялся вампир, резко садясь, и голова его мотнулась из стороны в сторону. — Твоя любезная тётушка многое сделала, чтобы не дать тебе стать лордом. Именно поэтому мы заставили Пассису выбыть из игры, чтобы ты не мог заручиться помощью сильнейшего псионика. Мы показали гоблинам безопасный путь в Вердже. Мы составили и подкинули то письмо шаману Квиррсаза, чтобы тебя казнили. Тебе никогда не справиться с ней, малыш.

     — Как вы вывели Пассису из строя? — зашипел Орт, гневным тигром набросившись на мужчину и встряхнув его за грудки. Виконт продолжал заливисто смеяться и сотрясаться в своих оковах. Бешенство мальчишки бесило его. Его бесило всё. — Отвечай мне!

     — Пассиса… Пассиса был под воздействием старого артефакта подчинения. Когда-то его использовали элементалисты, но наше семейство давно завоевало себе эту побрякушку. Мы использовали её для выгодных партнёров, которые не желали заключать брак, чтобы они делали всё так, как нужно нам. И ты никогда не сможешь вернуть его разум. Знаешь, почему? Да потому что Пассиса мой. От и до!

     Рурука отшатнулся. Поведение виконта было странным. Он не подчинялся ему. Заметив растерянный взгляд молодого мужчины, Октай снова зашёлся хохотом, и плечи его так и задрожали от бурного истеричного веселья. Мужчина дёрганным жестом склонил голову на бок и стёр набежавшие слёзы смеха плечом. С Орта было достаточно. Он прикрыл глаза, сосредотачиваясь на собственных силах и направляя их к вампиру, в жилах которого растекалось зелье «Ложного счастья». Этот состав Миррор знал наизусть и научился воздействовать на него. Иначе как бы он контролировал Двэйна? Но почему этот чёртов вампир не желал подчиняться? Октай вдруг заметался, а затем неестественно замер. Он вздрагивал и выгибался, точно его сердце вдруг захотело вырваться из тела и слишком сильно билось в грудную клетку. Эйвери чувствовал, что его сознание туманится, что на него накатывают волны сладких видений: они с Пассисой едут верхом, обмениваясь шутками; жарко полыхает камин, возле которого псионик нянчится с младенцем, любовно прижимая его к обнажённой набрякшей груди; его возлюбленный супруг с племянником играют в шахматы, бросая на него тёплые и счастливые взгляды; у ног крутятся сытые каракалы, не пугаясь крепкой хватки маленькой девочки с чёрными кудряшками и самыми зелёными на свете глазами. Все эти пленительные картины сменялись гнетущей болью и влажным холодом, ощущением заноз в коже, запахом Орта. Орт! Этот чёртов мальчишка отнял у него последние крохи его истинного счастья!

     Миррор не сдержал вскрик, когда виконт вдруг с чудовищным воплем рванулся вперёд, сдирая кожу и мясо о толстые цепи. Рурука судорожно пытался понять, где допустил ошибку и почему Эйвери не пускает слюни в своих грёзах. На его глазах Двэйн бросился к дяде, попытавшись его утихомирить, но виконт резким движением поднялся на прикованные к креслу ноги и круто повернулся. Недолеток с визгом отлетел прочь, получив мощный удар креслом, которое со скрипом едва не разлетелось на щепки. Орт чертыхнулся и начал спешно читать заклятье, но Октай вместо того, чтобы отпрянуть или уклониться, подставил под волну теней сдерживающий его элемент мебели. Древесина с треском развалилась, и мужчина сбросил с себя цепи, как жалкие нитки. Его полный бешенства взгляд впился в перепуганного Руруку, но молодой мужчина даже не думал бежать. Он прекрасно понимал, что не успеет. Эйвери нанёс единственный мощный удар в солнечное сплетение, заставив его согнуться пополам и засипеть от боли. Вампир ненавидел его: от веснушек до голоса. Всё это вызывало в нём жгучую ярость и желание разорвать на клочки. Но столь же хорошо Октай понимал, что это будет слишком мягкой расправой над молоденьким интриганом с садистскими замашками экспериментатора. Эйвери тыльной стороной сжатой в кулак руки нанёс удар Двэйну по горлу, и недолеток только и смог, что всхлипнуть и прижать дрожащие пальцы к дыхательным путям. Ход воздуху был перекрыт, и кровопийца никак не мог вспомнить, что может обходиться и без этого. Заминка была достаточной, чтобы старший Эйвери сделал подсечку и уронил Орта на пол, а затем что было силы ударил пяткой в грудную клетку. Тени начали гневливо вздыматься, чтобы защитить чародея, но вампиру уже было плевать. Его намётанный взгляд прошёлся по телу рыжего, отыскивая самое слабое место. Рука вампира совершила быстрое движение, как будто он занёс её для удара, но в следующую секунду он уже вонзил удлинившиеся когти под коленную чашечку юноши и что было сил рванул её на себя. Рурука открыл рот в немом крике и прикрыл, тут же чуть приподнялся на пояснице и откинулся назад, глядя в потолок широко распахнутыми глазами. Из них стремительно хлынули слёзы. Он был столь шокирован нестерпимой болью, что даже не мог закричать. Миг концентрации на чарах был потерян. Тени вернулись на места.

     — А теперь я найду твоего мелкого братца, притащу его сюда и на твоих глазах осушу его до дна. Чтобы ты видел его смерть, — прорычал Октай.

     Двэйн с отчаянным криком кинулся на него, принимаясь колотить по нему когтями и кулаками. Виконт обернулся и поймал кисти племянника свободной рукой. Он взглянул в его пустые глаза и уже хотел вцепиться в тонкую шею клыками, но заставил себя остановиться. Быть может кончина Орта вырвет его любимого мальчика из плена забвения? Октай ограничился лишь тем, что несколько раз приложил мальчишку о пол затылком, отключив его, как надоевшую куколку. У Руруки прорезался голос, и он заметался на каменных плитах, пытаясь пережать содрогающимися пальцами бедро. Кровь щедро хлестала из раны. Эйвери хотел сделать тоже самое со второй ногой юноши, но в этот миг его настигли эмоции супруга. Ликующее счастье и томительная нежность, которых он ни разу не испытывал рядом с мужем. Те самые эмоции, которые Октай уловил в нём в злосчастный день визита в этот проклятый замок. Вампир с рычанием бросился к Пассисе. Он не мог позволить ему быть с Роккэном.

❃ ❃ ❃ 

     В лихорадке наркоза мучился рыжий молодой мужчина, на бледном лице которого особо ярко проступила россыпь шальных веснушек. Но даже они были не в силах придать его вымученному и осунувшемуся лицу прежний задорный и соблазнительный вид. От лоска юного аристократа не осталось ничего, когда его уложили в лазарете под неразборчивые стоны угасших рыданий. Эта напускная пыль разлетелась прочь, пока он метался в горячке. К ужасу тех, кто наблюдал за этим, едва только жрец начал примеряться к вене юноши, чтобы вколоть анестезиологический препарат, как Рурука заметался и закричал с жуткой яростью. Он был в полубессознательном состоянии, но это не помешало Орту сжать правую руку в кулак и со всей силы ударить целителя в висок. Удар был столь сокрушительным, что прорицатель даже вскрикнуть не смог и отпрянул, ошарашенно прикладывая ладонь к голове. Шприц выпал из его руки и с хлипким влажным звоном разбрызгивающегося лекарства разлетелся на осколки. Повелитель жрецов решительно вмешался в происходящее и уже набирал жидкость в другой шприц, отдав прочим лекарям приказ держать старшего принца. Ощутив хватку на плечах и бёдрах, Орт заорал пуще прежнего и сорвался на рыдания, когда острие иглы не без труда нашло его вену и погрузилось внутрь. В наркоз он погружался ещё более проблематично, и сквозь свои бредовые видения бормотал и скулил. Пальцы молодого мужчины вздрагивали и беспорядочно то сгибались, то выгибались, не вторя друг за другом, но двигаясь будто бы по своей собственной воле. Рурука всё силился открыть глаза, но они упрямо закрывались, и под веками быстро двигались глазные яблоки, а ресницы всё вздрагивали и вздрагивали, замедляя свой трепет. В те жуткие часы хотелось не только ничего не видеть, но и не слышать, не чувствовать, но художник стоически держался, ощущая, как брат крепко вцепляется в его руку, заходясь стонами боли и слезами. Но даже так через раскалившуюся связь медиум ощущал терзающие его муку и боль. И готов был сделать что угодно, лишь бы любимый брат был здоров и жив. Самого Роккэна подкашивала жуткая слабость, но каждый раз, когда голова его начинала клониться к груди, в темноте звучал надломленный голос возлюбленного.

     — Роккэн, — всё звал и звал лорд, и это было единственным словом, которое можно было бы вычленить из потока блеющих звуков. — Роккэн!

     И всякий раз после этого младший из братьев выпрямлял спину, бережно поддерживая слабеющую руку в ладонях и осторожно касаясь ледяной кожи губами. Жрецы негромко переговаривались между собой, и в воздухе звенела их магия.

     — Получится вживить чашечку обратно? — поинтересовался женский голос справа от Роккэна.

     — Нет, — сухо ответил Серый принц, и его аура чувствовалась повсюду в лазарете. — Нужно создавать протез. Искусственно наращивать мышцы. На реабилитацию уйдут годы. Сейчас главное остановить кровь и сшить то, что осталось. Как только изготовим подходящий протез, нужно будет оперировать по-новой. Но в приоритете не дать ему умереть. Кто из наших людей сейчас поблизости?

     Третий голос начал перечислять имена, которые ничего не значили для тех, кто не знал жрецов лично, и это вновь начало нагонять дрёму на художника, однако зов брата не дал ему отключиться. Возобновилась тишина, прерываемая лишь звяканьем инструментов, шелестом одежд да магическим перезвоном. Вскоре Артемис Первый начал отдавать короткие команды: сделать дренаж, наложить временные швы, продезинфицировать, сделать компресс, перевязать, вывести дренаж, сделать инъекции. Строгий голос Господина не давал магам совершить ошибку и навредить юноше, волей случая оказавшемуся на операционном столе в лазарете. Рурука уже не пытался стенать и больше напоминал собой мертвеца, нежели живого человека, но младший Миррор видел его трепещущую ауру. Она была подобна слабому огоньку догорающей свечи, готовому в любой момент погаснуть и исторгнуть блеклый сизый дымок своей последней секунды. Именно это заставило художника сосредоточить последние остатки сил и направить их в душу брата, чтобы не смел оставлять его в этом жестоком холодном мире. Последовавшие за операцией несколько дней запомнились Роккэну бесконечной чередой беготни вокруг: состояние его брата было крайне нестабильным, и жрецы часто срывались с другого конца помещения, чтобы не дать Орту окунуться в бездну смерти. Крови он потерял достаточно, а боль не думала ослабевать ни на миг, преследуя его и во сне, и в краткие мгновения пробуждения. В те часы, когда молодой мужчина приходил в сознание, он не говорил, не реагировал, будто потеряв голос или не совсем отделяя реальность от видений под наркозом. Жрецы поили Руруку наваристым бульоном и зельями, интересуясь его состоянием, однако он не удостаивал их ответом, но лишь крепче стискивал пальцы брата. Никто не знал, что его сознание яростно боролось с жуткой агонией, которой отозвался бунт Эйвери. Зелье «Ложного счастья» было обоюдоострым мечом. На начальных стадиях Руруке требовалось концентрироваться на нём и следить за тем, чтобы оно внедрилось в мозг кровопийцы, и именно это так ударило по нему, когда Октай поднял бунт и контратаковал чародея. И в те дни это было своего рода спасением для Орта, ведь он не до конца воспринимал весь тот ужас, который происходил с его телом. Да, до него докатывались отголоски жуткой боли, но это чудилось ему смутным миражом в кошмарных снах наяву. В последние минуты своей жизни виконт поделился с Миррором самыми сокровенными чаяниями и чернейшими страхами. Эти метания обезумевшей души отразились на нём самом сложнейшим узором кровоточащего ожога, будто оставленного клеймом. В этой смутной дрёме чередовались прошлое, настоящее и сумасшедшие иллюзии, которые были то необъяснимо прекрасными, то кровожадно отчаянными. И никак Рурука не мог избавиться от черноволосого призрака с аметистовыми глазами, который отмечал каждый неправдоподобный эпизод. Он был то влекущим и страстным, то отстранённым и холодным в своей жестокой ненависти, то погибал сотнями смертей. И Орт никак не мог поймать себя на мысли, что это доставляет ему удовольствие. Нет, он почти страдал. Мог ли виконт заразить его этой безмерной тягой к своему супругу? Нет. Многоопытный алхимик и отмеченный Сумеречной госпожой чародей знал, что любовь вовсе не болезнь, которую можно передать от одного к другому. Это не трофей и не переходящее из рук в руки сокровище. Так что же это? Почему так больно и страшно раз за разом наблюдать за гибелью вампира? Не он ли, Рурука Орт, истинный наследник титула лорда, обещал уничтожить каждую кровососущую тварь, предать самой жуткой и беспощадной судьбе? Так с чего бы его сердцу и душе биться в конвульсиях агонии при виде этих картин? Почему же то, что он прежде представлял себе с подлинным вожделением и возбуждением, теперь ломает его изнутри, желая пробить рёбра? И с каких пор галлюцинации, в которых он с неистовой страстью ласкает бледное тело на шёлковых простынях, приносят ему столько азарта и счастья?

     В испуганном оцепенении Роккэн наблюдал за аурой брата, которая то пестрила ликующими огнями, то угасала и меркла, укутываясь пологом боли. Что видел в эти мгновения Рурука, он не знал, но страстно желал разделить с братом эти страдания, облегчить его муку и вернуть к жизни. Поэтому художник негромко говорил с ним, даже не морщась, когда жрецы начинали кружить рядом, заодно и ему обрабатывая раны. Это отзывалось жжением в лице, однако даже это не могло заставить Миррора оторваться от Наречённого. Кем бы был он, если бы оставил любимого наедине с терзающими его душу странными видениями? Глаза Орта будто остекленели и не реагировали ни на движения, ни на свет, и хуже всего были моменты, когда они закатывались, а сам Рурука медленно переставал дышать. Роккэн не видел этого, но для жрецов это было верным сигналом к действию. Что бы они ни перепробовали, старший принц находился на тонкой границе между гибелью и жизнью, и многих сил стоило целителям подхватывать его и вытаскивать из лап бога Смерти. И Повелитель оказался озадачен происходящим. Ему стоило отдать должное: признав своё бессилие, он не бросил всё, не стал сокрушаться и срываться, но действовал максимально сдержанно и быстро, понимая, что у него слишком мало времени для полноценных исследований. Через несколько дней протез был изготовлен, но Артемис старший не спешил давать отмашку на начало операции. Художник наблюдал за тем, как аура жреца то исчезает, то загорается с небывалой силой — это Акио перемещался с одного плана существования на другой, отыскивая подсказки, чтобы помочь Орту. И ему удалось зацепиться за странную липкую паутину, которая вплелась в душу молодого юноши, повторяя прежние шрамы и маскируясь под них. То была воля мёртвого ныне Октая Эйвери, но она успела столь плотно въесться в Руруку, что оторвать их друг от друга безболезненно не представлялось возможным. Как эти двое успели переплестись между собой? Какая страшная сила слила воедино два сознания, обратив их в новое жуткое создание? Определённо, у этого было неестественное происхождение, и жрец различал воздействие некоторых редких алхимических ингредиентов, но ему не приходилось прежде сталкиваться с подобным составом. Артемис старший действовал наобум, отталкиваясь от собственного опыта и вспоминая о том, как следовало противодействовать этим составляющим. Противоядие, синтезированное на скорую руку, несколько ослабило воздействие ауры Октая на Орта, и именно тогда жрецы смогли разорвать их связь. Большая часть воли покойного канула в Пустоту, но крошечные пылинки осели на душе Руруки навечно.

     Помимо прочего прорицателям приходилось приглядывать и за Повелителем чернокнижников, который впал в тяжкое забвение вампирского сна, схожего с кататонией. За ним присматривал и Охотник, но его сил было недостаточно, чтобы отвечать и за любовника, и за происходящее в лазарете, и за целую фракцию. Поездка была отложена на неопределённый срок. В какой-то мере все вздохнули с облегчением, поняв, что не придётся объяснять вспыльчивому Найтгесту, почему уже двое его сыновей находится на больничных койках. А затем началась операция. Роккэна с трудом оторвали от брата, оставив его под присмотром младшего жреца, которого не допустили до сложного действа. Миррор едва узнал в нём друга Артемиса, с которым не так давно познакомился, но для художника это будто бы произошло сотни лет назад. Медиум чувствовал себя истончившимся и слабым. А когда его оградили от сознания Руруки, так и вовсе едва не потерял остатки самообладания. Что происходило за закрытыми дверями, осталось для медиума тайной, и он старался убедить себя в том, что тишина — хороший признак, а не искусно сработанный барьер. Юноша не замечал течение времени, до боли в напряжённых мышцах шеи прислушиваясь к происходящему вокруг, стараясь разглядеть хоть что-нибудь в кромешной мгле. И вместе с тем снова и снова проворачивал в голове встречу с Пассисой и те эмоции, которые обуревали их на протяжении коротких минут воссоединения, и последовавшее за этим отчуждение. Псионик отгородился от всего мира, заключив себя в тюрьму траура. Они понимали, что Найтгест поступил правильно, но даже так невозможно было отвратить себя от мысли, что гибель любимого, пусть и жестокого супруга, доставила ему муку. Роккэн не мог представить себе, какие чувства испытал Пассиса, через какую бурю эмоций прошёл, оборвав жизнь мужа, чтобы защитить племянника.

     Больше всего на свете Роккэну хотелось подняться в апартаменты отца, прижаться к его плечу и горько разрыдаться, чтобы всё это наконец закончилось. Он хотел закрыть уши и кричать, кричать, кричать, выплёскивая с этим звуком всю ту загноившуюся боль, которая накипела в нём, копясь год за годом. Помощь пришла, откуда не ждали: Микаэлис вдруг приобнял Миррора за плечи и погладил по голове, не сказав ни слова. Целителю незачем было спрашивать и говорить, чтобы узреть чужую болезнь; ему не нужно было проводить долгие часы в изучении, чтобы помогать. Пусть медиум считал его не лучшим из людей, но в тот миг пропитался глубинной благодарностью.Так уж вышло, что Роккэн питал слабость к тактильному контакту, не мог без прикосновений, тогда как многие вокруг были крайне сдержаны в подобном и почти строго ограничивались общением на расстоянии вытянутой руки. Закованные в вычурные латы бесстрастности чародеи и политики не позволяли себе лишний раз сближаться и открываться кому-то, и даже его нежно и страстно любимый брат (иногда даже казалось, что он — особенно) был болен эти недугом. Потому младший Миррор так любил животных, которые могли отказаться от ласки лишь в силу своего характера, открыто поддаваясь человеческим рукам. И Яблочко, конь Роккэна, безмерно любил толкаться гривастой головой в ладони хозяина, чтобы потрепал лишний раз возле ушей и по шее. Потому объятия незнакомого жреца отогрели медиума лучше плотных одежд и жаркого огня, прирученного камином.

     — Тебе нужно поспать. — Раздался из темноты глубокий голос Микаэлиса, и Роккэн присмотрелся к его душе.

     Она не была цельной и походила на разрозненные клочки утреннего тумана, который изнутри наполняет рассветное сияние. Блеск его сил выглядел приглушённым и припорошённым изморозью, какая встречается на берегах лужиц и прудов в морозные зимние утра. Что случится, если медиум притронется к этой ледяной корочке, попробует разбить её и высвободить дух жреца? Позволит ли он притронуться к своей сути и вмешаться в хрупкое средоточие жизни? Эти мысли утонули в широком зевке, который принёс за собой боль в ранах и желание поскорее свернуться комочком на постели и погрузиться в сон. Целитель негромко нашёптывал заклятья, помогая юноше улечься на койку и укрывая его худым одеялом. Молодой принц быстро окунулся в безрадостные сновидения, но даже это было лучше напряжённого ожидания того мига, когда распахнутся двери операционной, и жрецы выветрятся оттуда белоснежными порывами снега. Дей ждал этого не меньше художника, прислушиваясь к отголоскам колдовства своего учителя. Шелковистое кружево его чар кружилось снежинками, покалывая кожу и наполняя лёгкие чистейшим холодным воздухом. Мик любил смотреть, как Повелитель занимается колдовством, как отмеряет на весах алхимические ингредиенты с той же расчётливостью, с какой прикасался к чужим судьбам. Это зрелище умиротворяло его и учило смирению. Сознание и душа Серого принца всегда были закрыты на множество замков, скрытые неприступными стенами тюрьмы, в которую он добровольно заключил себя сам, но полукровка и не ждал, что его допустят в эту святую обитель. Достаточно было и того, что мужчина даровал ему право находиться рядом на правах ученика и любовника. Но это не помешало ученику чародея с ликованием улыбнуться и подняться навстречу, когда Господин открыл двери операционной и вышел в лазарет, небрежно на ходу смывая с рук кровь потоками магической воды. По лицу жреца невозможно было определить успех вживления имплантата, и Дей терпеливо ждал, сделав несколько шагов к Акио. Он уже почти прошёл мимо, но будто только заметил ученика и остановился.

     — Моя помощь более не нужна. Протез установили. Осталось лишь зашить рану и заняться наращиванием мышц и мяса. Если хочешь, можешь присоединиться к ним. Тебе будет полезна эта практика. Поверь мне, это не первая кость, которую тебе придётся кому-то вживить. — В последнее время пространная речь жреца всё чаще обращалась короткими обрывками хлёстких слов. Какая-то странная горечь преследовала учителя, разрушая его сосредоточенность. Мик медленно приблизился к мужчине и прикоснулся к его влажной руке и уже хотел переплести пальцы, но Акио небрежно стряхнул с себя ладонь ученика. — Не сейчас. Ступай, Микаэлис.

     — А куда вы, Повелитель? — Молодой полукровка ничем не выдал своё расстройство от холодности наставника. — Где мне вас найти потом?

     — Я буду у регента. — Серый принц не стал называть внука по имени, чтобы не вызвать у подопечного лишь более сильные эмоции. — А ты оставайся здесь и присмотри за Миррорами. И упаси тебя тьма, если вдруг с ним что-то случится. Головой отвечаешь за принцев.

     Голос мужчины стал даже злым, но он быстро вышел прочь. Мик проводил этот побег разочарованным взглядом и опустил тёмные ресницы, смиряя в себе гнев и желание нагнать прорицателя и грубо сорвать с его губ поцелуй. Он ещё возьмёт своё. Когда жрец прошёл в операционную, сразу почувствовал тяжкий запах крови, пропитавший всё помещение. Тело Орта было обнажено, и целители лишь приличия ради накрыли его пах тряпицей. Взгляд ученика Повелителя прошёлся по множеству старых шрамов, изучил россыпь веснушек, а сам он подошёл к свободному месту рядом с оперируемым. Целители направляли свои силы в разорванные мышцы старшего принца, ускоряя регенерацию и вынуждая их обхватить титановую коленную чашечку. Нити магии изначально заменяли собой сухожилие четырёхглавой мышцы бедра, и на них должны были появиться в будущем новые клетки. Через две капельницы в вены Руруки поступали лекарства, но сам он выглядел так, точно и не думал возвращаться к жизни. С тихим скрипом захлопнулись двери операционной.

     Повелитель жрецов быстро поднимался по длинным лестницам в кабинет Повелителя и на одной из них, уже ведущей в коридор подле средоточия владычества, нагнал Гилберта. Вампир двигался заторможено и не отреагировал на звук шагов, точно и не услышал его вовсе. На глазах у жреца чародей опёрся одной рукой на стену, а другой в правое колено, стараясь удержать равновесие и перевести дыхание. Туника прилипла к его телу от выступившей испарины, и подобное было совершенно не характерно как просто для вампиров, так и для этого конкретного. Жрец приблизился и приложил руку к спине мужчины. Найтгест медленно повернул к нему голову и посмотрел, будто не узнавая. Акио отметил, что у него на виске появилась тонкая прядь седины, бросившаяся в глаза посреди густой копны смоляных волос.

     — Выглядишь плачевно, Гилберт, — заявил жрец, взяв чернокнижника под руку и вместе с ним преодолевая последние ступени и широкий коридор. Прорицатель нарочно не смотрел на портрет его деда, сосредоточив своё внимание на воспитаннике.

     — И вам того же, — тускло отозвался Найтгест, едва переставляя ноги и покачиваясь даже с поддержкой целителя. — Неважно чувствую себя.

     — Это заметно, — кивнул Акио.

     Когда они появились на пороге кабинета, Артемис младший незамедлительно поднялся из-за стола и поспешил к ним, поймав опасно качнувшегося любовника в объятия. Жрец, посчитав свой долг выполненным, отпустил руку вампира. Он наблюдал за тем, как молодой демон аккуратно устраивает Гилберта на диване, проводит дрожащими пальцами по истощившемуся лицу.

     — Как он? — по ходу дела спросил Охотник и быстро взглянул на отрешённого от происходящего деда. — Как прошла операция?

     — Ещё идёт, но всё самое страшное позади. Выживет. Главное теперь не забрасывать и помочь ему в реабилитации. Через неделю-другую нужно начать лечебные занятия, расхаживать его.

     — О чём вы? — устало поинтересовался Гилберт. — Что случилось?

     Акио переглянулись, понимая, что всё равно пришлось бы рассказать всё вампиру, и это было лишь вопросом времени. Охотник думал о том, не жестоко ли будет сваливать Найтгесту на голову ещё и это, а Повелитель жрецов подбирал правильные слова. Молчание слишком затянулось, и это заставило Гилберта несколько ожить и понять, что во время его спячки случилось нечто не совсем приятное. Младший демон присел рядом с ним на диван и ласково погладил по бедру:

     — Послушай… Рурука не справился с Октаем. Эйвери выдрал ему колено и ввязался в схватку с Пассисой. Твой брат убил его. Сейчас Рурука уже вне опасности, но в тяжёлом состоянии. С ним постоянно находятся жрецы.

     — Ему поставили протез, но едва ли он сможет ходить без боли до конца своей жизни. Его сухожилия были уничтожены, но даже новые не смогут справиться со своей функцией. Ему нужно будет очень много лечебных настоек, припарок и упражнений, если он хочет когда-нибудь снова встать на обе ноги. Но об этом можешь не беспокоиться: я и мои лучшие ученики будем рядом до тех пор, пока не убедимся, что вы и без нас сможете справиться. Тебе следует озаботиться возвращением к своим обязанностям, ибо Артемис в ближайшее время отправится к Королеве Морвенилас в качестве дипломата.

     Новости крупными градинами сыпались на голову вампиру, и он испытывал зудящее желание прилечь на диван и вернуться в состояние длительного сна, чтобы не сталкиваться с этой чудовищной реальностью. «Поспал, называется», — мрачно усмехнулся мужчина в мыслях, но поймал руку любовника и ласково сжал тонкие пальцы. Демон и сам выглядел далеко не лучшим образом, но из всего семейства он единственный не торопился отправиться в Долину вечной тени. Ему пришлось поиграть в атланта и подержать на своих плечах тяготы правления, разобраться с кучей документов и торговых заказов, но даже это было жалкой крохой по сравнению с тем, что обрушилось на Найтгестов. Он хотел попросить у жреца разрешение никуда не ехать и побыть с близкими, чтобы хоть немного поддержать их, но по холодному взгляду Серого принца понял, каким будет ответ.

     — Дай мне несколько дней, пожалуйста, — тихо взмолился демон, бережно обнимая Гилберта и поглаживая его по голове, чтобы помочь собраться с мыслями и войти в колею жизни как можно менее болезненно. — Я отправлюсь, как только Рурука выйдет из наркоза. Не могу просто так бросить их.

     — Как будто бы от тебя здесь будет польза, — резче, чем планировал, отрубил Повелитель жрецов. Его внук печально опустил взгляд и коснулся губами лба вампира. Поняв, что брякнул, прорицатель покачал головой и попробовал улыбнуться: — Арти, ты нужен сейчас в лесах Вальхорея, а не в Чёрном замке. Здесь мы сможем справиться.

     — Но я могу хотя бы дождаться конца операции? — воскликнул юноша с отчаянием, а затем к удивлению обоих Акио вампир зашевелился и поднялся на ноги.

     Гилберт потянулся, похрустел костями спины и размял шею. Заинтересованные этим событием демоны прервали свой спор, наблюдая за вампиром. Мужчина будто сбросил с себя покров сна и встряхнулся, как мокрый огромный кот, раздосадованный ощущением воды на собственной густой шерсти. Запустив пальцы в волосы, Найтгес убрал их с лица назад и пригладил единым движением. Блеклый солнечный луч мазнул по серебристой пряди, приковав взгляд заворожённого Охотника. Юноша невольно потупился, ощущая жар на щеках и в груди. Сон явно пошёл на пользу кровопийце, а потому теперь он предстал во всей своей красоте, пусть и забыл прихватить из спальни плащ Повелителя, а простая и даже домашняя мягкая туника не придавала ему его прежний искусительный вид. Зато Артемис мог запросто полюбоваться и мышцами шеи любовника, и его торсом, подчёркнутым чуть влажной тканью.

     — Пусть дождётся, пока мой сын очнётся, — властный глубокий голос Господина раздался в кабинете, заставив демонов вздрогнуть и молча покориться этому звучанию. — А после этого может езжать.

     Вампир поймал на себе влюблённый взгляд Охотника и улыбнулся в истинно искусительной манере, как нельзя лучше подчёркивающей его губы. Заприметив, как любовники терзают друг друга голодными взглядами, жрец упрятал нежную улыбку и с издевательским поклоном удалился. Дверь за ним закрылась и отчётливо щёлкнула замком. Гилберт присел на край стола и медленно перекрестил руки. Артемис следил за каждым его движением и уже не пытался унять восторг ликующего сердца. Одним богам ведомо, как отчаянно пытался дозваться возлюбленного демон, когда тот впал в летаргию. И не хотел воскрешать это в своей памяти.

     — Как тебе должность Повелителя? — поинтересовался вампир, когда Артемис встал и пошёл к нему. — Ты ведь многое успел сделать, не так ли? Мне понадобится твой детальный отчёт. Дашь мне?.. Его.

     — О да, — ухмыльнулся демон, опёршись коленом на столешницу рядом с бедром Найтгеста. — Я дам тебе. Отчёт.

     Их многозначительные паузы и игра интонаций, долгие взгляды — всё это было сродни прелюдии. Когда Акио жадно прильнул к губам любимого в поцелуе, тот стремительно подхватил его под ягодицы и затащил к себе на колени.

     — Артемис, как ты себя чувствуешь? — вдруг мысленно поинтересовался хранитель со странно весёлыми интонациями.

     — Ты моё тело мониторишь, вот и скажи, — неохотно отозвался демон. В те мгновения его интересовали лишь глубокие поцелуи Найтгеста и его руки, спешно избавляющие от одежды. — А что? Это срочно?

     — Думаю оставить тебя на некоторое время, — уклончиво ответил дух. — По делам надо.

     — Тьма, на все четыре стороны!

     Сириус лукаво глянул на заведённых любовников, которые переплелись в жарких объятиях на рабочем столе Повелителя. Получив это разрешение, призрак растворился.

     Плетение магии в лазарете угасло, и усталые жрецы заканчивали приводить операционную в порядок. Орта тепло укутали и переложили на койку, где ему предстояло отходить от наркоза. Ученик Повелителя первым вышел вон, зорко поглядывая по сторонам. Он решительным шагом покинул лазарет и на пару секунд замер, прислушиваясь к Чёрному замку. Найдя в его голосе подсказку, Дей устремился вверх по лестнице и как раз вовремя, чтобы возникнуть на пути у своего учителя. Жрецы замерли в нескольких ступенях друг от друга. Повелитель не смог скрыть своё удивление, а полукровка упёрся рукой в стену, максимально перекрыв дорогу. Артемису его взгляд показался странным, но очень уж привлекательным. Особенно когда парень в два больших шага оказался рядом и схватил его за локоть, потянув обратно к жилому крылу.

     — Микаэлис, дьявола тебе в сапоги, куда ты потащился? — зло зашипел демон, но не торопился сопротивляться.

     Полукровка не удостоил его ответом и вскоре впихнул в комнату, где чернокнижники складировали старую и поломанную мебель, которая ждала свой смертный час. Некоторая отправлялась на отопление, другую отдавали торгашам, которые могли её отремонтировать и перепродать. Слуги не обходили её стороной, а потому обошлось без толстенного слоя пыли, и это не могло не радовать. Когда Артемис уже хотел снова разразиться гневной тирадой, Мик вдруг обернулся к нему и, схватив за подбородок, наградил властным и почти грубым поцелуем. Губы от него начали болеть почти сразу, но старший чародей немного оттаял и отозвался касанием языка. Это абсолютно устроило Микаэлиса. Брюнет не церемонился и сразу толкнул мужчину к стене. Подобное не было в характере ученика, и это на секунду заставило Господина оторопеть и качнуться.

     — Как ты хочешь, чтобы я взял тебя? — с обольстительной улыбкой на лице спросил Мик, расстёгивая плащ и бросая его на ножку стоящего вверх ногами стула.

     Акио улыбнулся и чуть прикрыл глаза. С Сириусом они всегда играли в эту игру: «Как ты хочешь, чтобы я тебя взял?» Сначала Серый принц смущался, боялся низменных позывов собственного тела, тихо бормотал что-то вроде: «нежно» или «грубо», а потом понял, что смущаться нечего, что чем больше он скажет, тем больше заведётся сам, тем больше возбудится мужчина, тем более страстным будет секс. Лорд оборотней включился в эту игру, как по щелчку пальцев. Возможно потому, что жил в гареме и знал подобное, как никто из них. Но он добавил пикантности.

     — Как ты хочешь меня взять? — прошептал он во время их второй близости, осёдлывая колени жреца. — Расскажи мне.

     И Артемису это пришлось по вкусу. Как-то он решил проверить, как Дей прочувствует всю прелесть этого положения, и ученик быстро сориентировался в ситуации, взяв из неё только самое лучшее. Ледяному Господину жрецов хотелось съязвить и сказать, что не хочет никак, потому что его ждут более важные дела, но что-то в Микаэлисе остановило его. То ли неожиданная властность во взгляде, то ли игривые интонации в слегка хриплом голосе, то ли понимание, что его так просто не выпустят из облюбованной комнатушки. Старший маг повторил жест, скинув с себя вместе с плащом Повелителя и напускную горделивую холодность. Дей молча наблюдал за тем, как его нелюбезный учитель расстёгивает собственные брюки под металлическое звяканье пряжки ремня, как опускается на колени. Но даже в таком положении он не менял строгого и почти безразличного выражения лица.

     — Хочу, чтобы ты взял меня со спины, оставаясь в одежде, как и я. И не надо нежностей, — почти требовательно произнёс жрец, на показ расстегнув две верхние пуговицы рубашки.

     — Слушаюсь и повинуюсь. — Мик ухмыльнулся совершенно нехарактерно для себя, и Акио уже думал внимательней приглядеться к нему, когда ученик сделал быстрый выпад и развернул его к себе спиной, уронив на пол. Он перехватил его за горло, зажав между предплечьем и плечом и заставив мужчину запрокинуть голову. Игривый, но грубоватый укус пришёлся на ухо демона. — Вот так?

     Целитель издал неясный звук, смутно похожий на согласие, и полукровке этого хватило, чтобы продолжить разворачивать активную деятельность. Пальцы его свободной руки без всякого намёка на смущение нырнули за грань белья и стиснули ягодицы. Пусть жрец и сказал обойтись без ласковых касаний, это не могло помешать Микаэлису измучить его длительным вступлением и жёсткими касаниями.

❃ ❃ ❃ 

     Слабый ментальный зов походил на шелест сквозняка по полке, поднимающий ворох пыли и заставляющий закашляться. Именно поэтому услышать его было так проблематично, но в тот момент абсолютно расслабленный демон, развалившийся на ковре в кабинете Господина, ни о чём другом не думал, и чуждые мысли не утонули в его собственных. Чтобы было легче сосредоточиться, Акио приподнялся на локтях и запрокинул назад голову. Не думая о том, что любовник может с кем-то говорить в это позднее время, Повелитель чернокнижников в заигрывающем жесте провёл кончиками холодных пальцев вдоль его бедра. Охотник дёрнул ногой и слегка нахмурился, приподняв кисть в немой просьбе не мешать.

     — Артемис… прошу тебя… нужно поговорить, — зов Орта спутывался в неразборчивый ком, и демону всё труднее было понять его речь. — Срочно.

     Юноша смутно догадывался, что от него хочет Рурука, но предпочёл лично во всём убедиться и получить просьбу друга. Гилберт расстроенно проводил взглядом поднявшуюся с пола задницу в красноватых следах от укусов и пальцев. Зачарованный шар воды, точно пьяный шмель, способный похвастаться совершенно вихляющим полётом, прошёлся по телу демона, смывая следы секса. Одевался Охотник быстро, то и дело встряхивая головой, чтобы откинуть с лица волосы, и Найтгест уже хотел предложить свою помощь, воскрешая в памяти, как с час тому назад намотал эти длинные локоны на свою ладонь. Но по серьёзному лицу юного эмиссара понял, что случилось нечто важное.

     — Я надеюсь, что ты не думаешь опять смотаться без слов? — укоризненно спросил вампир, садясь на ковре и запуская пальцы в свою шевелюру, которая знатно спуталась после того, как Артемис так пылко запускал в неё пальцы и цеплялся. — Я знаю этот взгляд. Ты так глядишь, когда у тебя в голове появляется нежелательная мысль. Когда ты обдумываешь что-то тяжкое.

     — Ты прав. — Акио легко согласился, шустрыми движениями сплетая косу и перевязывая её тонкой лентой. Причёска начиналась не с затылка, но аж от плеч, и потому не придавала ему прилизанный и дурашливый вид, а непослушные прядки от висков и лба так и норовили пощекотать лицо. — Я думаю о кое-чём очень важном. И мне кажется, что ты должен узнать об этом, но не от меня, а от Руруки. Достаточно с нас всех тайн. Мы слишком через многое прошли из-за своих недомолвок и отсутствия доверия. Так что поднимай жилплощадь. Он очнулся и связался со мной. Это уже хороший знак.

     Вампир раздумывал над тем, что же от него мог скрывать старший сын. Вернее будет сказать: что из того, что от него скрывает один из принцев, ему стоит узнать этим днём? По Руруке всегда было видно, что он вынашивает в своей гениальной и безумной одновременно голове некие планы, что у него есть некая цель. Но ни одно действие Миррора не выдавало его и не давало подсказки окружающим. Одевался чернконижник не в пример быстрее любовника. Возможно оттого, что его собственные колени не дрожали от отголосков сладостной истомы, которая чувствовалась и в его жестах, и взглядах. Веки Акио были слегка опущены, а сам он смотрел с некоторым добродушным непониманием, храня в уголках губ блаженную улыбку. Когда оба любовника явились в лазарет, они сразу услышали взволнованный голос художника.

     — Рурука, тебе что-нибудь подать? Может, принести свитер? Или воды?

     — Ничего не нужно, — ответил ему слабый ломкий голос. — Успокойся.

     Найтгест и Артемис обменялись взглядами, прежде чем приблизиться к двойной ширме, огораживающей братьев от прочих и создающих из их двух коек небольшую комнатушку. Едва только Господин и дипломат зашли к ним, Роккэн немедленно подскочил с койки, но тут же закачался на месте, нелепо расставив руки и пытаясь балансировать. Повязки на его лице всё ещё не давали ему смотреть на мир, и чернокнижник поспешил навстречу к сыну, мягко подхватив его в объятия. Юноша прошёлся ладонями по его груди, затем по лицу и улыбнулся. Даже боль не могла унять в нём ту радость, которая пробуждалась от близости родных.

     — Папочка, — залепетал он быстро, — я так счастлив, что ты пришёл, что с тобой всё в порядке! Я слышал, как ты говорил со мной, как ты был со мной, и боялся, что ты совсем себя измотаешь. Как хорошо, что ты здесь!

     — Согласен, — сипло прошептал излишне белый и почти даже синий Рурука, не поднимая голову от подушки и всем своим существом борясь со слабостью. Нога его была перебинтована от ступни до бедра, а жрецы соорудили кронштейны, к которым приладили петлю, и в ней покоилась повреждённая конечность молодого мужчины. Он давно не чувствовал себя настолько изломанным и ничтожным, но даже это не могло вынудить его опустить руки и отказаться от своей цели. — Хорошо, что вы оба здесь. Гилберт… нет, отец. Выслушай меня. Я достаточно скрывал это от мира. Теперь я должен раскрыть, что являюсь прямым и главным наследником титула лорда в династии Ортов. Мой отец, Гиозо Орт, был обманут своей сестрой, когда она пожелала занять его место. И пожар в Вэнатоаре сыграл ей на руку. Но Зепфинохор знает, кто я такой, что я собираюсь заявить свои права и выдворить её прочь. Она должна отплатить за то, что сделала. И я прошу тебя: помоги мне бороться с этой узурпаторшей. Я должен доказать Совету своё благородное происхождение, найти любые улики, которые свяжут меня с Ортами, но для этого мне нужна ваша помощь. Вы знаете, что у моей семьи огромные средства и связи, что я не последний в своём деле дипломат.

     — Я узнал об этом последним, не так ли? — мрачно спросил Гилберт, окинув взглядом любовника и сыновей. Те кивнули. — Восхитительно.

     — Первым о моём происхождении узнал Пассиса. — Не дал разразиться обвинениям Орт и очень пристально посмотрел на Повелителя. — Помнишь тот день, когда они с Октаем приехали в Чёрный замок?

     — Как не помнить, — покривился вампир. — Тогда была знатная шумиха.

     — Я хотел заручиться помощью могущественного псионика, чтобы он не дал Зепфинохор соврать на суде, чтобы припереть её со всех сторон с максимальной жестокостью. Они прознали об этом замысле и смогли предотвратить вмешательство твоего брата в их планы. Для тебя, наверное, будет новостью и то, что в союзе Октай и моя тётка развязали войну чернконижников с гоблинами. Изначально они планировали убрать меня тихо и без свидетелей. Выманили. Знали, что я не смогу устоять перед соблазном отомстить Макиосу за всё то, что он когда-то сделал. И здесь появился на сцене Артемис, спутав их планы и не дав напасть на меня. Поэтому они пошли дальше и поставили на кон всё. Они выслали шпионское письмо шаману в надежде на то, что суд старейшин вынесет мне смертный приговор. И вновь они просчитались. После того, что произошло в том дворце, я раскрыл Артемису правду и попросил о помощи. А когда мне пришли вести о Пассисе… всё узнал и Роккэн. Поэтому мы сейчас здесь в таком виде. — С каждым словом Руруке будто становилось легче: глаза его разгорались гневным огнём, а голос дышал страстной злобой и надеждой, опаляя тех, кто слышал его. Орт даже приподнялся на локтях и уставился на приёмного отца. — Прошу тебя, Гилберт. Я хотел раскрыть всё ещё когда не началась война, но Кедзин вмешался и не дал нам толком поговорить, а потом стало не до того. Дай мне шанс. Мне нужна твоя помощь.

     — Даже моё заявление не сможет в тот же миг спихнуть её с постамента леди, — задумчиво ответил Господин и присел на постель к приёмышу. Мужчина растерянно смотрел на него и думал о том, как долго этот мальчишка мог сражаться один, если бы не травма, если бы его не вывели из строя. — Но у меня есть одна мысль.

     — Выкладывай, — поторопил Артемис, полагая, что у Миррора не хватит запала после столь эмоциональной и важной речи дослушать их и сказать своё веское слово.

     — Это будет не очень легко. — Вампир прикрыл глаза, просчитывая наперёд вероятность успеха собственной задумки. Он перекидывал в уме одну мысль за другой, взвешивая их и рассматривая через призму логики. — Акио… — Он открыл глаза и увидел, что любовник зло косится в его сторону. Гилберт ухмыльнулся. — Как скажешь. Ар́темис, на тебе будет самая весомая ноша. Для начала я созову людей и мы с тобой немного побудем весьма злобными оппонентами…

❃ ❃ ❃ 

     Экстренный созыв на собрание пробудил чернокнижников ранним утром, и они спешно являлись в библиотеку, кто как: кто-то бежал со всех ног от собственных апартаментов, кто-то не побрезговал порталом, иные гнали скакунов от столицы. И каждый заходящий на несколько мгновений замирал и вжимал голову в плечи, надеясь, что гроза пройдёт мимо. Повелитель чернокнижников и эмиссар из Акио не на шутку сцепились в словесной перепалке и едва только не кидались друг на друга с кулаками. Их яростные вопли через стол заставляли сидящих за ним чародеев постепенно отодвигаться вместе с креслами и стульями.

     — А я скажу снова: это дело не по зубам тому, кто не смог найти полюбовный способ уладить конфликт! — разорялся Найтгест, выпуская клыки.

     — Знаешь, почему оно мне по зубам?! Потому что у меня они есть, а у тебя их скоро станет меньше! — Юноша вторил ему гневным шипением и хлестал серым чешуйчатым хвостом. Знатно его, должно быть, вывел из себя владыка, раз он позволил проступить своей демонической сущности. — Вот этим самым хвостом тебе их выбью!

     — Не дай осечку. — Надменный смех Гилберта заставил Акио с рычанием перемахнуть через стол, а вампир в этот раз спешно обошёл столешницу.

     Оказавшийся между ними молоденький маг заметался, но не смог уйти незамеченным: вампир опёрся на подлокотники его кресла, перекрывая пути к отступлению, а эмиссар уже вскочил на стол, и Змея Сантьяго оказалась в его руке хлыстом. Чародеи волной хлынули назад, и ножки кресел жалобно завизжали по полу. Браслет, ставший опасным оружием, с громогласным щелчком завернулся подле щеки вампира, но лишь слегка задел бледную кожу. Короткий разрез вспыхнул на его лице, но кровь не полилась, подчинившись воле аристократа.

     — Вот точно так ты и с эльфами оплошаешь! — Снова засмеялся Найтгест, но только демон заметил, что мужчина сделал маленький шаг назад, а зрачки его сузились. — В шаговой доступности не можешь достать!

     — Я тебе сейчас как достану, — огрызнулся демон, спрыгивая на пол и отгоняя чернокнижника к стеллажам щелчками кнута. — А ну скажи это ещё раз!

     — С тупыми пустынниками попал в западню, а думаешь наладить связь с эльфами! Да их лошади умнее тебя!

     — Просто признай, что желаешь увидеть во мне не дипломата, а подстилку, — зло зашипел Охотник.

     — Так подстилка и есть, — пожал плечами вампир, как будто это была самая очевидная вещь из всех. — А то что ты возомнил себя великим знатоком политики, так это только твои влажные фантазии. Займи своё место, бешеное чудовище!

     Акио обернулся на других присутствующих и будто только заметил их. Несколько секунд он переводил взгляд то на Повелителя, то на притихших магов, а потом с злобным ворчанием плюхнулся в кресло. Демонская ипостась постепенно отступила, но юноша всё равно продолжал громко сопеть носом. Вампир же с невозмутимым видом поправил перекосившийся от беготни плащ, пригладил кудри и расправил плечи. Когда буря в библиотеке немного улеглась, Господин заговорил:

     — Несколько дней назад нам поступило письмо от эльфов. Они хотят наладить с нами контакт. Кто желает выдвинуть себя на место дипломата? Вы должны понимать, насколько важен этот союз для нас после войны с гоблинами. — Артемис поднял руку. — Помимо тебя, Акио.

     Артемис оглянулся на него через плечо и совсем не наигранно нахмурился. Ему было понятно, почему любовник не назвал его по имени, но от этого фамилия не стала более приятной в устах вампира. Гилберт сделал вид, что не заметил, надеясь, что никто точно так не заметил выступившую у него на шее капельку пота. Чародеи и в основном дипломаты рассматривали стол с особым увлечением, будто надеялись собрать дорожку пыли и как следует её вдохнуть. Повелитель зло сверкнул глазами:

     — Ну?! Неужели никто, помимо этого головотяпа, не желает стать светлой надеждой на альянс?

     — Да почему сразу убийца?! — взвился демон, опрокидывая кресло и оборачиваясь к мужчине. — Ты совсем рехнулся от своего вина?! Я могу договориться с эльфами!

     — Ты даже со своей задницей это не можешь сделать, — отмахнулся от него Гилберт. — Ну? Дамы, господа, не заставляйте меня самому назначать людей в эту поездку.

     Чернокнижники молчали. Они знали о том, что Охотник сделал в шахте и Вердже, как расправился с гоблинами и на что пошёл, чтобы добиться победы для фракции. К тому же его клинки в ножнах и браслет совершенно не вызывали желания идти против устремления юноши. А ещё каждый в библиотеке знал, что у этого конкретного демона есть связь с самим Повелителем жрецов. Маги переглядывались, поправляли одежду и волосы, рассматривали книжные стеллажи и делали что угодно, чтобы не встретиться взглядами с взбешённым вампиром. Когда Найтгест уже открыл рот для вынесения вердикта, Артемис быстро приблизился к нему и резким жестом протянул руку:

     — Сделка!

     — На слабо меня вздумал взять? — Гилберт изломил бровь, перебарывая желание наплевать на свидетелей и повалить Акио на стол, чтобы со всей страстью зацеловать и облапать. — Не получится.

     — Я заключу союз с эльфами, а ты за это сделаешь меня своим заместителем. Чтобы навсегда запомнил, кому ставил препятствия, — жарко выпалил юноша.

     — У тебя не выйдет, и потому я хочу знать: а что получу я, если ты оплошаешь?

     — То я сделаю тебя своим заместителем, — ровным голосом ответил демон, но только Гилберт увидел его ехидную улыбку и красноречивый взгляд, указавший вниз.

     Вампир медлил для вида. А затем от души пожал тонкие пальцы и притянул к себе любовника, тихо зашептав ему на ухо:

     — С этой минуты я особенно надеюсь, что ты не сладишь с эльфами.

     Охотник приложил титанические усилия, чтобы удержать собственное сердце и не покраснеть до корней волос. Чернокнижники повскакивали со своих мест и вымелись из зала, даже не думая ворчать на тему того, что их вызвали просто так. Многим из них было плевать на союз с жителями Энлотэль, а иные не хотели вставать на пути у вспыльчивого и кровожадного Акио, от которого никто не знал, что и ждать. Когда последний маг выветрился из библиотеки, Найтгест жарко припал к губам демона, стараясь выгнать из головы воспоминания о злых словах. Артемис отвечал как-то неохотно, и Повелитель понял, что что-то из этой постановки всё-таки смогло ранить его.

     — Ты правда думаешь, что из меня плохой дипломат? — жалобно поинтересовался Акио, виновато глядя на возлюбленного снизу-вверх.

     — Тьма, какой же ты… нежный, — влюблённо улыбнулся мужчина, проведя подушечкой большого пальца по губам демона. — Нет. Я так не думаю. Никто не должен больше видеть нас вместе до начала суда. Я буду ждать тебя.

     — Я проберусь в твои сны, — многообещающе улыбнулся демон и шмыгнул прочь, вильнув бёдрами. Его путь лежал к одному из главных звеньев их объёмистого плана.

     Демон всё ждал какие-то препятствия на своём пути: оживающие статуи, наёмных убийц, мстительных призраков, но судьба удивительно благосклонно отнеслась к юноше и не стала подкидывать ему никакие трудности. Без присутствия рядом хранителя старые раны начинали ныть, но юноша за столько лет, проведённых в этом симбиозе, научился помогать себе сам. Конечно, до первоклассного целительства духа ему ещё было далековато, но унять боль и залатать простейшие раны ему было под силу. Но всё равно соседство вредного и забавного призрака успокаивало его, отгоняло чувство одиночества. Прежде Артемис бы многое отдал, чтобы остаться одному, а теперь ощущал себя не в своей тарелке. Последний год сильно потрепал его и оставил множество уроков, по которым теперь юноша должен был долго и муторно делать домашние задания. Меньше всего на свете ему бы хотелось играть из себя злого и обиженного любовника, чтобы добиться цели, а перспектива длительной поездки давила на плечи. Приходилось уговаривать себя взглянуть на происходящее с другой стороны и настроиться на лад странника. Как давно он мечтал побывать в подобном путешествии? Он страстно желал увидеть весь мир, но градины проблем оставили на его спине алые отпечатки, перерастающие в синяки.

     В кои-то веки замок не выглядел пустым, и это радовало взгляд демона и его душу. Чернокнижники ходили парами и небольшими группами, а со стороны студентов неслись смех и потоки магии, в которой они практиковались. Путь Акио лежал в академию, и он полагал, что сможет справиться с поставленной задачей. Когда он появился на пороге кабинета, Леонсио не стал прерывать лекцию и лишь дал знак юным светилам политики продолжать, а сам вышел в коридор.

     — Артемис? Я думал, что ты уже уехал. — Орт протянул руку и коснулся плеча Охотника. — Что-то срочное?

     — Очень. Леонсио, мне позарез нужна твоя помощь! — Акио заставил себя влить в голос истеричные нотки и изобразить на лице досаду и гнев. — Я не думал, что Гилберт так осатанеет и отправит меня к эльфам! Что мне с ними делать?! Дай совет!

     Орт не стал медлить и заглянул в аудиторию. Получив разрешение уйти с занятий, студенты с весёлым гомоном покинули душный кабинет, но не ради того, чтобы отправиться разгильдяйствовать. Близилась пора экзаменов, и молодые чернокнижники собирались подготовиться к этому крайне непростому периоду. Леонсио же кивнул на кабинет и первым зашёл внутрь, чтобы затем прикрыть за Артемисом дверь и указать ему на свободные кресла. Демон не стал садиться, оставаясь рядом с Ортом и заламывая пальцы.

     — Зачем же ты рвался на это задание, раз не знаешь, что делать? — удивился преподаватель. Он не мог смотреть на то, как юноша гнёт свои длинные пальцы, а потому поспешил взять его руки в свои. Дрожь демона хорошо чувствовалась.

     — Я хотел позлить его, — вздохнул Охотник и покачал головой. — Думал, что так он обратит на меня внимание. Думал, что так смогу вернуть его расположение и какие-никакие, а чувства. Надоело отдаваться и ничего не получать взамен. Видимо, я перегнул палку. Я же про эльфов толком ничего не знаю. И что им нужно от чернокнижников?

     — Это можно узнать только от них самих, — пожал плечами мужчина и всё же посадил Акио в кресло. У него тряслись колени, и каблуки сапог отбивали громкий стук по лакированному полу. — Успокойся. Ничего страшного в этом не будет. Эльфы — премилейшая раса, которая не любит насилие. Так сложилось, что некоторое время назад они воевали с нами на стороне элементалистов, но оказались повержены. А ушастая братия очень не любит делать что-то своими руками, поэтому нанимает людей по всему континенту. Но нам они не высылали такие контракты уже несколько веков, так что… Возможно, Королева хочет возобновить эту практику и заранее примкнуть к более сильной фракции. Мудро с её стороны, если это так. Эльфы уже давно не представляют собой мировую власть и силу и всё больше занимаются искусством да единением с природой. Но что я могу сказать точно — возьми с собой своего коня. Единороги в тех краях считаются священными животными. Вполне может статься, что Морвенилас, если задумывает нечто недоброе, передумает, когда увидит его. А в остальном ты уже знаешь, что я тебе скажу. Если ты хочешь услышать историю политики эльфов… — Артемис жарко закивал, ухватив Орта за руку и заглянув ему в глаза. — Тьма, дорогой, ты же изучал это.

     — Мне пригодится что угодно, чтобы быть готовым к этой встрече. И чтобы прижать нос Гилберту. Уже надоел тыкать меня в то, что его сын, видите ли, куда более перспективный дипломат, нежели я. Если я смогу обставить дело с эльфами в лучшем свете, то он и думать забудет про своего ублюдка. Тем более, что судьба весьма удачно подшутила над ним. Никогда не думал, что буду так радоваться чьей-то травме. Леонсио, помоги мне!

     Для Орта слова демона прозвучали, как щелчок спускового механизма. Он ждал этого столько лет! Он был вынужден собирать на себя пыль в стенах академии, чтобы следить за Рурукой и докладывать о его действиях сестре; они рассчитывали использовать демона против сына Гиозо, и он сам пришёл к ним в руки! Орт широко улыбнулся, и Артемис готов был поклясться, что смог бы сосчитать все его зубы, но продолжал с надеждой неприкаянной души глядеть на дипломата. Леонсио провёл ладонью по щеке юноши:

     — О да. С удовольствием.

❃ ❃ ❃ 

     Дорога улетала из-под копыт комьями земли и обрывками травинок. Влажный летний воздух хлестал по лицу и бился в лёгкие пьянящими толчками, приносящими за собой упоительный запах леса и ягод. Могучие венге вздымали роскошные кроны к небесам и подставляли широкие листья к солнечным лучам до того жадно, что под их сенью царствовала полумгла. Пышные кустарники и увитые лианами деревья дышали особой жизнью, и именно в лесах Вальхорея можно было услышать их голоса. В этих местах природа была неприкосновенна и потому охотно общалась с каждым, кто оказывался у неё в гостях. Единственное растение, которое долго не жило — фумат. Сначала его выкорчёвывали, как бесполезный сорняк, но многие века назад он и не обладал теми свойствами, которые в нём проявились со временем. Теперь же можно было встретить целые сады с этим табачным наркотиком, который эльфы так любили курить. Его можно было отличить по толстому полому стволу, по которому в большом количестве текли соки, а также по резным мелким листочкам. С одного цветка можно было собрать по двадцать, а в плодородные годы и по пятьдесят грамм листьев, которые затем долго сушились и пропитывались винными парами. На радость эльфов фумат быстро разрастался и постоянно подвергался жатве. Даже была профессия, представители которой посвящали свою жизнь сбору и обработке этого растения. К зиме вокруг места его произрастания выстраивали теплицы, и там всегда можно было увидеть клубы зеленоватого дыма. Несмотря на вызывание наркотической зависимости, фумат был самым безвредным на этом поприще, и его любили даже за пределами эльфийских территорий.

     Энлотэль — столица Королевства эльфов — считалась по праву страннейшим, но всё же красивым городом на материке. У «ушастой братии» не было замков, и жили они, как и полагается, в домах на деревьях или же устраивали свои жилища внутри стволов венге, поддерживая их с помощью магии и сводя на нет потери жизненных сил у растения. На земле в основном селились кентавры и единороги, а также жумакэси, охраняя своих хозяев и не питая особой любви к большой высоте. И если с первыми всё было понятно, то большие химеры с кошачьими лапами и человеческим торсом элементарно не любили делить территорию с кем-то ещё. Куда более охотно они рыли себе норы и селились в корнях деревьев, изредка забираясь на ветви, чтобы погреться и удобно полежать. В остальном эти отчасти разумные создания предпочитали устраивать поселения на окраинах эльфийских городов или же в густых чащобах. Верёвочные мосты тянулись от древа к древу, а широкие площадки, опоясывающие могучие стволы, служили и торговыми площадями, и настоящими улочками.

     В своей родной обстановке эльфы вели себя вполне раскованно и чаще ходили обнажёнными, подчёркивая свою связь с природой, а потому посещать их стоило лишь будучи подготовленным к этой своеобразной картине. Высокопоставленные особы и друиды иногда прикрывали причинные места шкурами и набедренными повязками, но тем всё и ограничивалось. Хорошо, что они не заставляли своих гостей уподобляться им, а сами при посещении чужих городов прикрывали наготу приличной одеждой. Потому стражи территорий были самыми разумными на первый взгляд: в доспехах, с оружием и без всякого намёка на табак в руках. Только среди собратьев они вызывали сочувствие и с радостью принимали утешительные дары в виде фумата, которые тут же подвергались дегустации. Это не мешало эльфийским воинам быть собранными и исправно нести службу.

     Любопытные жители Энлотэль провожали всадника взглядами и быстро перешёптывались, показывая на юношу в одеяниях чернокнижника, оседлавшего златогривого единорога. Для эльфов эти создания почитались наравне с Хозяином леса, и то, что чудесный рогатый конь выбрал своим наездником человека, делало ему огромную честь. Артемис отвечал взаимным интересом, граничащим с шоком, но не заставлял подросшего Элгорма как можно быстрее пронестись через город. Они двигались по земле, и эльфы свешивались с мостков, чтобы поглядеть на интересного гостя, а тот наоборот запрокидывал голову. Элгорм остановился у массивного сердцедрева и тонко заржал. За прошедшее время из нескладного и дрожащего жеребёнка он обратился в молодого и крепкого скакуна и был счастлив принести друга в родные земли, откуда его подло украли. Но всё равно опытный взгляд мог определить малый возраст волшебного создания: тонкие ноги с пока ещё короткими щётками над копытами лишь должны были налиться силой, а на худом теле всё ещё были видны следы шрамов от пыток гоблинов. Правое ухо единорога было порвано почти до основания и сшито жрецами, но лишённый нежной шерсти рубец не рассосался до сих пор. Зато грива его отросла на славу и опускалась до самого живота. Артемис всё говорил себе заняться этой буйной шевелюрой подопечного, но в пути было не до того. Когда эмиссар спешился, Элгорм снова заржал и игриво ткнул хозяина в плечо рогом. Эта эссенция магии единорогов могла бы стать смертоносным орудием, если бы только кому-то пришло в голову заточить его и как следует обтесать. Однако Акио был против такого варварства, но с терпеливой улыбкой каждодневно очищал его рог жёсткой щёткой, а от почёсывания кожи на лбу возле него Элгорм и вовсе был в истинном восторге. Стражи у подножия лестницы из лиан, уводящей наверх, смотрели на эту картину безразлично и строго, перекрестив алебарды и перекрывая ход страннику.

     Демон покосился на них и вытащил из нагрудного кармана свиток с печатью Гилберта, где Найтгест обозначал своего любовника дипломатом, которого запрашивали эльфы. Но даже поглядев на бумагу, воины и не подумали расступаться в стороны и отрешённо молчали.

     — Здравствуйте, — всё же заговорил демон, подводя к ним Элгорма. Единорог с интересом потянулся к шлему эльфа и обнюхал его, но мужчина даже бровью не повёл на это нахальство. Да и священные животные обладали своего рода вседозволенностью на землях эльфов. — Я прибыл по просьбе Королевы Морвенилас от Господина чернокнижников. Моё имя Артемис Акио Второй, и я являюсь дипломатом.

     — Королева не давала никаких распоряжений по этому поводу. — Голос прозвучал из-под шлема без всякого участия или теплоты. — Без её дозволения никак не могу допустить вас до неё.

     Артемис скрестил на груди руки и даже не подумал развернуться и смотаться прочь. Он не желал после стольких усилий бросать всё в самом начале и не получать ответы на вопросы. Ведь что-то же хотела от него Госпожа, когда лично ему писала письмо! Сверля взглядом прорези для глаз в шлеме эльфа, юноша набрал воздух в грудь, но не для ругани, а ради успокоения. В памяти его всплыл ритуал инициации и последовавшее за ним странное видение. Мог ли он сейчас повлиять на свою судьбу и сделать так, чтобы не пришлось после бороться с демоницей у озера Первых слёз? Было ли в его силах наладить связь с эльфами настолько, чтобы впредь не ждать у подножия дерева под любопытными взглядами жителей Энлотэль?

     — Доложите обо мне Королеве, господин, — спокойно попросил Охотник и более настойчиво протянул эльфу письма: то, которое прислала Морвенилас, и сопроводительное от имени Повелителя чернокнижников. — Это важно.

     — Не имею права покидать свой пост. — Страж упрямствовал, но абсолютно ровным голосом, в котором невозможно было вычитать ни злость, ни ехидство или высокомерие. Он лишь следовал правилам и не желал их нарушать. Бдительность во веки веков была важнейшим элементом безопасности. — Вы можете подождать, пока Королева отправится на объезд владений. Но мы не гарантируем, что гвардейцы подпустят вас к ней.

     Акио нахмурился и промолчал, а сам уселся на землю и перекрестил ноги. Элгорм с любопытством посмотрел на друга и молча лёг рядом, подогнув под себя ноги. Стражи никак не выказали своё удивление и продолжили нести дозор, старательно не глядя на путника. Но один из них уловил, что вожак городского прайда жумакэси поднялся на облюбованной ветке и грациозно спрыгнул на землю. Эти существа были воистину могучими и необычными, как и всякое создание, живущее в этих землях. Человеческий торс, покрытый бледными рунными знаками, сливался с могучим кошачьим телом. Сильные большие лапы мягко ступали по земле, легко неся немалый вес туловища. Длинные волосы, сплетённые в косы, обрамляли лицо, имеющее кошачьи черты.

     — Хозяин леса сказал пропустить этого человека, — басисто промурлыкал жумакэси, останавливаясь рядом с Артемисом, но всё равно не смотрел в его сторону. Длинный хвост плавно покачивался и почти касался травы, но самый кончик был настороженно приподнят вверх. — Пусть идёт.

     Стражи переглянулись и медленно сделали по шагу в стороны, убирая с прохода алебарды. Химера повернулся к Акио и протянул ему широкую ладонь с острыми когтями:

     — Силон Зафера. Вставай, человек. Я сопровожу тебя к Морвенилас.

     Охотник осторожно принял помощь жумакэси и поднялся на ноги. Элгорм настороженно всхрапнул и тоже подорвался с земли, с опаской принюхиваясь к химере. Силон смерил его смеющимся взглядом карих глаз и слегка поклонился, на что единорог ответил взаимным жестом. Могучий полузверь свистнул, и из рощи на этот звук явилось ещё несколько магических коней эльфов. Они замерли поодаль и с любопытством поглядели на Элгорма. Поняв, что другу не дадут скучать и не позволят попасть в беду, Артемис отправился по лестнице вверх вслед за жумакэси. Зафера делал несколько шагов и останавливался, поворачивая голову к демону и дожидаясь, пока он нагонит, а после молча продолжал восхождение. Возле входа в королевский зал история со стражами повторилась, но теперь сопровождение в виде жумакэси сильно сократило препирательства. Морвенилас стояла у трона и совершенно не по-королевски расчёсывала свои длинные волосы, мурлыкая под нос мелодию. Увидев гостей, Повелительница удивлённо взмахнула густыми ресницами и слегка растерянно поглядела на вожака прайда.

     — Здравствуй, Королева, — гулко поприветствовал жумакэси, и передние кошачьи лапы вытянулись вперёд, склоняя его тело в поклоне. — К вам явился дипломат чернокнижников. Стража не хотела его пускать. Счастье, что Хозяин леса решил вмешаться, иначе бы мальчик проторчал у дерева до следующего сезона.

     — Поверьте, моё терпение не так велико, как упрямство, — хмыкнул Акио, а затем вышел вперёд и с почтением поклонился обнажённой женщине, приложив ладонь к груди. — Честь для меня, Госпожа. Артемис Акио Второй.

     — Ах, точно! — просияла эльфийка и быстро подобрала волосы, закрепив их гребнем на затылке. Но даже тогда кончики локонов слегка касались пола. — Я уж думала, что Гилберт проигнорирует моё послание! Силон, благодарю, что привёл его ко мне. Можешь возвращаться к своему прайду.

     Жумакэси вышел из поклона и молча удалился беззвучной поступью. Повелительница же спешно сняла со спинки трона лёгкую накидку и закуталась в неё, щадя неокрепший разум представителя другой фракции. Она была такой естественной и простой, лишённой напускного величия и лоска, что Артемис с трудом мог поверить в её статус Госпожи.

     — Ты голоден, Артемис? — поинтересовалась женщина, пока запахивала на себе накидку и прикрывала прелести своего фигуристого тела. — Могу позвать слуг, чтобы они покормили тебя. Разговор будет более приятным, чем на суде, но всё же долгим. А ты наверняка устал с дороги. — Увидев, что юноша странно и молча смотрит на неё, эльфийка рассмеялась и прикрыла рот ладонью. — Ты удивлён таким простым приёмом?

     — В том числе, — признал Акио, оглядываясь в поисках места, куда можно было бы присесть, потому, как верно заметила Морвенилас, он порядком устал после долгой дороги. — Но вы правы, я и голоден, и устал. Но у вас, верно, было какое-то срочное дело? В Чёрном замке не всё спокойно, потому я приехал сразу, как возникла такая возможность.

     — Успокойся, дорогой, эльфам некуда спешить, и мы обладаем достаточной настойчивостью, чтобы добиться своего. От нескольких часов твоего отдыха хуже никому не станет.

     Морвенилас со странной тёплой улыбкой смотрела на Акио, который всё никак не мог опустить плечи и казался безмерно напряжённым. Ей было видно, что юношу терзает не столько дипломатическая поездка, сколько какие-то своим мысли и проблемы. Отпечаток тяжести первого опасного шага остался в глубине медовых глаз, а множество мыслей сменяли друг друга в его голове, и это сопровождалось мельчайшими изменениями мимики: то бровь слегка приподнимется на сотую дюйма, то опустится, то дрогнет уголок губ, то ресницы затрепещут, то вздох окажется куда глубже, чем предыдущий. Женщине всё казалось, что нужна лишь одна искра, чтобы обратить его из холодного и снежного в огненное воплощение стремления. Заводить с ним разговор в таком состоянии было бы издевательством над молодым чернокнижником, и Морвенилас не понаслышке знала, чем может обернуться такая ошибка. Королева подошла к юноше и протянула к нему руку. Артемис проводил это настороженным взглядом, но всё же кивнул, и женщина, взяв его под локоть, вывела из королевского зала. Они спустились на несколько пролётов, и эльфийка завела его в комнату внутри сердцедрева. Запах смолы смешивался с ароматами ягод и благовоний, которые тлели под потолком, распуская в стороны тонкие дымчатые щупальца. Ложе было воистину странным, и Акио не знал, сможет ли заставить себя улечься на пышную траву, которой поросло возвышение из резного дерева. В общем и целом эльфийская кровать больше походила на перепелиное гнездо, во всей внезапности свитое кем-то посреди комнаты. Сердце этого лежбища было застелено травяным покрывалом, а над ним легчайше шелестела музыка ветра. Вся прочая мебель (письменный стол, стулья и сундук) была выполнена из того же древесного массива, слитого воедино с самим деревом. Пусть их расстановка не совсем пришлась по вкусу демону, но он прекрасно понял, что не сможет ничего подвинуть и придётся довольствоваться видами из резного окна, направленного на восток. Да и кровать стояла так, что взошедшее солнце обязательно бы обласкало своими лучами лицо спящего. Шторы эльфы явно презирали и видели в их качестве лишь ветки самого сердцедрева. Морвенилас остановилась в проёме, с улыбкой наблюдая за тем, как молодой чернокнижник обходит комнату кругом и с любопытством поглядывает по сторонам, едва заметно, но тщательно втягивая носом воздух. Морщинка между его бровей медленно разгладилась, и женщина вздохнула.

     — Ты сказал, что ты голоден, Артемис, верно? — поинтересовалась Королева, и юноша вздрогнул, точно только теперь вспомнил о её присутствии. — Слуг можно позвать с помощью колокольчика. Он висит над изголовьем. Если почувствуешь, что достаточно отдохнул, поднимайся. Я буду наверху.

     — Подождите, ваше величество, — позвал Акио, когда эльфийка уже развернулась, чтобы уйти. — А если я не настолько устал?

     — Глупости, дорогой. У тебя на лице написано, что ты уже давно не спал. Самое раннее, когда тебе действительно стоит приходить, это закат. Но лучше тебе как следует поесть и отоспаться. — Женщина глянула на него через плечо и смешливо наморщила носик. — Странные вы, люди. Всё торопитесь и торопитесь. Твой век вроде не должен быть короток, а ты спешишь, как смертный, у которого почти не осталось времени. Выспись. В Энлотэль не существует бессонницы.

     Здесь Королева была права: после сытного ужина, который принесли слуги, Артемис прилёг на постель, оказавшуюся на диво мягкой, и уже приготовился к длительным бдениям, но аромат благовоний и шелест природы вокруг почти сразу забрали его в свои объятия. От звучных шепотков деревьев, от пения птиц, от переливов солнечных лучей сквозь листву по телу бежали восторженные мурашки, и демон против воли дышал полной грудью и даже сквозь глубокий сон улыбался уголками губ. Травянистое ложе приятно щекотало лицо и спутывалось с волосами, а чувство абсолютного единения с миром вокруг пьянило. Акио и сам не смог понять, когда начался тот странный сон, но запомнил его в самых мельчайших подробностях. Как и любое видение, он начался внезапно с действия. Артемис помнил, что ходил по своей комнате и всё никак не мог найти себе применение, поглядывал на окно, на музыку ветра и крутил в пальцах клинок. И одежда на нём самом была другая, да и видел он себя со стороны, что абсолютно убедило его в нереальности происходящего. Дипломат в очередной раз прошёл мимо окна и остановился у дверного проёма, завешенного длинными лианами с редкими листочками. Замер. Внимательно прислушался. Из-за своеобразной двери раздалось гулкое мурлыканье огромного кошака. Не медля более, демон рванулся на улицу, но тёмный лес был тих и спокоен. Дальнее уханье сов умиротворяло, а восходящие потоки ветра заигрывали с волосам, принося вслед за собой покой для души. Почти с самой вершины венге открывался чудесный вид на спящий эльфийский город, и лишь несколько окон заманчиво сияло в темноте, разгоняя кромешный мрак. Краем глаза Охотник заметил, что справа внизу по лестнице мелькнула большая тень, и он поспешил за ней. Как и в любом сновидении двигаться получалось из рук вон плохо, да и не было ощущения, что куда-то продвигаешься. Ноги казались остекленевшими, как и всё прочее тело, но вместо лёгкости пришла свинцовая тяжесть. «Надо же, прям как хрусталь», — смешливая мысль наполнила собой и голову Охотника, и пространство вокруг. Ведь это был всего-то сон. А в нём всё подвластно именно мыслям. Листья мигом приобрели хрустальный переливчатый блеск, и ветви пригнулись под их тяжестью, но не переломились. Свет Лун многогранно засиял на тоненьких прожилках, озаряя чащобу чудесными переливами. На несколько мгновений демон забыл, зачем куда-то бежал, что пытался кого-то догнать, и остановился. Взгляд его забегал вокруг, и он почти физически ощущал, как его пронизывает этим сиянием. Но секунда вдохновения ускользнула почти тут же, и юноша поспешил дальше. Как ни странно, но беглец терпеливо ждал у подножия дерева. И хотя во сне Артемиса было достаточно темно, от знакомого незнакомца исходило тусклое сияние, и его было отлично видно. Странное чувство наполнило демона сей же миг: непростительная лёгкость и сшибающий с ног восторг, от которого непозволительно кружится голова, а душа наполняется пламенем.

     Хозяин леса присел на траву и совершенно кошачьим жестом склонил голову на бок, а хвост его игриво покачивался из стороны в сторону. Бог был настроен вполне дружелюбно, и Акио даже не нужно было заводить с ним разговор, чтобы ощутить это. Юноша медленно преодолел последние ступени и встал рядом с огромным жумакэси. Он был значительно крупнее тех химер, которых видел Артемис днём, но вместе с тем у него были более эльфийские, чем кошачьи черты. Демона завораживала игра света на рунах, которые испещрили тело бога, на его шрамах, в его искрящихся зелёных глазах. Хозяин леса потянулся, как человеческим, так и звериным телом, а после встал на лапы, возвысившись над землёй на десяток футов, и Артемис вынужденно запрокинул назад голову, не сводя восторженного взгляда с этого создания.

     — Ну здравствуй, дитя, — миролюбиво произнёс Хозяин леса и протянул юноше руку.

     — Здравствуй, — кивнул Акио, осторожно пожав ладонь мужчины.

     От этого прикосновения его всего будто прошило током, и Охотник резко выпрямился, распахнув глаза. Бог рассмеялся и потрепал демона по голове, а затем повернулся к нему боком и кивнул на своё кошачье тело:

     — Залезай. Покажу тебе места.

     — Я же не просто сплю? — на всякий случай уточнил Акио, боясь снова коснуться жумакэси и почувствовать тот мощнейший поток силы и благодати, которым его обдало несколько мгновений назад. — Ты пришёл ко мне в сон?

     — Конечно, — благосклонно кивнул бог, неожиданно терпеливо ожидая, пока юноша переборет страх и поддастся своему чутью. — Не бойся, Артемис, я не наврежу тебе.

     Сюрреалистичность всего происходящего срывала с губ смех, и Акио недоверчиво смотрел на Хозяина леса, ощущая улыбку на собственных губах. Об этом ли говорил Гилберт, когда рассказывал о своей встрече с Сумеречной госпожой? Или же то были совершенно иные чувства? Аура бога пестрила изумрудами и топазами, и он благосклонно давал юноше время свыкнуться с собой, перестать отторгать его через свои сны. Одна часть Охотника убеждала его в том, что это лишь бредовый сон, навеянный благовониями и переживаниями, другая же весело подначивала и просила поддаться на безумное предложение. Когда же ещё выдастся шанс прокатиться на божестве по лесу с хрустальными листьями? Решившись, Акио осторожно взобрался на спину жумакэси, и Хозяин леса довольно мурлыкнул, а сам неторопливым шагом двинулся через спящую Энлотэль на северо-запад. Как и во всяких снах, видение вдруг стало нечётким и будто рябящим, как если бы Артемис смотрел через очень мутное запотевшее стекло, а голос божества то становился оглушительно громким, то интимно опускался до шёпота, однако смысл его слов никак не удавалось уловить. Он всё прислушивался и ощущал, что прижимается щекой к тёплой мускулистой спине, улавливал размеренное глубокое дыхание, но всё не мог разобрать смысл речи. Вместо привычных предложений он будто бы видел другой сон, сменивший расцвеченную Лунами темноту яркими красками. Эти образы тоже мало что объясняли юноше, и растерянность и паника заполняли собой его сознание, пока вдруг картинка не вернулась к нему.

     Озеро Первых слёз переливалось под ночным небом и подмигивало бесчисленными звёздами, а юноша увидел, что на берегу сидят эльфы. То были друиды, охранявшие лес и источник своих сил. На их лицах сияли магические татуировки, оставленные серебристой пылью, смешанной с кровью и водой из высокогорных родников. Взгляды друидов были направлены в небеса, а сами чародеи природы не шевелились, будто окаменели. Хозяин леса остановился на окраине леса, любуясь этими своеобразными статуями.

     — Медитируют даже во сне, — пояснил он для Артемиса, мягко подгибая под себя ноги и скрещивая на груди руки. — Луны для них значат больше, чем даже для жрецов. Забавно, что ваши сны пересеклись. Как по мне, так это хороший знак.

     Артемис не стал ему отвечать и спрыгнул на землю. Он догадывался, зачем божество пришло к нему в сон, и смутно чувствовал, что это свидание подстроила Морвенилас. Но впервые за долгое время умиротворение наполняло собой душу Акио и не давало сорваться в горячку действий. Где-то там сейчас его возлюбленный коротает время в лазарете, забыв о делах политических; младший Миррор наверняка помогает старшему брату начать ходить, не слушая его резкие слова и увещевания в том, что справится и без чужой помощи; отходит от потерь Пассиса, вновь оказавшись в ущелье у подножья гор; корпит над магическими трактатами Микаэлис, чтобы добиться одобрения своего учителя; Серый принц наблюдает за миром из самой высокой башни в своём замке. А он сам ничего не может сделать, чтобы как-то сгладить острые края ситуации. Да и надо ли? «Мир не развалится без моего присутствия и вмешательства, — легко признался самому себе юноша, улыбнувшись свету Лун и подставив ему лицо. — Это мне без них непросто, а им есть, чем себя занять». Прежде подобная мысль непременно бы расстроила его и заставила сорваться прочь, чтобы искать опровержение этой простой истине. Но Акио стоял рядом с Хозяином леса и созерцал расцвеченный изумрудами пейзаж, как-то незаметно для себя начав поглаживать звериную лопатку под густой бурой шерстью. Божество не возражало и лениво помахивало хвостом.

     — Я знаю, что ты ответишь, — прервал хрупкую тишину ночи Хозяин леса, чуть щуря зелёные глаза, — но всё же прошу сначала выслушать меня до конца. Я не призываю тебя в свои леса, дитя, не зову под эльфийские стяги, не настаиваю на изучении магии друидов. Однако я хочу подарить тебе свою защиту. — Когда Артемис уже открыл рот, чтобы завести свою шарманку, бог приподнял руку и этим единым властным жестом срубил все возражения. — Я просил дослушать меня, Артемис. Да, боги выбирают себе людей, чтобы вести свою войну. Сейчас в Пределе Воплотителей неспокойно, но это не должно коснуться вас, детей Сердца мира. Ты можешь и дальше быть магом Господина чернокнижников, можешь продолжать идти своим путём. Однако вот, что я хочу тебе сказать: ты не всегда будешь странствовать по Талиарену, и однажды тебя закинет не в самые дружелюбные дебри, где ни один из богов не сможет помочь тебе. Однажды всё, что у тебя останется — голос природы. Единственный, которому я советую доверять. Ни совесть, ни логика, ни интуиция не смогут рассказать больше. Не все боги лесов и природы благосклонны к странникам вроде тебя. Но не мы решаем, как будет веять ветер, как прорастёт трава, какими тропами будут сновать животные. И в этом заключается искренность природы. Я могу заставить деревья расти быстрее, могу придать сил медведю, но не мне создавать этот мир. Ты не чернокнижник, не друид, не элементалист. Ты Охотник. — По смеющемуся взгляду Хозяина леса Артемис догадался, что тот был и в первом его видении не просто так. — Так позволь мне научить тебя тонкостям охоты. Ты умеешь преследовать и убивать, собирать информацию, но иногда охота завязана не только на этом, и нам обоим это прекрасно известно. Когда на этот мир обрушится угроза, недостаточно будет только сражаться и вырывать свою жизнь из чужих лап, и мало будет всей магии, чтобы удержать то, что вы все так долго и кропотливо создавали. Ты и сам знаешь, что твоё колдовство рассмешит любого студента Чёрных страниц, но взгляни правде в глаза: одни ли чары решают судьбу? Ответ на этот вопрос мы тоже знаем.

     Хозяин леса замолчал и вопросительно посмотрел на юношу. Тот странновато улыбался, и божество готово было услышать новый отказ.

     — Я хочу задать вопрос. Он будет скорее философским. — Когда Акио заговорил, веселье ещё играло в его интонациях, и бог дозволительно дёрнул хвостом. — Мне же стоит не отбрыкиваться от этого, а принять твоё благословение, как это прозвано в миру, и начать учиться чему-то у тебя, не так ли? — Жумакэси кивнул. — Хорошо. Предположим, что я это уже сделал. Но скажи мне другое. Я вот никогда не сталкивался с настоящим божественным вмешательством, и меня растили с несколько иными понятиями о сути этих явлений. Ну, знаешь, выдумки людей, которые хотят хоть как-то облегчить свою участь. В Сотминре распространены массовые служения какому-нибудь богу, извечные молитвы, следование некоторым заповедям. Некоторые настолько отдают себя этой вере, что начинают творить ужасные вещи. Религиозные войны и всё в этом духе. Так что вам, богам, нужно от нас? Что конкретно тебе нужно от меня? Ты можешь объяснить мне, с чего вдруг тебе пришло решение добиться согласия от меня? Чем это чревато?

     Хозяин леса нахмурился и повернул голову к озеру. Юноша завалил его такими вопросами, на которые невозможно ответить в двух предложениях. Он не видел Сердце мира, не слышал его голос, не знает, что уготовано этим землям, и бог понятия не имел, как объяснить всё. Боги не раскрывали детям будущее в таких масштабах, не имели права на такой поступок, и жумакэси чувствовал себя несколько загнанным в угол.

     — Это займёт очень много времени, а уже светает, — задумчиво начал Хозяин леса и поднялся на лапы. — Как насчёт сделки, Артемис?

     — Демон и бог заключают договор. Грандиозная картина, — хмыкнул Акио и без слов протянул ему руку. — Но я слушаю.

     — Конечно слушаешь. Ты же уже согласился на моё покровительство, — поддел эмиссара мужчина и заливисто рассмеялся, когда тот хлопнул его по хвостатому бедру. — Я буду постепенно отвечать на эти вопросы, а ты начнёшь учиться. Когда я отвечу на все, ты решишь, примешь ли моё благословение.

     — Как-то всё странно просто. — Артемис нерешительно пожал руку бога и присел на траву. — Знаешь, я думал, будет что-то ужасное. Ну, там, пляски дикарей у костра, зловещая музыка, которая оглушает, согласие на крови…

     — Глупое дитя, — покачал головой бог и умилённо улыбнулся. — Мы никогда таким не занимались, и я искренне надеюсь, что не будем. Я могу пока что отчасти ответить на один из твоих вопросов. Когда Сердце мира начало своё существование, на его зов пришли оборотни. Не такие, как мы их знаем сейчас. И кроме них и Сердца не было никого. Со временем они изменились и перестали быть безумными животными, но до поры были чрезмерно агрессивны. Я помню те времена. Мир ещё не пережил катастрофу, которая расколола его на две части, ещё не разверзся океан Смерти. Тогда правило несколько семейств, из которых мало кто остался при власти. Лисы, хорошо известные тебе по династии де’Мос, всегда правили на юге нынешней Ифарэ. Волки из побочной династии де’Льян, властвовали на северо-западе там, где сейчас протянулись горы Гнездовья чёрных драконов. В нынешней Сэчетъ обитали миниатюрные, но крайне дружелюбные полиморфы, которых теперь почти и не встретишь — песчанки, едва ли выраставшие выше пяти футов, этакие крошки с очень острыми зубками. В Зимних землях правили белые медведи, но сейчас их уже точно не осталось, зато отлично обустроились горностаи. Эти хитрецы до сих пор снуют среди людей и редко когда заглядывают к Лорду. А северо-восток заселили дикие хищные коты. Однажды грянула страшная война, которая унесла множество жизней и сломала все существующие границы и правила. Мне стыдно это признавать, но я был одним из тех, кто привёл Великого зверя, своего брата, к мировой тирании. Тогда я был молод и глуп, верил ему и каждому его слову. Тому, что под единоличной властью мир расцветёт. Первые несколько столетий мне казалось, что всё и должно быть именно так, но затем он начал приводить из других миров рабов, людей. Я восстал против него и потребовал отделения своих земель от него без рабства и такого правления. Многие поддержали меня, но брат был неукротим. Не у кого было просить помощи. Сердце мира не говорило с обычными детьми, мы позабыли его голос и всё, что звало нас к гармоничному сосуществованию. Меня и моих оборотней оттеснили в эти края, но некоторое время мы ещё могли держать оборону. Тогда у меня только появилось потомство, и я хотел защитить их. Всех. Думал, что с моей магией возможно всё. Я призвал к душам деревьев, воплотил их, но было уже поздно. Брат и его воины прорвали границу лесов Вальхорея и вырезали почти всех оборотней. Тогда-то эльфы и показали себя впервые. Они ещё не до конца оказались на физическом плане существования, не оборвали своё родство с природой, и смогли дать отпор Великому зверю. А мне… я лишь горевал над трупами детей. Они и сейчас покоятся там, на дне озера, обращённые чудесными цветами. Тогда я воззвал к Сердцу мира, пытаясь докричаться до него и узнать, почему оно привело нас сюда и теперь не желает помогать. Я не признавал эту жизнь. Отказался от неё. И ушёл в Долину вечной тени. Именно там я понял одну простую вещь: если кому-то нужна помощь, он вряд ли допросится её со стороны. И мир полон этих брошенных детей, которые слепо ищут опору. Иные возомнили себя чрезмерно могущественными и способными на любое деяние, а прочие могут лишь смотреть на них в ожидании чуда. Я вернулся в Талиарен не для того, чтобы установить своё господство и усилить влияние эльфов на материке, и меня мало интересует Равновесие. Именно поэтому я даровал эльфам артефакт, с помощью которого они могут воззвать ко мне, когда у них возникнет такая надобность. Далеко не каждому даровано подобное могущество, однако я уверен, что теперь смогу подставить своё плечо, когда это потребуется. Для этого я остаюсь в мире и не ухожу в Предел Воплотителей. Там и без меня достаточно сильных персон с божественной благодатью. А здесь ярко сияет солнце и щебечет лес. И я не хочу, чтобы это сменилось пеплом и прахом. — Хозяин леса замолчал, щурясь на солнечный свет, пробирающийся через горы и макушки деревьев. Алый свет разливался по вершинам скал и ветвям, блеснул на водах озера, и они зажглись кровавым сиянием. — Что же, светает. Пора бы и честь знать. До новых встреч, Артемис.

     Акио повернул голову к жумакэси, но вместо него увидел девушку, у которой в руках каким-то образом оказалась его походная сумка. Эльфийка взглянула на него, шкодливо подмигнула и бросилась прочь, заливисто хохоча. Точно его подбросило на кровати, юноша резко сел и успел увидеть, что лианы, закрывающие дверной проём, упали, скрыв за собой чью-то спину. Оглядевшись, демон быстро понял, что весь сон был не таким уж и сном: его сумки в комнате не было. С чертыханиями сквозь зубы Артемис спрыгнул с постели и вылетел из апартаментов. Он бежал так, точно за ним гнались все адские отродья, но воровка оказалась гораздо шустрее, и юноша видел, как она мчится уже по земле, а затем скрывается за деревьями. Недолго думая, Охотник перемахнул через перила, возрадовавшись, что не добежал до подножья дерева каких-то несколько пролётов, но приземление всё равно вышло достаточно жёстким. На его пронзительный свист явился и Элгорм. Единорог на бегу склонил голову и позволил хозяину вцепиться в гриву и забросить ногу на спину. Те из эльфов, кто успел проснуться, с любопытством наблюдали за погоней, но не вмешивались. Воришка тоже оказалась не лыком шита, но её на себе уносил самый обычный гнедой конь, однако на секунду Артемису показалось, что у такой девушки слишком хорошо экипированный скакун. Богато расшитое седло и инкрустированная уздечка так и притягивали взгляд, а седельные сумки были набиты так, словно наездница собиралась в дальний путь. И всё же… эльфы редко надевали на своих скакунов сёдла. Эта несостыковка буквально резанула по сознанию, и юноша чуть подогнал Элгорма окриком, про себя ликуя, что не стал раздеваться перед сном, как делал это обычно. Тогда он думал, что не стоит обнажаться в незнакомом месте, а теперь радовался этой идее, хотя и ненавидел долго ходить в одной и той же одежде. Особенно такой пропылённой и не видевшей стирки уже несколько недель. Но эти мысли покинули его с той же лёгкостью, с которой девушка спрыгнула со спины коня и исчезла среди ветвей. Жеребец же сбавил ход и остановился, и на его шее покачивалась сумка эмиссара. Пару секунд демон раздумывал, но остановил единорога и спешился. Все вещи были на местах. «Засада?» — подумал он, оглядываясь по сторонам, но лес был полон обычными звуками и не затихал, как в присутствии чужака.

     — Хорошая реакция, господин Акио. — Женский голос раздался откуда-то сверху, и демон поднял голову.

     На нижней ветке раскидистого венге восседала прилично одетая женщина эльфийских кровей, но Артемис признал в ней полукровку. Обыкновенно эльфы выделялись зеленоватым цветом кожи, но эта незнакомка куда больше походила на человека, да и ушки её были не столь длинны и остры, как у коренных жителей Вальхорея. Приталенная рубашка охрового цвета с минимум оборок и рюшек больше бы пошла мужчине, а строгий жилет с двумя карманами смотрелся на ней странно. Не менее странно, чем длинная юбка и высокие сапоги с приличным каблуком. Когда она спрыгнула на землю, Охотник уже приготовился лицезреть неблагопристойный полёт лицом в землю, но женщина легко удержалась на ногах. Отстриженные по плечи каштановые волосы слегка колыхнулись, упали на глаза неровной чёлкой, но женщина провела по ним ладонью, убирая на макушку. Тонкие перчатки скрывали узкие кисти и длинные пальцы, и Артемис не приметил ни одного магического кольца или амулета на её руках.

     — К чему это представление? — поинтересовался юноша, стараясь не сводить взгляда с женщины. — Если вам нужно было поговорить, то могли бы приглашение прислать, как все приличные люди.

     — Хотелось развлечься, — пожала плечами она и поставила руки в бока. — Позвольте представиться. Мадам Алюра.

     И замолкла, но выжидательно смотрела на демона. Он слегка нахмурился, пытаясь вспомнить, где уже слышал это имя. Осознание пришло к нему спустя почти минуту долгого молчания, и он удивлённо приподнял брови:

     — Вы как-то связаны с гильдией Воров, верно?

     — Приятно, что вы вспомнили, — сверкнула белоснежной улыбкой женщина, а затем стала более серьёзной. — До меня дошли скорбные вести о печальной судьбе нашего клиента. Но хорошо, что рядом с ним был такой проводник судьбы. Жаль только, что вы после не присоединились к нам, когда мы собрались помянуть его. Но я полагаю, что это от незнания вами места нашего общего дома.

     Артемис смотрел на неё со смесью скуки и недоумения. Эти речи утомляли, и он всё ждал, когда полукровка дойдёт до сути дела, но она снова замолчала и смотрела на демона с ожиданием. Акио всё же кивнул:

     — Но помимо этого у меня была куча других дел. Вы наверное слышали о войне. Ну, знаете, фракции сталкиваются на поле боя, убивают друг друга во имя Равновесия.

     — Охотно верю. Я слышала, что ваша жизнь в последнее время пестрила различными событиями. И мне бы хотелось добавить несколько красок. — Воровка подошла ещё ближе и внимательно посмотрела в глаза Артемису. Юноша мелко содрогнулся. — Но после того, как вы вернёте своему другу титул лорда.

     — Откуда вам известно? — оторопел он. — Это не раскрывалось.

     — Я много знаю, господин Акио. Или мне лучше обращаться к вам «Охотник»? — Алюра лукаво прищурила по-эльфийски большие глаза цвета ореха. — Мне бы очень хотелось, чтобы вы стали членом нашей гильдии, ведь такие люди на вес золота. А я подозреваю, что недельная плата рядового чернокнижника, даже если эмиссара, не слишком велика. Поверьте, за ваши умения можно выручить гораздо больше.

     — Если вы думаете, что я гонюсь за богатством, то вы ошибаетесь, — Артемис невольно улыбнулся от такой подачи дела. — Уж как раздобыть деньги, я разберусь.

     — А разве я говорю только о деньгах? — наигранно удивилась женщина и подошла совсем вплотную. Акио ощутил её тёплое дыхание на своей шее, а через секунду полукровка тихо зашептала ему на ухо: — Информация бывает куда дороже золота. Не нам ли с вами знать об этом? Её в наших кругах вращается достаточно. Наш дом находится в Саурэ. Когда надумаете его посетить, езжайте в Немой кочкарник.

     Не успел демон и слово сказать в ответ, как Алюра уже отошла и лихо взобралась в седло и поддала коню пятками под бока, оставив демона с единорогом удивлённо смотреть ей вслед. Элгорм провожал её взглядом не так долго и, опустив голову, принялся жевать траву, а вместе с ней — пергамент, по краям обшитый красной тесьмой. Акио спохватился и отобрал у скакуна письмо, от вида которого у него мурашки поползли по телу. Памятуя, что произошло в прошлый раз, когда он открыл послание, юноша лишь сунул его в сумку и замер. Больше всего ему хотелось вернуться в отведённую для него комнату, позавтракать и собраться с мыслями. Резкое пробуждение совершенно смешало в его голове прошлый день, сон и утро, а потому соображать выходило не слишком хорошо. Элгорм скосил взгляд на друга и мягко поддел рогом его ладонь, на что Охотник только мягко хлопнул его по лбу, но тем и ограничился. В Энлотэль он возвращался пешком, неохотно уворачиваясь от разыгравшегося скакуна. Но чем ближе к сердцедреву, тем отчётливей становилась необычная радость, обуревающая сердце Артемиса. Доносились смех и голоса эльфов, а в воздухе витали куцые облачка зеленоватого дыма, природу которого угадать было не сложно. Совсем уж издалека звучало ржание единорогов, выбравшихся на прогулку по лесам всем табуном, а птицы вторили им звонкими трелями. На какую-то долю секунды Артемис почувствовал сожаление, что не сможет остаться в этих местах навсегда, но тут же смог подбодрить себя. А кто ему, собственно говоря, помешает наведываться в гости к эльфам, если он успешно заключит договор между их фракциями? Конечно, ему не дадут создать и подписать договора, но он сможет послужить началу этого союзничества. Мечтательная улыбка сама собой появилась на его лице, и он решил, что Королева может и подождать, ведь и сама об этом обмолвилась прошлым вечером.

     Из мечтательных размышлений, расцвеченных пастельными тонами, его вырвало звучание, которое он и не наделся услышать. Это была не музыка, а скорее настройка инструмента, и Акио замер, зачарованно запрокинув голову. Он слышал о том, что эльфы изготавливают чудеснейшие музыкальные инструменты, и воспоминания об этом задели в его душе особые струны, задрожавшие подобно тем, которые подтягивали и пробовали чужие чуткие пальцы. Юноша похлопал Элгорма по холке и стал быстро подниматься на мостки. И хотя наверх он почти взлетел, то там сбавил ход и снова заулыбался. Встречавшиеся ему эльфы отвечали взаимной радостью и часто здоровались, а некоторые даже умудрялись прикоснуться то к груди, то к плечу в приветственном жесте. Впервые за долгое время это не злило Охотника, а скорее веселило и забавляло. «Интересно, если я так с кем-нибудь поздороваюсь, меня окрестят извращенцем? — подумал он не без смеха, но не стал экспериментировать. — Тьма, кому в Сотминре расскажешь — не поверят». Когда Акио добрался до источника звуков, то обнаружил пожилого подслеповатого эльфа, возле которого крутилась маленькая девочка.

     — Мастер, к вам пришли, — весело защебетала она, едва только увидела демона.

     — Здравствуйте, — с нотками почтения в голосе произнёс Акио. — Я услышал голос лютни. Скажите, а можно ли у вас купить такой инструмент?

     — Тебе девок цеплять или для чего серьёзного? — почти грубо спросил старик, снова начиная перебирать струны мозолистыми, но чуткими пальцами.

     — Не поверите, но для музыки и себя. — Артемис не выказал собственное удивление и продолжал чуть улыбаться, наблюдая за мастерскими движениями мужчины. Пусть он и не видел почти ничего, но слух у него, должно быть, был просто великолепный. — Не переживайте, не заброшу через пару лет.

     — А играть-то умеешь? По говору не наш.

     — Умею, мастер. Позвольте?

     Старик помедлил, но всё же протянул юноше инструмент и скрестил на груди руки, откинувшись на спинку стула. Девочка внимательно наблюдала за тем, как незнакомец легко поддерживает гриф длинными пальцами левой руки, а правой на пробу проводит по двойным струнам. Демон несколько раз повторил этот ритуал, внимательно прислушиваясь, затем под удивлённым взглядом приложил правую ладонь к порожку и будто бы отмерил длину до подставки. С какой-то странной улыбкой юноша подкрутил колки, снова провёл пальцами по струнам, и лютня точно вздохнула с облегчением, выпустив ровное звучание. Мастер приподнял брови, но сохранял молчание, прислушиваясь к тому, как странный чужак обращается с инструментом. Акио некоторое время припоминал аккорды, а после осторожно прижал струны. Пальцы не сразу вспомнили и воспроизвели вальсовый перебор, но для демона и этого было достаточно. После скрипки переключиться на щипковый инструмент оказалось не очень просто. Послушав немного ненавязчивую мелодию, мастер всё же махнул рукой и забрал у юноши лютню. Тот ждал и старался скрыть своё напряжение. Эльф завёл его в свою мастерскую и печальным, но широким жестом указал на покоящиеся в чехлах лютни:

     — Выбирай. Рина заберёт плату.

     К выбору инструмента Артемис подошёл со всей серьёзностью: каждый брал в руки, пробовал струны, перебирал их по несколько минут, а затем откладывал и шёл к следующему, сравнивая их между собой. В прошлом он вцепился в единственную лютню, которую увидел на празднике, и она была далеко не идеальной, однако он полюбил её вовсе не за это. Ни искусная роспись, ни чудные изумрудные застёжки на чехле его не интересовали в отличие от звука, который мог породить инструмент. Выбор юноши пал на хорошо сработанную лютню, дека которой была выполнена из ели, а корпус из прочного палисандра тёмно-шоколадного цвета. Плотный футляр можно было запросто носить на спине, и это как нельзя больше устраивало Акио. Заплатив за инструмент, демон едва удержался от того, чтобы усесться прямо там и начать припоминать гаммы, чтобы разогреть пальцы. На землю он спускался почти вприпрыжку и крепко прижимал к себе драгоценное сокровище. На футляр в руках друга Элгорм посмотрел не без ревности, но всё же любопытно сунул нос к нему, когда Акио приподнял крышку и показал лютню. Единорог после короткого размышления пришёл к выводу, что существо несъедобно, а ещё не станет конкурентом для него, и это успокоило его. Впереди показалось сердцедрево, и демон мягко потрепал единорога по шее:

     — Ступай отдыхать, малыш. Я спущусь к тебе как только, так сразу. И мы с тобой поедем к озеру. Что скажешь?

     Единорог сделал свечку и забил копытами, а потом описал несколько кругов возле демона, чтобы после унестись в чащу. Артемис посчитал это согласием и прошёл мимо стражи, которая поглядела на него уже почти устало, но пропустила без слов. Под лютневый аккомпанемент лёгкий завтрак из салата и зелёного чая прошёл великолепно, и Акио ловил себя на том, что больше перебирает струны, чем ест, но одёргивал себя и возвращался к пище. Когда в салатнице почти не осталось ничего, а чаинки печально прилипли ко дну чашки, в его скромные апартаменты зашла Морвенилас. Королева против обыкновения была одета в длинное платье, а волосы её были собраны под витую серебристую тиару. Акио хотел подняться, но женщина остановила его мягким жестом:

     — Услышала музыку и решила заглянуть сама. Вижу, ты хорошо провёл утро. Вэнтр не сильно грубил?

     — Вэнтр? — переспросил демон, а затем поглядел на гриф лютни, где было мелко выгравировано имя мастера. — Нет, не сильнее, чем я уже слышал когда-то. Наверное, я злоупотребляю вашим гостеприимством, Госпожа. Нам следует приступить к сути дела.

     — Предлагаю прогуляться, — кивнула Морвенилас. — Очень люблю гулять по Вальхорею в летнюю пору.

     С этим Акио не стал спорить, и вскоре и он, и Королева неспешно шагали по столице. Женщина беспечно щебетала о всяких мелочах: как возводятся дома, как обучаются архитекторы, где единороги больше всего любят встречаться для романтических прогулок, при какой погоде лучше всего не показывать нос на улицу. А потом вдруг схватила юношу за руку и сорвалась с места, как резвая лань, и демону ничего не оставалось, кроме как побежать следом, чтобы не пропахать лицом и без того плодородную землю. Им навстречу из чащи явился и Элгорм в компании такого же златогривого единорога. Королева вскочила на спину своей лошади и звонким свистом отправила её с места, и Артемис последовал за ней. Им вслед понеслись гневные окрики и почти приказы, требующие остановиться, но Королева только рассмеялась на это и продолжила подгонять кобылку. Жеребец демона старался держаться с ними наравне, и скачка получалась почти безумной и даже опасной: деревья росли всё ближе и ближе друг к другу, так что приходилось ехать след в след, чтобы не врезаться в ствол и не разъехаться.

     — За нами кто-то гонится? К чему это всё? — выкрикнул Охотник, совершенно сбитый с толка всем происходящим. — Что происходит?

     — Не люблю, когда гвардейцы ходят за мной по пятам! — радостно отозвалась женщина и улыбнулась как можно шире. — Иногда так приятно сбежать от них подальше, а мои гости редко оказываются такими же весельчаками.

     Охотник только головой качнул. Он уже собирался остановить Элгорма и дать отпор преследователям, но слова эльфийки его остановили и не дали наворотить бед. Когда они выехали уже почти шагом к берегу озера, оба единорога заполошно дышали. Королева спешилась первой и с блаженством на лице потянулась, переминаясь с ноги на ногу. Босые ступни погрузились в высокую сочную траву, и женщина воистину наслаждалась этими ощущениями. Акио спустился на землю. Его взгляд, заметно помрачневший, скользил по берегу, и неприятная дрожь рождалась в самых внутренних органах, а ей вторили мелкие частые мурашки на коже. Слишком уж часто он оказывался возле озера Первых слёз, и всё никак не мог понять, хороший это знак или же не совсем. Но, так или иначе, душа его была спокойна и наполнялась силами, впитывая в себя благодать, исходящую от глубоких вод. Потоки ветра гуляли над котлованом, сбрызгивая лицо юноши мелкими капельками, оторванными от гребней невысоких волн. Единороги мирно пили, по колена зайдя в озеро, и Королева не стала их за это корить. Покуда светлые создания тянулись к их источнику, можно было ни о чём не волноваться.

     — Ты знаешь, единороги никогда просто так не появляются на свет. — Морвенилас слегка подняла подол платья и осторожно спрыгнула с берега в воду, подняв брызги. — Считается, что они рождаются тогда же, когда их хозяин достигает подобающего возраста, чтобы встретиться с ними. Чаще единороги сами приходят к тому, кого избрали или кого для них избрало Сердце мира, но иногда они сталкиваются и случайно. Такие, с золотой гривой, почитаются нами, как дети Хозяина леса. Им дарованы особые силы, ум и восхитительная преданность. Редко когда единорог оставляет своего всадника. Обычно они умирают вместе либо от старости, либо в бою. Моя кобыла родила около двух лет назад, хотя до того ни разу не давала потомство. Когда её жеребёнок пропал, она очень грустила и не давала сесть к себе на спину, даже не ласкалась. А после суда снова ожила. Единороги очень нечасто привязываются к кому-то из других фракций, но для нас это становится знаком мира и новых связей. В прошлый раз такое произошло около полутора тысяч лет назад, когда элементалист отказался от своего голема, чтобы стать всадником такого чудесного создания. Его единорог пришёл к этому озеру незадолго до начала войны чернокнижников и элементалистов, чтобы отправиться на покой. Мы должны были обратить на это внимание и предотвратить кровопролитие, но слишком заигрались. Теперь Элгорм выбрал тебя. И я думаю, что нам пора восстановить старый союз.

     — Прошу прощения, Королева, — перебил её Артемис, который всё это время стоял, заложив руки за спину и глядя в центр озера, — но разве же в том, что я вытащил Элгорма с костра гоблинов, есть некое предзнаменование? Я всё ещё слишком далёк от знаков, которые даёт Сердце мира, и считаю это весьма сомнительным способом строить планы на жизнь. Неужели же не было никаких политических предпосылок к заключению соглашения между нашими фракциями? Ведь если отталкиваться исключительно от легенд и поверий, то можно либо остаться на месте ни с чем, либо откатиться далеко назад. Скажите мне как политик, разве же вы хотите создать альянс только поэтому? Для обеих фракций найдутся выгоды. Я не маленький мальчик, и вы можете прямо сказать мне, что вас интересует в чернокнижниках, а я отвечу взаимным признанием. Не обязательно рассказывать мне чудесные сказки.

     — Мне думалось, будто ты достаточно понимаешь нашу расу, чтобы для начала услышать это. — Эльфийка отпустила платье и сцепила между собой пальцы. — Я хотела говорить с тобой, как с равным, а не как с представителем тёмных магов. Объяснить, что толкнуло меня на мысли о союзе, а что появилось после этого. Сначала мне казалось, что мы не сможем найти общий язык, что мне незачем выискивать точки соприкосновения, ведь чернокнижники — сильная и воинственная фракция, которой чужд голос природы. Многие эльфы ушли изучать вашу магию, чтобы обрести могущество, и я иногда завидовала им. Мы привязаны к нашим лесам и озеру, в то время как вы оказываетесь будто бы повсюду. И однажды я подумала: «Хм, мы богаты, но слабы и приросли к своей чаще, а чернокнижники не так чтобы роскошно живут, зато повидали мир. Можем ли мы дополнить друг друга?» Тогда я и начала думать о различных выгодах этого союза. И да, их оказалось достаточно, чтобы написать письмо тебе. Не Гилберту, не Повелителю жрецов, но именно тебе. Единорог не мог ошибиться с выбором наездника. А Хозяин леса подтвердил мои мысли и дал совет наладить отношения с чернокнижниками. Он говорил, что от этого будет зависеть наше общее будущее, будущее Талиарена. Поверь, слова божества не расходятся с тем, что он предвещает. Если он говорит, что быть беде, если не взяться за головы, так и будет. Поэтому мы с тобой сейчас стоим здесь. Я не буду настаивать на непременном и бесконечном союзничестве, но я полагаю, что Гилберт сможет найти свою выгоду в подобном соглашении.

     Акио не стал говорить, что любовнику далеко не до этого, однако тихо выдохнул согласие. Солнечные лучи блистали на поверхности озера и отскакивали на лица демона и эльфийки, подсвечивая их глаза золотом и изумрудами, схожими с самой свежей листвой. Элгорм всхрапнул и хитро покосился на Королеву, а после приблизился и мягко пожевал её волосы, и женщина не стала этому противиться, нежно погладив жеребца по лбу. Артемис всё всматривался в центр озера и пытался увидеть то, что скрыто от прочих глаз, но Хозяин леса трепетно хранил свою драгоценность. Взвился в воздух соловей и, описав несколько широких кругов, нырнул в кусты, огласив безмолвный воздух короткой трелью. Хотелось думать, что это хороший знак.

Время, поумерь свой пыл!

Я ещё не исходил

Сто дорог и сто историй

В своё сердце не пустил.

Нет покоя мне с такой

Вечно молодой душой,

Да и ноги, слава Богу,

Не торопятся домой!