— Кто это? — спрашивает Оля, уставившись в телефон.

— Просто знакомый, — отвечает Олежа и спешит выхватить его из девичьих рук.

Оля не верит. Подозрительно щурится, складывает руки на груди и выгибает шею, окидывая его строгим взглядом. Брат не умеет врать. Не умеет прятать от других свои чувства. Не умеет уходить от неудобных вопросов. Не умеет владеть положением. У Олежи вся правда — на лбу. 

Оле его жаль.

В детстве у них не было никаких секретов. Олежа знал, как дела в школе, с какими предметами у неё проблемы и что у неё на уме. Теперь Олежа не знает, куда она ходит по вечерам: сидение в четырёх стенах убивает альтернативы, и подумать, что Оле может нравиться что-то, кроме тёплых июньских ночей и пения у костра, — слишком сложно. 

Олежа помнит её старой фотографией, разбитой лесной дорогой и последней поездкой на велосипеде. Рассказывать больше Оля пока не решилась. Они выросли. 

Но врать Олежа так и не научился.

Оля знает о брате всё: его любимую музыку, место работы, отринутые мечты. Для того чтобы знать Олежу, нужно совсем немного: зайти к нему в комнату и пролистать страницу Вконтакте. В остальных случаях — можно следить за руками.

Оля следит. Смотрит, как мечется брат: мнёт рукава, проводит рукой по шее, неловко давит улыбку. Вцепляется в телефон. Кто бы там ни был, это не просто знакомый. 

Просто знакомый, скорее всего, Олежа.

— Мне пора, — говорит она. — Хорошо посидели. Смотри, не убей зрение.

— Было бы что убивать, — фыркает Олежа. — Будь осторожна.

Стоя над гробом, Оля думает только о том, что тогда не сказала «Ты тоже».

Июнь шевелит листву, перегоняя солнечных зайчиков, зовёт их с Олежей прокатиться на велосипеде, зарыться босыми ногами в траву, перепачкать дедовы рубашки грязно-зелёным, попить молока с безвкусным печеньем, покормить деревенских котов...

Сухость режет глаза, вспоров склеру, и Оля чувствует, как по щекам ползут солёные язвы. Затем тяжёлые руки укутывают её в холодный пиджак. Напоминают отца.

— Мне очень жаль, — слышится низкий голос. — Если вам будет что-нибудь нужно...

Оля вчитывается в расплывающееся перед глазами «Антон» и вцепляется в угол листа, вырванного из ежедневника неосторожной рукой. Оля знает — это не просто знакомый.

В котлах его глаз ёжится пустота.