Тот, кто дал Беглецу это прозвище, наверняка пророчил ему вечно чувствовать, как бежит холод по спине и затылку, как рвутся легкие, как воют от усталости ноги. Возможно, другие дети где-то далеко-далеко жили иначе: не ощущая вечной погони позади себя. А вот на этом проклятом корабле каждый чувствует себя крохотным зверьком, за которым несется грозный манул, или ланью, чьи ноги не опередят смерть.

— У тебя всегда есть выбор, — фыркнула Шестая, когда Беглец у очередного привала поделился своими страхами, — бежать, замереть на месте или вступить в бой. Тебе просто нужно научиться не отступать. Это как, — она на миг задумалась, — настройка в твоей голове.

Девочка пожала плечами, словно показывая, что это ерунда.

— И откуда слов-то понахваталась таких умных, — буркнул себе под нос Беглец. А вслух произнес: — Но мы ведь с тобой то и дело убегаем. Ты тоже! — он ткнул в девочку пальцем, словно обвиняя.

— Да, — она кивнула, подбрасывая ветоши в костер. — Вот только меня не мучает чувство, что за мной кто-то гонится. Я убегаю от конкретных монстров, но впереди меня ждет сражение. А от чего и куда бежишь ты?

А ведь верно, задумался Беглец, что так пугает его, из-за чего он постоянно торопит подругу, нигде не может найти покоя, остановиться хоть на миг? Беглец не оборачивается никогда, потому что убеждает себя, что нужно смотреть вперед. Однако истинная причина такова: ему страшно увидеть чудовищ за своей спиной. Шестая все твердила, что покончит со злом на этом корабле, добравшись до Хозяйки, которая все контролирует. Беглец едва ли верил, что это возможно. Шестая — маленькая, пусть хитрая и ловкая, но хрупкая девочка. И он сам: слабый, хилый ребенок. А как стать сильным, если чтобы поесть, им приходится ставить ловушки на крыс? Шестая утверждает, что ничего другого на корабле брать в рот нельзя. Иначе они рискуют превратиться в жирных и прожорливых Гостей, потерявших души. Требования Шестой были просты: добывать еду самим и держать курс на главный отсек корабля. Однако в совместимости ее планов с жизнью Беглец уверен не был. Кто-то неутомимо гонится за ним, наступая на пятки и мечтая попробовать его на вкус. Как можно думать о сопротивлении, когда погоня продолжается даже во сне, пока он совсем беззащитен.

— Это та старуха! — вскрикнул посреди ночи Беглец, проснувшись. — Та старуха из затопленных канализаций. Гонится за мной она!

— Беглец, ее же поджарило током, помнишь? — шепчет Шестая, сидя на карауле. Она ласково гладит его по голове. — Спи.

Как такой ужас может успокаивать? Но Беглец затихает, закрывая глаза. Он всегда спит на спине: так его меньше мучает ощущение, что он подставляет ее монстрам сзади.

— Это Сторож! — снова кричит он меньше, чем через полчаса, вскакивая. — Старый Роджер! Это его шланги тянутся к нам, я знаю!

— Тише, — в темноте он находит ладонь Шестой. — Ему же отрубило руки дверью, так? Скорее всего, он умер от потери крови. А если нет, все равно его длинные пальцы больше никогда нас не схватят.

— Не схватят… нет… — еле шевелит губами Беглец, вновь погружаясь в беспокойный сон.

А днем они вновь крались, в этот раз по провонявшей помойкой и гнилью кухне. Заплесневелый кафель ровной дорожкой стелился под их ногами. Сзади оставалось все меньше воздуха, меньше пространства. Беглец ускорял шаг. Переходил на бег. Чувство, что за ним гонятся, нарастало, ломая грудную клетку изнутри и вырываясь. Страх погони заполнял его всего. Сердце колотится, словно в самоубийственном порыве.

— Шестая, бежим!

— Стой, нельзя! — шепчет она ему.

— Бежим, прошу тебя!

Ужас гонит его прочь из укрытия. Дорога лежит через целый массив гигантских тарелок и кастрюль. И он сшибает их все, не глядя. В голове свистит ветер: пустота, кажется, пожрала все содержимое черепной коробки. Он уже слышит, как с визгливым криком несется в сторону шума толстый Повар. За Беглецом и так вечно гонятся! Одним преследователем больше, одним меньше. Только бы удрать.

Его сшибает с ног, и он летит куда-то вниз. Мальчик теряется, почти плачет от страха и пытается вырваться. И лишь слыша знакомый голос, успокаивается, и прекращает попытки убежать в стену.

— Господи Иисусе… — выругалась Шестая. Беглец навострился, запоминая незнакомое выражение. Наверняка, нецензурное. — Ты невыносим! Зачем бежать было?

— Мне показалось, нас догнали… — пробормотал он, поднимаясь.

— Да не могли нас догнать: мы по твоей просьбе несколько раз запутали следы. А Повара всегда в поле зрения.

— Но я слышу погоню… — прошептал на грани тишины мальчик и наклонился к полу, словно пытаясь коснуться ухом. В этот момент корабль качнулся, и Беглец не удержал равновесие, свалившись на стакан с вилками. Чудо, что он не поранился, рассыпав их все по дну ящика, в котором они прятались. Шестая шикнула на него, прислушиваясь: не засекли ли Повара. Затем расслабилась и хихикнула:

— Вставай, вилорог, — и протянула ему руку, помогая подняться.

— Тогда уж вилкорог, — хмыкнул Беглец, оглядываясь на два столовых прибора, лежавших секунду назад совсем рядом с его головой.

— Раньше ты не был таким неуклюжим, — вздохнула Шестая. — Сколько раз тебе нужно сказать: за-нами-нет-никакой-погони!

Слова ничего не значат, когда каждую секунду, каждый удар сердца он чувствует приближение опасности. Беглец соглашался с подругой: да, они запутали следы, да, они держат ситуацию под контролем. А сам боится заметить периферическим зрением тень, готовую разорвать двух детей.

Он не обиделся на Шестую. Ни за подколы, ни за то, что она оставила его сидеть в тесном коридоре. Ощущение топота за спиной стало так сильно, что ни о какой помощи в драке речи не шло. Он сжался в комок в углу, обхватив ноги руками.

За ним гонятся. Его найдут.

Он не мог вскочить и убежать, потому что Шестая бродила где-то в покоях Хозяйки. А может, та уже схватила его маленькую подругу! Беглец ужаснулся этой мысли и вскинул голову. Словно зайчонок выглянул из высокой травы. По спине зазмеились струйки пота. Он что, собирался сидеть здесь все то время, пока его не настигнет погоня? А Шестая успеет десять раз умереть от страшной женщины в маске, которую они видели мельком.

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…» — шептал он, жмурясь и выползая из своего убежища. Топот нарастал. От него закладывало уши и кровь истерично билась о стенки сосудов. Беглец поднялся на дрожащие ноги. За спиной его догонял очередной монстр, а Шестая в опасности. Если он не поможет подруге, то никогда себе не простит и не продержится дольше пары дней в здравом рассудке. Если останется здесь, его нагонит и пожрет эта гигантская тьма за спиной. По всему выходило, что пора бежать. Беглец рванул в сторону элегантно обставленных коридоров, ведущих, по словам Шестой, в покои Хозяйки, не чувствуя ног. Сзади раздавался скрежет когтей и шипение. Что бы это ни было, оно почти нагнало его.

Беглец мчался, не разбирая дороги, но каким-то образом выскочил в нужный зал. Еще издалека он заметил, что Шестая волчком вертится в центре, держа сверкающее зеркало в простой оправе, а вокруг нее кружится темная тень Хозяйки. Эта женщина властно и без надежды на милость наступала на Шестую, но девочка вовремя поднимала тяжелое для ее хрупкой фигурки зеркало, и Хозяйка, отшатнувшись, наступала снова. Шестая ловила зеркалом солнечных зайчиков откуда-то сверху, и они, будто охотничьи собаки, вгрызались в лицо под маской женщины.

Не бежать — сражаться. Вот о чем говорила Шестая. Но эта мысль не задержалась надолго в голове Беглеца, потому что затылок опалило зловонным дыханием и волосы зашевелились. Еще секунда, и он, кажется, грохнется в обморок. Дыхание уже разрывало мальчика на несколько частей, так еще и ноги заплетались, норовя вот-вот споткнуться.

— Шестая! — вскрикнул он, наблюдая, как с последней вспышкой лучика света в зеркале Хозяйка разбивает его, а сама оседает на пол. Шестой тоже нехорошо: девочка скрючивается, страшно хрипя. Это означает: очередной приступ.

Он бежит, и ему остается несколько метров, хотя тело как будто завязло в смоле.

— Беглец, — хрипит подруга, корчась на полу, — зеркало.

Она с трудом выкидывает руку, и к его ногам скользит осколок. Не снижая скорости, он механическим движением подхватывает его. И тормозит. Но что делать теперь: рвануть к подруге, чтобы помочь, или добить Хозяйку, опирающуюся на локти и пытающуюся встать. А сзади неизменно надвигается, кажется, целая свора голодных кровожадных псов. Беглец может поклясться, что слышит истошный лай. Он дергается, нервы вот-вот порвутся, хлестнув его, словно резинкой рогатки.

Он решается на авантюру: вбегает в круг света, где несколько секунд назад металась Шестая, и поднимает осколок, направляя луч на Хозяйку. Она, уже было совсем поднявшись, снова падает на пол, издавая вой на высокой ноте. Свет не просто касается ее — он прожигает насквозь. И Хозяйка корчится, секунда за секундой обращаясь в пыль. Беглец торжествующе улыбается, но едва враг растворяется в убийственном свете, застывает, роняя осколок и одаривая босые ноги хрустальным дождем.

Он слышит, как хрипит за его спиной Шестая, мучаясь от очередного приступа. Он хочет повернуться, чтобы помочь ей, не дать задохнуться или потерять сознание от боли. Но не может. Остается стоять спиной.

А там — тишина.

Потому что погоня кончилась. Его догнали.

Он слышит липкое дыхание смерти, скользящее по его вечно убегающей спине. Он больше не сможет сбежать. Нет смысла калечить ноги и рвать легкие в тщетной попытке скрыться. Все, его забег окончен, время вышло, Беглец застыл в метре от финиша, и теперь он недосягаем. Это конец.

Но если так, он должен попытаться помочь Шестой в последние секунды своей жизни. Ее хрипящий голос становится все тише и тише, Беглец слышит, как скрипит ткань дождевика, которую она пальцами сжимает на животе, пытаясь порвать ногтями и выцарапать источник боли.

Не медли. Она умирает.

Всего пара секунд. Беглец слышит, как тикают невидимые часы, кутающие его своим звуком. Тик-так, слышит Беглец, прежде чем повернуться лицом к своему самому жестокому страху, от которого убегал столько недель. Ноги деревенеют. Их просто нет. Мальчик начал крутиться с головы, затем плечи, корпус, ноги переставились сами собой.

Беглец обернулся.

За спиной никого не было. Лишь захламленный коридор, из которого он пришел. И тело подруги у ног.

Очнувшись, Беглец кинулся к ней, чтобы помочь, привести в чувство. Повезло, что Шестая пришла в себя. Жадно хватая ртом воздух, девочка огляделась и с триумфом улыбнулась.

— Спасибо, Беглец. Если бы не ты!

— Я… Я ничего не слышу! — прослушав благодарность, ошарашенно отозвался он.

— Потому что мы, — Шестая вгляделась в его лицо, на которое как всегда упала неровная челка, — в пустом зале, где никого больше нет?

— Нет, я не слышу погони! Ее нет! — Беглец почти смеялся от радости и облегчения, недоверчиво улыбаясь. Он несколько раз повертелся вокруг своей оси. Прислушался. Закрыл глаза. — За нами никто не гонится! — воскликнул он, сжав ладони Шестой. — Я обернулся, — и никого не было, слышишь? А теперь все звуки и чувство на спине — все пропало.

— И ты не боишься? — уточнила Шестая.

— Нет! Ведь никого нет! — счастливо рассмеялся Беглец.

— Ни разу не слышала, как ты смеешься, — лицо Шестой смягчилось. — Я же говорила: все что тебе нужно — просто принять бой.

Беглец весь сиял, все еще не выпуская руки Шестой из своих. Он даже не поморщился, задавая обычно приводящий его в уныние вопрос:

— И что теперь?

— Как что? — удивилась Шестая. — От погони мы оторвались, время отправляться в собственную.

— В погоню?..

— Точно. За счастьем и лучшей жизнью.

Шестая закинула его руку себе на плечо, пока он улыбался, словно получив лучший подарок, и, наклонив голову, коснулась макушкой его виска. По телу разлилось чувство спокойствия: приятно смотреть вперед без страха обернуться.