Изменился вкус у вина и хлеба,

А воздух прокис, как клей.

Всё чаще тебя посещают виденья

С лицами мёртвых людей.

А в общем и в целом ты славный парень,

Ты любишь деревья в цвету.

И никто никогда не узнает, что ты

Переступил черту.

Черта.

Теперь от тебя ничего не зависит,

Теперь — круги по воде.

Теперь беда спешит за бедою,

Цепляясь бедой к беде.

Теперь ты носишь цветы к могилам

И тянешь руки к кресту.

Ты очень давно начал эту войну,

Переступив черту.

     В засушливой жаре лета Чёрный замок почти плавился, и казалось, что от него даже поднимается парок, а сама твердыня вот-вот медленно, шаг за шагом, отдрейфует в прохладный тенёк гор. По такой погоде не хотелось ни воевать, ни думать, и в кои-то веки тёплое время года выдалось чуть ли не спокойнее, чем зима: твари, используемые фракциями, старались забиться поглубже в пещеры, а маги невероятно заинтересовались землями жрецов, но не наживы ради. И даже в вечно холодных Снежных землях не покидало ощущение, что вот-вот растает снег, а птицы запоют и начнут вить гнёзда. Преподаватель дипломатии и экономики мерил шагами свои апартаменты и думал о том, как было бы лучше преподнести всё для Акио, чтобы он уж точно клюнул на их приманку и даже не помыслил переметнуться на сторону Руруки. Мальчишка против слов жрецов уже пытался ходить, сопровождая эту пытку потоками брани и проклятий на голову Эйвери. С ним рядом вечно крутился младший принц, и всё чаще чернокнижники шутили: «Слепой ведёт хромого». Однако делали это маги негромко, чтобы не вызвать на свои головы гнев Повелителя. Незаметно убрать их не получилось бы при всём желании, ведь возле них так или иначе ошивался Двэйн, который шипел при любом приближении чужаков. Проще было бы во всеуслышание объявить войну. Нет, здесь следовало быть осторожным. И именно поэтому Леонсио рассчитывал на Артемиса и его навыки. Вестей ни от него, ни от эльфов не было уже с месяц, и это тревожило мужчину. Он вновь прошёл мимо окна, бросил взгляд на улицу и возобновил оздоровительную прогулку по спальне. Сестра была против того, чтобы профессор привёз в замок Акио, но не могла толком объяснить, отчего же так. Она приписывала ему желание отомстить за произошедшее в Сэчетъ, и Леонсио спокойно контратаковал это единственным высказыванием: «Он не знает, что ты сделала это. Если бы знал, уже бы предпринял что-то. Уже прошло больше полугода, а молодым людям не свойственно такое терпение». Зепфинохор рычала и злилась, чувствуя себя загнанной в угол. Бездействие Руруки и его приближённых настораживало, и женщина ждала удар в любой момент. На одном из собраний Гилберт и приёмыши повздорили, и Найтгест велел Руруке отправиться в земли тёмных эльфов. По его словам, чтобы рыжий восстанавливал здоровье и не мешался под ногами, но Леонсио полагал, что вампир просто хочет убрать эту рыжую немощь подальше. Двери содрогнулись от громкого и сильного стука, и Орт позволил зайти. Артемис влетел в его апартаменты, сияя неприлично довольной улыбкой. Пока мужчина размышлял о том, что юноша, судя по запылённой одежде и сапогам, рванулся к нему прямиком из седла в обход Господина, Акио прыгнул ему на шею и радостно засмеялся:

     — У меня получилось! Я справился, понимаешь?!

     — Не сомневался в твоём успехе, — усмехнулся Орт и закружил эмиссара по апартаментам. Он даже попробовал затянуть его в поцелуй, но хитрый демон уворачивался от него и продолжал заливисто хохотать. — Послушай, Арти, сейчас лето, все студенты отдыхают… преподаватели тоже. Хочешь съездить со мной на остров Орт? Ты уже согласился перед своей прошлой миссией, но обстоятельства были несколько против нас. Так что ты скажешь теперь?

     Акио растерянно посмотрел на него и встал на ноги, сделал несколько шагов назад. Ресницы его часто затрепетали, и Леонсио против воли залюбовался пышными дрожащими изгибами, от которых взгляд Охотника становился особенно притягательным и соблазнительным. Приоткрытые губы так и хотелось поцеловать, и мужчина уже потянулся, готовый приступить к более решительным действиям.

     — Прямо вот так? Никому и ничего не говоря? — снова отклонившись, спросил демон и заправил прядь волос за ухо. — Впрочем, плевать. Морвенилас сказала, что напишет Повелителю, так что моё дело сделано, и я свободен до следующего запроса. Но я бы хотел принять ванну сначала, потому что ужасно изгваздался в дороге.

     — Даже готов посодействовать тебе в этом непростом деле, — хищно проговорил Леонсио, уже представляя, как юноша склонится, чтобы помыть голову, любезно подставив свою аппетитную задницу. Пришлось сглотнуть выделившуюся слюну, чтобы иметь возможность вести разговор.

     — А может будет лучше, если ты мне посодействуешь, когда мы окажемся в твоих апартаментах родового гнезда, которые ты так восхвалял? Помнится, ты особенно делал ударение на том, какая там роскошная постель. — Охотник игриво улыбнулся. — И что-то мне подсказывает, что она будет гораздо приятней, если ты там окажешься не один.

     Оставив преподавателя усмирять возбуждение, Артемис без зазрений совести зашёл в его ванну и плотно запер за собой дверь. Только после этого он смог свободно вздохнуть и запустить пальцы в волосы. Он вернулся в замок ещё прошлым днём, но тайным ходом, чтобы никто его не видел. Юноша быстро донёс об успехе Гилберту, и они вместе обговорили следующий виток плана, который заключался в том, чтобы Акио оказался в замке Ортов и смог беспрепятственно изучить всё его содержимое и найти то, что принадлежало Гиозо при его жизни. Сбросив с себя грязную одежду, демон подвязал волосы лентой и быстро забрался в ванну, собираясь привести себя в порядок. Всё должно было идти по сценарию без каких-либо отклонений. Выждав для приличия некоторое время и дав себе шанс шустро смыть пыль и грязь, демон мысленно связался с Повелителем и дал отмашку на действия. Через несколько минут из комнаты стали доноситься крики, и Акио, только того и ждавший, завернувшись в полотенце, вышел в апартаменты, поправляя волосы. Орт старался поднять подбородок повыше, хмуро глядя на младшего принца чернокнижников с невыразимым презрением, а Артемис никак не мог заставить себя без боли в душе взглянуть на его лицо. Жрецы на самом деле сделали всё, что было в их силах: собрали кожу по лоскутам, минимально нарастили мышцы и мясо, но пять борозд глубоких рубцов обещали остаться на всю жизнь. Не столь страшны были порванные Октаем лицевые мышцы, сколько левое веко, лишённое глаза. Пусть Роккэн предпочёл скрыть его за повязкой, но даже она не была способна спрятать шрамы, идущие ото лба юноши вниз, пересекая нос и губы. Грубая толстая корочка на каждое мимолётное движение выпускала мелкие капельки крови, а Миррор не ограничивался в мимике.

     — В чём дело? — рыкнул Артемис, придерживая на себе полотенце.

     — Ах вот ты где! — возмущённо воскликнул Роккэн, всплеснув руками. — Ну надо же! Я уже собирался спорить с отцом о том, к кому ты заглянешь в первую очередь, но он бы рассердился из-за своего проигрыша.

     — А здесь ты что забыл?

     — Я — ничего! Но папа приказал мне быть с тобой. Даже письмо написал. Это оскорбительно. Давай, собирайся, мне нужно в Умбрэ.

     — Расчехляйся. Я уезжаю с Леонсио, — отрезал Артемис и уже собрался вернуться в ванну, как художник чуть не взорвался.

     — Значит, я еду с вами! Мне отцу сказать, что ты меня бросил и пошёл против его слов?

     — Как будто мне делать больше нечего, как с его выкормышем якшаться.

     — Тьма, замолкните оба! — прервал их яростную перепалку Орт, начиная массировать виски, чтобы не сойти с ума. — Могу я взглянуть на письмо?

     Роккэн посмотрел на него недоверчиво, однако протянул послание отца. Дипломат прошёлся по строкам взглядом, с каждым прочитанным словом мрачнея всё больше. Повелитель в весьма резких выражениях потребовал от Охотника всегда быть рядом с младшим сыном, потому как вампир сильно беспокоится за его безопасность. А кто может лучше позаботиться о вздорном художнике, как не эмиссар, способный не только отогнать ворьё и наёмников, но и вразумить юнца? Но в тот момент оба юноши выглядели так, словно собирались с секунды на секунду вцепиться друг другу в глотки. Леонсио и прежде видел, что отношения между ними слишком натянуты, и подозревал, что с тех пор ничего не переменилось.

     — Ладно, ваше высочество, собирайтесь, потому что нашу поездку невозможно откладывать, — хмуро бросил Орт, протягивая письмо Артемису. Демон внимательно изучил его и чертыхнулся. — Будем ждать вас у ворот.

     — А отец знает, что ты с очередным любовничком собрался умотать? — едко спросил Роккэн и перекрестил на груди руки. — Или мне стоит сообщить ему?

     Артемис зверем покосился на него, и Миррор поспешил покинуть апартаменты профессора. Стоило его шагам затихнуть в дальнем конце коридора, как Охотник издал гневный рык и ударил в спинку кресла. От мощи удара то резко кувыркнулось на пол, а юноша только рукой дёрнул, сбрасывая с мышц напряжение. Леонсио посмотрел на мебель не без сожаления и всё же поставил себе галочку демона не злить.

     — Достал! — Неприкрытые обида и злость зазвучали в голосе эмиссара дрожью. — Выдрессировал своих ублюдков, а они теперь донимают меня. При нём улыбаются, чуть не мурлыкают, что твои оборотни, но стоит Гилберту отвернуться — ну вылитые сучьи дети. Мало он их порол, видимо, а теперь уже и смысла никакого в этом нет. Нашёл, чем мне отомстить, троглодит проклятый.

     Леонсио обхватил юношу за плечи и прижал к своей груди, успокаивающим жестом поглаживая то по голове, то по спине и украдкой вдыхая запах чистой и всё ещё немного влажной кожи. Но Охотник не стал долго нежиться и вскоре уже стоял в полном сборе, с лукавой улыбкой подгоняя преподавателя. Ехать предстояло долго, и морально Артемис готовился к самому худшему, уже подготавливая не только фразы, которыми можно было бы парировать нападки Роккэна, но и себя к длительному и изматывающему состоянию войны. Весь путь до конюшен Акио уговаривал себя не обижаться и не принимать слова Миррора всерьёз, но к такому сложно было быть готовым. Они с Ортом седлали лошадей в полном молчании, которое не помогало расслабиться или же возвести вокруг себя крепостную стену. Но к воротам они ехали не в такой напряжённой тишине.

     — Вот доберёмся до побережья, а там уже и наш док. Сядем на корабль, и он нас до замка донесёт за считанные часы. И не придётся по пустыне шарахаться. Если не очень уставшим будешь к тому моменту, тем же днём покажу тебе остров, а потом можно будет и на ужин заглянуть. Пообщаешься с Зепфинохор, а то наверняка после дела Вердже почти и не пересекались, а она отозвалась о тебе, как о перспективном дипломате. Потом ванна и все сопутствующие ей прелести. — Леонсио беспечно строил планы на будущее, и Артемис краем глаза наблюдал за ним, изучающе рассматривая истинно ортовский профиль, собранные в хвост густые волосы и правильную осанку. Преподаватель как будто бы жил в другой реальности и не знал о существовании войн, интриг и каких-то не самых приятных вещей вроде заговоров или наёмных убийц. И при этом умудрялся многое знать об этом мире, но всё же внешне оставался каким-то непростительно легкомысленным. — Знаешь, с век тому назад, может чуть меньше, на наш замок напали, и до сих пор можно увидеть следы пожара, если присмотреться. Я обязательно покажу тебе места, где шла основная битва. Там крайне живописно.

     Артемис заинтересованно приподнял брови и остановил Элгорма у подъёмного моста, чтобы дождаться Роккэна. Рурука упоминал случившийся пожар, когда рассказывал свою историю, и теперь Акио мог услышать это с другой стороны. Насколько будут истинными слова Леонсио, он не знал, но собирался это выяснить.

     — А с кем столкнулись-то? У вас же там остров, где вы одни хозяева. Рыбы бунт подняли и из моря выпрыгнули? — не без смеха в голосе спросил юноша.

     — Если бы, — вдруг задумчиво и мрачно покачал головой Орт. — Мы и сами не совсем уверены в том, что это было. Просто однажды ночью в замке оказались чужаки, которые начали атаковать нас. Поднялась тревога, а через мгновение всё уже полыхало. Да и затихло всё с той же стремительностью. Самое странное заключается в том, что после смерти эти существа рассыпались пеплом. И мы так и не смогли узнать, кто это был. Гиозо говорил, что ими руководили двое, которые исчезли ещё в середине битвы и больше не появлялись. И что один из них был жрецом. Мы спрашивали у их Повелителя, но он откровенно предоставил нам списки своих подданных, устроил встречу с каждым, и лорд не опознал ни одного. Битва той ночью… одна из тех загадок, которые мы не сможем разгадать.

     — Интересно, чего они хотели? Когда нападают на таких, как вы, имеют определённую цель и план. Это не делается просто так. — Охотник задумчиво рассматривал луку седла и перебирал гриву Элгорма. В присутствии Орта тот вёл себя тихо и всем своим видом демонстрировал гордое превосходство. — Неужели ваши ищейки ничего не нарыли?

     — В этом-то и проблема, Артемис. Ничего. Все нити обрывались до того, как мы успевали их размотать. Но с тех пор ничего такого больше не происходило. Осталась лишь сажа на стенах да выщербленные камни от чужих клинков. Каждый, кто в ту ночь оказался втянут в это сражение, старается обходить те места стороной. Они считают, что лучше сделать крюк и потерять несколько минут, чем сталкиваться с необъяснимым. В нашем мире достаточно загадок и тайн. И многие начинают нервничать, когда не могут найти ответы на вопросы.

     Леонсио замолк. К ним подъехал Роккэн, высокомерно взглянул на парочку и проехал по мосту, окружённый надменным неодобрением. Дипломаты обменялись страдальческими взглядами и последовали за художником. Яблочко весело трусил по дороге, едва не покачиваясь от веса седельных сумок, набитых до отказа. Другие двое были почти налегке, и Артемис про себя благодарил Миррора за то, что всё-таки взял его вещи к себе, чтобы не наводить Леонсио на лишние подозрения. Не мог же Охотник просто так забежать в апартаменты Господина, взять одежду и убежать так, как будто ничего не происходило. Да и что уж там, он бы не удержался от соблазна задержаться на более долгий срок, чтобы побыть с любовником. Вот только сказать вслух о том не мог. Если бы он только вдруг высказал своё «спасибо», у дипломата бы точно возникли вопросы. А так художник выглядел, как и подобает их пьесе: капризный папенькин сынок, решивший вместе со всем своим скарбом надоесть демону. Путь их лежал сперва строго на запад по глухой чаще, лишённой других путников, но с проторенной дорогой, по которой наверняка часто курсировали Орты, но после им следовало двигаться севернее, чтобы добраться до Солёного ущелья. Эта расщелина прочертила трещиной путь через горы, выводя почти прямиком к морю, но там постоянно случались обвалы, да и разбойники любили эти места за исключительную безлюдность и приличную наживу, которую там можно было найти. Пока дорога позволяла, демон вытащил из кармана на чехле лютни карту и развернул её, и особенно его интересовала территория Саурэ. Приглашение Алюры приятно взволновало юношу, и он рассчитывал прокатиться к гильдии Воров, как только судьба перестанет ставить ему подножки в таком бесконечном количестве. Но взгляд его так и не выцепил среди названий то самое, которое его волновало.

     — Послушай, Лео, — фривольно сократил имя профессора Акио, — я тут мимоходом услышал название Немого кочкарника, но на карте его нет.

     — Что, прости? — Брови мужчины непонимающе приподнялись, и он растерянно посмотрел на демона. — Как ты сказал?

     — Немой кочкарник, — терпеливо повторил тот. — Это должно быть в Саурэ.

     — Знаешь, там столько болот, что давать название каждому из них было бы глупо. Есть Безмолвная трясина на южной границе Ифарэ, не так давно высохла Изумрудная тина на границе с Сэчетъ, есть Удушливое болото, но это самые крупные. Про те, которые находятся за владениями болотников, тебе смогут рассказать только люди, часто бывающие там. Немой кочкарник… что за нелепое название. И почему тебя это так заинтересовало?

     — Хочу однажды нарисовать карту со своими маршрутами и пометками. Знаешь, этакий путеводитель по жизни. — Артемис раньше упоминал это только при Нокиосе, но с каждым днём его желание сделать это становилось лишь отчётливей. — Чтобы однажды я притронулся к ней, и она вся засияла от дорог, отмеченных на ней чернилами, которые откликаются на магию. Этакая цель жизни. Немного нелепая и детская, но я мечтаю побывать везде и передать это… — Акио запнулся. Он уже хотел сказать «детям», но проглотил это слово, ощутив румянец смущения на щеках. Об этом рано было заговаривать. — Другим.

     Леонсио заметил эту паузу и смотрел на юношу с интересом, равно как и Роккэн. Художник прислушивался к их беседе и пока что не лез, но готов был вмешаться в любой момент, когда посчитает это необходимым. Артемис свернул карту и вернул её на место. Теперь демон ехал, низко опустив голову и завесив лицо волосами, чтобы не было видно румянца на скулах. Миррор присмотрелся к его душе чуть внимательнее и невольно залюбовался узорами, которые вырисовывались на ней робкими цветами бесконечной любви и надежды. Медиум едва удержался, чтобы не захлопать в ладоши от этого зрелища, ведь оно означало, что демон куда сильнее привязан к его отцу и думает о большем. Роккэну очень хотелось, чтобы они однажды порадовали его новостью о скором прибавлении в семье, чтобы он мог узреть связь их душ, обрётшую подтверждение в их ребёнке. Но говорить о том вслух никто не торопился, а Миррор видел и задумчивые взгляды, подёрнутые пеленой мечты, слышал едва различимые влюблённые вздохи. До того юноша полагал, что они просто не хотят спешить, но после возвращения памяти задумался всерьёз: разве всего произошедшего мало, чтобы понять свои чувства и принять их со всей искренностью? Ведь Найтгест принёс огромную жертву, чтобы сделать всё правильно, так почему медлил? Или же не медлил, и в этом была его ошибка? Роккэн помнил тот день, когда мужчина вернулся из Сотминре, как с рычанием бросался на стены и постель, обращая свои апартаменты в царство хаоса, как бесконечно заливал своё горе вином. Помнил он и отрешённое поведение Артемиса. Могли ли они повздорить из-за всего этого? Роккэн не знал, но помимо этого его терзали и иные мысли.

     Он вновь и вновь возвращался мыслями в тот день, когда умер Октай. В ту минуту, когда услышал рыдания возлюбленного Пассисы, и часы, в которые держал за руку брата. Сердце художника рвалось на клочки, не способное вместить всю его безграничную любовь, и столь же ясно, как он ощущал это, осознавал: не сможет выбрать между ними никогда. Они были нужны ему оба. От и до! С него достаточно было подаренных украдкой поцелуев, поисков тихого места для уединения, брошенных тайком взглядов и зыбких иллюзий. Миррор думал, что всё решил для себя, а потом жрецы сняли с него бинты и подвели к зеркалу. Видел Роккэн крайне плохо, а тьма, подкрадывающаяся к нему с левой стороны, оставляла на душе холод страха. Целители говорили что-то о том, как заботиться о ранах, какие лекарства принимать, а он смотрел на своё отражение: на пустое изуродованное веко, на шрамы, на неподвижную половину лица, и слёзы сами по себе текли по правой щеке. За свободу Пассисы они все заплатили сполна, и юноша всё повторял себе, что отдал бы и больше, если бы вдруг ему приказали это сделать, если бы любимый только попросил об этом. Но что они скажут, когда увидят его обезображенное лицо? Будут ли смотреть с тем же многогранным обожанием? Захотят ли они, чтобы он был рядом с ними до конца жизни? Медиум прикрыл рубцы ладонью, боясь своего отражения как никогда. Ему показалось, или оно смотрело в ответ с насмешкой и злобной ухмылкой на раненых губах? Роккэн хотел попросить отца подобрать ему маску, которая бы могла скрыть уродство, но потом нашёл в себе силы успокоиться. Нет, это не уродство. Это символ его готовности сделать что угодно для любимых. Потому он закрыл лишь веко. Не для своего спокойствия, но чтобы не отпугивать окружающих.

     К его радости Рурука всё ещё смотрел на него, как и прежде: с затаённой нежностью в глубине холодных голубых глаз, и она вспыхивала огненной страстью, свободу которой Орт никогда не спешил давать. И хотя сам был слаб после операции и едва мог садиться, протянул руку и погладил брата по подбородку, провёл кончиками пальцев между шрамов, провожая свои движения долгим и задумчивым взглядом.

     — Жаль, что не я убил его, — тихо проговорил рыжий, затем потянул к себе Роккэна и коснулся его губ собственными в мимолётной ласке. — За то, что он причинил тебе боль, его мало было лишить головы. — Орт вдруг запустил пальцы в его волосы на виске и бережным движением убрал их назад и за ухо, открыв взгляду рубцы. — Хорошо, что он не задел эту родинку. Я бы не прожил и дня, не сумев её коснуться. Но знаешь… кажется, он подчеркнул твою скулу?

     Роккэн улыбнулся и крепко обнял Орта, не скрывая свои слёзы. Пассиса будто прятался от него, и Миррор не стал лишний раз настаивать на разговоре, хотя желал этого больше всего на свете. Ему было понятно, что вампир придёт к нему, как только будет готов к этой встрече. Но до самого отъезда Пассиса пропадал, и художник оставил ему записку, молясь о скором свидании. А ещё это могло значить, что план Руруки находится на грани срыва, если вампир не придёт в себя.

     — В чём дело? — Слова Леонсио вырвали Роккэна из размышлений, заставив осмотреться. Орт внимательно наблюдал за ним. — Вы как-то неожиданно молчаливы, принц. Что-то случилось? Или беспокоит ваши думы? Впрочем, о чём это я? Кому-то лицо разрывают, кому-то колено ломают. Но знаете, это всё к лучшему, ведь если бы не эта травма, вы бы рот не закрывали. И мы бы слушали великолепные высказывания о том, что Господин чернокнижников услышит об этом путешествии. Возможно, мне стоит быть благодарным тому, кто это сделал. А то молодой человек всё грозится да грозится, но это запросто может быть блефом, и я всё больше склоняюсь к этому. Но вот что случится, если вдруг я расскажу о том, что его братец трахает несовершеннолетнюю шваль? Или, быть может, припомнить те дни, когда сам брат Гилберта ухлёстывал за парнишкой? Кошмарно, даже близко не похожий на половозрелого стал причиной таких скандалов! Кажется, в замке давно не было таких горячих новостей.

     Всё это время Роккэн едва заметно кивал и что-то строчил в блокноте с излишне сосредоточенным видом. Такое вопиющее безразличие к острому уколу разозлило Леонсио. Он надеялся вывести мелкого из равновесия и доставить ему больше неудобства, но вместо этого мальчишка будто бы и не услышал весь этот монолог. А потом подъехал к нему ближе и протянул несколько листков. Заинтригованный Орт уставился на бумагу, и лицо его окаменело. На первом листочке был его собственный карикатурный портрет, на следующем его шею обхватила виселичная петля, а на последнем Леонсио уже был повешен над витиеватой надписью «предатель». Преподаватель сглотнул и посмотрел на медиума. Тот улыбнулся уголком губ и медленно провёл ребром ладони по своему горлу.

     — Да чтоб тебя! — возмутился профессор и уже замахнулся, чтобы отвесить принцу затрещину.

     — А ну-ка ша! — Артемис встрял в ссору и вклинился между ними, перехватив руку мужчины. Элгорм и Яблочко игриво переглянулись. — Отставить. Леонсио, не забывай, что принц под моей опекой.

     Миррор приподнял целую бровь и небрежным жестом убрал блокнот в карман за спиной Акио. Между ними можно было бы заряжать аппаратуру, не беспокоясь о том, что в Талиарене не изобрели розетки или технику как таковую. Да под таким напряжением волосы сами собой вставали дыбом! Охотник уже хотел заглянуть в листы, чтобы понять, отчего обыкновенно сдержанный дипломат кинулся на юношу, но Орт смял листы и выбросил их прочь. Артемис украдкой глянул на Миррора и беззвучно шикнул на него, чтобы не срывал всю операцию. Зато их скакуны даже не думали следовать пожеланиям всадников: единорог подначивал жеребца Роккэна и игриво поддевал его рогом, а тот сначала слегка уклонялся, пока не начал весело скакать вокруг. Артемис окликнул своего скакуна, но разыгравшийся Элгорм устремился за Яблочком, ноги которого едва не ломались под весомой ношей. Медиум же, привыкший ещё и не к такой скачке Вазиалиса, легко удерживался в седле, одной рукой держа поводья, а другой схватив жеребчика за гриву. После нескольких властных окриков Яблочко присмирел и виновато опустил уши, за одно из которых Элгорм не упустил шанс его укусить. Леонсио, воспользовавшись этой неразберихой, тенями забрал скомканные листы и положил себе в карман. Мальчишка знал. Нужно было предупредить Зепфинохор. Однако после этого Миррор больше не давал о себе знать, прикладывая к ранам смоченный раствором платок. С его губ срывалось тихое рычание и болезненные вздохи, но он держался и не обращался за помощью.

     — Эй, ваше высочество, — окликнул его Охотник, — а ну подкатывайся сюда.

     Художник волком глянул на него, но теперь это скорее было даже забавно: чтобы рассмотреть собеседника, Роккэн поворачивал голову правой стороной, напоминая тем самым голубя. Артемис мысленно дал себе подзатыльник и подъехал сам. Забрав из рук юноши платок, Акио промокнул рубцы, затем прикоснулся к его щеке самыми кончиками пальцев. На долю секунды медиуму показалось, что лицо его похолодело, а раненая половина окончательно онемела. Сосредоточенный демон воспроизводил то, чему научился у хранителя, и осторожно латал друга. Леонсио же казалось, что в прикосновениях Охотника есть некая противоестественная нежность, что его взгляд потеплел, и ревность скрутила органы мужчины. Могли ли эти двое быть близки? И ведь принц тоже излишне внимательно и благодарно посмотрел в ответ! Орт готов был поклясться, что они вот-вот поцелуют друг друга, а потому нарочито громко кашлянул, прочищая горло:

     — Скоро стемнеет, а мы всё ещё далеко от ущелья. Предлагаю немного подогнать лошадей.

     Охотник грубовато вложил окровавленный платок в ладонь художника и первым дал Элгорму шенкель. Единорог отозвался ржанием и пустился в галоп, взметнув с земли травинки и комья земли. Леонсио последовал за ним, а Роккэн немного помедлил и коснулся своей щеки. Боль перестала сводить его с ума, а необычная нежность демона сбила его с толка. Что это вообще было? Решив спросить позже, художник пустил Яблочко за двумя другими. Привал случился уже после заката, когда окончательно стемнело, а дорогу можно было бы различить лишь при свете светляков, пользоваться которыми путники избегали, чтобы не привлечь внимание разбойников или другой дряни. Но костёр всё же разожгли. Ненадолго Леонсио и Роккэн остались наедине, потому что Акио отправился на охоту. Он знал, что в этих местах водится достаточно кроликов, а потому эта чащоба так и звалась — Кроличья. Миррор разложил свой спальник и помялся. Помедлив, он вытащил из второй сумки ещё один спальник и положил его рядом с собой. Леонсио вопросительно хмыкнул, но не стал в очередной раз заводить разговор с художником, чтобы не вызвать подозрения. А пока Орт размышлял на тему того, как бы так аккуратнее перетащить спальное место Акио к себе поближе, Роккэн разлёгся поперёк этих спальников и принялся выворачивать содержимое своей сумки наружу. Бинты, склянки, сменная одежда, книга, пустая чернильница с разноцветным песком, заспиртованный цветок в колбе, камень, маленький медальончик с портретами, яблоко — и это было лишь частью. Леонсио осмотрел сумку с большим вниманием. Что там было ещё, он не знал, но объём вроде бы худой вещицы не уменьшился, и она всё ещё выглядела так, будто вот-вот взорвётся. Сам же медиум начал снова обрабатывать лицо, сняв с него повязку. Он почти уже залил в пустую глазницу содержимое, но Охотник выхватил у него бутылёк.

     — Да ты сдурел! — гаркнул неизвестно когда вернувшийся демон и даже собрался дать юноше подзатыльник, но удержался и с тяжёлым вздохом сел на колени, чтобы оказаться хоть немного на одном уровне с Миррором. — Сейчас бы пожёг себе всю рану, а мне потом отвечать за твой идиотизм. Жрецы рекомендации не просто так дают, кретин.

     Роккэн надулся и поджал губы, но молчал, не желая тревожить рубцы. Они воспалились, и это совершенно не понравилось Акио. Негромко ругнувшись себе под нос, юноша повесил на толстый прут, держащийся на рогатинах над костром, котелок, в который вылил содержимое своей фляжки. Под внимательными и недоверчивыми взглядами туда же последовало несколько капель из склянки. Артемис тихо бормотал себе под нос и хмурился, пока не опустил в почти закипевшую воду тряпицу, с которой затем подошёл к медиуму. Роккэн покосился на исходящий паром котелок, прикинул, какова температура воды, и отрицательно замотал головой, не желая подставлять лицо.

     — Ты хочешь, чтобы я тебя связал и насильно обработал? — мрачно и зло спросил Акио, надвигаясь на юношу. — Сиди смирно.

     Роккэн зажмурился и самоотверженно подставился под лечение. Он знал, что будет ужасно больно, но иных путей в полевых условиях у них не было. Охотник же осторожно придерживал голову Миррора свободной рукой, другой бережно начиная прикасаться к порванному веку. Пальцы Акио почти невесомо протирали рану, но медиум всё равно шипел и хлюпал носом.

     — А ты испечёшь те штучки, которые на Неделю зимы делал? — мысленно обратился к Артемису Роккэн, стараясь хоть как-то отвлечься от совершенно неприятных ощущений. — Ну те… они такие сладкие были, мягенькие.

     — Испеку. Что, понравилось? — удерживая губы от улыбки, уточнил Артемис, ставя рядом с собой котелок и снова без страха опуская в него и руку, и тряпицу. Тонкий слой сил окутывал его пальцы, не давая обвариться кипятком, но выглядело это со стороны так, словно Охотник не чувствует боли.

     — Очень. Такие вкусные!

     — Это были самые обычные сдобные булочки, — пояснил Артемис, сосредотачиваясь на обработке раны. Октай не только вырвал юноше глаз, но и повредил внутреннюю полость глазницы. Если бы он приложил чуть больше сил или целился именно туда, то непременно пробил и решётчатую кость. И тогда бы Роккэн не отделался от травмы мозга. — Значит всё-таки понравились? — Роккэн попробовал кивнуть, но замер и лишь согласился мысленно. — А вслух сказать? Не ты ли говорил, что не стоит молчать о своих чувствах?

     — Мне нравятся твои булочки! — возмущённо воскликнул Роккэн, а Артемис даже не смог засмеяться от неожиданности.

     Леонсио подавился вином, которым решил скрасить этот вечер:

     — Это из него Гилберт высказался?

     Акио прыснул и звучно хлопнул себя по лбу. Поняв, как это всё выглядело и звучало, художник смущённо потупился, но оставлять интригана без ответа значило дать ему разрешение и дальше безнаказанно издеваться.

     — Засуньте язык себе в задницу. Даже это будет лучше, чем подлизываться к моему любовнику, — низким и утробным голосом, который часто слышал у отца в моменты злости, произнёс Роккэн, а потом словно бы изумлённо прижал пальцы к губам. — Ой. Это тоже папочка.

     «Тьма, ну за что мне это?» — мысленно взмолился Артемис, но решил проигнорировать и того, и другого. Затем демон приступил к готовке: мастерски нанизывал разделанного кролика на прутья, затем подвешивал над огнём и посыпал солью из мешочка на поясе. Её он носил с собой всегда, но не столько для приготовления еды, сколько на тот случай, если встретит лося или медведя. Пока все ужинали, Леонсио будто бы невзначай поинтересовался, с кем собирается лечь демон, но тот строго поставил их перед фактом, что не будет спать, зато займётся их охраной, чтобы они могли спокойно отдохнуть. Странное соревнование за его общество немного забавляло его, но скорее раздражало хотя бы потому, что он бы с куда большим удовольствием поболтал с Роккэном, чем придумывал убедительные причины не идти на близость с Леонсио. Тот был всё же очаровательным и весьма обаятельным, и если бы не его дела с Зепфинохор, они бы могли стать товарищами. Судьба же сложилась так, что ни Роккэну, ни Артемису не хотелось привязываться к этому мужчине.

     В ущелье, как и предполагал Акио, засела банда разбойников, которые ужасно заинтересовались тремя путниками, а особенно Роккэном. Художник выглядел не ахти, и, как и каждые падальщики, эти считали своим долгом напасть на самого слабого из группы, чтобы сорвать куш даже в худшем случае. Вот только им было невдомёк, на кого они вдруг решили позариться: все трое были в дорожной одежде, а отсутствие фракционных знаков для бандитов всегда было добрым знамением. Но даже для опытного чернокнижника, каким был Леонсио, и убийцы вроде Артемиса преграда из пятидесяти разношёрстных разбойников могла стать серьёзным испытанием.

     — А что, господа, хорошая нынче погодка, — издалека заговорила девушка в лёгком кожаном доспехе и похлопала себя луком по ладони. — Самое то для пеших прогулок.

     Переглянувшиеся Леонсио и Артемис решили до поры игнорировать и дамочку, и её головорезов, а потому даже не попробовали остановить лошадей. Банде не пришлось по вкусу их равнодушие, и они поспешили сообщить об этом с помощью обнажённых клинков. Орт натянул поводья, и его спутники остановились рядом.

     — Тогда, быть может, вы последуете своим рекомендациям и отправитесь погулять? — весело поинтересовался дипломат и сверкнул улыбкой. — Держу пари, что вам понравится. А ежели нет, то сможете догнать нас и пожаловаться на это безобразие. Мы будем ехать не очень быстро, чтобы у вас был шанс сделать это. Но если вам не хочется закалять своё здоровье, могу дать несколько контактов со жрецами. Они прекрасно знают, что будет лучше для тела и души.

     Пока Леонсио заговаривал зубы бандитам, Артемис с невозмутимым лицом достал из сумки свои перчатки с когтями и со всей вальяжной неспешностью надел их. Взгляд демона прошёлся по недружелюбным лицам и ущелью. Он думал о том, каков шанс выйти победителями, и стоящие на каменных уступах наверху арбалетчики сильно уменьшали его. Солёное ущелье тянулось на несколько миль и было полно ветвистых тупиков и гнездовий опасных существ. Проехать его без проблем было сложно даже в отсутствие разбойников, но эти обещали потрепать нервы.

     — Лео, как у тебя обстоят дела с защитными чарами? — мысленно спросил Акио, заслоняя собой Миррора. Роккэн, на которого так невовремя накатила лихорадка, опасно покачивался в седле. — Я передам тебе силы из своих запасов, а ты создай щиты. Отвлеку их на себя, а вы езжайте вперёд.

     Орт кивнул. В считанные секунды тени поднялись с земли и закрыли магов плотными куполами.

     — Мать его, чернокнижники! — крикнул кто-то из толпы.

     — Да, брать с нас нечего, — фыркнул себе под нос Охотник и лягнул единорога.

     Элгорм пошёл на таран, метя рогом в одного из бандитов, и в их рядах воцарился бардак. Миррор и Леонсио галопом рванулись вслед за Акио, пользуясь образовавшимся коридором. Артемис же выскочил из седла и вспрыгнул на каменную стену, начиная ловко взбираться вверх, к стрелку. Тот успел выстрелить, но демон отлично помнил, что хранитель до сих пор не вернулся, и это делало Акио более уязвимым, а потому он увернулся от болта, не став испытывать прочность щита. Когти перчатки нашли бедро разбойника, и кровь щедро оросила скалу. Крик раненого стал сигналом для убийц, и демон начал отсчитывать время. Ему нужно было выиграть хоть с десяток минут для своих. Оба всадника уже скрылись за одним из выступов, а эхо доносило до него топот копыт. Элгорм повиновался знаку Артемиса и, описав дугу, влетел в ряды разбойников, снеся нескольких с ног и добавив сверху копытами. Пока Охотник перебирался с выступа на выступ, единорог продолжал выделывать круги. Один из головорезов, половчее, кинулся к скакуну и ударил его по шее короткой дубинкой, а потом по ногам. Другие поспешили ему на помощь и уже накидывали петли на голову Элгорму. Девица, которая была предводителем шайки, запрыгнула на спину ретивого животного. Он это не оценил и начал взбрыкивать, надеясь выбросить её из седла, однако у него не получилось ни на третий, ни на седьмой раз, а петли затягивались всё сильнее. Единорог вдруг замер, а через пару мгновений резко встал на дыбы. Солнце, заглянувшее в ущелье, засверкало на гранях рога и будто зажглось в нём. Ослепительная вспышка пронеслась по ущелью, надолго лишив разбойников зрения. Больше ждать было не за чем, и Артемис свистнул, принимаясь двигаться на север вдоль раскола, постепенно спускаясь ниже, когда попадались выдающиеся в сторону камни. Элгорм сбросил с себя верёвки вместе с атаманшей и гордо прогарцевал через вопящих бандитов, которые отчаянно размахивали руками и начинали перекличку. Вернувшись в седло, Акио нежно потрепал жеребца по гриве:

     — А ты и вправду волшебный, не соврали эльфы. Может в академию пойдёшь, разучишь пару полезных заклятий и будешь вместо меня этим заниматься?

     Элгорм возмущённо заржал и несильно подбросил юношу на крупе. Артемис рассмеялся и отправил его галопом. Тени Леонсио постепенно растаяли, но демон видел вдалеке его силы, и теперь беспокоился за Роккэна. Этой ночью юноша во сне повернулся на живот, как и привык спать, и разворотил раны, да ещё и напоролся на красных муравьёв, а потому чувствовал он себя абсолютно кошмарно. Орт не был дураком, и всё же Охотник боялся, что он воспользуется случаем, чтобы отомстить острому на язык художнику. Издалека доносилось эхо моря, а на камнях стал появляться белый налёт соли. Это было связано с тем, что во время приливов море добиралось и до ущелья, за что оно и получило своё название. Когда Артемис уже мог видеть просвет, указывающий выход из каменного лабиринта, раздались крики и топот — разбойники пришли в себя и рванулись за путниками. Стрела просвистела совсем рядом, срезав тонкую прядку волос Охотника. Болт пролетел через его плащ, и из порванного кармана на землю вылетела трубка с кисетом. «Вот ведь суки. Ничего святого, — ругнулся Акио и оглянулся. Бандиты передвигались на диких скальных барсах, и это уже было весомым аргументом, с которым бы не хотелось столкнуться. — Ладно, будем по-плохому».

     — Элгорм, на скалу! — приказал Артемис, и единорог с вымученным ржанием совершил гигантский прыжок, но он отлично понял хозяина, а потому оттолкнулся от стены и перепрыгнул через узкий коридор, чтобы ударить копытами в противоположную. — Ещё!

     Вспоминая ощущения, которыми сопровождалось перевоплощение, демон сосредоточился, чтобы выпустить истинную ипостась. Бандиты не остановились даже тогда, когда юноша на их глазах съёжился в седле, а затем поднял рогатую голову и расправил крылья. Элгорм продолжал скакать, точно был прирождённым горным козлом, а Акио вложил силы в свой голос и закричал. Эхо многократно усилило его, и скалы задрожали. Единорог испуганно прижал к голове уши и стрелой рванулся вперёд. Камни обрушивались вниз, грозя похоронить их под собой, и часть разбойников поумерила свой пыл. Другие продолжали преследование, и их барсы оббегали образующиеся завалы. До выхода оставалось всего ничего, и каменные глыбы со всё большим азартом срывались с вершин, норовя устроить массовое захоронение. Поднимающиеся облака пыли забивались в лёгкие и горло, оседая на языке и слепя. Артемис потерял концентрацию и с тяжким выдохом отпустил демонскую сущность. Один из камней отскочил от земли, точно был не тяжеленной глыбой, а детским попрыгунчиком, и ударил Элгорма в бок, задел ногу Акио. Он всем своим телом ощутил треск, зародившийся над ступнёй, и из глаз как будто искры брызнули. Оставалось лишь радоваться, что металлическое голенище сапога не даст его костям развалиться на части. Единорог пробежал ещё пару метров, споткнулся и зашатался. В последнюю секунду юноша успел перекинуть целую ногу через спину скакуна, однако вместе с ним повалился на камни. Мир закрутился вокруг вслед за тем, как демон катился по камням, и замер столь же резко, сколь на его пути вырос каменный шип, подперев спину Охотника. От грохота обвала, боли и кувырков в ушах тонко и оглушающе звенело, а на губах чувствовался кислый привкус рвоты. Жеребец захрипел, отчаянно взбрыкивая и стараясь подняться. Те из бандитов, кто не отказался от погони и выжил, настигали. Оттолкнувшись от холодного камня, Артемис закрыл собой единорога и всё ждал последний сокрушительный удар, а его не было и не было. Подняв голову, Акио увидел, что находится под тёмным переливчатым куполом, а рядом стоят Роккэн и Леонсио. Но против всего, колдовал вовсе не Орт, а молодой медиум. Его-то, в отличие от дипломата, в своё время учил чарам сам Господин чернокнижников, и он не дал науке пропасть зря. Раны художника сочились кровью, а ноги заметно дрожали, но юноша упрямо поддерживал защитный слой, без стеснения черпая силы из демона. Леонсио тоже не просто так присутствовал и уже положил ногу Артемиса себе на колени, без страха за одежду и статус опустившись на землю. За пределами щита слышались голоса, и сквозь мглу Акио видел смутные силуэты, которые точно не принадлежали разбойникам. Кости с хрустом встали на место, и юноша зашипел от неожиданности.

     — Бросить оружие! — раздался приказ. — Вы находитесь на территории, подвластной Ортам. От имени леди Зепфинохор объявляю ваш арест. Если вы окажете сопротивление, я буду вынужден обратиться к магии. Не заставляйте повторять дважды. Приказываю спешиться и следовать за нами.

     Тени растворились, и Артемис увидел, что вокруг стоит дюжина людей в плащах чернокнижников. Трое из них держали бандитов на прицеле изумительных луков с усиленными плечами, другие восемь стояли в боевых стойках, обнажив длинные сабли, а последний вещал. Семеро головорезов переглянулись, понимая, что находятся в незавидном положении и печальном меньшинстве, которое не сможет ничего противопоставить обученным магам. Они сдали оружие, придерживая барсов, которые так и рвались в бой. Роккэн медленно осел на землю и вымученно улыбнулся Артемису. Элгорм первым отошёл от шока и резво поднялся на ноги, которые всё ещё пытались подогнуться. Леонсио помог встать демону и обнял его за талию, прижимая к себе за гранью приличий.

     — Всё в порядке, — успокаивающе шептал он и гладил юношу по волосам. — Всё закончилось. Я успел добраться до патруля порта и доложить им о разбойниках. Ты в безопасности.

     — Тебя не ранили? Что с принцем? Они могут осмотреть Элгорма? — начал сыпать вопросами Акио, а затем не удержался от удивлённого вздоха, когда мужчина поднял его на руки. — Лео, не стоит, право.

     — Ещё как стоит, Арти. У тебя лодыжка вывихнута. Сейчас доберёмся до замка, и там сразу к жрецам. Я сказал сестре, что вы ранены, и они уже готовят лекарства. — Леонсио пошёл прочь, и отряд направился за ним, подгоняя разбойников. Предводитель отряда, как и дипломат, подхватил отключившегося Роккэна. Элгорм задорно цокал копытами рядом и будто бы хитро косился на хозяина. — Судя по всему, твой конь в порядке, а про тебя я бы так не сказал. Ничего, с нашей семьёй уже много лет работают хорошие лекари. Им можно доверить твою жизнь.

     — Моей жизни ничего не угрожает, кроме смерти от излишней лести, — фыркнул демон. — Будь так добр, успокойся.

     Орт неодобрительно покачал головой и осторожно подсадил Акио в седло своего коня. Элгорм крайне ревниво зыркнул на него и незамедлительно клацнул зубами возле руки дипломата, однако не стал доводить начатое до конца, лишь пригрозил этим жестом. Порт возле маленького города, выросшего из деревни, мог похвастаться удивительно опрятным внешним видом и оживлённой торговлей. Жители знали, что Орты щедры и богаты, что могут себе позволить если не всё, то многое, а потому прибытие их кораблей считалось добрым знаком. И люди даже не думали о том, что все те налоги, которые они исправно выплачивают, сохраняя милость аристократов с острова, обогащают Ортов больше, чем они тратят на закупку продовольствия. До неуместного помпезный каменный дом главы города выделялся среди прочих огромным скотным двором и высоким забором. Ходили слухи, что такое жилище и должность прошлый глава получил после того, как лорд Гиозо взял в жёны его дочь. Его младшие дети за прошедшее время смогли приумножить свои богатства и даже думали перебираться ближе к столице, а их наивная идея ещё кого-то отдать Ортам пока не давала плодов. Почему-то высокородные господа не спешили заключать союзы с «деревенскими». Но на фоне магистрата, которым владели Орты, мерк даже дом главы. В этом тёмном мрачном здании проводились судебные разбирательства, а также велось непосредственное управление городом. Там же люди могли наняться в замок и передать письма, а Орты в какой-то мере помогали им. Под крылом состоятельного семейства можно было не бояться ничего: и гоблины, и разбойники старались без особой надобности не лезть к этим чернокнижникам. Иногда даже складывалось впечатление, что само Бурное море побаивается Ортов и не стремится затапливать их земли. Или они просто хорошо рассчитали этот момент. С этими конкретными людьми никогда нельзя было быть уверенным. Патруль оставил путников и направился в магистрат, сопровождая разбойников, а Леонсио указал в сторону стоящего на якоре корабля:

     — А вот и наш транспорт. Ещё засветло устроимся со всем комфортом.

     — Только, боюсь, мне придётся побыть в вашем лазарете всё-таки, — поморщился Акио. Он старался не тревожить вывихнутую конечность, но отголоски боли прокатывались по ноге и вызывали крупную дрожь. — На одну ночь максимум. А потом…

     Что «потом», он так и не сказал, выразительно вздохнув и томно взглянув на Леонсио. Орт приосанился и заулыбался. Он уже собирался как можно сильнее расправить свой павлиний хвост, чтобы покрасоваться перед демоном, но к его несчастью Охотник заметил закравшийся в идиллию подвох.

     — Они что, забрали Роккэна? — опомнился Акио и уставился на невозмутимо топающего рядом Яблочко, который жевал схваченный по ходу движения клок травы.

     — О чём ты? — Леонсио попробовал невинно улыбнуться, но осёкся. Артемис зло глядел на него. — Они сказали, что забирают всех разбойников, вот я и…

     — Придурок, — выдохнул Артемис и почти уже встряхнул мужчину за горло. — Ты хоть понимаешь, что с ним могут сделать?

     — Да ладно тебе, Арти. Посидит там немного, жизни научится, характер свой исправит. Одни сплошные плюсы. — Орт по всей видимости не воспринимал ситуацию всерьёз и продолжал беспечно усмехаться. Он остановил коня возле трапа на корабль. — Заберём его через неделю или две. Вот увидишь, станет принц шёлковым и ласковым.

     Акио смотрел на него со смесью злости и веселья. Не знай он о состоянии Роккэна и его роли в плане, непременно так и сделал, чтобы подшутить над другом. Но ни Рурука, ни приёмный отец Мирроров не поблагодарили бы его за такое. А ещё он отлично понимал, что в этот раз художник не оценит юмор совершенно. Охотник выудил на свет письмо Гилберта и развернул его с таким видом, точно был глашатаем господни воли.

     — Итак, параграф третий пункт пятый, — выразительно прочёл демон. — «Если же мой сын попадёт в ситуацию, коя будет являться опасной для его жизни или репутации, твоей важнейшей задачей спасти его во что бы то ни стало. В том случае, если ты не сможешь предупредить или исправить это, я позабочусь о том, чтобы ты оказался в том же положении». — Артемис поднял взгляд от строк на Леонсио и саркастически изломил брови. — Ну, я поеду туда, посижу, характер исправлю.

     Аристократу ничего не оставалось. Мужчина с досадой вздохнул и рысью направил коня к магистрату. Ему казалось, что эта шутка была достаточно забавной, и Охотник мог бы хотя бы улыбнуться. Особенно при их отношениях с приёмышем. Мрачный взор Орта не отрывался от здания администрации, где в эти минуты приходил в себя Роккэн. В первую очередь медиум осознал, что находится в незнакомой обстановке, и только после этого заметил отсутствие Артемиса и проклятого преподавателя. Обширное каменное помещение с десятью грубыми и неудобными койками, приделанными к стенам, навело его на мысли о подземельях Чёрного замка, где ему доводилось бывать несколько раз по воле отца за отвратительное поведение. Он лежал на одной из этих деревянных имитаций кроватей и без страха осматривался. Юноша помнил, что Леонсио едва не загнал их лошадей в пену, чтобы найти патруль, как орал на бедных солдат. И помнил свой собственный ужас, когда сперва услышал жуткий грохот, донёсшийся со стороны Солёного ущелья, а потом и увидел обвал. Камни с вершин валились вниз, поднимая ураган пыли, смешанной с солью. Только тогда патруль понял, что это не учебная тревога и что благородный господин не издевается над ними. Их кавалькада неслась столь стремительно, что встречающиеся им на пути люди не всегда успевали отскочить. Нескольких затоптали кони. Медиум не задумывался в тот миг, когда увидел поверженного на землю Артемиса, и спрыгнул к нему. Тени точно сами собой встали на дыбы, закрыв их куполом, а Леонсио упал рядом на колени, чтобы проверить состояние Акио. После этого художник погрузился во мрак беспамятства и не мог понять, где находится. Ровно до тех пор, пока не узнал в одном из сокамерников мужчину, который почти нанёс удар Артемису. Вместо растерянности и грусти Миррор испытывал злость. Он был зол, предположительно, на всё: на Ортов, на свою судьбу, на эту тюрьму, на Артемиса, на себя и на ситуацию в целом. И юноша чувствовал в себе не только желание, но и силы разорвать глотку любому, кто приблизится. Бандиты не выглядели отчаявшимися и уже весело кидали кости, беззлобно переругиваясь. Когда Роккэн зашевелился, разбойники ненадолго остановили игру и заинтересованно повернулись к нему.

     — Что, пацан, тяжеловато? Ничего, привыкнешь. Меня когда в первый раз засадили, не верил до последнего. — Огромный бородатый мужик в кожаной жилетке криво ухмылялся. — Жив и нормально всё. Харя у тебя уже наша, шрамированная. Теперь все бабы трактиров твои. До того небось и не смотрел никто. Самое время, чтобы мужчиной стать.

     Роккэн сел и свесил ноги с койки. Он почти собрался с мыслями и был готов ответить на этот поток не самых лицеприятных слов. Что-то остановило его, и юноша только вяло махнул рукой. Заводиле такое отношение не пришлось по вкусу, и он медленно встал, лишь чудом не уткнувшись макушкой в потолок.

     — Цыпа, невежливо не отвечать, когда с тобой говорят, — произнёс бандит, остановившись в шаге от Роккэна, а тот даже не посмотрел в его сторону, разглядывая свои дрожащие руки. — Может тебя поведению правильному научить? Я ж могу.

     Злость Роккэна всё крепла, набирая обороты, и он всерьёз обдумывал, как лучше справиться с этой бородой на ногах, чтобы отбить у других желание ввязываться и докапываться. Любое малейшее движение отзывалось болью, а лицо казалось квинтэссенцией пылающего ада. Лишь стоило ему начать хмуриться или пробовать открыть рот, как раны протестующе ныли, оправляя по всему телу волны боли. От неё шею перехватывал удушающий жгут, проникающий в дыхательные пути и замораживающий лёгкие. Бандит смотрел на парнишку и уже поигрывал мускулами. Он всерьёз собирался проучить мелкого, а потом забрать в банду, раз уж его жизнь сложилась так, что спутники бросили его в тюрьму. Художник поднял голову, но она чуть покачивалась, как у смертельно пьяного человека, неспособного координировать свои движения, но ясный взгляд единственного глаза наполнялся яростью. Несмотря на полумрак в помещении, зрачок Роккэна был суженным до крохотной точки, а в карей радужке проступили синеватые искры магии.

     — Я смотрю ты мастак в становлении мужчиной. — Хрипло произнёс медиум, перебарывая боль и сглатывая кровь. А потом молниеносно вскочил на ноги и стальной хваткой, готовой сомкнуться окончательно, вцепился в пах головореза. Бородач побелел и съёжился. Миррор засмеялся. — Значит, тебе не составит труда пройти этот путь снова. Кстати, у меня для тебя хорошая новость. Из тебя выйдет просто восхитительный танцор.

     Пальцы Роккэна сжимались всё сильнее, и мужик переходил с рычания на невнятный скулёж, но не мог даже свести вместе колени. Художник с мучительной медлительностью повернул кисть так, что мошонка задиры оказалась на непривычном и противоестественном для неё месте над членом. Юноша отпустил мужчину и сделал небольшой шажок в сторону, позволив головорезу упасть вперёд лицом на койку. Другие подорвались и испуганно смотрели, как субтильный мальчишка подходит к решётке и на пробу проводит ладонью по прутьям. Он поверну голову к головорезам и сжал пальцы, а после медленно потянул к себе прут. Под ошарашенными взглядами разбойников тот с душераздирающим скрипом начал поддаваться, пока не вылетел из лунки в потолке и не оторвался от поперечной перекладины. Роккэн взвесил литое чугунное оружие в руке, и губы его приподнялись, а затем и обнажили окровавленные зубы.

     — По одному, мальчики, — прошипел художник и перехватил прут на манер двуручного меча. — Я у всех готов взять уроки этикета.

     Иными словами, когда Охотник забрал у надсмотрщика ключ и спустился в подземелье, чтобы первым увидеть Роккэна и не дать Леонсио скалозубить в сторону раненого юноши, он застал картину удивительную в своей забавности и нереальности. Разбойники, не так давно желавшие поубивать их и забрать всё имущество, забились под тюремные койки, а огромный бородатый мужик ревел навзрыд, стоя на коленях перед одной из них и трагично держась за свою гордость. Роккэн стоял посреди камеры, опираясь на выломанный из решётки прут, как на элегантную трость, и голова его была опущена долу. Несколько капель крови уже оставило след на полу. Артемис осторожно вставил ключ в замочную скважину и отворил дверь:

     — Роккэн?

     Юноша даже ухом не повёл. Он боролся с жутким желанием наброситься на разбойников и каждого изломать прутом, бить так, чтобы они даже кричать не могли. Это претило ему, но безумная улыбка, притаившаяся в уголке губ, говорила о том, что медиум стоит на самом краю бездонной пропасти. Плечи Роккэна редко, но крупно вздрагивали, а сам он тяжело дышал, точно пробежал не меньше мили без остановок. Он различал сквозь шум крови в ушах, что его кто-то зовёт, но внутренний демон бесновался, подначивая занести руку и в круговом выпаде ударить сверху-вниз по диагонали, оставив на теле рваную рану.

     — Сынок? — Вдруг отчётливо услышал Роккэн и от неожиданности обернулся, не веря собственным ушам.

     Это слово, сказанное ласковым и нежным голосом, будто переключило что-то внутри него, и слёзы сами собой собрались на ресницах. Художник шмыгнул носом и неверяще посмотрел на белый силуэт в проёме. Сквозь мутный влажный туман он видел очень родную и манящую душу, от которой веяло теплом. На негнущихся ногах Роккэн сделал шаг к выходу и выронил прут, думать забыв о разбойниках. Ласкающие объятия укутали плечи и спину Миррора, и он прижался целой половиной лица к груди демона. Он различил, как юноша набирает в лёгкие воздух, чтобы заговорить, но не дал ему и слово сказать:

     — Ты же не бросил меня нарочно, правда?

     — Конечно правда, Роккэн. — Акио улыбнулся и поглядел на макушку, приютившуюся у него на груди. Сладко и больно стало от воспоминаний о том, как когда-то давно забирал подравшегося брата с расквашенным носом из школы, как он точно также прижимался к нему и старался унять слёзы. — В мыслях не было. Это просто ошибка. Идём. Нужно доставить тебя к жрецам.

     Миррор кивнул, но против этого крепко обнял Артемиса, не дав ему двинуться к лестнице, ведь там наверняка ждёт этот хмырь, перед которым снова придётся ругаться с другом и делать вид, что они ненавидят друг друга. Теперь юноше начинало казаться, что он просто не справится с этим заданием, что перед Ортами подбежит к Акио и повиснет на нём, чтобы обнял с такой лаской и рассмеялся. Но больше всего медиуму хотелось улечься в кровать и чтобы его обняли с двух сторон самые важные брат и Пассиса. Понимая эти чувства, Артемис не торопил его и сокрушался из-за необходимости разжать объятия и отправиться дальше. Рурука и Гилберт составили хороший план, но каких же сил стоило их любимым теперь привести его в исполнение. Миррор отстранился первым и тоскливо посмотрел на Охотника, а тот всё же нашёл в себе силы не только улыбнуться ему, но и подарить невесомый поцелуй в лоб. Отпустив художника, Артемис закрыл дверь в камеру и с особым тщанием повернул ключ в замке. Ему показалось, что бандиты вздохнули с огромным облегчением, и он был уверен, что они даже не попробуют пробраться через видимую щель между прутьями, образовавшуюся благодаря их бывшему сокамернику. Послышались шаги на лестнице.

     — Чего встал? Пошёл, олень. Скажи спасибо, что твой отец додумался написать письмо, — агрессивно произнёс Акио, и Роккэн вздрогнул, как если бы его ударили солёной плетью по спине. Артемис первым пошёл на выход. — А лучше бы остался здесь, ей богу. Такой бы хороший отпуск без тебя вышел. Но нет же.

     — А я ведь говорил, — ответили ему от лестницы. Леонсио остановился, ожидая их. — Надо было всё-таки оставить его здесь.

     — Как бы не так. Он там, похоже, кастрировал мужика, а остальных избить хотел. Прут выломал. Прут! — Возмущение в голосе Артемиса граничило с подозрительным весельем. — Чёрта с два его можно одного оставить. Псих, как и его папаша, и дед. На подбор красавцы.

     Миррор переборол порыв отвесить демону пинок и не уставал напоминать себе о том, что всё это лишь игра на публику. Идти ему давалось всё тяжелее и очень хотелось попросить Артемиса дать опереться на его руку, но гордость вместе с желанием насолить Ортам не дали ему проявить свою слабость. Его тошнило. Хотелось есть и спать, а ещё чтобы эта проклятая боль наконец отпустила его. Как никогда сильно он чувствовал, что готов разрыдаться от следующего тычка, и его солёные от слёз и крови губы дрожали в частом дыхании. Комок обиды на весь мир жалил молодого человека, и его укусы вызывали в нём онемение. Путь до корабля и плавание Роккэн помнил крайне смутно, попеременно то отключаясь, то приходя в себя. Двигался и дышал он на исключительном упрямстве, ежесекундно напоминая о том, что всё это приведёт его любимого Руруку к победе, повергнет проклятых предателей на колени перед ним. Раньше младший Миррор не знал, каковы границы его самообладания и упрямства, что он сможет пережить и на что пойдёт в критической ситуации, однако теперь смог убедиться: его так просто не заставить сдаться. «Я найду для тебя вещи отца, я буду на суде, а потом… а потом вы станете моими», — снова и снова, как самую искреннюю из молитв, повторял слабыми губами юноша, мучаясь лихорадкой в холодной и сырой каюте. Он принял свою двойственную любовь и не желал от неё отказываться, ведь на его взгляд ничего противоестественного в таком светлейшем из чувств не может быть. И Пассиса, и Рурука завоевали его душу и сердце, оставив свои отметины: одни нежные и горькие, как цветочная пыльца, а другие огненные и ядовитые, как и эликсиры, выходящие из-под жестоких и расчётливых рук. Этим рукам Миррор доверял. Понимал, насколько это глупо и неоправданно, но мог простить брату многое. Вот только тревожила его вовсе не многогранность чувств, а то, как свести этих двоих, как они будут смотреть на этот брак. Роккэну казалось, что они всё равно ненавидят друг друга и не смогут даже ради него соприкоснуться душами, и от этого мука в нём ширилась и разрасталась. Но он готов был пройти и это испытание, лишь бы увидеть на их пальцах подвенечные кольца, лишь бы они были рядом. Для медиума было очевидно, что он не пойдёт на брак лишь с одним из этих двоих, как бы они ни выкобенивались, что не станет разрываться между законным супругом и тайным любовником. Это было низко и претило его пониманию связи душ. А ещё он беспокоился за Пассису. Не будет ли для него это слишком сильным ударом по не зажившей ране? Сможет ли псионик пересилить свой страх, взращённый в нём покойным мужем? Любит ли он до сих пор? У Роккэна будет время узнать ответы на эти вопросы и добиться согласия возлюбленного. И столь же хорошо знал он, что Рурука согласится со всем и скроет за одной из своих отработанных масок чувства, лишь бы оставаться с братом. Пусть наследный лорд и был изрядным гордецом, но в его душе была единственная слабость, которая могла стать настоящей брешью в защите — его собственный брат. Орт мог сколько угодно выделываться, вертеть хвостом и задирать нос, но стоило Роккэну заговорить, и всё внимание Руруки было сосредоточено на нём. Это было больше, чем любовь, и иногда подобное пугало, но младший Миррор знал, что может поставить его перед фактом, и он будет принят с бесстрастной безропотностью. Склонит свою рыжую голову, опустит ресницы и выдохнет согласие, а после… после Роккэн никогда не услышит его любимую душу. Не этого желал юноша, собираясь делать предложение любимым. Мысли эти не давали ему спать, равно как и боль в ранах, резонирующая с душевной мукой. Он помнил, что его несли на руках, слышал обеспокоенные голоса жрецов и быстрые ответы Артемиса. Но лучше всего в его памяти отпечатался момент, когда ему вкололи обезболивающее. На губах сама собой появилась улыбка, а из груди вырвался смех облегчения. Очень высокий и ломкий, срывающийся всхлипами. Что было дальше, выветрилось из его головы, и в этом было его спасение. Акио решил тоже остаться на ночь в лазарете, но аргументировал это не заботой о приёмыше любовника.

     — Нога совсем никакая. Лучше побуду здесь, а то вдруг что, — безапелляционно заявил он, разместившись на больничной кровати и улыбнувшись Леонсио. — Не переживай, мы обязательно прогуляемся, только не сегодня.

     Орт отнёсся к этому со всей серьёзностью и предложил свою компанию, чтобы было не так тоскливо коротать время, но юноша сделал вид, что собирается спать, и аристократу ничего не оставалось, кроме как покинуть его. Двое жрецов, которые работали на Ортов, ещё долго шуршали над Роккэном, пока не выветрились в ординаторскую. Только тогда демон повернулся на бок и посмотрел на юношу с тревогой. Уголок губ художника подрагивал в подобии улыбки, слишком похожей на нервный оскал, а сам он то ли хрипел, то ли рычал, то ли задыхался. Не сразу Артемис понял, что это смех. Протянув руку, Охотник погладил прохладными пальцами разгорячённую щёку медиума, чтобы привлечь его внимание.

     — Давай поспим, — неожиданно трезвым голосом предложил Роккэн, хотя продолжал пялиться в потолок. — Я так точно спать буду. Меня ждёт весёлая ночь.

     — Думаешь, что стоит начинать сегодня? — Артемис нахмурился и откинулся на подушку. Он переплёл пальцы и уложил их на грудь, но собраться с мыслями никак не выходило. — Я думал повременить с неделю, чтобы они потеряли бдительность и перестали следить за каждым шагом. Если тебя поймают ночью…

     — То им это не понравится, — мрачно ухмыльнулся художник и смежил веки. Его ждала весёлая ночь.

❃ ❃ ❃ 

     Странно было идти по этим коридорам и понимать, что они в какой-то степени являются частью моей судьбы, за которую я должен быть им благодарен. И стенам, и сквозняку, ласкающему камни, и пейзажам за окнами, навевающими чувство горького одиночества вслед за тем, как волны разбиваются о каменистый берег. Но никак не удавалось выжать из себя хотя бы подобие «спасибо». Как можно благодарить за прорву адских мучений, свалившихся нам на головы? Как отнестись к этому месту с благодарностью, зная, что в нём всё могло и прерваться? Но внутри меня робко теплился огонёк признательности к одному единственному человеку, которому бы я не смог сказать это лично, потому как он давно покинул этот мир. Видимо в этом и заключается самая едкая ирония судьбы и мира в целом: лучшие уходят в Долину, а те, кому место в алчной Пустоте, продолжают сеять зло и преподносить боль в широких кубках, инкрустированных драгоценностями. Я был благодарен покойному лорду Гиозо за то, что у меня есть брат, за то, какую волю он в него заложил с самого детства, за то, что был для него примером и маяком все эти годы. И за то, что его дух мог бы помочь Руруке восстановить справедливость и занять законное место. Но отвращение и злость пересиливали тёплое чувство в груди, рождая гниль. И я знал, что от этой болезни я излечусь лишь в тот миг, когда воздам Ортам за все их прегрешения, когда своими глазами увижу, как Зепфинохор положит голову на плаху. С некоторых пор это стало даже навязчивой мыслью, и я получал удовольствие, когда представлял всевозможные пытки и казни, через которые пройдёт леди. Иногда мне удавалось освободиться от липкого желания собственными руками вскрыть её грудную клетку и вытащить сердце, просто чтобы убедиться в том, что это не кусок камня, и в голове зажигался тревожный сигнальный костёр, какими горные крепости оповещают друг друга об опасности. Всё тяжелее давалось отделить эмоции и желания брата от своих собственных, и в моменты прояснения рассудка я всеми силами пытался помочь ему и не дать шагнуть в прожорливый мрак. Всю свою суть я наполнял любовью к нему, искренне надеясь, что это умалит гнев и кровожадность Наречённого, и иногда это помогало. А иногда он злился лишь пуще. Как никогда мне не хватало чуткого наставления Пассисы, который бы смог разъяснить мне, как домашнее задание в далёком детстве. Если бы только псионик мог объяснить мне, что крутится в голове Руруки, как вызволить его из пламенного плена! Но в этот раз всё было в моих руках, и я не собирался ослаблять хватку. Никогда больше.

     Стоит отдать должное архитекторам и зодчим, которые трудились над замком: несмотря на всю свою мрачную помпезность, он был и красив, и неприступен. Лепнина и витражи привлекали взгляд многих, но я рассматривал вовсе не ажурную прелесть окружения, а то, что таилось за ней. Тогда-то я и подумал: «Это странно, что в Чёрном замке мне удалось увидеть ауру цитадели, а здесь такого нет». Тогда я ещё не догадался сложить два и два, но всему своё время. Зато предметы пестрили аурами только так. Даже самые завалящие бутафорские мечи, перекрещенные над геральдическими щитами, пытались показать свою индивидуальность. Красок было множество, и далеко не все они были темны и безрадостны, как я ожидал от подобного места. Были и исключения вроде проклятых вещей, которые буквально сочились зеленоватым туманом, отравляющим воздух, и я старался обходить их стороной, но хорошего внутри замка оказалось больше, чем плохого. Когда мне говорили о том, что Орты богаты, я представлял что-то вроде дедушки Артемиса, который всегда был одет с лоском и вкусом, но подчёркнуто просто, хотя каждый элемент его одежды стоил больше, чем жалование рядового чернокнижника. Теперь я мог только растерянно оглядываться по сторонам и вспоминать все лекции, посвящённые счёту и экономике. В какой-то момент я подумал, что просто напросто не существует чисел, которые бы могли охватить внутреннее убранство цитадели. Некоторые коридоры были особенно завораживающими: каждый арочный отсек отделялся тяжёлыми шторами от потолка до пола, подвязанными золотистыми кистями, и даже такие незатейливые украшения были украшены сами по себе. Кропотливая мелкая вышивка на каждой гардине с гербом Ортов неброско пестрила драгоценными нитями и камнями, а карнизы, которые их держали, были испещрены искусной резьбой. Она ни разу не повторялась, и я всё думал о том, сколько времени ушло у мастеров на это произведение искусства. А ведь помимо этого каждый светляк, коих было бесчисленное множество, был заключён в хрустальную сферу, и все они нет-нет да отличались от прочих, и переливались разными цветами. Часто встречались невысокие столики или полки, украшенные ракушками, статуэтками или вазами с высушенными цветами, и я не знал, как среди всего этого отыщу вещь, сохранившую на себе дух Гиозо.

     Тогда-то в мою пресветлую головушку и постучалась неутешительная мысль: я же даже не знаю, как его след должен был выглядеть. Это открытие заставило меня остановиться и замереть посреди красочного коридора, чтобы дать себе время подумать. Рурука просил нас по возможности найти и документы, которые бы либо подтвердили его право на титул лорда, либо дали подтверждение незаконного правления Зепфинохор, но в приоритете у нас были вещи его отца. Все мы, участники плана, понимали, что любые бумаги могли быть уничтожены или же их охраняли до того рьяно, что подобраться к ним незаметно не представлялось возможным. Мы просто не могли уйти с пустыми руками и положить конец неудавшейся мести! Мне и Артемису предстояло заглянуть в каждый уголок замка, чтобы выцарапать хотя бы крупицу ауры Гиозо, но Орты не должны были заподозрить неладное. От рядовых можно было не ждать проблем, но леди клана и Леонсио виделись настоящей проблемой. Тогда как я взял на себя ответственность отыскать вещи, Арти следовало отвлечь внимание дотошных дипломатов на себя. Вот только не зря ли мы делаем всё это? И не придётся ли нам идти на крайность и тревожить место последнего упокоения великого лорда? Вопросов было больше, чем ответов, и нерешительность отвоёвывала себе место в моей душе.

     Ровно до тех пор, пока в коридор не вывернул человек, чья аура ослепляла похотью, влюблённостью и высокомерием. Прятаться было поздно, и я сцепил руки за спиной в замок, с преувеличенным восхищением рассматривая цветочную композицию на полке. Человек, от вида которого начинало трясти самые внутренности, замер в десяти ярдах от меня. Я знал, что он пристально наблюдает за мной.

     — Ваше высочество, вам не говорили, что бродить ночью по чужому замку без приглашения — дурной тон? — Леонсио приближался широким шагом, но я не смотрел на него, заинтересованный переплетением маленьких полевых цветков. — И не сказали ли вам жрецы, что вы не должны покидать лазарет в течение недели?

     — Не помню такого, — честно ответил я, пусть мне и не хотелось разговаривать с мужчиной. Его сальные взгляды, которыми он награждал Артемиса, неимоверно бесили, и я не желал мириться с этим.

     — Значит я скажу снова: отправляйтесь в лазарет. Нечего шастать здесь, — крайне раздражённо произнёс Орт. — Что вы здесь забыли?

     Как бы ни было велико моё желание припугнуть напыщенного профессора и намекнуть на то, что блаженство аристократов скоро прервётся, я понимал, что такой умный человек быстро поймёт, что к чему. И потому я напустил на себя ненавистный дурашливый вид:

     — В туалет очень хотелось, но я заблудился. Подумал, что это ночные вазы.

     Скрип зубов Леонсио был отчётливо слышен, хотя он пытался изобразить на лице улыбку, но он сопроводил меня к туалету неподалёку от лазарета, где мне пришлось надолго застрять, ведь Орт стоял под дверьми и ждал, когда я справлюсь с непростой затеей. Под строгим конвоем я был вынужден вернуться в постель. Артемис мирно спал, уложив руки за голову, а травмированную ногу закинув на другую, точно прилёг для размышлений. Стоило мне устроиться в кровати и начать укрываться, как Орт отошёл к соседней койке, на которой тихо посапывал носом демон. Время будто замедлило свой ход, и я с растущей ненавистью в груди наблюдал за тем, как мужчина с самыми прямыми намерениями склоняется над юношей. Излишне выматывающее путешествие по замку, возвращающаяся боль в ранах, крайне бурный день — этого всего с меня было достаточно. Я закрыл глаза и повернулся спиной к ним, но на своё счастье дипломат не стал делать ничего лишнего и только поправил одеяло на Охотнике, едва коснувшись губами бледного лба. Пожалуй, это было единственным правильным поступком за всю его жизнь.

     Днями Артемис вёл светские беседы с Ортами, затягивая их в длительные дискуссии и прогулки: то выйдет с Леонсио пройтись по территории резиденции, то вежливо пригласит Зепфинохор на конную прогулку, то присоединится к решению дипломатического вопроса в тенистом саду, где любили собираться для обсуждения проблем миротворцы. И если с последними и преподавателем никаких проблем не возникало, то пристальные взгляды главы династии кололи в самую душу, и нам приходилось делать всё возможное, чтобы не выказать своё волнение. Сохранять спокойствие становилось тем сложнее, чем дольше мы находились в замке Ортов и не могли откопать ничего стоящего. Мы находились на враждебной территории, и у нас не было никакого плана к отступлению, никакого шанса на подмогу, и всё, что поддерживало нас — мы сами. В редкие минуты, когда влюблённый дипломат отставал от Артемиса, можно было позволить себе короткую передышку и побыть рядом. Шутки становились всё более вялыми, и надежда угасала. Это было видно по глазам Акио, это я чувствовал и в себе. Замок был прочёсан от и до, темы разговоров с Ортами исчерпали себя, и Охотнику с каждым днём труднее становилось подбирать отговорки, чтобы не оставаться наедине с Леонсио. Я спасал его в меру своих скромных сил, капризничал на показ, и это действовало на нервы не только им, но и нам. А в один день удача вдруг проглянула ослепительным солнечным лучом через занавес безнадёжности и широко улыбнулась. Тогда мы ещё не подозревали, что в этот день нас ждёт что-то приятное, кроме нашего общества. Преподаватель на некоторое время оставил моего друга, куда-то уйдя без объяснений, и я решил провести время с демоном. Всё равно днём сновать по замку было не самой лучшей идеей. Ещё поднимаясь по одной из лестниц к крылу, где располагались апартаменты Леонсио, я услышал звуки лютни, и это вызвало улыбку. Если уж Артемис взялся за музыку, значит о чём-то размышляет. Как говорил он сам, это помогало ему сосредоточиться. Акио сидел на подоконнике, свесив вниз одну ногу, а вторую подогнув под себя, и пальцы его вдумчиво перебирали струны, пока юноша рассматривал пейзаж за окном. Он посмотрел на меня мельком, как-то невнимательно даже, и снова уставился в сторону моря.

     — На что похожа мелодия? — спросил он, снова и снова повторяя звонкий тягучий мотив.

     — Не знаю. На ручей в лесу, — пожал плечами я и подошёл ближе. — И дождь, который по воде стучит.

     Демон довольно кивнул и мягко накрыл струны ладонью, заставив инструмент замолчать. Морщинка между белёсых бровей отметила его тяжкую задумчивость. Я полагал, что он думает о том, как быть с поиском вещей, но следующие слова, неожиданно зазвучавшие в воздухе, сбили меня с толка.

     — Послушай, как ты выказываешь свою… привязанность? Как ты говоришь об этом?

     — Ртом, — удивлённо ответил я, а потом до меня вдруг дошло, что юноша имеет в виду. Смятенный и затравленный взгляд золотистых глаз был направлен на меня, и в нём я читал немую мольбу о помощи. — Никогда бы не подумал, что у кого-то могут возникнуть проблемы с тем, чтобы сказать о своей любви.

     — Менталитет такой, — иронично хмыкнул Акио и закатил глаза. — Там, где я жил, не было принято говорить о своих чувствах. О них судили по поступкам. Какой толк в словах, если ты только говоришь? Всегда важнее было помочь с делами, согреть, сделать массаж или принести чай, когда о нём думают, но не могут отвлечься. О каких откровениях может идти речь, когда и по имени не всегда назовут?

     — Р́асскажи-ка мне об этом поподр́обнее, — тщательно повторив недовольные интонации отца и сделав голос ниже, передразнил я, и демон тихо рассмеялся.

     — Осторожнее со словами, молодой человек, не то я решу, что вы картавый, и накинусь с поцелуями, — пригрозил Артемис.

     Я забрал у него лютню и осторожно спрятал в чехол под строгим надзором, а потом взял его за руки. Охотник выдержал взгляд не долго и поспешил опустить его. «Запущенный случай», — подумал я и обнял юношу. Он весь напрягся и закаменел, как будто я бить его собирался. Немного отстранившись, я приподнял его голову за подбородок и постарался заглянуть ему в лицо. После нескольких секунд демон всё же соизволил посмотреть на меня и получил за это в меру тёплую улыбку, на какую я только был способен в те дни абсолютного бессилия, и заботливый поцелуй в щёку.

     — Я хочу, чтобы ты знал, Арти, — заговорил я и старался не давать ему потупиться и спрятаться от признания, — сначала я отнёсся к тебе предвзято и не мог довериться тебе. Мне думалось, что ты легкомысленный и жестокий человек, но я был неправ. Я благодарен судьбе, что ты появился в жизни моего отца и в моей тоже. Уверен: если бы ты не вернулся к нам, даже если бы у меня не было моих воспоминаний, я бы всё равно ощутил брешь, через которую задувает холодный воздух. Ты то самое заботливое тепло, хранящее от бед вне зависимости от того, насколько тяжело это может быть. И на самом деле я могу лишь надеяться, что мы для тебя значим не меньше. Потому что я люблю тебя. — Охотник дёрнулся, как будто ему дали пощёчину, и чуть выдвинул вперёд плечо, точно пытался защититься этим жестом. Взгляд его заметался по моему лицу, стенам комнаты и полу, как если бы они могли спасти его и дать подсказку. Но шпаргалок не наблюдалось. На высоких бледных скулах проступил румянец, напомнивший мне о ясных зимних рассветах, когда едва появившиеся лучи солнца ласкают снег невесомыми касаниями, зажигая в снежинках нежные огни. — А теперь твоя очередь.

     — Я не могу! — почти отчаянно воскликнул Акио и затравленно взглянул на меня, чтобы тут же уставиться на свои колени.

     — В этом нет ничего сложного, — настаивал я, удерживая смех. Мне было понятно, зачем Артемис завёл этот разговор, что хочет сказать эти слова отцу и не опростоволоситься, и от этого душа отогревалась. — Давай: «я тебя люблю».

     — Да не могу я! — почти всхлипнул юноша, закрыв лицо ладонями. — Как ты не понимаешь…

     — Я понимаю, что ты хочешь, но зачем-то ограничиваешь себя, — почти разозлился я, но ласково взял тонкие кисти. Пусть моя хватка и была весьма крепка, но убрать руки от лица юноши оказалось не самой простой задачей, потому что он активно сопротивлялся. На секунду мне вспомнился Рурука, который нарочно отнекивался и отбрыкивался от моей ласки, чтобы покрасоваться и лишь сильнее распалить желание, но эта мысль стремительно улетучилась. — Ну! Тьма, говори!

     А потом внезапно открылась дверь, и злобное выражение на лице Артемиса даже испугало меня.

     — Не смей меня трогать, — зарычал он, начиная действительно яростно вырываться из моих рук. — Ты от меня ничего не дождёшься.

     Я отпрянул, чувствуя себя так, точно мне за шиворот вывалили ведро льда. Не успел я как следует расстроиться и обидеться, как увидел стоящего в дверях Леонсио. Преподаватель очень внимательно переводил взгляд с меня на Охотника и обратно, чуть щурясь, как будто заподозрил что-то не очень хорошее. Сколько он уже успел услышать?

     — Артемис, он надоедает тебе? — вежливо уточнил преподаватель, не до конца закрывая дверь и приближаясь к нам.

     — Ну! Представь себе, возомнил, будто бы я питаю к нему любовь. — Артемис строптиво хмыкнул и с наигранной грациозной надменностью спрыгнул на пол. Он тут же оказался в объятиях мужчины, чтобы через его плечо виновато посмотреть на меня и игриво подмигнуть, подкрепив это беззвучным воздушным поцелуем. — Куда ты ходил? Дела нарисовались?

     — Почти. Хочу показать тебе кое-что особенное в нашей библиотеке.

     Орт вдруг обнял юношу за талию, приподнял в воздух и закружил, неотрывно глядя в его лицо. Я же внимательно наблюдал за мимикой Акио в эти секунды: он не пытался спрятать взгляд, но глаза его точно остекленели, а улыбка казалась напряжённой. Мы уже перерыли всё содержимое библиотеки, и демон согласился на прогулку неохотно, а я просто увязался следом, чтобы не дать профессору в очередной раз распустить руки. Ни одному из нас ещё было невдомёк, что повлечёт за собой эта прогулка. Леонсио провёл нас по лабиринту из книжных стеллажей, приветственно махнув рукой необщительному библиотекарю, а потом стал подниматься по лестнице на балкончик. Оттуда дверь, завешенная шторкой, открывалась в секцию, которую нам ещё не доводилось видеть. По сравнению с главным залом этот можно было назвать малюсеньким, но крайне уютным. Там были и кресла с диванами для комфортного чтения, и стеллаж-бар с винами, чтобы скрасить вечер за книгой, и хорошо написанные пейзажи в тяжёлых багетах с позолотой. Книжные шкафы были заполнены не до конца, и множество полупустых полок оставляло чувство недосказанности.

     — Ты спрашивал о Немом кочкарнике, — бодро заговорил Леонсио, пересекая помещение и подходя к шкафу возле окна, — и я взял на себя смелость поискать сведения об этом месте. Видишь ли, один мой родственник, троюродный дед, если я верно помню, занимался изучением географии и прокладывал новые торговые маршруты. У него была целая коллекция карт и заметок по ним, и в одной из них я нашёл упоминание местности с тем самым названием. Хочешь взглянуть?

     — Хочу! — без притворства радостно воскликнул Охотник и широко улыбнулся.

     Демон быстро приблизился к Леонсио и замер в благоговейной нерешительности перед стеллажом с сокровищами. А пока они раскладывали на читальном столе мемуары и карты, я позволил себе внимательно оглядеться вокруг. Все собранные в этой секции записи и книги пестрили аурами, ведь были своего рода отражением душ тех, кто создавал их. И уж в них не было того притворства, которое в себе так или иначе несли элементы декора. Преследуя цель украсить нечто, создатель таких вещей волей-неволей изменяет ненадолго и собственные мысли, и отношение ко всему вокруг, а потому и созданное им видится не совсем тем, что есть на самом деле. Книги и записи были честней. Даже для написания шальной записки преподавателю, чтобы сообщить ему о белой спине, требовалось сосредоточиться и вложить силы. Да, у ауры подобной записки будет не совсем первоначальный вид, её оттенок изменится, однако же суть можно будет уловить. Настоящие книги, будь то энциклопедия, биография или же роман (этот жанр особенно!), хранили в себе неподдельную суть, ведь в них вкладывались мысли и некоторые чувства. Это был наш последний шанс.

     Той же ночью я тайком пробрался в библиотеку, чтобы подробно изучить секцию с записями Ортов. О помощи я не стал просить, иначе бы это вызвало ещё больше подозрений. На столе стояло недопитое вино, оставленное Артемисом и Леонсио, пепельница была полна чёрных угольков табака, а книга, посвящённая географии, лежала в одном из кресел. Выпустив на волю пульсар, я принялся бродить возле книжных шкафов. В те далёкие времена, когда Рурука работал хронистом, он, увлёкшись, мог часами рассказывать о правилах датировки и ведения каталогов книг. Уж в чём, а в этом он смыслил, и на его счастье я любил слушать болтовню брата. Секция была скрупулёзно поделена по темам, а те, в свою очередь, по времени написания. В шкафах, где лежали дипломатические талмуды, не нашлось ничего стоящего, и я перешёл к алхимии. Ей Орты уделяли особое внимание — не меньше семи стеллажей были заняты от пола до потолка, и на меня навалилось уныние. Сам я терпеть не мог все эти скляночки, смеси, заковыристые названия и бесконечное множество вариаций эликсиров. Эта тонкая наука мне никогда не давалась, и Рурука часто помогал мне с конспектами и практическими заданиями, закрывая глаза на мою патологическую неловкость в обращении с ингредиентами. Он же испытывал нездоровый восторг, когда брался за изготовление зелий, и мог проводить в лаборатории целые дни. Мне пришлось убедиться, что это наследственная мания. Проглядывая мельком записи, я всё больше скучал и начинал нервничать. Беглому осмотру подверглось уже три шкафа, а время всё шло, не собираясь делать скидку на ситуацию. Я всю жизнь думал о том, что с этой стихией никогда не договориться по-хорошему, что лишь жрецы способны повлиять на неё, но теперь не мог быть уверен ни в чём. Поиски не увенчались успехом ни в ту ночь, ни на следующую, и раздражение моё граничило с бешенством. Меня преследовала мысль, что уж алхимия точно станет попаданием в цель, и потому я был так разочарован. На лекциях истории нам рассказывали о полководцах, которые воевали за Господина чернокнижников, и среди них упоминали и Гиозо. Его называли сильным воином и опытным стратегом, однако ни в одном из разделов, посвящённых этому делу, записей отца моего брата не нашлось. Как можно дольше я отталкивал от себя мысль, что он мог и не написать ничего, что я лишь хватаюсь за соломинку с отчаянием утопающего. Ночь за ночью я упрямо возвращался в библиотеку и проверял полки, где стояли книги, написанные в годы жизни великого лорда. Это начинало походить на безумие, ведь я цеплялся за каждую книгу, на корешке которой не значился автор, начинал по несколько раз перечитывать имена на иных.

     Спасение явилось среди пухлых талмудов, являющих жизнеописание Ортов, и небольших книг, повествующих о тех или других важных событиях. В руки мне попала тетрадь, обтянутая плотной кожей. На ней не было никаких названий и подписей, а потому я не мог сразу отбросить её прочь. Записи шли от последней четверти прошлого тысячелетия и полнились неизмеримым отчаянием. Человек рассуждал о сути войны и с пугающей откровенностью рассказывал о тех битвах, где ему довелось побывать. Он высмеивал правила Совета старейшин и с горечью добавлял: «Если бы я следовал этим постановлениям, запрещающим участвовать в войне, пока не появится наследник, я бы никогда не познал вкус крови. И, похоже, никогда не ступить мне на поле боя, не нарушив правил». Он будто исповедовался, когда писал об убитых им врагах, но не было в этих строках ни капли раскаяния. Обратив внимание на даты и припомнив уроки истории, я пришёл к выводу, что это совпадает с теми войнами, в которых отмечали Гиозо. Аура его слов сочилась болью, и я узнавал в её переливах те, которые замечал у Руруки. А потом она вдруг переменилась.

     «Это ли зовётся безумием? Эти ли чувства приписывают тем, кто свершает подвиги во имя кого-то? Имею ли я право отказаться от собственного разума, чтобы полностью отдаться во власть стихии любви? Или же это пламя агонии, разожжённое моим одиночеством? В какой миг я понял, что готов пасть так низко? Та юная девушка из деревни не покидает моей головы, и всё чаще в своих снах я понимаю, что даже такие встречи с ней делают меня счастливым. Хватит ли мне сил и самообладания, чтобы не вмешиваться в её жизнь? Смогу ли я закрыть глаза на то, что Сердце мира привело в этот мир мою Наречённую в те годы, когда я уже готов отправиться на покой, не познав счастья любви? Нет, во мне всегда было излишне мало смирения и готовности подчиняться. Быть может, я совершу ужасную ошибку и преступление разом, но я желаю назвать её своей женой. И мне далеко не всё равно, что за ней волочится простолюдин, на ухаживания которого она с радостью отвечает. Дита будет моей».

     Меня словно обухом по голове ударили. Мне не показалось. Эти строки действительно принадлежали руке Гиозо, и со страшной болью в груди я осознал, что моя мать оставила того, кого ей предназначило Сердце мира, чтобы быть с Мэкья. Её решение подарило мне жизнь и Руруку, и я должен был быть благодарен за это, но не мог себе представить, что испытал лорд, когда возлюбленная покинула его ради другого.

     «На то ли рассчитывали старейшины, когда устанавливали свои правила? С превеликим счастьем в сердце я держу на руках своего единственного сына и наследника и не смею думать о войне. Как могу я кинуться в месиво сражения, зная, что в мире есть этот чудесный ребёнок с самыми синими глазами на свете? Я едва обрёл его и не желаю потерять из-за политических дрязг. Кровь от моей крови, тот, кто продолжит мой род и дело. Золото его непослушных кудрей дороже и важнее для меня всех сокровищ, существующих в нашей подлунной. Огонь его юной души согревает меня лучше прочих, и я знаю, что стану для него тем отцом, имя которого хочется носить с гордостью. И что он не опозорит это имя.

     Пусть эмоции мои погибли в тысячах битв, пусть моя жизнь идёт к закату, но я полон стремления и любви к этому маленькому человеку с большим будущим. Тот, в ком течёт кровь Ортов, не может надеяться на тихую жизнь и отсутствие внимания, и я хочу, чтобы он был готов к этому. Ни мой отец, ни его иные дети не смогут отнять у меня сына».

     Сами собой наворачивались на глаза слёзы, и я старался не ронять их на драгоценные записи. Одна страница была отмечена чернильным следом маленькой ладошки и корявой подписью, сделанной детской рукой: «Папе». Мне хотелось остановиться и перестать читать этот дневник, но было уже поздно. Я обвёл кончиками пальцев отпечаток ладони брата, стараясь представить, какой бы была наша жизнь, если бы Дита осталась в замке. Страшно было перелистнуть страницу и прочитать ещё хоть немного, но я сделал это.

     «…коли алхимия дарует способность воздействовать на тело, то почему не может дать право управлять душой? Талиарен славится различными изощрёнными магическими таинствами, целью которых является воздействие на самую суть живых. И многие оказываются беззащитны пред могуществом чар, коими управляют одарённые люди. Можно ли назвать это справедливым? Нет, справедливости в этом мире нет. Её можно лишь создать собственными руками да вылепить из подручных средств. Алхимия — шанс для тех, кого Сердце мира обделило резервами сил или же вовсе не вложило в душу семя магии. И всё же на землях нашего мира произрастают удивительные травы и растения в целом, и они, вкупе с иными ингредиентами, могут превратить жизнь в смерть. Если эликсиры могут обращать воздух в лёд, то почему им не обратить душу в нечто иное? Множество снадобий, которые создаются в Белом замке, хранятся в секрете, однако же давно известно, какие могущественные и опасные субстанции выходят из-под рук жрецов. Мало того, что они могут своими чарами как исцелить душу, так и уничтожить её, они оттачивают искусство алхимии.

     Так ли опасны чернокнижники, как о том говорят люди? И так ли безобидны целители в белоснежных одеяниях, как нам внушают с ранних лет? Моё детство, как и каждого ребёнка из знатной семьи, проходило в обществе жреца. То была тонкая девица с выразительными глазами и обманчиво тихим голосом. Когда она говорила со мной, не было желания слышать что-то иное, и хотелось верить лишь ей одной. Во время поездки в столицу на наш экипаж напали разбойники, но больше всего из той банды погибло не от рук двух обученных гвардейцев, а от чар ломкой девушки. От чар и двух склянок, которые взорвались в гуще врагов и обратили их пеплом до того, как мы успели испугаться. Нет, кого действительно стоит бояться, так это жрецов».

     Гиозо размышлял о сути алхимии и преподносил её со стороны не столько практической, сколько философской. Мысль его всё завивалась, набирая силу в своих завихрениях и подходя к кульминации. Я понимал, что дрожу с ног до головы, а руки вот-вот начнут загибаться в судорогах, так поражён и увлечён разом я оказался словами лорда.

     «Исходя из этого, я готов утверждать, что с помощью алхимии можно создавать эликсиры, которые бы могли полностью подчинить себе прочих. Те зелья, от одного названия которых любой здравомыслящий человек склонился бы в ужасе и страхе. Зелье, способное подарить вечное счастье душе, пока оболочка сгнивает заживо. Зелье, своей безвкусностью затмевающее разум и не выдающее свою отраву. Зелье, вызывающее чувство любви. Подчинения. Найдётся ли в мире хоть один достаточно упорный и кропотливый мастер, который бы смог претворить это в жизнь?

     Мои собственные изыскания не принесли плодов. Будь я чуть более настойчивым, жена бы не покинула меня вместе с ребёнком. Найди я рецепт счастья, не коротал бы ночи и годы в лабораториях и на полях боёв.

     Мои работы не будут закончены. Я понимаю и признаю это. Никто не видит в подобных экспериментах перспективу и успех. Куда важнее ныне стало состряпать в дороге «Семидневку», которая даст чувство алкогольного опьянения, или же попробовать увеличить шанс на беременность, чем отыскать в сложном составе право на надежду.

     Гиозо Рудольф Орт

     От 36 дня зимы 3809 года VII эпохи».

     Записи лорда оборвались. Сердце бешено стучало в груди, и я не мог найти себе место, молча прижимая к себе дневник и сотрясаясь от слёз. То, что нам было нужно, нашлось. Вот только сможет ли Рурука пожертвовать этой драгоценностью? Вот-вот должен был заняться рассвет, но я не мог заставить себя уйти и отложить всё до следующей ночи. Мы и без того задержались в негостеприимном замке. Схватив дневник, я припустил в основной зал библиотеки. Счёт шёл на минуты. Подбежав к стеллажу с энциклопедиями и книгами, посвящённым географии нашего мира, я взял с полки одну из книг, про которую успел наслушаться от Артемиса. Демон сетовал, что это один из трёх существующих экземпляров и найти его ещё где-то невозможно. Без особой жалости я вытащил из-за голенища сапога свой кинжал, который мне посоветовал взять с собой отец. Вырезав в страницах нишу, по размерам подходящую под дневник лорда, я уложил его туда, а книгу поставил на её место. Страницы были спешно распиханы по карманам, и я устремился прочь. Лишь только оказавшись у дверей в комнату Охотника, я смог вздохнуть свободно. Стучаться я не стал и зашёл. Как и ожидалось, демон не спал, но и бодрствующим его было сложно назвать. Юноша сидел на полу посреди комнаты в позе лотоса, запрокинув голову и беззвучно шевеля губами, однако глаза его были открыты и полнились золотым сиянием. Похоже, он был в трансе. По помещению гулял лёгкий сквозняк и запах цветов, неброско касающийся обоняния. Немного выждав для приличия, я прокашлялся, не зная, каким образом стоит выводить людей из такого состояния. Акио встрепенулся и часто заморгал, а потом смущённо уставился на меня.

     — Давно ты здесь? — поинтересовался Охотник, приглаживая волосы и опуская взгляд.

     — Только пришёл. Всё готово, — неожиданно резко и быстро для себя ответил я. Теперь, когда все приготовления были завершены, я мог думать только о том, как довести дело до конца: оседлать коня и пустить его к дворцу Совета, чтобы собственными глазами увидеть крах Зепфинохор. — Я положил это в книгу «Дороги под Лунами» Даргола Сулла. Тебе нужно только забрать её. Думаю, Леонсио не откажется подарить её тебе, если ты пару раз взмахнёшь ресницами. Потом отправимся.

     Он как-то странно смотрел в ответ: склонил голову на бок и слегка дёрнул левой бровью, то ли собравшись изломить её в издевательской манере, то ли сдерживая удивление. Мне сложно было сказать, что же за эмоции в этот момент отражаются в его ауре, но она походила на притаившегося в засаде зверя, который ненадолго отвлёкся на вспорхнувшую бабочку. Бледные губы чуть дрогнули, а сам юноша напряг мышцы шеи, и они сильно выделились, очертив ярёмную впадину, как будто он слишком сильно сжал зубы или сдерживался от слов. Он молча кивнул и стал собираться, без смущения меняя передо мной простую одежду на дорожную. А меня всего буквально трясло от нетерпения и желания поторопить неспешного Акио. Непривычно одухотворённое лицо заставило меня успокоиться и отдышаться.

     — Почему ты так встревожен? — поправляя тунику, поинтересовался вдруг Охотник. Он остановился напротив напольного зеркала в полный рост, но выглядел не совсем как человек, который критично оценивает собственный внешний вид перед важной встречей. Пока юноша проводил ладонями по ткани, разглаживая её складки, руки его остановились на собственной талии буквально на пару секунд, однако это не скрылось от меня. Заметив мой пристальный взгляд, Артемис словно смутился и принялся расчёсывать свою длинную гриву. — Ты выглядишь как собака для травли, которую никак не спустят с поводка.

     — Я хочу, чтобы это всё закончилось, — раздражённо ответил я и против воли скрестил на груди руки, словно бы это могло защитить меня от слов Акио. Но дал себе слабину. — Я волнуюсь о том, что будет дальше, понимаешь? Я… долго думал об этом, мечтал, представлял, но теперь ни в чём не уверен. С десяток лет назад у меня только и мыслей было, что о Руруке: как я стану совершеннолетним, и мы уедем прочь от всех фракций, чтобы были только мы с ним. Мне всё ещё хочется, чтобы он был моим супругом, но… Пассиса.

     — Пассиса Найтгест. Найтгест Пассиса, — задумчиво протянул себе под нос юноша, лёгкими движениями немного распушив свои волосы. Они слегка завились, смоченные травяным настоем, и теперь я невольно засмотрелся на плавные и нежные изгибы густых локонов. — Эта ситуация должна была позабавить меня, но не хочется даже улыбаться. Полагаю, что ты хочешь делать им предложение?

     — Да. Хочу. Только как они отнесутся к этому? Не потеряю ли я их обоих, сделав этот шаг? — Всё наболевшее рвалось из меня, и я снова чувствовал слёзы на щеках. Охотник быстро приблизился и обнял, за что я был ему безумно благодарен. — Эти двое себе на уме, а я хочу лишь подарить им счастье и любовь. Если они откажутся… я этого просто не вынесу.

     — Вынесешь, дорогой. Потому и вынесешь, — негромко произнёс он, а потом поцеловал меня в обе щеки, отчего улыбка сама собой появилась на лице. — Давай-ка, собирай вещи, а я пока поищу Леонсио и попробую выцарапать книгу. Обещаю, Рок, всё сложится.

     Он упорхнул прочь, а я остался наедине с зеркалом. Исхудавший и искалеченный человек в нём не нравился мне ни на йоту, и я автоматически прикоснулся к повязке на глазу, поправляя её. Может и сложится. Вот только в чью пользу?

❃ ❃ ❃ 

     Когда впервые за долгое время появилась необходимость действовать, Артемис наконец ожил и пришёл в себя. Прерванный Миррором разговор с Хозяином леса остался без завершения, и Акио в кои-то веки уже думал о том, как бы скорее лечь спать, чтобы узнать ответы на свои вопросы, но важнее всего было дело. Когда он тихо скользнул в комнату Леонсио, тот безмятежно спал, прижав к себе огромную подушку, на которой мог бы запросто уместиться дикий кот приличных размеров. Каштановые волосы с рыжим отливом растрепались и завились, а обнажённая спина мужчины запоминалась абсолютным отсутствием шрамов, как и всё остальное тело. Демон размышлял. Если он не сможет убедить Орта, придётся украсть книгу, а это сразу бросится в глаза, равно как и спешный побег. Этот мужчина с приятной внешностью и манерами мог умереть из-за их интриг, мог отправиться в изгнание, и в какой-то мере Охотник раскаивался за то, что собирается сделать. Юноша подошёл к постели преподавателя и встал на неё коленями, после чего опёрся на руки по бокам от тела дипломата. Он склонился, и длинные белоснежные волосы скользнули по шее и лопаткам Леонсио, отчего тот поёжился и мгновенно покрылся мурашками, а затем начал принюхиваться. Тонкий, но уловимый аромат лаванды быстро вырвал его из сна и вызвал на лице блаженную улыбку. Орт повернулся в постели и провёл тёплой ладонью по щеке юноши. На секунду тот позволил себе разомлеть и прикрыть глаза, представляя совершенно иного мужчину на его месте, чтобы действительно получить удовольствие от чужого касания.

     — Какое приятное пробуждение. Почаще бы так, — осипшим со сна голосом проговорил дипломат и потянулся всем телом, выгнулся, на пару секунд плотно зажмурившись. Мелкие капли испарины на его коже не казались Акио чем-то неприятным, наоборот: естественный шарм мужчины едва не вышиб из него дух. Леонсио протянул руки, и демон даже не стал возражать и позволил ему утянуть себя на ложе. — Тьма милостивая, я будто всё ещё сплю и вижу лучший свой сон.

     — Знаешь, я очень хорошо превращаю сладкие сновидения в кошмары, — мрачно усмехнулся Артемис, задумчиво проведя кончиками пальцев по груди Орта, и посмотрел на него снизу-вверх. — Вот и сейчас, похоже, стану вестником с дурным видением за плечами. Его тёмное величество очухался и понял, что любимого заморыша нет под боком. Мне следует проводить принца обратно в Чёрный замок. Я уже собрался, но хотел напоследок увидеть тебя. Было бы несправедливо, если бы я уехал, не попрощавшись.

     — Ты так говоришь, как будто бы мы вообще после этого не увидимся, — со странными нотками в голосе ответил Леонсио и закинул руки за голову. От него почти неощутимо пахло потом, и эта терпкая нотка странно нравилась Артемису, который едва заставил себя медленно сесть в кровати и свесить с неё ноги. — Артемис?

     — Мне не хочется уезжать, — признался вслух демон. — Но если я брошу принца одного, потом бросят меня из самой высокой башни. Рядом с тобой очень… комфортно.

     — Так оставайся. Уж я и семья позаботимся о том, чтобы ни один чёртов вампир не посмел сунуться к тебе. — Леонсио приподнялся на локте и огладил пальцами татуировку на шее юноши, которая всё равно не могла скрыть до конца след вампирского поцелуя. Почерневшие сосуды переплелись с лепестками розы, но стоит кровопийце коснуться этого места, как Акио едва не сойдёт с ума от блаженства, подчинившись его воле. Орт ненавидел вампиров. — Артемис, прошу тебя, оставайся. Здесь тебе ничего не угрожает. Если понадобится, мы найдём, к чему докопаться в его письме, и Повелитель ничего не сможет противопоставить этому. Только одно твоё слово, и я отгорожу тебя от всех бед.

     В его голосе сквозила грусть и пылкая любовь, какую раньше Охотник слышал в голосе Микаэлиса: безысходная преданность образу, который раз за разом обращает в прах все чаяния и надежды. Тем более мерзко становилось Акио от самого себя, и он искал лазейки, чтобы вывернуться из сетей дипломата.

     — Я бы хотел думать, что всё именно так, но я не верю. — Артемис встал и прошёлся по комнате, ненадолго остановился у зеркала и снова начал мерить спальню шагами. — Мы оба с тобой знаем, что Господин чернокнижников не останавливается ни перед чем. Но если бы ты мог дать некое обещание… залог будущего, скажем. Тогда бы ты смог дождаться, когда я встречу своё совершеннолетие. Тогда никто не сможет командовать ни мной, ни тобой.

     — И что же ты хочешь? — Недоумение на лице дипломата сменилось печалью и отрешённостью. Орт выбрался из постели и начал неохотно одеваться, даже не смотря на юношу. — Расписку? Драгоценность?

     — Думаешь, я такой меркантильный? — рассмеялся демон, но смех вышел совершенно искусственным. — Скажем… книгу?

     Брови Орта поднялись выше, но он ничего не ответил и вышел из апартаментов, как только обулся. Ни плаща, ни пиджака — одна только рубаха да простые брюки. Встрёпанные кудри не желали послушно ложиться под ослабевшими ладонями. В библиотеке Акио долго бродил туда-сюда, примерялся к разным книгам и негромко рассуждал себе под нос о том, имеет ли он право оценивать любовь Орта каким-то талмудом, но отступать ведь уже поздно. Дипломат шёл за ним следом, сложив руки за спиной. Он был хмур и слишком молчалив. Акио ткнул пальцем в редкую коллекционную книгу:

     — Вот эта, кажется, достаточно веский аргумент.

     — География? Кто бы сомневался, — пожухло улыбнулся Леонсио и сделал дозволяющий жест, чтобы Охотник забирал книгу.

     — Леонсио? — позвал демон, когда увидел, что мужчина разворачивается и уходит.

     Юноша поспешил за ним, но Орт хранил молчание. Когда преподаватель решительно открыл двери комнаты Артемиса, тот уже придумывал, как будет оправдываться, что скажет о том, что Роккэн забыл в его апартаментах.

     — Что ж, я полагаю, что ваше дело здесь завершилось, — не дав ни одному из чернокнижников подать голос, спокойно произнёс Орт, остановившись сбоку от дверей. — Езжайте.

     — Но… — начал было Акио, однако мужчина приподнял ладонь, останавливая его, и протянул руку с ключом.

     — Откроет мой дом в порту. Там пополните припасы. Солёное ущелье перекрыто, там разбирают завал. Поэтому вам лучше отправиться через катакомбы Нижнего мира. Наши люди постоянно курсируют в этих местах и могут потребовать разрешение на проезд. Вот. — Мужчина сделал пас рукой, и слабый магический поток безошибочно нашёл карты чернокнижников, оставив на них метку дипломата. — А теперь… в путь.

     Роккэн и Артемис переглянулись, молча спрашивая друг у друга, что же происходит. На этом удивительные новости для них не закончились: когда они уже седлали лошадей, чтобы отправиться в путь, а Леонсио наблюдал за этим со ступеней замка, на улицу вылетел библиотекарь.

     — Книги пропали! Это они их украли! — вскрикнул обычно тихий мужчина, указав рукой на юнош. — Это просто возмутительно. Милорд, если вы ничего не сделаете, я сообщу об этом леди.

     — Спокойно, Эндон, — ровным тоном одёрнул его дипломат, не сводя взгляда с замершего Охотника. — Это я подарил им книги. Всё в порядке. Не отвлекайся от своей работы.

     — Что за благородство? — тихо спросил Артемис, когда после нескольких мгновений недоверчивых взглядов Эндон скрылся в цитадели, оскорблённый донельзя, и подошёл к Леонсио, пытливо заглянув в глаза аристократа.

     — Вдруг зачтётся.

     Демон внимательно пригляделся к нему. Тоска на лице Леонсио готова была смениться отчаянием, и юноша всё же приобнял его за плечи, ненадолго уткнувшись лицом в плечо Орта. Они могли не увидеться более никогда.

     — Ты лжёшь, — едва слышно прошептал демон и, мимолётно коснувшись губами щеки мужчины, проследовал к Элгорму, который нетерпеливо бил копытом землю. Из седла юноша мельком оглянулся на Леонсио. — Прощай, Лео.

❃ ❃ ❃ 

     Летний жар плавил тело и землю, даже прохладные ночи обращая в пылающий ад. От духоты сладкий воздух превращался в жидкое пламя, выжигающее лёгкие и опаляющее губы. Не было и речи о том, чтобы сосредоточиться и обдумать предстоящий суд. Ему предстояло явиться во дворец и подготовить ритуал призыва, а после объявить Совету о созыве. С его стороны это могли счесть ужасной наглостью, но наследный лорд собирался закрыть на это глаза ради удовлетворения собственной жажды мести и справедливости, которая должна была восторжествовать и объявить своё царствие. Гнев и яростный восторг сменяли друг друга, оглушая молодого мужчину, и оттого он всё гнал коня. Страна проносилась мимо, оставляя позади мили дорог, чащ и равнин. Ни один пейзаж не мог вызвать в его душе столько ликования, сколько он испытывал, раз за разом на привалах представляя себе лицо сверженной тётки. Кровь Орта кипела в нём и призывала действовать, воплощая план. От сладких и порочных мечтаний его отрывала лишь жуткая боль в ноге. Из-за травмы спускаться из седла становилось всё тяжелее, и Рурука беспокоился, что придётся рано или поздно задержаться для изготовления эликсира. Когда очередная судорога застала его врасплох, чародей даже не мог выбраться из седла. Пальцы его снова и снова стискивали бедро и сильно надавливали на повреждённые мышцы, бесплодно силясь изгнать из них боль. Лошадь с тревогой сипела и топталась на месте, чувствуя слабость всадника и его нарастающую панику. Огромным усилием воли Рурука заставил себя вытащить ноги из стремян и замер, тяжко дыша. Неожиданной новостью для него стало мягкое прикосновение, а затем властная хватка, забравшая его из седла. Когда тьма подступающего обморока убралась прочь, маг обнаружил себя сидящим на земле. Рядом в сгущающихся сумерках он смог рассмотреть силуэт. Бледный высокий мужчина в плаще чернокнижника мягко улыбался, со странной нежностью глядя на рыжего мученика. Его явление стало для Орта приятной неожиданностью, на которую он надеялся в глубине души и боялся признать вслух. Сотни раз за время дороги молодой мужчина успел перебрать свой план, чтобы потеря такого союзника не пустила всё под откос. Когда Рурука уезжал из Чёрного замка, Пассиса был в трауре и ни с кем не говорил, точно не оживал ради спасения Миррора. Лорд лично подошёл к вдовцу Эйвери, пусть это и далось ему с огромным трудом, и попросил о помощи, но вампир даже не посмотрел на него. И вот он стоит рядом, укутанный в изысканные одежды, слегка припорошённые пылью, необыкновенно утончённый и изящный. На секунду Рурука разозлился. Он, всегда изысканный и аристократичный, сидит в пыли, корчась от боли, посреди заброшенного тракта, и пот застилает глаза, обильно струясь по лицу, а эта бледная немощь видит его в таком состоянии! Заметив гневный взгляд, Найтгест печально опустил ресницы, но присел рядом и, обхватив юношу за талию, осторожно уложил его на землю.

     — Сейчас помогу, — негромко прошептал вампир, бережно укладывая ногу строптивца себе на колени. — Давно лекарства пил?

     — Несколько суток назад, — признался тот и зажмурился, до того плотно стиснув зубы, что они едва не затрещали. — Тьма!

     Пассиса негромко вздохнул и начал разминать ногу Орта, помогая ему справиться с судорогами. Рыжие пряди прилипли к его лицу, и молодой мужчина уже не сдерживал стоны. На секунду Найтгест пожалел, что это звуки агонии, а не наслаждения, которым этого страдальца следовало укутать. Вампир прошёлся несколько раз пальцами по бедру и голени Орта, а затем вдруг поднялся и растворился в тенях, точно его и не было. Он собрал хворост для костра, чтобы заняться приготовлением зелья, но старший принц чернокнижников умудрился удивить его: Рурука уже встал и даже порывался вернуться на спину лошади, и это стало неприятным открытием для Пассисы.

     — Ты навредишь себе лишь больше, глупец, — без злости, но с грустью произнёс псионик, наблюдая за тем, как лицо Орта приобретает мертвенную бледность из-за его упрямства. — Ложись. Я обо всём позабочусь.

     Рурука замер, всё ещё держась за луку седла и мелко покачиваясь из стороны в сторону. Найтгест пожертвовал ради него и его брата всем: должностью, мужем и собственной душой. Он своими руками убил супруга, он прикрывал его враньё, а теперь, похоже, собирался вместе с ним занести меч правосудия над Зепфинохор. Пассиса не был обязан делать это, но разложил на земле походный мешок Орта, усадил туда молодого мужчину и начал возиться с костром. Когда пламя жарко заполыхало, Рурука увидел, как истончилось лицо вампира: глубокие тени залегли под сияющими аметистовыми глазами, а щёки сильно впали, из-за чего отчётливо проступили высокие скулы.

     — Пассиса, — позвал Орт, а когда псионик взглянул на него, искренне добавил: — Спасибо.

     Вампир лишь улыбнулся уголками губ, но это не оскорбило Руруку и не показалось ему вызывающим. Ответить на эту благодарность было нечего. «Не за что» стало бы самым грубым враньём в устах Пассисы; «на здоровье» прозвучало бы пощёчиной; «обращайся» могло привести к неприятным последствиям; а безликое «пожалуйста», подобно штормовой волне, стёрло бы намечающийся между ними мостик в два счёта. Оба это понимали. Рурука уже хотел откинуться на спину, чтобы лишний раз не напрягать искалеченную конечность, но Найтгест остановил его. Вампир неожиданно галантно снял с себя плащ и, свернув его, подложил под голову Орта. Тот наблюдал за кровопийцей с немым удивлением, впрочем, Пассиса даже не посмотрел на него. Только теперь лорд заметил, что волосы мужчины подобраны на затылок чёрной лентой с серебристыми нитями. Такие носили во время траура. Прежде бы Рурука непременно отпустил какую-нибудь резкость или едкую фразу, но понимал, что в этот раз ему просто не простят такое поведение. И что он не в той ситуации, чтобы издеваться над и без того натерпевшимся псиоником. Вспомнил наследник и свои бредовые видения, которыми его наградил Октай.

     Вампир услышал, что сердце Руруки заколотилось иначе: каждый его удар напоминал густой звон набата и казался безумно долгим, отдавался в голове кровопийцы протяжным гудением. От него сладко пахло кровью и томлением, которое ненадолго сбило его с толка. Глаза Орта предательски блестели в свете огня, и волосы его так и лучились золотым, а дыхание участилось. «Зачем он так смотрит на меня? Зачем… Он… возжелал меня? — Собственные прерывистые мысли не давали ему спокойно доделать зелье. — Каким дьяволам и богам было угодно наделить его такой внешностью и взглядом? Для чего я так хочу прикоснуться? Это ли зовётся иронией Сердца мира?» Когда Пассиса приблизился к распростёртому на земле лорду, он вдруг понял, что надо коснуться его, чтобы помочь выпить лекарство. Рурука выжидательно смотрел на него и будто ехидно улыбался. Он прекрасно видел, что вампир терзается между совестью и желанием, и не собирался облегчать его участь. Вот только Пассиса тоже был не лыком шит. Вампир протянул ему зелье, и Орт уже собрался пригубить лекарство, как рука Найтгеста подалась назад. Рыжий бросил на него возмущённый взгляд и с упрямством приподнялся на локтях, чтобы получить своё избавление от мук. Но вместо прохладного горлышка склянки под его губами вдруг очутился сам Найтгест. Поцелуй вышел скорее невинным, чем страстным или требовательным, а Рурука впоследствии долго думал, отчего не лишил головы клыкастую бестию. То ли мягкость Пассисы остановила его, то ли чувство непонятного счастья, взыгравшее в груди и ненадолго превратившее его в беззаботного мальчишку из академии, который обожал доставать преподавателей. И боль в ноге уже не казалась ему такой ужасной, пока он с непривычной для себя нежностью перебирал густые кудри и ласкал язык вампира собственным. Его связь с братом тонко и радостно звенела, готовая ослепить своим сиянием, и он чувствовал себя невозможно лёгким. Смех готов был вырваться из груди молодого мужчины, а он всё не мог отыскать в своей душе отвращение к чернокнижнику, как к прочим вампирам. Нет, название этого явления залегло в самых тёмных глубинах сознания и притаилось диким зверем перед последним прыжком. Вот только инстинкты того, кто привык выживать, оказались сильнее, и он увернулся и от когтистых лап, и от попытки Найтгеста запустить руки ему под рубашку. Всего мгновение назад ластившийся к Пассисе Орт снова обратился в огненный дух злобы и мщения. Псионик без слов наблюдал за тем, как Рурука забирает у него склянку и махом опрокидывает в себя её содержимое профессиональным жестом заядлого алкоголика. Найтгест на своей шкуре знал, какой отвратительный вкус у варева, и про себя восхитился выдержкой рыжего.

     — До дворца день пути, — повернувшись на правый бок, глухим голосом возвестил Рурука и закрыл глаза. — Нужно отдохнуть.

     — Верно, — пряча улыбку и делая голос как можно более ровным и безразличным, согласился вампир и повернулся к огню. Идти на поводу этого манипулятора он не собирался и знал, что из них двоих Рурука от этого испытает куда больше неудобства. И что иногда лучше подлить масло в огонь, чем сразу же протянуть к нему руки. — Я посторожу.

     Орт не мог сказать с уверенностью, расстроился он от отказа чернокнижника или же нет, но усталость заставила его прекратить этот спектакль и закрыть глаза. Когда они явились во дворец Совета, солнце было в зените, а взмыленные лошади едва не валились на землю от усталости и жажды. Пассиса не стал журить лорда за подобное обращение с животными, ведь и сам дрожал от желания загнать леди Орт в угол и объявить её приговор. Подъём в Зал судеб дался Руруке крайне трудно: молодой дипломат тяжело опирался на трость и держался за перила, слишком долго преодолевая каждую ступень. Вампир даже предложил ему свою помощь, ведь подобное обращение с ещё совсем свежей раной могло привести к ужасным последствиям. Но рыжий сквозь зубы отказался.

     — Когда я начал этот путь, у меня был открытый перелом ноги, а вместо повязок — рубашка в поту и копоти. Когда я поклялся отомстить Зепфинохор, у меня не было ничего. Знаешь ли, история развивается по спирали. И коли я один раз уже преодолел собственную боль, смогу и теперь, — тяжко выдыхая каждое слово и крупно дрожа, прорычал Орт. Синева его глаз наполнялась колдовским пламенем, и Пассиса не смог не восхититься им. — Я справлюсь.

     Согласившись с этим решением, Найтгест забрал у Руруки сумку и обогнал его, покачивая бёдрами:

     — Ты же сказал, что у тебя ничего не было. Значит и сейчас быть не должно. Я освобожу место в Зале для ритуала.

     Орт криво улыбнулся и продолжил своё непростое восхождение. К тому моменту, как он оказался там, вампир уже сдвинул несколько рядов кресел на верхнем уровне арены. В первую очередь Рурука опустился в кресло старейшины жрецов и крепко зажмурился. Отдышаться никак не получалось. Но завершение этого испытания, длившегося семьдесят с лишним лет, стоило любых мук, которые Орт привык переносить с гордо поднятой головой. Вот и теперь псионик с молчаливым восхищением смотрел, как молодой мужчина встаёт с кресла, разом уняв и дрожь, и судороги, а лицо его обратилось каменной маской спокойствия. Лорд скинул с себя плащ и принялся расстёгивать пуговицы на манжетах рубашки, чтобы закатать рукава. Когда же он подобрал волосы в хвост, Пассиса заставил себя отвернуться. Нет, он не может дать слабину в такой ответственный момент.

❃ ❃ ❃ 

     Неделей ранее служка вежливо постучался в двери апартаментов Сантьяго Акио и оповестил о том, что готов принести жрецу завтрак. Каково же было его удивление, когда прорицатель, привыкший спать до полудня и всегда отвечавший на такие вещи в ранние утренние часы грубым отказом и угрозой казни, вышел в коридор в дорожной тёплой одежде. Пусть по календарю лето успело наступить несколько месяцев тому назад, но в Ваконцэ всегда царствовала зима.

     — Можешь выбросить это или отдать бродягам, — холодно обронил Акио, проходя мимо служки быстрым шагом. — Я уезжаю. К началу зимы вернусь. Оплата за твои труды ждёт в твоей комнате.

     Для старейшины такое поведение было совершенно неудивительно, и слуга, уже несколько веков ухаживающий за домом мужчины, только кивнул и принялся наводить порядок. Сантьяго же оседлал лигра и неспешной трусцой направил его ко дворцу Совета. Он ждал этого события уже много лет, и улыбка отметила бледные губы пленительным изгибом. Суд обещал быть захватывающим. Мужчина наконец-то мог радоваться тому, что не знает всех подробностей этого будущего, ведь Орт может приятно удивить его и достаточно позабавить для того, чтобы Сантьяго ещё некоторое время вспоминал эти события с блаженством. Ему была известна судьба молодого дипломата, и многие бы назвали такое поведение циничным и бессердечным, но старейшина знал, что некоторые вещи просто должны произойти. Если бы он бросался на помощь каждому несправедливо обиженному и притеснённому, их мир бы полнился счастливыми слабыми идиотами, души которых даже не желают расцветать. И в эти минуты одна из них воспылала чистейшим огнём, который обещал принести Талиарену истинное очищение. Мальчишка был одним из важнейших элементов Равновесия, должен был стать более значимым, чем какой-то там верховный лорд. Для него самого это будет достижением и поводом для гордости, однако Сантьяго ставил на него гораздо больше.

     Мужчина уже несколько дней как объявил сбор Совета и выслал необходимые письма всем требующимся участникам суда. Но больше всего удовольствия он получил от написания повестки для леди Орт. Сантьяго не конкретизировал и не объяснял суть предстоящего разбирательства, да и не был обязан тратить своё время на подобное. Зепфинохор была сильным дипломатом и правительницей династии, но даже она ничего не могла противопоставить юному Орту, которого своими руками превратила в опасного противника. Именно благодаря ей Рурука стал таким и закалил себя множеством испытаний. Как старейшина и подозревал, во дворце Совета уже кипела магия: Орт готовился к ритуалу призыва и творил сложные чары, окрашивающие воздух оттенками смерти. Это было опасной наукой, которая брала начало среди некромантов, но достаточно сильный чернокнижник мог воспользоваться ей на свой страх и риск. И Сантьяго знал, что юный лорд не боится рисковать. Жрец неспешно поднялся по длинным лестницам в Зал судеб и прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть нанесение последнего штриха круга призыва. Тот был выполнен по всем правилам и сиял безукоризненностью. Должно быть, юноша потратил уйму времени, тренируясь на мелких духах и черновых записях. Орт тяжело дышал и шатался от слабости, но не выпускал из рук аспидный кинжал, смоченный алым эликсиром.

     — А я уж думал, что придётся приглашать вас, Сантьяго, — хмыкнул Орт, вытирая кинжал и убирая его в ножны на поясе. — Благодарю, что вы явились.

     — Приглашать меня нет смысла, молодой человек, — достаточно мягко ответил старейшина и замер на границе круга. — Мне было известно о том, что вы здесь делаете. Лучше скажите мне, Рурука, видите ли вы теперь, со своего нынешнего положения, необходимость того суда? — Орт поколебался, и жрец устроился в кресле, закинув ногу на ногу. — Признай я вашу невиновность, вы бы и не подумали о том, чтобы начать действовать, не узнали бы необходимые подробности. Ваш гнев послужил на благо.

     — Понимаю, — согласился Рурука, хоть и не хотел соглашаться с высокомерным Акио. — Вы, жрецы, действуете во имя Равновесия, и не мне вас осуждать. Полагаю, вы уже назначили время суда, и мне следует немедленно начать готовиться.

     — Вы правы. Ступайте. — Сантьяго пронаблюдал, как юноша идёт к дверям хромой походкой, и всё же окликнул его: — Рурука, учтите, за вами наблюдают. Не только я. Каждое ваше действие строго оценивается и взвешивается. Один неосторожный шаг…

     Мужчина выразительно окинул взглядом Зал судеб, намекая, что юноша однажды может оказаться здесь далеко не по своей воле. Орт не ответил и тихо вышел. Он знал это.

❃ ❃ ❃ 

     Когда гонец доставил письмо, оно заставило Зепфинохор задуматься. С чего бы старейшине жрецов вызывать её на Совет? Но леди не упустила случай блеснуть собой и явилась при полном параде и в сопровождении нескольких гвардейцев, а также одного из своих братьев. Леонсио был молчалив и казался напуганным, однако женщина успокоила его:

     — Нам нечего бояться, брат. Мы не сделали ничего дурного. Наверняка назревает война, и им нужна наша финансовая помощь.

     — Ортов никогда не просили о помощи на таком уровне, — сделал замечание Леонсио и лишь теснее укутался в плащ. Даже в такую жару его знобило. — Нас вообще никогда не просили о помощи.

     Тон преподавателя ей не понравился. Слишком уж запуганным выглядел мужчина всю дорогу. Да, увидеть Совет в полном составе было событием впечатляющим, но леди наперёд знала, что ни её саму, ни кого-то из семьи не могли поймать на чём-то противозаконном. Они всегда тщательно прятали следы своей деятельности и были бдительны, осторожны, а потому слова Леонсио разозлили женщину. В дворец она входила с лицом хозяйки положения, какой чувствовала себя всю жизнь. Её безупречные планы и расчёты никогда не подводили, и это давало ей ощущение абсолютной безнаказанности и защищённости. Но испуг всё равно отразился на лице леди, когда она, зайдя в Зал судеб, увидела там всех старейшин, своего Повелителя и Руруку. Какого чёрта этот мелкий мерзавец забыл во дворце? Свет Лун выхватывал из мглы лишь центр и первые ряды кресел, стоящих ареной. Леди замерла в нескольких шагах от двери и дала знак своим гвардейцам остановиться. Воины Ортов встали по стойке смирно и синхронно положили руки на рукояти мечей. Все смотрели на женщину.

     — Доброй ночи, владыки, — удивительно ровным для своего состояния голосом произнесла Зепфинохор. — Позволю себе спросить, в честь чего такая встреча? Господин Сантьяго, вы не указали причину, по которой пригласили меня сюда.

     — Я сам назову её, — подал голос Рурука, сильно опираясь на трость и с трудом вставая на ноги. Он перенёс вес тела на правую сторону, и боль несколько ослабла. — Зепфинохор, вы находитесь в этом зале по нескольким причинам. Но для начала я назовусь. Моё имя — Рурука Гиозо Орт, и это первая из причин. Вторая: вы обвиняетесь в убийстве жрицы Адель из рода Дато. Третье: вы обвиняетесь в подстрекательстве Октая Эйвери и нанесении тяжёлого ментального ущерба его супругу и брату Повелителя чернокнижников, Пассисе Найтгесту. Четвёртое: из-за ваших манипуляций и подделки документов была развязана минувшая война между фракциями гоблинов и чернокнижников, а также были подвергнуты лишению привилегий и полномочий двое неповинных дипломатов. И, наконец, последнее: вам в вину вменяется узурпирование титула верховной леди династии Орт.

     Зепфинохор уже думала о том, что однажды это произойдёт, и давно заготовила ответную речь, которая должна была поставить ненавистного племянника на место. Ведь у него не было ровным счётом никаких доказательств, добыть которые не смог бы и лучший из шпионов. Нет, положим, Тош Накамура был серьёзной угрозой любому тайному предприятию, но ведь он давно лишился памяти и не участвовал в таких делах. Прежде, чем она ответила, слово взял старейшина жрецов:

     — Возможно, вы захотите сказать об отсутствии доказательств, но я смею заранее оборвать эту линию разговора. Адель действовала согласно указаниям Повелителя жрецов и моим. Перед смертью она как раз была в вашем замке. Мы не оставляем смерти прорицателей без внимания, и Адель действительно умерла насильственной смертью. Вашу причастность к её гибели мы не будем затрагивать на этом суде, но знайте, что это не останется без внимания. Что касаемо остального… Я отдаю право голоса вам, Рурука.

     — Я отказываюсь от участия в суде, пока у меня не будет достойной защиты, — отрезала Орт и уже развернулась, чтобы уйти, но наткнулась взглядом на стоящего прямо перед ней старейшину чернокнижников. Гвардейцы с опаской смотрели на Александра и переглядывались, оценивая ситуацию. — Вы собираетесь мне препятствовать?

     — Леди, позвольте вам напомнить, что я являюсь в какой-то степени вашим владыкой, — мягко произнёс вампир и позволил себе скупую улыбку. — Пройдите к своему месту.

     — Вы не имеете права задерживать меня без официального письма! — возмутилась Зепфинохор и попробовала увернуться, но Найтгест крепко держал её за локоть. — Уберите руки.

     — Если вы невиновны, то к чему эта паника, леди? — Вежливый голос Руруки ударил по ней плетью. — Если вам есть, чем защитить себя, то это будет просто беседа.

     В тот миг женщина поняла, что никакой речи об обычной беседе и быть не может. Она читала в глазах и на лице юноши свой конец. Надо было убить его ещё в чреве матери! Рыжий обернулся и кивнул кому-то, кто скрывался в тени. Зепфинохор узнала бывшего территориального управляющего фракции. Вампир смерил её полным ненависти взглядом, и в нём не было ни капли мягкости или сочувствия того юноши, который позволял себе закрыть глаза на некоторые несостыковки в документах, когда это было необходимо. Перед ней был жестокий повелитель стихии мысли, способный одним усилием воли сломить всех в этом зале. Да вот только ей было ясно, что сломить хотят только её. Она беспечно списала Пассису со счетов и оказалась не готова к встрече с ним. Когда псионик распахнул врата другого плана существования, погрузив в него всех присутствующих, многие вздрогнули. Мир мысли был опасен и ужасал своей хаотичностью, повергающей на колени тех, кто не мог удержаться за собственное сознание. Но младший Найтгест безупречно владел этим искусством и контролировал себя, демонстрируя суду доказательства: признание Октая об их союзе с Зепфинохор, годы заключения у Эйвери и крохотные пылинки воспоминаний о тех днях, когда леди и виконт встречались для обсуждения дела, не беспокоясь о присутствии «кота». Обсуждение планов, написание писем, разговоры о гоблинах — там было всё. Не преминул он показать и те минуты, в которые Зепфинохор признала, что у Гиозо был сын. Псионический план существования захлопнулся, выпустив всех в реальность. Орт плавно села в кресло и пытливо посмотрела на племянника. Рурука ответил ей взаимным вниманием.

     — Я отрицаю причастность к изуверству Октая. Он использовал артефакт элементалистов.

     — Вы знали о положении Пассисы, — встрял Гилберт, резко встав со своего места и быстро спустившись на арену. — Вы знали и отчего-то не посчитали необходимым доложить о том, что делает виконт. Не пытайтесь сделать вид, будто бы вы не должны вмешиваться в личную жизнь чужаков. Ваш ум был многажды доказан вами в дипломатических миссиях, и любой адекватный человек сказал бы, что ошейник на шее мужа — как минимум издевательство. Вы могли подолгу гостить в Вуали, уж об этом мы успели узнать, и неужели за эти визиты вам в голову даже близко не скользнула мысль о том, что нужно остановить его? Или, хотя бы, поставить в известность своего Господина?

     — Мне больше любопытно, почему вы, Повелитель, за это время ни разу не посетили своего брата, — парировала женщина. — Разве не вы должны были следить за его благосостоянием?

     — Вы уходите от ответа, леди. — Гилберт даже ухом не повёл за тычок в свежую рану. — Объяснитесь.

     — Я отказываюсь, — спокойно покачала головой Орт. Чем больше она будет говорить и препираться, тем глубже закопает себя, тем хуже будет наказание. — Что там дальше?

     — А дальше, Зепфинохор, вы объясните, почему занимаете моё место, — снова заговорил Рурука. Его взгляд из ледяного и беспощадного обратился в пылающий и преисполненный ликования. — Да-да, я говорю о месте властителя династии. Расскажите нам, как вы его получили? Нет, даже так: имели ли вы от рождения право зваться Орт?

     — Да! — яростно воскликнула она с чрезмерным пылом. — Мой отец — Рудольф Орт!

     — Мы говорим не о том, кто ваш отец, дорогая, а о том, был ли заключён брак между ним и его покойным ныне мужем до того, как вы появились на свет? — Ядовитые нотки в голосе молодого Орта жалили, точно злобные змеи, и женщина чувствовала, что на спине выступил пот. — Из достоверных источников нам стало известно, что это далеко не так.

     — Вы ссылаетесь на источники, но не приводите никаких доказательств, — вспылила она и подорвалась с кресла. На висках её выступил пот, но это видели лишь вампиры. — Документально подтверждено, что я являюсь законной наследницей Рудольфа.

     — Уже ли? — Улыбка Руруки стала абсолютно торжествующей, и он снова обернулся к темноте за рядами кресел.

     И Зепфинохор, и Леонсио вздрогнули, увидев вышедших на свет Роккэна и Артемиса. Принц чернокнижников ухмыльнулся и скрестил на груди руки, обтянутые тонким слоем теней. Медиум собирался колдовать. В руках же демона лежала толстая книга, на которую все косились с любопытством. Более опытные и удачливые быстро пришли к выводу, что талмуд интересен исключительно тем, кого увлекают странствия и сведения о дорогах Талиарена, а потому недоумение повисло в воздухе, но леди быстро узнала ценный экземпляр своей коллекции.

     — Вы… это кража! — зло зарычала Зепфинохор, начиная откровенно трястись. От её самообладания осталось лишь жалкое воспоминание.

     — Это не кража, Зепфинохор, это подарок, — поправил её Артемис и с почтением поклонился Леонсио, — от вашего младшего брата. Он был так любезен, что подарил нам самое лучшее доказательство.

     Охотник поднял книгу выше, чтобы было видно всем, и открыл её. Внутри в нише, образованной в варварски вырезанных страницах, лежала книга поменьше. Несколько секунд леди Орт с недоумением смотрела на это, а затем вскрикнула и, развернувшись, влепила преподавателю оплеуху.

     — Какого дьявола, Леонсио?! Ты знаешь, что я с тобой сделаю?!

     — Это действительно был подарок, но я не знал, что там есть ещё что-то, — прошептал мужчина и сделал несколько шагов назад, приложив холодную ладонь к пылающей щеке. — Я знал, что они ищут нечто, находящееся в нашем замке, но я и подумать не мог, что…

     — Ты вообще не думаешь, остолоп! — разорялась Зепфинохор, а потом обернулась к ухмыляющемуся Роккэну и вперила в него обезумевший от страха взгляд. — Это всё ты!

     Художник издевательски поклонился, приложив руку к груди. Младший брат Руруки спустился к нему и галантно протянул ладонь, на которую лорд благодарно опёрся. Молодой мужчина с помощью Роккэна поднялся к кругу призыва и замер между Артемисом и возлюбленным. Его сердце разрывалось от боли из-за того, что придётся уничтожить такую ценность, но он готов был пойти на такие жертвы, чтобы свершилась месть. Дневник Гиозо лёг в центр рунического круга. Артемис косился на него с лёгким страхом, но старался это не показывать, однако всё равно сделал спешный шаг назад, как только положил книгу на испещрённый ритуальными знаками пол. Теперь-то он знал, что именно благодаря подобному ритуалу Тори когда-то призвал к нему хранителя, что самих Акио в далёком прошлом вызывали именно таким способом, и испытывал неприятный трепет.

     — Что вы делаете? — упавшим голосом спросила Зепфинохор и попробовала ринуться к племяннику, но Александр заградил ей путь. — Что это?!

     — Кажется, вы не читали «Инфернальную защиту» Эргиса, — прыснул демон, скрестив на груди руки и поднявшись на носочки, а затем опустившись на всю стопу. — Один из самых популярных видов круга призыва, который используют, чтобы призвать ту или иную сущность с других планов существования. В данном случае, это некромантический круг, предназначенный для призыва духов погибших с помощью вещей, сохранивших на себе их ауру. Поскольку этому дневнику уже достаточное количество лет, то мы воспользуемся слиянием нескольких ритуалов, чтобы…

     Он не договорил. Внутри круга призыва взметнулся яркий столб пламени, сердцем которого стала старая книга. Роккэн стоял, закрыв глаза, и одна его рука была направлена к Руруке, а вторая — к демону, который любезно поделился своими силами и решил не злить Зепфинохор. Рыжий Орт произнёс нужное заклятье, и на секунду в Зале судеб воцарилась полная тишина, точно на него опустили купол. А следом распахнулись врата на иной план существования, и из них раздался жуткий леденящий вой мёртвых. Под этот аккомпанемент и явился он.

     Великий лорд Гиозо Орт в образе духа всё ещё был высок и статен, и загробная жизнь не отразилась на облике его души. Призрак окинул собрание пристальным взглядом и остановил его на замершем Руруки. Юный дипломат глядел на отца, и злорадное ликование на его лице сменилось печалью и восхищением. Вновь осмотревшись, призрак подал голос:

     — Ради чего прервали мой покой?

     — Гиозо, вы находитесь на суде над Зепфинохор Орт. Вы помните её? — взял слово Сантьяго, не дав разразиться душевной болтовне, на которую обычные смертные были слишком падки. Особенно с теми, кто им был дорог. — Она в…

     — Моя единокровная сестра, верно, — согласился Гиозо, скрестив на груди руки и нахмурившись. — Она никогда не была особо послушной девочкой, но чтобы старейшины заинтересовались её персоной? Что же ты натворила?

     — Я ничего не «творила»! Брат, взгляни на меня, посмотри, пожалуйста! Ты всегда люб…

     — Хватит. Не тяните время, — оборвал её Сантьяго и снова обратился к призраку. — Суд был созван по просьбе юноши, который назвался Рурукой Гиозо Ортом. Взгляните на этого человека. Это ваш сын?

     Гиозо опустил взгляд на юношу и не удержал улыбку. Рыжий невольно зажмурился, когда призрачная ладонь потянулась к нему, а затем ощутил холод, коснувшийся макушки. Дух хотел бы приласкать его, обнять и прижать к себе, но бесплотная сущность могла лишь пройти сквозь него, наградив мертвенным льдом. Печаль скользнула в полупрозрачных глазах покойника.

     — Да. Мой единственный ребёнок. Именно такое имя было дано ему при рождении, — во всеуслышание заявил Гиозо и строптиво окинул Зал судеб взглядом. — Кто-то не согласен с этим?

     — Теперь ни у кого нет возражений, — примирительно произнёс Сантьяго, который прекрасно знал, на что способны разгневанные духи. Порой сладить с ними было ужасно сложно, даже если то был неприкаянный призрак крестьянина. — Но всё сложилось так, что имя вашего сына долгие годы было предано забвению. Более того, он считался погибшим. Место верховной леди занимает Зепфинохор. По её словам вы сами благословили свою сестру на это в завещании.

     — Вы, должно быть, шутите? — Точно гром среди тихого помещения грянул голос Гиозо. Аура его почернела, сгущаясь. Стало заметно холоднее. — Зепфинохор?! Что это значит?!

     — Я считала его погибшим. Кто мог подум…

     — Молчи! Я никогда не желал передавать титул ей. В моих планах было сделать моим наследником Леонсио, но не Зепфинохор. Это было бы гораздо лучшим решением, чем… это. — Гиозо успокоился столь же быстро, как и разгневался. Его холодный взгляд неторопливо переходил с лица на лицо. — Я понимаю, зачем вы вызвали меня, и не буду утаивать истину. Мой отец, Рудольф Орт, сразу после смерти моей матери, Нуалы, позволил себе загулять, но, благо, Аргирос Орт ещё был жив к тому моменту, и воспитал меня именно он, пока его сын предавался пьянству и разгулу. Пока не появился Сикнол, обычный слуга, почему-то вскруживший голову Рудольфу. Их роман вылился в… неприятные последствия. Жениться они не собирались, а мне было не до этих игрищ: дед только почил, а на меня пали обязательства лорда. Зепфинохор родилась в тайне от знати и прочих вне брака. Иными словами, она была бастардом моего отца. По всем правилам её следовало отправить в Нижний мир, но Рудольф настаивал на том, чтобы оставить её среди нас. Его план был прост: они венчаются с Сикнолом, а нанятый иллюзионист поддерживает видимость беременности. Многие поверили в это враньё, а потом исчезли и те, кто знал правду. Кроме, конечно, меня и отца. Это была одна из причин, почему я не желал передавать сестре титул. Если бы кто-то из вышестоящих узнал истину, наша династия могла пострадать. Я ответил на ваши вопросы?

     — Зачем ты говоришь это?! — закричала Зепфинохор, силясь вырваться из рук Александра. Гиозо не переменился в лице, наблюдая за истерикой. — Ты всегда любил меня!

     — Не путай любовь с необходимостью сохранить лицо династии, — сухо и жестоко ответил призрак. — Моим наследником должен был стать Рурука. Ты скрыла от меня, что он жив, скрыла, что жива моя жена. Ты лгала мне в глаза и лила на уши свой яд. Я не желаю знать тебя, Безымянная.

     — Династия Ортов в раз осталась без леди и обрела лорда, — задумчиво произнёс старейшина жрецов и глянул на Руруку. — Лорд, каков будет ваш первый приказ?

     — Я ещё не прошёл инаугурацию, но мои первые слова таковы: Зепфинохор, я отправляю тебя в изгнание в Нижний мир, лишая всех личных богатств и вещей, титула и права на возвращение. Отныне твоё имя будет вычеркнуто из летописей нашей семьи, а все изданные тобой указы и подписанные договора… аннулируются.

     В зале поднялся шум. Леонсио то белел, то краснел, но упрямо рассматривал пол под своими ногами, чувствуя, что юноша смотрит и на него тоже. Рурука медлил. Явившись во дворец с дневником, Артемис просил не судить преподавателя слишком строго, ведь он помог им с Роккэном. «Минутная помощь против нескольких десятков лет укрывательства в сговоре с Зепфинохор? Ну уж нет. Вопрос закрыт!» — рыкнул он тогда, но теперь смотрел на сжавшегося мужчину и размышлял.

     — Леонсио Орт, — холодно назвал мужчину Рурука, и дипломат заставил себя гордо выпрямиться и поднять голову. Пусть страх и делал его похожим на мертвеца, но стать аристократа не выветрилась из него даже теперь. — Я дозволяю вам вернуться в родовой замок, взять всё необходимое и уехать с миром туда, куда вы посчитаете нужным. На вашем месте я бы был гораздо внимательнее отныне при выборе союзников. Гвардейцы! — Солдаты щёлкнули каблуками. — Уведите леди в тюрьму до того, как прибудет экипаж Нижнего мира. Если она сбежит… — Глаза Руруки засияли синим колдовским пламенем. — Ступайте!

     — Что ж… Совет, кто-то желает возразить против этого вердикта?

     Сантьяго вышел на центр арены и подставил лицо лучам Лун. Старейшины некоторое время переговаривались и обменивались многозначительными взглядами. Кто-то говорил о том, что чернокнижники могли управлять духом, но всем было понятно, что суд над Зепфинохор был лишь вопросом времени и её собственной осторожности. Женщине не повезло стать врагом злопамятному и мстительному Орту. Обсуждали и то, не следует ли проверить всю семью на всякий случай, ведь и так ясно, что большинство из них — бастарды. Зал судеб полнился шумным гомоном, а Рурука не сводил глаз с отца, испытывая нестерпимое желание получить его похвалу и улыбку. Он чувствовал себя тем маленьким мальчишкой, который смог впервые прочитать книгу вслух, а Гиозо довольно хмыкнул и поднял его себе на плечо, сказав, что гордится им. Роккэн тоже очень внимательно смотрел на мужчину и будто бы собирался с силами, чтобы что-то сказать.

     — Совет согласен с решением, — заговорила Мелейна де’Мос, поднявшись из кресла. — Однако решение молодого лорда не может быть приведено к исполнению, пока он не пройдёт через официальную процедуру инаугурации. Подготовка к ней займёт длительное время, а заключение Зепфинохор в камерах под дворцом Совета не может пройти по всем правилам. Здесь давно нет тюремщиков, и некому будет следить за ней, не считая гвардейцев. Вам следует перевезти её либо в Чёрный замок, либо в цитадель вашей семьи. Но за это время…

     — Об этом не беспокойтесь, — неожиданно для всех заговорил Пассиса, и на лице его появилась опасная улыбка. — Я прослежу за тем, чтобы Зепфинохор беспрекословно выполнила все требования.

     Псионик вышел из Зала, достав из кармана двимеритовый ошейник. Сантьяго предпочёл сделать вид, что не заметил блеск этого металла. Старейшины согласились с постановлением, и ещё некоторое время обсуждали вступление Руруки в должность лорда и подходящую дату для инаугурации. Затем они всё же приняли право юноши на правление, обозначили день и стали расходиться. Молодой лорд снова посмотрел на отца, и Артемис, перестав передавать силы Роккэну, шмыгнул прочь, к Гилберту, чтобы не нарушать семейную идиллию.

     — Отец, — позвал Рурука дрожащим голосом, — мне так жаль…

     — Мне жаль лишь, что тебе пришлось через это пройти, сын. Но я счастлив видеть, каким ты стал. Ты — истинный Орт. Не забывай о своём наследии, — улыбнулся мужчина и снова коснулся холодной бесплотной ладонью макушки своего наследника. — Я буду наблюдать за тобой из Долины.

     — Мы встретимся там, — тихо прошептал Рурука.

     Он не сдержал слёзы, когда призрак отца растаял, вернувшись на иной план существования. Художник мгновенно обнял возлюбленного и прижал к себе, понимая, что это слёзы не столько горя, сколько неимоверного облегчения, которое они все испытали в этот час. Рурука не стал противиться и крепко стиснул брата в объятиях, прижавшись влажными губами к его лбу. Ему жизненно необходимо было утешение, и он находил его, покрывая спешными мелкими поцелуями лицо и макушку медиума, безостановочно шепча одно только «спасибо». Лорда всего трясло. Он был так напряжён, что готов был хохотать и рыдать одновременно. Столько лет прошло, и он, наконец, добился возмездия! Меж тем, разрядки будто бы и не было, и Орту не хотелось вдруг сорваться.

     — Роккэн, прости… ты не оставил бы меня одного? — сипло попросил молодой мужчина, взглянув в лицо ошалевшему от счастья брату. — Мне нужно подумать. Обещаю, я скоро вернусь к тебе.

     Медиум взглянул на него и широко улыбнулся. Украв с губ возлюбленного быстрый поцелуй, Миррор едва не вприпрыжку отправился на выход. А сам Орт уставился на прогоревший дотла дневник. От него остался лишь горький пепел и нежные воспоминания, отмеченные грустью. Всю ночь до того молодой мужчина читал записи отца, заставляя себя смирить безумное сердцебиение. Отвернувшись от выцветшего круга призыва, Орт медленно прошёл к креслу Сантьяго и опустился в него, подставив лицо Лунам. Ночные владычицы стали свидетельницами его триумфа, его победы и торжества, и ярость в душе Руруки постепенно сходила на нет. Сколько он так сидел, вслушиваясь в собственное дыхание, он не знал, но звук лёгких шагов вырвал его из этого своеобразного транса. Напротив него стоял псионик и странно довольно улыбался. Благодушное и даже радостное настроение не дало Орту нагрубить или сделать едкое высказывание, и он улыбнулся вампиру в ответ. Вместе они провернули прекрасное дело и пришли к победе, которую Рурука бы отметил гораздо позже, если бы не решился довериться другим людям. И вампирам. Пассиса где-то оставил свой плащ и красовался в атласной сапфировой рубашке с широкими рукавами. А ещё он зачем-то расстегнул несколько верхних пуговиц и оголил стройную шею.

     — И вновь благодарю тебя, Пассиса, — со всей искренностью сказал лорд, немного подобравшись в кресле, чтобы уж совсем не стечь на пол. — Без тебя я бы не справился.

     — Не льсти мне, Рурука. Мы оба знаем, что ты уже придумал план действий на тот случай, если я не последую во дворец. — Псионик отмахнулся от него и присел на подлокотник кресла старейшины, оказавшись к человеку гораздо ближе, чем планировал. Но так было даже лучше, ведь он мог чувствовать совсем рядом с собой тепло его тела и пульсацию юной крови. — Но я рад, что смог помочь. Мне кажется, что это достаточно загладило мою вину за давнее бездействие.

     — Быть может, мы не будем рассуждать о прошлом? — почти игриво спросил Рурука и запрокинул назад голову. — Перед нами открыты дороги в будущее, и хотя я не могу пройти по ним без боли, мне хочется ступить хоть на одну из них.

     «Но я не хочу идти один», — услышал вампир в его мыслях. Вот он, этот момент! Найтгест медленно склонился к Руруке, давая ему время обдумать ситуацию и, если что, оттолкнуть, но Орт подался навстречу, прогнувшись в спине и обхватив брюнета за затылок ладонью. Долго наслаждаться поцелуем лорд ему не дал и вновь слегка надавил на голову Пассисы, опуская её ниже, к собственной шее. Вампир нехорошо сощурился, когда перед его глазами появились старые шрамы от укусов, испещрившие нежную кожу. Ему вспомнился молоденький Эйвери, который всюду таскался за Рурукой.

     — Так ты соблазнял и того мальчишку? — тихо спросил псионик, огладив бьющуюся жилку кончиками пальцев и прихватив её губами. Укусить юношу хотелось безумно, но пока что Найтгест держал себя в руках.

     — Нет. Тогда я принял страшный для него яд, а сейчас моя кровь лишь слегка пряная и безмерно пьянит, — ему на ухо прошептал чародей и сильнее изогнул шею, безмолвно моля об укусе. — Быть может, ты боишься?

     Вампир негромко рыкнул и выпустил клыки, чтобы затем запустить их в жертву. Орт издал блаженный стон и выгнулся всем телом, ухватив чернокнижника за плечи и прижав его к себе. «И не обманул ведь, — мысленно ухмыльнулся Пассиса, наслаждаясь, на его взгляд, божественным нектаром. — Чертовски пьянит, как и ты весь. От и до. Тот самый алкоголь, к которому я не прочь привязаться». Заставив ранки закрыться, Найтгест припал к губам разомлевшего аристократа, без слов и вопросов срывая с него одежду. Он слышал мысли Роккэна, которые были наполнены одним лишь только желанием сделать им обоим предложение руки и сердца, и территориальный управляющий решил действовать на опережение. Ясно было, что Орт ни за что не согласится с полной отдачей связать себя узами брака с вампиром, а потому Пассиса желал заложить основу и немного привязать к себе юношу. Это было самым настоящим мошенничеством, но псионик потерял стыд много лет назад. Рурука не сопротивлялся ему и даже наоборот — содействовал, помогая обнажить своё порочное тело, от которого пахло потом и немного — водными лилиями.

     — В моей сумке… — хрипло прошептал молодой мужчина, когда пальцы вампира на пробу сжали его ягодицы, принимаясь ими поигрывать, пока Пассиса осыпал крепкими поцелуями его грудь, изредка прикусывая отвердевшие горошинки сосков. — Есть смазка.

     — А ты думаешь, что я собрался тобой овладеть? — с наигранной издёвкой поинтересовался Найтгест и понял, что Рурука мгновенно закаменел. Поглядев в его лицо, псионик увидел, что тот хмурится и поджимает губы. Синие глаза метали гром и молнии. — Неужели ты думаешь, будто бы мне хочется поддаваться на подобное?

     Орт сделал быстрое движение рукой, и вампир невольно несколько раз моргнул. Боли не было, но Пассиса вдруг ощутил, что волосы его больше ничего не держит. Рурука поднёс к своему лицу траурную ленту, коснулся её губами и уже хотел выбросить прочь, однако что-то щёлкнуло в голове чернокнижника. Вампир перехватил кисть мужчины, забрал у него длинную полоску ткани и приложил к его горлу. На какую-то долю секунды Орт замер в нерешительности, а затем без слов обернул ленту вокруг собственной шеи и сделал простенький узел, свободный конец уложив в ладонь псионика. С приглушённым рычанием Пассиса припал к бледным губам, врываясь в податливый рот языком и слегка затянув ленту на шее юноши. Тени притянули к креслу походную сумку Руруки, чтобы Найтгест мог вытащить из неё склянку с густой смазкой. Наблюдая за ним из-под приопущенных ресниц, Рурука довольно улыбался. Несколько лет назад он позволял себе весьма распутное поведение ради удовлетворения своей потребности в грубых ласках, на которые брат оказался не способен, но покончил и со случайными любовниками, и с длительными загулами. Но он чувствовал, что вампир может дать ему то, чего не нашлось у прочих. Это лорд читал в глазах Пассисы, в его движениях и прикосновениях. Он догадывался, что дело может быть в способности Найтгеста читать чужие мысли, однако позволял себе думать, будто бы чернокнижник сам знает, что и как делать. И хвала тьме, что он даже не подозревал, каких сил мужчине стоило не отступиться и действовать так, как от него хотел старший принц. Но даже любовь к грубому обращению не смогла умалить благодарность Руруки за толковую подготовку: если ему порвут задницу, он точно не будет счастлив. А потом вдруг Пассиса без предупреждения приподнял его и устроил так, что дипломат оказался лежащим поперёк кресла, великодушно подставив задницу. Вампир придирчиво окинул взглядом получившуюся фигурную композицию и пришёл к выводу, что его всё устраивает: Орт мог опереться на подлокотник локтями, колени почти не упирались в бок кресла, а затянуть ленту потуже теперь вышло бы без проблем. Разведя округлые ягодицы в стороны, Пассиса лишний раз прошёлся смазкой по хорошенько разработанному отверстию и приспустил с себя брюки с бельём. Хоть его самого и начинало трясти от желания прильнуть к стройной спине и овладеть триумфатором, но отказать себе в удовольствии немного помучить его не смог. Рурука нетерпеливо поёрзал, когда Найтгест стал смазывать свой член, скорее уж медленно лаская по всей длине, чем просто обрабатывая его перед соитием. На угрожающее рычание Орта вампир лишь изломил бровь и со вкусом потянул на себя ленту. Ему виделись в этом жесте и ирония, и печальное напоминание: связь с Октаем послужила ему на этот раз основной для связи со своенравным юношей. Когда Рурука издал первый блаженный стон, где-то в другом конце дворца мрачно вздохнул старейшина жрецов.

     — Ну почему именно в этой вариации моё кресло оскверняют, — пробормотал себе под нос Сантьяго и скрыл улыбку.

     Началось.

Странная штука: ты смотришь в небо

И видишь свою звезду.

Но она слепа и глуха к тому,

Кто переступил черту.

Брось свой камень с моста — и тут же

По воде разойдутся круги.

Если б ты помнил об этом всегда,

Вставая не с той ноги.

У тебя, безусловно, были причины

Выиграть первый бой.

Но вряд ли ты потрудился представить,

Всё, что это повлечет за собой.

Твой самолет, готовый взорваться,

Уже набирал высоту.

Вряд ли ты думал об этом, когда

Переступил черту.