На день Благодарения в доме собралось много народу.

Сначала из Ладлоу приехали Аманда и Сантана Локсли — мать и младшая сестра Робина. Затем подтянулась Кора, а сразу ней пришла и Эмма Свон, которую они пригласили сами, ведь, как выяснилось, этот день она планировала провести в гордом одиночестве.

 — Вот, я принесла пирог, — шепнула Эмма, пока остальные гости во главе с Робином устраивались в столовой. — Не уверена, что он… нормальный. Ну, знаешь, я вообще раньше никогда не праздновала День Благодарения.

 — Серьёзно? — удивилась Реджина. С трудом она могла представить себе типичную американскую семью, которая игнорировала бы этот праздник. Он казался таким же значимым, как Рождество или Новый Год.

 — Ну да. Я вообще про этот праздник только в школе узнала, потому что в эти дни объявляли выходные.

Реджина тихо рассмеялась. Очаровательно, подумала она, но всё же приняла пирог — ничем не лучше «извинительного», если уж на то пошло, — и отставила его в сторону. Эмма всё топталась на пороге, нерешительно поглядывая на вход в столовую, откуда доносились голоса.

«Интересно, — размышляла Реджина, глядя в её взволнованное лицо, — что её так беспокоит? Сам праздник, необходимость общаться с Робином или неизвестные люди?»

Она ласково провела подушечками пальцев по её щеке, успокаивая, а затем подалась ближе и едва ощутимо поцеловала.

 — Вау, — выдохнула Эмма, нервно рассмеявшись. — Да ты опасная штучка. А если бы кто-то увидел?

 — Но не увидел же, — игриво протянула Реджина, пряча улыбку. — Идите в дом, мисс Свон!

Эмма лишь вздохнула, вновь бросила взгляд на вход в столовую, и принялась раздеваться. Нерешительность никуда не делась с её лица.

 — Реджина, дорогая, вы там скоро? — крикнул из столовой Робин. Реджина с трудом сдержалась, чтобы не закатить глаза.

«Как же я ненавижу семейные сборища», — подумала она, а вслух сказала:

 — Конечно, мы уже идём.

Когда они с Эммой вошли, — гости уже сидели на своих местах за огромным обеденным столом, уставленным всевозможными яствами. Реджина приготовила самый роскошный ужин, на который только была способна, хотя судя по выражению лица Коры, — даже так её мать осталась недовольна.

 — Неприлично заставлять гостей ждать, — шепнула ей мать, стоило только Реджине присесть рядом. — Разве ты забыла всё, чему я тебя учила?

Эмма села по правую руку от неё, но, похоже, ничего не расслышала. Она была занята знакомством с другими гостями и попытками вежливо улыбаться.

 — Эмма тоже мой гость, мама, — шепнула в ответ Реджина, даже не взглянув на её лицо. Она и так живо представила себе, как Кора поджала губы и недовольно скривилась.

 — Так вы бывшая спортсменка, Эмма? — меж тем донёсся до неё голос Аманды.

 — Да-да, — неохотно отвечала та. — Была в сборной по плаванию.

 — Кто она вообще такая? — шепнула ещё тише Кора, наклонившись к её уху так, что их плечи соприкоснулись. Реджина едва не вздрогнула, но тут же выпрямила спину. — Выглядит, как оборванка! Зачем ты притащила её на семейный ужин?

Внутри опасно полыхнул огонь ярости, и Реджина с силой сдавила нож, которым намеревалась отрезать индейку.

 — Она не оборванка. Если бы вы слушали, что она говорит, то уже знали бы, кто она, мама, — процедила Реджина, продолжая упорно глядеть перед собой.

Ещё с детства она привыкла, что спорить с Корой, — это то же самое, что собственноручно подписать себе путёвку в ад. И обычно она сдерживалась всякий раз, когда её мать обрушивалась на неё с очередными обвинениями, либо пропуская их мимо ушей, либо проглатывая и переваривая, словно так и должно быть. Но терпеть попытки задеть кого-либо из её гостей она была не намерена; особенно попытки унизить Эмму.

Но она так и не рискнула поднять взгляд на её лицо, прекрасно зная, что если увидит его, — до конца вечера не сможет выдавить из себя ни слова.

 — Какая муха тебя укусила, Реджина? — возмущённо шепнула мать. — Я ведь хочу, как лучше!

Реджина — как и всегда — сдержалась, хотя ей очень уж сильно захотелось презрительно фыркнуть. «Хотела как лучше», — привычная отговорка её матери. Всё, что она когда-либо делала, она делала со словами: «Я хочу как лучше для тебя, моя дорогая дочь». Может быть, она и хотела. У Реджины были лучшие домашние учителя, каких они только могли себе позволить, были лучшие игрушки, какие она только хотела получить ещё совсем маленькой, был лучший автомобиль, на который им хватало денег. И в то же время Реджина никогда не чувствовала себя счастливой. Выходя замуж за Робина и переезжая с ним в новый дом, она считала, что хотя бы так сможет избавиться от гнета матери — её вездесущего контроля, — но это оказалось не так. Мать всегда оставалась с ней, продолжала контролировать, вцепившись в неё, словно пиявка; и даже когда её не было рядом, её голос по-прежнему звучал у Реджины в голове.

От неприятного разговора её спас Робин, который неожиданно поднялся и, широко улыбнувшись, объявил:

 — Я хочу поблагодарить всех собравшихся за этим столом, и поблагодарить Бога за то, что у меня есть любящая и понимающая семья, хороший достаток и замечательная жена, которую я бесконечно люблю.

Кора сдержанно и сухо улыбнулась (в этот раз Реджина всё-таки рискнула взглянуть на неё), Аманда и Сантана, переглянувшись, захихикали, а Эмма, похоже, едва сдержалась от того, чтобы скривиться. Реджина приподняла уголки губ в полуулыбке, и они наконец приступили к ужину.

 — Надеюсь мне не придётся говорить речь? — заволновалась Эмма, склонившись к самому уху. — Ты же знаешь, я в этом не сильна.

 — Правда? — наигранно удивилась Реджина. — А в зале суда у тебя отлично получилось!

Эмма пихнула её коленом под столом, и Реджина беззвучно рассмеялась, что, конечно же, не ускользнуло от внимания Коры.

 — Реджина, ты ведёшь себя, как подросток. И твоя индейка явно пересушена, — сказала она так, чтобы могла слышать только Реджина, однако ей показалась, что слова эти отлично расслышали все собравшиеся. — Нужно было добавлять меньше уксуса! Надеюсь, десерт будет…

 — Отличная индейка, — внезапно вклинилась Эмма, оборвав Кору на полуслове, чего никто и никогда себе не позволял. Ни отец, ни Робин, ни кто-либо ещё. — У вашей дочери вообще талант к готовке. Можно мне ещё кусочек, Реджина?

 — К-конечно, — сдавленно ответила она, приподнимаясь и разрываясь между желанием закричать и рассмеяться в голос.

Кора презренно-уважительно хмыкнула и вскинула подбородок.

 — Похоже, вы хорошо разбираетесь в еде, мисс Свон, — высокомерно прокомментировала она, вперив в Эмму сердитый взгляд. Та стойко его выдержала и пожала плечами.

 — Конечно. Проходила курсы юного дегустатора.

 — Что, простите?

 — О, я слышала о таких, — мягко вклинилась Аманда Локсли, и все взгляды тут же устремились на неё. — Учат разбираться в сортах вина и различать вкусы различных… ингредиентов, — неловко закончила она, явно не уверенная в том, что подобрала верное слово.

 — Ты правда их заканчивала? — изумлённо шепнула Реджина, повернувшись к Эмме.

Та взглянула на неё, как на идиотку.

«Ну конечно нет!» — красноречиво говорил её взгляд. Говорил он и что-то ещё, но Реджина не была уверена, что поняла её эмоции верно.

 — Мисс Свон, я думаю, вам лучше уйти! — Кора резко поднялась, почти растеряв всю свою элегантность, и недовольно поджала губы.

От мысли, что Эмма может уйти и оставить её наедине с этим сборищем лицемерия, Реджина страшно испугалась, и страх этот вылился в тихую ярость, так что она ответила даже раньше, чем Эмма успела открыть рот:

 — Эмма останется здесь, — твёрдо сказала она тоном, не терпящим возражений, и встретилась взглядами с матерью. И, к её удивлению, не испытала привычного сковывающего ужаса. Тогда она добавила уже тише: — Сядьте, мама, скоро подадут десерт.

За столом воцарилась полнейшая тишина. Какое-то мгновение они с Корой смотрели друг другу в глаза, словно меряясь силами, затем её мать наконец отвернулась и, громко отодвинув стул, вышла из-за стола, чтобы подняться наверх — в комнату, которую ей выделили на выходные.

Реджина проводила её взглядом, пока сердце бешено заходилось в груди, затем вновь повернулась к столу и поправила дрожащей рукой бумажную салфетку.

 — Кто-нибудь хочет десерт? — спросила она, стараясь говорить как можно непринуждённее.

 — Да, с удовольствием! — тут же отозвалась мать Робина, и остальные её подхватили.

 — Может, посмотрим чемпионат по плаванию? Он как раз начинается сейчас, — предложила Эмма.

 — Было бы здорово, — улыбнулся Робин, хватая с окна пульт.

Беседа за столом резко оживилась и потекла легко и непринуждённо.

Вечером того же дня Реджина поднялась в спальню своей матери, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке, хотя делать этого ей совершенно не хотелось. Она тихонько постучала в дверь из светлого дерева, и стук этот отозвался болью в воспалённом сознании. Она прекрасно отдавала себе отчёт в том, что вечер без Коры прошёл просто чудесно, и испытывала за это вину.

Какой бы она ни была, она всё ещё твоя мать, — упорно твердил ей мозг, в этот раз голосом отца. Нужно было пойти и поговорить с ней сразу, но тебе ведь просто хотелось хорошо провести время, не так ли? Можно подумать, Кора часто приезжает к вам, чтобы ты могла вот так просто отмахнуться от неё, как от назойливой мухи. Конечно же, она никогда тебя не простит, Реджина. Ты поступила эгоистично!

Дверь открылась практически сразу. Кора смерила её недовольным взглядом и фыркнула, но отошла в сторону, чтобы впустить её. Очевидно, она и сама не хотела, чтобы их разговор слышал кто-то ещё. А Реджина вошла к ней в спальню с таким видом, с каким осуждённый на смертную казнь мог идти на эшафот.

 — Ты опозорила меня, дочь, — в привычной и ожидаемой манере начала её мать. — Я потратила столько сил на твоё воспитание, вложила в тебя всё самое лучшее, и вот, чем ты мне отплатила?!

 — Вы сами себя опозорили, матушка, — глухо сказала Реджина, собственный голос показался ей таким далёким и таким эфемерным, словно она наблюдала за собственным телом откуда-то издалека.

 — Что ты сказала?!

 — Я сказала: вы сами себя опозорили! — Реджина выпрямила спину и взглянула ей прямо в глаза. — Вы сами учили меня быть гостеприимной. Разве гостеприимные леди выгоняют собственных гостей из-за стола?

 — Ну разумеется! — воскликнула Кора и глухо ахнула. — Поверить не могу, что ты вообще задаёшься этим вопросом! Эта Эмма Свон вела себя, как настоящая дикарка!

 — Она не сделала ничего такого…

 — Она оскорбила твою мать! Меня, которая всегда хотела для тебя только лучшего! Что бы ты делала, если бы я не выдала тебя замуж за Робина? Стояла бы на шоссе и раздвигала ноги, ведь на большее ты и не способна! Хотя судя по тому, что у меня до сих пор нет внуков — ты не способна даже на это!

Реджина шумно вдохнула через плотно сжатые зубы, в глазах её сверкнул огонь, увидев который Кора едва заметно отшатнулась, но тут же взяла себя в руки.

 — Не нужно судить всех по себе, матушка! — дерзко сказала она, и вдруг испытала мрачное удовлетворение. О, как давно она хотела сказать ей это в лицо! Как долго вынашивала она сотню ядовитых слов и оскорблений, который могла бы сказать собственной матери, и которые крутились у неё на языке изо дня в день.

Раньше Кора представлялась ей дьяволом во плоти. Индейским тотемом, — каменным, таким далёким, но наполненным невероятной силой, мистической энергией. В детстве ей доводилось видеть картинки таких тотемов в учебниках по истории, но в её воображении они всегда носили лицо её матери: искажённое, окаменевшее, с открытым ртом и выпученными глазами, из которых вот-вот могли бы полететь пчёлы и жалить, жалить её до бесконечности долго, пока она не умрёт от пчелиного яда или не сдастся её воле.

Но теперь она видела перед собой женщину. Всего лишь женщину, озлобленную на весь мир. Жалкую уродливую старуху, которая не знала ни пощады, ни жалости, но и не достойная её любви или сострадания.

Звук пощёчины разлетелся по комнате, как вспышка молнии, но Реджина не ощутила ни боли, ни страха.

 — Как ты смеешь говорить так с собственной матерью!

Реджина стиснула зубы, горло внезапно сдавило от боли, сожаления, жалости к себе; жалости, что у неё никогда не было нормальной матери, — и никогда не будет. Образ величественной женщины рассыпался на миллионы осколков, открывая в её сознании невидимую брешь.

 — Посмотри на себя, — рявкнула Кора, вцепившись скрюченными от склероза пальцами в её подбородок. Приподняла голову, вынуждая смотреть ей в глаза. И Реджина посмотрела, хотя её собственные глаза слезились от боли и осознания. — Ты всего лишь жалкая девчонка, которая ничего не добьётся без моей помощи!

Реджина медленно отстранилась, высвободившись из захвата её сильных, — даже несмотря на болезнь, — рук.

 — Я думаю, вам стоит уехать, мама, — сказала она так же медленно, смакуя каждое слово на языке.

Кора вскинула брови и выпрямилась.

 — Ты не можешь выгнать меня из этого дома. Он принадлежит Робину. А он, насколько мне помнится, не изъявлял желания, чтобы я уехала.

«Он бы и не изъявил, — подумала Реджина, — даже если бы сильно захотел». Кора намеренно выбрала его, выдавая её замуж. Ну, конечно. Она выбрала того, кто не смог бы ей перечить. Не решился бы.

 — В таком случае, я уйду сама! — резко бросила Реджина, и уже собиралась развернуться, однако довольный смешок матери заставил её замереть.

 — И куда же ты пойдёшь? На панель? Не говори глупости, дочь! — Кора схватила её за плечо, не позволяя уйти.

 — Может, и на панель! — огрызнулась Реджина. Она ощущала себя бунтующим подростком, но в то же время чувствовала странную лёгкость. Раньше это сковало бы её по рукам и ногам, но точно не теперь. — Это не ваше дело, мама!

 — Дрянь! — крикнула ей вслед мать. — Неблагодарная дрянь!

Она говорила что-то ещё, но Реджина уже не слушала её. Громко хлопнув дверью (наверняка этот грохот разнёсся по всему дому, но ей было плевать), она решительно направилась вниз по ступеням, но не успела ступить за порог, как столкнулась с Робином, который перехватил её на лестнице в одной пижаме.

 — Милая, куда ты пошла? Ночь на дворе!

 — Я останусь сегодня у Эммы, — зло бросила Реджина и остановилась только потому, что Робин всё ещё был её мужем.

 — Но, Реджина, сегодня ведь День Благодарения! — Он попытался остановить её, но Реджина лишь шумно выдохнула. — Дорогая, я знаю, что вы с матерью… Не слишком ладите, но…

 — Я не желаю видеть её в своём доме, — процедила она, обрывая его на полуслове. — И если уж тебе не хватает смелости выгнать её, то я уйду сама!

 — Реджина, постой! — Он выскочил за ней следом на улицу, босиком, как был, и в одних пижамных штанах.

Возвращающаяся домой Мэри-Маргарет, заметив их, замерла посреди улицы, удивлённая и застигнутая врасплох, и уставилась на них огромными от удивления глазами. Они с Робином уставились на неё в ответ. Мэри-Маргарет, не зная, что ей делать, наконец отмерла и заговорила:

 — У вас всё в порядке? — спросила она неуверенно, язык её слегка заплетался, видимо, от выпитого.

 — У нас всё отлично, мисс Бланшар, — едко ответила ей Реджина, смерив взглядом сверху вниз. — Можете не… волноваться.

Робин лишь неуверенно помахал ей и кивнул.

 — Что ж… В таком случае, я пойду! — спохватилась соседка и, не теряя времени, засеменила к своему дому, где её наверняка дожидался маленький Нил.

Дождавшись, когда она скроется за дверью, Робин, понизив голос, заговорил снова:

 — Реджина, что на тебя нашло? Давай вернёмся в дом и поговорим!

Реджина раздражённо вздохнула и поняла, что он прав. Куда она собиралась посреди ночи? Ей почти тридцать, и это точно не самое подходящее время для подростковых бунтов. Она коснулась пальцами горящей от пощёчины щеки. Прохладный осенний ветер приятно холодил кожу.

 — Реджина? — повторил Робин. — Пожалуйста, вернись в дом. Я уже замёрз.

 — Пускай идёт. — Насмешливый и холодный голос заставил их обоих вздрогнуть и обернуться. На пороге, разумеется, стояла Кора. Она изучала их своим величественным взглядом, словно сама королева снизошла до посещения этого жалкого двора.

 — Кора, здесь холодно, думаю, вам лучше вернуться в дом… — неуверенно заговорил Робин, и Реджина закатил глаза.

 — Глупости, — фыркнула Кора. — Так что, Реджина, ты так и будешь стоять или уже вернёшься в дом?

Это стало последней каплей, которая сломала что-то внутри неё. Презрительно вскинув подбородок, она расправила плечи и, поняв, что Робин так и намерен стоять между ними, как баран, зашагала в сторону дома Эммы Свон. Она чувствовала спиной их взгляды. Один — язвительный и колючий, а второй — неуверенный, но преданный и разочарованный. Но даже это её не остановило. Она гордо поднялась по ступенькам уже знакомого дома Эммы и постучала, а затем обрадовалась, когда дверь открыли практически сразу же.

Эмме хватило только одного взгляда на неё, чтобы молча отойти в сторону и впустить её внутрь. Затем она бросила холодный взгляд на дом напротив, на пороге которого стояли Робин и Кора, и захлопнула дверь.

 — Выпьем? — спросила она, когда Реджина стремительно скрылась на кухне. Эмма не стала задавать вопросов, и Реджина была ей за это благодарна, хоть и чувствовала себя неловко оттого, что ворвалась в чужой дом без приглашения. Особенно после того неловкого ужина, который наверняка испортил Эмме весь вечер. — У меня осталась бутылка вина.

 — Эмма, прости, что я так…

 — Всё нормально, — оборвала её Эмма, прислонившись плечом к дверному косяку. — Я даже рада, что ты здесь.

Похоже, она хотела добавить что-то ещё, поскольку горло её слегка дёрнулось, но затем она просто кивнула и подошла ближе, чтобы заключить её в объятия. Реджина шумно выдохнула и уткнулась носом ей в шею, ища то ли утешения, то ли спокойствия. Запах Эммы всегда её успокаивал, даже теперь. Рядом с ней она чувствовала себя словно в безопасности, — как если бы Эмма была отважным рыцарем света, который пришёл, чтобы защитить её от всех невзгод. И если бы раньше Реджина сказала, что ей не нужна ничья защита, то прямо сейчас она была не против этого.

 — Я поссорилась с матерью, — сказала она наконец. Они уже переместились в спальню, и Эмма обнимала её со спины, нежно выводя пальцами невидимые узоры на плечах. В темноте горел только экран включенного телевизора, где шла какая-то мелодрама, от которой клонило в сон.

 — Это не удивительно, — ответила Эмма. Реджина покачала головой.

 — Я никогда с ней не ссорилась. Никогда.

 — Вот как? — Эмма удивлённо приподнялась и потянулась в тумбочке за сигаретой. Реджина ударила её пальцам, но она даже не обратила внимания. — Почему?

Послышался щелчок зажигалки, и над ухом Реджины взвился дым. Она недовольно фыркнула и отвернула голову. Бороться с Эммой, периодически курящей прямо в спальне, у неё не осталось сил.

В конце концов, она просто пожала плечами. Не могла же она сказать, что раньше ей просто не хватало решительности противостоять ей!

 — В любом случае, она заслужила каждого сказанного тобой слова.

 — Откуда ты знаешь?

 — Я же видела, как она вела себя на ужине. Мне хотелось проткнуть ей глаз вилкой.

 — Извини за ужин, — мрачно заключила Реджина и снова перевела взгляд на экран, где юноша со смазливой внешностью клялся в вечной любви какой-то кухарке. Та, конечно, ахнула и, сдёрнув фартук, бросилась в его объятия. Реджина неприязненно поморщилась: какая ванильная чушь!

 — Ты не виновата, — строго сказала Эмма так твёрдо, что внутри всё перевернулось, а по телу забегали мурашки. — Единственный, кто должен извиняться, так это Кора. И в первую очередь, перед тобой.

Похоже, Эмма вновь начала закипать, поскольку её руки напряглись, а кончик тлеющей сигареты вздрогнул, — и пепел посыпался прямо на пол. Реджина успокаивающе сжала пальцами руку, которой она обнимала её за плечи.

 — Не заводись, — сказала она.

Эмма приглушённо хмыкнула.

 — Странно слышать это от тебя, — с наигранной невинностью протянула она.

Реджина поджала губы и несильно ударила её ладонью по колену.

 — Не обязательно всё опошлять, Эм’ма, — сказала она, стараясь звучать строго, но получилось немного хрипло и сдавленно. Мысленно Реджина выругалась на саму себя.

 — Обожаю, когда ты произносишь моё имя так, — протянула она и, вытянув руку, затушила сигарету о пустой стакан из-под вина. — Как будто разговариваю с самой Королевой.

 — Так тебя это возбуждает? — усмехнулась Реджина, на что Эмма хмыкнула.

 — Конечно. А тебя бы не возбуждало?

Реджина резко развернулась, чтобы видеть её лицо в свете мелькающего экрана телевизора, а затем оседлала её бёдра и надавила на плечи, вынуждая Эмму лечь.

 — Не думаю, мисс Свон, — сказала она таким тоном, словно размышляла, что же ей делать с лежащей под ней женщиной.

От её взгляда по телу растеклась привычная волна возбуждения. Эмма всегда смотрела на неё так, словно в мире больше никого, кроме неё, не существует. Хотела только её. И это всепоглощающее чувство передавалось и ей, как возбуждало её и осознание, что этот взгляд и это желание спровоцировала она.

Закусив губу, она прошлась пальцами от изгиба шеи до застёгнутых пуговиц рубашки, который начинались на часто вздымающейся от возбуждения груди. Ресницы Эммы задрожали, в глазах появился влажный блеск, — как пелена желания, которая прошлась по всему телу и исчезла в глубине чёрных, расширившихся зрачков; словно они вобрали всю силу её возбуждения и значительно разрослись в размерах.

 — Чего бы ты хотела, Эм’ма, — спросила она тихо и наклонилась к её шее, чтобы провести языком по нежной коже. Одновременно с тем она принялась медленно расстёгивать пуговички на её рубашке.

 — Тебя, — хрипло ответила та, обнимая её за талию, а затем провела ладонью выше, по спине, задирая футболку, в которой Реджина намеревалась уснуть. — Хочу тебя.

Реджина едва не задохнулась от нахлынувших эмоций. Сердце забилось сильнее, а тело сковало возбуждение, прошедшееся от позвоночника до самых пят, пока не застыло изнывающей истомой внизу живота. Она пошло раздвинула ноги и прижалась пульсирующим центром к бёдрам Эммы, и та подалась навстречу, — такая же влажная и горячая, как и сама Реджина.

Эмма резко сдёрнула с неё футболку и, приподнявшись на локте, впилась зубами в нежную кожу на ключице. По телу прошлась дрожь. Реджина ахнула, когда твёрдые прохладные соски коснулись её горячего и напряжённого живота. Не в силах больше сдерживаться, она запрокинула голову, позволяя Эмме целовать её везде, где той вздумается, чем та поспешно воспользовалась. Казалось, её руки были везде: касались раскалённой кожи на спине, сжимали горло, скользили всё ниже и ниже, оттягивая резинку трусиков, чтобы уже в следующий миг пройтись по влажному разбухшему и пульсирующему от желания центру.

Реджина, не сдерживаясь, призывно застонала, подаваясь бёдрами навстречу её властной руке. Эмма хищно улыбнулась и скользнула пальцами ниже, размазывая влагу и полностью заполняя её, — так резко и естественно; именно так, как сейчас ей хотелось больше всего. Не совсем понимая происходящего, Реджина крепко вцепилась пальцами её в плечо, наверняка оставляя следы, но Эмме, похоже, это даже понравилось. Она довольно зашипела, прогнувшись в спине, прижалась к ней ещё теснее, отчего разум отъехал окончательно, оставляя место только для всепоглощающего возбуждения, блуждающего по телу, словно ищущая выхода морская волна.

Она сама насаживалась на её пальцы, с каждым толчком всё быстрее двигая бёдрами, и бесконечно целовала Эмму везде, куда могла дотянуться. Оргазм настиг её так же резко и быстро, и на миг, кажется, ослепил. В ушах застучало и зашумело, и ни какой-то миг исчезло всё, — и комната, и Эмма, и, возможно, даже она сама. Осталось только наслаждение, которое импульсом прошило всё тело, как электрический ток, подающий энергию для электроприборов.

 — Я люблю тебя, — пробормотала Эмма ей в макушку, крепко обнимая. — Люблю тебя.

Мелко дрожа и пережив, наверное, лучший оргазм в своей жизни, Реджина прижалась к ней тесней, не в силах отстраниться. Они так и лежали, обнимаясь, пока где-то на заднем фоне всё надрывалась кухарка, бросившаяся в объятия своего актёра, который теперь звал её замуж.

«Да! Да!» — кричала она, пока Эмма выводила невидимые узоры на спине Реджины.

Они так и заснули, забыв выключить телевизор.

Утром хлопнула машинная дверца, — Реджина вздрогнула и резко проснулась, едва не подпрыгнув на кровати. Она огляделась по сторонам соловым взглядом и тут же наткнулась на лежащую рядом Эмму, едва прикрытую одеялом. Лицо её выглядело бледным и как будто измученным, — как в тот первый раз, когда Реджина встретила её, ещё измученную болезнью и постоянными болями.

Не удержавшись, она ласково провела пальцами по её плечу, соединяя в причудливый узор маленькие, едва заметные родинки, но затем хлопок двери снова повторился, в этот раз громче, и Реджина наконец подошла к окну, чтобы осторожно выглянуть из-за занавески.

Поначалу она не поверила собственным глазам, и даже думала ущипнуть себя, чтобы проверить наверняка, — а не спит ли она? Но, судя по всему, утренние сборы её матери происходили в действительности. Кора по-царски элегантно запихнула в багажник небольшой чемодан, и, громко хлопнув им, направилась к водительскому сидению.

 — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Робин!..

Дальше Реджина не слушала. Она бросилась к кровати, чтобы наспех накинуть на плечи халат, а затем, как была босиком, спустилась вниз и выглянула за дверь. К тому моменту машина Коры Миллс уже успела отъехать от их с Робином дома, подняв на дороге страшную пыль.

Заметив её, Робин пожал плечами и раскинул руки в разные стороны, мол: «Ну, теперь-то ты довольна?» Вслух он этого, конечно, не сказал.

 — Вернёшься в дом, Реджина? — вместо этого спросил он, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

Реджина, всё ещё не веря в происходящее, двинулась ему навстречу, словно загипнотизированная, продолжая озираться по сторонам и плотнее запахнув полы халата.

 — Ты выгнал её, — как-то по-детски сказала она, подойдя ближе, хотя взгляд её по-прежнему оставался стеклянным.

 — Да, — ответил Робин и шагнул ей навстречу. — Я решил, что лучше ей будет уехать, пока всё не наладится.

Реджина, до того разглядывавшая следы от колёс, резко повернула к нему голову.

 — Что ты ей сказал?

 — Сказал, что ей лучше уехать, пока мы всё не наладим, — вздохнул Робин. — Она не стала спорить.

Реджина оглядела его с ног до головы, затем подалась вперёд и механически обняла его, чтобы уже в следующую секунду разорвать объятия. Всё происходило для неё, словно в тумане.

 — Спасибо, — сказала она, медленно поднимаясь по лестнице, где ещё витал едва уловимый запах парфюма Коры.

 — Не хочешь поговорить о том, что случилось? — спросил Робин, когда они наконец оказались в доме.

 — Нет, — резко ответила Реджина и, вздрогнув от звука собственного голоса, обернулась, заламывая пальцы. — Не сейчас. Я…

 — Что, Реджина? — начал закипать Робин. — Я не понимаю, что с тобой происходит! Последнее время ты сама не своя, совсем отгородилась от меня, от соседей! А теперь ещё и поссорилась с матерью! Ты как будто не здесь, и как твой муж я хочу знать, что происходит!

Реджина застыла, повернувшись к нему, и с несколько секунд разглядывала его искажённое болью и злостью лицо. Неужели он и вправду заметил? Неужели всё это время он всё видел, замечал, но не решался заговорить? Она подошла к нему и опустила руку ему на щеку. Медленно погладила скулу большим пальцем, совсем так, как недавно то же самое делала с ней Эмма.

 — Я не знаю, милый, — сказала она. — Я и сама ничего не понимаю.

 — Реджина, — вздохнул он. — Ты можешь рассказать мне, что тебя беспокоит. Но если ты будешь молчать, то как я смогу помочь тебе?

Он отстранился от её прикосновений, точно она была прокажённой, и тяжело вздохнул, опуская взгляд. Реджина так и не нашлась, что ему ответить. Ведь он оказался чертовски прав. Она бросилась в омут с головой, не думая о последствиях. Поддалась мимолётной интрижке, да ещё и с женщиной. Подвергла опасности свой крепкий брак, да ещё и, ко всему прочему, сделала больно близком человеку. Робин будто открыл ей глаза на всё происходящее, заявил о своём существовании. Ведь у него тоже есть чувства! И она вдруг поняла, что ей немедленно нужно прекратить всё, что происходило между ней и Эммой, пока это не стало общественным достоянием. Пока это окончательно не разрушило её жизнь, — ту жизнь, которую она по кусочкам строила год за годом, с тщательностью выкладывая каждый кирпичик и захлопывая окна и двери.

 — Ты прав, — сказала она наконец бесцветный голосом. — Робин, я… — Она замолкла, не переставая заламывать пальцы. Внутри всё бушевало и противилось, и чем сложней ей было решиться на это, тем правильнее это казалось. — Давай выберемся в город сегодня? Думаю, нам нужно развеяться, провести время вместе.

Робин шумно выдохнул, провёл ладонью по тёмным волосам. В его глазах читалась боль и неуверенность, но затем он медленно кивнул.

 — Ты права. После случившегося отдых нам не помешает. Может, выберемся в ресторан?

Реджина кивнула. Робин меж тем продолжил:

 — Матушка и сестра уедут сегодня днём, так что мы можем провести весь вечер вместе.

Реджина снова кивнула.

 — Я предупрежу мисс Свон, что ушла, она наверное…

 — Думаю, она всё поймёт сама. — В голосе Робина скользнул намёк на ревность. Неужели он догадывался и об этом? Реджина в ужасе уставилась на него, но Робин лишь покачал головой и усмехнулся. — Прости, просто вы так много времени проводите вместе, что я уже начал скучать по тебе. А ведь ты моя жена, а не её.

Он неловко рассмеялся, словно отмочил лучшую в мире шутку, но Реджине стоило огромных усилий выдавить из себя улыбку. Сердце её болезненно сжалось, а внутри всё перевернулось. Горечь осела на языке, как сочащийся изнутри яд, и она впервые за всё это время ощутила себя такой мерзкой, такой неправильной. Ведь она изменяла мужу, который её любил! Изменяла ему с женщиной, которая… Она вспомнила лицо Эммы, вспомнила её голос и слова, сказанные в полусне, и на душе стало ещё поганее. Своим не понимаем себя и чего хочет, она сделала больно сразу двум людям, совершенно не думая о последствиях. Реджина ощутила острое желание поскорее перевернуть страничку и начать всё заново.

Так ничего и не ответив, она поднялась в спальню, чтобы умыться и переодеться, и с каждым новым шагом решительность наполняла её, как воздушный шар, готовый вот-вот взлететь.

До самого вечера она прокручивала монолог, который должна будет сказать Эмме, а вечером выбрала своё самое лучшее платье, и они с Робином отправились в город. Краем глаза Реджина заметила, как на порог вышла Эмма, когда они уже отъезжали и поворачивали за угол, и сердце её вновь болезненно сжалось. Милая и непосредственная Эмма навсегда останется в её памяти тёплым воспоминанием.

 — Я забронировал нам лучшие места, — довольно сказал Робин, паркуясь возле роскошных стеклянных дверей ресторана «Милл Стрит». На лице его не осталось и следа от былых переживаний, и надел он свой самый лучший костюм, который только нашёлся в его гардеробе.

 — Чудесно, — улыбнулась Реджина, заметно нервничая.

Бывать в дорогих ресторанах ей доводилось и раньше, но теперь она чувствовала себя так, словно предавала саму себя. Решительность, наполнявшая её ещё утром, начинала постепенно угасать, и прямо сейчас ей хотелось резко развернуться и отправиться домой. Возможно, увидеться с Эммой, потому что чувство, которое разливалось у неё в груди, было сравнимо с потерей близкого человека. Такую же тоску и ноющую боль она испытывала, когда узнала, что её отец умер от инфаркта.

«Она ведь совсем скоро уедет, — шептало ей сознание из раза в раз, как бы долго и неистово она не отмахивалась от этих мыслей. — Уедет в свой Орегон, чтобы преподавать, и ты никогда её больше не увидишь».

Но, возможно, оно и к лучшему. Так будет меньше соблазнов вновь утонуть в этом странном и всепоглощающим чувстве, от которого сжималась грудь, а сердце будто разбухало и заполняло собой всё тело.

Робин, как истинный джентльмен, галантно подал ей руку, когда она выходила из машины, и они вместе двинулись вглубь роскошного зала, в центре которого стоял сияющий рояль из чёрного дерева. Это сразу же напомнило ей день, когда они с Робином познакомились. Тогда он приехал к ним в дом и, широко улыбаясь, сыграл «Лунную Сонату» Бетховена на старом фортепиано её отца.

Стоило им только устроиться за столиком, как к ним тут же подбежал услужливый официант и предложил меню.

 — Сегодняшнее блюдо дня — устрицы, — сообщил он деловито. — Свежайшие устрицы, сэр, прямиком со дна океана. Я также могу посоветовать сырный суп, такой нежный и изысканный, что вы наверняка останетесь довольны.

Они с Робином переглянулись. В конце концов, заказали бутылку вина и две порции упомянутого супа. Реджине не было разницы, что заказывать. Ей хотелось, чтобы этот вечер поскорее закончился, но она не подавала виду.

 — Ты знаешь, я не просто так привёл тебя именно в этот ресторан, — сказал Робин, когда официант наконец оставил их наедине.

Реджина огляделась, затем вопросительно вскинула брови. Её муж самодовольно улыбнулся.

 — Ты ведь помнишь нашу первую встречу?

 — Конечно, — тут же отозвалась Реджина суховато. О, конечно, она помнила! Помнила и то, как эта встреча разбила ей сердце.

 — Так вот, я подумал, что давно не делал ничего подобного с тех пор… — начал он, заметно нервничая. Реджина выпрямилась в предвкушении чего-то нового, что, вероятно, скрасит их вечер и избавит от неловкого молчания. — В общем, я не готовился, но… Надеюсь, тебе понравится.

Не успела она ничего ответить, как он уже поднялся, поправил слегка задравшиеся брюки, и нетвёрдым шагом подошёл к стоящему в центре зала роялю. Тот призывно сверкнул в свете зажжённых ламп с приглушённым жёлтым светом. Затем послышалось низкое «дон-н-н», — это Робин разминался, пытаясь приноровиться к новому инструменту. Точно так же он делал в тот день, когда они познакомились. И лицо его выражало точно такие же эмоции: неуверенность и страх, смешанные с нежеланием отступать. Он уже бросил вызов сам себе, и теперь у него не было права передумать. Особенно когда на него уставились несколько пар глаз.

Реджина ободряюще улыбнулась ему, и пальцы Робина наконец запорхали по клавишам, как у юнца, который только-только окончил музыкальную школу. Даже лицо его, кажется, немного посвежело и помолодело, — исчезли вечные круги под глазами, кожа как будто разгладилась, а спина выпрямилась будто сама по себе.

Реджина завороженно смотрела на него, пока к лёгкой очаровывающей мелодии не прибавился его голос, — тогда она широко улыбнулась и прикрыла рот ладонями, поражённая и застигнутая врасплох. Чувства наполнили её, впервые за долгое время рядом с ним, и принялись расти и шириться, как разливающаяся река, которая до этого время спокойно стояла на месте.

Моя мама сказала, что я слишком романтичен.

Она сказала: «Ты танцуешь, как в фильмах».

Я почти начал верить ей,

А потом увидел тебя и всё понял.

Его плечи напряглись и вздрогнули. Робин сгорбился над клавишами, словно музыка сама лилась из него огромными волнами, которые он был не в силах остановить. Звук точно наполнил его грудь и сердце, превращаясь в низкий бархатный голос, полный нежности и лёгкого сожаления, и Реджина едва сдержала слёзы, образовавшиеся в уголках глаз. Эта глубокая нежность вперемешку с грустью проникла ей под кожу, задела каждую клеточку тела, но паршивей всего то, что на месте Робина она представила Эмму; и думала она тоже об Эмме.

Я молчу.

Но у меня по-прежнему перехватывает дыхание из-за тебя, и ты овладеваешь моими мыслями.

Вот так, ты спасаешь меня от холода.

Реджина мелко задрожала, и, не в силах больше смотреть на Робина, опустила взгляд. Сердце заходилось, словно бешеное, а дышать стало сложнее.

В обычных условиях бушующее пламя нас бы убило,

Но с этой огромной страстью мы оба становимся победителями.

Нам говорят, что мы неуправляемы, а некоторые говорят, что мы грешники.

Но не дай им разрушить нашу прекрасную гармонию.

Ведь когда ты позволяешь мне открыться, говоришь, что любишь меня,

И смотришь в мои глаза,

Ты — совершенство, и меня тянет только к тебе.

Это настоящий пожар…¹

Ослепительной вспышкой замелькали события последних месяцев, её первое знакомство с Эммой, то, как они проводили время вместе — всё больше и больше, пока это окончательно не поглотило её, — их поцелуи, первый секс, её смех и её близость. И теперь всё это показалось таким далёким, словно случилось с ней как минимум полвека назад. А может быть — в другой жизни. Да, теперь она определённо стала другой. Понимала она и то, что держать Эмму на поводке — так же глупо, как пытаться приручить волка. Она уедет в Орегон, Реджина же останется здесь, вместе с Робином, и они больше никогда не увидятся. Вот, что ей было хорошо известно.

И эта песня Робина прозвучала в её голове, словно последнее прощание. Последняя нить, которую она наконец решилась перерезать в собственном сознании. Она отпустит её, как, быть может, однажды сможет отпустить себя. Но не сейчас. Не теперь, когда она может всё наладить и, быть может, станет наконец счастливой.