— Сокровище мое, — ласково шепчет Кейя и укачивает сына на руках. За окном ночь, измученный родами Люк тревожно ворочается под одеялом. Кейе приходится улечься рядом, держа младенца у груди. Тот тоже ворочается, закутанный в пеленки, шевелит губами, и когда становится невмоготу — открывает маленький рот, чтобы издать требовательный крик. 

Кейя успевает раньше — еще до того, как малыш заорет, он успевает заткнуть его бутылочкой. Тот заинтересованно чмокает, сопя, потом выплевывает резинку. Носик смешно дергается — маленький хищник ищет молоко. Приходится положить на грудь измученной омеге, а там маленький жадный рот присасывается к набухшему соску. Молока у Дилюка немного, но на ночь хватает, а утром они потревожат кормилицу.

Дилюк даже не просыпается, когда Кейя отнимает младенца, только шарит по постели рукой, находит Кейю, находит носом пахнущий молоком куль, тычется носом в темный пушок и засыпает снова. Соски у него покрасневшие, на животе, в коллекцию к прочим, ярко-розовый след родового шрама. Нитки шва свежие, но заживляла Барбара, и пока Кейя с только вымытым младенцем на руках смотрел, как его возлюбленного опять лечат, у него волосы на голове шевелились от ужаса.

Пожалуй, одного ребенка им будет достаточно, по крайней мере, пока Дилюк не перестанет нарываться на неприятности, нося под сердцем их детей. Кейя чуть не потерял и его, и их ребенка. Только большой срок не дал этой беременности превратиться во второй выкидыш.

История с беременностью в самом начале была стара, как мир, и банальна в своем затасканном сюжете — совместная течка, неделя в кровати с увеличивающимися перерывами на еду, много любви, нежности и поцелуев, член, извлекаемый из текущей задницы только чтобы толкнуться обратно. Для большинства пар такое было нормой, вот только эссенцию, купирующую вероятность беременности, в, вот так каламбур, зародыше, ни один из них так и не выпил.

И хотя первая же течка со сцепками спустя много лет маловероятно должна была стать причиной появления ребенка, их с Люком способность плодиться еще в прошлый раз была доказана.

Только Кейя об этом и о выкидыше узнал случайно.

И дело было так…

Первые признаки, что Дилюк не зря размышлял и прикидывал возможную беременность, пришли менее чем через месяц после течки. Не иначе, как из-за непосредственной тяги к винным напиткам у Кейи, в один прекрасный вечер, стоя за баром, Дилюк обнаружил себя жадно пьющим виноградный сок. Сок был холодненький, кисленький, пощипывал язык и от него приятно пекло желудок.

Подошедший в этот момент с горой грязной посуды на помывку Чарльз выронил поднос. Стекло тарелок расколотилось с жалобным звоном и разлетелось от барной стойки до обоих входов и лестницы в зал.

— Какого черта? — Люк проводил осколки взглядом и глянул на помощника. Тот таращился так, словно увидел схождение Барбатоса с Селестии наяву.

— Мастер Дилюк? — неверяще прошептал мужчина. Дилюк непонимающе нахмурился, опуская кружку. Сок плескался на дне. Посетители в зале заинтересованно посматривали на разворачивающуюся сцену. — Вы только что залпом осушили две кружки вина, которое я собирался отнести Стенли и Джеку…

Дилюк задумчиво посмотрел на Чарльза, придавив взглядом. Молчание затягивалось.

— Это был сок, — убежденно ответил парень, решив, что шутка заходит слишком далеко. — Ты же знаешь, я не пью вино.

Однако Чарльз упрямо покачал головой, и характерно поднял голову, задирая упрямый подбородок. Осколки захрустели у него под сапогами, когда он прошел по ним к стойке, и встал напротив Дилюка, глядя ему в глаза.

— Я зову капитана Кейю, — просто сказал помощник и опять задрал голову. Дилюк нахмурился.

— Зачем?

— Выпить две кружки вина залпом и даже не окосеть — даже самое молодое вино в таком количестве заставит поплыть любого. Сам Барбатос подвинется на пьедестале, — заявил альфа настойчиво. Кто-то рассмеялся. Рагнвиндру смешно не было — он с Архонтом-пьяницей был знаком лично, в отличие от некоторых.

— Ты преувеличиваешь, — отмахнулся Дилюк, пожал плечами, не ощущая особых странностей, шагнул в сторону…

Потемнело.

В следующий миг он открыл глаза в казармах Ордо Фавониус, с трудом сфокусировав взгляд на лепнине. Этот дух и эту отделку он не перепутал бы ни с чем. Рядом с ним нервно комкала фартук Аделинда, чуть поодаль что-то рассказывала Барбара. Дилюк прижал ладонь ко лбу, радуясь, что он все еще еще в перчатках — никто не увидит его шрамы на руках.

— Люк! — ворвавшийся Кейя опрометью кинулся к нему, с порога отыскав взглядом. Омега напрягся.

— У тебя же сегодня должны были быть переговоры с осведомителями? — насторожено спросил он. Кейя глянул на него непонимающе.

— Когда такие новости — к черту осведомителей, — с жаром выпалил альфа и под опешившим взглядом Дилюка бухнулся на колени перед постелью, схватив руку и начав осыпать её поцелуями. — Я так счастлив, Люк. Надеюсь, это будет мальчик!

Дилюк уставился на него в откровенном ступоре.

— Какой мальчик? — переспросил он, не поняв.

Кейя одарил его сверкающей улыбкой и лукавым взглядом.

— Наш мальчик, Люк. Наш с тобой.

Дилюк успел уловить, что мир как-то странно качнулся и опять стремительно потемнел по границам. Краем глаза он уловил силуэты кинувшихся к ним Барбары и Джинн, а потом все поглотила тьма.

Второй раз Дилюк пришел в себя спустя всего несколько минут, хотя в первый раз провалялся в обмороке достаточно для того, чтобы его успели перенести на другой конец города, срочно выдернули из хора Барбару, наколдовали дюжину мешочков с нюхательной солью всех цветов и запахов и ничего этим не добились, а Чарльз действительно прорвался к Кейе, уже третий час вкрадчиво окучивающему своих хулиганов при поддержке давящей, как монолит Гео Архонта, Джинн. Одной новости, что Дилюк упал в обморок и почти наверняка в положении, хватило для того, чтобы информаторов отпустила жуть и выкладываемые по каплям сведения они Альбериху просто подарили — за право погулять на свадьбе, как выразился Нимрод.

Открывшему глаза Дилюку новость о его почти гарантированной беременности повторно и внятно сообщали осторожно: усадили, дав прижаться спиной к груди Кейи. Альфа тут же захватил его кисть в свою, время от времени красиво целуя тыльную часть, автоматически работая на зрителя, а Барбара взволнованно перечисляла необходимое в ближайшие недели и буквально по буквам разжевывала план их следующих действий.

— Вы конечно молодой, — смущенно покачивалась на каблучках девушка, стреляя в Кейю взглядами раздражающе часто даже на вкус Дилюка, все еще изображавшего из себя недотрогу для всего остального города. — Однако я там кое-что… В общем, если ранее были выкидыши, вам следует быть вдвойне осторожным.

Дилюк закрыл глаза, ощутив, как за его спиной окаменел Кейя.

Прекрасно. Теперь весь город судачит о том, что он в положении, только закончив переваривать старую историю скандала с «изнасилованием», «распутной юностью» омеги с попустительства его отца, «побеге на вольные выпасы в чужих кроватях если вы понимаете о чем я», а завтра все заговорят о том, что Дилюк скрыл ребёнка. Или даже десятерых. От Кейи — в любом смысле этого уточнения.

Самое ужасное, что теперь Кейя в курсе, чем обернулся их первый раз.

— Спасибо, Барбара. Но все в порядке. Я просто хотел пить и не заметил, что сок забродил, — Дилюк помолчал и добавил. — Год назад, в дубовой бочке. Ох уж этот коварный сок. Хах.

Барбара сочувственно покивала и бросила жалостливый взгляд на держащего своего строптивого омегу альфу: тут явно был тяжелый случай, Рагнвиндра словно слишком часто в детстве били по голове и тот вырос дураком во всем, что касается окружающего мира, и упрямцем, каких мало.

Пока она хлопотала над бессознательным Дилюком, Кейя от испуга весь побелел: конечно, ему внезапно за омегу стало очень страшно. Барбара, сама омега и не из последних, почти слышала его мысли и как крутятся шестеренки в голове капитана — «хорошо, что Чарльз успел поймать Дилюка в падении, а если бы тот упал где-нибудь в городе? Или, того хуже, на пути к винокурне, где, в лучшем случае, встретится какой-нибудь слабый слайм, а в худшем…»

Судя по виду, Альберих даже думать не хотел об этом, и Барбара могла ему только посочувствовать — любовь зла, это точно. Новость о выкидыше альфу просто добила — тот потускнел, за неимением другого слова, от боли. Барбара не могла не увидеть, как исказилось от тоски о несбывшемся его лицо, и поспешила перейти к более приятным темам, объясняя скорее встревоженному Кейе, чем отрицающему все омеге:

— С ним все будет хорошо, поначалу так бывает — обмороки, слабость, в рот тянет все подряд, не разбирая вкуса, — Барбара пыталась успокоить альфу, но пока получалось только наоборот. Не хватало ей здесь еще и капитана с обмороком — уж больно опасно тот покачнулся. — Ему нельзя нервничать, пить тем более, посматривайте, что у него в кружке, если уж он сок с вином путает. Никаких переутомлений и душных помещений, и тем более, никакого бара, где от каждого разит за метр, — айдол хора никак не могла решить, кто из пары более безнадежный, и приходила к выводу, что альфа с омегой друг друга стоят.

Кейя, белый, как полотно, кивал, гладил ладонь Люка, и молча впитывал все сказанное, кротко соглашаясь. С некоторыми пунктами будут проблемы: наверняка Дилюк возмутится запрету заменять работников в баре. Но Кейя возьмётся за него серьезно.

— Кейя, прошу тебя, ненадолго… — заглянувшая Джинн умоляюще смотрела, без слов уговаривая его вернуться в переговорную, где ещё немного, и должна была состояться следующая встреча, на этот раз с нормальными людьми.

— Без меня проведете, не до них сейчас, — Альберих нахмурился, неожиданно решительно указывая собственному начальству на выход. — Возьми Лизу для стимуляции сознательности. В совсем уж экстренном случае пришлешь за мной кого-нибудь.

И Кейя остался со своим омегой. Слушал наставления Барбары, ждал, пока Люк перестанет дурить и придет в себя достаточно, чтобы дать девушке еще раз проверить возможность беременности, сказать омеге все свои рекомендации во второй раз, и наконец, увезти его домой.

Проверять еще раз девушка отказалась — слишком маленький срок, навредить проще, чем помочь.

— Так я могу забрать его домой? — в конце концов спросил Кейя.

— Не оставляйте его без присмотра, — Барбара замялась, но кивнула. Альберих не стал больше ждать у моря погоды и пока его партнер найдет аргументы для спора о беременности — он молча подхватил Дилюка на руки и ушел. Барбара вздохнула вслед.

Дорога домой для Кейи смазалась, он механически ухаживал за ворчащим Дилюком, ерзающим в седле перед ним. Танцор оставался единственным скакуном в Мондштадте. В голове ворочались тяжелые мысли.

О выкидыше Кейя и знать не знал; он после слов об этом только беспомощно смотрел сквозь Барбару, переваривая услышанное. Реакция Люка не подвела, сообщив, что так все и было.

Если Дилюк забеременел в их первый раз… Их ребенку могло бы быть сейчас три-четыре годика. Крепус ни о чем ему не сказал тогда, он вообще берег сыновей от потрясений, как мог. Люк тоже молчал, чуть не расколовшись только во время вязки в течку, но Альберих сам же и заткнул его. Словом, сам дурак.

В груди у Кейи защемило, стоило представить, что они потеряют еще одного малыша.

Ну уж нет.

Неожиданно альфа обнял Люка крепче, целуя в затылок, натянул повод и пришпорил коня, твердо направив к винокурне. Дилюк молчал. Ему тоже было о чем подумать.

— Кажется, капитан кавалерии если и не возьмет долгосрочный отпуск, то будет появляться в Ордо Фавониус только на важные собрания, — пробормотал себе под нос Кейя, и Люк прикрыл глаза, не зная, как реагировать. Домой ему все еще не хотелось, там должен был состояться очередной тяжелый разговор, только повод для скандала стал другим.

Но скандала не случилось.

Часом позже, на винокурне, Кейя целовал руки омеги, тянулся губами к животу и пристально смотрел на Дилюка, стоя перед ним на коленях.

— Люк, пожалуйста, обещай мне, что будешь осторожнее, что не будешь подвергать себя опасности. Мы несём ответственность за нашего ребенка. Я не хочу потерять вас обоих. Вы моя семья, и вы под моей защитой. — Альберих уткнулся носом в его ладони, потираясь о них щекой. — Я не прощу себе, если с тобой и нашим ребенком что-то случится, тем более — во второй раз, а я и о первом не знал. И… Ты же выйдешь за меня, правда? — он умоляет партнера одними глазами и жалобным личиком, целует предплечья, вены на запястьях, гладит пальчики, представляя, как на них будет смотреться обручальное кольцо, и прижимается к коленям своего омеги, покорный и непривычно тихий. Все ещё страшащийся, что Люк откажется от него.

И вместо того, чтобы просто сказать «да, альфа», омега говорит:

— Я еще не уверен в том, что во мне есть ребенок, — Дилюк упрямо хмурится, но, теряясь, когда Кейя порывисто тычется ему в живот, стоном выдавая бессилие, мягко кладет руки на широкие плечи. Потом, стянув перчатку, касается волос. Ужасно мягких и кошмарно опутывающих пальцы.

Кейя прячет улыбку и просто верит, что скоро у Люка изменится запах. Он хочет ребенка и верит, что Барбара не ошиблась с диагнозом.

*

Словно услышав молитвы Кейи, следующее же утро омега встречает перед ночным горшком, выворачиваясь от неописуемой дурноты, как будто тот самый «забродивший сок» наконец-то был осознан организмом, как нечто постороннее. Кейя торжествует, но мысленно, опасаясь расправы — слабость заставляет Дилюка беситься.

Жесточайший токсикоз становится спутником Дилюка на каждом рассвете, а и без того почти всюду следующий Кейя прилипает окончательно, сопровождая своего омегу в город и из города, на встречи и переговоры, недружелюбно щурясь на удивительно плохие знакомства своего любимого, во время прогулок по виноградникам и даже во время ночных выходов, когда Полуночный герой пытается не менее героически ускользнуть в Долю Ангелов для разбора бумаг.

Кейя ловит его на входе в Мондштадт, словно только и ждал, свирепо зыркает на стражников, вытягивающихся по стойке «смирно» в сияющих, без меры начищенных доспехах, хмурится на шипение партнера, но просто сопровождает всюду и даже позволяет зайти в бар — через задний вход, уже подумывая, как пристроить лестницу к окну третьего этажа, скрытого покатой крышей. Чтобы не приходилось дышать одним воздухом с винными парами.

Сам Кейя отказывается даже смотреть на алкоголь — такое ощущение, что ребенка носит он, а не Дилюк.

К третьему месяцу у Люка появляется симпатичная округлость на животе и смягчается пресс. Дилюк нервничает из-за прерванных по требованию Барбары тренировок, огрызается на альфу и бесится, когда тот покорно терпит все, включая это. Хочется то ли опять бить посуду, то ли отпустить своих демонов и позволить себе насладиться своей личной жизнью, которая все меньше напрягает и все больше вызывает удовольствие.

Разве он не хотел чтобы его целовали по поводу и без, носили на руках, ухаживали? Букеты из цветов светяшек, лилий и астр преследуют его, когда Кейи рядом нет, а засыпая, он сквозь сон ощущает, как вероломный Кейя пробирается в его постель, чтобы немного подержать свое строптивое счастье за животик — отлучив альфу от постели после течки, Дилюк совсем не спешил давать ему разрешение туда вернуться.

Все меняется еще через месяц, когда у Люка обостряется обоняние и начинают ненормально играть гормоны. Он готов жрать все подряд и пить вино бочками, тянет в рот солонь и копченое мясо, трескает сладости и стремительно теряет фигуру, набирая вес. А еще ворует у Кейи его вещи, маниакально утаскивая из прачечной его рубашки, штаны и плащи, чтобы прикорнуть в окружении холодноватой свежести и терпкого мускуса альфы с горькой ноткой пота.

Кейя, чей шкаф стремительно пустеет, шалеет, обнаруживая этот схрон — он предпочел бы занять место вещей. Но впервые просыпаясь посреди ночи от ненормального возбуждения, Дилюк никак не комментирует его нахождение рядом. Кажется, он уже давно знает, что альфа нарушил его желание.

Первые слова проснувшегося омеги заставляют Альбериха выпасть в нерастворимый осадок. Он ощущает себя провальным результатом алхимического опыта Альбедо.

— Секс. Сейчас, — нетерпеливо требует Люк от подскочившего Кейи, и словно мало одного потрясения, сам начинает разворачиваться, пытаясь по старой памяти встать на колени и прогнуться в спине, выпячивая ягодицы.

— Как сейчас? — Кейя теряется, не зная что сказать или сделать, и несколько секунд в ступоре просто смотрит на Дилюка, переваривая услышанное. Осмыслив требование омеги, он вспоминает перечисление запретов Барбары, и сейчас, на третьем месяце, исполнение конкретного желание было… Рискованным как минимум. Как максимум — они с этими самыми требованиями до конца беременности не дойдут. Кейя не желал терять и возможность хотя бы ночью приходить, чтобы лечь рядом и заключить омегу в свои объятия.

— Люк, стой, это небезопасно, — Альберих укладывает недовольно подчиняющегося Дилюка на спину, гладит щеки, целует, но раздеваться не спешит. Взвесив все «за» и «против», он ныряет под одеяло, целует округлившийся живот и задирает ночную рубашку повыше, мягко покусывая бедренные косточки омеги. Гладит расставленные ноги, тычется носом в бедра и тянется рукой к члену, целуя ствол, поджавшиеся яички, обхватывая губами головку и вылизывая ее под рваный выдох Дилюка.

Внезапно теплая рука возлюбленного строптивца гладит по голове, и так же внезапно — пальцы зарываются в волосы, а на затылок давит основание ладони, намекая вобрать глубже. Кейя послушно всасывает, усердно вылизывает, насаживается ртом до основания и старательно приминает венки на члене, пока Люк нетерпеливо толкается в его горло, сопя от усердия.

Если Дилюк мнил себя до этого знатоком своих желаний, особенно после четырех лет завистливой слежки за окружающими, то сейчас он уже не был так уверен. Рот Кейи творит нечто невообразимое и ему требуется буквально несколько минут, чтобы кончить, ощущая стыдное, но восхитительное блаженство. Словно вздыбленные нервы пригладило ласковой рукой.

— А внутрь? — он неожиданно ревностно хмурится он, поняв, что Кейя уже выползает обратно, и требовательно разводит ноги шире, добавляя, почти давя на жалость: — Хотя бы пальцы. Пожалуйста.

Замерший Кейя переводит взгляд на свои пальцы и смотрит так, словно прикидывает шанс достать ими до ребенка в процессе. Дилюку хочется рыкнуть, стимулируя на подвиг. Хочется на четыре месяца назад, чтобы стоять на коленях с заведенными за спину локтями и ощущать, как член таранит его внутри. Только это желание и заставляет голову вспыхнуть здравым озарением:

— Твой гон. Ты пропустил один полтора месяца назад, сейчас должен быть следующий. Барбара говорила, что из-за моих феромонов беременной омеги твой организм может перестать вырабатывать провоцирующие гормоны, но я не думал, что она серьезно. «Что ты серьезно настроен стать отцом, а не просто стремишься обелить мое имя, продолжая играть в семью» — повисает в воздухе не сказанным. Дилюк сохраняет невозмутимое выражение лица, хотя от вида уязвленного Кейи хочется прикусить губу и стукнуть себя подсвечником. Омега ощущает себя последней тварью и это пускает виток гормонов в другую сторону — возбуждение проходит и Дилюк снова испытывает острое нежелание иметь с кем-либо дело. Его мерзость не должна бросать тень на других.

Но Кейя вовремя замечает эти качели — наверное помогает то, как Дилюк смурнеет и торопливо сводит бедра, закрываясь. Лицо у него становится замкнутым, как когда он игнорировал Кейю. Альберих с содроганием вспоминает то время, когда не мог даже смотреть без боли, не имея права ни коснуться, ни заговорить без свидетелей, и ловит острую коленку.

— Не хочу пальцы, — ласково улыбается он и под нечитаемым взглядом целует второе колено. — Соскучился, хочу языком.

Дилюк ожидаемо заливается краской, бубнит про бесстыдство, но то, как торопливо он разводит ноги, говорит, что желание быть обласканным никуда не ушло. Кейя мысленно дает себе по голове — он не трогал любимого много недель, боясь даже дышать. А между тем тут любой решит, что он брезгует, пренебрегает или еще какую-нибудь глупость. Альфа подкладывает все подушки и даже одеяло под спину, трется щекой о бедро, целует нежную кожу, лижет тонкий шрам, и со стоном вжимается губами между разведенных ягодиц, размашисто лизнув.

Господи, как он скучал, как он жил без этой сладкой ахуенно тугой задницы, Барбатос Великий, если бы он сам знал, как ему хватило силы воли…

Люк стонет и кричит, кусает свои пальцы, дергает ногами. Перед разрядкой у него так знакомо дергает коленку, а потом белое семя брызжет на живот. Кейе в голову приходят все те фразочки из бульварных романов про любовные соки, но Дилюк и правда выглядит, словно плод закатника, которому взрезали нежную кожицу. Не удержавшись, он осторожно вталкивает два пальца и гладит налившийся узел, заставляя Люка трястись от удовольствия, стонать громче и запрокидывать голову, вжимаясь в подушку затылком.

Хорошо, что гладить достаточно возле самого входа, вводить на полную Кейя не рискует, только лижет под яйцами и основание обмякшего члена, и горящими глазами смотрит, как омегу ломает.

Это чуть ли не первый раз, когда они без течки Люка в постели делают что-то столь замечательное. Кейя пытается вспомнить, почему они прыгают в кровать, только когда оба под дурманом феромонов, но Дилюк всхлипывает до того сладко, что альфе отшибает мозги и он первым делом наползает целоваться, положив ладонь на округлый живот.

— Никакого больше воздержания и грязной одежды в постели, — строго подытоживает он. — Я готов стереть колени и терпеть все твои попытки меня поколотить, но ничего, что навредит тебе и малышу, ты больше не делаешь. Ясно?

И Дилюк, раскрасневшийся, выжатый, наконец-то шепчет ему, отведя взгляд и накрыв его ладонь на своем животе:

— Да, альфа.

Кейя улыбается.

— Люблю тебя.

Дилюк мгновенно краснеет ещё сильнее, так, словно вот-вот должен вспыхнуть на месте. Альберих смеется, за что получает по макушке, но — он абсолютно счастлив.

Впервые за долгие годы.