Олежа всегда продумывает всё наперёд: нужные слова, хорошее алиби, пути к отступлению. Белые пропуски — это плохо. Неожиданность — плохо. Паника — много хуже.

Антону не нужно собираться с силами. Не нужно готовиться. Не нужно себя убеждать. Антону достаточно захотеть — и всё будет сделано. Без поблажек. Без промедлений.

Олежа вдыхает, лениво впуская воздух в едва идущую грудь. Он недвижим, ничто не тревожит век, не заставляет его беспокойно ворочаться, мять одеяло. Антон смотрит, как редкая пыль скользит в тонкой полоске света, но глаза неизменно возвращают его к Олеже.

Он находит себя на кровати. Садится на край, чтоб не спугнуть то незримое спокойствие, туманящее рассудок. В глазах то меркнет, то болезненно вспыхивает.

Антон ищет опору — и утыкается в стену, нависая над спящим Олежей. Усталость давит его. Все дела этой недели хочется сбросить с плеч. Мысли обручем сдавливают виски, и всё, чего хочет Антон, — это не думать.

Спящий Олежа напоминает ему красивую сказку.

Антон тянется к нему, задевая дыханьем губы, и замирает, когда ожившие ресницы дёргаются в ответ. Становится очень тихо.

— Я сплю, — подсказывает Олежа, не двигаясь с места. — Это всё не взаправду.

Антон согласно кивает — и усыпляет его мягким касаньем губ.