Близился конец июля, и к тому моменту дни и вечера с Эммой Свон стали совершенно обычным делом. Чаще всего они просто слушали музыку или обсуждали книги, — и оказалось, что вкусы у них во многом сходятся. Эмма также показывала ей некоторые фильмы, которые любила ещё с детства, а однажды Реджина осталась у Эммы дома с ночёвкой, и до середины ночи они пересматривали все кассеты, которые отыскались у неё в ящике.

К тому моменту она уже успела обустроить дом и разобрать картонные коробки, так что всё стояло на своих местах, а от дома веяло уютным теплом, из которого не хотелось уходить. К тому же нога Эммы начала потихоньку заживать, — приезжавшая как-то раз врач наконец убрала все болты и шурупы из её колена, и теперь Эмма могла недолго ходить без костыля, пускай и прихрамывая. Правда, от этого у неё быстро уставала спина и начинала ныть поясница. Реджина старалась следить за тем, чтобы она не перенапрягалась, но тщетно: Эмма, в своём стремлении поскорее оправиться, совсем себя не щадила, и бороться с этим было попросту бесполезно.

И то, что случилось позже, казалось, было неизбежно. Оглядываясь назад теперь, Реджина с уверенностью могла сказать, что август 1989 года стал переломной точкой, — той самой, с которой она начала осознавать происходящее не только чувственно, но и умом.

Стоило только Эмме оправиться и начать более или менее нормально ходить, как она начала изредка куда-то пропадать. Чаще всего выезжала в город, иногда звала с собой Реджину, но большую часть времени уходила одна, словно скрывала что-то, стесняясь говорить о своих похождениях. Поначалу Реджина не обращала на это внимания; думала, что, видимо, Эмма наконец дорвалась до свободы, к которой так стремилась. Может быть, она тайно посещала какие-то тренировки по плаванию, мечтая вернуться в команду, о чём упоминала не раз. Но ближе к середине августа волнение росло, а вместе с ним росло и раздражение.

Всякий раз не застав Эмму дома в то время, когда они обычно собирались за чашкой чая, Реджина ощущала себя так, словно её предали. Бросили как бездомную собаку, — а ведь она только начала верить, что у неё наконец появилась подруга. Человек, который во многом разделял её мысли, переживания и эмоции. Та, кому она могла довериться и с кем могла открыться, быть по-настоящему собой. Рядом с Эммой ей казалось, что она жила, — жила, как настоящий человек, как всегда хотела, пускай это и было отчасти её фантазиями и домыслами.

«А вдруг у неё кто-то появился?» — ужасная мысль растеклась холодком по позвоночнику и вынудила замереть возле открытой двери.

На улице вновь шёл дождь, не прекращающийся вот уже третьи сутки подряд. По обочинам дороги стекали весёлые ручейки, по которым мальчишки и девчонки пускали измазанные парафином бумажные кораблики, звонко смеясь и, никого не стесняясь, матерясь, когда очередной кораблик уносило в ливневые стоки.

Реджина не обращала на них внимания. Разум вдруг наполнился невесёлой картиной: она видела Эмму в обнимку с каким-нибудь мужчиной, одетым по последней моде и, уж наверняка, пользующегося дорогим парфюмом; она видела его высоким, галантным и улыбчивым, но, возможно, немного стеснительным, ведь меньшего Эмма Свон едва ли заслуживала. И всё же представление это полностью наполнило всё её тело, сдавило лёгкие, осело тугой тянущей болью в груди. «Но почему?» — спрашивала она себя, но не находила ответа. Разве Эмма не заслуживала быть счастливой? После всего, что ей пришлось пережить, и в особенности — после той ужасной аварии осенью 1988 года.

— Было тогда ужасно холодно, — рассказывала ей Эмма. — И я поссорилась с тренером команды, да так, что она на неделю отстранила меня от тренировок. Отправила, как она выразилась, поправить душевное равновесие. Ну, на самом-то деле не права была она, но люди редко признают свои ошибки, так что я не стала с ней больше спорить. Собрала вещи и уехала в Орегон, на ферму, где жила раньше. Старики мои давно уже отправились жевать землю, на ферме остался жить только Дерек, мой старший брат. С ним-то у меня никогда не было проблем. Ну, мы вроде как вообще не разговаривали, только если по делу, так что я не волновалась на его счёт. Позвонила Киллиану, потому что мы давно не виделись, но этот идиот отказался. Говорит, что стал юристом, но судя по голосу он стал алкашом. Короче, не важно. Так вот, о чём это я?.. — Она прервалась, чтобы растереть колено. В непогоду оно особенно донимало её болями, а в те дни как раз начался сезон дождей, и температура шла на спад. — Было холодно, и я решила прогуляться. Немного развеять мысли, вспомнить былые времена. Дереку сказала, а он только угукнул в ответ да и забил. Кстати, дождь тогда собирался, так что я взяла с собой зонтик. Ну, в общем, шла по обочине дороги, думала о своём. Потом дошла до подъёма дороги. Оттуда приближающихся машин не видно, а из-за стучащего дождя я и не услышала, что кто-то приближается. Водитель, как потом сказали, отвлёкся на собаку, которая начала скакать по салону и закрывать обзор. Клялся, что отвлёкся всего на секунду, но этой секунды хватило, чтобы не заметить меня и сбить. Я его только в последний момент уже заметила — попыталась уклониться, но не вышло. Выбросило в кювет рядом с камнями, ещё б пара миллиметров — и точно сломала бы позвоночник или свернула шею. А дальше не помню. Помню только, как увидела колёса фуры, потом уже надо мной склонялся доктор, утешал и говорил, что жить буду, ничего. Но… — Она закусила губу. — Это сейчас я уже свыклась с мыслью, что не смогу вернуться в спорт. А тогда у меня случались настоящие истерики. И я понятия не имела, что мне делать дальше, ведь плавание единственное, что я умею делать хорошо и чему училась всю жизнь… Киллиан навещал пару раз, успокаивал, говорил, что всё наладится. Но где там? Думаешь, я им верила? Чёрта с два. Только тренер была со мной честной и сразу сказала, что после таких травм никто не возвращается, и что дай бог, чтобы я снова начала хотя бы ходить. Обещала молиться за меня. — Она хмыкнула, опустила взгляд. — Только мольбы, я думала, мне не помогут. А сейчас… наверное, просто смирилась. Дерьмо всегда случается, когда его не ждёшь, и я вот никогда не думала, что и мне рано или поздно придётся уйти. Даже о старости не думала. Ну а потом я подумала, почему бы не написать книгу. О своей жизни, например. Многие ведь пишут… особенно бывшие спортсмены. Только…

— Только что? — спросила тогда Реджина взволнованно. На глаза у неё наворачивались слёзы, но она стоически их сдерживала.

— Не знаю, — заключила наконец Эмма и больше ничего о книге не говорила.

И вот теперь, после всего пережитого, разве не заслуживала она своего счастья? Найти своего мужчину, завести семью… Наверное, думала Реджина, она слишком эгоистична, но от мысленной картины замужней Эммы её начинало мутить, и потому она тщательно гнала прочь эти мысли. Да и с чего она решила, что Эмма нашла себе кого-то? Может быть, она просто уезжала развеяться, размять ногу.

«Кого ты обманываешь? — тут же говорила она себе. — Если бы это было так, она бы не стала этого скрывать».

В среду днём она заметила Эмму дома: та сидела в саду на шезлонге и читала какую-то книгу, попивая холодный чай. День выдался солнечный и свежий, так что в этом не было ничего удивительного. Поначалу Реджина планировала игнорировать Эмму: она подумала, что, вероятно, просто придумала себе родство их душ, и на самом деле мисс Свон оказалась такой же любительницей погулять и посплетничать, как и все остальные, вот только больная нога препятствовала её прежнему образу жизни. Однако, немного подумав, она решила узнать наверняка.

«Ненавязчиво спрошу об этом в разговоре», — решила она, откладывая пыльную тряпку и вытирая руки бумажным полотенцем.

Подумав ещё немного, она надела своё лучшее платье и накрасила губы; она прекрасно знала, как обратить на себя внимание мужчин, и, возможно, неосознанно пользовалась теми же методами и с Эммой, не зная наверняка, сработает ли это.

— Реджина! — обрадовалась Эмма, откладывая книгу в сторону, когда упомянутая Реджина появилась на пороге её дома. — Отличное платье.

— Благодарю, — сдержанно улыбнулась она. — Сделать тебе массаж ноги?

Она часто делала его для Эммы, поскольку врач прописала не только постоянные прогулки, но ещё и массаж, благодаря которому мышцы приходили в норму. Сначала Эмма намеревалась приглашать специалиста, однако Реджина вызвалась делать его сама, — у её отца был артрит, так что она с детства знала, на какие точки и с какой силой нужно давить.

— О, боже, да, если тебе не сложно, — довольно протянула она, неловко поднимаясь с шезлонга. Реджина протянула ей руку, чтобы помочь, и они наконец скрылись в гостиной дома.

Развалившись на диване, Эмма вытянула больную ногу и разместила её на коленях Реджины, а та тут же принялась массировать голень, — поначалу осторожно и нежно, с каждым движением находя затёкшие мышцы и разминая их.

— Как прошла неделя? — как бы невзначай спросила она, не отрывая взгляда от лица Эммы. Кем бы они ни была, но прятать эмоции у неё не получалось до сих пор.

Эмма приоткрыла глаза и на её щеках выступил румянец, отчего Реджина невольно поджала губы.

«Точно нашла кого-то», — решительно подумала она.

— Нормально. Всё прошло нормально…

— Эмма, — не выдержала Реджина, и, склонившись к ней с наигранной хитростью, провела пальцами по колену. — Ты нашла кого-то, верно? Можешь мне рассказать, ты знаешь, я не буду осуждать…

— Что?! — Она резко распахнула глаза и приподняла голову. Вид у неё был такой, словно Реджина обвинила её по меньшей мере в краже магазина. — С чего ты решила?

Похоже, Эмма не на шутку перепугалась, и это только усилило подозрения Реджины. Она невольно сжала пальцы сильнее, надавив на деревянную мышцу. Эмма ойкнула.

— Прости, — кашлянула она. — Просто ты стала частенько пропадать и ничего мне не рассказываешь.

— Я… — Эмма окончательно села, уперевшись ладонями в диван, и опустила виноватый взгляд. — Не думала, что это так выглядит, прости. На самом деле я езжу к подруге.

— Подруге, — тупо повторила за ней Реджина. И когда, интересно, Эмма успела обзавестись подругой? Но, что самое главное, почему от этих слов стало нестерпимо болезненно в груди? — Тебе не обязательно придумывать отговорки.

— Нет, нет! — воскликнула она, сжимая её плечо, словно Реджина могла бы в любой момент убежать. Во всяком случае, она и вправду уже собиралась уйти. — Мы познакомились, когда я ездила за покупками, и оказалось, что она была знакома с Киллианом. Он много про меня рассказывал, так что она сразу меня узнала.

Реджина хмыкнула и внимательнее вгляделась в лицо Эммы. Она не врала, это точно, — но и не говорила всей правды. Что, чёрт возьми, можно скрывать в городе?

— Ну, она не такая подруга, как ты, Реджина.

Та вопросительно вскинула брови:

— И что это должно означать?

— Ну, ты… Ты — особенная. А она просто, ну… Знакомая. Ох, я не знаю. — Эмма принялась тереть лицо ладонью, словно пытаясь сосредоточиться, но выразить свою мысль понятными терминами у неё явно не выходило. И всё же Реджина прекрасно поняла, о чём она говорила.

— Всё хорошо, Эмма. — Она поймала её запястье, заставляя убрать руку от лица. — Я понимаю, о чём ты.

— Правда?

— Конечно.

— И ты не злишься?

Реджина закатила глаза.

— Понятия не имею, почему тебе нужно было это скрывать. Конечно, я злюсь!

— Ох, прости… Я просто… Ну, не хотела делиться тобой с кем-то ещё.

— Прости, что? — изумилась Реджина, и от удивления даже отпрянула.

— Ну, в смысле, если бы я сказала, то ты бы, наверное, захотела познакомиться. А я не хотела, чтобы ты… Приходила в то место, где она работает.

— И где же она работает?!

— В клубе, — туманно ответила Эмма.

Реджина шумно выдохнула и потёрла пальцами виски, стараясь переварить всё услышанное. Внезапно объявившиеся подруги, клубы, и самое главное… Ревность?

— Ты чёртова загадка, Эмма Свон, — наконец сказала она, и Эмма рассмеялась.

— Кто, я-то? Между прочим, ты обо мне всё знаешь. А я о тебе — ничего.

— Моя жизнь довольно скучна, мисс Свон, и мне нечего о ней рассказывать.

— Ты всегда так говоришь, — фыркнула Эмма с досадой. — Но вот… Ты когда-нибудь отрывалась?

— Что это вообще значит? — Она гордо вскинула подбородок, взглянув на Эмму сверху вниз. — Разумеется, нет! Мне, в конце концов, не шестнадцать!

— Так и знала, что ты зануда, — ухмыльнулась Эмма, вставая с дивана.

— Это оскорбительно, мисс Свон. — Реджина поджала губы, наблюдая за ней. — Я умею веселиться, если вы об этом.

Эмма подошла к магнитофону и, обернувшись через плечо, подмигнула ей, после чего нажала на «плей». По комнате разнеслась приятная мелодия:

«Возьми меня за руки, дорогая.

Ты знаешь, я встал как вкопанный, когда проходил мимо тебя.

И сейчас я молю о том, чтобы ещё раз увидеть, как ты танцуешь» ¹

Эмма меж тем обернулась и, пританцовывая, приблизилась к ней с хитрой улыбкой. Ещё до до того, как она подошла ближе, Реджина уже знала, что затеяла эта невыносимая женщина.

— Станцуй для меня, станцуй для меня, станцуй для меня, оу-оу-оу! — подпевала она, потянув Реджину за руки.

— Это глупо, Эмма, — улыбнулась Реджина, позволяя ей поднять себя на ноги.

— Расслабься, Реджина, нас никто не видит. Можешь быть собой, — склонившись к её уху, шепнула она, и эта фраза импульсом пронзила всё тело, застряв на грани ненависти и желания.

Ещё никто и никогда не вызывал у неё столь противоречивых чувств. Ей хотелось одновременно уйти и остаться, поддаться и гордо вскинуть подбородок. Эмма и сама словно была соткана из противоречий, уверенно и умело втягивая её в свой мир, заражая азартом и ощущением свободы, которые так сильно манили.

Она сдалась, когда Эмма отвела их руки с переплетёнными пальцами в сторону и принялась покачивать бёдрами в такт мелодии, да так резво, словно у неё вовсе не болела нога. Реджина сдалась — и они удивительно синхронно согнули ноги в коленях, закружившись в импровизированном танце, как могли танцевать только подростки на школьном балу: уверенные, что впереди целый мир, полный открытий и взаимной любви. Эмма вела медленно и уверенно, опустив твёрдую ладонь ей на талию, и широко улыбалась, заражая её своим теплом, которое струилось по телу, как электричество.

— Эмма! — воскликнула она и тут же рассмеялась, когда та уверенно прокрутила её вокруг своей оси. — Твоя нога…

— Т-ш-ш, забудь обо всём, — оборвала она, прикрывая глаза и, казалось, полностью отпуская себя.

И Реджина доверилась ей.

Они кружились в этом танце, который всё больше напоминал какую-то сказку, и Реджина никак не могла оторвать взгляда от её зелёных блестящих глаз. Глаза, цветом напоминающие морские волны с едва заметными вкраплениями водорослей. Почему-то Реджина заметила это только сейчас, впрочем, как и едва заметный аромат домашнего печенья и молока, исходящее от её кожи, — и только тогда поняла, как же близко они прижимались друг к другу. Но самое возмутительное то, что ей это чертовски нравилось, — нравилось ощущать её запах, нравилось чувствовать тепло её кожи, нравилось смотреть ей в глаза, находя там всё новые и новые грани, от которых кружилась голова. Она на глубинном уровне ощущала, что Эмма любит её, — это читалось в её взгляде и в её прикосновениях; в том, как нежно и неосознанно она поглаживала пальцами её ладонь; в том как сбилось её дыхание, которое Реджина чувствовала у себя на лице; в том, как бережно, но в то же время твёрдо она касалась её талии. И от этого осознания ей сделалось так хорошо, что её начало мутить: грудную клетку словно сдавило, будто она съела полкило чего-то сладкого, не запивая, а внизу живота что-то затрепетало, и колени принялись подрагивать.

От дальнейшего — чего бы то ни было — её спас внезапный стук в дверь. Они одновременно вздрогнули и отстранились друг от друга.

— Чёрт, кого там принесло? — озадаченно пробормотала Эмма, словно её оторвали ото сна. Реджина и сама чувствовала себя так, будто очень медленно просыпалась. Голова до сих пор шла кругом, а дыхание, оказывается, сбилось. Она неосознанно прижала руку к груди — туда, где до сих пор опасно пульсировало и стучало.

Какое-то время они так и стояли, молча глядя друг на друга, но затем стук повторился, в этот раз настойчивее, и Эмма, заметно прихрамывая, пошла открывать.

Послышался щелчок отпираемого замка, а затем Реджина услышала до скрежета зубов знакомый голос Мэри-Маргарет. Вне всяких сомнений, это была именно она:

— Эмма! — воскликнула женщина, и Реджина живо представила, как она раскинула руки для объятий, отчего невольно поморщилась.

Уже в следующий миг она в страхе присела на краешек дивана и постаралась натянуть на лицо непроницаемую маску. Мало ли, что могла подумать эта дешёвка?! Реджина пробежалась беглым взглядом по комнате, чтобы убедиться в её сохранности, и, не заметив ничего необычного, облегчённо выдохнула.

— Мы так давно не виделись, — меж тем продолжала щебетать Мэри-Маргарет, стоя на пороге. — Ты обещала подумать по поводу клуба. Что скажешь?

Реджина закатила глаза. Её так и подмывало встать и высказать Мэри-Маргарет всё в лицо, но она сдержала себя, продолжая сидеть на диване в случае, если соседка всё же зайдёт в дом.

— Э-э-э, Мэри-Маргарет, я сейчас занята, извини, — протянула Эмма так, что её голосом можно было бы замораживать трупы. — Поговорим в другой раз, ладно?

Послышался хлопок двери, — и Реджина так и не разобрала, что же ответила Мэри-Маргарет. Она ощутила мрачное удовлетворение.

Уже спустя мгновение на пороге гостиной показалась Эмма. Она встала, оперевшись рукой о дверной косяк, и какое-то время молча изучала Реджину взглядом. Затем она наконец сказала, явно смущённая:

— Хочешь выпить?

— Да, — мгновенно отозвалась Реджина.

Они вновь встретились понимающими взглядами и рассмеялись, не сдерживаясь. Что ж, если Мэри-Маргарет и начнёт сплетничать о них — какая разница? Да и что она могла бы рассказать? «Представляете, две мои соседки постоянно проводят время вместе вместо того, чтобы ходить и сплетничать у других за спиной», а ответом ей будут возмущённые ахи и вздохи. Представив это, Реджина едва не рассмеялась вслух.

Эмма принесла два бокала и налила в них сидр, — «лучший яблочный сидр прямиком из России», сказала она, — один протянула Реджине. Сидр и вправду оказался хорош, но не так хорош как тот, который она делала по осени сама.

— Моя мать выдала меня замуж за Робина, — сказала она вдруг, будто и сама того не ожидая, и испытала странное облегчение. Точно вдруг вскрыла нарост, в котором годами копился гной, и теперь он начал мало-помалу выходить из неё; из её души. На вопросительный и удивлённый взгляд Эммы она добавила: — Ты сказала, что ничего не обо мне не знаешь. Вот я и рассказываю.

Эмма вся обратилась в слух, отчего Реджина лишь хмыкнула, сделала глоток побольше, а затем отставила бокал в сторону.

— Она всегда придерживалась традиционных ценностей. Обучала меня на дому, никогда не отпускала в школу, даже когда я была маленькой. Делала из меня «настоящую леди». А Робин… показался ей лучшим кандидатом в женихи. У его отца скопилось целое состояние, его фирма досталась ему в наследство, и он умело распоряжался ею, даже когда был совсем ещё юн. Мы познакомились с ним, когда они с матерью приехали к нам на День Благодарения. Вот только я тогда была влюблена в своего учителя конной езды, Дэниеля.

Эмма сильнее сжала бокал, но Реджина не придала этому значения. Она уже полностью погрузилась в тот день, когда Робин Локсли объявился на пороге их дома и сделал ей предложение, на которое Кора, её же устами, сказала «да». Робин выглядел счастливым, как никогда после. Она же чувствовала себя разбитой. В тот день ей казалось, что её мир окончательно рухнул и разбился на сотни маленьких осколков; что эти осколки, как ни старайся, уже нельзя будет собрать воедино. Дэниель, узнав о помолвке, убеждал её сбежать, говорил, что сейчас не то время, когда женщина не может отказаться от замужества; говорил, что дальше будет только лучше, и Кора никогда не сможет их найти. Они просто залягут на дно и будут счастливы.

Вот только он едва ли знал Кору так, как знала её Реджина. И уж в чём она могла быть уверена, так это в том, что Кора ни за что и никогда не отступится от неё, пока не добьётся своего. Более того, она ни за что не рискнула бы оставить отца одного. Отца, которого так любила и так берегла, — единственного человека, который по-настоящему любил её и старался баловать. Могла ли она предать его, предать собственную мать, — и всё ради размытой картинки идеального счастья, которую рисовал ей Дэниель.

Разумеется, не могла. Ей пришлось разбить ему сердце и оставить огромную дыру в собственном. Теперь, оглядываясь назад, она могла сказать, что поступила бы иначе. Отец понял бы её, но дело было в другом, — так же, как с годами она поняла, что мать никогда не любила её, так же поняла она и то, что все её причины были надуманными, и не сбежала она лишь из собственного страха перед неизвестностью.

Рассказывать о матери она не стала. Только вкратце, упуская подробности о её жестоких физических наказаниях, о тотальном контроле и о том, что она просто не умела испытывать эмоций. Кажется, это даже называлось каким-то специальным словом, но Реджина не была уверена. Она знала только то, что Кора не была способна ни на любовь, ни на ненависть. Ею всегда руководили только чёткие вычисления, — словно она машина, робот, созданный каким-то учёным из очередного фантастического фильма.

Рассказывая обо всём Эмме, она ощущала тотальное, всепоглощающее облегчение. Она знала, что рисковала, доверяя кому-то свою тайну, сдёргивая нарыв, словно давно застывший пластырь, но облегчение приносило и долгожданное чувство эйфории, и на один короткий миг, в этот момент рядом с Эммой, она ощутила, что теперь способна на всё.

Выслушав, Эмма обняла её, окутав своим теплом и спокойствием. В тот момент она ощутила себя ребёнком, — маленьким человеком, которому не позволили быть таковым, когда было его время. И потому Реджина позволила ей обнимать себя и гладить по волосам, словно успокаивая, ведь в её сожалении не было и толики той омерзительной жалости, которой она ожидала и от которой готова была отбиваться. Но Эмма не жалела её, — она понимала и разделяла её переживания, и это сделало момент в каком-то смысле интимным: словно она вдруг содрала с себя кожу, а Эмма легко и непринуждённо залечивала образовавшиеся кровоточащие раны.

— Сможешь выделить мне выходные? — чуть погодя спросила Эмма, когда они почти прикончили бутылку сидра. — Хочу показать тебе кое-что. Выберемся на природу, тут недалеко.

— На природу? — Реджина перевела на неё удивлённый взгляд. Эмма Свон каким-то образом вносила в её жизнь хаос и утешение одновременно.

— Ну да, что-то типа пикника. Будет круто, — сказала она в своей привычной простоватой манере. Иногда у Реджины складывалось впечатление, что она разговаривает с подростком, если не с ребёнком. — Ты, наверное, бывала в тех местах, но всё же… Я думаю, тебе надо отдохнуть от всего этого.

Реджина некоторое время разглядывала её лицо, светящееся искреннем желанием помочь и провести время вместе, вдали от любой суеты, внезапно нагрянувших соседей и мыслей о прошлом. Конечно, ей тоже хотелось бы этого. В конце концов, она не ездила на пикники ещё с тех пор, как была совсем девчонкой, да и в целом на природе бывала не часто.

Но что важнее всего, Эмма не давила на неё. Реджина видела напряжение в глубине её глаз, видела желание продолжать убеждать, но она молчала; важнее всего для неё было получить согласие, увидеть, что она — Реджина, — действительно этого хочет.

— Конечно, — согласилась она. — Это будет здорово.

— Точно не хочешь, чтобы я поехал с вами? — Робин лениво листал газету, всем своим видом источая нежелание выходить из дома. На улице стояла жара, возможно, последняя этими августовскими деньками, ведь совсем скоро наступит полноценный сезон дождей, а после осень окончательно заберёт свои права на царствование и медленно перекочует в зиму.

— Всё будет в порядке, — ответила она просто для того, чтобы что-то ответить. Если бы Робин и вправду хотел поехать с ними, он был бы куда настойчивее. Возможно, в глубине души он радовался, что сможет провести сутки в гордом одиночестве или вместе с друзьями, не скрываясь и не таясь от жены, попивая пиво и всю ночь просматривая футбольные матчи.

В подтверждения её догадки, Робин кивнул и искоса глянул на жену, которая крутилась возле зеркала, критически оценивая, как сидит на ней платье.

— Дорогая, ты уверена, что ехать в лес в платье — хорошая идея? — робко поинтересовался он, на что Реджина лишь фыркнула.

Мужчины! Что могут понимать они в этом? Желание выглядеть хорошо — неотразимо! — всякий раз брало верх над удобством. Женщины годами терпели каблуки, лишь бы нравиться им, этим мужчинам, которые не замечают ничего вокруг, но хотят видеть рядом с собой всегда неотразимую жену. Знал ли он, как сильно устают её ноги всякий раз, когда она проводит утро и вечер на каблуках? Но, с другой стороны, она ведь ехала на пикник не с мужчиной, а с Эммой. Это осознание шевельнуло что-то у неё в груди, поскольку она ощутила прилив возбуждения сравнимый с тем, которое она испытала в тот день, когда они танцевали, не обращая ни на кого внимания; а затем тот, который ощутила, когда лежала поздно ночью и никак не могла уснуть, испытывая такое сильное желание вернуться в тот миг, что в груди что-то болезненно пульсировало и от отчаяния хотелось лезть на стену.

Испытывают ли друзья такое друг к другу, спрашивала она себя. Конечно же нет. Ты, дорогуша, вляпалась не на шутку. О, поверь, из этого не выйдет абсолютно ничего хорошего. Ничего. И я здесь, чтобы напоминать тебе об этом.

Но остановить себя она уже не могла. Чмокнув напоследок Робина, она вышла на улицу, где возле калитки её уже поджидала Эмма с таким видом, с каким мог бы ожидать хулиган-старшеклассник, везущий самую популярную девочку в школе на бал. Ей не хватало только какого-нибудь панковского байка, со смешком подумала Реджина, и представила себе эту картину. Эмма, верхом на железном коне, останавливается напротив её дома, небрежно отбрасывает в сторону окурок и говорит: «Эй, детка. Шикарно выглядишь, надеюсь, я не опоздала. Садись, и я подброшу тебя, куда захочешь».

«А звезду с неба достанешь?» — с лукавой иронией спросила бы она нарочито тоненьким голоском, и они бы рассмеялись. А потом…

— Отлично выглядишь, — сказала Эмма. От неожиданности Реджина даже на миг замерла, растерянно моргнув и вернувшись в реальность. Эмма, конечно же, ждала её не на байке, а возле такси, и если она и курила, то только дамские сигареты в вечера вроде тех, когда они напивались.

Одета она была в просторную рубашку с закатанными до локтя рукавами, серые джинсы и «конверсы», и в ладони держала не байкерский шлем, а небольшую корзинку с сэндвичами и чаем. К багажнику такси она уже успела прикрепить раскладную палатку, вроде тех, которые продавались в магазинах «всё по пять долларов».

— Готова?

Реджина кивнула с лёгким трепетом. Ей вспомнились деньки, когда они с отцом точно так же уезжали из дома. Всего на несколько дней, а чаще — на пару часов, но эти часы были самыми счастливыми в её жизни. Они ели столько мороженого, сколько захотят, отец качал её на качелях, а потом рассказывал истории из своей жизни, пока они сидели на лавочке и наблюдали за заходом солнца. Затем неизбежно наступал момент, когда нужно было вернуться домой, и они вновь садились в машину: отец — за руль, а она — рядом с ним, пристегнувшись ремнём и с тоской глядя на катящихся (на велосипеде или скейте) домой школьников, придерживающих тяжёлые рюкзаки.

Сейчас они с Эммой уселись на заднем сидении такси, и Реджина испытала то самое чувство, близкое к эйфории — чувство предвкушения перед чем-то неизведанным и определённо приятным. На лице, разумеется, это никак не отразилось, хотя ей отчего-то казалось, что Эмма отлично всё понимала, словно могла бы прочесть её мысли.

Они начали медленно удаляться. В зеркале заднего вида их с Робином дом, выполненный в федеральном стиле из светлого кирпича, становился всё дальше и дальше, пока не превратился в маленькую точку и не исчез за углом, а вскоре они миновали и город, оставив за спиной красочные вывески магазинов и рекламные баннеры, предлагающие «окунуться в океан наслаждения» или «купить бьюик по самым низким ценам».

Позже мелькнула табличка: «ВЫ ПОКИДАЕТЕ СТОРИБРУК, СЧАСТЛИВОГО ПУТИ!» — и такси затрясло на неровной, размытой после дождя грунтовой дороге. Лицо Эммы исказила гримаса боли, и Реджина тут же поняла, в чём дело. Отодвинувшись в сторону, она позволила ей сесть поперёк сидения и вытянуть больную ногу, примостив её на коленях Реджины.

— Спасибо, — облегчённо выдохнула она.

Оставшуюся часть пути они слушали радио и думали каждая о своём. Говорить оказалось не о чем, да и присутствие водителя напрягало их обеих, но вскоре они добрались до кромки леса, где таксист их и высадил, после чего пообещал забрать следующим днём ровно в полдень. Они вышли, громко хлопнули дверцы машины, и такси, шурша гравием, отъехало в обратном направлении.

— Ну, вот мы и на месте, — неловко прокомментировала Эмма, на что Реджина хмыкнула. — Отсюда рукой подать. Идём.

— Надеюсь, вы не собираетесь завести нас в глушь, из которой нам не выбраться, мисс Свон.

— Говорю же — тут недалеко.

На самом деле Реджину беспокоила её нога. Она сомневалась, что шляться по лесам, да ещё и по склону — отличная идея; хоть и привыкла, что Эмма, если что-то решила, ни перед чем не остановится. Так что Реджина лишь вздохнула и последовала за ней по истоптанной влажной тропе.

Зачем я вообще только согласилась, размышляла она, шагая по усыпанной еловыми иголками земле, как по пуховому одеялу. Хорошо хоть не стала надевать каблуки.

Впрочем, уже скоро они вышли к подлеску, — Реджина старалась не задевать кусты с маркими ягодами, но всё равно пару раз цеплялась за ветки, — а после добрались до обрыва, с которого отлично слышался плеск воды. Он показался ей столь объёмным и оглушающим, что она тут же принялась испуганно оглядываться по сторонам.

— Всё в порядке, мы почти на месте, — крикнула Эмма и махнула рукой. Каким-то образом она уже успела выйти вперёд, и это с больной-то ногой! Реджина поспешила за ней, мысленно проклиная всё вокруг, — даже торчащие у обрыва папоротники.

Однако когда они забрались по склону выше, и редкие сосны расступились в разные стороны, — Реджина позабыла обо всех своих злых мыслях и о желании развернуться и уйти домой. Впереди она увидела водопад! Самый настоящий водопад: он пенился, искрился на солнце, а мелкие брызги от него размягчали землю на краю обрыва. Почему она никогда не бывала здесь раньше? Она ведь прожила в этом городе практически всю жизнь, но даже знать не знала, что в глубине их леса скрывается такая красота. Вид со смелостью можно было поместить на туристические открытки и буклеты!

— Круто, правда?

— Как ты узнала об этом месте?

— Долгая история, потом как-нибудь расскажу. Идём! — И она потянула её за руку вниз по спуску, ведущему к водоёму. Если уж откровенно, не лучшее место для пикника. С другой стороны, Реджина отлично понимала, что задумала Эмма.

— Эмма! — крикнула она, поскольку от шума падающей воды закладывало уши. — Это опасно! Твоя нога ещё не зажила, и я категорически против!

— Не будь такой занудой, Реджина.

— Я не зануда… Эмма!

Они резко остановились посреди пути, и Реджина шумно выдохнула. Её тело сковал ледяной ужас при мысли, что Эмма может утонуть или захлебнуться.

— Ты не можешь рисковать своим здоровьем. Я знаю, что ты тоскуешь по плаванию, но это… — Она обвела рукой озеро. — Это слишком.

Эмма долго изучала её лицо — на самом деле, наверняка не прошло и пары секунд, — а затем улыбнулась и сказала:

— Хорошо.

Вот так просто. И они наконец спустились на дно каньона, оказавшись в непосредственной близости с бушующим водопадом. Брызги, разлетающиеся во все стороны, мгновенно намочили платье и волосы, и все её приготовления к милому, спокойному пикнику на лесной полянке пошли насмарку. Промокла даже сумка, в которой Реджина несла любимую книгу и покрывала.

На лице Эммы, напротив, читался щенячий восторг. Как же она любит жизнь, внезапно подумалось Реджине. Любит так сильно, что не думает о последствиях, о том, что случится завтра, — просто наслаждается моментом, который есть сейчас. Та вещь, которая никогда не была ей доступна. Она с детства привыкла к планированию, чёткой последовательности, к движению по прямой, — и внезапные повороты были для неё скорее стрессом, а не развлечением. Вот почему они так сильно отличались, но в то же время вот почему её так сильно тянуло к Эмме. В ней существовал какой-то притягательный и опасный хаос, прикасаясь к которому она рисковала утонуть, разрушить привычный мир на миллиарды осколков, которые теперь уже вряд ли удастся собрать в одно целое. А если и удастся — едва ли это будет что-то, хотя бы отдалённо похожее на её привычный мир.

И всё же она любовалась ею — как любуются картиной в галерее, как наслаждаются музыкой в тихом баре, как желают и боятся прикоснуться к неизведанному. Если Бог существовал, то он послал ей Эмму Свон как испытание; Если существовал Дьявол, то он послал ей Эмму Свон как искушение. И она хотела ему поддаться, как не мог противиться искушению надкусить от запретного плода первый человек.

— Пойдём, прогуляемся по берегу, всё равно уже промокли, — беззаботно предложила Эмма, и Реджина лишь вздохнула. Ведь Эмма наверняка знала, что это случится, а может быть и вовсе просчитала всё с самого начала.

Её пальцы заскользили по застёжке платья на её спине, холодный бегунок пару раз коснулся разгорячённой кожи, отчего по телу забегали мурашки. И Эмма наверняка это заметила. Она могла не замечать многого, но что касалось физических проявлений — тут ей не было равных. В один миг Реджину захлестнули стыд и странное удовлетворение. Будто бы в одночасье она поделилась с ней этой терзающей тайной, а тайна заключалась в том, что её тянуло к Эмме не только душевно, но и телом, и чем больше проходило времени, тем сложнее ей становилось обманывать себя, и тем сложнее становилось отказаться от всего этого. Как наркоман, говорящий, что в любой момент может слезть с иглы, — так и Реджина убеждала себя, что в любой момент может сесть и переосмыслить происходящее, а после забыть о своём нездоровом влечении, как о дурном сне.

Подушечками пальцев Эмма коснулась её плеч, чтобы скинуть платье, а в голове Реджины зазвучало голосом комментатора бейсбольных матчей, ведущего прямой репортаж с места событий: И мы приближаемся ко второй базе, друзья! НЕВЕРОЯТНО! Эмма Свон замахивается для броска, но что это будет за бросок? Кручёный или обычный? Принесёт ли она победу команде?! Реджина Локсли готовится отбивать удар, она помахивает битой, готовая ко всему!

Платье глухо упало на землю, на мгновение Реджина застыла, словно статуя, а затем решила — к чёрту всё! — и переступила через него, после чего сразу же направилась к тёплой воде. У самой кромки она обернулась, чтобы взглянуть на Эмму, но та смотрела на неё, замерев, с изумлённым восхищением, и в её глазах читалось то же самое желание, которое испытывала она сама.

— Так вы идёте, мисс Свон? — игриво поддразнила она, и это, словно катализатор, заставило Эмму шевелиться.

Она быстро скинула рубашку, затем — медленнее, чтобы не повредить ногу, — справилась и с брюками, а уже в следующий миг, широко улыбаясь, присоединилась к ней в воде.

— Невероятно, — пробормотала она с искренним наслаждением, окунаясь в тёплую, как топлёное молоко, воду.

Реджина последовала её примеру и сразу же ощутила невероятную лёгкость, будто вода смывала все её печали и переживания; будто в тот момент она переродилась, обрела нечто важное — под этим градом бушующего водопада, с лёгким ощущением эйфории и свежести. Отмирали старые клетки её прежних убеждений, ссыпаясь с кожи и растворяясь в этой воде. В тот миг ей даже показалось, что она могла бы начать всё заново, с чистого листа. Построить свою жизнь так, как ей хотелось всегда. Что держало её теперь?

Что держало?

Но что-то, наверное, всё-таки было.

— Я всегда хотела путешествовать, — призналась Реджина, когда они всё-таки разложили палатку и легли рядом с костром на лесной поляне. День неумолимо клонился к вечеру, и лучи оранжевого закатного солнца облизывали листья деревьев и траву.

Раньше Реджина ни за что не позволила бы себе лежать вот так, в одном нижнем белье посреди леса, и слушать треск горящих веток и стрекот цикад. Но что-то там, в озере под водопадом, неумолимо изменило в ней, и теперь от стыда или смущения не осталось и следа.

Эмма лениво перекатилась на бок, подпёрла голову рукой — влажные волосы сбились и упали ей на лицо, она смешно попыталась их сдуть, но ничего не вышло. Тогда она нахмурилась, но ничего не предприняла.

— Мы могли бы, — сказала она.

Вот так просто: «Мы могли бы». Что сказал бы Робин на её откровение? Он наверняка замялся бы, сказал, что у него работа, друзья, да и вообще, путешествия — это опасно. Он вызвал бы в ней раздражение, но его вызывала и Эмма своей простотой. Словно она, Реджина, действительно могла всё бросить и рвануть невесть куда. Словно имела на это право.

— Неужели. — Она нахмурилась, не сводя взгляда с лица Эммы. Та, видимо, тонко уловила перемену в её настроении, и это чувствовалось.

— Почему нет? — Эмма перевернулась на спину и уставилась на небо. — Знаешь, что бы мы сделали?

— М-м-м?

Ну, во всяком случае, она могла позволить себе помечтать, уж это точно. Опасность состояла только в том, что Эмма могла бы нарисовать слишком привлекательную картину их возможного будущего с путешествиями. Это пугало её, этого она опасалась, как огня. Но Эмма продолжила:

— Мы бы взяли машину напрокат. Серебристую «Шеви Импалу», например. Или купили «Жука», я как раз присмотрела одного на распродаже, 86-го года. Да, так было бы даже лучше, ты согласна?

Реджина пожала плечами.

— Импала мне нравится больше. Не хотелось бы отправиться в путешествие в гробу на колёсах.

Эмма издала звук, похожий одновременно и на возмущение, и на смешок.

— Ну, допустим. Тогда, мы бы взяли напрокат Импалу. Закинули бы в багажник немного вещей, взяли бы немного налички. Потом ты бы оставила Робину записку, так, мол, и так, не ищи, дорогуша, я больше не вернусь.

Реджина улыбнулась.

— И как бы я это написала?

— Ну-у-у, не знаю. Можешь написать правду и сказать ему, что он мерзкий слизняк, который отравляет твою жизнь.

— Эмма! — попыталась возмутиться она, но тут же рассмеялась. Эмма убеждённо кивнула.

— Итак, мы бы свалили рано утром. Или даже ночью, пока все соседи спят. Проехали бы Канзас-Стрит, а потом умчались бы всё дальше и дальше, сначала в Сан-Франциско, а потом взяли бы курс на Мэн.

— Почему именно Мэн?

— Не знаю. Почему нет? А где бы ты хотела побывать?

Реджина задумчиво закусила губу. Где она хотела бы побывать? Она и не думала об этом никогда толком, только мечтала, как могла бы повидать мир.

— Везде, наверное, — ответила она наконец и повернула к Эмме голову.

— Ну, значит нет разницы, куда ехать. Значит, у нас была бы Импала, немного налички и свободные дороги.

— И чем бы мы, по-твоему, питались? И где бы жили?

— О, ну, это просто. Подработку всегда можно найти, особенно путешественникам. Немного поработать тут, немного там. Наличка всегда найдётся.

— Звучит идеалистично и слишком просто.

Эмма снова перевернулась на бок и посмотрела ей в глаза.

— Это и есть просто, — серьёзно сказала она. — Люди просто привыкли усложнять себе жизнь. Они придумывают себе проблемы и отговорки, ищут способы всё усложнить, потому что, когда всё слишком просто, им кажется, что это неправильно. — Реджина на миг замерла, широко распахнув глаза, а затем её сердце забилось чаще. — Но на самом деле всё всегда просто. Ну, почти всегда.

— Но есть обстоятельства… Например, как твоя нога. Их невозможно изменить.

— Да, но я же могу путешествовать. — Она пожала плечами.

— Но ведь не можешь вернуться в спорт, хотя так сильно этого хочешь. Выходит, не всё так просто, как ты говоришь.

Эмма нахмурилась, но затем снова улыбнулась.

— Я говорю о том, что мы можем сделать. Ну, вот бросить всё и махнуть в путешествие мы можем. А летать каждый день на луну — нет. И кроме того… Способы вернуться в спорт есть. Даже с покалеченной ногой.

Какое-то время они лежали в полной тишине.

— Тогда лучше взять дом на колёсах, — сказала Реджина задумчиво.

— Что?..

— Дом на колёсах. В нём можно ночевать и не придётся тратить деньги на мотели. Идеальная машина, чтобы путешествовать.

Эмма широко улыбнулась.

— Мне нравится.